CC BY
59
ИСТОРИЯ РОССИИ
© 2014
А. И. Чепель
ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ ЛИЧНОСТИ В ШВЕДСКО-РУССКОМ ПРИГРАНИЧЬЕ ПОСЛЕ СТОЛБОВСКОГО МИРА
В статье изучаются причины опасных криминальных проявлений — преступлений против личности в шведско-русском приграничье после Столбовского мира. Исследование основано на материалах российских архивов. Автор приходит к выводу, что нападения на людей, проживавших или оказавшихся в приграничье по разным причинам, происходили, в основном, с целью грабежа, сопровождавшегося в случае сопротивления физической расправой. Нападения имели и социальную составляющую, когда крестьяне или дворовые люди умышленно подвергали физическому насилию именно своих бывших хозяев и членов их семей. Круговая порука, бюрократические препоны, необдуманные и корыстные действия представителей приграничных властей препятствовали пресечению преступлений.
Ключевые слова: шведско-русское приграничье, Столбовский мирный договор, приграничная торговля, перебежчики
Изменение по условиям Столбовского мира 1617 г. линии границы между Швецией и Россией существенно повлияло на жизнь местного населения. Граница отделила от Московского царства значительные территории с проживавшими на них людьми. Оказавшись под властью шведского короля, жители нового пору-бежья не порвали связей со своими «знакомцами и родимцами», оставшимися по русскую сторону границы. Сохранялись родственные узы1, дружеские, торговые контакты. Живших по обе стороны рубежа также связывала общность религии: значительная часть разделённых границей людей исповедовала православие2.
Процесс становления приграничья занял довольно продолжительное время, что способствовало увеличению трансграничных миграций3, нередко сопровождавшихся криминальными проявлениями, в числе которых имели место и преступления против личности — убийства, увечья, избиения.
Цель настоящей работы — изучить причины разрастания в шведско-русском приграничье после установления новой границы преступлений против лично-
Чепель Александр Иванович — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории Санкт-Петербургского государственного морского технического университета. E-mail: [email protected]
1 Чепель 2011, 231-244.
2 Толстиков 2004, 132.
3 Чепель 2009, 29-41.
сти; выяснить, какие препятствия встречали власти обеих стран в борьбе с подобными правонарушениями. Исследование основано на материалах Российского государственного архива древних актов (РГАДА) и научно-исследовательского архива Санкт-Петербургского института истории Российской академии наук (НИА СПБИИ РАН).
Можно сказать, что определённый криминальный пример подали отправленные для проведения линии границы официальные представители обеих сторон — межевальные послы, или судьи. Так, в 1620 г. споры о принадлежности одной из приграничных территорий (Поросозерской волости) едва не вылились в вооружённое столкновение. Русские представители описывали царю положение следующим образом. Пришедшие в свои станы шведские делегаты «велели на задор кнехтам стрелять твоих государевых межевальных послов на станы». Когда же русские выговорили послам шведского короля, что мнение о принадлежности спорных мест шведской стороне зиждется на ложных сведениях, к тому же выбитых из «старожильцев» (местных крестьян, привлечённых для выяснения факта принадлежности земель той или иной административной единице) угрозами или подкупом, представитель шведского посольства вступил с русским коллегой в перебранку и даже обнажил оружие — «вынимал на него корд »4. Русские делегаты продолжали настаивать на своей правоте, стрельцы высадились на берегу озера, но подверглись нападению шведского отряда. В результате стычки несколько стрельцов были ранены. Съезд перенесли на воды спорного озера, где обе делегации, сидя в лодках, переговаривались посредством угроз. Шведы говорили, что если русские углубятся в Поросозерскую волость, то тут же будут атакованы5.
Убийства вообще были довольно редки, но случались убийства резонансные. В 1617 г. новгородец сын боярский Иван Неелов, приехав по делам на шведскую территорию, «во брани за свое бесчестье» убил соотечественника Ваську Семенова, сбежавшего ранее в шведские пределы — вероятно, из-за какой-то ссоры с отцом. Шведские власти схватили убийцу и «на рубеже казнили <...> позорным обычаем, отсекли у него наперед руки и ноги, а потом отсекли голову. И казнив, покинули тело его на рубеже». Такое самоуправство вызвало негодование русской стороны: «Казнить сына боярского за изменника, который перебежал с царской стороны, за худово человека, не довелось», да и в договорах не указано, что позволительно казнить подданных соседнего государства, а написано, что все ссоры, возникающие в приграничных землях, следует решать представителям приграничных властей Швеции и России, а «большие дела, которые они не могут рассудить — тому до посольского съезда отсрочену быть»6. В данном случае шведские власти в нарушение межгосударственных соглашений расправились с подданным соседнего государства, и такие действия есть все основания приравнять к убийству.
