CC BY
42
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2013. № 2
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ И КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПЕРЕВОДА
М.О. Алексеева,
кандидат филологических наук, старший преподаватель Высшей школы
перевода (факультета) МГУ имени М.В. Ломоносова; e-mail: monorime@
mail.ru
ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ПОДХОДЫ И ТРЕБОВАНИЯ
К АНАЛИЗУ РЕЛИГИОЗНОГО ДИСКУРСА
В статье рассматривается специфика религиозного дискурса, раскрываются некоторые аспекты формирования и развития доминантного православного дискурса в современном обществе, показывается влияние на этот дискурс лингвистических и внелингвистических факторов. Автор предлагает сформированный корпус терминов, позволяющих наиболее точно описать структуру, онтологию и характерные особенности различных религиозных дискурсов, а также выявить системные связи между ними.
Ключевые слова: религиозный дискурс, дискурсивный анализ, классификация дискурсов, православный дискурс, поведенческие алгоритмы и ментальные схемы, социокультурное пространство.
Marianna O. Alekseyeva,
Cand. Sc. (Philology), Senior Lecturer at the Higher School of Translation and Interpretation, Lomonosov Moscow State University, Russia; e-mail: monorime@mail.ru
Research Approaches and Requirements to Analysis of Religious Discourse
The article deals with the specifics of religious discourse and reveals several aspects of forming and developing dominant orthodox discourse in the modern society, as well as the influence of linguistic and non-linguistic factors on this discourse. The author proposes a set of terms explaining the structure, ontology and distinctive features of various religious discourses in the most precise way and expose systemic relations between them.
Key words: religious discourse, discursive analysis, classification of discourses, orthodox discourse, behavioral algorithm and mental schemes, socio-cultural space.
Дискурсивный подход призван исследовать язык, «вписанный в жизнь», по ставшему сакраментальным определению. Но язык не просто «вписан» в жизнь, он являет собой активное начало, на эту жизнь влияющее.
В обобщённом виде язык существует только в учебниках грамматики и словарях, и то их авторы вынуждены пользоваться набором помет, которые, в сущности, распределяют языковые единицы по разным дискурсам: бытовому, разговорному, научному, техническому и т.д. В действительности язык должен рассматриваться как динамичное социальное явление: он формируется социумом и одновременно сам этот социум формирует, поэтому любое вы-
сказывание поддерживает, модифицирует, дополняет или разрушает некую социокультурную структуру с определёнными внутри-структурными взаимоотношениями и иерархией ценностей. Не что иное, как дискурс связывает значения единственно понятным для его носителей способом и выстраивает логичную систему представлений о мире.
Понятие «религия» включает в себя огромное множество различных воззрений на мир и человека: поли- или монотеистических, конфессиональных, религиозно-философских, религиозно-этических и т.д. Объединяет их одно: все они признают наличие иной, недоступной человеку в его земной жизни реальности, а также детерминированной этой максимой системы истин и ценностей, формирующих модели поведения индивидуума в повседневной жизни.
Не будем забывать, что дискурс — это не только текст или речь: в нём отражается и материальный мир. Поскольку вся сложная, полиморфемная структура дискурса фиксируется в языке, его следует рассматривать не просто как способ передачи информации о мире, но как сложнейший механизм, который этот мир конституирует. В языке существует и циркулирует множество паттернов значений, дискурс же производит (или отбирает из уже существующих) значения, релевантные для специфического контекста [Йор-генсен, Филлипс, 2008]. Анализ таких паттернов позволяет определить специфику дискурса, ареал его функционирования и т.д. Так, в религиозном дискурсе языковые единицы общелитературной лексики приобретают совершенно особые, дискурсивные значения, и слово страдание насыщается положительными коннотациями, ибо через страдание проходит путь души к вечному блаженству («по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше»1), а слово прелесть — отрицательными, ибо оно означает дьявольский соблазн, губящий человека и его бессмертную душу («Прелесть есть усвоение человеком лжи, принятой за истину»2).
