CC BY
51
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2011. № 3
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ И КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПЕРЕВОДА
М.О. Алексеева,
кандидат филологических наук, ст. преподаватель Высшей школы
перевода (факультета) МГУ имени М.В. Ломоносова;
е-mail: monorime@mail.ru
СПЕЦИФИКА РЕЛИГИОЗНОГО ДИСКУРСА
КАК ОБЪЕКТА ИССЛЕДОВАНИЯ
В статье рассматриваются специфика религиозной коммуникации и признаки религиозного дискурса, утверждается его институциональность, полиаспектность и многокомпонентность. Раскрывается дискурсивная роль отдельных составляющих — как вербальных, так и невербальных. Определяются характерные черты речевого компонента православного дискурса и особенности православной лексики. Анализируется соотношение дискурса и текста.
Ключевые слова: Речемыслительная деятельность, религиозный дискурс, лингвистические и экстралингвистические компоненты, институциональность, конфессиональные термины, дискурсивная роль.
Marianna O. Alekseyeva,
Cand. Sc. (Philology), Senior Lecturer at the Higher School of Translation and Interpretation, Lomonosov Moscow State University, Russia; е-mail: monorime@mail.ru
Religious Discourse as a Subject for Research
The article studies the peculiarities of religious communication and signs of religious discourse; its institutional, poliaspect and multicomponent features are stated. The discursive role of separate parts (both verbal and non-verbal) is explained. Peculiarities of the speech component of religious discourse and features of the orthodox vocabulary are defined. The correlation between discourse and text is analyzed.
Key words: Speech and intelligence activity, religious discourse, linguistic and extra-linguistic components, institutional issue, discursive role.
В современной лингвистике термин «дискурс» в широком смысле означает всякое высказывание, превышающее по объёму фразу, т.е. это понятие включает в себя некие языковые сверхфразовые единства, а также те процессы, которые имеют место при семантическом взаимодействии языковых единиц за пределами монопредикатного высказывания.
Если говорить более точно, то дискурс — это речь, вписанная в коммуникативную ситуацию («речь, погружённая в жизнь»), то есть языковая сущность высшего порядка с отчётливо выраженным социальным содержанием. Как и другие языковые сущности (морфемы, лексемы или синтаксические образования), дискурс,
естественно, отражает систему языка и определяется широким набором параметров: стилистикой, спецификой тематики, окрашенностью коммуникации — иначе говоря, идеологией. При этом форма организации дискурса позволяет распознать не только фак-туальную и концептуальную, но и внетекстовую информацию. Существенный объем такого рода информации заложен как в поли-семичных, так и в эврисемичных лексических единицах, зачастую определяющих своеобразие религиозного дискурса1. Но если значение полисемантов определяется контекстом, то полный объем смыслов, заложенных в плане содержания широкозначных слов (эври-семантов), раскрывается исключительно в дискурсе: например, в конфессиональных терминах «святой», «ренегат», «обряд», «храм», «реликвия», характеризующихся отчётливой эврисемичностью, все коннотации, отражающие их православную специфику, реализуются только в конкретном конфессиональном дискурсе. Кроме того, в плане содержания конфессиональных лексических единиц инкапсулируются как конкретные, так и сакральные, мистические, символические смыслы, во многом определяющие специфику фидеистической лексики. Таким образом, дискурс можно рассматривать как единицу языка высшего уровня, которая, по сути, является языковой моделью некоторой ситуации, при этом языковая единица максимально отчётливо демонстрирует свою способность порождать смыслы именно в составе дискурса.
