CC BY
535
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2013. № 4
СТАТЬИ С.И. Кормилов
ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ ТРАГИЧЕСКОГО КОНФЛИКТА В «ГРОЗЕ» А.Н. ОСТРОВСКОГО
Автор на большом историческом материале демонстрирует отсталость русского купечества середины XIX в., быт которого стал предметом изображения в драме А.Н. Островского с трагическим конфликтом «Гроза», доказывает, что это произведение имеет не антибуржуазную, а еще антифеодальную направленность.
Ключевые слова: купцы, деньги, патриархальность, историческая психология, конфликт.
By using extensive historical materials the author demonstrates the backwardness of the mid-XIX century Russian merchant class. In "Groza" ("The Thunderstorm") A.N. Ostrovsky depicts the Russian merchant class' way of life which causes the tragic conflict in this drama. The article's author contends that the drama does not so much contain criticism of the bourgeoisie, but rather attracts attention to backward feudal traditions of the Russian society.
Key words: merchant, money, patriarchal character, historical psychology, conflict.
Социологическая поэтика, по словам М.Л. Гаспарова, «у нас так замордована эпохой социалистического реализма, что нескоро оправится»1. Но конкретная социология, особенно ее культурно-исторический аспект, не имеет ничего общего с «вульгарной», сугубо классово-экономической социологией, которая, наоборот, всячески ей препятствовала.
Сословный состав сценических персонажей «Грозы» А.Н. Островского весьма однороден. Все они, кроме полусумасшедшей барыни, — «из нашего, из простого звания», как говорит Кулигин о Ломоносове (д. 1, явл. 3). Для него мещанин и свободный крестьянин принадлежат к одному «простому» званию. Ниже него в этой пьесе только два лакея в старинных треугольных шляпах (д. 1, явл. 7), скорее всего еще крепостные. Барыня же их живет представлениями XVIII в., вспоминает «вертопрахов», которые из-за женской красоты «на поединки выходят, шпагами колют друг друга» (д. 4, явл. 6). Правда, есть еще
1 Гаспаров М.Л. Прошлое для будущего (для журнала «Наше наследие») // Гаспаров М.Л. Филология как нравственность. Статьи, интервью, заметки. М., 2012. С. 12.
внесценические, упоминаемые персонажи: городничий, которому жаловались работники Дикого и к которому он грозит отправить якобы неблагочестивого (безбожника, «татарина») Кулигина (по-видимому, с помощью городничего Дикой также хотел сдать Кудряша в солдаты, сам он не имел такого права по отношению к вольнонаемному работнику2), «приказные», которые радуются тяжбам купцов или проводят время в кабаке, «благородная» (т. е. дворянка) мать Бориса, гусар на перевозе, обругавший Дикого. Все они не были «подлыми», т. е. платящими налоги (подати). А купцы, даже очень богатые, подати платили подобно мещанам и крестьянам и образованностью в период написания «Грозы» отнюдь не отличались.
Только о Борисе, который один из всех одет не «по-русски», в списке действующих лиц сказано: «... молодой человек, порядочно образованный». Поскольку мать была дворянкой («женщины дворянского происхождения не утрачивали своего дворянского достоинства при вступлении в брак с недворянином, хотя дети от такого брака наследовали сословную принадлежность отца»3) и семья жила в Москве, его «отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион <...>» (д. 1, явл. 4). В 1844 г. бывший дворец богатейшего дворянина Дурасова был продан «за 200 тысяч рублей Практической академии коммерческих наук — сословному учебному заведению, в котором купеческие сыновья обучались коммерции за плату 500 рублей в год. <...> На месте левого флигеля академия в 1854 году строит для занятий двухэтажный корпус, надстроенный в 1934-1935 годах третьим этажом.
В эпоху бурного развития капитализма академия становится весьма популярной даже у самого дремучего московского купечества, осознающего необходимость образования для своих сыновей. Купеческий сын Андрей Брусков в пьесе А.Н. Островского "В чужом пиру похмелье" говорит: "Коммерческая академия существует на Покровском бульваре. На что ж она построена? Смотреть на нее? Кабы у нас, значит, вообще по купечеству такое заведение было, чтобы детей не учить, так бы и не обидно. А то этого нет. Перед другим-то, перед своим братом и совестно". <.. .> Выпускники не всегда становились коммерсантами; учениками академии были также актер и драматург,
2 В «Ревизоре» Гоголя городничий сдал в солдаты мужа слесарши Пошлепки-ной, хотя «и очередь-то. не припадала <...> да и по закону нельзя: он женатый. <.> Следовало взять сына портного, он же и пьянюшка был, да родители богатый подарок дали <...>». Помещики тоже использовали «военную службу как способ избавиться от ленивых, бестолковых и причиняющих беспокойство работников» (Исдейл Чарльз Дж. Наполеоновские войны / Пер. с англ. яз. Д.Я. Мовшович. Ростов-н/Д, 1997. С. 381).
3 РаскинД.И. Исторические реалии российской государственности и русского гражданского общества в XIX веке // Из истории русской культуры. Т. V (XIX век). М., 2000. С. 671.
автор водевиля "Лев Гурыч Синичкин" Д.Т. Ленский, поэт-переводчик Данте и Байрона Дмитрий Мин, писатель Н.Д. Телешов, режиссер Никита Балиев ("Летучая мышь"), архитекторы В.А. и А.А. Веснины»4. Так что образование там действительно давали «порядочное».
Тем тяжелее Борису в провинции, в доме неотесанного и грубого дяди, которому драматург дал «говорящую» фамилию, оставив племянника как бы вовсе без фамилии — а по простой логике, раз он сын родного брата Савёла Прокофьевича, то он тоже Дикой. Борис сообщает: «Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось». Между тем по мужу и она должна быть Дикая. Сын еще говорит: «Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак» (д. 1, явл. 3). При своем известном патриотизме Островский такое «русское, родное», конечно, не принимал.
В «темном царстве» расслоение произошло не столько по сословному, сколько по имущественному признаку5. Островский не указывает, к какой гильдии принадлежат Дикой и Кабановы, но явно не к третьей: Савёл Прокофьевич - «значительное лицо в городе» и в конце пьесы посылает племянника служить в конторе знакомого купца, торгующего с китайцами, а заграничную торговлю могли вести только купцы первой гильдии6; Кабаниха же держится с Диким на равных7, и Тихон к нему, словно к приятелю, бегает выпить. Катерина попала в семью Кабановых тоже не из бедной семьи: в родительском
4 Федосюк Ю. Москва в кольце Садовых. М., 1983. С. 335-336.
5 В допетровскую эпоху, как отмечал в книге «Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях» (1860) Н.И. Костомаров, и различия в образе жизни знатных и незнатных людей были чисто количественными, а не качественными. «С одинаковым воззрением на жизнь, с теми же верованиями и понятиями, как у простолюдинов, знатные люди не успели отделиться от массы народа и образовать замкнутое в себе сословие. Посты имели в этом отношении благодетельное влияние на нравственность и на поддержку основ равенства в народе; посты не давали богачу утопать в обжорстве и сластолюбии до невозможности низойти к убогому столу простолюдина» (Костомаров Н.И., Забелин И.Е. О жизни, быте и нравах русского народа. М., 1996. С. 78). Один из основателей евразийства князь Н.С. Трубецкой писал в 1925 г.: «Различия между отдельными классами были не культурные, а только экономические и сводились не к разнице в качестве тех духовных и материальных ценностей, которыми определялись мировоззрение и быт, а исключительно к количеству этих ценностей, к степени осуществления в жизни каждого лица единого культурного идеала. Боярин одевался богаче, ел вкуснее, жил просторнее, чем простой крестьянин, но и покрой его платья, и состав его пищи, и строение его дома были в принципе те же, что и у крестьянина» (Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995. С. 235).
6 См.: Раскин Д.И. Исторические реалии российской государственности и русского гражданского общества в XIX веке. С. 696.
7 В патриархальном мире женщина была крайне принижена, но «получала более уважения, когда оставалась вдовою и притом была матерью. Тогда как замужняя не имела вовсе личности сама по себе, вдова была полная госпожа и глава семейства.
