CC BY
167
УДК 930 ББК 63.3+63.2
ИСТОРИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО ИСТОРИОПИСАНИЯ В РОССИЙСКОЙ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЙ ПРАКТИКЕ
С.И. Маловичко
Аннотация. В статье рассматривается проблема российской практики написания истории национальной истории второй половины XIX - начала XXI века. Для реализации поставленной задачи последовательно изучаются вопросы: складывание моделей национальной историографии в классической исторической науке, формирование российской традиции истории национальной истории, актуализация вопроса об экспертной функции источниковедения историографии. Анализируются зарубежные и российская модели написания национальных историографий, выявляются черты, присущие российской традиции написания истории национальной истории, делается вывод о том, что такая традиция нивелирует деконструирующий эффект истории истории. Отмечается, что предметное поле источниковедения историографии наделяет историю истории не только методической, но системной и экспертной функциями.
Ключевые слова: история истории, история национальной истории, функции историографии, источниковедение историографии.
S.I. Malovichko
Abstract. The article considers the problem of the Russian practice of history writing of national history of the second half of XIX - the beginning of the XXI century. To accomplish the task, issues are consistently studied. They are issues such as building the models of national historiography in classical historical science, formation of the Russian tradition of positioning the history of national history, actualization of a question of expert function of a source study of historiography. Models of writing of national and foreign historiographies are analyzed, features inherent to Russian tradition of national history writing are identified, and the conclusion that such tradition levels the deconstructing effect of history of history is drawn. It is noted
242
THE HISTORY OF NATIONAL HISTORICAL WRITING IN RUSSIAN HISTORIOGRAPHIC PRACTICE
that the subject field of a source study of historiography gives the history of history not only methodical, but system and expert functions.
Keywords: history of history, history of national history, functions of historiography, source study of historiography.
В данной статье я обращаю внимание на российскую практику позиционирования истории национального исторического знания, в первую очередь, в таком виде историографического источника, как учебное пособие. Мне представляется важным продемонстрировать, что такая практика покоится на сложившейся историографической традиции, две важные черты которой я выявляю в результате проведенного анализа.
Реализуя поставленную задачу, я последовательно рассмотрю вопросы: 1) складывание моделей национальной историографии в классической исторической науке, 2) формирование российской традиции позиционирования истории национальной истории, 3) актуализация вопроса об экспертной функции источниковедения историографии.
Считаю уместным оговорить важный вопрос, связанный с понятием «историография» (как история исторического знания и история исторической науки). Как известно, оно обладает разными смыслами, которые не позволяют ему оставаться однозначным. Поэтому в статье я буду отдавать предпочтение наименее коннотативно нагруженному понятию - история истории.
Складывание моделей национальной историографии в классической исторической науке
В классической модели исторической науки, в ее позитивистской составляющей (являясь вспомогатель-
ной по отношению к национально-государственному нарративу) история истории выполняла методическую функцию (я употребляю это понятие как наиболее соответствующее выполняемым задачам), предполагающую, что знакомство с историей истории, с опытом работы историков позволит приобщающимся к профессии лучше понять, что в изучении прошлого уже сделали, а что еще не успели сделать (то есть «восполнить пробелы»). Именно это имел в виду В.И. Герье, когда писал: «Знакомство с ходом развития исторической науки может лучше всего предохранить от... ошибок» [1, с. 8]. Согласно такому восприятию истории истории и выполняемой ею функции, К.Н. Бестужев-Рюмин отмечал, что важно «представить результаты, добытые русской исторической наукой в полтораста лет ее развития, указать на пути, которыми добывались и добываются эти результаты.» [2, т. 1, с. I, 208-246].
Историки, преследовавшие цель написания работ по истории истории, сталкивались с необходимостью так или иначе систематизировать историографический материал, а, кроме того, с проблемой отбора самого материала. Надо сказать, что выбор оказался не большим, историки остановились на трех моделях конструирования истории истории: 1) история написания национальной (государственной) истории, 2) история национальных историков (то есть изучавших не только вопросы своей — наци-
243
244
ональной истории), 3) история европейского или мирового историописа-ния. Конечно, в рамках каждой из трех моделей могли выбираться и интересующие авторов отдельные периоды истории историописания.
Уже в середине XIX века начинают появляться труды по национальной (государственной) историографии, например, книга М. Топпена «История прусской историографии» [3]. Практики, связанные с написанием работ по национальной историографии, были неоднозначными, но часто оказывались тесно связанными с политической историей своего государства. Например, И.В. Лашнюков в конце 60-х — начале 70-х гг. XIX века, писал: «Историография наша в своем ходе представляет те же периоды, которые прошла наша историческая жизнь. Соответственно этим периодам, я разделяю историю русской историографии на три отдела: 1) историография удельно-вечевой Руси; 2) историография Московского государства, и 3) историография XVIII и XIX в.» [4, с. 2]. Американский историк Дж.Ф. Джейм-сон выделил четыре периода истории историописания в США, но не по этапам развития науки или типов исто-риописания, а по периодам политической истории государства [5].
