CC BY
109НОВЫЕ ИМЕНА
И.Ю.Пшеничникова (МГУ) ИСТОРИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ Г.В.СВИРИДОВА
Родина не просто место на земле, где я ..произошел на свет от отца и матери, или где я «привык жить»; но то духовное место, где я родился духом и откуда я исхожу в моем жизненном творчестве. И если я считаю моей родиной — Россию, то это означает, что я по-русски люблю, созерцаю и думаю, по-русски пою и говорю; что я верю в духовные силы русского народа и принимаю его историческую судьбу своим инстинктом и своею волею. Его дух — мой дух; его судьба — моя судьба; его страдания — мое
горе; его расцвет — моя радость.
И.А.Ильин «Манифест Русского Движения»
Георгий Васильевич Свиридов — русский гений, который по-настоящему еще не оценен. Его творчество будет иметь огромное значение в грядущем возрождении русской
культуры.
Д. С. Лихачев.
Интерес к отечественной истории — коренная особенность русской мысли и всей русской культуры. Но это не столько научное исследование тех или иных событий прошлого или их художественное изображение, сколько в первую очередь раздумья. Тема России и ее истории стала вечной темой, связывающей самые разные эпохи. Она отражается на полотнах художников, в литературных и музыкальных произведениях, ей живет всякий русский по духу мыслитель. Поэтому исторические взгляды деятелей русской культуры — писателей, поэтов, философов — как неотъемлемая часть русской исторической мысли, издавна привлекают внимание историков самых разных школ.
Еще А.С.Хомяков писал: «ученость может обмануть, остроумие склоняет к парадоксам: чувство художника есть внутреннее чутье истины человеческой, которое ни обмануть, ни обмануться не может»1. Из историков одним из первых обратил на это внимание уже В.О.Ключевский. 6 июня 1880 года, в день открытия памятника А.С.Пушкину, он высказал, что «Пушкин был историком там, где не думал быть им и где часто не удается стать им настоящему историку»2. Позже, в речи памяти А.С.Пушкина он отмечает этот свойственный ему дар: «неуловимы источники и способы поэтического понимания, умеющего и вокруг себя подметить незаметное для простого глаза»3. Говоря о Пушкине, он подчеркивает, что его «необъятное протяжение поэтического голоса... расширялось необычайной восприимчивостью и гибкостью поэтического понимания, уменьем проникать в самые разнообразные людские положения, вживаться в чужую душу, всевозможные миросозерцания и настроения, в дух самых отдаленных друг от друга веков и самых несродных один другому народов»4. Но при этом «во всем складе его миросозерцания впервые обозначился духовный облик русского человека»5. Ключевский отмечает, что «Пушкин сам .видел народность писателя не в особенностях языка, не в выборе предметов из отечественной истории, а в особом образе мыслей и чувствований, принадлежащей исключительно какому-либо
1 Хомяков А.С. Записки о всемирной истории. Ч. I./ПСС. М., 1900. Т. V. С. 31.
2 Ключевский В.О. Речь, произнесенная в торжественном собрании Московского университета 6 июня 1880 г. в день открытия памятника Пушкину//Ключевский В.О. Исторические портреты. М., 1990. С. 394.
3 Ключевский В.О. Сочинения. М., 1959. Т. VIII. Исследования, рецензии, речи (1890-1905). С. 310.
4 Там же.
5 Там же. С. 312.
народу»6. Как сказал историк в другом месте, «физиономия русского народа с его образом мыслей и чувствований и отразилась образно и внятно в поэзии Пушкина»7.
В советское время на эту тему много писал Л.В.Черепнин8. «Было время, — говорит он, — когда предметом историографии считались лишь труды так называемых академических историков, т. е. специалистов-профессионалов, профессоров университетов, работников академических и других научных учреждений. Но этот этап уже пройден нашей отечественной историографией»9. В своей работе Черепнин анализирует историческое мировоззрение Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого, Достоевского и других русских писателей и поэтов, демонстрируя всю важность этого направления: «какую бы общественную функцию ни выполнял человек, он является (сознательно или бессознательно) творцом истории, ибо участвует своим трудом, действиями, разумом в движении общества... Поэтому и интерес к истории, стремление разобраться в ее ходе, направлении, в тех факторах, которые воздействуют на общественное развитие, в значении тех или иных исторических явлений и т. д. характерны не только для специалистов-профессионалов. Все эти вопросы привлекают к себе внимание широкого круга людей самых различных профессий. И это естественно»10. Он напоминает, что «когда-то история, публицистика и литература были вообще нерасчленимы»11. Таким образом, изучение мировоззрения знаковых общественных деятелей, и в частности их взглядов «на историю как в их теоретическом, философском аспекте, так и в плане отношения. к наиболее важным конкретным историческим проблемам»12, видится Черепнину «но-
13
вым путем в понимании исторического развития»13.
Разрабатывается эта тема и в трудах Русской эмиграции, в частности, у Г.В.Вернадского14.
И поскольку с течением истории народа приходят новые национальные гении, эта тема по сути своей неисчерпаема. Предложим и мы свой маленький шаг в ее развитии, обратившись к чрезвычайно глубокому, но еще далеко не оцененному мыслителю второй половины XX века.
Мы привыкли, что человек, оставляющий след в общественной мысли своего времени, «властитель умов», имеющий право «войти в историографию», должен быть если не историком, то непременно журналистом или писателем, поэтом или философом. Валерий Ганичев сказал по этому поводу: «У нас как-то принято разложить мудрецов, мыслителей по сусекам — отдельно философы, отдельно писатели, отдельно ученые, отдельно композиторы. Но Великое предопределение свыше в целом охватывать состояние трепетной души, всей земли, рода человеческого дано только гениям»15. И русский композитор Георгий Васильевич Свиридов (1915-1998) своей жизнью доказал, что гений мыслит гораздо шире своего «профессионального» круга, музыкант тоже может быть мыслителем невероятной глубины и тонкости.
6 Ключевский В.О. Сочинения. Т. VIII. Исследования, рецензии, речи (1890-1905). С. 312.
7 Там же.
8 Черепнин Л.В. Исторические взгляды классиков русской литературы. М., 1968.
9 Черепнин Л.В. Указ. соч. С. 3.
10 Черепнин Л.В. Указ. соч. С. 3.
11 Там же. С. 4.
12 Там же. С. 9.
13 Там же. С. 3.
14 Вернадский Г. В. Пушкин как историк//«Образ совершенства»: Зарубежная Россия и Пушкин. Из наследия первой эмиграции. М., 1999. С. 21. Цит. по: Грюнберг П.Н. Пушкин и познание истории// X Ежегодная богословская конференция ПСТБИ. М, 2000. С. 168.
15 Ганичев В. Н. Гений остается с нами. »//Георгий Свиридов в воспоминаниях современников. М., 2006. С. 617.
То, что Георгия Васильевича можно с полным правом назвать гением русской музыки, «русским гением»16, сомнений не вызывает. Любое его произведение, будь то широко известный вальс из фильма «Метель», сюита «Время, вперед!», уже долгие годы ежедневно открывающая программу «Время», романсы и песни на слова Пушкина, Есенина, Блока и многих других русских поэтов и, конечно же, духовные песнопения — всё! — написано о России и для нее. Вслед за Есениным Свиридов мог бы сказать: "Чувство Родины — основное в моем творчестве"17. Так выразить любовь к Родине в музыке мог только человек, предельно тонко чувствующий свою землю, обладающий особым к ней «слухом». Обладая столь обостренным чувством на малейшее отклонение звука, Свиридов не мог не чувствовать также глубоко и происходящее вокруг, не проникать в связи настоящего с прошедшим. Один исследователь творчества композитора сказал: «слух Свиридова — это не только тончайшее чисто акустическое слышание, а глубоко осмысленное многообразное и многосложное ..устройство природы.. Свиридов слышит Эпоху, слышит разные времена далекого прошлого. Его зоркий слух ощущает Время настоящего и будущего. Свиридов слышит множество нюансов движения души человеческой. Он слышит Россию в ее громадной необъятности значений, он слышит людей очень разной национальной типизации. Свиридов слышит шаги истории..»18.
Если такую способность отмечали даже не связанные напрямую с историей музыканты, она была настолько сильной, что должна была искать выражения не только в музыке. Многие люди из близкого окружения еще при жизни композитора догадывались, что Свиридов ведет личные записи. Многие их темы, как потом выяснилось, по его воле проходили «апробацию» на единомышленниках19, но при жизни композитора никто, кроме супруги и близких его записок не видел. Однако все без исключения друзья и знакомые в своих воспоминаниях о Свиридове сетуют, что в свое время не составляли себе тезисов его мыслей после личных бесед, оставлявших всегда неизгладимое впечатление20. Так бы и ушел от нас непонятый и неоцененный должным образом великий русский мыслитель, если бы Георгий Васильевич сам периодически не фиксировал свои размышления для сугубо «внутреннего» пользования.
После смерти Георгия Васильевича в его архиве обнаружилось несколько десятков толстых тетрадей, частично или полностью испещренных такими записями. В 2002 году в издательстве «Молодая гвардия» выходит отдельный том текстов этих так называемых «толстых тетрадей» из архива композитора, озаглавленный словами самого Свиридова — «Музыка как судьба». Выход этой книги, названной «эпохальным доку-ментом»21, даже при не очень значительном тираже имел огромный общественный резонанс. Сейчас она уже является библиографической редкостью. Первыми, безусловно, отреагировали те, кто больше всего ее выхода ждал — те, кто знали живого Свиридова: «Только настоящий титан русской земли и русской культуры мог мыслить так глобально, страдать так глубоко и мыслить так гениально»22 (музыковед Ирина Дробышев-
16 Золотцев С. Духовный подвиг исполина//Подъем, 2005, № 11. С. 191.
