CC BY
55
Национализм, идентичность, политика на постсоветском пространстве
Эмиль ПАНН
Исторический фатализм в эпоху безвременья
Мировая история полна примеров так называемых "reverse waves" (обратных волн) или эпох попятных движений, политической реакции, «безвременья»1. В такие эпохи массовое и элитарное сознание утрачивают, по разным причинам, интерес к идеям развития и прогресса. Взамен этого идеологи предлагают разные версии исторического фатализма — представлений об истории человечества или отдельной страны как нескончаемого «бега по кругу». В современной России подобные идеи весьма распространены, поэтому основной задачей статьи является анализ причин их появления и популярности, а также теоретическая экспертиза гносеологического потенциала таких идей, их адекватности реальным процессам, происходящим в обществе. Выводы автора в данной статье опираются в том числе и на материалы исследования: «Этнополитическая проблематика в российской блогосфере» (2012-2013 гг.)
«Охранители» и «Отчаявшиеся»
Российская блогосфера как будто бы тотально поражена болезнью дежавю. Многим кажется, что «так уже было»: наше настоящее — это повторение какого-то прошлого отрезка российской истории. Одним видится 1937 год; другим — время «столыпинских галстуков» 1905-1906 гг., а третьим — эпоха после разгрома декабристов 1825 г. Стихи поэтов первой половины XIX в. о «мундирах голубых» и «послушном им народе» напоминают лозунги с плакатов демонстрантов на маршах оппозиции 2011-2012 гг. Явно выраженные признаки эпох, уже ушедших и повторяющихся, периодов политической реакции подталкивает к восприя-
1 См.: Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце XX века. М.: РОССПЭН, 2003.
тию проблем России сквозь призму концепции Past Dependency (или «исторической колеи). У этой концепции есть различные версии, но чаще всего в российской политической философии они объясняют многовековую устойчивость в России политических систем авторитарного типа культурной, цивилизационной предопределенностью российского пути. Все концепции этого цикла представляют собой набор постулатов о культурной преемственности норм и ценностей народа России (при этом остается непонятным. идет ли речь в той или иной концепции обо всех жителях страны или только о ее этническом большинстве).
Существенные различия между разными версиями концепций культурной предопределенности «бега по кругу» проявляются не столько в системе доказательств их справедливости, сколько в политической и шире — мировоззренческой — мотивации таких интеллектуальных конструкций. По этому признаку можно выделить два основных класса апологетов идеи исторического фатализма. Одних мы назовем «охранителями», других — «отчаявшимися».
«Охранители» — это известный в российской историографии термин, используемый как минимум с 1830-х годов для характеристики консервативной идеологии апологетов сложившегося политического режима. Чаще всего «охранители» выполняют социальный заказ власти на самосохранение в условиях, когда в обществе проявляются или только назревает рост оппозиционных движений. Цель самосохранения диктует разнообразные формы обоснования недопустимости политической модернизации, в том числе и за счет ссылок на ее мистическую и культурною предопределенность. Нынешнее идеологическое ополчение российской власти,
например, члены «Изборского клуба» (М. Леонтьев, М. Шевченко, А. Дугин, Н. Стариков, В. Аверьянов, А. Проханов, Д. Рогозин) по политическому происхождению стоят в одном ряду со своими историческими предшественниками.
Периоды подавления оппозиционных сил (эпохи политической реакции) всегда порождали своих идеологов, порой весьма ярких. В России во времена Николая I был заметен Фаддей (урожденный Ян Тадеуш) Булгарин, знаменитейший перебежчик из либералов-республиканцев в лагерь консерваторов-мракобесов. Его отступничество было тотальным, он последовательно отказывался от своих первоначальных идентичностей — этнической (поляк-шляхтич стал русским), религиозной (из католиков обратился в православие), политической — потомственный республиканец из семьи революционера, сосланного в Сибирь, и сам воевавший за эти идеалы под знаменами Наполеона, стал радикальным монархистом, агентом III отделения, отмеченным лично царем. История, в том числе и современная российская, дает немало примеров подобного перерождения и избыточного усердия неофитов, доказывающих таким образом другим и себе верность новой вере, этничности или политической идее. Вошли в российскую историю не перебежчики, а последовательные и агрессивные консерваторы. Во времена Александра III это были прежде всего К. Победоносцев и М. Катков, а в советскую эпоху, пожалуй, самым известным и самым последовательным представителем этой плеяды был М. Суслов.
Мы еще остановимся на том, можно ли назвать устойчивость этого типа идеологов культурной традицией, а пока отметим одну существенную особенность охранителей «путинского призыва», отличающую их от предшественников. Консерваторы времен династии Романовых доказывали незыблемость самодержавия, исходя из универсальных закономерностей монархического правления. Советская идеология демонстрировала уверенность в универсальном, всемирном характере перехода всех стран к коммунизму. И только нынешний политический истеблишмент отказывается от нормативных универсальных оценок России. По их мнению, у нее «особый путь», «своя колея», поскольку Россия — это особая цивилизация. Это идеология изгоев, признающих свое отставание и смирившихся с ним, но ищущих психологической компенсации в сентенциях типа «виноград зелен».
Совершенно иная мотивация у второй из перечисленных категорий защитников идеи «неизменной России». Эти люди хотели бы вырваться из «исторической колеи», но отчаялись это сделать. «Отчаявшиеся», как правило, считают себя представителями иной, более высокой цивилизации, которых случайные исторические ветры занесли в страну с чужой культурой, «страну рабов». Наиболее рельефно эту позицию изложил историк Ю. Афанасьев1. Похожие идеи разделяет режиссер А. Конча-ловский — автор цикла телевизионных передач под общим названием: «Культура — это судьба». К этой же категории я отношу и публициста Л. Радзиховского. После травли со стороны «воинствующих либералов» он с особым упорством защищает идею неистребимости «русской бюрократической матрицы», которая «в ходе очередного кризиса перезагружается (ценой мгновенного распада Государства) — а потом новые чиновники опять самодержавно царят на просторах новой Родины»2.
«Отчаявшиеся» и «охранители» отличаются друг от друга своей мотивацией объяснения неизбывности авторитаризма в России. Однако по своим политическим последствиям оба подхода тождественны, поскольку почти в равной мере содействуют самосохранению нынешнего политического режима.