Лингвистические особенности текста и речи, характерные риторические стратегии призваны утвердить определённое представление о мире как объективное, правильное и соответственно заклеймить все альтернативные представления как субъективные, ложные. И для религиозного дискурса, как дискурса безусловно идеологического3, это особенно актуально. Именно дискурс легитимизирует значения всех лингвистических и нелингвистических единиц и способов коммуникации: ведь кроме собственно линг-
1 Второе послание Коринфянам, 1—5.
2 Святитель Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты. СПб., 1886. Т. 1. С. 228.
3 Об этом см. также: Алексеева М.О. Идеологическая составляющая религиозного дискурса // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 22. Теория перевода. 2012. № 3.
вистических дискурс транслирует определённые ментальные схемы и поведенческие алгоритмы. Более того, именно посредством приписывания ряда дискурсивных значений, как человеческой личности, так и окружающей действительности индивидуум способен понимать этот мир, существовать и действовать в нём. Это особенно актуально для религиозного дискурса. Отметим, что именно в нём большинство значений чрезвычайно устойчиво и субъекты имеют довольно ограниченные рамки для манипулирования ими. В православии, например, они закреплены в текстах Священного Писания, поучений Отцов церкви, молитвах и церковных ритуалах. Нужны мощные внелингвистические импульсы и общественная воля, чтобы вызвать динамические процессы внутри религиозного дискурса. В русском православном дискурсе такие подвижки были спровоцированы религиозным расколом, возникшим в результате церковных реформ патриарха Никона, связанных с исправлением священных текстов и изменением церковных канонов в XVII в. То есть изменения в значениях всё же происходят, но исключительно в результате сложных и длительных социокультурных процессов, и носят эти изменения коллективный характер.
Анализ религиозного дискурса, безусловно, должен быть комплексным. Но такого рода исследование требует особого инструментария, и в первую очередь оптимального терминологического оснащения. Поэтому, с нашей точки зрения, необходимо сформировать корпус терминов, позволяющих описать различные виды религиозного дискурса, отразить их онтологические признаки и зафиксировать систему отношений, их связывающих.
С точки зрения объёма и характера функционирования, мы можем выделить, по крайней мере, пять видов религиозного дискурса, двигаясь от более к менее объёмному.
Религиозный мегадискурс — это глобальный дискурс, охватывающий всю религиозную сферу духовной жизни человеческого общества. Он включает в себя как политеистические (языческие) религии, так и монотеистические (иудаизм, христианство, ислам и др.), т.е. представляет все возможные религиозные взгляды на мир и человека, все виды верований и религиозных убеждений, поэтому его границы практически невозможно очертить. Этот мегадискурс онтологически противостоит другому, не менее обширному мегадискур-су — атеистическому, имеющему столь же глобальный характер.
На этом огромном дискурсивном пространстве расположились религиозные макродискурсы — христианский, мусульманский, иуда-истский, буддистский, — являющие собой дискурсы основных мировых религий. К макродискурсам следует отнести также язычество (многобожие) как определённый вид религиозного самосознания (не вдаваясь в конкретику своеобразных языческих представлений о мире у разных этносов). Территории этих дискурсов велики, но при этом их границы очерчиваются достаточно отчётливо.
Более камерный и конкретный характер имеют религиозные ме-зодискурсы, существование которых детерминировано дискурсами мировых религий. К религиозным мезодискурсам в первую очередь логично отнести конфессиональные дискурсы, существующие в рамках христианства, — католический, протестантский, православный. Однако, с нашей точки зрения, к мезодискурсам следует причислить и дискурсы, имеющие более узкие границы: например, лютеранский, англиканский или кальвинистский дискурсы в протестантизме, греко-католический или старообрядческий дискурсы в православии, дискурсы шаманизма или анимизма в рамках язычества.
Очевидно, что внутри одного мезодискурса существует целый ряд религиозных мини-дискурсов, каждый из которых имеет свою специфику. Так, в рамках дискурса Русской православной церкви (РПЦ4) выделяются мини-дискурс православного церковного ритуала, богословский мини-дискурс и т.д.
Если речь идёт о жанровом своеобразии какого-либо мини-дискурса или его части, имеет смысл даже выделить религиозные микродискурсы: дискурс проповеди, например, или богословской дискуссии.