17 Золотцев С. Духовный подвиг исполина//Подъем, 2005, № 11. С. 191.
18 Леман А. Творчество Свиридова как направление//Музыкальный мир Георгия Свиридова. М., 1990. С. 7.
19 См. Барыкина Л.А. «Миру нужно песенное слово»//Георгий Свиридов в воспоминаниях современников. С. 369.
20 См. напр. Белоненко А.С. Из чего рождается гармония//Г.В.Свиридов. Музыка как судьба. М., 2002. С. 21.
21 Рудица Р. Георгий Свиридов. Музыка как судьба//Критическая масса, 2003, № 1 (эл. версия http://magazines.russ.rU/km/2003/1/rudic.html).
22 Дробышевская И.И. «Слышать биение народного сердца»//Георгий Свиридов в воспоминаниях современников. С. 401.
ская); «колоссальный духовный слепок эпохи, голос гения»23 (Дмитрий Хворостов-ский); «Более русской книги я давно не читал»24 (Валентин Непомнящий). «..Когда меня просят назвать самое вершинное произведение отечественной литературы, созданное в конце XX — начале XXI века, если меня спрашивают, какая из недавно вышедших книг принесла мне наибольшее потрясение и своей художественной силой, и трагедийностью осмысления прошлого и настоящего, и психологической достоверностью, — я сегодня отвечаю сразу и без колебаний: книга «Музыка как судьба» Георгия Васильевича Свиридова»25 — записал член Союза Писателей России Станислав Золотцев. Он же сказал: «Мне трудно назвать какую-либо другую книгу из вышедших у нас в последние годы, которая в такой же мере стала бы своего рода художественно-философским «общим знаменателем» для только что ушедшего века, как том свири-довских дневников»26.
Значимость дневников композитора, по нашему мнению, огромна. Они представляют собой бесценное окно во внутренний мир их автора, возможность узнать, что он думал о своем творчестве, о месте в мире, обо всем том, что его окружало, но, самое главное, — о России, ее прошлом, настоящем и будущем. Особенно ценны оценки и наблюдения Свиридова потому, что он излагал их на бумаге отнюдь не для публикации. Это были искренние мысли вслух. А потому — предельно правдивые. И именно поэтому они являются для нас важнейшим историческим источником.
Его записи, чаще всего бессистемные и порой обрывочные, тем не менее, представляют удивительно стройную картину. Каждая строчка — это проекция цельного мировоззрения человека, прочно стоящего на земле, человека с непоколебимыми идеалами и принципами, человека бескомпромиссной нравственности. Нельзя сказать, что его взгляд на мир был статичным и негибким. Записи отразили эволюцию его взглядов: на протяжении охваченного ими периода он пересматривал оценки событий, отношение к различным людям. Но в главном он оставался непоколебим: критерии добра и зла были для него абсолютны, ему никогда не изменяло обостренное чувство правды, он презирал всякого рода фальшь и ложь. Выявляя истинное и мнимое на музыкальных примерах, Свиридов переходит к рассуждениям о литературе, живописи, искусстве и культуре в целом, поднимается до исторических событий и судеб людей. Не счесть тем, затронутых в его записях, но стержневое значение, по нашему убеждению, имеют его взгляды на Россию и русскую историю, что говорит о нем как о подлинном продолжателе традиции русской мысли.
Задачу своего творчества Г.В.Свиридов всегда видел в том, чтобы «слышать биение народного сердца»27. Он всегда чувствовал себя единым с русским народом. Тема родной страны, родного народа — ключевая и в дневнике Свиридова. С ней неразрывно связана по сути любая из «разных записей». Слова Свиридова о русской литературе или музыке в равной степени относятся и к России и к русским людям. Может ли культура быть отделена от народа и наоборот? Нет. И в этом понимании взгляд Свиридова на судьбу русского искусства и русской культуры можно и нужно рассматривать как его взгляд на судьбу русского народа. Вместе с тем, в своих записях Свиридов очень часто прямо говорит о судьбе страны и русских людей, дает оценку различным политическим и социальным явлениям, имеющим прямое отношение и к повседневной жизни простых людей и к пути, по которому пойдет Россия в будущем. С первых страниц
23 Хворостовский Д.А. «Публика плакала...»//Георгий Свиридов в воспоминаниях современников. С. 459.
24 Непомнящий В.С. Свиридов. Из личного опыта// Георгий Свиридов в воспоминаниях современников. С. 385.
25 Золотцев С. Духовный подвиг исполина//Подъем, 2005, № 11. С. 191
26 Там же. С. 201.
27 Там же. С. 293.
можно заметить, насколько их автор жил и мыслью о России. Именно думы о родной стране побуждали его откликаться на мировые и отечественные события, осмыслять историю и современность. Она является исходной точкой всех его размышлений о мировой истории. Эта доминанта внутреннего мира композитора предельно ярко проявилась в его личных записях, где он мог не таясь высказывать свои суждения.
«Россия — грандиозная страна, в истории и в современной жизни которой причудливо сплетаются самые разнообразные идеи, веяния и влияния. Путь ее необычайно сложен, не во всем еще и разгадан, она всегда в движении, и мы можем лишь гадать, как сложится ее судьба. Ее история необыкновенно поучительна, она полна великих свершений, великих противоречий, могучих взлетов и исполнена глубокого драматизма. Мазать ее однообразной, густой черной краской напополам с экскрементами, изображая многослойную толщу ее народа скопищем дремучих хамов, жуликов и идиотов, коверкать сознательно, опошлять ее гениев — на это способны лишь люди, глубоко равнодушные или открыто враждебные Родине»28, — запишет он свою наиболее ярко сформулированную позицию.
В своих записях Свиридов часто касается вопросов русского национального характера: «Русская душа всегда хотела верить в лучшее в человеке (в его помыслах и чувствах). .Тысячи раз ошибаясь, заблуждаясь, разочаровываясь — она не устает, не перестает верить до сего дня, несмотря ни на что!»29, — так открывается эта тема на страницах первой тетради. При этом Свиридов видел русскую натуру во всей ее противоречивости, был чужд идеализации своих соотечественников: «Народ — ни добрый, ни злой, он бывает и таким, другим, он — всякий, он — стихия»30. «Я сам отчетливо вижу ее [русской нации — И.П.] недостатки, — пишет он, — проистекающее от отчаяния безумное легковерие, вялость ума, отсутствие всякой морали»31. «Бывает у русских людей желание: «Сгубить себя на миру, на глазах у людей». .Удаль и восторг, доходящие до смерти. Отсюда: пьяницы, губящие себя на глазах у всех, драки в праздники (праздничные убийства, самое частое дело). Желание показать свою чрезвычайную, непомерную силу, экстаз, восторг, переполняющий душу, доходящий до края, до смерти. На войне, тоже. Закрыть телом дзот, встать в атаку под огнем и т. д. «На миру и смерть красна!» Так говорит об этом народ»32, — пишет он в другом месте.
Но определяющими Свиридов считал те особые свойства русского человека, которые выделяют его из всего «мирового сообщества», — внешнюю простоту и внутреннюю совестливость, стихийную глубину духа, нашедшие свое выражение в русской культуре. «Русская культура всечеловечна. И это одно из очень важных ее достоинств: она обращена ко всему человечеству, ко всем людям земли»33 — вслед за Достоевским пишет он. «Простота — изначальное свойство русского искусства, коренящаяся в духовном строе нации, в ее идеалах»34, — отмечает Свиридов, — «Русская культура неотделима от чувства совести. Совесть — вот что Россия принесла в мировое созна-ние»35. На этих основаниях строится картина русской и мировой истории в записях композитора.
События русской и мировой истории в оценках Г.В.Свиридова.
28 Свиридов Г.В. Музыка как судьба. С. 305.
29 Свиридов Г.В. Музыка как судьба. С. 95.
30 Там же. С. 122.
31 Там же. С. 591.
32 Там же. С. 97.
33 Там же. С. 382.
34 Там же. С. 289.
35 Там же. С. 373.
Значительная часть музыкальных произведений Свиридова посвящена тем или иным событиям русской или мировой истории. Обращаться столько раз к такой тематике нельзя, не испытывая интереса к самой истории, не чувствуя ее хода. История пронизывает весь текст записей Свиридова. «Жизнь моя .уже довольно велика (для человеческих представлений) и насыщена многими событиями, в том числе и значительными. Часть из них я еще не сознавал, некоторые воспринял уже как мыслящий человек и могу составить, в общем-то, о них свое представление»36, — запишет он в 1989 году, на 74-м году жизни. В этом смысле Георгий Васильевич неизменно мыслит как историк. Определяя для себя то или иное явление, даже замкнутое в области искусства, он всегда обращается к его корням, прослеживает причины его появления и распространения, связь с историческим контекстом. То, что ближе всего Свиридову было искусство, наложило отпечаток на характер его записей. Многие исторические процессы он прослеживает через их отражение в мировом культурном процессе. Состояние культуры в определенный момент времени, преобладающая ее окраска, являются для Свиридова зеркалом нравственного состояния общества, его душевной и духовной направленности. То, что он прибегает именно к этой стороне жизни, не лишает его возможности видеть суть любого процесса, захватывающего не только искусство, но и все человеческое сообщество в данное время. Однако очень много в его текстах пассажей, напрямую обращенных к историческим событиям и эпохам. Попробуем собрать все его размышления на этот счет в единую систему.