Есть сходство между двумя ветвями идеологов неизменной России и в их объяснении механизмов, обусловливающих ее исторический «бег по кругу». Так или иначе они сводятся к идее закрепления культурных норм в менталитете народа (опять же непонятно, какая социальная общность стоит за термином «народ») через межпоколенное наследование. Примерно так это описывает культуролог либерального направления И. Яковенко: «Ментальность возникает в процессе цивилизационного синтеза и далее наследуется из поколения в поколение... задача изменения ментальных оснований связана с прерыванием социокультурной преемственности»3. Во многом аналогичные объяснения сходства исторических коллизий в истории России дает известный идеолог импер-ско-консервативного лагеря А. Дугин, выдвигающий на первый план историческую тради-
1 Афанасьев Ю. Мы - не рабы? (Исторический бег на месте: особый путь России) // Новая газета. 5 мая 2008.
2 Радзиховский Л. Фальшстарт. «У России сильнейший иммунитет...» - ttp://www.rg.ru/2012/12/04/falstart.html
3 Яковенко И. Что делать?// Новая газета, от 16 марта 2012 - http:// www.novayagazeta.ru/arts/51633.html
цию, процесс культурного наследования1. И, на мой взгляд, в обоих случаях мы сталкиваемся с упрощенными и иллюзорными представлениями о роли культурного наследования в историческом процессе. Далеко не всегда исторически сходные явления связаны механизмом наследования. Так, М. А. Суслов был очень похож на К. П. Победоносцева не только по своей политической роли и по характеру завзятого консерватора, но даже и по внешнему облику. Однако это не означает, что советский идеолог был хоть в каком-то отношении (в кровным или в духовным) наследником или преемником обер-прокурора Священного синода. Их сходство могло быть обусловлено вовсе не наследованием, а воспроизводством в новых условиях старых культурных черт.
Преемственность и воспроизводство: о границах культурного детерминизма. Термин «традиция» восходит к глаголу tradere, означающему «передавать». Первоначально этот термин использовался для обозначения всякой передачи, а затем в большей мере стал обозначать передачу культурного опыта — умений, навыков, обычаев и др. Исторически границы семантического поля понятия «традиции» расширялась, однако и поныне они жестко указывают на основное качественное отличие всего того, что можно подвести под это понятие: «традиция» — это межпоколенная передача, трансляция культурной информации. Философ М. А. Розов нашел удачное толкование сущности традиции, сравнив ее с «социальной эстафетой» и определив как воспроизведение человеческого поведения или деятельности по непосредственным образцам2. Народная традиция — это не только непосредственная, но и контактная передача культурной информации: человеку не просто показывают образцы, его еще учат ими пользоваться. И, наконец, традиция как социальная эстафета невозможна без социального контроля (системы санкций и поощрений), которые препятствуют отклонению транслируемых норм от канона. Народная традиция (в отличие от традиций в сфере высокой культуры) выполняет функции неформального социального регулирования в обществе.
Из определения понятно, что не всякий устойчивый стереотип поведения может быть
1 Дугин А. Евразийский путь как национальная идея. Доступно в Интернете - http://evrazia.org/modules.php?name=News&file=article&s id=1324
2 Розов М.А. Теория социальных эстафет и проблемы эпистемологии. // Москва.: И-т философии РАН, 2008.
назван традицией. Если люди зимой кутаются, а летом снимают с себя лишние одежды, то это не традиция, это можно назвать рефлексами, в данном случае — условными рефлексами, определенными академиком И. Павловым как реакции, приобретаемые организмом в процессе индивидуального развития на основе «жизненного опыта». Ситуативные приспособление к среде не требуют обучения, следования образцам и их передачи. Это справедливо как для биологических, так и для социальных рефлексов. Купеческая жена 24-летняя Катерина Измайлова, жила скучно, как пишет Н. Лесков, дальше городишка Мценска Орловской губернии не ездила, не знала ни Шекспира, ни описанной им высокородной английской леди Макбет. Измайлова ей не подражала, не перенимала ее поведения в качестве канона и ни в каком смысле не могла быть ее наследницей. Тем не менее, ее поведение во много напоминало действия и мотивацию как исторического персонажа (леди Макбет, известной из средневековых английских хроник), так и героини драмы В. Шекспира.
Однотипные проявления человеческого поведения — любовь и измены, преданность и коварство — все это возникало у разных народов, не связанных друг с другом и не подражавших друг другу, не использующих непосредственных образцов, но действовавших однотипно в похожих жизненных ситуациях. По этой же причине почти однотипно проявляются в разных странах мира законы Паркинсона, описывающие шаблоны бюрократического поведения. Однотипны в своих главнейших признаках последствия урбанизации и социальных революций. Диктаторы во всем мире и в разные времена однотипно видели в революциях лишь происки внешних врагов, приписывая революциям сугубо подражательный характер и тем самым отрицая наличие внутренних причин для социального взрыва в данной стране или регионе.
Различать традиционные явления, возникающие в результате целенаправленной передачи «социальной эстафеты», и рефлекторные, вызванные сходством условий адаптации человека, так же важно, как в медицине различать природу болезни. Есть заболевания генетические, передающиеся по наследству, но есть и профессиональные, в которых носителем болезнетворных явлений выступает не сам человек и его генотип, а среда обитания: угольные шахты с их пылью или ядерные полигоны с их радиацией. Такая сепарация явлений важна и в социально-культурной сфере. Выделяя тради-
ционные и адаптационные явления, мы характеризуем одно из универсальных направлений исторических перемен, а именно: ослабление роли диахронных культурных трансляций, поскольку исторически становится все труднее обеспечить бесперебойную работу «социальной эстафеты». Исторически уменьшается роль неформального социального контроля, который при благоприятных условиях замещается контролем формальным, правовым, хотя, как показывает мировой опыт, в том числе и российский, такое замещение не всегда происходит последовательно. Повсеместно, хоть и в разной мере, возрастает уровень индивидуализации человеческого поведения и его сопротивления навязываемым традиционным канонам. Одним из самых универсальных факторов, ослабляющих механизмы «социальной эстафеты», выступает индивидуальная территориальная мобильность, которая подвергает эрозии традиционные групповые отношения.
Огромное количество исторических обстоятельств привели к тому, что в урбанизированных районах России, в которых сконцентрировано большинство населения страны, процесс ослабления традиционности происходит интенсивнее, чем во многих других странах. Все современные сравнительные исследования с участием России убедительно показывают, что большинство российского населения характеризуется чрезвычайно высокими показателями атомизации общества, и, соответственно, низкими показателями почти всех форм традиционной групповой самоидентификации1.
Мне уже не раз приходилось писать о крайне слабой сохранности традиционных отношений в среде большей части городского населения России2. Именно избыточный уровень разрушения традиционных социальных отношений и традиционных культурных норм у большинства населения страны представляет проблему для российской модернизации: новации быстро воспринимаются, но не закрепляются, не становятся традициями, а слабые групповые связи препятствуют формированию институтов гражданского обществ в России.
