CC BY
55БогословиЕ
Протоиерей Анатолий Мешков, кандидат богословия
История развития науки Нравственного богословия в трудах профессора А.А. Бронзова
-х-
Среди русских моралистов XIX-XX веков, внесших заметный вклад в развитие науки Нравственного богословия, личность профессора Санкт-Петербургской духовной академии Александра Александровича Бронзова занимает особое место. Превосходный публицист, глубокий и вдумчивый исследователь, талантливый педагог и замечательный лектор, богослов и апологет христианской нравственности — таким видится спустя почти столетие профессор А.А. Бронзов.
Научно-богословская и преподавательская деятельность Бронзова пришлась на сложный период — время «брожения умов» по причине великих социальных и политических потрясений в России. Все это предъявляло высокие требования к преподаванию предмета Нравственного богословия в стенах Академии, выдвигая на первый план задачу апологетическую. Здесь-то с особой силой и проявился блестящий талант публициста, который сочетался у профессора
А.А. Бронзова с серьезным научным подходом к рассматриваемым нравственным проблемам.
В течение 1901 года профессор опубликовал целый ряд статей в академическом журнале «Христианское чтение», под общим заглавием «Нравственное богословие в России в течение XIX столетия». Соединенные вместе, эти статьи и составили довольно объемную книгу — «Нравственное богословие в России в течение XIX столетия», вышедшую в Санкт-Петербурге в том же 1901 году. Книга состоит из 19-ти глав, предисловия и заключения. Сочинение это является плодом великого труда, потребовавшего от автора напряжения и многих сил для выполнения обширной и кропотливой работы. Развитие науки Нравственного богословия в XIX веке А.А. Бронзов рассматривает в связи с предшествующим ее развитием. Начав свой обзор рассмотрением «Илиотропиона» и «Феатрона, или позора нравоучительного» (произведений XVII века), автор завершает его сочинениями 1900 года. Кроме семинарских учебников и вообще сочинений школьного назначения, которым автор отводит особенно много места вследствие их значения в деле духовного образования, в книге упоминаются диссертации, журнальные статьи и переводные произведения. При этом профессор не ограничивается сочинениями собственно по Нравственному богословию, но говорит о трудах, относящихся к области христианской морали или морали вообще. «Игнорировались только те из них, — пишет профессор А.А. Бронзов, — которые слишком мало соприкасались с областью Нравственного богословия или были для нее бесплодны»1. Обзор произведений, сделанный А.А. Бронзовым, касается содержания книг; указывая количество частей или глав, он сообщает, о чем говорится в каждой части, а также — откуда заимствовано содержание. Что касается заимствований, то в этом отношении автор проявил большую наблюдательность и незаурядные знания иностранных источников, из которых были сделаны заимствования чуть ли не для всех важнейших нравоучительных систем в России. Поскольку научная разработка вопросов Нравственного богословия в России приходится преимущественно на XIX век, очевидно, что в исследовании профессора А.А. Бронзова представлена вся совокупность русских научных изысканий по Нравственному богословию. Автор не пропустил ни одной брошюры или статьи, хотя бы даже
переводной. При этом каждая рассматриваемая им работа по своему содержанию характеризуется с неизменной точностью. Неудивительно поэтому, что труд профессора Бронзова сразу после выхода в свет получил высокую оценку современников. «Прежде всего нужно сказать, что Нравственное богословие может утешаться, имея столь редкостную обстоятельную библиографию. С этой стороны нелегко подыскать равноправного конкурента даже в западной литературе, богатой всякими справочными пособиями»2.
Действительно, книга профессора Бронзова отличается энциклопедическим охватом представленного в ней материала. Приступая к обозрению того, что было сделано в науке Нравственного богословия в XIX веке, автор подробно останавливается на всей совокупности нравоучительных произведений, появившихся в России до XIX столетия, как переводных, так и оригинальных. Этому обзору посвящена вся первая глава его книги, в конце которой он отмечает, что «в рассматриваемую нами эпоху (до 1821 года) число самостоятельных произведений из области Нравственного богословия оказывается значительное и ... качество их иногда было, с точки зрения условий того времени, весьма высокое; особенно незабвенны имена богословов-моралистов: Феофана Прокоповича, Платона (Левшина), Феофилакта (Горского), святителя Тихона Задонского, Мефодия (Смирнова), о. Иакова Воскресенского и других.
Русские богословы-моралисты нередко были знакомы с лучшими моралистами Запада и старались (не всегда безуспешно) построить системы, не уступающие западным. Для более надежного уразумения Евангельского нравоучения они обращались к верному пособию — к святоотеческим творениям. В некоторых случаях ими в расчет принимались и современные запросы жизни. Схоластика постепенно выходила в сторону. Православная точка зрения вообще удерживалась и проводилась с надлежащею настойчивостью и т. д. словом, наука Нравственного богословия принимала все более и более свойственный ей научный вид, отбрасывая дурное и усваивая хорошие стороны»3.