Главным признаком дискурса принято считать институциональ-ность [Карасик, 2000; Лейчик, 2009; Манаенко, 2008]. Нам представляется правильным определение дискурса как социально обусловленной организации системы речи и одновременно набора определённых признаков и факторов, в соответствии с которыми реальность классифицируется и репрезентируется в определённом отрезке времени. То есть понятие дискурса трактуется и как процесс речемыслительной деятельности, и как её результат, зафиксированный в письменной или устной форме. Дискурсный анализ должен быть полиаспектным и многофакторным, ведь «изучение дискурса не укладывается в традиционные рамки любого вида лингвистического анализа, ибо он испытывает воздействие самых разных сфер человеческой деятельности, самых разных аспектов человеческого сознания» [Лейчик, 2009]. В настоящее время имеют место по крайней мере три теории дискурса: лингво- или речецент-
1 Под эврисемией (от греч. еарид — широкий и — знак) понимается
способность термина относиться к неопределённому количеству денотатов, соответственно эврисемантами называются слова с широкой понятийной основой, соотносящиеся с понятиями, отражающими действительность в максимально обобщённом виде.
рическая, текстоцентрическая и антропоцентрическая (учитывающая все сопутствующие собственно речи условия и факторы)2.
Многофакторность дискурса и данность, что этот концепт носит широкий характер и принадлежит, скорее, не собственно лингвистике, а теории коммуникации, позволяет вычленить и проанализировать отдельные виды дискурса, основываясь на их специфических особенностях, определяемых сферой употребления этих видов. В сущности, мы имеем дело даже не с видами, а просто с разными дискурсами, так как единственное, что их объединяет, это реализация в речи и завершение в тексте. Но они существенным образом различаются по институциональности и интенциональ-ности, по виду личности и времени реализации, по совокупности порождённых текстов и т.д. [там же].
Религиозный дискурс как дискурс институциональный имеет свою специфику и определяет одну из наиболее сложных языковых сущностей. Если вспомнить, что слово «религия» (от лат. religio) означает «восстанавливаю связь», то можно сказать, что это система представлений о мире, где человек ощущает свою связь с неким бытием или определённой нематериальной личностью — Богом. Именно эта связь фиксируется в фидеистической лексике: в рели-гионимах она выявляется, в частности, при диахроническом анализе с опорой на данные этнографии и теологии.
Однако, как уже упоминалось, наиболее полно религиозная составляющая реализуется в дискурсивном пространстве. Раскрыть всю полноту религиозного термина можно, только обладая религиозными фоновыми знаниями, известными всем членам данного религиозного сообщества, и часто смысловые потери от отсутствия этих фоновых знаний могут быть очень существенными. Если говорить о православной лексике, то, раскрывая план содержания отдельных языковых единиц, следует учитывать различные обстоятельства возникновения православного термина: исторические, идеологические, психологические, социологические. Одни и те же религиозные термины в православии, католичестве и протестантизме сохраняют разный набор смыслов, находящих свою объективацию только в соответствующем конфессиональном дискурсе. Так, термином «амвон» (от греч. a^ßwv) в православии называется возвышенная, как правило полукруглая, выдвинутая в середину храма часть солеи, откуда читается евангелие и провозглашается ектенья, или небольшое возвышение, устраиваемое в середине собора во время архиерейского служения; в католиче-
2 В.М. Лейчик полагает, что если развить теорию Соссюра, то концепты «дискурс» и «текст» при всей своей близости должны быть вписаны в две разные парадигмы: «язык — речь — речевая деятельность (дискурс)» и «речь — текст (результат речевой деятельности)» [там же].
стве — это кафедра, с которой читается проповедь или евангелие, а в протестантских храмах зачастую просто пюпитр, устанавливаемый перед алтарём.
Существенная часть фидеистической лексики преимущественно связана с богопознанием, с приближением к высшей истине, с постижением априори непостижимого. Такого рода языковые единицы, номинирующие религиозные догматы и понятия, безусловно, обладают глубоким смыслом и драматизмом: в концептах «добро», «свет», «страдание», «любовь», «смерть», «блаженство», «смирение» отражены сущность и смысл христианства. Очевидно, что эти лексические единицы принадлежат в первую очередь не специальному, а общенациональному языку и их терминологическое значение реализуется только в религиозном дискурсе — вне его они теряют тот специфический набор смыслов, который и обусловливает их принадлежность к терминологии православия. Более того, палитра смыслов, свойственная подобным лексическим единицам, принципиально, онтологически различается в конфессиональной и бытовой коммуникациях: достаточно отметить, что в общелитературном языке слово «страдание» содержит исключительно негативные коннотации, а в языке церкви на их фоне возникает сложный комплекс глубоких позитивных смыслов, открывающих путь к самосовершенствованию, спасению и жизни вечной. А слова «любовь» или «блаженство» в бытовом и религиозном дискурсах приобретают едва ли не противоположные значения, и их планы содержания определяются даже не контекстом (он не может выявить всех коннотаций), а исключительно дискурсом.