Этот набор терминов, с нашей точки зрения, существенно облегчает задачу описания и анализа различных типов религиозного дискурса. Все виды религиозного мегадискурса, являющие собой отдельные макро-, мезо-, мини- и даже микродискурсы, демонстрируют различные способы понимания жизни и отражения картины мира, а также формируют особые идентичности, в основе которых лежат специфические модели применения ментальных схем носителями того или иного дискурса при понимании текстов или речи. Ведь наши знания о мире, о реальности, отражающиеся в языке, есть результат способов категоризации этой реальности и соответственно «продукт» дискурса.
Важно классифицировать дискурсы и с точки зрения их структуры. Принципиально отличаются гомогенные (с одной дискурсо-образующей составляющей) и гибридные (соединяющие в себе две равно важные и равновеликие составляющие) религиозные дискурсы. Такие виды дискурсов, как церковно-дипломатический, церковно-коммерческий, церковно-коммуникационный и т.д., мы будем называть религиозными метадискурсами. Заметим попутно, что религиозный дискурс как никакой другой чувствителен к нововведениям, он чутко реагирует на чужеродные элементы, принимая их очень дозированно и осваивая их стилистически, синтаксически и т.д. В качестве наглядного примера такого «освоения» можно привести два объявления в одном из периодических изда-
4 Здесь и далее Русскую православную церковь, возглавляемую сегодня патриархом Кириллом, мы будем именовать аббревиатурой РПЦ, дабы отличить её от других русских православных церквей.
ний, существующих под эгидой РПЦ: «Православное агентство недвижимости с Божьей помощью поможет продать, купить, обменять, сдать, снять вашу квартиру в Москве и Московской области» и «Размещаярекламу в газете "Возглас", Вы участвуете в благотворительном Проекте "Помощь, пришедшая вовремя". А это значит, что Вы спасаете не только чужие жизни, но и свою бессмертную душу»»5. В отличие от, например, рекламного или бизнес дискурса религиозный дискурс не является гибким. Он практически не изменяется при контакте с другими дискурсами, но осваивает отдельные элементы других дискурсов, определённым образом их окрашивая. В результате возникает своеобразная дифракция двух или более видов дискурсивных элементов.
В современном обществе религиозный дискурс получает новые, неожиданные возможности для создания новых констелляций слов и текстов, которые раньше не могли возникнуть. Сегодня русский православный дискурс включает в себя практически все сферы жизни современного общества и интенсивно поглощает отдельные элементы других дискурсов, что приводит к формированию множества новых гибридных метадискурсов (религиозно-военного, религиозно-делового, религиозно-медийного, религиозно-педагогического, религиозно-научного, религиозно-промышленного и даже религиозно-спортивного, если рассматривать, например, напутственное слово священнослужителя перед чемпионатом, соревнованиями или матчем). Очевидно, что дискурс является источником определённых социальных действий и взаимодействий и одновременно ограничивает другие возможности деятельности субъектов. В процессе создания новых видов религиозного дискурса его носители выступают в роли агентов лингвокультурных изменений. В результате совокупность креативных действий разных индивидуумов формируют и преобразуют дискурс [Norman Fairclough]. Соответственно субъект действует как продукт и как создатель дискурса, он одновременно воспроизводит его и трансформирует, вводя заимствованные из других дискурсов элементы. Так дискурсы создаются, развиваются, сохраняются и изменяются в повседневной практике. В них реализуются последствия различных репрезентаций реальности, так как любой человек не свободен от дискурсивного восприятия мира. При этом следует признать, что каждый дискурс ограничивает субъекта в его высказываниях определёнными стилистическими и прочими рамками.
Дискурсивное пространство может сужаться или расширяться, элиминируя или поглощая определённые территории и получая таким образом новые импульсы дискурсивной деятельности. Так, в результате церковного раскола на основе православного мезодис-
5 Возглас: Справочно-информационная газета. 2011. декабрь. № 18 (191).