Важной вехой в развитии науки Нравственного богословия в XIX веке профессор А.А. Бронзов считает выход из печати лекций Иннокентия (Смирнова) — епископа Пензенского и Саратовского
(1784-1819), под заглавием «Деятельное богословие». «Год 1821-й был знаменательным в истории науки Нравственного богословия у нас в России, — пишет Бронзов, — в течение его напечатан на русском языке по данной науке труд, принадлежащий епископу Пензенскому Иннокентию и представляющий собою его лекции, читанные им в бытность его ректором Санкт-Петербургской Духовной Семинарии»4.
Еще до публикации лекции были известны в Санкт-Петербургской духовной семинарии и Московской духовной академии (1817-1820) как «лучшее руководство для изучения Нравственного богословия»5. Говоря о важности сочинения епископа Иннокентия, профессор отмечает и слабые стороны этого труда. «Общий характер этики епископа Иннокентия — библейский. Она от начала до конца анализирует, перефразирует, толкует... только библейские места, известным образом относящиеся к вопросам нравственности. Она может быть названа даже просто систематическим сводом библейских мест нравоучительного характера. Впрочем, случайно обращался автор и к святоотеческой письменности. Самое раскрытие нравственных законов ведется без достаточных подробностей и без надлежащей обстоятельности»6. Поэтому, справедливо замечает Н.П. Архангельский в отзыве на сочинение епископа Иннокентия, «данный опыт христианской этики по сжатости и краткости изложения ... представляет только систематический конспект»'.
Неудивительно, что вследствие конспективного характера этики епископа Иннокентия, она явилась сухой книгой, не способной увлечь читателя. «Преодолеть схоластические навыки нелегко было и такому живому человеку, как епископ Иннокентий, — пишет протоиерей Георгий Флоровский. — В Семинарии Петербургской, где он был ректором, Иннокентий преподавал по латыни, — его записки по „Деятельному богословию" были изданы после его смерти в русском переводе с его латинских конспектов, под смотрением Филарета. У многих из этого старшего поколения мы находим такое сочетание „сердечного благочестия и „схоластической учености » .
Касаясь вопроса об отношении епископа Иннокентия к его предшественникам в области Нравственного богословия и влияниях, оказанных на его труд, А.А. Бронзов отмечает, что «необходимо констатировать
зависимость епископа Иннокентия от западных ученых: особенно — Буддея и Мозгейма и др. Уже само название опыта взято епископом Иннокентием с Запада. Постановка всего дела: план, деление этик на три части, отдельные пункты каждой из них... все это взято епископом Иннокентием у вышеназванного Буддея. Но вместе и наряду с Буддеем сильное влияние на епископа Иннокентия оказал и Мозгейм»9.
Сочинение епископа Иннокентия (Смирнова) имело большое значение для своего времени. Влияние его было заметно и на лекциях профессора Московской духовной академии Платона Казанского, который, впрочем, руководствовался преимущественно Рейбергом (inftitutiones Ethicae Chriftianae Wienn. 1819)10, и особенно в сочинении священника Иоакима Кочетова — законоучителя Царскосельского лицея. Его опубликованная работа «Черты деятельного учения веры, или Краткое учение о христианской нравственности» (1824) (после чего автор был удостоен степени доктора богословия), служившая пособием в семинарии и даже Московской духовной академии (с 1824 по 1831 год), являлась, в сущности, переводом на русский язык с латинского записок епископа Иннокентия (Смирнова). «Оригинального в книге о. Кочетова очень мало; латинские записки ректора переведены на русский язык, — вот и все дело»п.
Трудом, открывающим собою новый период в истории Нравственного богословия в России, явились, по мнению А.А. Бронзова, лекции, прочитанные ректором Киевской духовной академии Иннокентием (Борисовым) (1800-1857), впоследствии архиепископом Херсонским и Таврическим. «Эти чтения положили начало новому направлению в деле выяснения нравственных вопросов у нас — в России»!2. Архиепископ Иннокентий обладал незаурядным проповедническим даром. В продолжение 16-ти лет профессорства он преподавал в самостоятельной обработке все главные отрасли богословия. Обладая блестящим даром изложения, Иннокентий (Борисов) оживил интерес к ученым занятиям среди учащих и учащихся. В Киеве он достиг отмены преподавания богословия на латинском языке, что держало русское богословие в рабской зависимости от богословия католического. Им были введены новые предметы преподавания соответственно уровню научного развития на Западе. «Иннокентий обладал всеми данными для
того, чтобы быть превосходным и первоклассным ученым богословом-моралистом», — пишет А.А. Бронзов. «В литературе, посвященной выяснению вопросов Нравственного богословия вообще и христианской в частности, он был, как видно, осведомлен достаточно. О знакомстве его с письменностью святоотеческой, разумеется, излишне заводить уже и речь: оно бесспорно. Значение нравственности и науки, о ней трактующей, Иннокентий понимал серьезно: наука эта, по его мнению, только тогда выяснит свое назначение, когда ее положения соответствующим образом будут проводиться (изучающими ее) в самой их жизни. Истинный и единственный правильный взгляд на дело». «Перед нами опыт, не похожий на принадлежавшие предшествовавшему Иннокентию времени, отличный от них, резко превосходящий их истинно-научным направлением и духом и в известных отношениях одинокий в течение многих годов, протекших и после Иннокентия»13. Остается только сожалеть, что опубликованы были из его лекций только «Введение в Нравственное богословие» и «Нравственная антропология», да и те — по записям, составленным его бывшими слушателями, и поэтому содержащие в себе «много неточностей, неисправностей и пропусков»!4. Следует также отметить, что и архиепископ Иннокентий (Борисов) не избежал в своих лекциях по Нравственному богословию влияния протестантских богословов. Бронзов замечает, что «Иннокентий счел себя вынужденным обратиться за помощью к известному нам уже Буддею, а особенно к протестанту Рейнгарду (Siftem der chriftlichen moral)»!5.
