CC BY
43
УДК 94 (485) «1617/1661», 94(470) «1617/1661» ЧЕПЕЛЬ А.И.
кандидат исторических наук, доцент, кафедра истории и культурологии, Санкт-Петербургский государственный морской технический университет E-mail: [email protected]
UDC 94 (485) «1617/1661», 94(470) «1617/1661»
CHEPEL' A.I.
Candidate of History, Associate Professor, Department of history and cultural studies, State Marine Technical
University of St. Peters burg E-mail: [email protected]
СОЦИАЛЬНЫЕ КОНФЛИКТЫ В ШВЕДСКО-РУССКОМ ПРИГРАНИЧЬЕ ПОСЛЕ СТОЛБОВСКОГО МИРА SOCIAL CONFLICTS IN SWEDISH-RUSSIAN BORDERLAND AFTER THE STOLBOV PEACE TREATY
Статья посвящена изучению причин социальных конфликтов в шведско-русском приграничье после Стол-бовского мира. Крестьяне или дворовые люди умышленно грабили и подвергали физическому насилию своих бывших хозяев и членов их семей. Круговая порука, страх доносить на преступников препятствовали пресечению преступлений.
Ключевые слова: шведско-русское приграничье, Столбовский мирный договор, перебежчики, трансграничные миграции, трансграничная преступность.
The article is devoted to the study of the reasons of social conflicts in Swedish-Russian border area after the Stolbov peace treaty. Peasants and house-serfs robbed and physically abused their former masters and their family members. Mutual bail, fear to denounce the perpetrators prevented suppression of crimes.
Keywords: Swedish-Russian border area, Stolbov peace treaty, defectors, cross-border migration, cross-border crime.
Новая шведско-русская граница, установленная по условиям Столбовского мирного договора 1617 г. отрезала от Московского государства северо-западные земли вместе с большей частью проживавшего на них населения: православным священникам и крестьянам запрещалось покидать место жительства, они были обязаны остаться под шведской властью. На этом условии настояли шведские дипломаты, стремившиеся избежать запустения отходящих к Швеции земель [11, С. 8].
Насильственное разделение людей, долгое время живших в едином культурном и экономическом пространстве, существенно повлияло на становление нового приграничья. В данной статье рассматриваются особенности приграничного и трансграничного взаимодействия людей различного социального статуса: с одной стороны - крестьян, дворовых людей, наемных работников, с другой - их настоящих и бывших хозяев. Исследование базируется на документах Российского государственного архива древних актов (РГАДА) и архива Санкт-Петербургского института истории Российской академии наук (архив СПбИИ РАН).
Особой категорией приграничных землевладельцев были перешедшие на службу к шведскому королю русские дворяне - так называемые «русские бояре», или «байоры», которые в Смутное время, во время присутствия шведских войск и шведской администрации в Великом Новгороде, служили шведам, и многие из них выбрали шведское подданство после возвращения Великого Новгорода Московскому царству. Перейдя на шведскую службу, «байоры» вынуждены были оставить ту часть своих владений, которая оказалась по
русскую сторону новой границы, но сохранили тоску по утраченным землям. В 1636 г., во время одного из приграничных съездов, на которых стороны вели переговоры и обменивались перебежчиками, один из «бай-оров», Мурат Пересветов, будучи во хмелю, заявил русским дворянам-переговорщикам, что якобы шведские власти планируют в ближайшее время вторгнуться в Московское государство, если русская сторона будет укрывать у себя перебежчиков со шведской территории [10, С. 239]. При этом Пересветов в разговоре специально упомянул о своих прежних владениях, располагавшихся вблизи границы: «...жаль де мне Российского государства и Новгорода и своего поместья, что стало блиско дороги, и от немецких от ратных людей проходу будет пусто» [2, Л. 1]. В случае вторжения в русские пределы шведские войска неминуемо должны были пройти через бывшие владения Пересветова, и, упоминая о своем поместье, оставшимся по русскую сторону рубежа, он то ли сожалеет, то ли злорадствует по принципу «так не доставайся же ты никому»: мол, я потерял это владение, а вскоре, возможно, буду среди тех, кто его разорит.