Специфика историографической культуры XIX века заключалась в том, что в структуре классической европейской модели исторической науки максимальное распространение получил национально-государственный нарратив, поэтому была сильная связь историописания с практикой строительства европейских государств-наций. Конструировавшие историю национальной истории авторы, находясь внутри этой
культуры, старались защищать свое национальное историческое знание и представлять его не хуже, чем у соседей, а по возможности даже лучше.
Во второй половине XIX века немецкие историки осознавали, что так называемому «историческому методу» у них учились многие европейские и американские коллеги и, естественно, это не могло не вызывать чувства как национальной, так и профессиональной гордости. Указанная черта присутствует в капитальном труде Ф.К. фон Вегеле «История немецкой историографии». В ней фон Вегеле позиционировал концепцию национальной немецкой историографии, с одной стороны, как определенный вид исторического знания, с другой стороны, как целостную историю немецкой истории, имеющую в силу своих научных достижений отличие от иных национальных практик историописания [6].
Подобный «историографический национализм» (как называет С. Бергер сплав истории как дисциплины с практикой строительства национальной идентичности в XIX веке. [7, р. 19-37]) проявлялся также в российской и французской историографии. М.О. Коялович в работе «История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям» поставил одной из задач своего изучения — выявление «инородческих у нас изысканий по русской истории» и поиск ответа на вопрос: «больше ли произошло пользы или вреда от вмешательства иноземцев в разработку русской истории?». Поиск «разного рода субъек-тивизмов» привел к выбору модели изучения, в которой вместе с научными взглядами на историю оказались взгляды иные, выражаемые
теми, кто не ставил перед собой научной цели при анализе российского прошлого [8, с. ХКИ-ХКШ].
В конце XIX века французский историк К. Жюлиан в работе «Выдержки из французских историков XIX века», верно отмечая субъективность ряда историков, патриотизм которых не содействовал научности изложения истории Франции, не смог сам освободился от такой практики. Жюлиан с большим сожалением отмечал «немецкое первенство» во многих отраслях исторического знания и в духе историографической культуры своей эпохи старался, где это можно, подчеркивать, что египтология, «в высшей степени француз -ская наука», «другая наука, где Франция остается неоспоримой хозяйкой — нумизматика». Историк обнаружил, что историки Франции стали господствовать в изучении истории Римской империи, эллинского мира и т.д. [9, р. LVШ-CXXV].
Нужно отметить, что большинство работ по истории национальной истории в конце XIX — начале XX века характеризовались умеренным национализмом. Другой француз -ский историк Г. Моно, защищая классиков национальной историографии от обвинений в «живописности» и невнимании к историческим источникам, рассмотрел трех историков, совершенно неоднозначных по типу транслируемого ими исторического знания: Е. Ренана, И. Тэна и Ж. Мишле. В его модели (названной «дополняемость одних историков другими») оказалось невозможно выделить научный подход Тэна из других, представленных изяществом стиля (Ренан) или опорой на богатую интуицию (Мишле) [10]. Соотече-
ственник Моно историк Л. Альфен уже совершенно спокойно констатировал, что со второй половины XIX века молодые историки Франции обратили внимание на опыт коллег из Германии, заговорили об «историческом методе», «исторических источниках» и «критике текстов». В современной ему французской историографии Альфен постарался выделить три вида историй: научную (критическую), историю доступную для непрофессионального читателя и «живописную историю», далекую от научности [11, р. 144, 165-185].
Британский историк А.Дж. Грант признал, что только к концу XVIII века в английской историографии (с помощью Юма, Робертсона и Гиббона) удалось сократить отставание от французской и немецкой исторических школ. На рубеже XIX—XX веков, как указал Грант, большинство английских историков (в отличие от немецких) признали, что историописа-ние не должно выполнять чисто «научную» цель и стремиться к «объективности» [12, р. XXXI, LXXXIV-LXXXV], и этим закрыл проблему «от- 245 сталости / первенства». Неприятие российским историком П.Н. Милюковым эмпирической сути позитивизма (но не окончательный с ним разрыв) позволило в работе «Главные течения русской исторической мысли» обратить внимание не на одно, а на несколько главных течений «русской исторической мысли <...>, которые толкали эту мысль вперед, расширяя и углубляя ее главное русло». Историк положительно оценил влияние на русскую историческую мысль немецких историков, а предметом своего изучения выбрал «не столько ученую работу саму по себе, не столько ее по-
ложительные результаты, сколько направляющие ее теоретические побуждения», и решил ограничить исследование «на том моменте русской историографии, от которого ведут начало теперь существующие и борющиеся между собой направления нашей науки» [13, с. 1-4].
В 1904 г. Ш.-В. Ланглуа в «Руководстве к исторической библиографии», отметил, что в начале XX века уже является анахронизмом говорить о «немецкой науке» или о «французской науке», однако пока еще многие исследователи увлекаются идеей изучения истории исторических занятий в своих странах. Приводя примеры реализации такой идеи в Европе, он выделил, в первую очередь, немецкие, французские и российские произведения, авторы которых исследовали национальные историографии (среди последних он указал на работы фон Вегеле, Жю-лиана, Моно, Кояловича и Милюкова и др.) [14, vol. 2, p. 230-234].