Ближайшие десятилетия после выхода в свет лекций архиепископа Иннокентия (Борисова) характеризуются профессором Бронзовым следующим образом: «Время от времени выходившие книги по Нравственному богословию, к сожалению, по большей части стояли изолированно — одна в отношении к другой — и уже по этой, между прочим, причине или совсем не содействовали, или мало помогали дальнейшему росту данной богословской науки. Кроме того, научное значение их, как мы уже знаем, далеко не всегда имелось в виду их авторами, а если имелось иногда, то, в свою очередь, не всегда достигалось, что объяснялось, помимо всего остального, главным образом, общими научными, если можно так сказать, условиями той эпохи, далеко не благоприятными: схоластика, изгнание которой из богословской области предпринималось... иногда
еще в XVIII столетии, все-таки не желала уступать своей позиции и все еще сильно отражалась на богословских умах и их произведениях; знакомство с научными произведениями западных богословов-моралистов было нередко случайным и отсюда не всегда полезным. Но уже и в эту эпоху наши богословы стали ясно сознавать необходимость тщательного ознакомления со святоотеческою письменностью, понимая, что здесь, скорее всего, отыщется средство для поднятия рассматриваемой нами науки на подобающую ей высоту, — и, конечно, не ошиблись в своих расчетах, хотя воспользоваться этим прекрасным пособием и не смогли сами»!6.
Далее А.А. Бронзов приводит в своей книге перечень святоотеческих переводных трудов, вышедших в свет в течение двух десятилетий, отмечая, что «рассматриваемый нами период времени (с 1833 по 1853 г.) имеет большое значение в истории развития науки Нравственного богословия у нас — в России. главным образом потому, что тогда было переведено много святоотеческих нравоучительных творений, благодаря чему получалась возможность правильнее понимать . Евангельские принципы нравственности. и вообще глубже вникать в сокровенный их смысл»!7.
Из учебных курсов этого периода А.А. Бронзов останавливает внимание на книге архимандрита Платона (Фивейского) «Православное Нравственное богословие» (Москва, 1854), написанную в бытность того ректором Владимирской духовной семинарии. Обращает же внимание на нее Бронзов потому, что «это — сравнительно обширный курс данной науки, представляющий известные достоинства, так и потому, что он введен был, как учебник, в семинариях, где и оставался таковым „до преобразования" их в 1867 году»!®.
Отмечая положительные стороны этого учебного пособия, профессор с сожалением констатирует, что «оно написано вообще сухо, а иногда даже и слишком, проникнуто духом старинных схоластических систем с их делениями, подразделениями, обыкновенно лишь внешним освящением вопросов при помощи приведения тех или иных выдержек из Библии, из святоотеческих творений и других сочинений.»^.
Поскольку после выхода в свет в 1821 году лекций епископа Иннокентия (Смирнова) «Деятельное богословие» труд архимандрита
Платона (Фивейского) был единственным доведенным автором до конца, профессор Бронзов задается в своей книге вопросом: создан ли этот труд архимандритом Платоном самостоятельно или под чьим-либо сторонним влиянием? Решая данный вопрос, А.А. Бронзов отмечает, что в книге архимандрита Платона «есть многое, напоминающее собою сочинения: отчасти Феофилакта Горского, а еще более — о. Иакова Арсеньева, о. И. Кочетова и др., но ни первый труд, ни остальные не послужили для нее основой. Ее основой была... „система Stapfa"»20.
Характеризуя систему Нравственного богословия католического богослова Штапфа (Stapf), автор отмечает: «Что касается штапфовой "Chriftliche moral", то хотя ее задача — вернуть науку и жизнь от дырявых систем философизма к источникам Спасителя ... но она не получила в данном труде желательного осуществления. как и в дальнейших системах»2\
Книга архимандрита Платона (Фивейского), хотя «не содействовала вообще развитию Нравственного богословия, как воспроизводящая систему Штапфа, но, в частности в России, она все же была приметным явлением, как познакомившая русских с западноевропейским курсом науки. и ... за отсутствием других подходивших сюда книг, она имела в наших духовно-учебных заведениях отмеченное нами значение и употребление»^. Действительно, книгой архимандрита Платона (Фивейского) руководствовались даже в Духовных академиях, например в Казанской, где курс Нравственного богословия в 1854/55 учебном году читал архимандрит Серафим (Протопопов). Современник отмечает, что архимандрит Серафим даже «в классы приходил с учебником Платона в руках и ничего не изменял в нем в порядке изложения», хотя и старался всячески «оживить сухие положения учебника»23.