Религиозный дискурс включает как семиотические и когнитивные, так и информационные и прагматические элементы, которые и формируют столь сложный концепт теории коммуникации. Не будем забывать, что непременным компонентом религиозного дискурса, как, впрочем, и любого другого публичного дискурса, основой которого служит речевая составляющая, являются иллокутивные и перфомативные высказывания, а также использование паралингвистических средств, воздействующих на личность, на человеческое сознание и подсознание. Однако здесь на первое место выдвигается убеждающая, фатическая функция, которой подчинены все компоненты дискурса — как вербальные, так и невербальные. Конфессиональным дискурсам в значительной мере присущ и признак диалогичности (свойственный также дискурсу научному), так как он направлен на определённый социум, представители которого отличаются особым менталитетом — религиозным сознанием, являющимся мощным объединяющим фактором. Специфика религиозной коммуникации проявляется и в сложном комплексе функций религиозного стиля: импрессивной, апеллятивной, пер-
фомативной, а также познавательной, предсказательной и эстетической. Нельзя не отметить и наличие экспрессивности в цер-ковно-религиозной коммуникации, так как она всегда связана с особым, в некоторых случаях доходящим до экстатического, душевным состоянием, достигать которого способны как священнослужители, так и верующие миряне.
Дискурсивную роль исполняют не только священные или литургические тексты (письменная форма), молитвы и песнопения, отдельные возгласы священнослужителей и прихожан или проповеди, произносимые священником в храме (устная форма), но и установленная последовательность действий и их характер (определённый, канонически зафиксированный чин обряда), конвенционально закреплённые жесты или позы (поясные поклоны или стояние с опущенной головой), форма одежды (установленная форма облачений священнослужителей, а также определённая одежда прихожан), цветовая гамма (цвета церковного убранства и одежд священников), звуковой ряд (церковное пение, особая манера чтения молитв и священных текстов), характерный запах (каждение ладаном) и специфические вкусовые ощущения (просфора и красное вино при причащении). Значимую дискурсивную роль играет и церковная архитектура, а также отдельные детали интерьера храма и игра света (дневного — в витражах, электрического — от многочисленных светильников или тёплого, колеблющегося света от зажжённых свечей и лампад). Как дискурсивный знак можно рассматривать и определённое чередование церковных служб (как суточных, так и годовых), носящее циклический характер. Вспомним, что круг являет собой символ вечности, поэтому в православном дискурсе замкнутая, круговая композиция имеет сакральное значение и противопоставлена обычному, линейному течению времени. В религиозном дискурсе особую смысловую нагрузку несут также литургические цвета. Сложившийся цветовой канон облачений священников и покровов состоит из белого цвета, который является символом божественной благодати, семи цветов спектра солнечного света и чёрного цвета, который является символом отречения от земной жизни или траура.
В результате возникает особая, высшая, поликомпонентная — не только лингвистическая, но и экстралингвистическая — сущность, демонстрирующая разветвлённую многоуровневую систему дискурсивных элементов, каждый из которых несёт мистическую и/или символьную нагрузку.
Таким образом, религиозный дискурс представляет собой наиболее сложный тип дискурса, так как помимо письменной и устной речевых форм объединяет огромное множество семиотических невербальных единиц. В сущности, он представляет собой обширную
семиосферу, в которую включены определённые части полей эт-носферы, социосферы и даже ноосферы. Отсюда полиморфичность религиозного дискурса, объединяющего, в частности, целый ряд достаточно автономных терминосистем, обслуживающих разные сферы религиозной и церковной жизни общества, которые при этом не только взаимосвязаны, но и диффундируют. Если следовать утверждению, что «дискурс — это... особое использование языка... для выражения особой ментальности», то мы должны признать: в рамках религиозного дискурса создаётся особый «ментальный мир» [Степанов, 1985, с. 35, 38], существенное значение в котором имеют отдельные составляющие экстралингвистического контекста, несущие дискурсообразующую нагрузку.