Был у приграничных землевладельцев и другой способ взять реванш за утраченные поместья. В начале 1660-х гг. между шведскими и русскими приграничными властями завязалась переписка о краже сена. Оказалось, что русские приграничные помещики князья Мышецкие, чьи предки владели угодьями, отошедшими по Столбовскому миру в пользу Швеции, организовали своих крестьян и систематически вывозили со своих прежних поместий сено, в общей сложности по-
© Чепель А.И. ©Chepel'A.I.
хитив у бывших своих крестьян несколько сотен возов этого ценнейшего сельскохозяйственного ресурса [9. С. 95-96].
Документы сохранили информацию и о других мероприятиях. в ходе которых приграничные землевладельцы тем или иным способом побуждали зависимых от них людей заниматься нелегальной деятельностью на территории соседней страны, что подчас приводило к кровавым развязкам. Один из примеров - дело об убийстве в шведской приграничной пустоши Орлино [7, Л. 3-25]. В 1630 г. на русскую заставу в Тесово пришли «зарубежные мужики», и рассказали, что царские подданные приходили во владения шведского короля, похитили лошадей и другое имущество, а также убили двух «латышей» («латышами» в русских документах того времени именовались исповедовавшие лютеранство народы, жившие по русским северо-западным рубежам). Вскоре об этом приграничном инциденте было доложено по инстанции новгородскому воеводе князю Д.М. Пожарскому, и следствие началось.
Дело касалось взаимоотношений с соседним государством, поэтому воевода немедленно отрядил гонца с информацией о случившемся в Москву. Предварительное разбирательство выявило предполагаемых соучастников преступления. Ими оказались двое русских подданных — бывший стрелец Прошка Мельничник и дворовый человек Харка («зарубежные де лошади у них объявились»), а также подданный шведского короля, «латыш» из Ингерманландии, Гаврилко Еустратьев. приставший к ним по дороге. Все они по распоряжению воеводы были арестованы и доставлены в Великий Новгород. При этом Харка и Прошка поначалу бросились в бега («збежали они безвестно»), но помощь в их поимке оказал местный помещик Филипп Лугвенев: Харка был его дворовым человеком.
Об этом случае стало известно даже шведскому королю, который требовал докладывать ему о ходе следствия. Дело приняло слишком опасный оборот для соучастников, и все трое принялись искать лазейки, чтобы отвести страшное обвинение в убийстве от себя. Применительно к теме настоящей статьи, нам интересна версия, которую выдвинул в свою защиту один из обвиняемых. Первым делом следствие задалось вопросом: «ведали ли хозяева, что они ходили за рубеж», и за этот вопрос в поисках спасения и зацепился Прошка Мельничник. Он стал обвинять в организации конокрадства Филиппа Лугвенева — хозяина, у которого Прошка строил мельницу: «промышлял плотничеством» (отсюда и прозвище Мельничник). Начал Прошка издалека, пытаясь надавить на религиозные противоречия между Россией и Швецией. Он поведал следователям, что в поместье у Филиппа живет «латыш» Яшка, который помогал Прошке строить мельницу, при этом специально заострял внимание следствия на том обстоятельстве, что «тот де латыш Яшка не крещен». Более того, Прошка еще более обострил ситуацию вокруг вероисповедания Яшки, продемонстрировав разлад в семье Лугвенева относительно этого вопроса. Прошка уверял следствие.
что мать Филиппа «того Яшку латыша велела от себя отослать для того, что он не крещен», а Филипп отнесся к «латышу» доброжелательно, и, «утаясь от матери своей, вынес Яшке сухарей за ворота».
Затем Прошка рассказал, каким образом Яшка оказался в поместье Лугвенева: «а к Филиппу пришел из-за рубежа тому года с два». Таким образом, Яшка, по словам Прошки. был нелегальным мигрантом - «перебежчиком». Тем самым Филипп обвинялся в укрывательстве пришедших из-за шведского рубежа перебежчиков - в преступлении, за которое Москва, стремившаяся к налаживанию союзнических отношений со Стокгольмом, в те годы грозила суровыми мерами, вплоть до смертной казни [5, Л. 69].