В фокусе внимания Свиридова находятся, прежде всего, последние два века нашей истории. Обращаясь в своих записях к тем или иным событиям этого времени, каким-то он уделяет пристальное внимание, какие-то упоминает менее подробно. Сам «набор» таких событий и степень интереса к каждому из них позволяет выделить те моменты в истории, которые Свиридов считал поворотными в судьбе своей страны.
Можно обрисовать такой перечень упомянутых Свиридовым исторических эпох и событий, которые укладываются в своего рода периодизацию:
I. XIX век
• Отечественная война
• Освобождение крестьян
• Русское Возрождение
II. XX век
• начало века
• I Мировая война
• Революция
• Гражданская война
• 20-ые — начало 30-х гг.
• вторая половина 30-х годов
• Великая Отечественная война
• 1945-1953 — «сталинская эпоха»
• 1955-1962
• Брежневская эпоха
• Перестройка
• Путч
• Современный этап
Одной из первых звучит на страницах записей тема XIX века. Глядя на это время с позиций 70-х годов XX века, Свиридов подтверждает, что это был «Золотой век» Ев-
36 Свиридов Г.В. Музыка как судьба. С. 510.
ропейской цивилизации: «Невозможно перечислить количество гениев (именно гениев!) [курсив автора] литературы, музыки и других искусств, появившихся в это время и ознаменовавших своим появлением небывалый, неслыханный расцвет культуры, искусств, литературы, научного, философского и общественного сознания»37. И для России это особое время — время «мощного взлета национального самосознания после победы в Отечественной войне, давшего величайшие завоевания в духовной области, в области литературы и искусства»38. Свиридов всегда особо отмечает моменты русской истории, в которые происходило сплочение русской нации. Но вот ХХ век, как отмечает Свиридов, в целом «характерен, наоборот, нашествием в Россию чужеземного духа, интернационализма, борьбой с национальным сознанием, .искоренением национального самосознания» 39. ХХ век, по его оценке, испытывал лишь «короткие вспышки патетического, подъема сил нации, выплеска, порыва стихийного, но подготовленного глухими годами безвременья, нравственной духоты». В мировом масштабе он видит корни кризиса XX века в том, что «дальше некуда было идти по линии созидания. Зато было что разрушать. И людей охватила жажда разрушения. XX век именно с этого и начался..»40. «На арену жизни вышли массы людей, целые народы вступили в открытый
41
спор друг с другом о том, как жить дальше»41, — пишет он о том же времени уже в конце 80-х. Свиридов отмечает, что многих деятелей искусства охватило тогда «предчувствие беды, надвигающейся катастрофы»42. Первой такой катастрофой он видит Первую Мировую войну, которая сопровождалась нравственным коллапсом, повергая многих людей в отчаяние. Он цитирует запись из дневника Александра Блока, сделанную во время войны: «Придут немцы, установят порядок...»43. «Это конечно же — от отчаяния, от сознания безвыходности русской жизни, от ее хаоса, нелепости, несправедливости, которая казалась тогда «чудовищной»44, — комментирует Свиридов. Вот как он характеризует время накануне революции: «Верхушка Русского дореволюционного общества: дворянство, придворные круги, военная верхушка — прогнила насквозь. Русская интеллигенция была в большинстве своем настроена против этой, державшей уже ослабевшую власть, беззаботной «верхушки», но, в свою очередь, сама была подвержена нравственному гниению и не имела позитивной программы. Всем хо-
45
телось перемен, да не знали каких, и думали, что все они к лучшему»45.
Большое место занимают в записях Свиридова размышления о значении русской революции, ее причинах и последствиях. Впервые эта тема звучит в его записях 21 февраля 1975 года. Комментируя замысел оратории на стихи Маяковского, он называет «революционную силу народных масс, преображающую мир разрушением старого»46, одним из проявлений «творческого духа, .лежащего в основе всей жизни»47. Однако в этой же тетради, уже обращаясь к революции предметно, Свиридов называет ее «колоссальным взрывом человеческого честолюбия»48. «Смирение — не идеал для человека нашего века, — пишет он, — впрочем, уже XIX век для Европы был таким после
37 Свиридов Г.В. Музыка как судьба. С. 148.
38 Там же. С. 414.
39 Там же. С.
40 Там же. С. 148.
41 Там же. С. 452.
42 Там же. С. 201.
43 Там же. С. 569.
44 Там же. С. 569.
45 Там же. С. 448.
46 Там же. С. 75.
47 Там же.
48 Там же. С. 137.
Наполеона, Робеспьера, Марата. Но Россия весь прошлый век копила эту взрывную си-
49
лу, а действовать начала уже в нынешнем столетии»49.
В другой тетради, относящейся к концу 70-х годов, Свиридов говорит уже о религиозной стороне революции: «Этот факт очень значителен, он связан с изменением веры; я могу сравнить его с Крещением Руси... Революция же — выражение атеизма»50. Здесь же он дает и свое отношение к ней в целом. Он не отрицает ее знаковой роли в русской истории, но при этом отмечает, что это «великое событие, даже имеющее всемирное значение, все же меньше, чем собственно — Россия»51. Интересно его суждение об оценках революции в обществе: «Одни видят в ней добро и начало новой жизни, другие — зло, гибель, мрак и смерть. Для иных она оказалась средством захватить теплые места, а захватив их, они стали толковать революцию уже с позиций своей новой жизни и охраны своих привилегий. Вся дальнейшая жизнь, несомненно, связана с Революцией, но во всех ее сложностях (жизни!), невзгодах смешно обвинять Революцию. Это все равно, что винить стихию. Каждое поколение отвечает за себя, несмотря на всю преемственность жизни. Ныне многие толкуют Революцию с позиций личного удобства, личных дел, личной жизни, своей судьбы»52.
Известно, что отец композитора погиб в борьбе за дело революции. Но отношение самого Свиридова к этому историческому феномену строится не на основе личных потерь или приобретений. Композитор не принимает революцию, хотя отец его и погиб от рук белогвардейцев. Он мыслит историческими категориями, категориями пользы или вреда этого явления для всей страны. И мы можем проследить вызревание этого самобытного, глубоко пережитого отношения, связанного, прежде всего с чувством родины и своего народа. В начале 80-х годов в записях Свиридова встречается интересное наблюдение, что «революция. и все революционное движение на протяжении десятков лет не создали ни одной своей песни»53. Музыка русской революции была заимствована из французских или польских песен, а слова написаны нерусскими поэтами: «Ни одной своей ноты и, кажется, ни одного русского слова»54. Для Свиридова это неслучайный симптом. Он видит в этом прямое следствие того, что «Россия и Революция оказались духовно несовместимыми»55. «Сердце народа было не с нею»56, — пишет он. Эта же мысль дублируется и в записях конца 80-х57 и 1990 года58. И это не малозначительная деталь. Для Свиридова приятие или неприятие явления народом — «лакмусовая бумажка» его сущности, проверка на историческую прочность. По мысли Свиридова, народ является стихийным носителем чувства правды, и обмануть его невозможно. Даже если он на время поддается заблуждению, рано или поздно все становится на свои места. Поэтому факт того, что революция не дала творческих ростков на русской почве, знаменует для Свиридова ее принципиальную чуждость русскому народу вообще. У этого явления были свои исполнители и свои сугубые цели. «Давно и настойчиво приходит в голову мысль, что Революция (Октябрьский переворот) была не столько со-
59
циальной, сколько религиозно-национальным переворотом»59, — к такому конечному выводу о сущности этих событий приходит композитор.
49 Там же.
50 Свиридов Г.В. Музыка как судьба. С. 215.
51 Там же.
52 Там же. С. 215.
53 Там же. С. 378.
54 Там же.
55 Там же.
56 Там же. С. 536.
57 Там же. С. 434.
58 Там же. С. 536.
59 Свиридов Г.В. Музыка как судьба. С. 552.
Неразрывно с темой революции проходит в его записях и Гражданская война. Впервые он обращается к этой теме, откликаясь на стихотворение М.Цветаевой о лидерах белого движения. Он вспоминает своего погибшего отца, которого шашками зарубили белые, и отмечает, что «вдохновенная поэзия Цветаевой, прославлявшей доблестных солдат и офицеров Белой Армии, не находит во мне отклика»60. Но как и в случае с революцией его рассуждения о самом событии лишены собственно политического оттенка: «Я — человек старый, не берусь теперь судить в целом о Гр<ажданской> войне, о правых и виноватых в ней. ...Знаю лишь, что ничего более страшного для жизни нации, для самой ее сущности нет, чем братоубийственная, неслыханная по жестокости резня, когда сын убивает отца, а отец сына, брат встает на брата из вымышленной, вдолбленной в голову «классовой ненависти». Тогда — беда, нация может надломиться и погибнуть...» 61. Это написано в 1987 году.