В 1860-1863 годах выходит в свет обширная система науки Нравственного богословия, принадлежащая протоиерею П.Ф. Солярскому, под заглавием «Записки по Нравственному Православному богословию». Первый том вышел в 1860 году, второй — в 1862-м и третий — в 1863 году в Санкт-Петербурге. Вся нравоучительная система протоиерея П.Ф. Солярского разделяется на две обширные части. Первая часть посвящена выяснению общих основ, нравственных принципов и христианской нравственности в особенности; автор говорит о «Нравственном Законе
Божием и о нравственных действиях человека вообще»24. В частности, в этой части Солярский ведет речь «о нравственной природе человека и о его высоком достоинстве и назначении (i глава), о настоящем нравственном нашем состоянии и о высших силах и средствах, дарованных нам для достижения нашего назначения (2 глава), о нравственном законе вообще и в особенности о законе христианском (3 глава), о главном начале христианской нравственности (4 глава), о побуждениях к исполнению нравственного закона (5 глава), о нравственном вменении (6 глава), о добродетели (7 глава), о грехе (8 глава) и о средствах для сохранения, укрепления и возвышения в себе нравственной христианской жизни (9 глава)»25.
Часть вторая содержит, по словам самого автора, «частное изложение обязанностей христианина» и раскрывает «обязанность христианина троякого рода: обязанности к Богу (отдел I), обязанности христианина к самому себе (отдел II) и обязанности христианина к ближним (отдел III) »26.
Труд протоиерея П.Ф. Солярского представлял для своей эпохи явление неординарное и в своем роде единственное, поэтому неудивительно, что труд этот породил многочисленные отзывы, и им широко пользовались. Например, в Санкт-Петербургской духовной семинарии «прот. Солярского Записки по Нравственному Православному богословию сделались главным пособием для преподавателя Нравственного богословия»27. По этим «Запискам» в полном или сокращенном виде изучали Нравственное богословие многие поколения.
Несмотря на такую популярность, многие современники достаточно критично отнеслись к труду протоиерея П.Ф. Солярского, высказывая о нем не очень высокое мнение, как, например, это делали профессор М.А. Олесницкий, профессор А.И. Гренков и другие.
Критика эта обуславливалась тем, что система Солярского не была оригинальным явлением, но находилась в большой зависимости от различных западных источников. Выпуская в свет третий том нравоучительной системы, в предисловии к нему протоиерей П.Ф. Солярский пишет, что «первым поводом к настоящему сочинению служило глубокое впечатление, которое произвели во мне своим содержанием некоторые листочки из Риглера (Chriftliche Moral von Dr. G. Riegler), случайно
доставшиеся мне в 1827 году. Из иностранных писателей, кроме Риглера, во многом служившего для меня одним из главных пособий, пользовался иногда Штапфом, Шрейбером и некоторыми другими»28.
К сожалению, «выбор прот. П.Ф. Солярского иностранных руко-водственных пособий вообще не может быть признан удачным: ни Штапф, ни Риглер, ни Шрейбер не были особенно выдающимися моралистами на Западе, где в то же время известностью, притом сильною и заслуженною, пользовались многие богословы, вследствие очевидного незнакомства с которыми русский автор нравоучительной системы только и мог взять себе в руководители сравнительно менее компетентных лиц»29. В свою очередь, и Риглер, и Шрейбер находились под сильным влиянием философии Эммануила Канта, что отразилось на их нравоучительных системах.
Однако не только иностранные и русские источники определили содержание труда протоиерея П.Ф. Солярского. «Дело в том, — пишет профессор Бронзов, — что прот. Солярский в значительной степени ввел в свое произведение элемент библейский и святоотеческий»30. Это во многом и определило значение данного труда для науки Нравственного богословия. Обилие приведенных автором библейских и святоотеческих выдержек принесло работе Солярского заслуженную популярность. Поэтому «„Записки по Нравственному Православному богословию" по праву могут быть названы моральною энциклопедиею», — отмечал профессор А.И. Гренков31.
Профессор А.А. Бронзов, анализируя труд протоиерея П.Ф. Солярского, считает, что «автором положено много усилий для того, чтобы внести свою лепту в дело развития нравоучительной богословской науки в нашем отечестве, и он, бесспорно, успел в своих намерениях отчасти, — по крайней мере, поставив эту богословскую научную отрасль в России на одну линию с произведениями из этой области, принадлежащими многим западным богословам-моралистам той эпохи: до многих из них он, конечно, не возвысился (особенно до представителей научной этики среди протестантских богословов того времени, к какому относится появление его „Записок", и отчасти до некоторых католических), но со многими (преимущественно с католиками, хотя и не со всеми) сравнялся. И уже в этом его заслуга!»32.