Не прибавляли авторитета приграничным властям и случаи фактического пособничества преступникам. Так, в 1617 г. бобыль Печёрского монастыря Прошка Лапотников, ездивший с товаром в шведские земли, был там ограблен и убит. Глава шведской приграничной администрации — «державец» — отыскал убийцу, но
4 РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1620 г. Д. 1. Л. 195-197.
5 Жуков 2000, 34.
6 РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1617 г. Д. 15. Л. 46-47.
«для своей корысти отпустил», выдав русским только «убитую голову», а себе
7
оставив украденное имущество .
После подписания мирного договора шведско-русские отношения развивались не гладко, но всё же Стокгольм и Москва стали искать пути к военно-политическому союзу против общего врага — Речи Посполитой, а также налаживать торгово-экономические отношения, поэтому обмен дипломатическими представителями активизировался. Казалось бы, посланникам и гонцам должна была быть обеспечена полная безопасность на территории соседа. После русско-шведской войны 1656-1658 гг. страны стремились поскорее вновь наладить мирные контакты, и дипломаты потянулись через рубеж. В 1659 г. шведский дипломатический представитель оказался в щепетильной ситуации, когда на русской территории по недосмотру царских приграничных воевод ему не выделили провожатых, в результате «он со своими людьми по деревням плутал», и местные жители «хотели его убить за то, что он без провожатых ездит»8. В том же году глава другого шведского посольства попал в подобную ситуацию. Выделенный ему русский пристав, вместо того чтобы поскорее доставить везущего королевскую грамоту дипломата к месту назначения, стал подолгу задерживаться «по своим друзьям и родимцам», а посла оставлял без охраны, придерживая стрельцов при себе. А швед тем временем «с своими людьми по дороге плутал, не ведаючи куда ехать. И боялся того, чтобы по дороге шиши и лихие люди» его не побили. Видимо, из опаски выбирая глухие места, шведский посол забрёл в болото, где едва «совсем не потонул», всё своё имущество попортил и чудом только «королевскую грамоту и зберёг»9. Незавидно было положение иностранных представителей, оказавшихся фактически один на один с местными жителями, с большим недоверием относившимися к заезжим чужакам.
Другая область приграничного напряжения возникла в отношениях между местными жителями, в массе своей земледельцами, оказавшимися по разные стороны рубежа. Нечёткость обозначения линии границы на местности провоцировала сельское население увеличивать площадь обрабатываемой земли дополнительными «прирезками» путём перенесения приграничных знаков (зарубок на деревьях, засыпанных углём ям, камней с высеченными на них государственными символами), и на этой почве вызревали острые конфликты. Так, когда в 1617 г. шведские подданные, «латыши» (так в русских документах именовали соседние народы, исповедовавшие лютеранство), в русских пределах на реке Плюсе «высекли дров на 300 сажен», русские крестьяне Гдовского уезда «учали им о том насильстве говорить, что они, крадучи, на царской стороне сено свозят и, в судах приезжая, траву косят и живот кормят, и те зарубежские латыши за то им угрожают смертным убойством»10.
Близость рубежа создавала благоприятную почву для ухода крестьян от своих помещиков — например, из-за каких либо конфликтов, а чаще — с целью укрыться в соседнем государстве с награбленным: дворовые люди и крестьяне, уходившие за рубеж от своих господ, почти всегда прихватывали с собой хозяйское до-
7 РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1617 г. Д. 15. Л. 80.
8 НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 803. Л. 2.
9 НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 154. Л. 1.
10 РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1617 г. Д. 15. Л. 66-67.