А в самом конце 80-х он также обращается к религиозной стороне этих событий: «Октябрьский переворот обозначил, что мир вступает в эпоху религиозных войн, наиболее жестоких и кровавых конфликтов. И началом этой чудовищной эпохи послужили Октябрьский переворот и начатая новыми владыками России чудовищная гражданская война против своих народов..., которая никогда не прекращалась. Еще со школьных лет я запомнил лозунг Ленина: «Превратить империалистическую войну в войну гражданскую». Это означало эпоху Террора, не прекращающуюся до сего дня»62. Уже в 1991 году Свиридов запишет (а придет к этому возможно и раньше), что «в основе этого супертеррора лежали не только классовые интересы! Да и о каких «классо-востях» у Зиновьева, Троцкого, Каменева, Свердлова можно говорить? Несомненно — в основе геноцида, истребления христианских (главным образом) народов лежали мотивы .завоевания земли, истребления иных, иноверных племен, борьба с иноверцами-христианами. Никакими классовыми признаками нельзя объяснить неслыханные за последние 2000 лет казни: дворян, купечества, фабрикантов, помещиков, высокого духовенства и простых монахов, рабочих и десятков миллионов крестьян, солдат и матросов, генералов и офицерского корпуса, армии и флота. Истреблялись не сословия, а народы. И если бы не нужен был рабский слой для рабского труда, были бы истреблены все русские до единого человека»63. В другом месте по этому же поводу он говорит: «Роковое противоречие между народом и дворянской интеллигенцией было снято Лениным с подкупающей простотой. Уничтожены — оба»64.
Обращаясь к послереволюционному периоду, Свиридов определяет и то, на каких началах строилось новое общество после Гражданской войны. Он приходит к выводу, что на время 20-х — начало 30-х годов пришелся «расцвет Богохульства». А это, по его мнению, далеко не то же самое, что атеизм. Последний, по Свиридову, все-таки «мировоззрение, опирающееся на науку, познание мира. Богохульство же одно из проявлений полного безверия — нигилизма. Суть его в уничтожении всякой опоры для человека, который остается один — вне единения, вне общества. ...без всяких обязательств, без какого-либо долга»65. Свиридов отметил, что первый сатирический журнал, который издавался в России после установления Советской власти назывался «Красный дьявол». «Очень красноречивое название»66, — подчеркивает он. Но главную опасность композитор видит в том, что «под видом атеистического сознания
60 Там же. С. 446.
61 Там же. С. 445.
62 Там же. С. 551-552.
63 Свиридов Г.В. Музыка как судьба. С. 594.
64 Там же. С. 559.
65 Там же. С. 255.
66 Там же. С. 352. 21 ноября 1981 г.
.насаждается нигилизм, безверие, пустодушие, растут люди, не верящие ни во что на свете: ни в отца, ни в мать, ни в Бога, ...не верящие никому на свете»67.
Параллельно с этим велось уничтожение веками накопленных русских культурных ценностей. Свиридов видит в этом и конкретно-исторические причины («злодейское дело истребления церковных ценностей было затеяно Л<ениным> во время голода в Поволжье; это чудовищное бедствие отвлекало умы от преступной акции б<ольше>визма»68), но в первую очередь программные меры доктринального, религиозного характера: «Двадцатые годы и начало тридцатых были годами интенсивного разрушения Русской культуры. В России было 80 000 церквей и монастырей. Где ценности, их наполнявшие, куда они исчезли? Куда исчезли попы и монахи как класс? Само слово русский не существовало»69. Здесь мы видим характерный для Свиридова пример отождествления русского Православия с русским национальным началом. И борьба противников Православия с одним предполагала и борьбу с другим. Говоря о религиозной политике советской власти того времени, Свиридов неоднократно делает акцент на том, что, например, обновленческие течения далеко не так преследовались, «истреблялись же собственно Церковь, ее служители и институты — носители подлинного христианства. Разрушены здания, уничтожены библиотеки, варварски истреблены сотни тысяч (а то и миллионы) священников, монахов и верующих мирян»70.
В самом начале 90-х на фоне разворачивающихся на его глазах иных событий, он с болью отмечает: «И совсем не так уж был неправ социалист Луначарский, когда писал, что марксизм есть одна из разновидностей <... > религии. За это он был дружески раскритикован Л<ени>ным, но только «дружески». Именно в его руки — руки религиозного марксиста — была, после государственного переворота, отдана государственная власть над культурой, с которой он обошелся поистине с библейской жестокостью — гибель крупнейших представителей русской художественной культуры, изгнание великих философов, писателей, композиторов, художников: Репин, Борис Григорьев, Малявин, отлучение от искусства М. В. Нестерова, разгром учебных заведений, в том числе и Московской консерватории, которая даже была лишена своего названия и называлась «Высшей музыкальной школой имени Феликса Кона». Кто такой был Феликс Кон, теперь, пожалуй, редко кто и знает <...>... Все было взаимосвязано, истребление русской культуры шло параллельно с повсеместным разрушением и грабежом православных церквей, повальным истреблением духовенства и крестьянства, которое было стихийным хранителем Христианской веры — потому-то истреблялось с такой беспощадностью... Тут дело идет о настоящем, подлинном геноциде русского народа»71. «И не нужно валить все на Ст<алина>. Чудовищный, поистине библейский террор начался до его воцарения. И до него действовали библейские палачи, получившие целую, и притом великую, страну на поток и разграбление»72, — находим мы в записях 1991 года предпоследней тетради характеристику политики советской власти в целом. «Швондер и Шариков — эпохальные новые типы, герои нашей эпохи послереволюционной, увиденные зорким глазом Михаила Булгакова, человека, наделенного не только литературным даром, но и большим умом. В руки этих героев попала Россия, с которой они обошлись беспощадно и жестоко, в конце концов окончательно ее уничтожив. Первый из них представлял из себя воплощение идеи уничтожения Великой Православной Державы. Второй — воплощение низменности, порождение города, его миазмы: пив-
67 Там же. С. 410.
68 Там же. С. 531.
69 Свиридов Г.В. Музыка как судьба. С. 351.
70 Там же. С. 474.
71 Там же. С. 578-579.
72 Там же. С. 596.
ные, собачьи клетки»73, — тон описания событий год от года становится все более мрачным. Этому безусловно способствовало включение в «картину мира» Свиридова новых исторических событий, происходивших вокруг.
Период 30-х годов Свиридов называет «неоднородным»74: «Начало их — 31— 32—33-й годы — голод по России. В литературе и искусстве торжество крайних экстремистских движений. С одной стороны — ЛЕФ, с другой РАПП и РАПМ. Гнусные негодяи и тут и там. Травля и уничтожение Русской культуры»75. «1931 год — во дворе Московской консерватории развели костер, где сжигали творения Глинки, Бортнянско-го, Чайковского»76, — отмечает Свиридов характерную черту того времени. Короткую передышку Свиридов связывает в первую очередь с деятельностью М.Горького в середине 30-х годов, приведшую к некоторому оживлению русской культуры. После же его
77
смерти «наступило совсем другое время»77.
Отдельную характеристику предвоенного времени дает Свиридов в отношении Ленинграда: «Петроград-Ленинград остался почти без своего «коренного». населения. Сотни тысяч жителей в годы владычества Троцкого и Зиновьева были: а) убиты (расстреляны); б) выселены (арестованы, сосланы в лагеря); в) мобилизованы; г) бежали от страха, умерли от голода. Зиновьев и его сатрапы — такие же <... > палачи — заселили город «своими». Произошла массовая депортация евреев с юга, из бывшей «черты оседлости», из Прибалтики, из Риги, Киева, Одессы, Белорусских городов: Гомель, Витебск, Рогачев, станция Быхов, Шклов, Могилев, Бердичев и т. д. Городские низы: пролетарии и люмпены, пригородное мещанство стали обитателями бывших барских, а ныне коммунальных квартир. Это не Петербуржцы-Петроградцы, это именно Ленинградцы, а еще вернее сказать — Зиновьевцы»78.
Великая Отечественная война в ранних записях Свиридова — не только великий подвиг русского народа, но и важнейший «период духовного подъема» 79: «было желание слиться в «народ», в единое целое. Это желание на свой лад, на свой манер проводило и государство, да и сам народ, в общем-то, соединился, почуя опасность открытого чужеземного порабощения»80. В результате именно Война «дала прекрасные образцы творчества», из которых на первое место Свиридов ставит «Василия Теркина» — гениальную поэму, воплотившую дух нации в роковой момент истории. Прекрасны также многие песни Войны (их десятки), которые можно слушать и теперь .и в буду-щем»81. Композитор отмечает, что «в огне войны и в послевоенные годы зародились и сформировались новые мысли и тенденции, проявившиеся в творчестве к середине 50-х
оо
годов» 82.
На рубеже же 90-х годов он размышляет об этом событии уже в другом ракурсе: «Вторая мировая война явилась ударом по двум странам, по двум народам — по немцам и русским. В интересах Америки, Англии и связанных с ними наций и народностей» .
Его осмысление послевоенного времени в истории России также проходит несколько стадий. В конце 70-х годов он в первую очередь обращает внимание на куль-
73 Там же. С. 596.
74 Там же. С. 209.
75 Там же. С. 210.
76 Там же. С. 456.
77 Там же. С. 210.
78 Там же. С. 502.
79 Там же. С. 211.
80 Там же. С. 135.
81 Там же. С. 211.
82 Там же. С. 327.
83 Там же. С. 502.
турные, социальные процессы84. По его мнению, в послевоенное время наряду с положительными пошло активное нарастание опасных тенденций. Образовалась своего рода развилка исторического пути для русского народа — путь национального развития и путь подчинения другим странам и народам.