1 МагунВ., МагунА. Ощущение связи со страной и гордость за ее достижения: российские данные в контексте международных// Россияне и поляки на рубеже веков. Опыт сравнительного исследования социальных идентификаций (1998-2002 гг.) / Сост. Е. Н. Данилова, О. Обе-ремко, В. А. Ядов. - СПб: Издательство РХГА. 2006. С. 1-42
2 Паин Э. Общество без традиций перед вызовами современности// Россия в глобальной политике. 2008, №3. С.8-26. Он же. Ценности модерна в стране и мире // Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов / Под ред. И.М. Клямкина. М.: Новое издательство. 2011. С. 118-191.
Проявления традиционности все еще весьма заметны у народов Северного Кавказа, но и здесь мы зачастую имеем дело не с непрерывной социальной эстафетой, а с реконструкцией традиционных норм, с такими явлениями, которые Э. Хобсбаум назвал «изобретенные традиции». Так он называл инновации, переодетые в традицию3. На Северном Кавказе современным примером «изобретенной традиции» может служить салафизм. Это новшество, которое выдает себя за глубинную религиозную традицию, набирает популярность в большинстве регионов России, исторически связанных с исламом, и особенно в Дагестане. Впрочем, не только здесь.
Современный исламский фундаментализм — это вовсе не традиция. Известные мусульманские теологи (например, Фетхулла Гюлен) утверждают, что современный политически ангажированный исламский фундаментализм не традиционен, напротив, это новое изобретение, во многом искажающее основу ислама4. Но ведь и современный молодежный русский национализм и русский же православный фундаментализм, в наибольшей мере присущий жителям двух крупнейших городов России, тоже лишь на первый взгляд кажется проявлениям традиционализма, а на самом деле является типичным молодежным бунтарством, но выряженным в форму традиций для придания легитимности инновационному поведению. Такая маскировка протестных новаций — весьма распространенный феномен, характерный для эпохи «безвременья», когда старые нормы поведения надоели до нестерпи-мости, а новые еще не выкристаллизовались. В современных условиях в качестве традиций чаще всего воспринимаются не столько аутентичные трансляции прошлого опыта, сколько его интерпретации. Это то, что известный методолог исторической науки Пьер Нора назвал «воображаемым прошлым», конструктом, полученным на основе отбора исторических фактов.5
Применительно к большинству населения России справедливо, на мой взгляд, утверждение о том, что влияние исторической культуры
3 The Invention of Tradition // E.J. Hobsbawm, T.O. Ranger (eds.). Cambridge: N.Y.: Cambridge University Press, 1983.
4 Gulen M. Fethullah. In True Islam, Terror Does Not Exist // Terror and Suicide Attacks: An Islamic Perspective. Ergun Capan (ed.). New Jersey: The Light Inc., 2004.
5 Nora P. Between Memory and History: Les Lieux de Memoire // History and Memory in African - American Culture / Ed. G. Farbe, R. O'Meally. N.Y., Oxford, 1994. P. 289.
в большей мере определяется не столько традициями, сколько их отсутствием, не столько накопленным опытом, сколько отсутствующим.
Бедность и однообразие культурного опыта в политической и правовой сфере приводят к тому, что именно здесь в большой мере действует механизм «избегания неопределенности», поэтому новации появляются, но плохо приживаются, значительную роль играют сложившиеся модели адаптации к слабо изменяющимся условиям внешней среды: географической, экономической и социально-политической.
Адаптация к среде и адаптация среды: о границах экономического детерминизма. Сохранность и воспроизводство фундаментальных черт российских условий жизни, прежде всего, экономики, основанной на торговле ресурсами и имперском порядке, воспроизводят и поведенческие стереотипы. Почему сатира Салтыкова—Щедрина воспринимается как наблюдения нашего современника? Да потому, что как торговала Россия сырьем при Петре I, так и торгует, только вместо леса и пеньки продает нефть и газ; как сажали государи воевод и губернаторов «на кормление», так и сажают. Вот и воспроизводятся нравы города Глупова.
Экономические факторы многое объясняют в устойчивости некоторых особенностей политических систем, исторически бытовавших в России. В то же время абсолютизация этих факторов способна породить еще один тип мифологемы о вечном и непрерывном беге России по замкнутому историческому кругу. В этом отношении поучительна концепция российского социолога Симона Кордонского.
По его представлению, Россия — не рыночное, а ресурсное государство, в котором главная функция власти (как бы она не называлась: царская, советская, «российская демократическая») состоит, прежде всего, в централизованном распределении ресурсов и контроле за ними. Именно в этом Кордонский видит источник цикличности в истории России, предлагая своеобразный маятник развития: от репрессий к депрессии и обратно1.
Государство стремится к концентрации ресурсов в своих руках. Такая концентрация повышает неэффективность экономики. Ее пытаются победить еще большей централизацией и репрессиями, но тем самым усугубляют проблему. После этого наступает кризис ресурсного государства и новый цикл развития — децентра-
1 Кордонский. С. Ресурсное государство: реконструкция прошлого// http://www.liberal.ru/articles/cat/1290
лизация распределения, ведущая к депрессии, которая, по мнению Кордонского, связана с тем, что государство слабеет. При этом ресурсы приватизируются, но эффективность производства не растет, поскольку происходит все то же распределение ресурсов, только на более низких, локальных уровнях. Государственные репрессии стихают, но возрастает уровень преступности, которую Кордонский рассматривает как еще более страшный тип репрессий — против конкурентов, против сограждан. Итак, депрессия — это хаос, ведущий к новой централизации и новым же государственным репрессиям в целях восстановления государственного контроля над распределением ресурсов.
Ресурсное государство в условиях России воспроизводит, по С. Кордонскому, и имперский порядок. В чем отличие империи от другого типа организации жизни в странах с исторически сложившимися ареалами расселения разных этнических групп — федерации? Прежде всего в том, что империи управляются с помощью наместников, сатрапов, а основа федерации — самоуправление. Так вот, в рамках рассматриваемой концепции получается, что в ресурсном государстве территориальное управление неизбежно проходит циклы централизации — управление как вертикаль сатрапов, которые постепенно приватизируют территорию, превращаются в помещиков и фактически растаскивают страну на уделы. После этого воспроизводится очередной цикл усиления централизации, восстанавливается имперский характер2.
В этих схемах С. Кордонского есть солидная доля истины, но и в ней присутствует жесткий экономический детерминизм, который неизбежно упрощает реальные процессы, порой доводя их до карикатуры на реальность.
