CC BY
57
Вадим Владимирович Егоров
Кандидат философских наук, доцент кафедры философии Уральского государственного экономического университета
ИСТОРИЧЕСКИЕ КОЛЛИЗИИ И СОСТОЯНИЕ МЕНТАЛИТЕТА ОБЩЕСТВА В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Необходимость выхода России из тяжелейшего кризиса заставляет осмыслить его во всей полноте экономических, политических и социокультурных проявлений. Этим обусловливается наше острое внимание к состоянию ментальной основы российского общества, наглядночувственным образам его жизни и культуры. Модели мышления и чувствования, наглядные образы жизненного мира наших соотечественников в роли индикаторов и катализаторов общественно-исторических процессов требуют сегодня особого исследовательского акцента, конечно, не потому, что важнее этого проблем не существует, а потому, что специального внимания исследователей к ним не было и нет до сей поры. Тогда как в протяженной череде судьбоносных факторов истории (российской - главным образом) они по праву занимают далеко не последнее место.
Выходившая весьма обильно до середины восьмидесятых годов из-под пера отечественных авторов и их коллег из бывших соцстран обществоведческая литература необычайно большое внимание уделяла определению понятия «образ жизни» (советский, социалистический и т.д.) и многоплановому рассмотрению данного феномена. Тогда, в обстановке напряженного идеологического (и не только) противоборства двух мировых систем, супердержав, актуальность и закономерность обращения к образу жизни общества и проблематике его официально признавалась несомненной. В то же время четверть века во многих странах мира термин «образ жизни» целенаправленно соединялся (и фактически соединился) с другим небезызвестным термином «американский». В дальнейшем, с крахом «биполярной» модели мира, интерес отечественных ученых и политиков к этому вдруг угас, сменился неприятием. Но, видимо, не навсегда. Никакая крупная страна не может обойтись без внутренней и внешней пропаганды
своих принципов и ценностей, без самоидентификации. В этом обязательное, хотя, конечно, и недостаточное, условие ее целостности и суверенитета.
Ныне, наряду с привычными уже понятиями экономической и политической безопасности страны, возникают новые - «продовольственная безопасность», например. За этим стоят важные проблемы. Так, накануне августовского дефолта 1998 г. ввоз продовольственных товаров в Россию превышал уже 40%. Тогда как каждая страна, не беспокоясь о потере своей продовольственной независимости, может ввозить до 30% потребляемого объема продуктов. Если импорт превышает этот уровень, то страна становится зависимой от зарубежных поставок и входит в полосу непредвиденных обстоятельств, связанных с состоянием продовольственного рынка. Нас же, кроме этого, волнует чрезвычайно то, что можно было бы назвать «ментальной безопасностью» российского общества. Поясняем сразу, что под этим мы подразумеваем сохранность базовых образно-чувственных моделей жизненного мира нашего общества, непосредственно обеспечивающих самоидентификацию и суверенитет общества.
В основе своей философы и социологи-марксисты из соцстран верно рассматривали образ жизни как категорию историческую, охватывающую совокупность типичных видов жизнедеятельности инвалидов, социальных групп и обществ в целом в единстве с условиями жизни, ее определяющими. Г осподствующий способ производства, которому при этом уделялось главное внимание - действительно детерминанта общественной жизни. Но, как известно, «над различными формами собственности, над социальными условиями существования возвышается целая надстройка различных чувств, иллюзий, образов мысли и мировоззрений»1. Для нас и это в своих общих, характерных проявлениях также входит - пусть и в более свободном «автономном» режиме - в образ жизни общества. Подвергая критике «идеалистический подход», который «сводит образ жизни к духовным мотивам деятельности, к образу чувств и мыслей»2, нельзя (ни прежде, ни теперь) впадать в другую крайность, недооценивая или игнорируя последние. Эмоциональная, мыслительная сфера, даже независимо от непосредственного воплощения ее в тех или иных поведенческих актах людей, составляет неотъемлемую часть содержания общественной жизни, имея самоценность при анализе всякого образа жизни. Любимый афоризм Вольтера: «Жить -значит мыслить (vivere - est cogitare)», четко фиксирует, что мышление - уже факт жизни. Факт необходимый, самоценный, хотя и не самодостаточный. Аналогичным образом все это относится и к человеческому чувствованию, включая характерные черты такого чувствования, мировосприятия, эмоционального переживания людей в масштабе всего общества. То есть в наши дни полноценный анализ образа жизни общества должен обязательно включать анализ его менталитета. «Менталитет» (от лат. mens, mentis - ум, настроение, предпочтение) - это совокупность сходных, характерных способов и проявлений мышления и чувствования живущих, действующих в данном обществе людей. Как и что общество думает, чувствует, к чему
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 8. С.145.