Впоследствии Свиридов выделит отдельно последние годы правления Сталина: «страшнейшее, гнуснейшее время, опаснейшее, мрачное, когда процветали только отъявленные палачи и негодяи. Год от года перед смертью Сталина становилось все хуже, все страшнее и мрачнее. Шпиками была буквально наводнена вся жизнь. Общение было возможно самое пустяковое, и говорить о чем-либо было невозможно, из всего могли «сшить дело». .Придирались ко всему»85. Здесь же он затрагивает и тему ГУЛАГа: «Конечно, обо всем ужасе ГУЛАГа трудно было догадываться, хотя о лагерях знали люди старшего поколения, например, Крандиевская. Она мне говорила: «Лучшие люди России в лагерях... » Но молодые поколения это мало задевало, о многом даже и не догадывались, хотя аресты случались то тут, то там»86.
Свиридова, как воспитанника Д.Шостаковича, напрямую коснулось Постановление ЦК ВКП(б) 1948 г о борьбе с формализмом. «Например, песня на слова А. Иса-акяна называлась у меня «Страдания». Песню запретили печатать, потом поправили на «Страдания любви». Дело доходило до нелепостей. Мое положение было ...ужасным. .Все сочинения из издательства вернули, в том числе Трио, только получившее Сталинскую премию 1 -й степени. Жил я только на театральные заказы, писал музыку к спектаклям. Жуткое, безысходное было время»87. Даже по столь кратким записям можно представить сложность положения Свиридова в те годы. Люди, знавшие его в то время, свидетельствовали, что ему было очень тяжело. Вот как он охарактеризовал впоследствии этот «сумбурный документ» 1948 года: «Несколько верных в основе и глубоких мыслей соединены с примитивным, конъюнктурным [отношением к искусству, политизированным до конца, до полного истребления всякого искусства] толкованием искусства, выраженным в самой грубой, почти «военной» форме»88. Он неоднократно возвращается к этой теме: «В последние годы жизни генералиссимуса И. В. Сталина обстановка в стране стала ужасающе мрачной: постановления следовали одно за другим, едва ли не все отрасли подвергались суровой критике, люди жили в страхе «за каждый миг своей жизни», и казалось иной раз, что Бог дал ее человеку напрасно... Я уже не говорю о бесконечном количестве ссылаемых в лагеря, казнимых и т.д. Вообще-то всякий, каждый человек был под подозрением, под наблюдением почти постоянным. Ведь кроме официальных чинов тайной полиции, бесчисленные шпики, тут же рядом с тобою работающие, живущие, сочиняющие музыку, стихи, пьесы, играющие на скрипках, роялях, барабанах, критики, ставящие отметки каждому сочинению и каждому композитору, которые были разделены на категории в соответствии со своими наградами, титулами и пр. Разумеется, не все, но часть их исправно писала доносы. Но в марте 1953 года эта машина вдруг дала неожиданный сбой, резкий толчок, остановку. Через несколько дней все как бы пошло по-старому, но не совсем, а как бы «по видимости». Все, каждый порознь (за всех ведь не могу ручаться) понимали, что событие эпохи свершилось, но что будет дальше — ждали»89.
Образ Сталина не раз еще появится на страницах его записей. Важно отношение Свиридова к роли этой личности в русской истории. «Не нужно валить все на
84 См.: Там же. С. 125, 205.
85 Там же. С. 497.
86 Там же. С. 498.
87 Там же. С. 497-498.
88 Там же. С. 544.
89 Там же. С. 563.
Ст<алина>. .И до него действовали библейские палачи, получившие целую, и притом великую, страну на поток и разграбление. Этот поток и разграбление продолжаются и до сего дня. Часто рассуждают: на кого похож сын грузинского сапожника? Ищут аналогии в образе Ивана Грозного, Петра Великого, Ленина, Сталин — это Ленин сегодня... Но он более всего напоминает библейских владык, уничтожавших выборочно целые народы и племена: «хананеев нечестивых», амаликитян и т. д. И не был он тут первым. Как не вспомнить, например, т. Зиновьва»90, — запишет он уже в 1991 году, наблюдая «триумфальное шествие» перестройки и реформ. И далее: «Пока еще мы переживаем эпоху Культа Сталина, все еще никак не можем уйти от образа этой великой и [страшной] чудовищной личности. Причем многие извлекают из этого Культа огромную выгоду, хотя бы из того, что все преступления власти сваливают на него одного, выгораживая, амнистируя и обеляя таких же преступников, как и он сам. Таким образом, нынешние деятели пытаются повлиять на ход истории, обелить то, что черным-черно и что обелить никак невозможно. Думается, судить [сталинскую] эпоху будут будущие поколения русских людей (если они останутся)»91.
Но нет у Свиридова и идеализации периода «оттепели». Он отмечает характерные для периода 1955—1962 годов «подъем, реабилитацию, воскрешение (оттаивание) многих явлений искусства и, вообще, духовной жизни (но — не всех!). Полет в космос. .Начало раскрепощения, появление нового»92. Но вот как он отзывается в целом о поколении «шестидесятников»: «Поколение «плесени» ...Капризное, злобное, ничтожное поколение, задумавшее переделать ослабевший мир»93. Или, например, «во второй половине пятидесятых годов, в момент «оттаивания», вышло совсем новое поколение, взявшее на себя смелость судить все предшествующее, произнести над всем бывшим свой легковесный, легкомысленный, ни к чему самих себя не обязывающий, суд»94. «Помню разговор с Ю. Я. Вайнкопом, — пишет Свиридов, — Он говорил: «После войны наступит время Растиньяков»... Действительно, наряду с просто легкомысленными, пришли энергичные, деловые люди, неутомимые в своем желании успеха, желании прославиться во что бы то ни стало. ..оно, все же, неплодотворно само по себе, даже если соединено с работоспособностью.потому, что становится самим смыслом существования. Темой искусства становится «измышленное», придуманное, оно теряет
95
связь с питающей его жизнью»95 — такую немаловажную мысль встречаем в его ранних записях.
Гораздо больше смысла и внутреннего содержания видит он в так называемом «застое». Значительная часть его записей была создана именно в это период, и тогда Свиридов замечал многие тревожные тенденции того времени. А в 1989-1991 годах он пристально обращается к опыту брежневской эпохи, оценивая ее на фоне событий перестройки: «Эпоха Брежневского консерватизма была не так уж плоха. Это была эпоха глубоких предчувствий. В ней вызревала большая национальная мысль, находившая себе сильное творческое выражение. Я имею в виду творчество Ф. Абрамова, В. Шукшина, плеяды поэтов: Н. Рубцова, А. Передреева, С. Куняева, А. Прасолова, Вл. Соколова, О. Чухонцева,.. Викт. Астафьева, В. Белова, Ю. Бондарева, Е. Носова, В. Крупина,
В. Распутина, русскую критику: В. Кожинова, М.Лобанова, В.Гусева и др.....Я уже не
говорю о Солженицыне, чьи первые же сочинения были подобны ударам в болевые точки Русской жизни: государственный деспотизм, разорение Русской деревни»96. В
90 Там же. С. 596.
91 Там же. С. 537-538.
92 Там же. С. 213.
93 Там же. С. 546.
94 Там же. С. 293.
95 Там же. С. 205.
96 Там же. С. 571-572.
тетрадях находятся подряд несколько записей об этом времени: «М. б. в области экономики, в общественно-политической сфере оно и было временем застоя. Но что касается духовной жизни, я бы этого не сказал. Напротив: 60—70-е годы были очень интересными. Ничтожность деклараций и общественно-политических идей, высказанных скороспелым поколением «шестидесятников», была осознана и мысль общества ушла в глубину, в поиски новых путей к истокам национальной культуры, национального сознания, национального характера. Это сулило большие результаты, но, как видно, напу-гало»97. «Годы вымышленного «застоя» были годами глубокого, подспудного движения русской духовной жизни, глубоко своеобразной и самобытной, русской мысли, несмотря на иго, на гнет политических доктрин, которыми управлялось марксистское
98
государство»98, — находим мы на соседней странице.
Рассматривая его записи в целом, можно легко заметить, что «процент» размышлений на исторические темы возрастает с течением времени и достигает своего пика в конце 80-х-начале 90-х годов, по «накалу страстей» не уступающих другому великому перелому в истории России — Октябрьскому перевороту. В последних тетрадях уже почти нет места иным темам. Здесь Свиридов мыслит глобально и в русле своего понимания «русскости» оценивает перестройку и многие связанные с ней события. Именно происходящее на его глазах крушение страны под видом перестройки заставляет его сконцентрировать все свое внимание на судьбе России. Желание понять происходящее, его движущие силы и вектор их действия пронизывает все записи Свиридова этого времени. Здесь сходятся все линии его размышлений, его ключевые «смыслы» и проявляется во всей полноте отношение к жизни, истории и России. Его общественная позиция обнажается до предела, хотя крупных публичных заявлений он по-прежнему не делает. Поэтому эта тема в записях Свиридова крайне важна для понимания его исторических взглядов вообще.
Первое упоминание об этом «событии» мы находим уже в первой тетради 1987 года: «Идет перестройка, больше всех шумят о ней все те же. поэты-куплетисты Евт<ушенко>, Вознесенский, смертельно всем надоевшие, десятки лет треплющиеся по любому поводу, не могущие найти ни единого свежего слова. Каждое их слово уже по десятку раз продано [деньги давно получены]»99. Здесь мы уже не в первый раз сталкиваемся с таким особым «приемом» изложения, когда Свиридов через деятельность характерных лиц показывает и «лицо» эпохи, набрасывает основные штрихи события, высказывая таким образом и свое отношение.