Мы рассматривали два типа детерминизма — культурный и экономический. Любопытно, что эти концепты существуют, как бы ни замечая друг друга. Если культурный детерминизм, абсолютизируя явления культурной трансляции и преемственности, не обращает внимания на процессы адаптации человеческого поведения к условиям среды, то экономический — полностью исключает фактор определенной автономности сознания, свободы воли и стремления к выбору. Между тем, роль политической воли в сочетании с другими обстоятельствами проявляется уже в том, что не-
2 Кордонский С. Россия. Поместная Федерация. Административно-территориальное деление России в «реальности» и «на самом деле». М.: Издательство «Европа», 2010.
которые бывшие части Российской империи перестали быть ресурсными и стали рыночными, выйдя из-под власти самодержавия. Вначале это сделали Польша и Финляндия, затем государства Балтии. Эти страны показывают, что можно вырваться из замкнутого исторического круга, сойти с принудительной «российской колеи». Их пример указывает на то, что фактор ресурсной экономики вторичен по отношению к факторам конструируемым, политическим и, прежде всего, к конструкции политической системы. К такому же выводу можно прийти и на основе анализа российской истории.
«Реформы Александра II, — пишут А. Ахи-езер, И. Клямкин и И. Яковенко, — были в ту эпоху самыми радикальными в мире»1 Это был, по мнению этих авторов, «прыжок через тысячелетия». Отмена крепостного права, земские выборные учреждения, судебная реформа, военная реформа, создавшая впервые всесословную российскую армию и многие другие дали громадный толчок экономическому и социальному развитию. Беспрецедентные темпы урбанизации, проявившиеся после реформ, привели к быстрой (избыточно быстрой) ломке крестьянских традиций. Однако все это не затронуло основ самодержавного строя. Это проявилось, прежде всего, в категорическом отказе царя от введения конституции, даже в форме ограниченной конституционной монархии. Царь не намерен был делиться властью и имел институциональные возможности сохранения абсолютизма. Отказ от введения конституции — важнейшей стороны реформ, знаменующих переход от средневековья к новому времени, был источником появления последующих радикальных несистемных настроений в обществе, вплоть до развития терроризма. И в дальнейшем в развитии России вовсе не специфика ее ресурсной экономики и не особенности культурного естества россиян обусловливали цикличность реформ и контрреформ в стране. В основе таких колебаний лежало столкновение абсолютной свободы воли самодержавной власти (монарха или олигархических группировок) при невозможности мирного, легального и свободного волеизъявления тех социальных слоев, которые тяготились неограниченной властью самодержавия. Примерно так рассматривают истоки исторических колебаний между реформами и контрреформами или репрессиями и депрессиями и авторы упомянутой мной монографии об истории России. И, что особенно
1 Ахиезер А, Клямкин И, Яковенко И. История России: конец или новое начало. М.: Фонд либеральная миссия, 2013, с. 261.
важно, они отмечают исторически нарастающую остроту и разрушительность этой коллизии2. На мой взгляд, в перспективе это может привести к полному переходу России от одной исторической траектории развития к принципиально иной, близкой к странам с более высоким, чем в России, уровнем самоорганизации общества на основе правовой гражданской культуры. Но пока в России доминируют механизмы внешнего управления, при котором политический истеблишмент имеет огромные возможности использовать целый арсенал инструментов для самосохранения.
Управляемое самосохранение. Знаменитая фраза лорда Эктона: «Всякая власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно» стала тривиальной, но все еще хорошо объясняющей ситуацию в ряде стран, в том числе и в России последних лет. Нарушение правовых норм в деле Ходорковского-Лебедева в начале 2000-х гг. не вызвало большого осуждения на Западе, а в России так и вовсе было поддержано большинством жителей, выступавшим за самое жесткое наказание богачей-олигархов. Даже вестернизированные слои российского общества рассматривали это дело как частный случай, всего лишь сигнал для бизнесменов быть более послушными власти и спокойно приняли этот сигнал, посчитав себя в безопасности, но при этом не учли возможности раскручивания маховика репрессивной политики. Между тем механизм эскалации правового произвола был запущен в полной мере после некоторой кратковременной активизации политической оппозиции.
Начиная с весны 2012 г., суды буквально штампуют обвинительные приговоры по де-факто политическим делам: дело Pussy Riot, уголовное преследование рядовых участников митингов на Болотной площади 6 мая 2013 г., обвинения против всех организаторов этих митингов, будь то либерал А. Навальный, коммунист С. Удальцов или националист К. Крылов.
Репрессии распространились и на интернет, который российские власти посчитали одним из основных виновников распространения западных идей «цветных революций». По закону «О защите детей от вредной информации» в список запрещенных сайтов без решения суда включаются сайты с пропагандой суицида, наркотиков и детской порнографией. Однако закон составлен таким образом, что власти на местах сами могут определять что такое «вред-
2 Там же, с. 256-257.
ная информация» и привлекать за ее распространение к уголовной ответственности всех. Таким образом был включен механизм расправы с политическими оппонентами. В последнее время сформировалось несколько видов репрессивных действий властей в Интернете. Прежде всего это так называемый «государственный троллинг». Спецслужбы России нанимают сотни и даже тысячи платных агентов для работы в социальных сетях (они получили название «тролли»), задача которых состоит не столько в распространении информации, угодной властям, сколько в блокировании информации оппозиционеров, посредством дискредитации, травли и дезорганизации деятельности оппозиционных блогеров. Как пишет интернет-эксперт Валерий Лебедев: «Тролли организованы в структуры по десяткам, сотням и тысячам. Над ними стоят, соответственно, десятники, сотники и тысячники, которые контролируют задание, ведут учет и выплачивают троллям, как бы это назвать, гонорары или пособия за сочинение постов и размещение их в сети <...> По имеющимся сведениям расценки составляют 85 рублей (2,5 доллара) за пост. Лимит на посты — десять штук в день. Это чтобы тролль не слишком повторялся, не засвечивался и не халтурил, ставя один и тот же пост в разных изданиях»1. С помощью таких троллей был дискредитирован, доведен до психического срыва и выдавлен из социальной сети один из самых популярных оппозиционных блогеров Рустем Адагамов2.
Еще одной формой государственных репрессий стал «спаминг» — автоматизированная рассылка спама. Как стало известно газете «Коммерсант» прокремлевская организация «Молодая гвардия Единой России» готовится запустить систему, которая автоматизирует рассылку политического спама в социальных сетях. Площадкой должен стать сайт ka-2.ru, проходящий сейчас тестовые испытания. С этой площадки должно происходить «замусоривание спамом тех тем, которые продвигает оппозиция»,— рассказал собеседник «Ъ» («Коммерсанта») в московском штабе «Молодой гвардии Единой России». Впервые с применением этой технологии столкнулся независимый кандидат в депутаты госсовета Татарстана Раушан Вали-уллин во время предвыборной кампании осенью 2012 года3.
