CC BY
97
Конституция ЕС закрепила также основные символы, которые уже давно стали привычной частью жизни сначала двенадцати, потом пятнадцати, а теперь уже двадцати пяти стран Союза: флаг Европейского Союза - круг из двенадцати золотых звезд на синем фоне, гимн Европейского Союза - ода «К радости» из девятой симфонии Л. ван Бетховена, девиз Европейского Союза - «Единство в многообразии» и 9 мая - День Европы.
Таким образом, особенностью ЕС на сегодняшний день является его двойственный характер: с одной стороны, ЕС содержит элементы международной организации, с другой - элементы государственности в форме федерации. К числу федеральных признаков следует отнести избираемый с 1979 г. Европейский парламент и формирование за счет собственных средств бюджета Европейского Союза, преобладание европейского права перед национальным в судебной практике Европейского Суда, а также наличие основных правовых гарантий во множестве статей Договора и в судебной практике Европейского Суда. Статья 1 Договора о Европейском Союзе устанавливает, что решения в ЕС должны приниматься «по возможности открыто и близко к гражданскому населению».
В статье 5 Договора, учреждающего Европейское сообщество, определено, что в областях которые не подпадают под его исключительную компетенцию, сообщество следует принципу субсидиарности. Если цели предпринимаемых мероприятий на уровне государств-членов не были достигнуты в полной мере, считается, что они могут быть быстрее достигнуты на уровне Сообщества.
Наряду с этим, в ЕС имеют место признаки правительственного сотрудничества. Это проявляется, прежде всего, во внешней политике и политике безопасности, а также в области полицейского и правового сотрудничества.
Очевидно, что Европейский Союз как союз государств - не окончательная структура. В итоге ЕС должен представлять собой союз народов Европы, в котором будут преобладать государственные черты.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Рита Дель Прете. Европейцы: ну и алхимия // Европа. 2003. № 4.
2. Все ссылки на официальные документы, договоры ЕС даны по материалам официально-
го сайта ЕС: www.europa.eu.int.
3. ЕС-25 в сравнении с ЕС-15 // Европа. 2004. № 6.
4. Ссылки на текст Конституции даны по материалам официального сайта Европейской
Комиссии: www.eur.ru.
М.А. Костенко, В.В. Клочков
ИСТОРИЦИЗМ, ЭССЕНЦИАЛИЗМ И КРИТИЧЕСКИЙ КОНВЕНЦИОНАЛИЗМ В МЕТОДОЛОГИИ ТЕОРИИ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА
Проблема достоверности знания имеет совершенно особое значение для системы гуманитарных наук. Методология современного гуманитарного знания, понимаемая как система существенных аспектов мировоззрения, как совокупность средств и методов изучения общественной практики во всем многообразии ее проявлений [1. С. 52], исходит из представления о специфике объекта гуманитарного
знания, и, следовательно, исключительного своеобразия познавательных процедур, характерных для гуманитарных наук.
Это обстоятельство в полной мере относится и к юридическим наукам, в частности, к теории государства и права, которая, будучи по своей природе обобщающей наукой, призвана формулировать в теоретической форме современные представления о праве и государстве, опираясь на рациональные познавательные процедуры, учитывающие специфику гуманитарного знания.
В последние полтора десятилетия, когда в отечественной науке теории государства и права стали постепенно складываться предпосылки адекватного осмысления государственно-правовых явлений, в области методологии юридического исследования наметился явный регресс [2. С. 16-17; 3. С. 173-174], проявившийся в стремлении сохранить привычную парадигму юридического исследования, основанную на использовании диалектики как универсальной методологии научного познания [4. С. 189-222; 5. С. 17-19].
Было бы весьма соблазнительно объяснить это стремление консерватизмом мышления некоторых правоведов или недостаточно детальным знакомством с современным состоянием методологических идей в правоведении. Эти факторы могут иметь место, но то обстоятельство, что диалектический метод исследования более чем полтора столетия спустя после его возникновения вновь и вновь преподносится в качестве методологического основания современной науки теории государства и права, заслуживает более внимательного рассмотрения. Также в детальном изучении нуждается явление, именуемое диалектическим стилем мышления в качестве сложной иерархически упорядоченной системы образов, форм и категорий теоретического освоения мира.