Следует также отметить, что, несмотря на указанные недостатки в труде протоиерея Солярского, его нравоучительная система сыграла большую роль в истории отечественного духовного образования. Именно по ней изучали науку Нравственного богословия многие поколения семинаристов. «Попытки заменить ее другими, более целесообразными книгами в большинстве случаев желательного успеха не имели: упрекнуть книгу легко, нетрудно и глумиться над нею, как то у нас издавна принято по отношению к системе Солярского. но написать лучшую книгу оказывается более чем трудно, как показал 40-летний опыт (немногие исключения в счет не идут) — период достаточно продолжительный . ».
Менее удачным, чем «Записки по Нравственному Православному богословию», оказался учебник протоиерея Солярского «Нравственное Православное богословие», признанный «единственным руководством для преподавателей этой науки в семинариях»^ .
Характеризуя данное учебное пособие, профессор А.А. Бронзов отмечает, что «учебник о. Солярского. является неудовлетворительным ни с точки зрения требований программы, ни тем более с точки зрения научных требований вообще: за ним можно было признать значение вспомогательной книги, пособия, в некоторых отдельных случаях, действительно, весьма ценного, в иных неизлишнего, но и только!»35.
Из семинарских руководств позднейшего времени Бронзов выделяет «Православно-христианское Нравственное богословие» епископа Никанора (в 1891 году — первое издание, в 1894 году — второе), отличающееся содержательностью, краткостью и стоящее на уровне современных той эпохе научных достижений. «Книга Преосвященного Никанора производит до известной степени приятное впечатление, и ею, по нашему мнению, не без выгоды могли бы пользоваться ученики семинарий под руководством преподавателей. Она и содержательна, и стоит, в общем, на точке зрения научных воззрений в области исследуемых в ней вопросов. и написана кратко и просто, и вообще чужда схоластичности и сухости»36.
Кроме труда Преосвященного Никанора, А.А. Бронзов останавливает внимание читателей на книге преподавателя Ставропольской духовной семинарии И. Пятницкого «Опыт Православного Нравственного
богословия», изданной в Ставрополе в 1890 году. Характеризуя ее, профессор пишет: «Вопросы, затрагиваемые в книге г. И. Пятницкого, раскрыты более или менее удовлетворительно... Изложение — хорошее; язык — чистый, правильный; речь — вполне ясная. Само собою понятно, что точка зрения, на какой стоит автор, вообще православная. Ввиду всего сказанного, мы, естественно, считаем книгу г. Пятницкого, — рассматриваемую как учебное руководство... более подходящую к цели, чем рассмотренные нами учебные книги: в ней план целесообразнее плана последних, содержание ее более отвечает ближайшим потребностям учащихся, чем содержание более ранних учебников. Книге г. Пятницкого чужды схоластичность, сухость, безжизненность (свойственная, например, учебнику о. Солярского). изложение ее лучше, чем в книгах о. Солярского и архимандрита Гавриила и прочее, отсюда нам представляется удивительным то обстоятельство, что книга г. Пятницкого вообще мало распространена в наших семинариях, а еще гораздо меньше в остальной публике.»з'.
Весьма высокую оценку, как учебному пособию, дает профессор А.А. Бронзов и книге профессора Киевской духовной академии М.А. Олесницкого «Нравственное Богословие, или Христианское учение о нравственности», изданной в Киеве в 1892 году и составленной применительно к программе духовных семинарий. «Книга профессора М.А. Олесницкого, — полагает Бронзов, — показывает в ее авторе мастера своего дела, умеющего писать и научно, и в то же время обще-
■2 О
доступно, и кратко, и вместе с тем содержательно»з .
Учебник М.А. Олесницкого был по достоинству оценен современниками. Критика писала о нем: «„Нравственное Богословие, или Христианское учение о нравственности" профессора М.А. Олесницкого предназначается быть, прежде всего, учебником для Духовных Семинарий. Но автор имеет вместе с тем и более широкие цели: построить христианское нравоучение не только на строго библейских и церковных началах, но и сообщить ему научную форму и научную твердость. Этой цели он и достигает с успехом. В его системе налицо основательное решение затрагиваемых обыкновенно в области морали вопросов, даваемое известным специалистом своего дела, притом строго выводимое из смысла Св. Писания и учения Церкви и облеченное в прекрасную, вполне
доступную по изложению форму»39. Впрочем, все это — позднейшие руководства; они, как и более ранние, не самостоятельны и составлены на основании различных источников.
Особым характером, как отмечает профессор А.А. Бронзов, отличаются лекции ректора Санкт-Петербургской духовной академии протопресвитера И.Л. Янышева, читанные студентам Академии в Санкт-Петербурге и затем изданные в 1887 году под заглавием «Православно-христианское учение о нравственности».
Во введении к своему труду протопресвитер И.Л. Янышев пытается дать понятие о нравственности на основании этимологических изысканий, после чего намечает задачу учения о нравственности и главные части своей системы, а также называет источники, которыми располагает эта богословская наука, и метод, наиболее к ней приложимый.