Однако необходимо учитывать один важный факт — в историографи-246 ческих работах фон Вегеле, Жюлиана, Моно, а также Альфена и Гранта были проанализированы труды соотечественников, занимавшихся не только национальной, но и зарубежной историей. Напротив, Коялович, Милюков и приведенный мной выше Джеймсон объектами своего внимания выбрали только тех историописателей, кто занимался отечественной историей. В последней четверти XX века известный специалист в области истории истории Ш.-О. Карбонелл среди некоторых европейских и американских историков последней четверти XIX — начала XX века назвал Джеймсона с Милюковым, справедливо заметив,
что национальная точка зрения на историографию способствует узости взгляда [15, p. 10]. Для многих зарубежных историков, специализировавшихся в области истории истории, знаковым явился труд швейцарского историка Э. Фютера "Geschichte der Neueren Historiographie" (1911), исследовавшего европейскую историографию, начиная с эпохи Ренессанса, и предложившего модель изучения историописания, в которой, в первую очередь, обращено внимание на историю научного исторического знания [16]. В этой модели присутствуют (заслужившие его внимания) национальные исторические школы, но они рядо-положены другим. Многие западноевропейские и американские историки станут предлагать студентам (и интересующимся историографическими вопросами) работы, где позиционируется история мирового историописания [см., напр.: 17]. В советской и российской практике, подкрепленной научной специализацией на уровне ВАКа и учебными планами подготовки историков, доминирующей станет история национального историописания.
Формирование российской
традиции позиционирования истории национальной истории
В российской историографической традиции сложилась практика рассмотрения вопросов истории научного историописания вместе с направлениями общественной мысли. Например, В.О. Ключевский, рассуждая о русской историографии 1861— 1893 гг. (рукопись специально не готовилась к печати), связал ее изменение с новой социально-политической пореформенной реальностью Российской империи, но не обратил внима-
ния на меняющийся научный контекст. Поэтому историк написал об отношении русского общества к «новому периоду» истории, об отшумевших «былых богатырских битвах западников и славянофилов», о гипотезах государственников и народников [18, с. 281-388], даже не пробуя заострить внимание на вопросе о том, что было научным историческим знанием, а что принадлежало к иным областям общественного сознания.
Практика систематизации историков прошлого не всегда была последовательной и часто зависела от симпатии или антипатии к историкам прошлого, а не от строго выстроенной системы практик историописания. Так, С.М. Соловьев о князе М.М. Щербатове заметил, что, хотя тот и любитель, но «занимается историей для истории <...>, предчувствует в истории науку». Н.И. Болтин, по его мнению, старался «сделать из истории прямое приложение к жизни», но «талантом стоял гораздо выше Щербатова, обладая светлым взглядом и особенною живостью ума» [19, с. 40-71]. Последний вывод Соловьева о двух представителях русской историографии XVIII века Щербатове и Болтине сделан не с позиции истории истории, а с позиции истории общественной мысли, так как сам Соловьев выше верно отметил практическое, а не научное отношение Болтина к истории.
Вопрос о профессиональных качествах историка — автора того или иного исследования часто подменялся ценностным отношением к истории своего государства и принадлежностью историописателя к какому-либо направлению в общественной жизни. Например, В.О. Ключевский в курсе лекций по русской историографии в
материалах для подготовки к лекциям и статьям выделял в историографии XVIII века, кроме таких направлений, как «монографическо-крити-ческое», «панографически-прагмати-ческое», «сравнительно-апологетическое», еще и «люборусов» со «старо думами» [20, с. 198-204; 21, с. 415]. П.Н. Милюков, проводя систематизацию историков того же XVIII века, отметил, например, такое направление, как «патриотическо-панегириче-ское», а в известном споре Болтина с Щербатовым, так же, как и С.М. Соловьев, большей «научностью» наделил первого [13, с. 77, 94], но не потому, что Болтин продемонстрировал лучшие профессиональные навыки, а из-за того, что некоторые его гипотетические догадки (не основанные на исторических источниках) показались ему более дальновидными.
Отсутствие рефлексии о границе между научной историей и общественной мыслью наблюдалось не только в историографической литературе, предназначенной в большей степени для студентов, но и в практике сугубо научной деятельности исто- 24' риков. В этом отношении показателен пример отзыва В.О. Ключевского об исследовании С.Ф. Платонова (1860—1933) «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века как исторический источник» (1890). В.О. Ключевский заметил: «Трудно согласиться с автором [С.Ф. Платоновым. — С.М.], когда он говорит о келаре Авр. Палицыне и дьяке И. Тимофееве, что оба эти писателя, "не только описывая, но и обсуждая пережитую эпоху, нередко выходили из роли историков и вступали на почву публицистических рассуждений", как будто вдумываться в
исторические явления, описывая их, <...> значит выходить из роли историка: суждение не тенденция, и попытка уяснить смысл явления себе и другим не пропаганда» [22, с. 53-66].