Диалектика в современном, то есть главным образом гегелевском, смысле термина, является теорией, согласно которой, нечто - в частности, человеческое мышление, - в своем развитии проходит так называемую диалектическую триаду: тезис, антитезис и синтез. Сначала - некая идея, теория или движение, - «тезис». Тезис, вероятно, вызовет противоположение, поскольку он будет небесспорен. Противоположная ему идея (или движение) является «антитезисом», так как она направлена против тезиса. Борьба между тезисом и антитезисом продолжается до тех пор, пока не возникает решение, которое в каких-то отношениях выходит за рамки и тезиса, и антитезиса, признавая, однако, их относительную ценность и пытаясь сохранить их достоинства и избежать недостатков. Это решение, которое является третьим диалектическим шагом, называется синтезом. Однажды достигнутый синтез, в свою очередь, может стать первой ступенью новой диалектической триады и действительно становится ею, если оказывается односторонним или неудовлетворительным по какой-то другой причине. Ведь в последнем случае снова возникнет оппозиция, а значит, синтез можно будет рассматривать как новый тезис, который породил новый антитезис. Таким образом, диалектическая триада возобновится на более высоком уровне. Она может подняться и на третий уровень, когда будет достигнут второй синтез [6. С. 208; 7. С. 119-120].
В начале XIX в., когда эти положения получили обоснования, гегелевская диалектика претендовала на роль самой исчерпывающей философской концепции из всех, что знала до этого история западного мышления. Диалектическая система Г егеля была последней метафизической системой серьезного культурного масштаба, утверждавшей наличие доступного человеческому сознанию вселенского порядка [8. С. 325].
Благодаря восприятию К. Марксом и Ф. Энгельсом идей гегелевской диалектики, она была впоследствии трансформирована в официальную и общеприня-
тую в нашей стране методологию и логику научного исследования, систематизированную в следующие основные положения:
• принцип всеобщей взаимосвязи, утверждающий, что все связано со всем, и только ограниченность человеческого сознания не позволяет видеть все существующие связи;
• принцип развития, провозглашающий необратимое, направленное, закономерное изменение материальных и идеальных объектов в качестве универсального их свойства;
• закон единства и борьбы противоположностей, касающийся перехода вещей в процессе своего развития в свою противоположность (причем удовлетворительное определение противоположности никогда не было дано);
• закон перехода количества в качество, говорящий об определенных «узловых моментах» на путях развития объектов, обладающих качеством;
• закон отрицания отрицания, повествующий о судьбах или целях объектов.
В этом догматизированном виде диалектика долгое время преподавалась в
университетах в качестве единственно возможной теории и методологии гуманитарного познания. Особого внимания заслуживает то обстоятельство, что происходило это в то самое время, когда достоинства диалектики как научного метода все больше ставились под сомнение, как и сама эвристическая ценность диалектики с точки зрения объективности и непротиворечивости результатов исследования, полученных при помощи диалектических исследовательских процедур. На анализе познавательных процедур диалектики и тех результатах, к которым они приводят, необходимо остановиться подробнее.
Признавая, что диалектическая схема может оказаться уместной при описании и интерпретации процесса развития человеческого мышления, следует внимательно следить за тем, чтобы не приписать диалектике излишних достоинств, которыми она не обладает.
Прежде всего большие сомнения вызывает претензия диалектики на то, что она является не только теорией исторического развития процесса человеческого мышления1, но также новой логической теорией, и, что еще более претенциозно -общей теорией миропорядка, якобы построенного на диалектических принципах.
Подобная претензия базируется на нескольких основаниях.
Во-первых, сторонники диалектики настаивают на совершенно особом характере взаимоотношений тезиса и антитезиса в научной теории. С этой точки зрения обсуждаемая теория, даже будучи опровергнута, имеет в себе нечто достойное сохранения, иначе она вряд ли была бы вообще выдвинута и воспринята всерьез. Следовательно, единственно приемлемым исходом научной дискуссии будет синтез или теория, в которой сохранены наиболее ценные элементы и тезиса, и антитезиса.
При этом необходим осторожный подход по отношению к ряду метафор, используемых сторонниками диалектики, например к тому, что тезис «создает» свой антитезис. В действительности только наша критическая установка создает антитезис, и там, где она отсутствует, никакой антитезис создан не будет. Далее, не следует думать также, что именно «борьба» между тезисом и антитезисом «создает» синтез. На самом деле происходит соревнование умов, и именно умы должны создавать новые идеи. Поэтому синтез обычно представляет собой нечто большее, нежели конструкцию из материала, доставляемого тезисом и антитезисом.