Вслед за введением автором были задуманы три части системы: первая — «О нравственности вообще», вторая — «О нравственности православно-христианской» и третья — «О проявлениях православно-христианского настроения во внешней жизни». Но из намеченного плана автору удалось осуществить только первые две части.
В первой части характеризуется «нравственная потребность в человеческой природе, нравственный инстинкт» как исходные пункты при выяснении сущности нравственности. Затем в последовательном порядке выясняются дальнейшие моменты нравственности: «нравственное чувство» и, в связи с ним, «нравственный закон» и «нравственная свобода», а также «чувство долга», затем «добродетель и порок», «нравственный характер» и «совесть». В конце первой части дается освещение «эвдемонизма Аристиппа, Эпикура и шотландской школы» и предлагаются «замечания об основаниях Кантовой морали».
Во второй части характеризуется нравственность христианская вообще и православно-христианская, в частности, ее особенности, а также выясняются три основных положения: 1) повреждение нравственной природы человека в падении, 2) спасение человека Богочеловеком Иисусом Христом и 3) «объективно-субъективное спасение человека» (выясняются «обращение, возрождение, возрастание христианской жизни» и намечается «предел христианского нравственного развития»).
Как отмечает А.А. Бронзов: «В системе И.Л. Янышева всюду заявляет о себе замечательно выдержанный план, который и сам по себе обладает всеми признаками естественности и целесообразен»^.
Указывая на достоинства работы протопресвитера И.Л. Янышева, Бронзов пишет: «Правильно понимая задачу своей науки. автор при ее осуществлении особенное внимание обращал на точность определения нравственных понятий. Авторские стремления здесь привели его к плодотворным и желательным результатам: требуемая точность всюду у автора налицо, хотя она, естественно, далась ему не вдруг. Авторские определения нравственных понятий являются поистине образцовыми, как по их почти беспримерной вообще, а иногда и всецело несравненной точности, так и по их краткости, выразительности. В этом отношении автор оставил позади себя, можно сказать, все предшествовавшие его произведению опыты построения данной науки даже и на Западе»4\
Несмотря на очень высокую оценку труда протопресвитера И.Л. Янышева, данную в книге А.А. Бронзова, следует указать на один весьма существенный недостаток лекций протопресвитера, на который обращает внимание и профессор Бронзов. Недостаток этот заключается в том, что Янышев, «к сожалению, должен был оставить без внимания обширное поле святоотеческой письменности за его невозделанностью наукою»42. Упущение это весьма симптоматично для протопресвитера Янышева, поскольку «его идеалом были богословские факультеты немецких университетов»43. Неудивительно и то, что в свое время Академический совет затруднился одобрить к напечатанию докторское сочинение своего ректора, представленное в 1872 году в рукописи под заглавием «Состояние учения о совести, свободе и благодати в православной системе богословия и попытка к разъяснению этого учения».
Сочинение И.Л. Янышева было написано в виде критического разбора догматических определений обсуждаемых понятий в патриарших грамотах, в православном исповедании и катехизисе, у Дамаскина и в «известных» русских руководствах (у Макария). Протопресвитер не находит в данных книгах «достаточно определенного учения» и предпочитает искать этой определенности другим методом, психолого-философским. Официальные рецензенты его рукописи увидели, что его воззрения «иногда, по крайней мере по видимости, не совпадают с изложением
учения о сих предметах в наших богословских системах и символических книгах». Поэтому Совет Академии и затруднился под своей ответственностью пропустить к изданию книгу. Сочинение в Синоде было и вовсе остановлено ввиду «значительного несходства развиваемого в нем учения с общепринятым и с символическими книгами (указ 19 марта 1873 года)»44. Поэтому при всех достоинствах труда протопресвитера И.Л. Янышева, отмеченных профессором А.А. Бронзовым, следует обратить внимание на оторванность его «Православно-христианского учения о нравственности» от святоотеческого предания.
