CC BY
15Шевелев В.Н. доктор философских наук, профессор ИППК ЮФУ
Историческая память как ресурс российской
модернизации
Теория модернизации считается одной из основных формул для описания общественного развития, начиная с Нового времени. Одновременно - в качестве концептуального ключа - она является дискурсом для выявления социальных и экономических кризисов и структурных проблем самой современности. Модернизационная рефлексия выступает как регулярное обновление самоописания общества.
Сегодня термин «модернизация» с подачи президента Д. Медведева стал широко узнаваемым в массовом сознании. Однако за минувшие годы не удалось создать оптимальные условия для развития собственных производств, высоких технологий и инноваций, для свободной самореализации человеческого потенциала. Общества, проигрывающие в таких условиях, неконкурентоспособны, каким бы человеческим «капиталом» они не располагали. Россия страдает от институциональной неразвитости (нет государства как системы публичных институтов), плохого государственного управления и концентрации экономической власти в руках политической элиты, - об этом говорится в целом ряде последних аналитических докладов. Подвергается критике коррупция во всех сферах общества. Но дело не только в плохом управлении. Главное - в том, что правила и нормы задает именно верховная власть.
В последнее время актуальность приобрела историческая память как специфическая форма общественного сознания и поведения людей, охватывающая знания, понимание и отношение к историческому
прошлому. Историческая память - это определенным образом сфокусированное сознание, которое отражает особую значимость и актуальность информации о прошлом в тесной взаимосвязи с настоящим и будущим. Историческая память - набор передаваемых из поколения в поколение исторических сообщений, мифов, субъективно преломленных рефлексий о событиях прошлого.
Проблема исторической памяти, как и исторического опыта, становится проблемой осмысления ведущих тенденций общественного развития. Признание его закономерного характера позволяет поставить на научную основу вопрос о возможности использования знания прошлого для понимания существенных явлений современности. Объективность прошлого обусловливает в результате и объективную природу уроков истории, наличие в ней объективно значимого опыта. Одна из важнейших задач исторической науки в этой связи заключается в том, чтобы сделать этот опыт достоянием настоящего. Этот веками обобщаемый исторической наукой опыт и составляет ту объективную основу, благодаря которой становится возможным извлечение уроков из истории [1].
Современный историк Л.П. Репина так пишет о соотношении понятий «коллективная память» и «историческая память»: «Коллективная память» чаще всего трактуется как «общий опыт, пережитый людьми совместно» (речь может идти и о памяти поколений), или как групповая память. «Историческая память понимается как коллективная память (в той мере, в какой она вписывается в историческое сознание группы), или как социальная память (в той мере, в какой она вписывается в историческое сознание общества), или в целом - как совокупность донаучных, научных, квазинаучных и вненаучных знаний и массовых представлений социума об общем прошлом. Высокая востребованность понятия «историческая память» во
многом объясняется как его собственной «нестрогостью» и наличием
2
множества дефиниций, так и текучестью явления, концептуализированного в исходном понятии «память» [2].
Историческая память избирательна - она нередко делает акценты на отдельные исторические события, игнорируя другие. Актуализация и избирательность в первую очередь связаны со значимостью исторического опыта для современности, для происходящих в настоящее время событий и процессов и возможного их влияния на будущее. В этой ситуации историческая память нередко персонифицируется, и через оценку деятельности конкретных исторических личностей формируются впечатления, суждения, мнения о том, что же представляет особую ценность для сознания и поведения человека в данный период времени.
Историческая память является ресурсом мобилизации, поскольку может быть инструментализирована в политических целях. Поэтому она нередко становится предметом целенаправленной деятельности политиков. С помощью прошлого и его различных интерпретаций стабилизируются политические позиции. Исследования показывают, что прошедшие события определяются и описываются не просто сами по себе, но в зависимости от настоящего, постоянно происходит историческая реконструкция событий прошлого.