1 О связи гегелевской диалектики с определенными представлениями о человеческой истории см.: [9. С. 214].
Таким образом, диалектическая интерпретация - прежде всего то ее положение, что синтез строится из идей, содержащихся в тезисе и антитезисе, - если и находит применение, то не способствует развитию мышления.
Во-вторых, сторонники диалектического стиля мышления настаивают на специфической роли противоречия в развитии научной теории. При этом справедливо указывается, что противоречия имеют огромное значение в истории мышления, столь же важное, как и критика. Однако при этом необходимо учитывать, что именно критика является главной движущей силой любого интеллектуального развития. Без противоречий, без критики не было бы рационального основания изменять теории, и не было бы интеллектуального прогресса.
Верно заметив, что противоречия, особенно между тезисом и антитезисом, которые «создают» прогресс в форме синтеза, чрезвычайно плодотворны и являются движущей силой прогресса в мышлении, сторонники диалектики доказывают, что нет необходимости избегать столь плодотворных противоречий. Более того, ими утверждается, что противоречий вообще нельзя избежать, поскольку они являются неотъемлемым свойством человеческого мышления.
Данное утверждение равносильно покушению на так называемый закон противоречия (или, более полно, закон исключения противоречий) традиционной логики, который гласит, что два противоречащих друг другу утверждения не могут быть истинными одновременно, или что утверждение, представляющее собой конъюнкцию двух противоречащих утверждений, всегда должно отвергаться как ложное, исходя из чисто логических оснований. Ссылаясь на плодотворность противоречий, сторонники диалектики заявляют, что от этого закона традиционной логики следует отказаться.
Эти огромные претензии, однако, не имеют под собой ни малейшего основания. Нельзя не подчеркнуть со всей серьезностью, что только благодаря исследовательской решимости не терпеть противоречий и изменять любую теорию, которая их содержит, критика, то есть выявление противоречий, будет побуждать к изменению теорий и тем самым - к интеллектуальному прогрессу. Это, в свою очередь, означает, что примирение с противоречиями дискредитирует критику, а вместе с нею и всякий интеллектуальный прогресс. Примирение с противоречием означало бы отказ от всякой научной активности и полный крах науки. В случае признания двух противоречащих друг другу высказываний придется признать какое угодно высказывание: ведь из пары противоречащих высказываний можно с полным правом вывести все что угодно.
Возможным возражением против сказанного может служить то обстоятельство, что факт следования из двух противоречащих высказываний любого высказывания не доказывает бесполезности противоречивой теории. Во-первых, она может представлять интерес сама по себе, несмотря на свою противоречивость; во-вторых, в нее можно внести поправки, которые сделают ее непротиворечивой; наконец, можно изобрести метод, который предотвратит ложные заключения, требуемые самой логикой теории. Это верно, но даже при всех возможных поправках такая теория все же является источником серьезных опасностей.
Итак, суть диалектики может быть описана следующим образом. Диалектика, точнее теория диалектической триады, устанавливает, что некоторые события или исторические процессы происходят определенным типичным образом. Очевидно, диалектика есть эмпирическая, описательная теория. Ее можно сравнить с теорией, согласно которой, люди сначала отстаивают свои мнения догматически, потом начинают относиться к ним скептически, и лишь после этого, на третьей стадии, вос-
принимают их научно, то есть в критическом духе. Как и эти теории, диалектика допускает исключения - если только не навязывать диалектические интерпретации насильно - и, подобно им же, не состоит ни в каком особом родстве с логикой.
Большая опасность, исходящая от диалектики, связана с неизменной туманностью ее формулировок. Она предельно облегчает применение диалектической интерпретации ко всякой разновидности развития и даже к тому, что не имеет никакого отношения к диалектике. Известна, например, диалектическая интерпретация, которая отождествляет пшеничное зерно с тезисом, развившееся из него растение - с антитезисом, а все зерна этого растения - с синтезом.