В записях этого времени проскальзывает охватившая композитора растерянность: «Найти человеку верный путь в жизни — всегда непросто. В наши хаотические дни это стало неимоверно трудно. Масса людей — потерявших всякие ориентиры, масса — избравших неверный путь, чреватый большим Злом. Многие живут вообще без пути, без движения, лишь шевелясь на месте... Боже! Помоги выйти на дорогу. не утратив света во тьме! 3 мая 1987 <года>»100. Безусловно, у Свиридова были свои надежды: «Когда поначалу лидеры Гос<ударства> объявили «перестройку» и отвержение «застоя», можно было всячески приветствовать это начинание. Думалось, что это коснется и воскрешения, возрождения духовной жизни, без которой человек — живой труп и подобие механического робота»101. В результате же именно этот момент русской истории Свиридов именует подлинным «"застоем", идейным тупиком, в который зашла наша жизнь, тупиком, из которого Гос<ударство> и все мы ждем выхода, «перестраи-
97 Там же. С. 577.
98 Там же. С. 578.
99 Свиридов Г.В. Музыка как судьба. С. 398.
100 Там же. С. 411.
101 Там же. С. 439.
вая свои ряды», но еще не обретя новой идеи движения или стыдливо боясь произнести сокровенное слово «капитализм», признав, что десятки миллионов загубленных людей, океан пролитой крови — все было как бы зря. Но эти жер<твы> принесены не зря. Есть среди них те, кто получил гигантскую выгоду, обрел власть и т.д.»102. Уже в тетради следующего года (1988) можно встретить запись о новой зависимости, «политизации науки, искусства, религии, всей духовной жизни»: «В этом вся беда! Изменяется лишь политика, а идея политизации незыблемо остается. Для несведущих, особенно мол<одых>, поколений кажется, что были несвободны, а стали свободны, тогда как принципиально ничего не меняется. Положение науки, искусства, религии остается по-
103
прежнему зависимым»103 .
Примечательно, что, находясь внутри ситуации, Свиридов при этом мог трезво смотреть на нее со стороны. Это дало ему возможность еще в 1987 году записать следующие слова: «Государство через газеты, журналы, особенно радио и IV, проводит усиленную, ускоренную американизацию нашей жизни, .(а тем самым, стандартизацию) образа мышления советского человека молодого поколения. Революция «сверху», которую открыто прокламирует гос<ударственное> руководство, как видно, заключается прежде всего в «денежном» идеале, даже еще не конкретном, а только лишь обещаемом в необозримом будущем. Но психология «желтого дьявола» уже усиленно и лихорадочно насаждается в обществе. Между тем выдающиеся люди русского образованного общества (в большинстве своем) находили жизнь США богатой, но бескультурной, безвкусной, бездуховной, убитой страстью к наживе. <... > Такая же участь ожидает нашу страну и наш народ, который теперь по государственному указу получает прививку духовного СПИДа, который грозит нам окончательной духовной гибе-лью»104. Но независимо от этого «Всевозможные пропагандисты американизма, прелестей и свобод рассеялись в Москве и Ленинграде по всем клубам, по всем домам культуры. Эта сфера деятельности находится целиком в руках теневых дельцов, а идейно руководится «прогрессистами»-русофобами, составляющими громадную корпорацию, «работающую» среди молодежи в больших и малых учебных заведениях, школах, техникумах, университетах и т. д. Среди молодого поколения ведь «не прогрессивных» нет вовсе [это невозможно; «консерватора» затравят, доведут до смерти]. Все поголовно — сторонники «прогресса», разве что робкие, скромные, забитые члены каких-либо краеведческих групп или интересующиеся... Если ты интересуешься живописью, надо следовать образцам антиискусства. За «это» платят!»105. Свиридов очень быстро вскрывает истинное «лицо» происходящего, убеждается, что реальная цель идеологов перестройки — создание из народа «механического робота, без каких-либо нравственных устоев, без пробужденной души — послушное полуживотное, удовлетворяющее лишь свои примитивные инстинкты»106. Это опасно тем, что тогда «заботиться о нем будут стоящие во главе жизни «лидеры», «сверхчеловеки», которые при ближайшем рассмотрении — лишь «недочеловеки», недоучки, с трудом и не всегда еще владеющие русским языком»107. Вот как он описывает их сущность: «Идет скоропалительное создание класса паразитов. Смысл, сама идея их существования: борьба за власть над другими, над всеми, среди которых они находятся, за власть путем вооруженной силы, силы денег, золота, коварства и обмана; доказательство любым способом того, что они всегда правы, что бы они ни говорили, что бы ни доказывали или кричали в виде лозунгов,
102 Там же. С. 461.
103 Свиридов Г.В. Музыка как судьба.
104 Там же. С. 439
105 Там же. С. 490.
106 Там же. С. 439
107 Свиридов Г.В. Музыка как судьба. С. 440.
всегда лживых, ибо в основе их существования лежит одна и та же идея. Неспособные
к созидательному труду, ничтожные в творческом отношении, они способны лишь
108
уничтожать, разрушать»108.
Занимает его и вопрос, кто за всем этим стоит. Важна его запись от 7 декабря 1989 г.: «Наше время характерно небывалой, неслыханной ранее концентрацией единоличной власти над огромным количеством людей. Рука судьбы возносит этих, вчера еще совершенно безвестных и ничтожных людей, на вершину человеческой пирамиды. Дети бакалейных торговцев, секретари райкомов партии и им подобные вертят миром как им угодно. В их руках целые страны и континенты, повинующиеся чудовищной силе, находящейся в руках этих властелинов»109. Эта сила, по мысли Свиридова, — «не только бомба или заряд бактерий, но и газеты, журналы, радио, медицина и, наконец, пища, питье и сам воздух — все в руках этих ничтожных марионеток, выбранных ареопагом мировой финансовой власти и поставленных на свои диктаторские посты. Недиктаторской власти теперь вообще нет. Она отличается лишь внешним театральным механизмом, выборами, свободой абсолютно несвободной печати и пр. Все эти марионетки, сбрасываемые и назначаемые подлинной властью мира — концерном богачей, отравлены ядом честолюбия, больны СПИДом властолюбия. За «место в истории» они продают все: отца, мать, самого Бога (у некоторых из них он есть «для виду», другие же обходятся вообще без этого устаревшего атрибута, который теперь, впрочем, понемногу входит в моду), продают государства, народы вместе с их древней землей... Все это идет с молотка... за «место в истории». Какая череда этих властителей хотя бы в одной России и сколько их, один ничтожнее другого, превосходящих друг друга только в количестве проливаемой крови»110. Здесь он интуитивно чувствует «многослойность» такой власти, когда за внешним аппаратом стоят гораздо более серьезные, чаще всего инородные силы.
Не прошел Свиридов мимо так называемой «гласности», в которую он не верит, называя ее «фактически духовной (или «бездуховной»?) революцией»111. 24 мая 1989 композитор приводит характерный пример того, ради чего провозглашена эта гласность: «Журнал «Огонек» со статьей некоего Эдварда (!) Радзинского об истреблении Царской семьи. Густая пелена лжи. Весь мир знает эту ужасающую историю, во всех подробностях. Знает имена всех тех, кто осудил на смерть Царя, его жену, пятерых детей, врача и прислугу, осудил на смерть весь род Романовых... <...> Журнал «Огонек» предпринимает попытку навести колер на это чудовищное <...> дело. Весь мир знает всю правду и лишь наши народы, по крайней мере — нескольких поколений, живут в абсолютной тьме, незнании и ложном представлении обо всей истории нашей несчастной страны, находящейся три четверти века под пятой Л<енин>изма, Ст<алини>зма, М<аркси>зма. Страна покрыта пологом лжи, распространяемой печатью, Р<адио> и ТУ <...> Эти люди сплели целую гигантскую цепь лжи и покрыли ею всю страну, все народы, беспомощно барахтающиеся в этой дьявольской паутине. Гласность для лжи <...> — вот лозунг»112.
1990 год открывается в тетрадях Свиридова следующей записью: «Рынок, торгаш, доллар, спекулянт, кооператор, ростовщик — уважаемые, лакомые слова. Их с упоением превозносят. Реставрация Капитализма стыдливо называется рыночной экономикой. Слова: базар, рынок, ярмарка — всегда были презренными в устах замеча-
108 Там же. С. 590.
109 Там же. С. 513
110 Там же. С. 514.
111 Там же. С. 587.
112 Там же. С. 521.
тельных людей. «Ярмарка тщеславия» Теккерея, «"На рынок!" — там кричит желудок» (А. Фет)»113.
Отдельную заметку он посвящает продажности: «Она достигла за это столетие размеров общего бедствия. За деньги люди готовы на все. Деньги — Кумир, Божество. Мнится, что над миром во весь рост возвышается какой-то гигантский ИУДА, потрясающий своим кошельком с тридцатью серебрениками. Утеряно всякое чувство стыда, всякое (самое даже малое) чувство уважения к своей стране и народу. Наоборот — поощряется всяческая продажность»114. Не заставляют себя ждать и конкретные «сюрпризы» Перестройки: «Чернобыль, СПИД, кровь ...несчастных солдат, выполняющих «интернациональный долг», «усмиряющих» национальные чувства афганцев, армян, абхазцев, азербайджанцев, раскол (православных) церкви, насаждение униатской религии (этот нож в спину православия)»115. «Внутри страны действует большая сила, сознательно провоцирующая разнообразные конфликты, восстанавливающая одни народы против других, одну группу населения против другой»116, — с болью отмечает композитор.