доме вышивали «больше по бархату золотом»8, и «полон дом был странниц да богомолок», как и у Кабановых (д. 1, явл. 7); перед отъездом Тихона Катерина сначала хочет шить белье и раздавать его бедным (д. 2, явл. 8), не предполагая в этом препятствий со стороны свекрови; навсегда прощаясь с Борисом, она просит: «Поедешь ты дорогой, ни одного ты нищего так не пропускай, всякому подай, да прикажи, чтоб молились за мою грешную душу» (д. 5, явл. 3), — уверенная в том, что ее возлюбленному несмотря на скупость дяди денег на подаяния хватит в пути до китайской границы. И вместе с тем Кулигин не может выпросить у Дикого десять рублей на общественное дело; этот богач не рассчитывает как следует своих работников и родного племянника оставляет без наследства. Работники вынуждены терпеть издевательства, так как в маленьком городе руки приложить негде: «Работу надо дать мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего» (д. 1, явл. 3), — говорит Кулигин. Если же удалось куда-то наняться, бедным людям и на сон времени не остается: «И спят-то всего часа три в сутки» (д. 3, сц. 1, явл. 3). При этом богатые у себя дома — тираны, а на людях лишь тщеславятся: «Гуляют только по праздникам, и то один вид делают, что гуляют, а сами ходят туда (на бульвар. — С. К.) наряды показывать» (там же). В чем все едины, так это в ненависти к какому бы то ни было таланту, вообще к тому, что отличает человека от большинства. Кулигин скрывает от горожан свое умение писать стихи (в духе XVIII в.): «Съедят, живого проглотят» (д. 1, явл. 3). Такой человек вполне мог оказаться среди нищих. И.Г. Прыжов в книжке 1862 г. «Нищие на Святой Руси» писал: «И в толпе нищих мы видим. московского мещанина — изобретателя вечного движения, химика, производящего из капустных кочерыжек шампанское, и сочинителя книжки из трех страниц с своеобразным заглавием: "Издание Ф.Н.Н. Изобретателя разных машин. М[осква], 1861. В типографии Серикова". Что это за человек, что за история его падения — мы не знаем, да и страшно иногда бывает заглянуть в такие истории. <...> Купцы потешаются им, и за это кормят его, подавая копеечку или две. <.> Нет никого в городе, кто бы его не знал, кто б не дразнил его какою-нибудь кличкою: бродяга, бес-пашпортный, проехавший верхом на кобыле, и т. п. <...> За Ф.Н. тащится поэт — крестьянин С., вечно пьяный и угощающий всех своими сочинениями»9.
Личность вдовицы охранялась религиозным уважением» (Костомаров Н.И., Забелин И.Е. О жизни, быте и нравах русского народа. С. 85).
8 И в средние века богатые «хозяйки, после утреннего моления, отправлялись в свои покои и садились за шитье и вышивание золотом и шелками со своими при-служницами<.. .>» (там же. С. 73).
9 Прыжов И. Нищие и юродивые на Руси: Нищие на Святой Руси. Двадцать шесть московских лжепророков, лжеюродивых, дур и дураков. СПб., 2008. С. 87, 88. Таким образом, неверна даваемая современным историком-этнографом харак-
Впрочем, богатые и в своем относительном равенстве непрочь друг с другом потягаться к радости судейских, собирающих взятки с обеих сторон: «Я, говорит, потрачусь, да уж и ему станет в копейку» (д. 1, явл. 3)10. «Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти» (там же). А еще они едины, по словам того же Кулигина (отчасти его роль — роль резонера)11, в тайном разврате и пьянстве (только ни с чем не считающийся Дикой да слабый Тихон свой порок не скрывают): «И что, сударь, за этими замками разврату темного да пьянства! И все шито да крыто — никто ничего не видит и не знает, видит только один бог!» (д. 3, сц. 1, явл. 3). Нецеломудренная Варвара рассуждает так же: «А по-моему: делай что хочешь, только бы шито да крыто было» (д. 2, явл. 2). По части разврата горожанам «простого звания» не уступала барыня: «Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут!» (д. 1, явл. 9). Катерина — исключение в своей среде не потому, что не грешна, а потому, что из-за чистоты натуры (значение имени — чистая) свой грех скрыть не умеет и не хочет.
Жадность Дикого до денег характерна для России, имеет не только субъективную, но и объективные причины. Во-первых, долгое время сохранялось глубоко архаическое натуральное хозяйство — без денег, так что деньги были редкостью. Во-вторых, до XVIII в. не было приисков для добычи собственного золота и серебра, что еще долго порождало «острую нехватку наличности»12. Водки, чтобы угостить Тихона, Дикому не жалко. В гоголевских «Мертвых душах» хлебосольные Собакевич и Коробочка сразу же становятся жадными,
теристика поведения Кулигина как «противоборства одиночки-естествоиспытателя против устойчивого обывательского сознания, подкрепленного традиционными религиозными и морально-нравственными устоями» (Клишина О.С. Методология этнологического исследования художественных текстов (на примере творчества А.Н. Островского, Н.С. Лескова и А.П. Чехова): Автореф. дисс. ... докт. ист. наук. М., 2013. С. 27).
10 Менее чем через год после появления «Грозы» Н.И. Костомаров писал о XVII в.: «Стоило подать на недруга ябеду, чтобы втянуть его в разорительную тяжбу; хотя и самому приходилось терпеть, но зато такая тяжба имела некоторым образом характер поединка» (Костомаров Н.И., Забелин И.Е. О жизни, быте и нравах русского народа. С. 101). Еще в одной из проповедей Симеона Полоцкого содержался рассказ «о двух недругах, плавающих в одной лодке, «от них же единому в воду падшу и утонувшу, другой возопи: радостно ныне сам умираю и тону, яко видех смерть недруга моего» («Обед душевный» <...>)» (Русский и западноевропейский классицизм. Проза. М., 1982. С. 93). Или в 11-й главе «Мертвых душ»: «Статский советник хоть и сам пропал, но-таки упек своего товарища».
11 См.: Журавлева А.И., Макеев М.С. Александр Николаевич Островский. 2-е изд. М., 1998. С. 41.
12 Пайпс Р. Россия при старом режиме / Пер. с англ. В. Козловского. М., 1993. С. 272 (см. с. 253). О меновом характере русской средневековой торговли писал, в частности, Костомаров в своем исследовании 1857 г. «Очерк торговли Московского государства в XVI и XVII столетиях» (Костомаров Н.И., Забелин И.Е. О жизни, быте и нравах русского народа. С. 196, 214).
когда речь заходит о наличных. В «Ревизоре» денег меньше всего с собой у неслужащих помещиков Бобчинского и Добчинского, а не у самого нечиновного из чиновников-взяточников. В гончаровском «Сне Обломова» патриархальные помещики возмущены мотовством нового соседа, потратившегося в городе на заграничные рубашки, в то время как сколько угодно рубашек могли бесплатно сшить крепостные девки. Так что наличные ценились разными слоями населения. Купцы же стремились сразу урвать побольше (а их преемники стремятся до сих пор), не останавливаясь перед рисками. «Деловая психология русского купца сохраняла глубокий левантийский отпечаток. Здесь мы находим мало капиталистической этики с ее упором на честность, предприимчивость и бережливость. На покупателя и на продавца смотрят как на соперников, озабоченных тем, как бы перехитрить другого; всякая сделка — это отдельное состязание, в котором каждая сторона рвется взять верх и забрать себе все призы. Нечестность московского купца была притчей во языцех, и ее постоянно подчеркивают не только иноземные путешественники, которых можно было бы заподозрить в предвзятости, но и местные авторы, включая первого русского экономиста и рьяного патриота Ивана Посошкова»13.
Иноземных путешественников и не только их «заподозрил в предвзятости» выходец из купеческого рода П.А. Бурышкин, который в эмиграции опубликовал во многом апологетическую книгу «Москва купеческая» (1954). Во введении к ней он писал: «Идея, вернее предрассудок, что Россия — страна земледельческая, и только земледельческая, существовала до первой мировой войны». Близость к земле якобы сохраняет здоровое начало в человеке, «а "амбары" и фабрика пробуждают в людях самые дурные инстинкты <...>. Поэтому как "торгаши", так и "фабричные" не пользовались симпатией у населения, и это находило постоянное отражение в литературе. <...> И писателям, и свидетельствам западных соседей о России часто придавали слишком большое значение и принимали на веру то, что ее не заслуживало»14. Но иностранные купцы, обвиняя «московских», т. е. вообще русских (жителей «Московии»), коллег в нечестности, делали исключение для жителей Пскова — наиболее западного, близкого к загранице, русского города15, а сами были весьма нечестны, стремились опорочить перед русскими своих конкурентов из других стран и вызывали в России соответствующую реакцию. «Иностранцы смотрели на Россию, как на страну, выгодную для них,
13 Пайпс Р. Россия при старом режиме. С. 271.