Показателен также знаменитый пример, некогда использованный Энгельсом и кратко сформулированный английским философом И. Хеккером: «Закон синтеза на более высоком уровне... широко применяется в математике. Отрицательная величина (-а), умноженная сама на себя, становится а2, то есть отрицание отрицания завершилось в новом синтезе». Но даже если считать а тезисом, а (-а) антитезисом, или отрицанием, то отрицанием отрицания является, надо думать, -(-а), то есть а, представляющее собой не синтез «на более высоком уровне», а тождество с первоначальным тезисом. Иными словами, почему синтез должен достигаться только умножением антитезиса на самое себя? Почему, например, не сложением тезиса с антитезисом (что дало бы в результате 0)? Или не умножением тезиса на антитезис (что дало бы -а2, а вовсе не а2)? И в каком смысле а2 «выше», чем а или (-а)? Явно не в смысле численного превосходства, поскольку если а =1/2, то а2 = 1/4. Этот пример демонстрирует крайнюю произвольность в применении идей диалектики [10. С. 99].
Такую теорию, как логика, можно назвать «фундаментальной», указывая тем самым, что, будучи общей теорией вывода, она постоянно используется во всех науках. Диалектика же - насколько вообще возможно найти для нее разумное применение - является не фундаментальной, но просто описательной теорией. Поэтому считать диалектику частью логики почти столь же неуместно, как и считать частью логики, скажем, теорию эволюции. Только расплывчатая, метафоричная и двусмысленная манера формулировать, свойственная сторонникам диалектики, может привести к мысли, что диалектика является как теорией, описывающей определенные типичные процессы развития, так и фундаментальной теорией, подобной логике.
Поэтому следует согласиться с многочисленными критиками диалектики, которые полагают, что диалектические интерпретации в области гуманитарного знания нужно использовать очень осторожно и только в тех случаях, когда мы сталкиваемся с таким развитием теорий, которое действительно полностью укладывается в диалектическую триаду [7. С. 127].
Сказанное имеет самое непосредственное отношение к области юриспруденции, в частности, теории государства и права, поскольку диалектика сослужила плохую службу не только для развития философии, но и для развития политической теории. Эту несчастливую роль диалектики будет легче осознать, если вспомнить, что под влиянием ее познавательных процедур сложилась политическая теория марксизма, долгие десятилетия выполнявшая в нашей стране роль официальной идеологии.
В самом общем виде события развивались следующим образом. Маркс, прогрессивно и даже революционно мыслящий молодой человек, попал под влияние Гегеля, знаменитейшего немецкого философа. Гегель был представителем прусской реакции. Он использовал свой принцип тождества разума и действительности для поддержки существующих властей - ведь то, что существует, разумно, - и для защиты идеи абсолютного государства (которая теперь называется тоталитаризмом). Маркс, восхищавшийся Гегелем, но имевший совершенно другой политиче-
ский темперамент, нуждался в философии, которая могла бы обосновать его политические взгляды. Можно представить себе охватившее его ликование, когда он понял, что гегелевскую диалектическую философию легко повернуть против ее творца - что диалектика подходит скорее для революционной политической теории, чем для теории консервативной и апологетической. Кроме того, диалектика прекрасно отвечала его потребности в теории, которая была бы не просто революционной, но и оптимистической - предсказывала бы прогресс на том основании, что каждый следующий шаг есть шаг вперед.
Однако это открытие, неотразимо притягательное для последователя Гегеля в эру господства Гегеля, теперь, вместе с гегельянством, полностью утратило значение и едва ли может считаться чем-то большим, нежели блестящим для своего времени мыслительным актом молодого студента, обнаружившего спекулятивную слабость прославленного учителя. Но именно это открытие Маркса стало теоретическим основанием так называемого научного марксизма. И оно способствовало превращению марксизма в догматическую систему, поскольку препятствовало тому научному развитию, на которое, возможно, марксизм и был изначально способен. Поэтому марксизм сохранял догматическую установку десятилетиями, повторяя своим оппонентам в точности те доводы, которые с самого начала использовали его основатели.