Как можно заметить, в данном случае, с одной стороны, С.Ф. Платонов пытался навязать писателям XVII века правила историка (когда они еще таковым не были и не могли быть), с другой стороны, В.О. Ключевский, напротив, игнорирует эти правила, убирая границу между историей и общественно-политической мыслью.
Такая практика продолжилась в советской историографии. Несмотря на то что Н.Л. Рубинштейн, в отличие от иных исследователей истории истории, в ряде мест учебника «Русская историография» (1941) старался отделить научную разработку русской истории от общественно-политической мысли, все равно выделил главу «Великие русские просветители Чернышевский и Добролюбов. Щапов и начало народничества» [23, с. 388-410, 367-388], объединившую в своей структуре общественную мысль и на-248 учную историю. В последнем случае научные принципы работы указанного им А.П. Щапова, его концепция «областной» истории (областности), выводившая исследование за рамки господствовавшей классической европейской модели историографии (и ставшая основой теоретической базы последующего направления «областная история», а затем и «региональной истории»), оказались подчинены идеологии и «освободительной» (революционной) мысли, а не науке.
В структуре советской исторической науки историография заняла довольно почетное место (превращаясь из вспомогательной исторической дис-
циплины в самостоятельную дисциплину исторической науки), что было связано не только с желанием руководства наукой и самих историков разобраться в прошлом дисциплины, но и с выработкой «правильной» концепции критики российской дореволюционной и современной зарубежной буржуазной исторической науки.
Одна из черт советской практики изучения истории истории — продолжение обращения внимания не только на линейный (прогрессивный) процесс развития исторической науки, но и на общественную мысль, носителями которой были «непрофессионалы», выделяющиеся из «дворянской» или «буржуазной официальной» историографии своей «неофициальностью», а значит, как отмечала ведущий советский специалист в области истории исторической науки М.В. Нечкина, — «прогрессивностью» [24, с. 14-15]. В курсе историографии истории СССР стали изучать А.Н. Радищева, декабристов, Н.Г. Чернышевского и других мыслителей, идеи которых актуализировались советской идеологией. М.А. Алпатов выразил позицию советской историографии таким образом: «Можно ли мириться с ограниченным взглядом на историческую науку как на науку профессионально-академическую [здесь и далее выделено мной. — С.М.], якобы отгороженную от живой действительности и составляющую монополию ученой касты? Принять подобную точку зрения значило бы вычеркнуть из истории науки вклад К. Маркса и Ф. Энгельса, вклад В.И. Ленина, самое передовое, что есть в науках, созданных человечеством. Принять подобную точку зрения значило бы вычеркнуть из истории науки наследие русских револю-
ционеров-демократов, представляющее вершину домарксистской науки. Принять подобную точку зрения значило бы вычеркнуть из истории науки во все времена и у всех народов достижения представителей передовой исторической мысли, которые не принадлежали к кругу историков-профессионалов» [25, с. 7].
Алпатов и многие другие не видели актуальности в проведении различия между научной историей и общественной мыслью. Конечно, практика конструирования контекста, представленного общественной мыслью, — важный элемент модели историографического исследования, но, как оказалось, она совершенно не содействовала развитию навыков выявления черт профессионализации научной историографии, нивелируя разницу между научной историей и иными формами исторического знания. Поэтому не все советские историки были согласны с приведенным выше мнением М.В. Нечкиной. В частности, в 70-е гг. XX века А.М. Сахаров высказывал отличное от ее мысли мнение о предмете историографии, отмечая, что «нельзя изолировать научное познание прошлого от других форм этого познания, но и смешивать его с ними тоже не следует». Историк подчеркивал, что история исторической науки — историография — «есть прежде всего история научного познания истории. Историческая наука в ее развитии — вот предмет историографии» [26, с. 8-9].
В отечественной историографической практике есть примеры, демонстрирующие стремление историков выйти из узких национальных рамок историографии. Такой подход к расположению историографического мате-
риала предоставили нам работы М.А. Алпатова. Несмотря на то, что автор группировал материал в компаративной перспективе, сравнивая формы историописания на Западе и Востоке Европы, он уделил больше внимания историческим представлениям западноевропейских писателей о России и российских авторов (не только историков) о Западной Европе [27; 30].
В контексте развития европейской историографии пытался рассмотреть развитие отечественной исторической науки в своей последней крупной работе (учебном пособии для студентов-историков) А.Л. Шапиро. Надо признать, что такой подход выглядит довольно перспективным, но в итоге лекции по развитию русской и западноевропейской историографии оказались собранными в книге механически, отдельно друг от друга [28]. Кроме того, А.Л. Шапиро так же, как и предшественники, уделил внимание классикам как российской историографии, так и исторической публицистики, не оговаривая принципы, которые позволяют отличить научную работу историка от непрофессионального историописания.