1 Лебедев В. Государевы тролли.- http://www.lebed.com/2013/art6137. htm
2 Блогер Рустем Адагамов закрыл свои аккаунты в Facebook и Twitter. Подробнее:http://kommersant.ru/doc/2106388?NodesID=7
3 Перепрошивка сети // "Коммерсантъ", № 7 (5038), 17.01.2013- http:// kommersant.ru/doc/2106191
Закон никогда не был почитаем в России, ныне же он рассматривается властью исключительно как принадлежащий только ей инструмент управления. По мысли российских властей закон должны соблюдать граждане, а для властей он не создает никаких ограничений и трактуется произвольно, как власти удобно и полезно в зависимости от изменяющихся обстоятельств. Этот подход заметен, например, при применении российской прокуратурой и судами статуса «иностранный агент» применительно к российским некоммерческим организации (НКО), получающим какие-либо денежные средства от иностранных граждан и организаций. Эта правовая норма появилась лишь 13 июля 2012 года, когда Госдума приняла поправки к закону «О некоммерческих организациях». Уже сами эти поправки и закон в целом подверглись серьезной критике со стороны российских и иностранных экспертов в области права4. Однако применение этого права Прокуратурой России вызывает еще больше нареканий. Так, российская прокуратура признала «иностранным агентом» истринскую благотворительную организацию помощи больным редкими заболеванием, крупнейшее российское историко-просветительское и правозащитное общество «Мемориал», организацию защиты военнослужащих «Комитет солдатских материей», ассоциацию адвокатов-правозащитников «Агору»; вынесла соответствующее предостережение независимой социологической службе «Левада-центр» и многим другим организациям. Между тем, даже в критикуемом законе об НКО специально оговорено, что «к политической деятельности не относится деятельность в области науки, культуры, искусства, здравоохранения, профилактики и охраны здоровья граждан, социальной поддержки и защиты граждан, защиты материнства и детства, поддержки инвалидов, пропаганды здорового образа жизни, физической культуры и спорта, защиты животного и растительного мира, благотворительная деятельность». Прокуратура России произвольно трактует этот закон и называет политической любую деятельность, ко-
4 С критикой закона выступил Совет при президенте по правам человека, который счёл закон «совершенно избыточным и юридически бессмысленным». Комиссар Совета Европы по правам человека выразил озабоченность законом, которым был установлен статус иностранного агента. Комитет ООН против пыток призвал «внести изменения в законодательство, требующее от получающих финансирование из-за рубежа правозащитных организаций регистрироваться в качестве «иностранных агентов»». Одиннадцать российских НКО в связи с принятием закона в 2013 году обратились с жалобой в Европейский суд по правам человека.
торая может воздействовать на общественное мнение, а в качестве иностранного вознаграждения рассматриваются любые средства, полученные из-за рубежа, даже нобелевская премия. При таких условиях лишь небольшой рубеж отделяет российских граждан от того, чтобы любой из них мог быть объявлен иностранным агентом. Достаточно хоть раз получить вознаграждение от иностранной организации (даже в виде гранта или премии) и публично выступить с критикой власти, хотя бы за несвоевременный ремонт канализационных труб, и тебя могут признать иностранным агентом.
Нынешняя правовая политика России, особенно в отношении НКО, в большей мере, чем суды над конкретными персонами, вызвала критику российского руководства не только со стороны международных организаций, но и куда более значимых политических субъектов — глав государств и правительств стран большой восьмерки, а также и руководства Евросоюза. Однако сделанные на этот счет заявления не могут хоть как-то повлиять на ситуацию в нашей стране.
Россия, пожалуй, впервые за последние три века своего развития отказалась от стратегии догоняющей модернизации, которую она проводила, начиная со времен Петра I. Она перестала соревноваться с Западом. Российский истеблишмент, ориентированный только на самосохранение, признал свое отстающее положение в мире. И это значительно облегчило ее фактический переход к политике изоляции от Запада.
Еще несколько лет назад стратегические цели России по крайней мере формально были похожими на западные: модернизация, формирование правого государства, развитие демократии, пусть и специфической — «суверенной». Сейчас же эти цели исчезли из официального политического дискурса. Вместо них все больше говорят об «особом пути», «особой евразийской цивилизации», которая противостоит западной цивилизации и, прежде всего, англо-саксонской. Теоретики этой идеи, весьма близкой Кремлю, выдвигают в качестве главной задачи сохранение так называемого «цивилизационного суверенитета», который якобы выступает фундаментом суверенитета государственного. Вопрос о суверенитете активно обсуждался в связи с так называемым «делом Магнитского». Пресс-секретарь президента РФ Д. Песков подчеркивает, что Россия имеет право требовать невмешательства в свои дела извне, в силу чего так называемое «дело Магнитского» не должно обсуждаться где-то за ее пределами, и хвастливо добавляет: «Россия —
одна из немногих стран мира, которая может сказать — мы суверенное государство»1.
Поскольку российские власти находятся в полной уверенности в своей безнаказанности, то это провоцирует их на раскручивание антизападной истерии. Со времен «холодной войны» не было столь откровенного признания Запада и, прежде всего, США врагом России. Так, в апреле 2013 г. Костромской центр поддержки общественных инициатив был признан прокуратурой «иностранным агентом» только за то, что организовал встречу представителей общественности Костромы с официальным лицом, с политическим советником американского посольства. Наши исследования показали, что антизападная истерия западает в массовое сознание. В топ 10 самых популярных политических публикаций и телевизионных передач за
2012 год среди пользователей Рунета большинство посвящено внешней политике (так было только в советское время):
A.Фурсов: «Сирия дальний рубеж России» (с 4.06.2012 по 11.06.2012); он же. «Бьют по Сирии, а целятся в Россию!» (с 6.08.2012 по 13.08.2012).
B.Якименко о возможности повторения в России «Ливийского варианта» (с 22.08.2011 по 29.08.2011).
А.Дугин: «Армия сатаны атакует». О происках Запада в России (с 3.09.2012 по 10.09.2012).
А.Мамонтов. Фильм «Шпионский камень» (с 16.01.2012 по 23.01.2012), о сотрудничестве российских правозащитников с английской разведкой.
Серия статей, посвященная критике вступления России в ВТО.
Власти инициируют появление в масс-медия материалов о коварстве и враждебных по отношению к России происках Запада и поддерживают их распространение, подражая информационной политике Белоруссии и Ирана, Кубы и Венесуэлы. Нужно признать, что такая пропаганда дает результаты: образ западных стран сильно дискредитирован в массовом сознании. Уровень антиамериканских настроений рекордно высокий: по данным Фонда «Общественное мнение» 61% опрошенных в
2013 году считало США врагом России2.