бро11. О своего рода традиции при уходе за рубеж уносить с собой имущество покинутых хозяев говорит следующий эпизод. В 1622 г. отправленные русским землевладельцем на лесозаготовки дворовые люди Савка, Ромашка и Онашка устремились вместо этого к границе. Оказавшись напротив хозяйского поместья, беглецы вдруг решили несколько задержаться, чтобы «в поместье лошадей граби-ти», и лишь после этого, «пограбя лошади, ехати бы с лошадьми за рубеж в Орешек», в шведские земли. По дороге между ними разгорелся конфликт: Ромашка наотрез отказался уходить за рубеж. Тогда двое других, очевидно, опасаясь, что их товарищ может навести на след, Ромашку «связали и связав вели за собой вёрст сорок». Можно предположить, что по пути Ромашка сумел убедить беглецов, что согласен уйти с ними, они его развязали, и, улучив удобный момент, Ромашка, «ухватя топор», расправился с Савкой и Онашкой. Затем убийца вернулся с повинной к своему хозяину12.
Обосновавшиеся за рубежом беглецы, хорошо зная расположение имущества бывших хозяев, зачастую приходили грабить из-за границы именно поместья своих прежних господ: зная, что и где брать, они могли грабить быстро и успешно избегали поимки и наказания благодаря возможности укрыться за границей, в новых местах своего обитания. Нередко хозяйское добро увозили за рубеж с целью его распродажи. Так, в 1620 г. от русских порубежных помещиков Богдана Самарина и Ивана Лугвенева в шведские владения сбежали дворовые люди, прихватив с собой хозяйское имущество, среди которого было судно. Вскоре помещики узнали, что беглецы «ехали в судне до Ямского уезда, и в Ямском уезде те беглые люди продавали тот сносный живот и судно»13.
Очень часто среди похищенного встречаются животные, особенно лошади. Широкое распространение конокрадства в приграничье легко объяснимо. Во-первых, лошадь использовалась для транспортировки украденного. Об этой функции украденных лошадей говорит жалоба русских властей на шведских подданных, «латышей», которые с «крадеными лошадьми переходя» приходят в русские земли «для воровства»14. Во-вторых, широкому размаху конокрадства способствовал большой спрос на краденых лошадей15, и часто за рубежом животных укрывал до времени сообщник16. Более того, не имея в соседнем государстве сообщников и действуя в одиночку, преступник сильно рисковал, оказавшись среди подданных другой державы. Так, бежавший в 1661 г. с русской стороны с хозяйскими лошадьми крестьянин был убит на шведской территории местными жителями. Подчас обосновавшиеся за рубежом люди, создав сплочённые банды, превращали грабежи имущества своих бывших хозяев в своеобразный промысел. Так, из грамоты новгородского воеводы узнаём, что в 1662 г. беглые дворовые люди русского помещика, укрепившись на шведской территории, «переходя в русскую сторону, у своего прежнего хозяина лошадей крадут и многие шкоты чинят»17.
11 Селин 2008, 677; НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 722. Л. 1; Д. 738. Л. 1; Д. 739. Л. 1; Д. 740. Л. 1; Д. 926. Л. 1.
12 НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 94. Л. 2; Д. 801. Л. 1.
13 НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 739. Л. 1.
14 НИА СПбИИ РАН. Колл. 2. Оп. 1. Д. 28. Л. 3.
15 НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 575. Л. 6.
16 РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1624 г. Д. 1. Л. 286-300.
17 НИА СПбИИ РАН. Колл. 2. Оп. 1. Д. 28. Л. 13 об.-14, 59 об., 78.