Актуализированная мной в данной статье традиция конструирования истории российской истории продолжает присутствовать в историографической литературе и в начале XXI века. В аннотации ко второму тому «Историография истории России до 1917 г.» (2004) указано, что учебник «знакомит с важнейшими историческими концепциями на том или ином этапе развития исторической науки», но в книге есть знакомые (по советской практике) структур -ные блоки. Например, глава «Исторические концепции А.И. Герцена,
249
250
Н.Г. Чернышевского и А.П. Щапова», которая заканчивается словами: «Щапов оказал заметное влияние на умственную жизнь страны и отдельных мыслителей» [29, с. 5-44]. Таким образом, о влиянии Щапова на научную историю — не говорится. Есть главы, в которых историки не представлены вообще, — это «Исторические концепции христианских социалистов в контексте русской религиозной мысли» и «Исторические концепции народников» [29, с. 320-333, 334-369].
В учебном пособии Г.Р. Наумовой и А.Е. Шикло в разделы, посвященные исторической науке второй четверти — 80-х гг. XIX века и исторической науке последней четверти XIX — первой четверти XX века авторы поместили параграфы об исторической проблематике в общественной полемике [30]. В новом учебном пособии «Историография истории России» под редакцией А.А. Чернобаева (2014) структура и содержание представлены большей научной строгостью, но и здесь в главе «Славянофилы и западники в исторической науке XIX века» помимо разделов, посвященных славянофилам и «государственной школе» в русской историографии, есть раздел («Развитие исторической мысли в трудах общественных деятелей») [31, с. 202-228], который никакого отношения к науке иметь не может. Конечно, не бесспорно включение славянофилов (как выразителей иного типа знания) в пространство исторической науки, но это уже иной вопрос.
Актуализация экспертной функции источниковедения историографии
Зарубежная историография (особенно британская и американская)
также не свободна от практики изучения исторического знания, в котором четко не выделяются черты профессионализации научного знания. Однако именно в российской образовательной практике история национальной истории так жестко выделена из структуры истории мирового историографического процесса. Сложившаяся модель позиционирования истории истории стала одним из маркеров российской исторической культуры. Примеры учебных пособий, в которых представлена история мирового исторического знания (в том числе российского), к сожалению, пока единичны [см., напр.: 32], но учитывая мировой опыт, такая практика — перспективна.
Сохраняющаяся традиция объединения трансформирующегося научного исторического знания с иными формами знания смягчает и даже нивелирует деконструирующий — по отношению к историческому знанию — эффект истории истории, приглушает ее методическую функцию. Не только в отечественной историографической практике присутствует смешение понятий, путаница в дисциплинах, направлениях и предметных полях исторической науки, а иногда даже в моделях исторического знания и функциях научной и популярной литературы. Современная ситуация характеризуется все большим размежеванием разных типов исторического знания: социально ориентированного и научного. В связи с этим происходит актуализация неоклассической модели исторической науки, пытающейся преодолеть постмодернистскую эпистемологическую анархию. Она критикует неупорядоченность исторического знания, стремится прояснить многооб-
разие реальности, а на вызов социальному статусу исторической науки отвечает защитой профессиональной составляющей исторического знания. Неоклассическая модель науки ведет поиск строгих научных оснований профессиональной деятельности историков и рефлексирует о новых познавательных возможностях истории.
Историки стали обращать внимание на пересмотр параметров истории истории [36, р. 46-47], на выработку критериев, помогающих различать логику создания исторических произведений [37, с. 35], на своевременность формирования направления, способного исследовать профессиональную культуру историков [39, с. 209-210], на процедуры по выявлению научной и "populären" историй [40, s. 433-434].
В учебных пособиях по истории национальной истории должно быть представлено трансформирующееся научное историческое знание, профессионализация практик изучения прошлого. Иные формы исторического знания следует давать в виде обязательного контекста или в отдельных разделах пособия, но не смешивать с научным историческим знанием. В таком виде учебные пособия по истории истории смогут выполнять кроме традиционной методической функции еще и функцию системности, важную для понимания неоднозначности современного знания.
Рефлексия о неоклассической модели исторической науки, об истории как строгой науке позволила Научно-педагогической школе источниковедения (сайт Источниковедение.ги) актуализировать формирование предметного поля — источниковедение историографии в междисциплинарном
пространстве интеллектуальной истории. Объектом источниковедения историографии является система видов историографических источников (произведений историков), а предметом — порождение и функционирование историографического источника в научном познании и иных социальных практиках. Процедура видовой классификации историографических источников признает одушевленность «Другого» — автора исторического произведения прошлого, учитывает культуру его времени. Сосредоточение внимания на типах исторического знания — научном и социально ориентированном — способствует не разоблачению иной по отношению к научной истории практики историо-писания (для последующего ее «изгнания»), а выявлению специфики сосуществования разных типов исторического знания и помогает вырабатывать критерии, позволяющие в историографическом исследовании отличать научное исследование от социально ориентированного историо-писания. На мой взгляд, источниковедение историографии выполняет не только методическую функцию и функцию системности, но еще и функцию экспертную, столь необходимую в ситуации, когда ширится состав субъектов, располагающих возможностью позиционирования того или иного взгляда на прошлое.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. [Герье, В.И.] Очерк развития исторической науки [Текст] / В. Герье. - М.: Унив. тип., 1865. - 114 с.