2 Социалистический образ жизни. М., 1984. С. 13.
духовно устремляется, есть тот духовный космос, из которого рождается и особой частью которого становится общественный менталитет. В этом плане, на наш взгляд, генезис, динамика, специфика менталитета общества укоренены, с одной стороны, в материальных обоснованиях его жизни, а с другой - в еще более легких и «воздушных» его образованиях. Даже и в самой семантике термина «менталитет» отразилась некая устойчивость и общезначимость данного явления, его отличие от непостоянного, случайного, изменчивого. Менталитет общества надиндивидуален, не сводим к сумме личностных ментальных миров, составляющих (или составлявших) данное общество граждан, но полагаем, что ментальный мир личности как характеристика своеобразия ее мышления и чувствования несет в себе значительную долю этого общественного менталитета. Предполагаем, что менталитет, не ограничиваясь собственно сознанием общества, вторгается даже в подсознание его, охватывая нечто относительно устойчивое, типичное и повторяющееся в духовно-психическом мире коллективного социального субъекта.
При всем обилии вышедших в недавнее советское время теоретических трудов по категории «образ жизни» буквальному пониманию этого «образа» как облика, лика внимания не уделялось вовсе. Пора, в чем мы убеждены, обществоведческой гуманитарной науке в анализе присущего социуму образа жизни отдать должное наглядным аспектам такового, визуальной природе самого понятия. В свое время, кстати, в «Философии духа» Гегель неоднократно употреблял понятие «внешний образ жизни»1. Правда, наглядный внешний облик общества, выносящий в некоторой степени на поверхность последнего информацию о специфике его жизнеустройства, и уже тем самым будучи достоин специального научного анализа своих закономерностей и роли в протекании различных процессов общества, отнюдь не исчерпывает собой всего эйдетического потенциала, стоящего за понятием «образ жизни». В частности, с особой силой внешний облик объекта и глубинное внутреннее содержание его взаимно проникают в художественном образе. Преобразуясь в художественный образ, аудиовизуальный образ мира открывается аудитории и с содержательной стороны во всех его красках и объемах. Облик может быть как частью содержания, так и средством выражения, «высвечивания» его. Более того, облик способен послужить выражением оригинальной трактовки смысложизненных вопросов, попыток быть на них ответом. Так или иначе, облик может перерастать для нас в некое «свое-иное», представляя нечто смыслонесущее, вполне адекватное старинному слову «лик». Он, этот лик, подчас не склонен открываться суетному взору, требуя от каждого определенных усилий души. Наглядный образ, будучи проявлением выразительности, оригинальности объекта (в данном случае -жизнеустройства общества), благодаря искусству выступает концентратом его выразительности. В искусстве убедительность и сила воздействия образа на аудиторию относительно самостоятельны от степени воплощения в нем реальности. Возможно и такое построение произведения искусства, когда
1 Гегель Г. Философия духа // Соч. М., 1956. Т. 3. С.75, 79.