14 Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 1991. С. 41.
15 Там же. С. 43. И единственный приличный торговый путь посуху соединял Псков и Ригу (см.: КостомаровН.И., Забелин И.Е. О жизни, быте и нравах русского народа. С. 78).
преимущественно по ее невежеству, потому что русских было легко обманывать. Естественно, конечно, что и русские платили тою же монетою, но это никак не останавливало иностранцев от их чрезвычайного стремления проникнуть в Россию <.. .>»16.
Претензию к русской литературе в предвзятости по отношению к купечеству Бурышкин развивает на 13 страницах17, говоря о писателях от Плавильщикова до Горького, но все же не делает приписываемого ему Р. Пайпсом заявления, будто «во всей русской литературе, написанной интеллигенцией, ему известно лишь одно место, где частный предприниматель рисуется в выгодном свете»18. Бурышкин приводит несколько таких случаев, а позицию Островского в «Грозе» не отождествляет с добролюбовской как чересчур обобщающей: «Не подлежит, разумеется, сомнению, что Островский искренне стремился дать лишь верное изображение обрисовываемой им среды и отметить "отдельные" недостатки и пороки, чтобы способствовать их искоренению»19. Купеческий сын далек от литературоведения и театроведения. Островский — писатель в высшей степени театральный, а театральность требует заострения типизации, чтобы зритель сразу понимал, что за персонажи перед ним и каковы их отношения. Однако и как общественник Островский в 1859 г., когда писал «Грозу», относился к реальной действительности весьма критично. С Добролюбовым же у него «была одна важнейшая сближающая их идея» — «это вера в обновляющую силу здоровой натуры, непосредственного
органического влечения к свободе и отвращения ко лжи и насилию, в
20
конечном итоге — вера в творческие начала народного характера» . Именно народного, общего для народа, а не сословно-купеческого. Ориентация на общенародное, а не сословное была у Островского и в «москвитянинский» период. В пьесе «Не в свои сани не садись» он видел в Русакове, как писала А.И. Журавлева в ранней книге, не купца прежде всего, а доброго семьянина, нравственного и религиозного, без какого-либо самодурства21. Так же точно лермонтовский
16 БурышкинП.А. Москва купеческая. С. 49. Торговцы-иностранцы «наполняли казну царей и дома особ предметами изысканной жизни, привозили им одежды, украшения, лакомства, но они постоянно, на каждом шагу не скрывали самого очевидного презрения к русскому народу, смотрели на Россию, как на страну дикую и необразованную и потому-то особенно им полезную. Пребывание у нас иностранцев не оказывало ни малейшего благодетельного влияния ни на улучшение нравов, ни на просвещение, ни на благосостояние народа; иностранцы всеми способами старались отклонить Россию стать в уровень с западными странами, чтоб самим не терять выгод, которые они получали от нашего государства» (Костомаров Н.И., Забелин И.Е. О жизни, быте и нравах русского народа. С. 205).
17 См.: Бурышкин П.А. Москва купеческая. С. 50-63.
18 Пайпс Р. Россия при старом режиме. С. 287.
19 Бурышкин П.А. Москва купеческая. С. 55.
20 Журавлева А.И., Макеев М.С. Александр Николаевич Островский. С. 36.
21 См.: Журавлева А.И. Драматургия А.Н. Островского. М., 1974. С. 35.
купец Калашников — идеальный народный герой. У Островского нет идеализации патриархальных форм жизни в современной купеческой семье (современные отношения трезво показаны в комедии «Бедность не порок»), опоэтизированы простонародные представления и отношения в очищенном от современных искажений виде. Неведомый городок в пьесе «Не в свои сани не садись» — условный мир, словно сохранивший нормальные, естественные отношения того давнего времени, когда и сознание, и права личности еще не были выделены и противопоставлены общенародной древней мудрости в лице традиции, родительского авторитета (главная идея пьесы — мысль семейная)22.
Исходя из опыта второй половины XIX — начала ХХ в., П.А. Бу-рышкин писал: «Русская промышленность создавалась не казенными усилиями и, за редкими исключениями, не руками лиц дворянского сословия. Русские фабрики были построены и оборудованы русским купечеством. Промышленность в России вышла из торговли. Нельзя строить здоровое дело на нездоровом основании. И. результаты говорят сами за себя: торговое сословие было в своей массе здоровым, а не таким порочным, как его представляли легенды иностранных путешественников»23. Далее дается галерея коллективных портретов купеческих семей. Р. Пайпс знал книгу Бурышкина, но она его не убедила, и дело не только в антироссийской предубежденности американца. Главное тут то, что Бурышкин рассказывает в основном о пореформенном купечестве, которое приобщилось к просвещению и само если не уничтожило, то чрезвычайно ослабило «темное царство», а Пайпс — в основном о дореформенном, каким оно было до развития капиталистических отношений в России. Соответствующая глава его книги называется «Буржуазия, которой не было».
Официозный советский критик и литературовед Ф.Ф. Кузнецов видел противоречие в том, что Аполлон Григорьев, поддерживавший «москвитянинские» пьесы Островского с их положительными образами патриархальных купцов, «отстаивая народность, понимаемую как национальную самобытность Руси <...>, делал ставку на "средний, промышленный, купеческий класс", условно говоря — на Замоскворечье, то есть на зарождающуюся русскую буржуазию, если только она не затрагивается фальшью современной, то есть буржуазной, цивилизации и сохраняет в своем нравственном быту "веру, нравы, язык отцов". <...> В итоге антибуржуазность Григорьева, направленная против фальши современного ему Запада, вдруг оборачивалась противоположностью, полным приятием и
22 Там же. С. 36. И.Г. Прыжов выражал общее мнение, когда писал: «Древняя. Русь нигде так хорошо не сохранилась, как у купечества <...>» (Прыжов И. Нищие и юродивые на Руси. С. 82).
23 Бурышкин П.А. Москва купеческая. С. 50.
даже любованием буржуазностью замоскворецкой, отечественной»24. Какая уж там буржуазность! Русское купечество не «зарождалось» в Замоскворечье, а существовало испокон веку. Русские города и села мало различались между собой. «Город как общность людей, обладающих правами, которых нет у сельского населения, есть явление, характерное лишь для западноевропейской цивилизации»25. Москву даже по ее внешнему виду и в XIX в. называли «большой деревней». Что же говорить о провинции? А ведь само слово «буржуазия» происходит от слова «бург» — город, как и русское «мещанин» — от славянского «место», означающего тоже город. Но и в русских городах долгое время «коммерция тяготела к натуральному товарообмену. С точки зрения денег и кредита она оставалась до середины XIX в. на том уровне, который Западная Европа преодолела еще в позднее средневековье»26. И масса населения независимо от сословий и экономических классов долго сохраняла в быту патриархальные, феодальные по происхождению, отношения. И если пользоваться марксистской фразеологией, «Гроза» Островского — произведение не «антибуржуазное», а антифеодальное, хотя «феодал» в ней выведен на сцену один и совсем ненадолго — запугавшая себя религиозным страхом и пугающая других полусумасшедшая барыня. В одной из записей М.Л. Гаспарова сообщается следующее. «Островскому сказали, что "Грозу" перевели во Франции, он удивился: "Зачем? для них ведь это — XIV век". Стивен Грэм, английский славянофил, исходивший пешком Россию и ходивший по Лондону в косоворотке, объяснял свое умиление: "Там все — как у нас при Эдуардах!" — то есть тоже в XIV веке»27.
Литература все-таки отражает действительность, пускай не буквально. «Деньги в русской литературе появились поздно. Российские пишущие дворяне не снисходили до этой низменной материи», и до широкого притока в литературу разночинцев деньги в ней «могли присутствовать разве что в виде аллегории ("Мертвые души"), а
24 Кузнецов Ф. Родословная нашей идеи. Традиции русских революционных демократов и современность. М., 1986. С. 282, 283. Об авторе см.: Ерофеев Виктор, Попов Евгений. Феликс, который не тонет // Московский комсомолец. 1997. 6 января. С. 4.