2. Бестужев-Рюмин, К.[Н.] Русская история: в 2 т. [Текст] / К.[Н.] Бестужев-Рюмин. - СПб., 1872-1885. - Т. 1. - С. I, 208-246.
3. Toppen, M. Geschichte Der Preussischen
252
Historiographie [Text] / Max Toppen. - Berlin : Kessinger, 1853. - 302 s.
4. Лашнюков, И.В. Очерки русской историографии [Текст] / И.В. Лашнюков // Лашнюков И.В. Пособие к изучению русской истории критическим методом / сост. Ив.В. Лашнюковым: в 2 вып. - Киев: Уни-вер. тип., 1870-1874. - Вып. 2. - Отд. 2. -С. 1-82.
5. Jameson, J.F. The History of Historical Writing in America [Text] / J.F. Jameson. -Boston; N.Y., 1891. - 168 p.
6. Wegele, F.X., von. Geschichte der Deutschen Historiographie Seit dem Auftreten des Humanismus [Text] / Franz X. von Wegele. - München; Leipzig: Verlag von R. Ol-denbourd, 1885. - 1109 s.
7. Berger, S. The Invention of National Traditions in European Romanticism [Text] / S. Berger // The Oxford History of Historical Writing: in 5 vols. - N.Y.: Oxford Univer. Pr., 2011-2012. - Vol. 4. - P. 19-37.
8. Коялович, М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям [Текст] / М.О. Коялович. - СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1901.
- 603 с. [первое издание - 1884 г.]
9. Jullian, C. Extraits des Historiens Français du XlX-e siècle: Publés, Annotés et Précédés d'Une Introduction sur L'Histoire en France [Text] / C. Jullian; par Camille Jullian: 6 éd.
- P.: Lib. Hachette et Cie, 1910. - 826 p. [первое издание - 1897 г.]
10. Monod, G. Les maîtres de l'histoire: Renan, Taine, Michelet [Text] / G. Monod; par Gabriel Monod. - P.: Calmann Levy, edit., 1894. - 344 p.
11. Halphen, L. L'Histoire en France depuis cent ans [Text] / Louis Halphen. - P.: Librairie Armand Colin, 1914. - 234 p.
12. Grant, A.J. English Historians [Text] / A.G. Grant. - L.: Blackie & Son, 1906. - 338.
13. Милюков, П.Н. Главные течения русской исторической мысли [Текст] / П. Милюков. - М.: Тип. Т-ва М.Н. Кушнерев и К°, 1897. - 318 с.
14. Langlois, Ch.-V. Manuel de bibliographie historique: 2 vol. [Text] / Ch.-V. Langlois. -P.: Hachette et cie, 1901-1904.
15. Carbonell, Ch.-O. Pour une histoire de l'historiographie [Text] / Charles-Olivier
Carbonell // Storia della storiografia. - 1982.
- No. 1. - P. 7-25.
16. Fueter, E. Geschichte der Neueren Historiographie [Text] / Eduard Fueter. - München; Berlin: Drunk und Verlag von R. Oldenbourg, 1911. - 626 s.
17. Thompson, J.W. A History of Historical Writing: in 2 vols. [Text] / J.W. Thompson,
B.J. Holm. - N.Y.: The MacMillan Co., 1942.
18. Ключевский, В.О. Русская историография 1861-1893 гг. [Текст] / В.О. Ключевский // Ключевский В.О. Соч.: в IX т. / В.О. Ключевский. - М.: Мысль, 1989. - Т. VII. -
C. 381-388.
19. [Соловьев, С.М.] Писатели русской истории XVIII века: Манкиев, Татищев, Ломоносов, Тредиаковский, Щербатов, Болтин, Эмин, Елагин, митрополит Платон / статья профессора С.М. Соловьева [Текст] / [С.М. Соловьев] // Архив историко-юриди-ческих сведений, относящихся до России.
- М., 1855. - Кн. 2. - Отд. 3. - С. 40-71.
20. Ключевский, В.О. Лекции по русской историографии [Текст] / В.О. Ключевский // Ключевский В.О. Соч.: в IX т. / В.О. Ключевский. - М.: Мысль, 1989. -Т. VII. - С. 185-233.
21. Ключевский, В.О. Приложения к разделу «Историография» [Текст] / В.О. Ключевский // Ключевский В.О. Соч.: в IX т. / В.О. Ключевский. - М.: Мысль, 1989. -Т. VII. - С. 408-430.
22. [Ключевский, В.О.] Отзыв В.О. Ключевского об исследовании С.Ф. Платонова «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник» (СПб.,1888) [Текст] / В.О. Ключевский // Отчет о 31-м присуждении наград гр. Уварова. - СПб., 1890. - С. 53-66.