курса в XVII в. сформировалось множество различных сектантских дискурсов. Соответственно с точки зрения онтологии, на наш взгляд, имеет смысл выделить религиозные парадискурсы — например, старообрядчество, являющееся по сути альтернативным дискурсом в рамках православия, но при этом генетически с православием связанным. Кстати, сегодня РПЦ сознательно сближает эти дискурсы, настаивая на единоверии (т.е. вера одна, и только некоторые внешние проявления этой веры несколько различаются), а значит, на совпадении всех базовых дискурсообразующих текстов и экстралингвистических элементов дискурсов РПЦ и старообрядчества.
Отчётливая генетическая связь (несмотря на все принципиальные различия) просматривается и между ветхозаветным и христианским дискурсами. Не будем забывать, что и иудаизм, и христианство — это религии Писания: они опираются на один и тот же корпус текстов, при этом ветхозаветный дискурс носит по отношению к христианскому первичный характер. Тексты Ветхого Завета, являвшиеся дис-курсообразующими для иудаизма (наравне с другими корпусами текстов), были вычленены из ветхозаветной религии и освоены христианством в совершенно ином религиозном дискурсе. Исходя из этого ветхозаветный дискурс по отношению к христианскому можно назвать протодискурсом, ибо христианство онтологически связано с иудаизмом: ведь ветхозаветная история явилась своеобразной платформой возникновения истории новозаветной, а ветхозаветные тексты получили своё развитие и переосмысление в текстах христианских.
Религиозный мегадискурс представляет собой сложную многоуровневую структуру, отражающую существенную часть разнонаправленной, динамичной духовной жизни общества. Глобально находясь в состоянии непрерывной конфронтации с дискурсом атеистическим, он одновременно осуществляет скрытую или явную экспансию по отношению к дискурсу светскому. Впрочем, и сам религиозный дискурс, испытывая активное и непрерывное влияние светского дискурса, уступает ему ряд позиций. В качестве иллюстрации можно рассмотреть трансформацию дискурса РПЦ, касающуюся как собственно лингвистических его элементов, так и поведенческих внутридискурсивных моделей и ментальных конструкций. Так, 27 июня 2011 г. на заседании Священного синода был утверждён текст «Молитвенного утешения родственников самоубийцы»6. Общеизвестно, что в Русской церкви «самовольный» уход из жизни рассматривался как тяжкий грех, поэтому самоубийц не отпевали в церкви, не хоронили в церковной ограде и не молились за них. Очевидно, что подобный отказ РПЦ от строгостей, свойственных ортодоксальной церкви, вызван вторжением
6 Официально молитва называется «Чин молитвенного утешения сродников живот свой самовольно скончавшего», подробнее см.: Нескучный сад. 2012. № 10 (81).
в религиозный дискурс системы светских общегуманитарных ценностей. Соответственно, сам текст молитвы о самоубийцах, будучи сформирован исключительно в рамках религиозного дискурса, демонстрирует латентное влияние иерархии этических приоритетов, принятых в дискурсе светском.
Комплексный анализ религиозного дискурса предполагает формирование определённой системы терминов, позволяющих описать взаимоотношения разных дискурсов в рамках общенационального языка. Для этой цели традиционно принято использовать понятия доминантного и альтернативного дискурсов. Однако многообразие видов религиозного дискурса, вступающих между собой в сложные и разнохарактерные отношения, требует более разветвлённой системы терминов. Так, рассматривая взаимодействие доминантного дискурса (в нашем случае дискурса РПЦ) с другими дискурсами, мы сочли необходимым выделить:
— антагонистические дискурсы, отношения которых базируются на неизменном и непримиримом противостоянии (в данном случае это дискурсы РПЦ и языческих верований или сектантские дискурсы, с которыми официальная Церковь неуклонно и последовательно борется);
— конфликтующие дискурсы, в отношениях между которыми есть видимые противоречия, но нет тотального неприятия (например, дискурсы РПЦ и протестантизма или католичества);
— конкурирующие дискурсы, между которыми существует очевидная конкуренция, но нет открытого конфликта (например, педагогический дискурс РПЦ и дискурс светского образования);
— солидарные дискурсы, отношения которых базируются на конструктивном взаимодействии и взаимовлиянии при полном отсутствии не только конфликта, но и конкуренции (например, дискурс РПЦ и бытовой, деловой или научный дискурсы), в результате чего образуются метадискурсы: соответственно, церковно-быто-вой, церковно-деловой или религиозно-философский.