25 Пайпс Р. Россия при старом режиме. С. 262. Дело не только в отсутствии определенных прав у русских горожан. Города не были центрами промышленности и торговли. Международная торговля, активизировавшаяся в середине XVI в., «остановилась в конце XVII в., отчасти из-за того, что под давлением своих собственных купцов российское правительство отобрало у иностранных торговых людей ранее дарованные им привилегии, а отчасти из-за падения западного спроса на русские товары. Немногочисленные русские города сделались по преимуществу военными и административными центрами<.. .>» (там же. С. 22).
26 Там же. С. 272.
27 Гаспаров М.Л. Из записных книжек // Гаспаров М.Л. Философия как нравственность. С. 252.
конкретные суммы если и назывались, то в нарядном антураже — обычно по поводу карточных проигрышей героев»28. Да и в жизни дворяне измеряли свое богатство не капиталом, а количеством крепостных душ.
Островский показал усиливающуюся власть денег. Впрочем, еще Гоголь в 11-й главе «Мертвых душ» от лица Чичикова заявил: «Кто ж теперь зевает на должности? — все приобретают». Но в «Ревизоре» Гоголя купцы, жаловавшиеся на городничего (т. е. начальника полиции), потом смиренно склоняются перед ним и сносят его брань. Характерны «те наименования, которые дает им городничий: "само-варники", "аршинники", "протобестии", "надувалы морские". Два первых термина не раз потом повторялись, как наиболее наглядные определения, что такое купцы»29. «Самоварники» — потому что чай был дорог (англичане его возили из Китая на кораблях вокруг почти всей Азии, всей Африки и всей Европы, фасовали и рассылали по европейским странам) и средством самоутверждения толстосума было выдуть целый самовар. В «Грозе» Дикой держится с городничим уже почти снисходительно. «Городничий и стал ему говорить: "Послушай, говорит, Савёл Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!"» Это фактически просьба уставшего от докуки человека. Дикой ее не удовлетворяет. «Дядюшка ваш, — рассказывает Кулигин Борису, — потрепал городничего по плечу, да и говорит: "Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами об таких пустяках разговаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: недоплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, а у меня из этого тысячи составляются, так оно мне и хорошо!"» (д. 1, явл. 3). Городничий привычно «тыкает» простолюдину, но уже зовет его уважительно по имени-отчеству и ничего не может с ним сделать, купец же наряду с официально положенным обращением к штаб-офицеру—«ваше высокоблагородие» — использует фамильярный жест. Позже в комедии «Лес» (1871) «помещица Гурмыжская еще говорила купцу Восьмибратову "ты", хотя звала уже по имени-отчеству — Иваном Петровичем. Спустя десятилетия Любовь Андреевна Раневская обращалась к купцу Лопахину из крепостных ее отца, купившему вишневый сад на сруб, и на "вы", и по имени-отчеству»30. В последнем случае важны и сближение сословий на рубеже XIX-XX вв., и более высокий культурный уровень Раневской по сравнению с Гурмыжской. Но в отношении денег перед купцами пасуют обе помещицы.
28 Вайль П., Генис А. Родная речь. Уроки изящной словесности. М., 1991. С. 108.
29 Бурышкин П.А. Москва купеческая. С. 51.
30 Канторович В. «Ты» и «вы» // Канторович В. История инженера Ганьшина. Очерки. М., 1976. С. 229.
Однако в «Грозе» конкретная сумма названа единственный раз и притом незначительная — это те десять рублей, что не пожертвовал на общественное дело Дикой (миллион, который рассчитывает получить от англичан Кулигин за изобретение перпетуум-мобиле, — в точном смысле слова химера). Противопоставляются вообще богатые и вообще бедные, и то далеко не во всем. «Борис, любовник Катерины, зависим потому, что беден. Вероятно, это на самом деле так, но подобный вывод был бы недобросовестной модернизацией. Автор показывает Бориса не бедным, а слабым», — справедливо отмечают П. Вайль и А. Генис, но тут же неверно добавляют: «Не денег, а силы духа ему не хватает, чтобы защитить свою любовь»31. Если, уезжая их Калинова по распоряжению дяди, он восклицает: «Эх, кабы сила!» — то это вовсе не упрек самому себе в слабоволии (хотя он слабоволен; только в сцене прощания с Катериной это выражается иначе — в том, что он при ней, смертельно страдающей, говорит о своих страданиях), ведь предыдущие его слова обвиняют других, можно сказать, всех, без конкретизации: «Злодеи вы! Изверги!» (д. 5, явл. 3). Точно так же Кулигин после самоубийства Катерины, в отличие от Тихона, обвиняющего одну лишь свою мать32, фактически причисляет к безбожникам и преступникам не только мать и сына Кабановых, но и весь город Калинов с его «жестокими нравами», символизирующий «темное царство» в целом: «Вот вам ваша Катерина. Делайте с ней что хотите! Тело ее здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша: она теперь перед судией, который милосерднее вас!» (д. 5, явл. 7). Это один из трех публичных и тем более тяжелых для ханжи Кабанихи ударов (а не двух33) наряду с покаянием Катерины при всех и бунтом ранее всегда покорного сына.
Борис понимает, что наследство бабушки дядя ему не отдаст. «И все-таки он ведет себя так, как будто материально зависит от
31 Вайль П., Генис А. Родная речь. Уроки изящной словесности. С. 108.
32 См.: ЖуравлеваА.И., МакеевМ.С. Александр Николаевич Островский. С. 5152. Этот факт корректирует сделанный на основе формально-количественной методики вывод этнолога: «Безусловным лидером общения выступает главная героиня пьесы, Катерина Кабанова (479 реплик), за ней с большим отрывом следует Тихон Кабанов (248 реплик), Марфа Кабанова (225 реплик), Варвара Кабанова (218 реплик), Кулигин (205 реплик), Борис (197 реплик) <...>. Из этого подсчета становится ясно, что утвердившееся в литературоведении мнение о Катерине и Тихоне, как бессловесных, пассивных, страдающих жертвах «темного царства» не должно сбить с толку этнолога. Количественный подсчет и качественный анализ текста говорит о том, что эти персонажи умеют за себя постоять, и настроены весьма позитивно. <.> Любопытно, что «подкаблучник» Тихон набирает практически равное количество отрицательных реплик с известным всему Калинову «ругателем» Диким. «Тихоня» Тихон на поверку оказывается человеком ярко окрашенного негативно-депрессивного психологического типа» (Клишина О.С. Методология этнологического исследования художественных текстов. М., 2010. С. 69, 70).
33 См.: Журавлева А.И., Макеев М.С. Александр Николаевич Островский. С. 48-49, 55.
Дикого или обязан ему подчиняться как старшему в семье»34. Он сравнительно интеллигентен и совестлив, а в Москве у родственников покойной матери (вряд ли богатой, если она, дворянка, вышла за необразованного купца из провинции) осталась сестра, которой причитается часть наследства бабушки. Не только ради себя, но и ради нее он сносит всё в доме Дикого, ведь и добрые родственники-дворяне, и сестра-сирота могли бы его упрекнуть в том, что он вопреки завещанию бабушки не был «почтителен» к дяде (д. 1, явл. 3). А когда раскрыта тайна их с Катериной любви, чувство страшной вины испытывает не только она, но и он. Да и не может он ее увезти с собой в Сибирь, что даже она смутно понимает. С этой мыслью у нее «не связано никаких особых надежд (никакого сравнения с той настойчивостью, которую она проявляла, прощаясь с Тихоном)»35. Но дело не только в ее неверии в возможность еще какой-то радости36. Муж хочет или не хочет, но имеет право куда-либо везти жену. Любовник чужой жены такого права не имеет и будет с ней задержан на первой же почтовой станции. Кудряш с Варварой — другое дело: любой пьяный батюшка недорого возьмет с лихого Вани (у которого денег вряд ли больше, чем у Бориса), после чего молодая жена — фактически его (а не матери) освященная в церкви собственность. Так что трагедия Катерины и Бориса отнюдь не сводится к их собственным переживаниям. Против незаконной любви действительно все и всё включая закон, установленный и обществом, и церковью. Один лишь истинный, а не ханжеский христианин Кулигин считает, что не небесным милосердным судией.