Вероятно, часто определённую роль играло желание беглецов навредить именно своему бывшему господину, отомстить ему за прежние обиды. В 1627 г. зафиксирован характерный случай бегства в шведские пределы крепостных холопов Богдана Григорьевича Обольянинова. «Заворовав», сбежали «Васька Филиппов с женою Степаниткою Ларионовою дочерью, да с сыном Прошкою, да Васька Ондреев». Обольянинов жаловался властям, что беглецы «женишко мое, и сы-нишко и дочеришко, мучили до полусмерти и мучив заперли в клети»18. Сходным образом поступили беглые дворовые люди и крестьяне другого русского помещика: они приходили из-под Ругодива в деревню, где жил покинутый ими хозяин, «и хотели его и жену его убить и деревню выжечь»19. Действительно, бывало, что дело едва не завершалось убийством. Иногда мстили за реальные обиды, нанесённые прежним хозяином. В 1629 г. из Водской пятины, от боярского сына Богдана Водоского в шведские пределы сбежали крестьяне. «В ночи приходили из-за рубежа к нему в Усадище те его крестьяне со многими людьми розбоем. И его, Богдана, кололи в руку рогатиною. И он от них утек ранен. А жену его мучили». Следствие показало, что эти крестьяне были перебежчиками — «целовав крест» шведскому королю, затем они перешли в русские пределы и осели у того самого Богдана. Когда у крестьян в очередной раз возникло устремление уйти, боярский сын «задержал их у себя неволею»; жену и братьев одного из крестьян, Ивашки Овсеева, хозяин заковал «в железа», а отца его «убил до смерти». Тогда-то Иван Овсеев с сыном сбежал в шведские земли. Там, вероятно, он организовал «незнаемых людей», и эта банда приходила к Богдану Водоскому с ночным разбоем20.
Расследование убийств становилось проблемой, особенно когда жертвой были «зарубежные люди»: такие дела нередко доходили до центральных правительств, грозя ухудшить дипломатические отношения государств. В 1630 г. новгородский воевода докладывал в Москву. На русскую заставу в Тесово пришли «зарубежные мужики» и рассказали, что царские подданные приходили во владения шведского короля, украли лошадей и другое имущество, а также убили двух «латышей». Предварительное следствие выявило предполагаемых соучастников преступления. Ими оказались двое русских подданных — Прошка Мельничник и Харка, а также подданный шведского короля, «латыш» из Ингерманландии, Гаврилко Еустратьев, приставший к ним по дороге. На этот раз конокрадство обернулось убийством «латышей» и об этом случае стало известно даже шведскому королю, который требовал докладывать ему о ходе следствия. Дело приняло опасный поворот, и все трое принялись обвинять друг друга. Один из предполагаемых преступников, Прошка Мельничник (именно на него указали жалобщики), пытался обвинить в организации конокрадства Филиппа Лугвенева — хозяина, у которого Прошка строил мельницу. Якобы Филипп, систематически отправлявший своих дворовых людей за рубеж с целью конокрадства, говорил Прошке «и не одинова, чтоб он с человеком его с Харкою ходил в зарубежные деревни лошадей красть». За отказ Лугвенев якобы Прошку бил, грозясь «убить до смерти», и Мельничник, опасаясь за свою жизнь, вынужден был оставить работу. Вскоре к Прошке, очевидно, оставшемуся без средств к существованию, обратился упомянутый Харка,
18 Селин 2008, 678.
19 РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 1. Д. 37. Л. 151 об.
20 РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1629 г. Д. 1. Л. 65-66, 70.
в очередной раз отправленный Филиппом Лугвеневым за рубеж для кражи лошадей, с предложением пойти с ним в шведские владения: «там де промыслим себе по лошади»; на этот раз Прошка «с ним за рубеж пошел»; встретившийся по дороге Гаврилко присоединился к ним; вместе они крали лошадей, и Харка по окончании дела пришёл «в крови», хотя, кто убил «латышей», Прошка «не видел и Харку не расспрашивал»21. Таков был рассказ Прошки Мельничника. Шведский подданный Гаврилко поначалу сказал, что вовсе не ходил красть коней, а лишь встретил конокрадов «на мосту, идущими с лошадьми в царскую сторону»; затем изменил показания, утверждая, что натолкнувшиеся на него Прошка и Харка, «изымав его, связали и повели с собою», а после завершения предприятия «привели его к вере, што про них тово никому не сказать, что они за рубежом были», и Гаврилко «побитых латышей не видел, сидел связан в лесу»; вначале дал неверные показания потому, что отвечал «исторопясь, по руски говорить мало умеет, и рассказать подлинно не умел». Так представил дело шведский подданный Гав-рилко Еустратьев. Филипп Лугвенев отрицал свою организаторскую роль в этом преступлении, приведшем к трагической развязке и громкому международному резонансу, а на обвинения по поводу систематического приёма из-за шведского рубежа краденых лошадей, приводимых его дворовыми людьми, заявил, что его человек Яшка недавно был отпущен «за рубеж к отцу <.. .> побыл там с неделю, да опять пришел к нему и привел кобылу, и сказал, что ту буру кобылу дал ему отец». Прошку и Харку пытали, но показания они не изменили. Так как виновники резонансного убийства так и не определились, «хотели их еще пытать. И они повинились, а сказали, побили де тех латышей они. А пошли де было за рубеж к племени своему, Прошка к сестре, а Харка к брату»; на грабёж их подбил якобы именно Гаврилко, указавший конкретное селение, «а они до того про тех латышей не ведали»22.