В составе религиозного дискурса именно слову изначально придавалось основополагающее значение: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», как сказано в Евангелии от Иоанна; и именно слово в церковно-религиозной сфере аккумулирует в себе бесконечное множество смыслов — не только предметных, но и трансцендентных. Говоря о речевых и языковых аспектах православного дискурса, мы должны выделить ряд особенностей. Принципиально важно, что огромное число фидеистических терминов образуется на основе сложных символов, связанных с основными догматами христианской церкви и с историей христианской религии. Например, сложное символическое значение присуще всем названиям обрядов и таинств, а также их отдельных чинов: так, термин «целование» означают обряд, символизирующий христианскую любовь, то есть заключает в себе основополагающий религиозный принцип, при этом в его плане содержания есть отсылка к евангельским текстам, что заставляет нас вспомнить события земной жизни Иисуса Христа и его крестные муки.
Речевые и языковые аспекты дискурса и факторы, воздействующие на его реализацию, могут быть определённым образом структурированы. С формальной точки зрения дискурсы различаются: 1) по используемому коду; 2) по каналу коммуникации; 3) по участию коммуникантов; 4) по типу носителя информации; 5) по национальному признаку [Лингвистическое моделирование, 2009].
Если в этом ключе рассматривать религиозный дискурс, то следует признать, что он представляет собой смешанный (включающий вербальные и невербальные элементы коммуникации) тип. Его можно определить как гибридный, ибо церковная служба предполагает активное использование как устной речи (вербальная часть различных обрядов, проповедь, молитвенные обращения и т.д.), так и письменных текстов (Евангелие, псалтирь и т.д.). Кроме того, для современной религиозной жизни не исключено и общение в рамках интернет-диалога (в режиме Chat). 64
Религиозный дискурс можно описывать как полилогический тип дискурса, так как в рамках православного ритуала используется как монологическая речь — чтение Евангелия, проповедь, так и диалогические виды коммуникации — канонический обмен репликами между священнослужителями или ритуально закреплённое общение с паствой, предполагающее ряд ответов на определённые призывы и возгласы священников или диаконов.
Для носителей русского языка православный религиозный дискурс, естественно, представляет собой русский дискурс, хотя особого внимания требует использование в его сфере церковнославянского языка (и здесь новый смысл приобретает одно из определений дискурса как «языка в языке» [Степанов, 1985]). Действительно, применительно к православному дискурсу мы должны признать, что в его рамках существует совершенно особый язык, сформировавшийся в глубокой древности на гетерогенной основе (греческий, церковнославянский и русский языки) и в настоящее время представляющий собой уникальное, целостное, монолитное языковое явление.
«Дискурс существует прежде всего и главным образом в текстах, но таких, за которыми встаёт особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, в конечном счёте особый мир» [там же, с. 44—45]. И это более чем справедливо именно для религиозного дискурса. Но нельзя забывать, что православному дискурсу, как и другим конфессиональным дискурсам, присуща интернациональность (наднациональность) — его ареал распространения огромен, он охватывает все континенты (включая Антарктиду, где выстроен и освящён православный храм) и множество стран. Но вместе с тем необходимо отметить определённую двойственность: с одной стороны, христианский дискурс ограничивается жёсткими конфессиональными рамками, с другой — форма богослужебных обрядов неизбежно приобретает определённую национальную окрашенность, нарушающую каноническое единообразие церковной обрядовости: так, например, в литургии, совершаемой в христианских общинах некоторых африканских стран, используются ритуальные танцы под звуки тамтамов.