1 Кремль против обсуждения «дела» Магнитского за пределами РФ. Официальный сайт партии «Единая Россия» http://er.ru/ news/2013/4/15/kreml-protiv-obsuzhdemya-dela-magmtskogo-za-predelami-rf/
2 Россия и Запад в общественном сознании. http://www.svoboda. org/content/transcript/24631636.html. См. также: Общественное мне-ние-2012. Ежегодник. Левада-центр, 2012, с.198 и с. 200.
Бедное разнообразие некреативного общества. Власть может быть репрессивной настолько, насколько ей это позволяет общество. Во все времена в России существовали группы людей, сопротивляющиеся массовому конформизму. Из числа таких нонконформистов формировались те слои российской элиты, которые возглавляли и проводили реформы в России на разных этапах ее развития. Исторически удельный вес нонконформистов теоретически должен возрастать под влиянием многих факторов, в том числе и под действием расширяющегося информационного и культурного взаимодействия стран глобального мира. Также по теоретическим расчетам должно возрастать в России разнообразие социальных групп, а вместе с ней и разнообразие реакций людей на однотипные импульсы, исходящие как от актуальной среды обитании, так и со стороны культурных традиций. Казалось бы, все это должно увеличивать социальный потенциал общества, повышать его относительный вес в политической системе. Однако в реальности мы сталкиваемся с весьма бедным разнообразием политических идентификаций внутри российского общества.
На основе анализа массовых интернет-сообществ и элитарных групп в блогосфере наша исследовательская команда пыталась определить политико-идеологический портрет современной России1. Вырисовались четыре узнаваемых «лица»: либеральное, левое, националистическое и провластное. Это те идеологические течения, которые проявились в России еще в начале XX в. и сохранились в исторической памяти, несмотря на более чем семидесятилетнюю монополию в СССР одной партии — коммунистов. Этому выводу не противоречит и другое предположение: в современной России проявились пока простейшие формы политической самоидентификации, характерные для любой страны мира на ранних этапах ее демократической культуры. Так или иначе, восстановившееся или только зародившееся идеологическое разделение российского общества весьма примитивно и аморфно. Правда, так оно выглядит лишь в массовом интернете («В Контакте»), в котором идеологическая направленность групп узнаваема уже по названию, вроде «Я русский», «Наша Родина — Советский Союз», «Коммуна» и т.п. В сетях же Facebook
1 Методика этого исследования под моим научным руководством, спонсируемого фондом «Либеральная миссия», описана в коллективной статье: Паин Э.А, Мохов С.В, Поляков Е.И, Простаков С.А, Федюнин СЮ. Этнополитические процессы в зеркале Рунета// Политическая наука 2013, № 1.С. 133-160.
и Twitter, в которых преобладают более образованные и идеологически изощренные пользователи, уровень разнообразия идеологических течений существенно выше.
Свое исследование мы начали с массового интернета, что позволило сосредоточиться на тех социальных феноменах, которые обычные опросы общественного мнения оставляют незамеченными. Анализ Рунета позволяет выделить не только сиюминутные оценки и настроения респондентов, но и устойчивые идеологические объединения, обладающие специфическим самосознанием и особым языком. Именно с составления словаря такого сообщества начиналось наше исследование, в ходе которого удалось выделить наиболее популярные и устойчивые тематики обсуждений в различных интернет-сообществах, а также ключевые, специфические для каждого из них аутентичные слова и семантико-смысловые конструкции их дискурсов.
Наибольшую группу в Рунете формально составляют сторонники действующей власти. Однако после детального изучения мы дали ей другое название — «материковая масса советских людей». Это те люди, которые всегда в большинстве и всегда составляют опору власти, даже если политический режим радикально изменяется. Сегодня они поддерживают партию «Единая Россия» и близкие ей партии, типа ЛДПР В. Жириновского, а также религиозные (православные) группировки. Но многие из этих людей в 1990-е годы поддерживали партию «Наш дом — Россия», созданную Б. Ельциным», а в свое время — и либералов Е. Гайдара и А. Чубайса. Конформизм — вот свойство, которое, прежде всего, отличает данное сообщество, использующее для самоописания в качестве главного признака словесную конструкцию «мы — большинство», или «мы как все». Единая инертная масса имперского, советского общества, являющаяся объектом манипуляций, диверсифицируется постепенно, крайне медленно и болезненно, но расслаивается. Это не так заметно в самой массовой социальной сети «В Контаке», а вот анализ Facebook и Twitter показал, что здесь уже во всех идеологических течениях появляются множество дробных элитарных ячеек, которые сильно усложняют, дробят идеолого-политические течения, хотя все же продолжают называть себя обобщенно «левыми» или «националистами»
Прежде всего изменения коснулись группы «левых». Именно в ней проявились совершенно новые для России течения, отчасти дока-
зывающие справедливость вывода Фрэнсиса Фокуямы о том, что левые (пока больше на Западе) ныне сменили основной объект любви и защиты. Их больше не интересует рабочий класс, обуржуазившийся и не нуждающийся в их поддержке. Они поддерживают сегодня колониальные народы, культурные меньшинства, ЛГБТ-группы и т.д. Мы видим и в России это гигантское различие между людьми, которые называют себя марксистами, левыми. Все они выступают вроде бы за идею эгалитаризма, социальной справедливости, но друг на друга ультра-ксенофобы из партии Г. Зюганова и защитники меньшинств «антифа», левые Pussy Riot и советские коммунисты, патриархальные бабушки, которые борются с теми, кого называют «кощунницами», совсем не похожи. Впрочем, «новые левые» и в Рунете численно составляют ничтожное меньшинство по сравнению со сторонниками коммунистов (КПРФ)
Очень серьезные перемены наблюдаются в группе националистов. «Русские националисты» рождались как группа, защищающая империю и самодержавие. Их политические представители, появившиеся в начале прошлого века («Черная сотня», «Союз русского народа»), были ультра-монархическими и имперскими. Ныне же мы видим нарастание в среде русских националистов антиимперских настроений, проявляющихся в лозунге «Долой Кавказ»! С этого начинаются расхождения русских националистов с властью, ставящей в качестве одной из главнейших своих задач сохранение империи. Антивластные настроения, которые усиливаются и разрастаются, проявляются не только в Петербурге и в Москве, но и на периферии. Причем в некоторых районах России, например, в Ставропольском крае, русский национализм выступает в качестве основной оппозиции власти.
Меньше перемен произошло в группе либералов. Кстати, и меньше различий заметно между массовой и элитарными группами. Можно выделить три основные особенности этой группы.