Далее Прошка сообщил, что якобы Филипп Лугвенев, систематически отправлявший своих дворовых людей за рубеж с целью конокрадства, неоднократно убеждал Прошку. чтоб он совместно с Харкою «ходил в зарубежные деревни лошадей красть». Получив отказ, Лугвенев якобы «побранясь с ним, с Прошкою, бил его до полусмерти напрасно..., хотел его убить до смерти или ис пищали застрелить», и Мельничник, опасаясь за свою жизнь, вынужден был бросить работу. Вскоре к Прошке, очевидно, оставшемся без средств к существованию, обратился Харка, в очередной раз отправленный Филиппом Лугвеневым за рубеж для кражи лошадей, с предложением пойти с ним в шведские владения: «там де промыслим себе по лошади». На этот раз Прошка «с ним за рубеж пошел». Встретившийся по дороге Гаврилко присоединился к ним. Вместе они крали лошадей, и Харка по окончании дела пришел «в крови», хотя, кто убил «латышей», Прошка «не видел и Харку не расспрашивал». Таков был рассказ Прошки Мельничника.
Филипп Лугвенев, вынужденный отвечать на обвинения, представил свою версию. Он отрицал свою организаторскую роль в этом преступлении, приведшем к трагической развязке и громкому международному резонансу («он их не посылал грабить за рубеж»). По словам Филиппа. Прошка попросту мстил хозяину за требовательность: «А говорил он Прошке, что он мельницу делает мешкотно, гуляет. И Прошка стал ему говорить невежливо, и он за то излаял его матерны. А Прошка излаял его матерны ж. И он хотел его ударить по уху. И Прошка, ухватя жердь, бил его до полусмерти и хотел топором иссечь. И про то всем ведомо». Что касается Яшки, то Филипп заявил: «А латыша некрещеного у него нет, и не бывало. А был у него Яшка Петров сын, крещеный человек, а не латыш». На обвинения по поводу систематического приема из-за шведского рубежа краденых лошадей, приводимых его дворовыми людьми, Филипп Лугвенев заявил, что его человек Яшка недавно был отпущен «за рубеж к отцу..., побыл там с неделю, да опять пришел к нему и привел кобылу, и сказал, что ту буру кобылу дал ему отец». На этом примере видим, что разделение семей рубежной чертой потенциально давало возможность конокрадам оправдаться в случае поимки: можно было попытать-
ся доказать, что животное не украдено, а получено от зарубежных родичей. В итоге, под угрозой очередной пытки, Харка и Прошка признались в убийстве: «повинились. а сказали, что побили де тех латышей они». За границей же оказались не по наущению помещика Филиппа Лугвенева, а по своей воле: «пошли де было за рубеж к племени своему, Прошка к сестре, а Харка к брату», по дороге решили прихватить лошадей и другое имущество, что, как известно, завершилось убийством. Дальнейшая участь преступников неизвестна.
Этот сюжет демонстрирует возможные механизмы взаимоотношений приграничных землевладельцев и зависимых от них (в той или иной мере) людей. Острая ситуация, спровоцированная, скорее всего, нечаянным убийством (хозяева-«латыши» вступились за свое имущество). высветила существующие в приграничье социальные противоречия. В данном случае нанятый работник в полной мере выместил на хозяине свои обиды, при этом сознательно высвечивал перед следствием именно те хозяйские проступки (мнимые или вымышленные), которые могли сыграть в судьбе помещика максимально отрицательную роль.
Близость рубежа создавала благоприятную почву для ухода крестьян от своих помещиков - например, из-за каких либо конфликтов, а чаще - с целью укрыться в соседнем государстве с награбленным: дворовые люди и крестьяне, уходившие за рубеж от своих господ, почти всегда прихватывали с собой хозяйское добро [3, Л. 1].Возможность относительно беспрепятственно преодолевать границу способствовала формированию из беглых крестьян и дворовых людей своего рода «трансграничных ватаг», превращавших кражи и грабежи в доходный промысел. Обосновавшиеся за рубежом беглецы, хорошо зная расположение имущества бывших хозяев, зачастую приходили грабить из-за границы именно поместья своих прежних господ. Зная, что и где брать, преступники получали возможность грабить стремительно, и успешно избегали поимки и наказания благодаря возможности укрыться за границей, в новых местах своего обитания.