Борис, по-видимому, и не желает оставаться в Калинове после скандала, вдалеке ему будет легче. Правда, прощаясь с Катериной, в ответ на просьбу взять ее с собой он говорит: «Нельзя мне, Катя. Не по своей я воле еду: дядя посылает, уж и лошади готовы<...>». Но всего лишь после одной ее реплики — а он, конечно, понимает, что
34 Там же. С. 43. Опять-таки небесспорна чисто количественная методика этнолога, при которой получается, что «наиболее позитивно настроены (имеют положительные реплики): Катерина (111 реплик), Тихон (83 реплики), Борис (74 реплики), Варвара (61 реплика), Кулигин (41 реплика) <...>. В процентном отношении, пропорция изменяется: энергичнее и бодрее всех настроен Борис (37,5%), молодой и не связанный узами брака герой пьесы, приезжий в этом волжском городе, за ним следуют Тихон (33%), Варвара (28%), Катерина (23%), Кулигин (20%) <...>» (Кли-шина О.С. Методология этнологического исследования художественных текстов. С. 69-70).
35 Журавлева А.И., Макеев М.С. Александр Николаевич Островский. С. 49. «Вопреки распространенному в литературоведении мнению, Катерина привязана к мужу больше, чем принято считать: 27% ее реплик, обращенных к мужу — положительные, а 33% — нейтральные, и оно (так. — С. К.) более уравновешенное, чем с любимым ею Борисом» (Клишина О.С. Методология этнологического исследования художественных текстов. С. 71).
36 См.: Журавлева А.И., Макеев М.С. Александр Николаевич Островский. С. 49.
ей еще хуже, чем ему, — в словах Бориса возникает видимое противоречие: «Что обо мне-то толковать! Я вольная птица. Ты-то как? Что свекровь-то?» (д. 5, явл. 3). Да, он тоже несвободен, но все-таки не так, как она. Ведь и жена Дикого столь же бесправна. «Какой приказчик, работник, слуга Дикого может быть столько загнан, забит, отрешен от своей личности, как его жена? <.> Слуги и приказчики, — писал Добролюбов, — связаны только материально, людским образом; они могут оставить самодура тотчас, как найдут себе другое место. Жена, по господствующим понятиям, связана с ним неразрывно, духовно, посредством таинства; что бы муж ни делал, она должна ему повиноваться и разделять с ним его бессмысленную жизнь»37.
Насилие Дикого над детьми покойного брата и своими домашними, Кабанихи над Катериной и Тихоном — типично феодальное насилие, «внеэкономическое принуждение», согласно марксизму. «Да я, маменька, и не хочу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить!» (д. 1, явл. 5) — говорит Тихон Кабанихе, даром что только и мечтает вырваться хоть на минуту к Дикому, а еще лучше — подальше, в Москву. Катерина умоляет его не уезжать. «Нельзя, Катя. Коли маменька посылает, как же я не поеду!» (д. 2, явл. 4)— оправдывается он, пока скрывая, что сам хочет уехать еще больше. По его мнению, аргумент «маменька посылает» — и для Катерины наиболее сильный. Между тем как купец он сам хозяин и от маменьки ни в коем случае материально не зависит. «Купеческие дети и неотделенные братья, а также жены купцов принадлежали к купечеству (были записаны на одно свидетельство). Купеческие вдовы и сироты сохраняли это право, но без права занятий торговлей. Достигшие совершеннолетия купеческие дети должны были при отделении вновь записываться в гильдию на отдельное свидетельство <.. .>»38. Тихон, конечно, достиг совершеннолетия и самому Дикому пусть младший, но приятель и собутыльник. А маменьке покорен до конца пьесы, когда все-таки и он бунтует.
С точки зрения личностного и даже государственного сознания нерассуждающая покорность Диким и Кабанихам бессмысленна. Можно поставить на место и Савела Прокофьевича. Гусар-то на перевозе его обругал, и тот сорвал злость только на привыкших к покорности домашних. Из разговора Кудряша и Бориса нельзя понять, был гусар офицером или нижним чином, но второй вариант (менее вероятный) был бы более показателен для социальной психологии, воплощенной в Диком. Солдат — «государев человек», он служит Отечеству, а не собственному карману, как купец, и потому с ним
37 Добролюбов Н.А. Русские классики. Избранные литературно-критические статьи. М., 1970 («Литературные памятники»). С. 278.
38 Раскин Д.И. Исторические реалии российской государственности и русского гражданского общества в XIX веке. С. 699.
страшно связываться, хотя Дикой никак не зависит ни от него, ни даже от офицера39. Тут и психология хама: он хамит безответным и пасует перед тем, кто решается ответить, как смелый Ваня Кудряш. Будь таких побольше, Савелу Прокофьевичу в темном уголке и бока бы намяли. «А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался». Но Кудряш — исключение. Например, честный, но робкий Кулигин унижается перед Диким (от которого в отличие от Кудряша не зависит) и покоряется ему: «С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть» (д. 1, явл. 1). Это — слабость врожденной деликатности.
Впрочем, еще одна узда на Дикого есть, притом духовная, религиозная (хотя Кабаниха его и осуждает за неблагочестивое поведение)40. Иногда и самодур вспоминает, что все люди — братья во Христе. Именно ханже Кабанихе он рассказывает, как он однажды согрешил и потом каялся: «О посту как-то, о великом, я говел, а тут нелегкая и подсунь мужичонка; за деньгами пришел, дрова возил. И принесло ж его на грех-то в такое время! Согрешил-таки: изругал, так изругал, что лучше требовать нельзя, чуть не прибил. Вот оно, какое сердце-то у меня! После прощенья просил, в ноги кланялся, право, так. Истинно тебе говорю, мужику в ноги кланялся. Вот до чего меня сердце доводит: тут на дворе, в грязи ему и кланялся; при всех ему кланялся» (д. 3, сц. 1, явл. 2). Это самоуничижение паче гордости. Не вовремя мужичонка Савёла Прокофьевича во грех вогнал. А пришел бы не «в такое время», он бы и не вспомнил об этом обычном для него случае. Рассказывает же о нем потому, что и мерзавец, бывает, хочет выглядеть хорошим.
Еще одно напоминание о том, что для христианина социальное неравенство не должно иметь значения, — разговор двух гуляющих при виде изображенной на стене галереи геенны огненной. Туда, как поясняет второй, едут «всякого звания люди. <.> И всякого чину» (д. 4, явл. 1). Но странницы и убогие, якобы самые благочестивые, представлены у Островского критически и комично. «Островский, не любивший суеверий и ханжеских проявлений религиозности, всегда упоминает о странниках и блаженных в иронических тонах <.> (см. особенно "На всякого мудреца довольно простоты", сцены в доме Турусиной). Непосредственно же на сцену такую типичную странницу Островский вывел один раз — в "Грозе". <.> Феклуша
39 В XVIII веке военные обходились с купцами совсем бесцеремонно. В.О. Ключевский писал в статье «Императрица Екатерина II (1729-1796)» о Комиссии по составлению проекта нового Уложения: «Депутатские наказы жаловались на отсутствие или непрочность первичных основ общежития и требовали, например, чтобы военные не били купечества и платили за забранные у него товары» (Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. Т. V. М., 1989. С. 330).
40 См.: Журавлева А.И., Макеев М.С. Александр Николаевич Островский. С. 54.
не участвует в действии, не связана непосредственно с фабулой, но значение этого образа в пьесе весьма существенно. Во-первых, <...> она важнейший персонаж для характеристики среды в целом и Кабанихи, в частности, вообще для создания образа Калинова. Во-вторых, ее диалог с Кабанихой очень важен для понимания отношения Кабанихи к миру, для уяснения присущего ей трагического чувства крушения ее мира»41. Но это ее собственный, внутренний «трагизм», в отличие от реального трагизма положения, в котором оказалась Катерина, — «антагонистка трагической героини не вызывает зрительского сочувствия»42. Мировоззрение и Феклуши, и Кабанихи — вполне средневековое, домостроевское. Но у последней оно уже превратилось в ханжество, которое в глазах первой — «бла-а-лепие!» (д. 1, явл. 3).