23. Рубинштейн, Н.Л. Русская историография [Текст] / Н.Л. Рубинштейн. - М.: ОГИЗ, 1941. - 659 с.
24. Нечкина, М.В. История истории (некоторые методологические вопросы истории исторической науки) [Текст] / М.В. Нечкина // История и историки. Историография истории СССР. - М., 1965. - С. 6-26.
25. Алпатов, М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII-XVII вв. [Текст] / М.А. Алпатов. - М.: Наука, 1973. - 476 с.
26. Сахаров, А.М. Историография истории СССР: досоветский период [Текст] / A.M. Сахаров. - M.: Высшая школа, 1978. - 256 с.
27. Алпатов, М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII - первая половина XIX в.) [Текст] / M.A. Алпатов.
- M.: Наука, 1985. - 272 с.
2S. Шапиро, А.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 г.: учеб. пособ. [Текст] / А.Л. Шапиро. - 2-е изд., испр. и доп. - M.: Культура, 1993.
- 761 с.
29. Историография истории России до 1917 г.: учеб. для студ.: в 2 т. [Текст] / под ред. M^. Лачаевой. - M. Владос, 2004. - Т. 2.
- 383 с.
30. Наумова, Г.Р. Историография истории России [Текст] / Г.Р. Наумова, А.Е. Шик-ло. - M.: Академия. 2009. - 480 с.
31. Историография истории России: учеб. пособие для бакалавров [Текст] / под ред. А.А. Чернобаева [2-е изд.]. - M.: Юрайт, 2014. - 552 с.
32. История исторического знания: учеб. пособие [4-е изд., испр. и доп.] [Текст] / под общ. ред. Л.П. Репиной. - M.: Юрайт, 2013. - 288 с.
33. Grever, M. Fear of Plurality: Historical Culture and Historiographical Canonization in Western Europe [Text] / Maria Grever // Gendering Historiography: Beyond National Canons. - Frankfurt; N.Y, 2009. - P. 45-62.
34. Медушевская, О.М. Источниковедение и историография в пространстве гуманитарного знания: индикатор системных изменений / O.M. Mедушевская // Источниковедение и историография в мире гуманитарного знания: докл. и тез. XIV науч. конф., Mосква, 18-19 апр. 2002 г. - M.: РГГУ, 2002. - С. 20-36.
35. Репина, Л.П. Историческая наука на рубеже XX-XXI вв.: социальные теории и историографическая практика [Текст] / Л.П. Репина. - M.: Кругъ, 2011. - 560 с.
36. Kirsch, J.-H. Debatte: Akademische" Zeitgeschichte - Texte und Kontexte [Text] / Jan-Holger Kirsch, Achim Saupe, Katja Stopka // Zeithistorische Forschungen / Studies in Contemporary History. - 2009. -No. 6. - S. 433-434.
REFERENCES
1. Alpatov M.A., Russkaya istoricheskaya mysl i Zapadnaya Evropa (XVIII - pervaya po-lovina XIX v.), Moscow, 1985, 272 p. (in Russian)
2. Alpatov M.A., Russkaya istoricheskaya mysl i Zapadnaya Evropa XII-XVII vv., Moscow, 1973, 476 p.
3. Berger S., "The Invention of National Traditions in European Romanticism", in: The Oxford History of Historical Writing: in 5 vols., N.Y., 2011-2012, Vol. 4, 19-37.
4. Bestuzhev-Ryumin K.[N.], Russkaya istori-ya: in 2 vols., Sankt-Petersburg, 1872-1885. (in Russian)
5. Carbonell, Ch.-O. Pour une histoire de l'historiographie, Storia della storiografia, 1982, No. 1, 7-25.
6. Fueter E., Geschichte der Neueren Historiographie, München; Berlin: Drunk und Verlag von R. Oldenbourg, 1911, 626 s.
7. [Ger'e V.I.], Ocherk razvitiya istoricheskoj nauki, Moscow, 1865, 114 p. (in Russian)
8. Grant A.J., English Historians, L.: Blackie & Son, 1906, 338 p.
9. Grever M., "Fear of Plurality: Historical Culture and Historiographical Canonization in Western Europe", in: Gendering Historiography: Beyond National Canons, Frankfurt; N.Y, 2009, 45-62.
10. Halphen L., L'Histoire en France depuis
cent ans, P.: Librairie Armand Colin, 1914, 253 234 p.
11. Istoriografiya istorii Rossii do 1917 g.: ucheb. dlya stud.: in 2 vols, Moscow, 2004, Vol. 2, 383 p. (in Russian)
12. Istoriografiya istorii rossii: ucheb. posobie dlya bakalavrov, Moscow, 2014, 552 p. (in Russian)
13. Istoriya istoricheskogo znaniya: ucheb. po-sobie [4 ed.] / ed. by L.P. Repina, Moscow, 2013, 288 p. (in Russian)
14. Jameson, J.F., The History of Historical Writing in America, Boston; N.Y., 1891, 168 p.
15. Jullian, C., Extraits des Historiens Français du XIX-e siècle: Publés, Annotés et Précédés d'Une Introduction sur L'Histoire en France / par Camille Jullian: 6 éd., P.: Lib. Hachette et Cie, 1910, 826 p.