Обстоятельства рассмотренного дела вскрывают важные обстоятельства, мешавшие властям, несмотря на контроль над ходом следствия со стороны самого короля, в короткие сроки добиться выявления виновных. Несмотря на попытку участника этой своего рода «международной трансграничной банды» Гаврилко, «латыша» из Ингерманландии, убедить следователей в плохом знании русского языка, рассмотренный случай показывает, что этнические и религиозные различия не служили непреодолимым препятствием к трансграничному общению. Разделение многих семей после 1617 г. линией границы могло использоваться преступниками как оправдание своего нелегального нахождения на территории соседнего государства тягой к родственному общению, избегая при этом обвинения в худших намерениях — в шпионаже, грабежах и т.д. Действенным способом добиться признания в совершении преступления могло быть применение пыток, но к иностранным подданным эта мера была неприменима. По этой причине ведшие следствие русские воеводы «пытать Гаврилку не велели, потому что он человек зарубежный»23.
Наказанию виновных мешало и то обстоятельство, что организованный властями розыск наталкивался на круговую поруку или страх подвергнуться мести со
21 РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1630 г. Д. 1. Л. 3-10.
22 РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1630 г. Д. 1. Л. 10-24.
23 РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1630 г. Д. 1. Л. 25.
стороны преступников. Когда у шведского подданного в 1661 г. украли лошадей, он снарядил за ними погоню. На русской стороне след привёл к мужику, который сказал «погонщикам»: «Ведаю где ваши лошади, да не смею сказать». Мужик указал только примерное направление поисков. Заставной голова этого района по требованию «погонщиков» посылал «около собя про тех лошадей сыскивать и сыскать не мог», а потому потребовал мужика этого для разъяснений. Но «тот мужик стал силен и к нему не пошел»24 — очевидно, опасаясь доносить на конокрадов открыто. Действительно, нередко конокрады действовали очень агрессивно: «Приходили в царскую сторону латыши, взяли лошадей и всякий запас, а по иным крестьянам стреляли»; украли «латыши» пять лошадей, и на поле двух пастухов «те воры били до умертвия»25.
Попытка выдать преступника властям зачастую приводила к очень тяжёлым последствиям для людей, пытавшихся восстановить справедливость и наказать виновных. Некий Крестилко, шведский подданный, привёл под Новгород «немецкую лошадь серу». Местный сын боярский Обросим Степанов сын Кузминский «сведал <.> что у Крестилко та лошадь краденая, и он его поимал и хотел вести в Новгород», но конокрад «от него ушел за рубеж, и, собрався с ворами же, с дядьями своими <.> и с иными ворами, с ружьем, с пищальми и з бердыши, и ходили на него, Обросима, розбоем <.> двор его Обросимов и крестьянские дворы <.> зажигали, и в двух деревнях дворы и житницы с хлебом выжгли без остатку. И от того их зажигу крестьянин его Ермолка да крестьянка его с дочерью сгорели. И приходили на него, Обросима, многижда розбоем, чтоб его, Обросима, убить <...>. И видя его разоренье, зарубежские крестьяне <...> по рубежу на царской стороне пожни его косили и лессовые угодья запустошили»26.