Все это способствовало формированию в рамках догматизированного марксизма совершенно особой методологии научного исследования и специфического стиля мышления, наделенных следующими основными признаками:
• догматизмом, заключающемся в стремлении всегда идти от идей к фактам и ни в коем случае не в обратном направлении, в предпочтении оценочного подхода к реальности описательному;
• авторитарностью, исходящей из необходимости «переложить» функции самого исследования на авторитет, и возможности «подведения» новых явлений под универсальные схемы, предлагаемые авторитетом, когда-то оправдавшие себя;
• ретроспективностью и традиционализмом, принимающими в качестве лучшего подтверждения истинности любой теории ее несомненные прошлые успехи, реальные и мнимые заслуги;
• консерватизмом как глобальной озабоченностью безусловной сохранностью ядра теории даже в условиях ситуации, когда под напором фактов реальной действительности приходится жертвовать отдельными частностями теории;
• символизмом, заключающемся в решительном преобладании умозрительного мира над предметным, строгой иерархизации не только самого умозрительного мира, но и способов его познания;
• двоемыслием, исходящим из принципиальной возможности одновременно держаться двух противоположных утверждений и характеризующимся умением искажать чувство реальности в качестве одного из «методов» научного исследования1.
Главный парадокс диалектики в ее нынешнем виде (применительно к области гуманитарного, в частности, юридического знания) заключается в появлении такого варианта рационализма, который отрицает саму возможность рационального позна-
1 Постоянное тяготение диалектического стиля мышления к парадоксу блестяще художественно осмыслено Дж. Оруэллом в знаменитом романе «1984». В описываемом им обществе министерство мира ведает войной, министерство любви - охраной порядка, а бесконечно повторяемые максимы официальной идеологии таковы: «Война - это мир», «Свобода - это рабство», «Незнание - сила» и т.д. [11. С. 202]. Оруэллу принадлежит и сам термин «двоемыслие».
ния таких общественных явлений, как право и государство [12. С. 591]. Благодаря диалектике по-прежнему широко распространено мнение, что подлинно научный подход к праву, а также углубленное понимание общественной жизни вообще должны быть основаны на созерцании человеческой истории и ее интерпретации. Если обычный человек принимает обстоятельства своей жизни и значение личного опыта в обыденной жизни как нечто само собой разумеющееся, то социальный философ должен якобы изучать жизнь с некоей высшей точки зрения, рассматривая индивида как не слишком важный инструмент общего поступательного движения человечества. Более важно понять сущность права и осмыслить законы его развития. Если это удается, то, опираясь на диалектический метод, возможно предсказывать будущие события, указывая, какие правовые действия могут привести к успеху, а какие нет.
Таким образом, диалектика является историцистской и эссенциалистской доктриной, базирующейся на комплексе идей, которые, к сожалению, стали настолько неотъемлемой частью нашей духовной атмосферы, что обычно их воспринимают как нечто само собой разумеющееся и редко подвергают сомнению1.
Специфика критических методов гуманитарного знания не осознается в отечественном правоведении достаточно отчетливо. Приходится констатировать, что из анализа данной проблематики современный студент юридического факультета в лучшем случае вынесет убеждение в необходимости не столько уразумения предмета юридического познания и отграничения его от предмета естественных наук, сколько установления логических и методологических особенностей юридического познания и определения познавательных целей естественных и гуманитарных наук.
Данное убеждение, конечно, представляет значительный шаг вперед по сравнению с описанной выше методологией диалектических «превращений». Идея разграничения естественных и гуманитарных наук не по предмету, а по методу, впервые выдвинутая в конце XIX в. неокантианцами В. Виндельбандом и В. Риккертом, оказала огромное влияние на эволюцию методологических идей в правоведении. С начала XX в. крепла убежденность в специфичности познавательных процедур естественных наук, отыскивающих общие законы развития. Эту специфичность видели в том, что естественные науки являются науками о законах, которые учат тому, что всегда имеет место. Напротив, считалось, что гуманитарное, в том числе юридическое знание, опирается на отдельные факты и учит тому, что однажды было. Метод естественных наук характеризовался В. Риккертом как «генерализирующий» (обобщающий), метод гуманитарных наук - как «индивидуализирующий» [9. С. 219-221].
Характерно, что при анализе неокантианских методологических концепций зачастую абсолютизировалась логическая противоположность генерализирующего и индивидуализирующего методов. Отсюда следовал, в частности, тот вывод, что понятия и категории гуманитарных наук не могут быть копией или отражением предмета, поскольку они неизбежно воспроизводят только некоторые стороны или свойства предмета, почерпнутые из его действительного содержания в соответст-
1 Под историцизмом здесь понимается идея, или, точнее, комплекс произвольным образом связанных идей, сторонники которых настаивают на исключительной значимости исторического «подтекста» в любом правовом явлении и определяющем значении в этом подтексте некоторой группы или коллектива, например класса, без которых индивид - ничто. Эссенциализм в данном контексте - философское учение, в котором презюмируется первичность сущности, а свобода объявляется эманацией (истечением) магической энергии божества. См.: [13. С. 7, 37-40].