Если солидарные дискурсы демонстрируют более или менее органичное слияние разных социокультурных пространств, то конкурирующие и конфликтующие дискурсы претендуют на организацию одного и того же социокультурного пространства, поэтому неизбежно вступают в борьбу за господство на этой территории. В истории человечества в рамках религиозного мегадискурса, являющегося своего рода общей платформой для существования многих не столь обширных дискурсов, всегда осуществлялось непрерывное — то более, то менее напряжённое — противостояние между дискурсами разных уровней: монотеистическим и языческим, христианским и мусульманским или иудаистским, православным и католическим или протестантским, церковным и сектантским и т.д.
Но, строго говоря, противодействия существуют даже в рамках одного гомогенного дискурса: например, в религиозных мезодис-курсах неизбежно возникают подчас непримиримые противоречия между дискурсами веры и института Церкви. Так, в истории христианства мы знаем немало примеров, когда интересы Церкви требовали определённой коррекции отношения к евангельским истинам, зафиксированным в Священном Писании, что нашло отражение во множестве церковных текстов. На русской почве своё текстовое воплощение эта конфронтация получила, например, в религиозном учении Л.Н. Толстого. Его публицистические высказывания отражают этическую систему ценностей, детерминированную приоритетами христианской морали, и создают особый вид христианского дискурса, альтернативность которого базируется во многом на смысловых несоответствиях и противоречиях между текстами евангельских заповедей и текстами, фиксирующими позицию официальной церкви в жизни общества.
В лингвистической философии стало уже общим местом утверждение, что мы получаем доступ к реальности посредством языка. Именно с помощью языка человек создаёт некие репрезентации действительности, способные не только отражать жизнь, но и конституировать ее. Любые явление действительности получают своё воплощение исключительно в дискурсе и в соответствии с его требованиями: т.е. одно и то же явление действительности репрезентируется в разных дискурсах с совершенно разных сторон и с помощью разных языковых средств. Очевидна историческая и культурная обусловленность способов понимания и репрезентации реальности. Дискурс — это отражённая в текстах и речи форма социального поведения, которая формирует особый мир. Каждый дискурс продуцирует определённый набор истин и систему ценностей и вырабатывает инструменты оценки и доказательств их истинности или ложности. В рамках определённого мировоззрения в дискурсе формируются и поведенческие алгоритмы, которые также подлежат постоянной проверке, оценке и корректировке. Поэтому любые трансформации дискурса — это трансформации социальной и ментальной сфер. Таким образом, конфронтация или, наоборот, солидарность дискурсов, их размежевание или слияние приводят к изменениям реальности, что немедленно находит своё отражение в текстах и речи [Йоргенсен, Филлипс, 2008].
Безусловно антагонистический характер носит противостояние двух глобальных мировоззренческих мегадискурсов — атеистического и религиозного7. Небезынтересно проследить динамику
7 Впрочем, в Советском Союзе декларативный атеизм сопровождался наличием латентной религиозности даже во властных структурах. Так, например, после смерти Л.И. Брежнева по всем храмам был разослан приказ поминать «новопреставленного раба Божьего Леонида».
взаимоотношений этих дискурсов в современной российской истории. Православный дискурс в дореволюционной России охватывал, определённым образом модифицируя, все сферы жизни: политику, армию, науку, литературу, искусство, производство, коммерцию, быт и т.д., а также пронизывал все государственные структуры — т.е. был отчетливо доминирующим. После революции ситуация кардинальным образом изменилась: в Советской России роль этого дискурса сознательно маргинализировалась, однако сам факт существования в стране института церкви предопределял наличие не только церковно-бытового, но и церковно-делового (внутрицер-ковная жизнь требовала определённого бюрократического оформления), церковно-производственного и церковно-коммерческого (необходимо было изготавливать утварь и облачения, продавать свечи и религиозные книги и т.д.), церковно-издательского (выпускались периодический «Вестник патриархии» и ежегодный «Православный календарь») и даже церковно-политического (ибо даже в советские времена Церковь периодически включалась в идеологическое противостояние Советского Союза с Западом, дабы продемонстрировать свою лояльность властям предержащим) дискурсов в национальной языковой картине.