интерес аудитории к нему возникает как раз благодаря фантастичности образа и сюжетных линий. И поскольку художественный образ способен, с одной стороны, выражать сущность больше, чем иная единичность и конкретность, а с другой стороны, будучи относительно самостоятельным, содержать произвольные ее трактовки, то в идеологизированном обществе искусство, духовная культура используется и как средство пропаганды. Такая роль предполагает, конечно, и интерпретацию идеологических императивов общества с целью придать им привлекательность, наглядность. Искусство, его образы могут быть политизированы или не политизированы, но в условиях любого общества и существующей в нем власти художественный образ не сводится к политике, идеологии. В художественном образе, хотя бы и в разной пропорции, находит отражение реальная жизнь общества, проявляются его фантазии, мифы устремления. Произведение искусства -всегда одно из лучших свидетельств о жизни породившего его общества, о своей эпохе.
Подводя итог вышесказанному, подчеркнем, что для нас образ жизни общества есть вся совокупность характерных проявлений и условий материального и духовного его существования, включая внешний облик, способы и образы чувствования и мышления, творчества его членов. Входя составной частью в образ жизни общества, рассмотренное нами как бы достраивает этот образ жизни в качестве целостного материально-духовного образования. Без данных коррективов трактовка образа жизни общества как «совокупности форм деятельности, взятых в неразрывном единстве с условиями этой деятельности» представляется нам узкой, не раскрывающей такого типа человеческого существования.
Проблема взаимовлияния господствующего строя с самим обликом общества, его духовной атмосферой и культурной средой с особой силой проявилась, на наш взгляд, именно у нас в стране, а также и в бывших странах мировой социалистической системы в советскую эпоху и в современный постсоветский период.
Беспрецедентные исторические потрясения, воплотившие собой великую надежду и трагедию жизненных утрат, придали советскому общественному облику, духовной культуре и эстетике общества особую яркость и остроту. Долгое время политическая конфронтация нашей страны со всем остальным миром усиливала культурную советскую революцию культурным изоляционизмом, когда сквозь «железный занавес» в советское общество проникали лишь отдельные приметы иного образа жизни. Человек волей обстоятельств оказался отрезанным от мира как по исторической вертикали, так и по горизонтали международных связей. И жизнь в тогдашнем нашем обществе протекала как бы по своим законам, в своих собственных голографических очертаниях. В архитектуре, в частности, советский неоклассицизм надолго одолел стилистику конструктивизма и других технократических течений. В общественном сознании он был призван отвечать представлениям о совершенном и прекрасном, стремлению к высшей благодати и гармонии. Господствующий в архитектуре и градостроительстве стиль как бы организует, оформляет предметнопространственную среду, окружающую человека, гражданина. Он
способствует приведению к наглядно-визуальному единству не только различных элементов застройки, но и предметов иного масштаба, самого различного целевого назначения.
Другой важнейшей эстетической, идейной доминантой для массового сознания советского общества явились живописно-музыкальные образы, причем отнюдь не только патетического плана. Громогласная поэтика гимнов и ораторий, марши энтузиастов, физкультурников, танкистов не могли лишь в этих бодрых ритмах, плакатном стиле воспитывать советского человека. Еще в преддверии новой жизни, как глоток воздуха, потребовалась наша новая лирика, способная прихлынуть к сердцу теплой волной, подступить комком к горлу и наполнить нас то светлой грустью, то ослепительной радостью на фоне сыновней благодарности к родной стране. Вот из летнего полдня, как видение, возникает «девица-краса, чудо коса, море-глаза», улыбнувшаяся кому-то из красных конников. И здесь в жизни советского народа и в утверждении особой духовной атмосферы нельзя переоценить творчество Дунаевского, музыка которого стала некоторым лейтмотивом советской эпохи. Он был духовным, творческим собратом мажорного «короля вальса» Иоганна Штрауса, крупнейшим музыкальным оптимистом, тонким лириком, творчество которого до сих пор не оценено в полной мере. Музыка Дунаевского осветила золотым сиянием «первую страну социализма», сделала советский образ жизни на долгие годы необычайно привлекательным во всем мире.