вии с той точкой зрения, в которой сказывается познавательный интерес исследователя. Методологически плодотворная идея неокантианской школы о зависимости результата гуманитарного знания от точки зрения наблюдателя на его предмет трактовалась как свидетельство известной произвольности этого результата. Это неизбежно уводило исследователя в сторону диалектических «познавательных процедур», крайне затрудняя возможность сделать следующий, принципиальный для юриспруденции методологический шаг, заключающийся в анализе не столько различия познавательных процедур естественных и гуманитарных наук, сколько естественных и нормативных законов.
Представляется, что для анализа процесса юридического осознания особенностей регулирования общественных отношений требуется ясное понимание одного важного различия. Это - различие между (1) естественными законами, или законами природы, такими, как, например, законы термодинамики, и (2) нормативными законами, или правилами, которые требуют определенного образа поведения. В качестве примера нормативных законов можно назвать правовые нормы, регулирующие порядок выборов в парламент.
Закон в смысле (1) описывает жесткую неизменную регулярность, которая либо на самом деле имеет место в природе (в этом случае закон является истинным утверждением), либо не существует (в этом случае он ложен). Поскольку законы природы неизменны, они не могут быть нарушены или созданы. Хотя мы можем использовать их в технических целях, они недоступны контролю со стороны человека.
Ситуация совершенно иная, когда мы обращаемся к (2) - нормативным законам. Нормативный закон, будь то правовой акт или моральная заповедь, вводится человеком. Его часто называют приемлемым или неприемлемым, но «истинным» или «ложным» его можно назвать лишь в метафорическом смысле, поскольку он описывает не факты, а ориентиры для нашего поведения. Если этот закон имеет смысл и значение, то он может быть нарушен, а если его невозможно нарушить, то он не имеет смысла.
Различие между законами в смысле (1) и законами в смысле (2) является фундаментальным. Два этих типа законов едва ли имеют между собой что-либо общее помимо названия. Тем не менее, эта точка зрения отнюдь не является общепринятой. Напротив, многие полагают, что существуют запреты и заповеди, являющиеся «естественными», потому что они подобны законам природы в смысле (1). С другой стороны, зачастую утверждается, что законы природы в смысле (1) очень похожи на нормативные законы, поскольку они были введены волей или решением Создателя [13. С. 91-93].
Все это заслуживает обсуждения, поскольку неадекватное представление о различиях естественных и нормативных законов является источником множества опасных заблуждений в области юриспруденции. Это основополагающее представление формировалось постепенно и прошло несколько этапов:
• наивный монизм, когда различие между естественными и нормативными законами еще не фиксируется, а различие между санкциями, навязанными другими людьми в случае нарушения нормативных табу, и негативным опытом, испытанным под воздействием природного окружения, еще не осознается;
• наивный конвенционализм, когда считается, что природные и нормативные регулярности выражают решения человекоподобных богов и демонов;
• критический конвенционализм, когда осознается, что нормативные табу могут вводиться и изменяться смертными законодателями и нарушаться, если только удастся избежать наказания.
Критический конвенционализм не влечет за собой теорию исторического происхождения правовых норм. Он не имеет ничего общего с совершенно неправдоподобной историцистской идеей, согласно которой правовые нормы были введены или установлены человеком сознательно, а не обнаружены им как просто существующие, как только он приобрел способность распознавать нечто подобное. Поэтому критический конвенционализм несовместим с утверждением, что источником правовых норм является человек. Это, впрочем, никак не снижает ценности нормативных законов. Наконец, отвергается взгляд, в соответствии с которым нормы, будучи конвенциональными, являются произвольными. Критический конвенционализм утверждает, что нормативные законы и правовые нормы могут вводиться и изменяться человеком - точнее, договором или решением соблюдать или изменять их. Поэтому человек несет за них моральную ответственность: не за те нормы, которые он обнаруживает в обществе, только начиная размышлять над ними, а за нормы, которые он согласился соблюдать, когда у него были средства для их изменения. Нормы искусственны в том смысле, что порицать за них, кроме себя, некого - ни Бога, ни природу.