Сегодня ситуация вновь принципиально меняется — в российском современном обществе научная рациональность всё чаще оспаривается религиозным пониманием мира, а атеистический взгляд на происхождение мира и человека маргинализируется и вызывает неодобрение у значительной части общества, поэтому его декларирование постепенно становится неким вызовом (как в советские времена безусловным вызовом была декларация своих религиозных воззрений). Кроме того, следует заметить, что православный дискурс активно завоёвывает всё новые социальные территории и вторгается в новые для постреволюционной России сферы — например, в спортивный и армейский дискурсы, в дискурс развлечений и т.д.
Наряду с этим православный дискурс в современных условиях испытывает вторжение языческих ментальных схем. Влияние русского языческого дискурса на дискурс православный неоспоримо; оно существовало всегда — с момента принятия христианства на Руси. Но сегодня, когда религиозный дискурс активно вторгается в бытовой и в церковных обрядах принимает участие множество далёких от «правильной» церковной жизни людей (ибо в течение семи десятилетий влияние Церкви на поведенческие и ментальные модели представителей всех сословий российского общества сознательно минимизировалось), языческие элементы в православно-бытовом дискурсе многократно умножились. Стало почти нормой, когда при отпевании в церкви в гроб рядом с телом покойника кладут многочисленные атрибуты его земной жизни — украшения, мобильные телефоны, любимые предметы обихода и т.п., не говоря
уже об оставленных зажжённых сигаретах рядом с православными крестами на могилах заядлых курильщиков (подобную картину мы часто можем наблюдать на российских кладбищах). А это говорит о наличии множества экстралингвистических элементов языческого дискурса в составе христианского. И представители института Церкви как субъекты дискурса вынуждены с этим мириться (несмотря на последовательную и неуклонную борьбу Церкви со всеми проявлениями язычества), ибо языческие элементы органично вписаны в религиозную картину мира той части паствы, которая щедро жертвует на нужды Церкви. То есть реалии жизни инициируют православный дискурс на включение онтологически чуждых ему невербальных знаков. Таким образом, определённые социокультурные факторы, векторы развития и вызовы времени провоцируют разного рода трансформации доминантного религиозного дискурса. О том, что дискурс не может быть замкнутым или окончательно завершённым и неизбежно меняется в процессе контактирования с другими дискурсами, писали Эрнесто Лакло и Шан-таль Муфф [Laclau, Mouffe, 2001].
Использование языка — это социальный феномен, так как в социальном контексте закрепляются и изменяются структуры значений. Исходя из этого логично рассматривать дискурс как совокупность фиксированных значений в специфической сфере. Как справедливо было замечено, дело в том, что «наш способ общения отнюдь не нейтрально отражает мир, идентичности и социальные взаимоотношения. Напротив, наш способ общения играет активную роль в создании и изменении окружающего мира» [ibid, p. 18].
Именно в религиозном дискурсе становится как нельзя более очевидным, что идеи формируют материальную среду и что определённая система символов и значений, выработанная и устоявшаяся на огромном временном отрезке, мощно влияет на состояние общества. В рамках определённого религиозного мезодискурса язык структурирован в соответствии с рядом паттернов, обусловливающих всякое высказывание вне зависимости от мини-дискурса: делового, бытового, художественного и пр., в котором они реализуются. Анализ таких паттернов позволяет определить специфику дискурса, ареал его функционирования и т.д. Религиозный мезо-дискурс предполагает особый способ внутридискурсивного общения, особое понимание действительности и особый вид взаимодействия с окружающим миром.
Список литературы
Йоргенсен М.В., Филлипс Л.Дж. Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер.
с англ. 2-е изд., испр. Харьков: Гуманитарный центр, 2008. 352 с. Fairclough N. Language and Power. Pearson ESL, 2001. 320 p. Laclau E, Mouffe C. Hegemony and Socialist Strategy: Towards a Radical Democratic Politics. L.: Verso, 2001. 240 p.