Что было в Средние века? «Общественные идеалы, как и все общественные системы, которые могло вообразить себе сознание той поры, мыслились как реализованные в каком-либо географически приуроченном пункте. <.> С этим связано особое отношение к путешественнику и путешествию: длительное путешествие увеличивает святость человека»43. Но Феклуша, «по своей немощи, далеко не ходила» и только «слыхать — много слыхала» (д. 2, явл. 1). Впрочем, на рубеже 1850-1860-х годов странничество и нищенство, когда человек живет грошовым подаянием, а также и привычка подавать по мелочи вообще уже не воспринимаются, как в былые времена. Современник писал о нищих и побирающихся: «Тут, растягиваясь в бесконечную черную вереницу, идут монахи и монахини, сбирающие
41 Там же. С. 52-53. Почти точно заключение О.С. Клишиной: «В этой драме нет однозначного разведения на представителей "темного" и "светлого" царств — все герои одинаково несчастны». Далее автор излишне категорично обобщает: «В своих несчастьях герои склонны обвинять себя, не ища виноватых за пределами своего круга общения». Но заключение верное: «Патриархальное общество испытывает глубочайший кризис, который виден в умонастроениях его основных представителей — Дикого и Кабанихи» (Клишина О.С. Методология этнологического исследования художественных текстов. С. 74). Отчасти к образу Марфы Игнатьевны применимы слова Маркса о трагедии старого миропорядка из введения в книгу «К критике гегелевской философии права» (1843-1844): «Трагической была история старого порядка, пока он был существующей испокон веку властью мира, свобода же, напротив, была идеей, осенявшей отдельных лиц, — другими словами, пока старый порядок сам верил, и должен был верить, в свою правомерность. Покуда ancien régime, как существующий миропорядок, боролся с миром, еще только нарождающимся, на стороне этого ancien régime стояло не личное, а всемирно-историческое заблуждение. Поэтому его гибель и была трагической» (Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 1. М., 1955. С. 418).
42 Журавлева А.И., Макеев М.С. Александр Николаевич Островский. С. 55.
43 Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Т. I. Таллинн, 1992. С. 408. Для Д.С. Лихачева в этой статье 1965 г. был важен «вывод: представления географические и этические. находились в связи друг с другом» (ЛихачевД.С. Поэтика древнерусской литературы. 2-е изд., доп. Л., 1971. С. 395).
на построение обители, мужики, бабы на построение церквей — и все они с кружками, с тарелками, с книгами, завернутыми в пелены, и т. п. Тут же идут странники и странницы, сбирающие на дорогу ко Гробу Господню, к [святым] Соловецким, к Тихону Преподобному и пр., и пр. <...> В этой массе нищих отстаивается вся наша грязь, невидная на поверхности жизни; здесь все злые соки, таящиеся в обществе, являются уже организующими элементами; здесь поэтому вырабатываются самые представительные личности, и сюда, наконец, сбирается всё, чему в своекорыстном, тупеньком обществе не удалось найти ни цели, ни пути»44. Феклуша подозревает в воровстве себе подобную, говоря Глаше: «А вы, девушка, за убогой-то присматривайте, не стянула б чего». И в этом подозрении, как выясняется из ответа Глаши, нет ничего необычного: «Кто вас разберет, все вы друг на друга клеплете, что вам ладно-то не живется? Уж у нас ли, кажется, вам, странным, не житье, а вы все ссоритесь да перекоряетесь; греха-то вы не боитесь». Обычной служанке есть в чем упрекнуть паломницу к святым местам. А та утверждает свою «жизнь такую праведную» даже и с грехами: «<...> вас, простых людей, каждого один враг смущает, а к нам, к странным людям, к кому шесть, к кому двенадцать приставлено; вот и надобно их всех побороть. Трудно, милая девушка!» (д. 2, явл. 1).
Как ни хорошо страннице в доме Кабановых, но поживиться за счет других она тоже непрочь. «Пойду я, милая девушка, по купечеству поброжу: не будет ли чего на бедность» (там же), — говорит Феклуша. Многие купцы охотно подавали копеечку нищенствовавшим ради спасения своей души. На самом деле это развращало тех и других. «Копеечная милостыня гибельна как для нищих, так и для тех, кто ее подает. Редко человеческое достоинство унижается до такой степени, чтоб хладнокровно протягивалась рука за милостынею, чтоб, выпрашивая подаяние, человек не чувствовал мучительной боли унижения. Но какова же эта боль, когда нищий видит, что богач вместо оказания помощи подаёт копеечку. Но мало-помалу вечное моление, вечное выпрашивание обращаются в привычку, и наконец человек падает окончательно. В то же самое время милостыня не меньше унижает и самого подающего ее <...>. А потому, если человек легко может оподлеть в нищенстве, то еще легче подлеют люди среди ежедневной милостыни»45. Действительно, образ Феклуши важен для понимания образа Кабанихи.
В средневековом сознании «те или иные земли воспринимаются как земли праведные или грешные»46. Город Калинов для Феклуши, конечно, — земля праведная, а для Кулигина — город жестоких
44 Прыжов И. Нищие и юродивые на Руси. С. 86-87.
45 Там же. С. 104-105.
46 Лотман Ю.М. Указ. соч. С. 407.
нравов. Этот контраст восприятий по-театральному заострен. На всю структуру «Грозы» и ее конфликт повлиял фольклор47, обычно не претендующий на реалистичность изображения жизни; к фольклору близка символика пьесы. Город Калинов представлен как замкнутый мирок (как раз показателен разговор Феклуши с Глашей), но и в сказке всё принадлежит сугубо сказочному миру. Злодеи в сказках олицетворяют враждебные герою силы. И здесь самодуры — не непосредственные виновники гибели Катерины, но их представления о мире враждебны вообще всему светлому, радостному. Все безобразия Дикого, как пишет А.И. Журавлева, — чудаческие, нелепые, а его перебранка с Кабаниной, за которой следует угощение, — как будто сценка с лешим и ведьмой48. Они выступают только орудиями «темного царства». Будь они добрыми, трагедия Катерины не исчезла бы. Но развязка в пьесе, по мнению исследовательницы, более литературная (как в повествовательной прозе), чем театральная49. И тем более она не сказочная. «В русской сказке сопротивление среды почти отсутствует»50 и сюжеты завершаются счастливо. Катерина сама плоть от плоти калиновского тесного мира и вырваться из него не может при всем ее вольнолюбии, выражающемся в фантастическом стремлении взлететь, как птица, над волжскими просторами. «Я давно вижу, что вам воли хочется» (д. 1, явл. 5), — говорит Кабаниха не только о ней, но и о Тихоне. В «Заметках о русском» Д.С. Лихачев на вопрос о том, чем отличается воля от свободы, отвечал так: «Тем, что воля вольная — это свобода, соединенная с простором, с ничем не прегражденным пространством. А понятие тоски, напротив, соединено с понятием тесноты, лишением человека пространства. Притеснять человека — это прежде всего лишать его пространства, теснить. Вздох русской женщины: "Ох, тошненько мне!" Это не только означает, что ей плохо, но, что ей тесно, — некуда деваться»51.
47 См.: Журавлева А.И. Драматургия А.Н. Островского. С. 51.
48 У Марфы Игнатьевны «общение наиболее негативно окрашено — Кабаниха произносит 156 ругательных реплик, 50 нейтральных и всего 19 положительных. <.> Как яркий представитель «темного царства» Дикой имеет весьма специфическое общение <...> — 123 реплики <,> из них 10 (8%) положительных, 35 (28%) нейтральных, 78 (63%) отрицательных. Он самый агрессивный из всех персонажей пьесы. Его общение резко ограничено, при этом, он умудряется ругаться и браниться даже наедине с собой (8 реплик <...>)» (Клишина О.С. Методология этнологического исследования художественных текстов. С. 71, 73).
49 См.: ЖуравлеваА.И., МакеевМ.С. Александр Николаевич Островский. С. 52. О «Грозе» не скажешь, как о бытовых сказках: «Их финалы, как правило, неожиданны и очень интересны» (Лазутин С.Г. Поэтика русского фольклора. М., 1981. С. 18).