Отсюда следует утверждение о том, что некоторые правовые нормы могут быть улучшены, и что одни нормы права могут быть лучше других. Оно должно рассматриваться в том смысле, что существующие нормативные законы (или социальные институты) возможно сравнивать с некоторым нормативным идеалом, которого мы захотели бы добиться. Однако даже этот идеал создается нами - в том смысле, что добиваться его решили мы сами и что только мы несем ответственность за это решение. В природе идеалов не обнаружить. Природа состоит из фактов и регулярностей, которые сами по себе ни моральными, ни аморальными не являются. Мы сами навязываем идеалы природе и тем самым привносим в мир природы мораль, хотя сами при этом являемся частью природы. Мы - продукты природы, но природа же дала нам власть изменять мир, предвидеть и планировать будущее и принимать далеко идущие решения, за которые мы несем моральную ответственность. Таким образом, и решения, и ответственность за них появляются в мире природы только вместе с нами [14. P. 28].
Трансформация наивного монизма в критический конвенционализм в области методологии права также совершалась постепенно, исходя из представления о дуализме фактов и решений, свойственном гуманитарному знанию.
Для ясного понимания отмеченного дуализма необходимо твердо усвоить, что решения никогда не выводятся из фактов или из утверждений о фактах, хотя и имеют некоторое отношение к фактам. Если некоторый факт можно изменить (например, факт, что многие люди страдают от болезней), то по отношению к этому изменяемому факту можно занять совершенно разные позиции. Можно принять решение сделать все возможное, чтобы изменить этот факт, решить бороться со всякой попыткой его изменения или решить вообще не предпринимать по отношению к нему никаких действий.
Таким образом, все моральные решения связаны с тем или иным изменяемым фактом (чаще всего с фактом общественной жизни), и все подверженные изменениям факты общественной жизни могут послужить основой для различных решений. Это доказывает, что решения никогда не могут быть выведены из изменяемых фактов или из описания таких фактов.
Однако они не выводятся и из фактов другого класса - природных регулярностей (неизменяемых фактов), описываемых законами природы. Несомненно, решения не должны противоречить законам природы для того, чтобы они приводили к поставленной цели, ибо если они будут им противоречить, то просто ока-
жутся невыполнимыми. Однако это не означает, что решение может быть логически выведено из неизменяемых фактов.
Скорее, ситуация выглядит следующим образом. Сталкиваясь с некоторым изменяемым (или неизменяемым) фактом, можно принять различные решения: изменить его, защитить его от тех, кто пытается его изменить, или не вмешиваться. Но если факт, с которым мы столкнулись, неизменяем - либо потому, что его изменение невозможно в силу существующих законов природы, либо потому, что его изменение по каким-то причинам слишком затруднительно для тех, кто захочет этим заняться, - то решение изменить его окажется непрактичным. Любое решение, касающееся этого факта, будет бессмысленным и бесцельным.
С другой стороны, действие по принятию решения, введению правовой нормы или стандарта является фактом, но сами введенные норма или стандарт фактами не являются. То, что большинство людей следуют норме «Не укради», есть социологический факт. Однако норма «Не укради» - это не факт, и она не может быть выведена из утверждений, описывающих факты. Более того, по отношению к определенному факту всегда возможны различные, порой противоположные решения. Так, например, перед лицом социологического факта, что большинство людей подчиняются норме «Не укради», мы можем решить либо подчиниться этой норме, либо бороться с ней. Следовательно, оказывается невозможным вывести предложение, утверждающее норму права, решение или политическую рекомендацию, из предложения, утверждающего факт.
Именно таким образом критический конвенционализм обращает особое внимание на невозможность сведения решений или норм к фактам. Поэтому его можно назвать теорией дуализма фактов и решений.
Эта теория чрезвычайно важна для правильного понимания социально-правового окружения. Из нее не вытекает, что все нормативные законы, т.е. регулярности социальной жизни, являются нормативными и искусственными. Напротив, и в общественной жизни существуют важные естественные законы. Наиболее удобным термином для их обозначения представляется термин «социологические законы». Именно тот факт, что в общественной жизни мы сталкиваемся и с естественными, и с нормативными законами, ставит перед необходимостью ясно их различать.