Банды разбойников сильно осложняли отношения приграничных властей обеих стран. В конце августа 1620 г. воевода Новгорода отослал в Москву, в Посольский приказ, донесение о банде Ивана Горбуна из Кексгольмского лена, проявивших себя в Олонце и в Заонежских погостах. Из донесения следует, что разбойники эти являлись карельскими беженцами, которые в России мыкались по разным монастырским вотчинам, так как никто за них не поручался перед властями. Купив судно, они занялись торговлей на Свири. Потом, курсируя по рекам и озёрам от Олонца до Южного Прионежья, Горбун с товарищами стал совершать преступления — «грабить и воровать». Их банда в составе пяти человек выдавала себя за торговцев «ис Корелщины». В мае 1620 г. они совершили на судне поход в шведские владения, в Кексгольмский лен, где напали на деревню Гухтотерву, сожгли её, убили трёх крестьян, надругались над их жёнами и детьми и с награбленным возвратились в Заонежские погосты. С самого начала дело осложнилось тем, что шведский комендант Кексгольма открыто пригрозил олончанам вторжением своих солдат для ответного грабежа в возмещение ущерба. Русские власти отправили для сыска в Заонежские погосты следователя новгородца Петра Хомутова с подьячим Михаилом Кудрявцевым. В царской грамоте приказывалось помогать следствию, участвовать в возврате награбленного и в поимке преступников. В случае нерадения грозили «великой опалой и казнью» и возмещением ущерба по-
24 НИА СПбИИ РАН. Колл. 2. Оп. 1. Д. 28. Л. 13 об-14 об.
25 РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 1. Д. 44. Л. 6-14 об.
26 РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1617 г. Д. 15. Л. 125-127.
страдавшим шведским подданным за счёт тех, кто не слишком активно помогал следствию. Розыск дал результаты: узнавший о ходе расследования комендант Кексгольма отказался от вторжения в Олонец, и в конце концов члены банды, а затем и сам Иван Горбун были пойманы27.
Активная приграничная торговля также оказывала большое влияние на рост преступности. У торговцев, как правило, было чем поживиться. Так, в 1623 г. на русской территории были убиты шведские подданные — «зарубежный торговый человек» Иван Тёткин и его сын. Следствие, проведённое русскими властями, не дало результата. Опрашиваемые местные жители отвечали сходным образом: ничего об убийстве не слышали28, вероятно, опасаясь доносить на возможных преступников.
Таким образом, шведско-русское приграничье, долгое время после подписания Столбовского мира находившееся в процессе становления, стало территорией, способствовавшей разрастанию криминальных проявлений, в числе которых не последнее место занимали преступления против личности. Зачастую официальные представители обеих стран подавали дурной пример, провоцируя вооружённые столкновения в ходе решения приграничных споров. Казни иностранных подданных по распоряжению властей другого государства ещё более накаляли обстановку в приграничье, т.к., согласно мирным соглашениям, такие коллизии следовало разрешать путём переговоров, а подданных соседнего государя недопустимо было не только казнить, но даже пытать.
Близость рубежа предоставила порубежным жителям возможность наносить ущерб своим бывшим соотечественникам. Особенно следует выделить социальную составляющую этой проблемы — готовность перешедших за рубеж крестьян грабить имущество именно своих бывших хозяев. Обстановка неприязни, сопровождавшая такие преступления, нередко приводила к членовредительству, вплоть до убийства.
Разрастанию преступлений способствовал и спрос на краденое имущество среди жителей приграничья. Расследованию преступлений зачастую мешали бюрократические препоны, круговая порука местного населения, а также страх пострадать от преступников, на которых бы поступил донос.
ЛИТЕРАТУРА
Жуков А. Ю. 2000: Проблема границы в русско-шведских дипломатических отношениях 1617-1621 гг. // Гуманитарные исследования в Карелии: Сборник статей к 70-летию Института языка, литературы и истории / О. П. Илюха (ред.). Петрозаводск, 31-36.
Жуков А. Ю. 2003: Управление и самоуправление в Карелии в XVII в. Великий Новгород.
Селин А. А. 2008: Новгородское общество в эпоху Смуты. СПб.
ТолстиковА. В. 2004: Православное население Ингерманландии глазами шведской администрации: Соотношение этнического и конфессионального аспектов (XVII в.) // XV конференция по изучению истории, экономики, языка и литературы Скандинавских стран и Финляндии. Ч. 1. М., 132-134.
27 Жуков 2003, 81-83.
28 НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 21. Л. 1; Д. 31. Л. 1; Д. 34. Л. 1; Д. 35. Л. 1; Д. 36. Л. 1; Д. 37. Л. 1; Д. 38. Л. 1; Д. 39. Л. 1.