Советская эпоха породила свои силуэты, колориты, формы, изоморфные ей модели как расширенно воспроизводящиеся стили -голограммы сознания и бытия. Очертания и формы, ритмы, сам характер их подачи переходили с одних предметов и явлений на другие. И среда эта росла и крепла не только вокруг нас, но и проникала в сознание человека, становясь его жизненным миром. Искусство в наибольшей степени «кодирует» человека на определенное мироощущение, предлагающее субъекту в дальнейшем преломлять окружающую действительность в означенном художественными средствами плане.
Великая культура, рождаясь в переломные эпохи, оказалась не чужда и советскому времени. Советская эпоха открыла много нового в сенсорном мире человека. Даже негативно относившиеся к общественным порядкам в нашей стране иностранные гости часто подпадали под ее обаяние через людей, искусство и культуру, голограмму жизни в целом. С нашей точки зрения, важнейшая черта этой эпохи в том, что помимо авторитаризма власти она создала биополе собственной культуры, заставлявшей рыдать и ликовать. Она рождала неповторимую духовную атмосферу, узы которой подчас невозможно порвать, не разорвав своего сердца.
Процесс преодоления существующей ныне дестабилизации общества невозможен, на наш взгляд, в обстановке разрушения структур менталитета, образно-эстетического мира, культурно-бытового уклада. Упорные попытки назвавших себя демократическими общественных сил устранить какие-либо элементы отчуждения в образе жизни нашего общества десять лет вели русский народ не к желанному раскрепощению, а к даже более тяжелым и несносным формам отчуждения.
В настоящее время наше общество оказалось в обстановке сенсорного, нравственно-эстетического и вообще мировоззренческого экоспазма. В девяностые годы миллионам россиян представлялось, что они «проснулись в перевернутом мире». И дело здесь совсем не только в низвержении памятников, полном демонтаже привычной некогда политической символики. Обвальный слом знаков внешнего мира усугубился сломом критериев внутреннего человеческого мироотношения.
В означенных условиях, наряду с понятиями типа «экологическая безопасность» общества, «продовольственная безопасность», возникает необходимость в появлении понятия «ментальная безопасность», применительно к обществу, нации, стране. И, как показывает жизнь, борьба с духовным миром (а не только с идеологемами) советской эпохи чрезвычайно больно отзывается и в нашем российском сознании. Прав Александр Зиновьев, с горечью и гневом восклицающий: «Целились в коммунизм, а попали в Россию!». Сохранение ментальной безопасности общества как условие его суверенитета не следует понимать догматически. Но безоглядное разрушение духовных устоев, основ самоидентификации социума, что проявляется сегодня, - процесс крайне губительный.
Пришедшие к власти на волне демократических преобразований последних лет политические силы словно нарочно стремились не только попустительствовать, но и активно способствовать разгрому культуры и духовности, рожденных в «русле большевистской идеологии». Развернулась широкая дискредитация в тематическом и стилистическом плане того, что называлось «социалистическим реализмом», а заодно и реалистической культурой в целом. Дело иной раз доходит до того, что даже фильмы и песни военной поры пародируются, предстают в чудовищной аудиовизуальной оранжировке с убийственными комментариями.
Образ минувшей войны как «войны манихейской», то есть такой, в которой в смертельную схватку вступили силы космоса и хаоса, света и тьмы, бытия и небытия, ставший неотъемлемой частью менталитета наших сограждан, оказался под угрозой принципиальной ревизии. В стране и за ее рубежами предприняты мощные попытки подать Великую Отечественную войну как столкновение прежде всего непримиримых, но в равной мере враждебных природе человека режимов - коммунистического и национал-фашистского. Более того, проведены акции переноса известного всем образа «великой схватки» и победы в иное измерение - на победу сил демократии страны и мира над советской властью, на торжество общечеловеческих ценностей над ценностями тоталитарного прошлого. В реверсии образа победы над «коричневой чумой» в образ современной победы над «чумой красно-коричневой» нам видится стойкая уверенность, что связь времен можно якобы воссоздать через новый их разрыв, через некий акт самоотречения от «дурного» времени.