На Страстной неделе (в апреле 1990 года) он записывает: «Время разрушения правящего партмеханизма. Впереди, очевидно, создание Новой (модернизированной марксистской) партии. «Те же рачки в иных мешочках», — как говорил дед Иван Его-рыч. Жизнь между тем — все безотраднее, все безнадежнее, унылее, беспросветнее для людей не только моего поколения... Эти все люди сброшены со счета. Расчет только на молодых, воспитываемых теперь, уже в наши дни. Можно смело сказать, что это будет ужасное поколение, способное на все под командой своих вождей»117. Позже он запишет: «В течение 6—7 лет воспитывается агрессивное поколение здоровых, но слепых, послушных молодых людей, готовых на все, знающих ложь и зло, выдаваемые им за правду, добро и истину. Так было в самом начале 30-х годов. .Из этих молодых людей сформировалась Ст<алинская> гвардия, заполнившая структуры партии, особенно же секретных служб и т. д. Сейчас я вижу то же самое»118. Эта связь перестройки с революцией занимает важное место в его взглядах на русскую историю. По его мнению, налицо полная преемственность, умело замаскированная для неискушенного молодого поколения русских людей. Сам же Свиридов склонен понимать современную ему перестройку и «реформирование» страны как логическое продолжение Октябрьской революции. Он видит здесь единство целей и методов, спрятанных под разными оболочками: «Вожди Революции знали, куда они ведут жизнь. К установлению господства <самих> и рабства для всех остальных. Эта мысль не покидала их. Теперь они кличут новое поколение русских на другую дорогу, обещая сытую жизнь и златые горы, рай для всех, успех и славу для тебя лично. Они лгут во всем. Здесь будет карикатура на Америку. Власть — лоббистов»119. В записях тетради 1990-91 гг. Свиридов вообще ставит инициатора перестройки Горбачева в один ряд с Лениным и Троцким, виноватых «в подлинном геноциде русского народа»120: «И это называется «перестройкой»? Увы! Все это известно с Октября 1917 года и в разных вариациях существовало и существует более 70 лет. Нет никакой разницы — «при ком» этот государственный бандитизм творился: при Л<енине>, Тр<оцком>, Бух<арине>, Ст<алине>, Б<режневе> или Г<орбачеве>. Государственный террор — он и есть террор. Он является патентом
113 Там же. С. 540-541.
114 Там же. С. 603.
115 Там же. С. 571.
116 Там же. С. 552.
117 Там же. С. 553-554.
118 Там же. С. 598.
119 Там же. С. 551.
120 Там же. С. 578.
С<оветской> власти, единственным способом ее высокомерного существования. Русские давно уже стали колониальным народом, удел которого — скорое исчезновение с
арены мировой истории и гибель. Именно к этому ведет дело нынешнее руковод-
121
ство...»121.
Свиридов отмечает, что и в наше время идут те же разрушительные для русской культуры процессы, что и во времена «триумфального шествия советской власти»: «Разрушены и разграблены десятки тысяч церквей. Но воистину — краденое не в прок! Уничтожены церковные здания по всей Руси Великой, говоря словами Пушкина. Расколоты иконостасы, а несколько обломков теперь фарисейски выставлены в ГТГ для всеобщего обозрения. Этим Г<осударство> показывает охрану памятников старины. Организовано О<бщест>во охраны памятников старины — эта воистину опереточная организация, которая не охранила ни единого здания от продолжающегося их разрушения. Практически уничтожена древняя русская музыка. В этом смысле мы являемся уникальной, единственной стр<аной> на свете, в которой совершается подобный ван-дализм»122. «Я печально смотрю на будущее. Борьба с национальной Русской культурой ведется жестокая и вряд ли ее остатки смогут уцелеть под двойным напором: Сионизма и М<арксизма>»123 — наиболее четко формулирует свою позицию Свиридов.
Другая характерная черта времени — что «идеологи Партии открыли все шлюзы для потока зловонных нечистот»124, страну наводнили «бесчисленные журналисты, экономисты, юристы, всевозможные консультанты»125. «Любопытно, что М.Булгаков консультантом назвал Сатану»126, — замечает Свиридов. Русская национальная культура переживает глубокий упадок. Для Свиридова это самый яркий симптом кризиса нации. «Тюремный жаргон стал языком России [курсив Г.В.Свиридова]»727, — с прискорбием отмечает композитор характерную черту «новой культуры».
Свиридов всякий раз обращается к истокам происходящего сегодня, углубляясь в предысторию самой революции: «Причина всех современных кошмаров — в этом большом кошмаре, который начался очень давно. Тут виноватых — бездна. От вдохновителей: Рылеевых, Белинских, Добролюбовых — до профессиональных палачей, которых были миллионы. И среди них множество именно русских, но не только их. Тут — Интернационал»128.
Записи 1991 года передают отчаяние, охватившее композитора при виде «всего, что совершается дома». Вот что он писал в это время вслед разговорам о «всеобщей демократизации»: «Итак, Демократия — т. е. власть демоса — народная власть. В который раз, господа, она возглашается? За свою жизнь я слышу ее беспрерывно, безостановочно, неумолимо, каждый раз она подразумевает как будто бы разное, а в самом деле абсолютно одинаковое. Прежде всего — единообразие и диктаторскую неумолимость. Только демократия и ничего более. Кто же доказал, что она — единственный выход из создавшегося тупика, главное — единственный и притом знаемый безошибочно вождями, а главное — возглашателями-пропагандистами. .Любая другая точка зрения — подозрительна, враждебна, отрицается, подлежит громкому посрамлению, искоренению, уничтожению. Сколько людей за эти годы, высказывавшие хоть какое-либо сомнение в абсолютной верности избранного пути, изгоняются из политической и
121 Там же. С. 580.
122 Там же. С. 403.
123 Там же. С. 218.
124 Там же. С. 571.
125 Там же. С. 541.
126 Там же.
127 Там же. С. 469.
128 Там же. С. 498.
из общественной жизни, сходят на нет, да просто ли изгоняются? За судьбой их интересно было бы последить»129.
Вот кто является, по его мнению, «творцами» демократии на русской почве: «Открытые работники служб ЦРУ, .состоящие в услужении пропагандистской <машины?>, построенной по типу откровенно фашистскому — желанные гости, перешли на работу в радио и ТУ бывшего Советского Союза, а ныне неизвестной страны, не имеющей опять даже, названия, кроме аббревиатуры РСФСР, которая в дни моего детства расшифровывалась: «Ребята, смотрите — Федька сопли распустил». И теперь налицо правящая неумолимая диктатура, пока, кажется, без массовых расстрелов, но это ведь только пока. За этим дело не станет»130. По своей сути эти люди для Свиридова — наследники революционеров — «все те же люди, доканчивающие разгром великой Русской империи и уничтожение Русского народа (а это их главная цель — истребить русскую нацию, перебить ее, перестрелять, рассеять по свету). Все это совершается под крики со всех сторон «анти». Приветливые крики, ибо <враг> все тот же самый, что был и в начале века, и во время Октябрьского переворота, в эпоху истребления крестьянства, и в эпоху спровоцированной и запланированной ими же войны с Германией, в которой у Русского народа была безысходная, безвыигрышная позиция, одинаково [трагическая]»131. «Откуда они взялись за последнее столетие, — восклицает он, — по чьей команде они наводнили нашу страну и завладели всеми «узлами» жизни — властью, прессой, торговлей, искусством, к которому они абсолютно бездарны...<...> Хозяева Мира, а они — есть, и не надо кричать о «демократических свободах». Всему миру известно, что демократическая Америка является суперколониальной державой; кровью и деньгами устанавливающей мировое господство, не останавливаясь перед истреблением целых народов. В этом смысле новейшая история наследует традиции древней Иудеи, пример чему был подан Октябрьским переворотом»132.
Отразились в записях Свиридова и события августа 1991 года: «Жуткие, мрачные события последних дней, потрясающие, кроме прочего, чудовищным скудоумием, какой-то фантастической легкомысленностью. Люди — по ту сторону добра и зла (но, может быть, и не все правда). Неустойчивость жизни ужасающая, речи — полнейшая безграмотность, явление «шпаны» стало всеобщим: в семье, на работе, среди так называемой «интеллигенции», в политической жизни, в искусстве, которое все заражено шпанскостью»133. В его записях сохранился черновик письма М.С.Горбачеву, написанного по этому случаю: «Я и вся моя семья глубоко потрясены событиями последних дней и сильно переживаем за Вашу судьбу. Вы возбудили надежды у многих людей, но особенно эти надежды у нас — русских. Мы так устали и измучились, существуя под чужой рукой. Я говорю это, прожив на свете много лет. Мы достойны лучшей участи и особенно устали от бесконечного унижения своей нации»134. Адресат это письмо получил, как подтвердил сам в личной беседе с А.С.Белоненко135.
Записи последних тетрадей композитора полны глубокого пессимизма в отношении происходящего. «В наше время Россия духовно опускается еще на один порог преисподней. Культура ее уже невосстановима [курсив Г.В.Свиридова]»136,- пишет он. То, что творится с родной страной, не вызывает у Свиридова сомнений: «Мы переживаем эпоху третьей мировой войны, которая уже почти заканчивается и прошла на
129 Там же. С. 591-592.