Разочарование в действительности ведет к усилению ностальгических настроений, «тоски по прошлому». По общероссийском опросам, от 40 до 60% населения страны в разных формах хотели бы возрождения СССР. В связи с этим логичным выглядит тот факт, что старшее поколение в большинстве своем (54% опрошенных) «золотым веком» России (когда простым людям жилось лучше всего) признают годы, когда страной руководил Л.И. Брежнев. При этом недалекое прошлое (горбачевская, ельцинская эпохи) лидирует по негативным оценкам во всех возрастных категориях, свидетельствуя и о низком уровне социально-психологического самочувствия людей, и о низкой
3
степени адаптации различных поколений, в том числе молодежи и их родителей, непосредственно столкнувшихся с проблемами переходного периода. И хотя симпатии-антипатии молодых распределяются более равномерно, чем в старших возрастных группах, симптоматично, что И. Сталин как историческая фигура вызывает массу позитивных откликов в среде 15 - 20-летних, изучающих историю по новым учебникам [3].
Неудовлетворенность жизнью ведет к тому, что порядок, стабильность ассоциируются в общественном сознании и социальной ностальгии с советской эпохой. Конечно, любой общественный строй имеет силу социально-политической инерции. Современное постсоветское, посттоталитарное сознание не является и не может быть демократическим. Генетически оно происходит из тоталитарного, советского общества. Имперские символы и механизмы социальной и ментальной идентификации действуют и в настоящее время, их активно использует власть в своей PR-деятельности. Особенно преуспела на этом поприще политическая элита путинского созыва: возвращение музыки гимна СССР, призывы к переименованию Волгограда в Сталинград, возобновление дискуссий о возвращении памятника Дзержинскому на Лубянку - все это свидетельствует о том, что в механизмах самоидентификации имперское переплелось с советским, советское - с социалистическим. Нельзя сказать, что какие-то темы остаются жестко табуированными, однако многие скрыты туманом замалчивания. Не сказано всей правды о Революции, Великой Отечественной войне и ее жертвах, точнее - эта правда не освоена, не вошла в историческую память. Неслучайно респонденты (более 30%) уверены, что история и некоторые ее периоды (прежде всего Революция и Гражданская война, советский период 1920 - 1930-х гг., Великая Отечественная) искажаются в современных публикациях [4].
Любая власть, - пишет А. Балод, - стремилась создавать удобную для себя версию прошлого. «Целью коммунистов было построение нового общества, очередного «великолепного нового мира», - в чем они, признаться, не слишком преуспели. Гораздо в большей степени им удалось осуществление другой, более частной задачи, - создания собственного, идеологически правильного образа прошлого. В коммунистическом обществе допускалась единственная идеология -марксистско-ленинская. Господство ее обеспечивалось тем, что советская власть сумела осознать и использовать возможности, которыми обладает тоталитарная система общественного устройства. Демократизация общества, о которой так много говорила многострадальная российская интеллигенция, как это ни странно, вызвала не пресловутую «деидеологизацию» истории, а новый виток ее политизации. Плюрализм и свобода слова стали, наконец, свершившимся фактом. Казалось бы, для историков наступает «золотой век», открывающий множество новых возможностей - отмена идеологических запретов, неограниченный выбор тем для исследований, доступ к закрытым архивам, свободный диалог с зарубежными коллегами. Но все оказалось далеко не так просто» [5].
Президентские послания позволяют проследить некоторые тенденции, связанные с использованием прошлого в официальной символической политике постсоветской России. Это тексты программного характера, дающие оценку результатов проводимого политического курса и определяющие задачи на перспективу, а также оправдывающие действия властей. Все три Президента РФ апеллировали к давней и недавней истории, к репертуару исторических событий как с целью «укоренить» свои действия в национальной традиции, так и для того, чтобы оправдать их за счет критической оценки прежнего опыта. Причем, «проблемные» черты образа прошлого
оказались представлены в президентских посланиях более выпукло и
5
детально, нежели образ «нашего славного прошлого», который должен служить источником оптимизма и опорой для решения текущих задач. Единственным устойчиво упоминаемым положительным символом оказалась только ВОВ [6].
Та же ограниченность репертуара исторических событий выявляется и на уровне массового сознания, повседневной исторической памяти. Так, опрос, проведенный в 2008 г. Институтом социологии РАН, показал, что набор событий и героев прошлого, которыми гордится большинство опрошенных в рамках общероссийской выборки, достаточно узок. Лишь четыре позиции получили поддержку более чем у половины респондентов (у 67% респондентов чувство гордости вызывает победа в ВОВ, у 61% - послевоенное восстановление страны, у 56% - великие российские поэты, писатели и композиторы, у 54% - успехи советской космонавтики). В какой-то степени этот результат можно считать следствием тенденций официальной символической политики, которая скорее следовала массовым оценкам значимого прошлого, нежели стремилась создать новые проекции прошлого на настоящее и будущее.