Что же касается святоотеческой этики, которая имеет огромное значение в деле выяснения христианских нравственных принципов, то русскими авторами систем Нравственного богословия, упомянутыми выше, она была изучена слишком мало. (Хотя профессор Бронзов в своей книге указывает, что во второй половине XIX столетия в России были переведены творения более тридцати отцов Церкви, причем переведены, с греческого и латыни, труды не только широко известных святителей и писателей — Василия Великого, Григория Нисского, Иоанна Златоуста, Григория Богослова, блж. Иеронима, но и Лактания, Зенона Веронийского, св. Иакова Афраата, Исидора Пелусиота, Иоанна Кассиана, Мефодия Патарского, Евгария Понтийского). А в конце XIX века (1884-1895) было издано «Добротолюбие» (в 5-ти томах) — «превосходнейший и преполезнейший сборник писаний 38 представителей святоотеческой письменности», проясняющий понимание христианского учения о нравственности. Но этим богатым источником воспользовались для своих работ только два лица: епископ Петр, написавший «Указание пути к спасению» (труд вышел в свет в 1872 году), и особенно святитель Феофан Затворник (Говоров) — его «Путь к спасению» (1875) и «Начертание христианского нравоучения» (1891) проникнуты библейским и особенно святоотеческим духом. «Мы не знаем ни одного богослова, — пишет профессор А.А. Бронзов, — который до такой степени был бы проникнут библейским и святоотеческим духом, до какой последний проглядывает в каждой стороне у епископа Феофана. Прямо можно сказать, что его нравоучение есть нравоучение, в общем, библейско-отеческое. И в этом самое великое его достоинство. Не видим особенного знакомства с современною научною постановкою нравоучительных систем, особенно на Западе: он и не претендует
на такое знакомство, но зато у него впервые с особенною отчетливостью и выразительностью переданы основы психологии святоотеческой, что для богословов необыкновенно ценно и важно и за что последние всегда останутся ему благодарны. Здесь замечательно то, что святитель не просто лишь понял и усвоил святоотеческие взгляды, но проникся ими всецело, они растворились в его мировоззрении, составили неразрывное с ним целое, единое. Отсюда понятно то огромное влияние, которое оказывают воззрения святителя на тех, кто с ними знакомится. Данные его произведения навсегда останутся для отечественных богословов-моралистов вообще классическими»^5.
Школьные руководства и системы, составленные для духовных учебных заведений, весьма мало заимствовали из святоотеческой письменности. Правда, протоиерей Солярский извлекал святоотеческие изречения из русских переводов, но протопресвитер И.Л. Янышев, как отмечалось ранее, должен был «оставить без внимания обширное
46
поле святоотеческой письменности за его невозделанностью наукою» . И в более позднее время только три диссертации из двадцати трех, отмеченных профессором Бронзовым в его книге, посвящены характеристике нравственного учения святых отцов: именно Григория Нисского, Тихона Задонского и Климента Александрийского.
Любопытно сравнить курс лекций по Нравственному богословию протопресвитера И.Л. Янышева с изложением Нравственного богословия у святителя Феофана Затворника. Это книги совершенно о разном, и различие это страдает различием направлений в русской богословской мысли того времени. Как справедливо замечает протоиерей Г. Флоровский, «Янышев излагает, в сущности, естественную мораль, и в очень оптимистическом духе, и выдает ее за православную нравственность»^. Святитель Феофан строит свою систему совершенно на другой основе, полностью отсутствующей в труде протопресвитера И.Л. Янышева. Поэтому у святителя Феофана Нравственное богословие явилось как учение о духовной жизни. И в этом его главная заслуга. В своих трудах он очерчивает образ христианской жизни, показывает направление духовного пути, исходя из святоотеческого учения.
Как видно из труда А.А. Бронзова, Нравственное богословие в России становится на научную основу собственно лишь с XIX столетия.
И в этом становлении науки Нравственного богословия принимает наиболее энергичное участие Санкт-Петербургская духовная академия, ее профессора и питомцы. Все наиболее крупные явления в области богословской науки так или иначе связаны с их именами. Как отмечалось выше, до введения академического устава 1869 года пользовались наибольшей известностью следующие системы Нравственного богословия, возникшие в XIX веке: 1) «Деятельное богословие» епископа Иннокентия (Смирнова); 2) «Черты деятельного учения веры» священника Иоакима Кочетова; 3) «Православное Нравственное богословие» архимандрита Платона (Фивейского) и 4) «Записки по Православному Нравственному богословию» протоиерея Солярского.
Эти системы являлись руководственными и в духовных учебных заведениях. Автор первой—епископ Иннокентий (Смирнов), воспитанник Троицкой Лаврской семинарии, с 1811 года был профессором Санкт-Петербургской духовной академии. Второй — священник, впоследствии протоиерей, Иоаким Кочетов, питомец первого выпуска Санкт-Петербургской академии, долгие годы состоял профессором в своей «alma mater». И та, и другая системы широко были известны в духовных семинариях и даже служили руководствами в Московской духовной академии. Автор «Записок по Православному Нравственному богословию» протоиерей П.Ф. Солярский — воспитанник восьмого выпуска Санкт-Петербургской духовной академии. Его обширная система, дающая массу библейских и святоотеческих свидетельств и явившаяся своего рода справочной книгой в области морального богословия, была хорошо известна многим поколениям студентов духовных учебных заведений. И только автор третьей из перечисленных систем — архимандрит Платон (Фивейский) — не имел отношения к Санкт-Петербургской академии. Были опубликованы системы и некоторых других питомцев Академии в Санкт-Петербурге, например, митрополита Леонтия (Лебединского), принадлежавшего к семнадцатому выпуску студентов. Творения святителя Феофана Затворника дали лучшее из всего того, чем мы владеем в русской литературе по Нравственному богословию. Святитель Феофан был профессором Санкт-Петербургской духовной академии на кафедре Нравственного богословия, хотя воспитывался в Киевской духовной академии.
Под влиянием академического устава 1869 года в Санкт-Петербургской академии началась ученая разработка вопросов Нравственного
богословия, продолжавшаяся вплоть до закрытия Академии после революции 1917 года. Эти ученые разработки сказались на появлении большого числа печатных ученых диссертаций из области Нравственного богословия.