Первая: либеральное интернет-сообщество — самая атомизированная, разобщенная группа среди других. Это проявляется уже на уровне самоидентификации в силу отсутствия единого термина для самоопределения. Так, слово «либерал» по отношению к самим либералам употребляется довольно редко. Из специфических самоопределений можно назвать либо сугубо этические («мы — рукопожатные», а они «нерукопожатные»), либо такие негативные по своей природе самоназвания, как «анти-
селигер». Очень популярный, между прочим, термин.
Вторая особенность этого интернет-сообщества состоит в крайнем пессимизме в отношении реализации либерального политического сценария, как некоего европейского пути для России. Господствуют представления о том, что либералы — это меньшинство, которое существует в некоем враждебном социальном окружении среди народа с «рабским сознанием», поэтому это меньшинство обречено на поражение.
Из этого вытекает и третья особенность — эта группа, которая на протяжении всей российской истории поставляла обществу реформаторов, оказалась самой некреативной, она вообще не предлагает общей для страны повестки дня — единой программы действий. В лучшем случае делаются предложения только для «своих».
Исследование показало, что разделение общества на идеологические группы можно считать свершившимся фактом. Отчасти это позитивный сдвиг по сравнению с эпохой доминирования аморфной массы советских людей. Теперь тотальная мобилизация общества в мирных условиях исключена. Значительно меньше возможности манипуляции людьми. Однако у каждой медали есть и оборотная сторона. Международные сравнительные исследования интернет-сообществ показывают, что российское — самое раздробленное, его идеологические «кусты» слабо связаны друг с другом, умение разговаривать и договариваться так и не появилось. При всех различиях просматривается несколько признаков, общих для всех течений. Во-первых, негативная консолидация во всех группах превалирует. Так, для самоидентификации интернет-сообщества чаще используют негативные определения («мы — не они»), и объединяются только перед лицом общих врагов. Во-вторых, ни одна из идеологических групп, включая провластную, не выражает удовлетворенности текущим положением дел и нынешнюю власть оценивает в лучшем случае как меньшее из зол. В-третьих, во всех группах преобладает скепсис в отношении позитивных перемен. Мало кто верит, что у нас может стать лучше, и уж тем более, что скоро станет лучше. Сравнение массовой интернет-аудитории с элитарной показывает, что чем выше уровень интеллектуализма, тем больше проявляется критическое отношение к современным условиям, но при этом у всех групп впечатление бесперспективности. Одни не хотят перемен,
боятся их, другие хотят, но не верят в возможность благоприятных перемен. Для большинства групп настоящее безобразно, будущее бесперспективно. И это сущность того безвременья, о котором мы сегодня говорим.
Что нас ждет после конца «безвременья»?
Эпоха безвременья постепенно уходит. Это еще не очень заметно — как наступление утра зимой: пять часов утра в декабре мало отличаются от трех часов ночи, однако язык все-таки говорит нам, что одно — утро, а другое — ночь. И вот сейчас по ряду признаков уже можно угадывать приближение хмурого утра.
Фундаментом безвременья была политическая стабильность, пусть и застойная. В таких условиях большинство идеологических группировок оставались пассивными и могли позволить себе абстрактно размышлять на тему, а нужны ли им программы действий? Но это была шаткая конструкция, и стоило какой-то из ее частей проявить активность, как равновесие нарушилось. После серии митингов в 20112012 гг. включилась власть. Ее новую стратегию Владислав Сурков, бывший главный идеолог Кремля, назвал «долгожданной жесткостью», а политическая оппозиция (практически всех ее оттенков) — репрессиями1. Так или иначе, возникает цепная реакция — действие рождает противодействие. То, что Сурков назвал «однозначной победой» власти, может быть всего лишь естественным запаздыванием ответа оппозиционных сил на действия властей. В начале прошлого века этот ответ растянулся на 12 лет (между 1905 и 1917 годом), сегодня сроки способны сжиматься, а варианты «отдачи» — быть еще более непредсказуемыми. Оппозицию буквально провоцируют к росту напряжения: в 2010 году, когда футбольные фанаты вышли на Манежную площадь, Путин с ними встретился. Через год после целой серии многократно больших по численности митингов власть отказалась от диалога. Оппозиция, дескать, не конструктивная. Действительно, куда ей до футбольных фанатов. Но ведь и провласт-ные силы не получили успокоения. Напротив, именно они стали основными потребителями потока антизападной истерии. Мобилизовать с ее помощью население нельзя, не получается, а вот страхи и фобии возрастают, а это плохая опора для стабильности. К тому же все это происходит в условиях экономического спада.
1 Выступление Владислава Суркова в Лондонской школе экономики 1 мая 2013 г. // http://ria.ru/politics/20130501/935579012.html
Чтобы оценить, какой будет идеологическая палитра России в ближайшем будущем, стоит обратить внимание на способность к самоорганизации и объединению сторонников каждой из представленных групп. Когда все находится в становлении, эта способность очень важна. И в этом аспекте расстановка сил иная. Наибольшую способность и готовность к самоорганизации проявили левые и националисты. Заметно отстают провластные (их организовывают сверху). А наименьший интерес к самоорганизации у либералов. Соответственно, у них же самые безрадостные перспективы. Кроме того, в этом исследовании мы выделили тематические блоки дискуссий каждой из четырех групп — новости, самоорганизация, идеология, развлечения и так далее.
Идеология это то, чем интересуются в основном левые. Они рассуждают, что такое марксизм новый, что такое марксизм старый, что такое отчужденность, справедливость, интересы. На втором месте по этому пункту оказались русские националисты. Меньше всех идеологией интересуются российские либералы. У них лидирует блок «иное» — это та каша с гвоздями, которой даже названия не найти: личные фотографии, обсуждение книг, споры о киногероях и котиках... Собственно политический контент сведен к минимуму. Интерес к приватной жизни понятен, но обратите внимание: мы рассматривали политические интернет-сообщества. Справедливо заметить, что и на Западе сегодня либеральная идеология сравнительно размыта. Но почему? Потому что там основная либеральная идея — о главенстве прав человека — стала общим местом. Ею воспользовались почти все существующие партии. Либералам осталось бороться за частности. Однако у нас иная ситуация. Права человека в России ценностью не считаются. Более того, именно сейчас они подвергаются целенаправленной травле, постулируется мысль, что Запад использует идею прав человека для вмешательства во внутренние дела России. Казалось бы, в этих условиях именно либералы должны сплотиться под знаменем защиты прав человека, но, увы, и в этом лагере идут дискуссии (пусть и в иносказательной форме) о пользе соблюдения таких прав. Случается, что либералы (даже такие заметные, как Владимир Милов) предлагают с пониманием отнестись к призывам «Хватить кормить Кавказ!» и «считаться с устойчивыми стереотипами против «выходцев с Кавказа»». Уж какие тут права человека!