50 Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. С. 386. Название города Калинова может ассоциироваться с названием сказки «Бой на Калиновом мосту», но, разумеется, никакого победного «боя» в «Грозе» не может быть.
51 Лихачев Д.С. Избранное. Мысли о жизни, истории, культуре. М., 2006. С. 153.
Как напоминает А.М. Панченко, «в "Сказании об Индийском царстве" (этот памятник, созданный в форме послания царя-пресвитера Иоанна, появился в русской версии не позднее XIV в.)» перечисляются разные диковинные существа, в том числе люди с песьими головами. «Но верило ли средневековье в реальность царства пресвитера Иоанна? Безусловно верило. Иначе не понять, почему на поиски этого царства время от времени отправлялись почтенные и по-тогдашнему ученые люди»52. На иконах с песьей головой изображался святой Христофор. Однако устное предание, восходящее к старинной рукописи, при сохранении веры в земли с диковинными существами изменило с XIV в. к XIX их оценки на противоположные. Теперь непривычное, чудесное воспринимается негативно. Как отмечал Ю.М. Лотман, «в "Сказании о Индийском царстве" "люди пол пса да пол человека" живут именно в праведной (= чужой, диковинной) земле»53, а у Островского Феклуша признает только свое, привычное. На вопрос Глаши: «Отчего ж так, с песьими?» — она однозначно и уверенно отвечает: «За неверность» (д. 2, явл. 1). О таких людях странница сообщает сразу после рассказа о землях, где по неправедному закону суд творят салтаны Махнут турецкий и Махнут персидский. Элемент реальной географии тут уже присутствует.
Как и пространство, время в средневековом сознании ценностно, это не «пустая», «нейтральная» протяженность, независимая от наполняющих его событий. «Отсюда качественная определенность времени, которое могло быть "добрым" и "дурным", сакральным и мирским»54. Ход времени отнюдь не исключал стабильности бытия; история понималась «как смена событий, а не как изменение уклада жизни»55. Но все-таки прошлое, настоящее и будущее различались, и именно в ценностном отношении. Для средневекового сознания, как и для современного обыденного, характерна идеализация прошлого, которое установило традиционный образ жизни. «Пессимистическое понимание современности было широко популярно в средние века: лучшие, самые счастливые времена в жизни человечества далеко позади, в обстановке морального упадка приближается конец света. <...> В средние века было распространено убеждение, что всякое изменение неизбежно ведет к упадку»56. В XIX в. даже самым невежественным и косным57 людям нельзя было не видеть изменений,
52 Панченко А.М. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984. С. 99.
53 Лотман Ю.М. Указ. соч. С. 410.
54 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. 2-е изд., испр. и доп. М., 1984. С. 163.
55 ЛихачевД.С. Поэтика древнерусской литературы. С. 279.
56 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. С. 133, 135.
57 «"Косность" была равновелика церковному идеалу благообразия, благолепия и благочиния. Это слово приобрело пейоративный оттенок не раньше середины
хотя воспринимались они по-прежнему мистически: в паровозе легче было признать огненного змия, чем машину, — образ откровенно апокалиптический. «Последние времена, матушка Марфа Игнатьевна, последние, по всем приметам последние» (д. 3, сц. 1, явл. 1), — подчеркнуто пророчит Феклуша в разговоре с Кабанихой, не встречая возражений. Обе ожидают худшего. Так что далеко не только бегство Варвары из дома, самоубийство не имеющей сил дальше так жить Катерины и финальный «бунт» робкого Тихона предвещают в «Грозе» гибель «темного царства».
Итак, Островский показал внутрисословный конфликт, а точнее, конфликт надсословный и надклассовый, но в высшей степени исторически значимый. Это конфликт индивидуально-личностного и родового начал, «прощание с идеалами "доличностной" цельности, которой больше нет в мире»: произошел «разлом в патриархальном сознании русского человека»58. В «Грозе» показано (как говорилось выше, достаточно условно) место, как бы являющееся квинтэссенцией отживающего мира. Среди персонажей «нет никого, кто не принадлежал бы к калиновскому миру. Бойкие и кроткие, властные и подначальные, купцы и конторщики, странница и даже старая сумасшедшая барыня, пророчащая всем адские муки, — все они вращаются в сфере понятий и представлений замкнутого патриархального мира. Не только темные калиновские обыватели, но и Кулигин <.> тоже плоть от плоти калиновского мира» 59. Даже образованный Борис подчиняется его законам. Он с самого начала настроен «пораженчески»: «Загнан, забит, а тут еще сдуру-то влюбляться вздумал. Да в кого! В женщину, с которой даже и поговорить-то никогда не удастся» (д. 1, явл. 4). Чем не Средние века, в которые если и влюблялись, то обычно только на расстоянии, за одну красоту лица (о которой и твердит полусумасшедшая барыня), не имея никакого представления о личности? Когда же бойкая Варвара устроила Катерине и Борису свидание, он совсем не деликатно сваливает вину за недопустимое действие на любимую: «Вы сами велели мне прийти. <.> Лучше б мне не видать вас!» И снова — после ее слов «Ну как же ты не загубил меня, коли я, бросивши дом, ночью иду к тебе» — столь же неделикатно: «Ваша воля была на то», — а после того как она напомнила, что они не в равных условиях («Да, тебе хорошо, ты вольный казак, а я!..»), только и мог, что пообещать не разбалтывать о случившемся, хотя это было бы и не в его интересах: «Никто и не узнает про нашу
XVII в., когда стало цениться новое, то, чего не бывало прежде <...>» (Панченко А.М. Русская культура в канун петровских реформ. С. 6).
58 Журавлева А.И., Макеев М.С. Александр Николаевич Островский. С. 10.
59 Там же. С. 40-41. Н.С. Трубецкой писал, что при «смене одной культуры другой, качественно от нее отличной, <...> смена эта неизбежно сопровождалась стадией прохождения через полосу бескультурности <...>» (ТрубецкойН.С. История. Культура. Язык. С. 345).
любовь. Неужели же я тебя не пожалею!» (д. 3, сц. 2, явл. 3). Чем это не Варварино «шито да крыто»? А Варвара — порождение Калинова, хоть и сбежала из него.
На фоне предшествующего творчества в «Грозе» Островский «дает нечто принципиально новое и в изображении, и, главное, в оценке патриархальных купеческих отношений. Мощное отрицание застоя, гнета неподвижного старого быта — новое по сравнению с москвитянинским периодом. А появление светлого начала, настоящей героини из народной среды — новое по сравнению с натуральной школой и с начальным периодом деятельности самого Островского»60. Мир Калинова все-таки не универсален. В родительском доме Катерины, с точки зрения Варвары, было «то же самое», что у них. «Да здесь все как будто из-под неволи», — возражает беспокойная, мятущаяся жена Тихона Кабанова. Там «была "воля", совершенно не вступавшая в противоречия с веками сложившимся укладом замкнутой жизни, весь круг которой ограничен домашней работой и религиозными мечтаниями. Это мир, в котором человеку не приходит в голову противопоставить себя общему, поскольку он еще и не отделяет себя от этой общности. А потому и нет здесь насилия, принуждения»61. Пробудившееся в Катерине в доме Кабановых смутное, поначалу совершенно непонятное ей чувство — не только любовное. Это и «просыпающееся чувство личности»62. Оно в существовавших условиях не могло не погубить беззащитную женщину. Катерина была плотью от плоти «темного царства», но не смогла с ним примириться. И Добролюбов верно предугадал в этой гибели пролог гибели самого «темного царства».
У купцов с деловой хваткой, которые в «Грозе» не показаны, развившееся чувство личности породило буржуазный индивидуализм и хищничество. Тогда-то драматургия Островского и приобрела антибуржуазный характер, о котором еще и помину нет в пьесе 1859 г. Со временем значительная часть капиталистов цивилизовалась, даже облагородилась. По этой части позднего российского купечества и судил П.А. Бурышкин о достоверности изображения купцов во всей русской литературе.
Таким образом, конфликт в «Грозе» относится к области исторический психологии, а не чисто социальных отношений. Но эти отношения тоже изображены, причем с очень тонкими нюансами в речи и поведении персонажей. Например, Тихон перед отъездом целуется не только с матерью, женой (бросившейся к нему на шею), сестрой, но и со служанкой Глашей (д. 2, явл. 5). Даже Кабаниха не видит в этом ничего зазорного. Постоянно живущая в доме девушка при па-
60 Журавлева А.И., Макеев М.С. Александр Николаевич Островский. С. 39.