В начале девяностых годов была сделана ставка на осуществление в нашей истории очередного «большого скачка». Радикальный курс на проведение в нашем обществе (под именем «политики реформ») великой «рыночной революции», ориентированный в силу известных причин не на подъем производства, а на раздел и присвоение бывшей государственной,
общественной собственности, стал сопровождаться в информационных средствах бурным воспеванием потребительства. Во имя построения в нашей стране нового, рыночного общества пропагандировался и сейчас пропагандируется как самый актуальный социальный тип человек-потр ебитель, стяжатель.
Герои прежних пор - бессребренники и народные заступники, воплощенные в литературе и искусстве в знакомых с детства образах (от Прометея, Овода, Гриши Добросклонова до розовских и арбузовских мальчиков), как и все, что, пусть хоть отдаленно, дает намек на самоотверженность, жертвенность и выход за рамки повседневности, на угрозу обывательскому пониманию счастья, уходит, изгоняется из катарсического мира общества. Принятие тернового венца за свой народ, за страждущее человечество против угнетателей, поработителей всегда подсознательно ассоциировалось в массовом сознании с христианским подвигом. С уничтожением, искоренением этих устремлений наших сограждан вынуждают и невольно отрекаться от извечных исканий отечественной литературы, культуры. А поскольку пассионариями издавна в нашем обществе часто были натуры мятежные, даже революционные, то в борьбе с мятежным духом придется, вероятно, заплатить и ценой пассионарности.
Правдоискательство, защита обездоленных и сирых предстают сегодня в информационных средствах в виде некой мании, бессмысленного и опасного фанатизма. Не потому ли и прежние диссиденты с негодованием и гневом отвергли в наши дни ценности «рабов желудка», почти в равной мере чуждых как «комиссарам в пыльных шлемах», так и «корнетам оболенским»? Общество учат не бояться эгоистов, своекорыстных людей, постоянно несущих в дом очередной «кусок общественного пирога». Они, дескать, обогатятся и сами помогут стать богаче остальным. Отныне следует бояться аскетов, «юношей бледных со взором горячим», готовых на самоотверженность, жертвенность, вдохновенное безумство. На радость не имевшим в жизни никаких высоких идеалов они после крушения «мирового коммунизма» убедились в своей реалистичности и правоте.
Средства массовой информации и политические силы, десятилетие назад разоблачавшие «прежний режим» в антигуманности и безнравственности, в настоящее время о нравственном обществе как актуальной цели ничего не говорят. Напротив, утверждается, что в «стерильных» общественных условиях действительных рыночных отношений, подлинной экономики сформировать нельзя. Тем самым подрывается вековая вера нашего народа в нерасторжимость истины и справедливости. Иначе говоря, если устройство общества несправедливо, то оно не может быть истинным. Приверженцы новой социальности, в основном и не стремясь опровергнуть мнения, что праведным путем богатства не наживешь, открыто признают нормой жизни неправедный путь. Более того, периодически раздаются призывы высокопоставленных персон о легализации всех мафиозных капиталов, чтобы они в полной мере работали «на нашу экономику». Обвинив вождей прежней эпохи в неумолимом следовании принципу, что цель оправдывает средства, современные вершители судеб
страны и их сподвижники пришли к тому же принципу, лишь диаметрально изменив характер цели. В осуществлении означенного рода проектов общественного переустройства сочувствия жизненному миру масс населения выражать никак не предусмотрено.
У миллионов людей старших возрастов сложившееся положение провоцирует чувство бессмысленности жизненных утрат и самоограничений во имя грядущих поколений. Пройденный ими путь оказался как бы на обочине истории, их жертвы выглядят, как минимум, напрасными, зато другие, кто всегда ими считался за изменников Родины (типа генералов Краснова, Власова), отныне почитаются стойкими врагами «коммунистического режима», носителями собственной концепции национального или иного возрождения.