130 Там же. С. 592.
131 Там же.
132 Там же.
133 Там же.
134 Там же. С. 591.
135 Там же. С. 704.
136 Там же. С. 486.
наших глазах. Страна уничтожена, разгрызена на части. Все малые (а отчасти и большие) народы получают условную «независимость», безоружные, нищие, малообразованные. Остатки бывшей России будут управляться со стороны — людьми, хорошо нам известными. Русский народ перестает существовать как целое, как нация. И это при том, что имели 6 лет назад относительно боеспособную армию, ядерное оружие, танки, авиацию и ракеты. Как быстро все произошло. С какой быстротой оказалась завоевана «Великая» держава. Чудны дела твои, Господи»137. «Третья мировая война началась и Советский Союз уже проиграл ее, сдав страну почти без боя, погубив наш русский народ, его вековую историю, которая закончилась так позорно и бесславно. Вечное проклятие апостолам зла и сатанизма и всем их пособникам»138, — записывает он в этой же тетради.
Но рядом с безысходностью в его записях проскальзывает и тень надежды: «Вечером смотрел по телевизору выступление перед Заутреней Патриарха — грустное, но спокойное, потом водружение Святого Креста на купол Казанского собора в Петербурге-Петрограде-Ленинграде. Боже, неужели это не фарс, а подлинное Возрождение, медленное, трудное очищение от Зла? Но кажется иногда, что именно это наиболее верный путь. А народ расслоился: с одной стороны, окончательное падение в бандитизм, проституцию во всем, с другой стороны — Церковь и интерес к жизни Духа. Теперь надежда лишь в спокойствии и ТЕРПЕНИИ (опять и опять). Кажется, что это есть в Церковных людях. Терпение, но и действие. Пошли, Господи, блага и здоровья всем близким. Помилуй нас!»139. На фоне всего этого тяжкого периода Свиридов работал над циклом «Песнопения и молитвы» на слова из православного обихода. Эти хоры считаются вершинным его произведением.
Как мы смогли убедиться, взгляд Свиридова на исторический процесс в целом обусловлен четкими внутренними критериями добра и зла и системой мировоззрения в целом. Отсюда и его отношение к конкретным событиям и личностям. Несложно заметить, что в основе его трактовки исторического процесса стоит путь русского народа и борьба в истории России разрушительных и созидательных сил. Мы считаем нужным называть сумму его взглядов концепцией, несмотря на то, в чистом виде «на суд общественности» автор ее не выносит. Она составляется из разрозненных высказываний самого Свиридова, прямо характеризующих его позицию, но в основном — из внешне, может быть, несвязанных, но внутренне тесно спаянных суждений о внешнем мире. Зло или благо для родного народа, понятое не в узконационалистическом, а в морально-нравственном аспекте — тот стержень, на которое «нанизываются» все общественные явления в концепции Свиридова. Но нравственность Свиридова не абстрактна и не относительна, а укоренена в своей прочной основе — глубокой христианской вере. Поэтому для Свиридова в первую очередь важна религиозная сторона любого явления. Из мыслителей этим он очень похож, в частности, на Н.В.Гоголя, про которого можно также сказать, что для него «все вопросы жизни — бытовые, общественные, государственные, литературные — имеют .религиозно-нравственный смысл» [3;76]. В этом смысле вся история человечества для Свиридова — это прежде всего история духа, а в XX веке — история его кризиса. Именно духовные интенции видит он за всякими человеческими деяниями.
Возрождение же национального духа в России он связывает не с очередными политическими перетасовками, а в первую очередь с возрождением Христианства, когда все основные понятия в душах людей встанут на свои места. Это и станет временем восстановления попранного национального самосознания. Сходно мыслил, в частности,
137 Там же. С. 604.
138 Там же. С. 610.
139 Там же. С. 619.
и Н.В.Гоголь, чья «апология России, утверждение ее мессианской роли в мире в конечном итоге опираются не на внешние благоустройства, международный авторитет страны или ее военную мощь (хотя и они очень важны), а на духовные устои национального характера. Взгляд Гоголя на Россию — это прежде всего взгляд христианина, сознающего, что все материальные богатства должны быть подчинены высшей цели и
" 140
направлены к ней»140.
Свиридова можно с полным правом назвать подлинным традиционалистом, русским национальным мыслителем. Почти все темы его записей традиционны для русской мысли. Выдающиеся русские мыслители от М.В. Ломоносова и Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина и А.С. Пушкина, Н.В.Гоголя, славянофилов, Ф.М. Достоевского до В.С. Соловьева, С.Н.Булгакова, С.Л. Франка, П.Б. Струве, Е.Н. и С.Н. Трубецких, П.А. Флоренского и многих других их известных единомышленников разрабатывали в своих трудах такие вопросы, как «путь России и русского народа в мире», «революция как религиозная проблема», «национальный характер и национальное самосознание», «православие и русская душа», «православие и русская культура», «Россия и Европа», «человек и массы», «мещанство и буржуазность», «культура и цивилизация», «техника, наука, прогресс»141. Все эти темы нашли отражение на страницах дневника Свиридова. Свиридов оказался носителем того «народно-психологического чутья», о котором говорил В.О.Ключевский. Именно это «чутье» обеспечивало ему «понимание исторического процесса, далекое от официальной методологии, и согласную с ним трактовку источников, фактов, укорененных в этом процессе» 142. Как коренному представителю своего народа Свиридову всегда было присуще особое внутреннее чувство правды, которым он сам наделял простых людей в своих записях. Но столь последовательно это чувство народной правды выражают только национальные гении. Таким же путем шли и упомянутые нами русские мыслители.
Жить в традиции для Георгия Васильевича значило прежде всего жить по совести, любить свой родной народ, понимать его. «Хорошо известно, что не тот человек патриот, кто кричит об этом на всех углах, а тот, кто любит свою Родину, свой народ, гордится им, верит в его могучие силы, тяжело переживает и возвышает свой голос против несовершенства жизни. Глубоко скорбит... — сказал как-то сам композитор о своих учителях, — Это большая традиция Русской общественной и художественной Мысли. Именно в таком смысле патриотами своего Отечества являлись Гоголь и Лев Толстой, Петр Ильич Чайковский и Мусоргский»143. Теперь этот ряд можно с полным правом пополнить именем Георгия Васильевича Свиридова.
К Свиридову, как ни к кому другому относятся слова Ивана Ильина: ".Быть русским значит не только говорить по-русски. Но значит — воспринимать Россию сердцем, видеть любовью ее драгоценную самобытность и ее во всей вселенской истории неповторимое своеобразие, понимать, что это своеобразие есть Дар Божий, данный самим русским людям, и в то же время — указание Божие, имеющее оградить Россию от посягательства других народов и требовать для этого дара свободы и самостоятельности на земле. Быть русским значит созерцать Россию в Божьем луче, в ее вечной ткани, ее непреходящей субстанции и любовью принимать ее как одну из главных и заветных святынь своей личной жизни. Быть русским значит верить в Россию так, как
Ii 144
верили в нее все русские великие люди, все ее гении и ее строители .
140 Воропаев В.А. Н.В.Гоголь: жизнь и творчество. С. 75.
141 Ермишина С.А., Наумова Г.Р. На пути к освоению традиции. С. 34-35.
142 Там же. С. 21.
143 Свиридов Г.В. Музыка как судьба. С. 88.
144 Ильин И.А. Почему мы верим в Россию//Наши задачи. Собрание сочинений. Т.2. Книга I. М., 1993. С.105.
И Свиридов верил, записав: «С великим трудом пробивающееся, многолетне попранное, русское национальное сознание (заблудившаяся душа!) ищет выхода и найдет его, в этом я убежден. Хотелось бы думать, что будет так!»145.
Источники и литература.
1. Барыкина Л.А. «Миру нужно песенное слово»//Георгий Свиридов в воспоминаниях современников. М., 2006.
2. Белоненко А.С. Из чего рождается гармония//Г.В.Свиридов. Музыка как судьба. М., 2002.
3. Воропаев В.А. Н.В.Гоголь: жизнь и творчество. М., 1998.
4. Ганичев В. Н. «Гений остается с нами»//Георгий Свиридов в воспоминаниях современников. М., 2006.
5. Дробышевская И.И. «Слышать биение народного сердца»//Георгий Свиридов в воспоминаниях современников. М., 2006.
6. Ермишина С.А., Наумова Г.Р. На пути к освоению традиции//История мысли. Русская мыслительная традиция. Вып. 4. М., 2007.
7. Золотцев С. Духовный подвиг исполина//Подъем, 2005, № 11.
8. Ильин И.А. Почему мы верим в Россию//Наши задачи. Собрание сочинений. Т.2. Книга I. М., 1993.
9. Леман А. Творчество Свиридова как направление//Музыкальный мир Георгия Свиридова. М., 1990.
10. Непомнящий В.С. Свиридов. Из личного опыта// Георгий Свиридов в воспоминаниях современников. М., 2006.
11. Рудица Р. Георгий Свиридов. Музыка как судьба//Критическая масса, 2003, № 1 (эл. версия http://magazines.russ.rU/km/2003/1/rudic.html).
12. Свиридов Г.В. Музыка как судьба. М., 2002.
13. Сохор А.Н. Георгий Свиридов. М., 1964.
14. Хворостовский Д.А. «Публика плакала.. .»//Георгий Свиридов в воспоминаниях современников. М., 2006.
145 Свиридов Г.В. Музыка как судьба. С. 212.