Таким образом, обосновавшиеся за рубежом люди подчас создавали банды и превращали грабежи имущества своих бывших хозяев в своеобразный промысел. Таких случаев можно привести немало. Например, из грамоты новгородского воеводы узнаем, что в 1662 г. беглые дворовые люди русского помещика, укрепившись на шведской территории, «переходя в русскую сторону, у своего прежнего хозяина «лошадей крадут и многие шкоты чинят» [1, Л. 13 00.-14, 59 об., 78].
Вероятно, часто определённую роль играло желание беглецов навредить непременно именно своему бывшему господину, отомстить ему за прежние обиды. В 1627 г. зафиксирован случай бегства (сбежали, «заворовав») в шведские пределы крепостных холопов Богдана Григорьевича Обольянинова, который вскоре жаловался властям, что приходившие из-за рубежа беглецы «женишко мое, и сынишко и дочеришко, мучили до полусмерти и мучив заперли в клети». Сходным
образом поступили беглые дворовые люди и крестьяне другого русского помещика: они приходили из-под Р\ год ива (Нарвы) в деревню, где жил покинутый ими хозяин, «и хотели его и жену его убить и деревню выжечь» [4, Л. 151]. Действительно, бывало, что дело едва не завершалось убийством. Иногда мстили за вполне реальные обиды, нанесенные прежним хозяином. В 1629 г. из Водской пятины, от боярского сына Богдана Водоского в шведские пределы сбежали крестьяне. «В ночи приходили из-за рубежа к нему в Усадище те его крестьяне со многими людьми розбоем. И его. Богдана, кололи в руку рогатиною. И он от них утек ранен. А жену его мучили». Следствие показало, что эти крестьяне были перебежчиками: присягнув («целовав крест») шведскому королю, затем они перешли в русские пределы, и осели у Богдана. Когда у крестьян в очередной раз возникло устремление уйти, боярский сын «задержал их у себя неволею». Жену и братьев одного из крестьян, Ивашки Овсеева, хозяин заковал «в железа», а отца его «убил до смерти». Тогда-то Иван Овсеев с сыном сбежали в шведские земли. Там, вероятно, он организовал «незнаемых людей», и эта банда приходила к Богдану Водоскому с ночным разбоем [6, Л. 65-70].
Порывы как-либо помешать преступникам, не говоря уже о попытках задержать их. редко приводили к положительному результату, а для поборника справедливости зачастую заканчивались весьма плачевно. В 1643 г. сын боярский новгородец Обросим Степанов сын Кузминской заподозрил, что появившаяся у его человека Крестилки лошадь - краденая. Обросим решил выдать Крестилку властям, но тот ушел за рубеж, где, «собрався с ворами же, дядьями своими... и с иными ворами, с ружьем, с пищалями и с бердыши, и ходил на него, Обросима. разбоем». Бандитов не смогли остановить даже заставные стрельцы: «А на заставе стрельцов хотели пересечь и пробились сильно». Еще неоднократно «те зарубежские воры... двор его Обросимов и крестьянские дворы... зажигали. И в двух деревнях дворы и житницы с хлебом выжгли без остатку. И от того их зажогу крестьянин его Ермолка да крестьянка его с дочерью сгорели. И приходили на него, Обросима, мно-гижда разбоем, чтоб его, Обросима, убить... И видя его разоренье, зарубежские крестьяне Ореховского уезда... по рубежу на царской стороне пожни его косили и лесо-вые угодья запу сто шили, полосы и лубья и лыка секучи, повывозили к себе за рубеж... А укрывают их воровство на рубеже двумя погостами, Лопским и Яросолским» [8, Л. 124-128]. Как видим, дорого обошлись сыну боярскому Обросиму попытки восстановить справедливость и наказать конокрадов, которые нашли пристанище в принадлежавших Швеции приграничных погостах и безнаказанно громили владения своего обидчика.