При анализе конфессиональных дискурсов особую трудность вызывает определение типа носителя информации. Очевидно, что печатный дискурс является одной из важнейших составляющих религиозного дискурса, так как священные тексты, молитвенники, богослужебники и книги религиозного содержания — его неотъемлемая часть. Однако данный вид носителя информации не исчерпывает понятие религиозного дискурса: в современном мире религиозная коммуникация давно преодолела рамки храмового
пространства как единственного места, в котором сконцентрирована религиозная жизнь общества, и органично вобрала в себя такие виды коммуникации, как теле- или радиопередача, предполагающие, кстати, не только монологическую, но и интерактивную форму. Ещё раз следует заметить, религиозный дискурс стал частью интернет-дискурса, причём и здесь возможна интерактивная форма общения, то есть диалог, — с духовником можно общаться и по электронной почте (письменная, эпистолярная форма), и в режиме видеозвонка (устная форма), а не только в храме.
Рассматривая содержательную сторону дискурсов, их можно структурировать: 1) по способу изложения (описание, повествование, обсуждение и т.д.); 2) по социальной сфере деятельности (институциональный — политический, религиозный, педагогический, научный, медицинский, юридический, учебный и др.; бытовой или межличностный — семейный, дружеский, любовный и др.; производственный, торговый, деловой дискурсы, а также дискурсы шоу-бизнеса, спортивного или туристического бизнеса); 3) по жанру коммуникативного события (экзамен, заседание суда, панихида, застолье, пикник и т.д.); 4) по речевому жанру (письмо, деловые документы, публицистические выступления, все литературные жанры и т.д.) [Лингвистическое моделирование, 2009].
На первый взгляд религиозный дискурс легко типологизируется по социальной сфере деятельности — это церковно-религиозная практика. Но и здесь все далеко не однозначно. Поскольку институт церкви объединяет самые разные сферы человеческой деятельности, окрашивая коммуникацию в них определённым образом, то в рамках религиозного дискурса мы можем выделить и производственный (изготовление церковной утвари, облачений, предметов церковного обихода), и торговый, и деловой, и юридический, и учебный или педагогический (приходские школы, духовные семинарии и университеты), и художественный (архитектура, иконопись, скульптура) типы дискурса. Не будем забывать также, что церковный дискурс охватывает и частную жизнь верующих — он носит не только институциональный, но и бытовой характер, более того, межличностное общение пастыря и прихожанина является важным элементом религиозно-церковной практики, т.е. профессиональной деятельности священнослужителей. Важно отметить, что конфессиональное общение «отменяет» сословные и даже национальные (в идеале) различия3, формируя особую общность людей, объединённых верой и церковью.
Отдельные самостоятельные, значимые внелингвистические элементы христианского дискурса — дискурсемы, представляю-
3 В опросном листе первой всеобщей переписи в России (1897) был вопрос только о вероисповедании, а вопрос о национальности вообще не ставился
щие собой конкретное коммуникативное событие, — отчётливо типологизируются по жанру: так, например, все религиозные обряды (венчание, отпевание, литургия, рукоположение и т.д.) обладают рядом закреплённых жанровых признаков. Однако можно с уверенностью констатировать, что определённым жанровым своеобразием обладает и религиозный дискурс в целом, — это связано не только с установившимся, каноническм стилем речи (как устной, так и письменной), но и типом поведения, формой одеяний (как священно- или церковнослужителей, так и мирян), организацией визуальной и акустической среды и пр.
В рамках лингвистической составляющей религиозного дискурса существуют деловые документы, письменные тексты, публицистические выступления, а также специфические литературные жанры: отчётливым жанровым своеобразием обладают и житийная литература, и богословские труды, и, конечно, литургические тексты. По речевому жанру мы можем типологизировать и такие элементы дискурса, как проповедь, исповедь, молитва, чтение Евангелия, церковное песнопение и т.д. Но нельзя не признать, что все эти речевые жанры онтологически близки друг другу, определённым образом стилистически окрашены и имеют ряд общих признаков с точки зрения формы и содержания.