Идея гражданской нации, полтора века назад высказанная Э. Ренаном, в либеральном сообществе даже не упоминается. Непонятыми для идеологов российского либерализма остались и идея Э. Геллнера о нации как основе экономической и политической модернизации и мысль Данкворта Растоу о том, что национальное единство — главное предварительное условие для демократии. Народ может стать источником власти, однако сначала нужно договориться, кто же такой народ. Россия решила обойти ответ на этот щекотливый вопрос, в результате у нас ведутся споры между либералами-космополитами и этническими националистами — заранее тупиковые споры. И, наконец, главный грех современного русского либерализма — это склонность его сторонников к идее исторической предопределенности. В двух ее разновидностях. Во-первых, в пессимистической. В России, мол, сложилась такая авторитарная политическая культура, рабское сознание. «Плохой народ» не способен отказаться от «исторической памяти» и поддержать либеральный курс. Во-вторых, предопределенность сквозит и в натужно оптимистических выступлениях. Этот мотив преобладает на митингах, когда собравшихся убеждают, что исторический прогресс сам собой приведет Россию к торжеству свободы и демократии. Непонятно лишь, о каком масштабе истории идет речь — о веках, тысячелетиях? Если говорить о текущем историческом моменте, то он показывает, что победа из рук либералов ускользает. Положим, они многое сделали для того, чтобы внушить большинству населения святую ненависть к «партии жуликов и воров». Но вот публикуется список министров-миллионеров, охарактеризованных как сторонники экономического либерализма, и тут же в интернете появляется пост: «Хорошо устроились либерасты: сами воруют, а на Путина сваливают. Доверия к либералам нет».
Неструктурированные, расколотые, до-национальные общества в течение долгого времени оказываются во власти либо диктатур, либо толпы, и трудно оценить, какое из зол большее. В 1979 г. после свержения монархии в Иране к власти пришла исламская теократия. В 2011-2012 гг. после революций так называемой «арабской весны» в ряде арабских стран были свергнуты застойные диктатуры, но власть захватили идеологи исламского фундаментализма. В современной России в случае ослабления авторитарных тенденций и ускоренного роста нестабильности не исключено,
что претендентами на политическое лидерство станут совершенно новые силы — идеологические мутанты, возникшие из сочетания ксено-фобного национализма и левого социального популизма. Их появление вызвано запросом снизу. Наше исследование показало, что единственная идея, общая для массовой аудитории каждой из четырех групп,— это ксенофобия. Исламофобия, кавказофобия, мигрантофо-бия распространены даже среди либералов, а в других течениях они еще сильнее. Растет популярность идеи социальной справедливости. Согласно последним соцопросам, россияне все большее значение придают условиям жизни, комфорту и защищенности — по сравнению с тем же увеличением зарплаты. А власти, конечно, гораздо легче прибавить зарплату и индексировать пенсии, чем разбираться с ЖКХ. Назревает недовольство. Подстраиваясь под эту реальную повестку дня, националисты и левые мутируют. Самые активные ячейки слева и справа подхватывают лозунги друг друга, сливаясь в своеобразный национал-социализм российского разлива. В одном из информационных листков (партии «Воля», отнюдь не самой популярной, но весьма показательной) собраны все ударные лозунги: критика власти — «наша страна умирает. Ее убивают как раз те, кто должен «по должности» о ней заботиться — чиновники»; национализм: «народное движение «За Иванов!» — это значит в защиту коренного населения России против колонизации страны»; левая риторика против иностранной буржуазии: «заводы и предприятия за годы перестройки были отданы на откуп Западу, грабительство названо «приватизацией»». Подобные лозунги в современной России вполне перспективны. История в таких ситуациях, как сегодняшняя российская, предлагала два варианта сплочения граждан на общей платформе. Либо испанский сценарий — пакт Монклоа: когда разные политические силы после смерти генералиссимуса Ф. Франко объединились в неприятии диктатуры и выработали «дорожную карту» демократического транзита; либо сценарий эволюции Веймарской республики — от авторитаризма к диктатуре. Во втором случае, как мы помним, объединение происходило не за счет диалога и учета мнений оппонентов, а за счет уничтожения или выдавливания всех противников режима. Я не говорю, что в России невозможен первый сценарий. Однако опасность второго налицо: он гораздо проще и, если ничего не предпринимать, в силу исторической инерции может осуществиться именно он.
Выводы. Итак, на наш взгляд, все рассматриваемые вариации концепции исторического фатализма выглядят как иллюзорные, мнимые, неадекватные реальности. Они плохо объясняют причины устойчивости авторитарных элементов политической системы и в то же время сильно тормозят социально-политическое развитие стран. Такие конструкты проявляются в результате упрощенных представлений о механизмах исторической устойчивости культурных и социальных явлений и почти всегда связаны с дефектами восприятия перемен, которые порой кажутся проявлением прошлого.
Роль традиций — межпоколенной культурной преемственности и наследования — явно преувеличена при объяснении устойчивости в России элементов авторитаризма.
Большую роль в таком объяснении следовало бы отводить воспроизводству традиционных элементов экономического уклада «ресурсного государства» и архаичных институтов территориальной организации общества, сохраняющих заметные признаки империи. Все это, в свою очередь, обусловливает воспроизводство адекватных таким условиям форм массового социального поведения и сознания.
И все же наибольшую и все возрастающую роль в сохранении «российской колеи» и в создании в обществе иллюзии ее безальтернативности играют непосредственные и целенаправленные усилия политического истеблишмента по своему самосохранению. Эти усилия оказываются ре-
зультативными в условиях не просто пассивного, но и оцепеневшего общества и пока не проявившейся духовной элиты.
Сегодня на политическом поле активно играет только власть. Общество же парализовано самой ситуацией безвременья, при котором настоящее кажется безобразным, но и будущее бесперспективным. Длительное сохранение такой ситуации чрезвычайно опасно, прежде всего, в связи с возможностью появления на политическом поле новых радикальных несистемных политических сил, эксплуатирующих массовые стереотипы.
Используемые правящими силами инструменты самосохранения лишь кратковременно дают им желаемый результат — стабилизируют их политическую монополию. В перспективе же они ведут к накоплению тревожности, недоверия, недовольства у собственного электората. В условиях кризиса это обрекает обывателя на то, чтобы стать добычей радикальных популистских сил.
Так или иначе, политическая ситуация в России становится крайне неравновесной, и в таких условиях оценивать ее в терминах концепций «исторического бега по кругу», по крайней мере, неразумно.
Перед интеллектуалами стоит политически важный и творчески увлекательный вызов: разработать дорожную карту выхода из становящейся все опаснее российской исторической колеи — авторитаризма.