16. Kirsch, J.-H., Saupe, A., Stopka, K., „Debatte: ,Akademische' Zeitgeschichte - Texte
und Kontexte", in: Studies in Contemporary History, 2009, No. 6, 433-434.
17. Klyuchevskij V.O. „Lekcii po russkoj isto-riografii", in: Klyuchevskij V.O. Soch.: in IX vols, Moscow, 1989, Vol. VII, 185-233. (in Russian)
18. Klyuchevskij V.O., "Prilozheniya k razdelu 'istoriografiya'", in: Klyuchevskij V.O. Soch.: in IX vols, Moscow, 1989, Vol. VII, 408-430. (in Russian)
19. Klyuchevskij V.O., "Russkaya istoriografiya 1861-1893 gg.", in: Klyuchevskij V.O. Soch.: in IX vols, Moscow, 1989, Vol. VII, 381388. (in Russian)
20. [Klyuchevskij V.O.], "Otzyv V.O. Kly-uchevskogo ob issledovanii S.F. Platonova 'Drevnerusskie skazaniya i povesti o smut-nom vremeni XVIII v. kak istoricheskij is-tochnik'" (SPb.,1888), in: Otchet o 31-m prisuzhdenii nagrad gr. Uvarova, Sankt-Pe-tersburg, 1890, 53-66. (in Russian)
21. Koyalovich M.O., Istoriya russkogo samo-soznaniya po istoricheskim pamyatnikam i nauchnym sochineniyam, Sankt-Petersburg, 1901, 603 p. (in Russian)
22. Langlois, Ch.-V., Manuel de bibliographie historique: 2 vol., P.: Hachette et cie, 19011904.
23. Lashnyukov I.V., "Ocherki russkoj istorio-grafii", in: Lashnyukov I. V. posobie k izucheniyu russkoj istorii kriticheskim meto-
ncfl dom: v 2 vyp, Kiev, 1870-1874, Vol. 2, 254 No. 2, 1-82. (in Russian)
24. Medushevskaya O.M., "Istochnikovedenie i istoriografiya v prostranstve gumanitarnogo znaniya : indikator sistemnyx izmenenij", in: Istochnikovedenie i istoriografiya v mire gu-manitarnogo znaniya: Proceedings of the XV Conference, Moscow, 18-19 apr. 2002, Moscow, 2002, 20-36. (in Russian)
25. Milyukov P.N., Glavnye techeniya russkoj istoricheskoj mysli, Moscow, 1897, 318 p. (in Russian)
26. Monod, G., Les maîtres de l'histoire: Renan, Taine, Michelet, P.: Calmann Levy, edit., 1894, 344 p.
27. Naumova G.R., Shiklo A.E., Istoriografiya is-torii Rossii, Moscow, 2009, 480 p. (in Russian)
28. Nechkina M.V., Istoriya istorii (nekotorye metodologicheskie voprosy istorii istoriches-koj nauki), Istoriya i istoriki. Istoriografiya is-torii SSSR, Moscow, 1965, 6-26. (in Russian)
29. Repina L.P., Istoricheskaya nauka na ru-bezhe XX-XXI vv.: socialnye teorii i istorio-graficheskaya praktika, Moscow, 2011, 560 p. (in Russian)
30. Rubinshtejn N.L., Russkaya istoriografiya, Moscow, 1941, 659 p. (in Russian)
31. Sacharov A.M., Istoriografiya istorii SSSR: dosovetskij period, Moscow, 1978, 256 p. (in Russian)
32. Shapiro A.L., Russkaya istoriografiya s drevnejshix vremen do 1917 g.: ucheb. po-sob., Moscow, 1993, 761 p. (in Russian)
33. [Solovev S.M.], "Pisateli russkoj istorii XVIII veka: Mankiev, Tatishhev, Lomono-sov, Trediakovskij, Shcerbatov, Boltin, Emin, Elagin, mitropolit Platon / statya professora S.M. Soloveva", in: Arxiv istoriko-yuridicheskix svedenij, otnosyashhixsya do Rossii, Moscow, 1855,Vol. 2, No. 3, 40-71. (in Russian)
34. Thompson J.W., Holm B.J., A History of Historical Writing: in 2 vols., N.Y.: The MacMillan Co., 1942.
35. Toppen M., Geschichte Der Preussischen Historiographie, Berlin: Kessinger, 1853, 302 s.
36. Wegele F.X. von., Geschichte der Deutschen Historiographie Seit dem Auftreten des Humanismus, München; Leipzig: Verlag von R. Oldenbourd, 1885, 1109 s.
Маловичко Сергей Иванович, доктор исторических наук, профессор, кафедра истории, Московский государственный областной гуманитарный институт, [email protected] Malovichko S.I., ScD (History), Professor, History Department, Moscow State Regional Humanitarian Institute, [email protected]