Теоретические основания исследования религиозного дискурса до сих пор не получили своего окончательного завершения, и это заставляет нас вновь и вновь обращаться к проблеме определения понятий «дискурс» и «текст». Здесь нам близка позиция В.М. Лей-чика, утверждающего, что соотношение дискурса и текста является особенно важным вопросом, требующим тонкого и строгого подхода «к дискурсу как сложному, многоаспектному, многофакторному процессу, а к тексту — как языковому/речевому воплощению промежуточных и окончательных результатов реализации этого процесса». «Если дискурс метафорически представить в качестве пути (пути развёртывания мысли, знания, познания, накопления и применения информации/знания...), то тексты могут быть названы станциями на этом трудном пути, где человек останавливается, чтобы осмыслить пройденную часть пути, сделать выводы и, будучи обогащённым, двигаться дальше (окончательная цель движения не достижима, поскольку бесконечен процесс познания мира...)» [Лейчик, 2009, с. 297].
До сегодняшнего дня дискурсивные явления анализируются с позиций либо динамической, либо статической теории. Идея, объединяющая эти два подхода, напрашивается сама собой и представляется нам весьма продуктивной. В данном случае необходимо говорить о том, что соединение в архитектонике такого сложного
явления, как дискурс, двух моделей — статической и динамической — даёт возможность не просто механически соединить одно с другим, а обрести в этом единстве синергетический эффект, то есть обнаружить, описать и даже предсказать свойства, которые не могла выявить ни первая, ни вторая модель в отдельности, ни их простое соединение. На наш взгляд, такой синергетический эффект позволит получить новые, доселе невозможные и потому неожиданные результаты. В качестве иллюстрации можно привести на первый взгляд очень далёкий, но по сути своей чрезвычайно близкий пример. В известной степени аналогом подобной контаминации может быть соединение корпускулярной и волновой теории, приведшей к появлению квантовой (т.е. и корпускулярной и волновой одновременно) теории света и, в конечном итоге, к возникновению такого мощного направления, как квантовая физика, приведшего в ХХ в. к революционным открытиям применительно к физической картине мира, к осмыслению и постижению множества физических явлений. Небезынтересно вспомнить, что корпускулярная теория объясняла один круг, а волновая — другой круг явлений, в равной степени свойственных свету. И они долгое время сосуществовали, «обслуживая» каждая свой аспект. Но только квантовая теория смогла объяснить так называемый «тоннельный эффект», возникающий при прохождении света через препятствия, непреодолимые ни для волны, ни для частицы в отдельности. Показательно, что квантовая теория способна объяснить даже то, что человек понять и принять не в состоянии, — нечто, априори «непостижное уму», например взаимное соответствие массы и частоты, предполагающее — при определённых условиях — отличную от нуля возможность для человека пройти сквозь стену (sic!). Конечно, как говорят французы, «comparaison n'est pas raison» (сравнение не доказательство), однако легко предположить, что нечто подобное можно ожидать и от применения, так сказать, лингвистической «квантовой» теории, предложенной В.М. Лейчиком, которая может дать новые, пока ещё непредсказуемые, возможности выявления закономерностей в высшей, наиболее развитой и сложной форме существования языка — религиозном дискурсе.
В заключение ещё раз подчеркнём, что религиозное дискурсивное пространство включает в себя множество относительно автономных и компактных дискурсов, взаимообусловленных и взаи-мовлияющих, отличающихся устойчивостью и эзотеричностью, с одной стороны, и подвижностью и открытостью — с другой. Такая сложная конструкция обусловлена спецификой религиозной жизни общества — многоаспектой и разноплановой — и требует от исследователя системного подбора методик и инструментов анализа.
Список литературы
Карасик В.И. О типах дискурса // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс. Волгоград: Перемена, 2000. С. 5—20.
Лейчик В.М. Дискурс и текст. Человек в зеркале языка. Вопросы теории и практики. Кн. 4 / Сб. статей, посвящённый памяти чл.-корр. Петербургской АН И.А. Бодуэна де Куртене. М., 2009. 350 с.
Лингвистическое моделирование: Коллективная монография. Тюмень: Вектор Бук, 2009. 186 с.
Манаенко Г.Н. Дискурс и его отношение к речи, тексту и языку // Стереотипность и творчество в тексте: Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. Е.А. Баженовой; Перм. гос. ун-т. Пермь, 2008. Вып. 12. 236 с.
Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М., 1985.