61 Там же. С. 44.
62 Там же. С. 45.
триархальных отношениях — почти член семьи, правда, нисколько не почитаемый. Кулигин униженно называет Дикого не только по имени-отчеству, но и с распространившимся обращением к богатым купцам «ваше степенство» (д. 4, явл. 2) — оно не было официальным, предписанным, но возникло в речи по аналогии с обращениями к дворянам типа «ваше благородие», «ваше сиятельство» и т.д. В ответ Дикой «тыкает» пожилому человеку — в самом начале пьесы он говорит, что пятьдесят лет глядит на заволжские красоты, позже Кабаниха называет его стариком (д. 4, явл. 5) — и грубо ругает его, хотя сам, возможно, моложе, раз у него дочери пока еще подростки (д. 1, явл. 1). Для Кулигина и молодой Борис — «вы» и «сударь», но воспитанный в Москве Борис тоже обращается к нему на «вы», однако по фамилии, без «сударя» или имени-отчества, которое остается читателю вообще неизвестным, а неотесанный Тихон, к которому Кулигин обращается так же («вы», «сударь»), — и на «ты», правда, со снисходительным «братец» и «брат», когда нужна его помощь (д. 5, явл. 1), — молодые купцы уже усвоили у Диких их хамскую манеру, и смирение перед маменькой тут ни при чем. Для странницы Феклу-ши Кабаниха — «матушка Марфа Игнатьевна» (д. 3, сц. 1, явл. 1), хотя неизвестно, кто из них старше, а женщину, у которой ни кола ни двора, никто не назовет иначе чем по имени, но все-таки не просто Феклой, а с ханжески «ласкательным» уменьшительным суффиксом. Даже служанка Глаша говорит ей «ты». Тихон отцом не является, но Глаша обращается к нему со словами «Тихон Иваныч, батюшка!» и просто «батюшка» (д. 5, явл. 1). Борис тоже молод и вдобавок небогат, но он родственник хозяина, и Кудряш, даром что Дикого не жалует, называет его племянника на «вы» и по имени-отчеству. У того для молодого мелкого служащего, разумеется, — «ты» и «Ваня» (д. 3, сц. 2, явл. 2): все-таки близкий знакомый, ближе, чем Кулигин, которого величать по имени-отчеству даже для воспитанного сына купца и дворянки было бы слишком.
«Без сомнения, «вы» при обращении к одному лицу появилось в результате социального расслоения. В первобытном обществе, а также в патриархальном родовом строе эта форма зародиться не могла. Позже простолюдин стал обращаться на «вы» к вельможе, дворянину, чиновнику, вообще ко всякому барину, подчеркивая тем самым свое ничтожество (он — один человек, а барин стоит многих). Разумеется, он слышал в ответ "ты"»63. В «Грозе» патриархальное общество находится в стадии разложения, отсюда и достаточно разные формы обращения персонажей друг к другу. Но все-таки патриархальные нормы поведения еще крепки, и ничего нет ненормального в том, что два гуляющих горожанина, пожилой и молодой, обходятся вза-
63 Канторович В. «Ты» и «вы». С. 226.
имным «ты». Кулигин тоже беспрекословно сносит «ты» от Кудряша. Бывающий в Москве (будто бы приобщающийся к культуре) и распластывающийся перед маменькой Тихон зовет ее на «вы». Варвара вообще избегает разговаривать с матерью, а про себя обращается к ней на «ты»: «Не уважишь тебя, как же!», «Нашла место наставления читать» (д. 1, явл. 5). Но непосредственная Катерина, видимо, знает только «ты»: она так открыто обращается и к Кабанихе, и сразу к Борису. Тот поначалу ей «выкает», но попозже и он переходит на «ты». Варвара, когда угадывает, кого любит Катерина, произносит имя-отчество. Но это просто чтобы не было сомнений, что угадала, какой Борис. Варвара вообще непочтительна, и, втравляя Бориса в любовную историю, она сразу говорит ему «ты» (Катерина только в сцене признания называет «Бориса Григорьевича», просто «Борис» звучало бы слишком интимно). Глаша и та на вопрос Бориса: «Не у вас ли дядя?» — отвечает: «У нас. Тебе нужно, что ль, его?» (д. 3, сц. 1, явл. 3). С какой стати ей уважать бедного родственника чужого хозяина? Правда, она к Борису может относиться и положительно, как к Феклуше, а к Катерине — отрицательно, как и к «кровным» Кабановым. В целом Глаша настроена критически к тем, кто социально выше ее. «Она негативно оценивает своих хозяев (Катерину — 100% негативных реплик, Тихона — 100% негативных реплик), спокойно говорит только с Феклушей (12 нейтральных реплик — 74%), да и то иногда переругивается. Хорошо отзывается она только о Борисе и Феклуше (2 реплики — 13%), к последней обращается и с нейтральными репликами. Хуже всех Глаша оценивает Тихона и Катерину, упускает из своего внимания только Варвару, которую, видно, вообще не воспринимает как полноправного члена семьи Кабановых. Она ругает Дикого и недолюбливает Кабаниху»64.
Как видим, Островский с помощью форм обращения и разного рода реплик дает четкие социальные и психологические характеристики даже второстепенным персонажам, а вместе с тем утверждает и углубляет главную художественную идею «Грозы» — о происходящем на глазах разрушении старого патриархального уклада жизни.
Список литературы
Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 1991.
Вайль Петр, Генис Александр. Родная речь. Уроки изящной словесности.
М., 1991.
Гаспаров М.Л. Филология как нравственность. Статьи, интервью, заметки.
М., 2012.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. 2-е изд., испр. и доп. М.,
1984.
64 Клишина О.С. Методология этнологического исследования художественных текстов.С. 74.
Добролюбов Н.А. Луч света в темном царстве // Добролюбов Н.А. Русские классики. Избранные литературно-критические статьи. М., 1970 («Литературные памятники»). Журавлева А.И. Драматургия А.Н. Островского: Учебное пособие к спецкурсу. М., 1974.
Журавлева А.И., Макеев М.С. Александр Николаевич Островский. 2-е изд. М., 1998.
Исдейл Чарльз Дж. Наполеоновские войны / Пер. с англ. яз. Д.Я. Мовшович. Ростов-н/Д, 1997.
Каторович В. «Ты» и «вы» // Канторович В. История инженера Ганьшина. Очерки. М., 1976.
Клишина О.С. Методология этнологического исследования художественных текстов. М., 2010.
Клишина О.С. Методология этнологического исследования художественных текстов (на примере творчества А.Н. Островского, Н.С. Лескова и А.П. Чехова): Автореф. дисс. ... докт. ист. наук. М., 2013. Ключевский В.О. Императрица Екатерина II (1729-1796) // Ключевский В.О.
Сочинения: В 9 т. Т. V. М., 1989. Костомаров Н.И., Забелин И.Е. О жизни, быте и нравах русского народа. М., 1996.
Кузнецов Ф. Родословная нашей идеи. Традиции русских революционных
демократов и современность. М., 1986. ЛихачевД.С. Избранное. Мысли о жизни, истории, культуре. М., 2006. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. 2-е изд., доп. Л., 1971. Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Т. I. Таллинн,
1992.
Маркс К. К критике гегелевской философии права. Введение // Маркс К.
и Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 1. М., 1955. Пайпс Р. Россия при старом режиме / Пер. с англ. В. Козловского. М.,
1993.
Панченко А.М. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984. Прыжов Иван. Нищие и юродивые на Руси: Нищие на святой Руси. Двадцать шесть московских лжепророков, лжеюродивых, дур и дураков. СПб., 2008.
Раскин Д.И. Исторические реалии российской государственности и русского гражданского общества в XIX веке // Из истории русской культуры. Т. V (XIX век). М., 2000. Русский и западноевропейский классицизм. Проза. М., 1982. Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995. ФедосюкЮ. Москва в кольце Садовых. М., 1983.
Сведения об авторе: Кормилов Сергей Иванович, докт. филол. наук, профессор кафедры истории русской литературы ХХ века филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: profkormilov@ mail.ru