Под социологическими законами, или естественными законами общественной жизни имеются в виду не гипотетические законы эволюции, интересовавшие таких историцистов, как Гегель и Маркс, но законы, которыми оперируют современные теории социальных институтов, например теория международной торговли или теория экономических циклов. Эти и другие важные социологические законы связаны с исполнением правовых норм, установленных с определенной целью. В социальных институтах, таких, например, как государство, тесно переплетены социологические, т.е. естественные, и нормативные законы, а потому невозможно понять характер их функционирования, не умея различать эти два вида законов.
Смысл всех этих замечаний состоит в постановке проблемы, а не в провозглашении готовых ответов. Выясняя, служит ли некоторый социальный институт какой-нибудь цели и каким целям он вообще может служить, можно получить полезные и интересные результаты. Но нельзя утверждать в духе эссенциалистских и диалектических интерпретаций, что каждый социальный институт служит некоторой «сущностной» цели.
Методологическая значимость теории критического конвенционализма состоит в том, что при изучении социальных институтов используется совершенно определенный язык политических требований и политических предложений-про-
ектов. Иначе говоря, не следует, например, искать ответ на эссенциалистский вопрос: «Что есть государство, какова его истинная природа и каково его действительное значение?». Не следует искать ответ и на историцистский вопрос: «Как произошло государство и в чем источник политического долга?». Вопрос должен ставиться так: «Что требуется от государства? Что предлагается в качестве законной цели деятельности государства?». Для того чтобы выяснить, каковы основные политические требования, необходимо задаться вопросом: «Почему мы предпочитаем жить в хорошо организованном государстве, а не без государства, т.е. в анархии?». Именно на этот вопрос должен попытаться ответить социальный технолог и юрист, прежде чем предлагать реформировать какой-нибудь социальный институт.
Эти требования позволяют рационально подходить к правовым и политическим проблемам, рассматривая их с точки зрения совершенно ясной и определенной цели, а не мифической сущности социальных институтов. Подобный подход позволил бы формировать правовую политику государства, базирующуюся на четких правовых и политических ориентирах. Периоды спонтанного реформирования социальных институтов зачастую сопровождаются серьезными социальными волнениями, причинами которых являются не только непопулярные меры, но и отсутствие механизма «встраивания» их в действующую правовую и социальную модель. Избежать этого можно, только применяя корректную методологию анализа социальных институтов.
Современная методологическая ситуация в области правоведения радикально изменилась бы в лучшую сторону, если бы вместо диалектических заклинаний произошло реальное обращение к детальному исследованию критических методов современных гуманитарных наук, в частности, метода критического конвенционализма.
В этом случае в выигрышном положении оказалось бы и огромное количество студентов-юристов, которым могла бы быть представлена современная палитра разнообразных методологических подходов к изучению права и государства во всем их разнообразии. Пока же очень поучительно наблюдать, как нынешним юристам все еще официально рекомендуется в качестве основы научной методологии гегелевская диалектика - не просто устаревшая, но представляющая, как было показано выше, немалые опасности с точки зрения достоверности ее познавательных процедур и непротиворечивости результатов основанных на их базе исследований в области гуманитарных наук, в том числе и в сфере государства и права.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. КеримовД.А. Методология права. - М., 2001.
2. Демидов А.И. О методологической ситуации в правоведении // Правоведение. 2001. № 4.
3. Звонарева О.С. О цивилизационном подходе в теории государства и права // Правоведе-
ние. 2004. № 1.
4. Общая теория государства и права. Т. 1 / Отв. редактор М.Н. Марченко. - М., 2001.
5. МатузовН.И.,МалькоА.В. Теория государства и права. - М., 2004.
6. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 2. - М., 1974.
7. Поппер К. Что такое диалектика // Вопросы философии. 1995. № 1.
8. Тарнас Р. История западного мышления. - М., 1995.
9. Трельч Э. Историзм и его проблемы. - М., 1994.
10. Hecker I. Moscow Dialogues. - L., 1936.
11. Оруэлл Дж. 1984. - М., 1998.
12. Манхейм К. Диагноз нашего времени. - М., 1993.
13. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1. - М., 1992.
14. RussellB. A Free Man's Worship // Mysticism and Logic, 1968, № 5.