Завершая анализ книги профессора А.А. Бронзова «Нравственное богословие в России в течение XIX столетия», следует отметить, что этот его труд отличается поистине энциклопедическим охватом материала по Нравственному богословию. Учитывая же, что разработка и изучение вопросов Нравственного богословия в течение почти всего XX века в России были приостановлены после закрытия духовных учебных заведений, труд профессора А.А. Бронзова является незаменимым справочником в области Нравственного богословия и остается до сих пор единственным непревзойденным трудом по истории этого учения в России.
На основании вышесказанного можно судить о том, что было сделано профессором Санкт-Петербургской духовной академии А.А. Бронзовым для развития науки Нравственного богословия. Деятельность профессора была неразрывно связана с преподаванием предмета Нравственного богословия в стенах Академии.
От академического преподавания требовалось, чтобы оно шло на одном уровне с современным состоянием той или иной науки. Миновало время, когда христианские истины нуждались только в одном положительном их раскрытии и систематическом их изложении. Такое построение науки Нравственного богословия уже не удовлетворяло запросам времени. Всплыли вопросы, о которых прежде не думали или думали мимоходом, слегка, поверхностно.
Обладая незаурядным талантом публициста, профессор А.А. Бронзов выступал в периодической печати со статьями, раскрывающими те или иные проблемы нравственности. Его всегдашняя готовность выступить на защиту христианской нравственности, смело вступить в полемику и научно аргументировать доводами, низложить противников христианства была неотъемлемой особенностью его научных публикаций. Геккель и Ницше, Спенсер и Толстой, социалисты и нигилисты, эволюционисты и теософы и прочие лжеучители различных оттенков встречали достойный отпор со стороны профессора Санкт-Петербургской духовной академии Александра Александровича Бронзова. Сделанное им для развития науки
«Нравственное богословие» в России и поныне имеет громадное значение. В наши дни, когда отечественное Нравственное богословие вновь сталкивается с разнообразными лжеучениями, стремящимися подорвать основы христианской нравственности, научно-богословские разработки профессора А.А. Бронзова — этого апологета христианской нравственности XX века — неизменно остаются актуальными.
Примечания и библиографические ссылки
1. Бронзов А.А., проф. Нравственное богословие в России в течение XIX столетия. СПб., 1901. С. 344.
2. См.: Церковный вестник. 1902. №30. С. 945.
3. Бронзов А.А., проф. Цит. соч. С. 62-64.
4. Там же. С. 65.
5. Смирнов С.К. История Московской Духовной Академии до ее преобразования (1814-1870 гг.) М., 1879. С. 24.
6. Бронзов А.А., проф. Цит. соч. С. 68.
7. Архангельский Н.П. Задача, содержание и план системы православно-христианского нравоучения. Симбирск, 1894. С. 4.
8. Фроловский Г., прот. Пути русского богословия. Париж, 1988. С. 192.
9. Бронзов А.А., проф. Цит. соч. С. 70-71.
10. Там же. С. 82.
11. Филарет (Гумилевский), архиеп. Обзор русской духовной литературы. СПб., 1884. С. 472.
12. Бронзов А.А., проф. Цит. соч. С. 88.
13. Там же. С. 93-95.
14. Там же. С. 88.
15. Там же. С. 96.
16. Там же. С. 118-119.
17. Там же. С. 144.
18. Там же. С. 145.
19. Там же. С. 147.
20. Там же. С. 148-149.
21. Там же. С. 108-109.
22. Там же. С. 151.
23. Знаменский П.В. История Казанской Духовной Академии за первый период ее существования (1842-1870). Казань, 1892. Вып. II. С. 27.
24. Солярский П.Ф., прот. Записки по Нравственному Православному богословию. СПб., 1860. Т. 1. С. 37.
25. Там же. С. 37-38.
26. Там же. Т. 2. С. 5-6.
27. Надеждин А.Н. История Санкт-Петербургской Православной Духовной Семинарии. СПб., 1885. С. 367.
28. Солярский П.Ф., прот. Цит. соч. Т. 3. С. 3-4.
29. Бронзов А.А., проф. Цит. соч. С. 162.
30. Там же. С. 167.
31. Гренков А.И., проф. Православный собеседник. 1865, апрель. С. 387.
32. Бронзов А.А., проф. Цит. соч. С. 168.
33. Там же.
34. Там же. С. 192.
35. Там же. С. 217.
36. Там же. С. 231-232.
37. Там же. С. 237-238.
38. Там же. С. 244.
39. Архангельский Н.П. Цит. соч. С. 12-13.
40. Бронзов А.А., проф. Цит. соч. С. 250.
41. Там же. С. 252.
42. Там же.
43. Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Париж, 1988. С. 389.
44. Там же. С. 389-390.
45. Бронзов А.А., проф. Цит. соч. С. 261.
46. Там же. С. 252.
47. Флоровский Г., прот. Цит. соч. С. 390.