В современной России наблюдается противоречивый процесс модернизации одних сфер общества и деградации других. К примеру, технологический фетишизм сопровождается всплеском потребительских инстинктов, что ведет одновременно к деградации здорового отношения к природе и к собственному физическому организму человека. Социальное усложнение сопровождается выраженной социальной аномией и культурно-нравственной деградацией. За внешними эмпирическими явлениями, верифицируемыми в рамках предметных областей философии, культурологии, политологии, экономической теории, социологии, социальной истории, психологии, проявляются модернизационные изменения на уровне как индивидуальной, так и коллективной ментальности [7].
Люди охотно вспоминают о событиях, которыми они гордятся и могут вспомнить без чувства стыда и вины, не ставя под сомнение, но укрепляя самооценку. Именно этим и объясняются факты манипулирования историей, когда исторические факты расходятся с самооценкой. Стремление к переоценке истории, ее приближение к потребностям настоящего - универсально.
Открытым остается вопрос, как переосмыслить и преодолеть прошлое, какая стратегия успешней: забвение или воспоминания. Известны и случаи запрета на воспоминания об отягчающих, неприятных событиях, хотя такие стратегии никогда, в конечном счете, не приводили к успеху. В политической сфере никогда не встречается обращение с памятью только для ее сохранения, всегда предпринимаются попытки канализировать или прекратить действие памяти о негативном прошлом.
Стратегия модернизации, навеянная ностальгическими воспоминаниями о прошлом, в нынешнюю эпоху не имеет шансов на успех. Освоение современности невозможно без преодоления культурных стереотипов прошлого, и прежде всего базового среди них, согласно которому только государство может выступать основным, если не единственным, субъектом модернизации. В то же время именно от позиции и практики власти как субъекта политики в первую очередь зависит то, выступает историческая память ресурсом или препятствием модернизации.
Примечания
1. Тихонов В.А. Философско-методологические основания анализа исторического опыта: Автореф. дисс. ...докт. филос. наук. М., 2007.
2. Репина Л.П. Историческая память и современная историография // Новая и новейшая история. 2004. № 5. С. 42.
3. Великая Н. Зомби или революционеры? Политическая социализация молодежи в контексте исторического сознания // polit.ru/2005/09/
4. Там же.
5. Балод А. Восемь ножей в спину науке, которая называется «история» // www. netslova.ru/balod/
6. Малинова О. Тема прошлого в риторике президентов России // Pro et Contra. 2011. Май -август. C. 107 - 123.
7. Рябов А.В. Ностальгическая модернизация. Взгляд на модернизацию через призму традиции // Неприкосновенный запас,.2010. № 6 (74) [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nz/
Шевелев В. Историческая память как ресурс российской модернизации. В
статье рассматривается проблема исторической памяти в ее взаимосвязи с российской модернизацией. Актуализация и избирательность исторической памяти в первую очередь связаны со значимостью исторического опыта для современности. Историческая память способна выступать ресурсом мобилизации, поскольку может быть инструментализирована в политических целях. Историческая память нередко персонифицируется, и через оценку деятельности исторических личностей формируются мнения о том, что представляет особую ценность для сознания и поведения человека в данный период времени. То обстоятельство, что историческая память выступает ресурсом или препятствием модернизации, обусловлено прежде всего позицией и социальными практиками власти как субъекта политики.
Ключевые слова: модернизация, историческая память, ресурсы мобилизации, инструментализация исторической памяти, социальная ностальгия.
Shevelev V. Historical memory as a resource of Russian modernization. In the
article the author considers the problem of historical memory and its interconnection with the process of Russian modernization. Firstly actualization and selectivity of historical memory are connected with importance of historical experience for contemporary society. Historical memory is able to be the resource of mobilization as it can be used in political goals. Historical memory is usually personified and through estimation of activity of historical figures forms the opinions about values for awareness and behavior of individual in given period time. The fact that historical memory acts as a resource or obstacle of modernization is connected with position and social practices of power as subject of policy.
Key words: the modernization, historical memory, the resource of mobilization, history memory as instrument.