Как видно из приведенного выше материала, наказанию виновных существенно мешало то обстоятельство, что организованный властями розыск наталкивался на круговую поруку («укрывают их воровство на рубеже двумя погостами») или страх подвергнуться мести со стороны преступников (вспомним хотя бы злосчастно-
го сына боярского Обросима, пытавшегося передать конокрада Крестилку властям). Вот характерный пример. Когда у шведского подданного в 1661 г. украли лошадей, он снарядил за ними погоню. На русской стороне след привел к мужику, который сказал «погонщикам»: «ведаю где ваши лошади, да не смею сказать». Мужик указал только примерное направление поисков. Заставной голова этого района по требованию «погонщиков» посылал «около собя про тех лошадей сыскивать и сыскать не мог», а потому потребовал мужика этого для разъяснений. Но «тот мужик стал силен и к нему не пошел» [1. Л. 13 об-14 об.], очевидно, опасаясь доносить на конокрадов открыто.
Таким образом, близость слабо охраняемой границы предоставляла порубежным жителям возможность наносить ущерб своим бывшим соотечественникам. Особенно следует выделить социальную составляющую этой проблемы: стремление перешедших за рубеж крестьян и дворовых людей грабить именно своих бывших хозяев. Обстановка неприязни, сопровождавшая такие преступления, нередко приводила к членовредительству, вплоть до убийства. Расследованию преступлений зачастую мешала круговая порука местного населения, а также страх пострадать от преступников, на которых бы поступил донос.
Библиографический список
1. Архив СПБИИ РАН. Колл. 2. On. 1. Д. 28.
2. Архив СПБИИ РАН. Ф. 109. On. 1. Д. 613.
3. Архив СПБИИ РАН. Ф. 109. On. 1. Д. 801.
4. РГАДА. Ф. 96. On. 1. Реестр 1. Д. 37.
5. РГАДА. Ф. 96. On. 1. Реестр 2. 1625 г. Д. 1.
6. РГАДА. Ф. 96. On. 1. Реестр 2. 1629 г. Д. 1.
7. РГАДА. Ф. 96. On. 1. Реестр 2. 1630 г. Д. 1.
8. РГАДА. Ф. 96. On. 1. Реестр 2. Д. 15.
9. Селин А.А. Ладога при Московских царях. СПб., 2008. 194 с.
10. СеттАА. Русско-шведская граница (1617-1700 гг.). Формирование, функционирование, наследие. СПб., 2016. 859с.
11. Якубов К. Россия и Швеция в первой половине XVII века. М., 1897. 493 с.
References
1. Archives of the St. Petersburg Institute of History of the Russian Academy of Sciences. Collection 2. Inventory 1. File 28.
2. Archives |f the St. Petersburg Institute of History of the Russian Academy of Sciences. Stock 109. Inventory 1. File 613.
3. Archives of the St. Petersburg Institute of History of the Russian Academy of Sciences. Stock 109. Inventory 1. File 801.
4. Russian State Archive of Ancient Documents. Stock 96. Inventory 1. Registry 1. File 37.
5. Russian State Archive ofAncient Documents. Stock 96. Inventory 1. Registry 2. 1625 year. File 1.
6. Russian State Archive ofAncient Documents. Stock 96. Inventory 1. Registry 2. 1629 year. File 1.
7. Russian State Archive ofAncient Documents. Stock 96, Inventory 1. Registry 2. 1630 year. File 1.
8. Russian State Archive ofAncient Documents. Stock 96. Inventory 1. Registry 2. File 15.
9. Selin A.A. Tadoga in Muscovite state. SPb., 2008. 194 p.
10. Selin A.A. Russian-Swedish border (1617-1700 years.). Formation, functioning, heritage. SPb.,2016. 859p.
11. Yakubov K. Russia and Sweden in the first half of the XVII century. M., 1897. 493 p.