Несмотря на это, в обществе еще продолжают сохраняться духовные, ментальные константы, которые сплачивают сограждан сильнее, чем разделяет их принадлежность к противоположным политическим лагерям. В этом нам видится один из важнейших факторов предотвращения в обществе до сих пор не разразившейся гражданской войны. Продолжающая сохраняться глубинная внутренняя солидарность препятствует наложению политического конфликта на иные линии гражданского размежевания. Формирование такого рода солидарности происходит в длительные сроки, и она не сразу поддается разрушению. Ментальные узы сдерживают в людях приливы ксенофобии. И даже если это не снимает враждебности по отношению к «чужим», то делает ее реально предсказуемой. Принадлежность к этико-культурным, эстетическим константам придает человеку уверенность, спокойствие, устойчивый характер. В том числе и составляющие наш менталитет наглядные образы также образуют материал, скрепляющий общество в единство. Они необходимый элемент социальности, ее эстетико-катарсический алгоритм, вбирающий в себя голограмму мира - от внешних обликов окружающей среды до таинств искусства и сокровенных видений человеческой души. Наше общество унаследовало данное единство за долгое время своего существования. Когда разрушение знаков внешнего мира целенаправленно усугубляется сломом критериев человеческого мироотношения, разрушением катарсического поля граждан, происходит переход общественного кризиса в стадию его кульминации. Потеряв свою «ментальную основу», люди склонны становиться потенциальной ударной силой гражданских войн, крупных социальных столкновений.
Итак, образно-ценностный, ментальный слом в обществе, взамен прежнему обеспечению общесоциальной интеграции, означает, с нашей точки зрения, угрозу эскалации насилия. Угроза эта двуедина. С одной стороны, у власти сокращаются возможности удерживать общество как целостность, с другой - у масс теряется чувство устойчивости, общности их жизни. Исчезает нечто, насыщающее жизнь с давних пор, разрушаются привычные ее картины. Помимо нарушения внутренней устойчивости личности, ориентиров и стандартов поведения в меняющемся мире, нельзя не подчеркнуть особую угрозу столкновения официальной власти с той частью
общества, которая непосредственно готова встать на защиту попранной жизненной ауры.
В последнем случае фактором риска насилия выступает не столько неприкаянность субъекта, сколько активная защита им своего жизненного мира. Ностальгия - это не только тихая тоска о прошлом, уходящем, но подчас и мощный импульс к активному сопротивлению в отношении к исказившим и поправшим его. По латыни «nostos» - это возвращение домой, «algos» - страдание, боль. Человек готов пожертвовать собой ради шанса такого возвращения. В обстановке крушения эпохи те или иные события, наглядные образы усиливаются массовым сознанием в качестве примет уходящего миропорядка. Происходит сублимация тоски по ушедшим в прошлое явлениям, событиям, социально-нравственным императивам в ностальгию-сопротивление.
Некогда, добиваясь власти, последующие «реформаторы» российского общества и государства широко пропагандировали слова Вольтера о готовности даже пожертвовать жизнью за право оппонента отстаивать свою точку зрения. На деле вышло по-иному. Сразу после смены власти вновь возникла тенденция на монополизацию формирования подлинного мироощущения, действительного понимания красоты, морали и правды членов нашего общества, готовность политиков к образно-ментальному слому жизненного мира своего народа.
Подводя итог вышесказанному, крайне важно подчеркнуть, что всякое переустройство общества возможно лишь в том случае, если оно опирается на соответствующего характера образно-ментальную «голограмму», если сохранение и органическое развитие таковой воспринимается субъектом перемен как жизненная, судьбоносная необходимость. Наконец, нельзя не подчеркнуть, что в действительно стремящемся к демократии государстве, обществе борьба с прошлым политическим режимом не должна перерастать в огульную критику всего образа жизни, в разрушение всей прежней жизненной ауры.
