CC BY
157
УДК 130.2 : 81 : 124.2
В. А. Лапатин
Исследование фона: абсурд как средство выражения смысла
В статье рассматривается проблема языкового абсурда в контексте аналитической философии. Для последней характерно притязание исключить из научного языка абсурдность и двусмысленность. В статье показывается, что абсурд может рассматриваться в качестве успешного средства смысловыражения за счет использования избыточности языка, которая понимается как неотъемлемое свойство языка содержать помимо необходимых дополнительные смысловые элементы.
The article deals with the absurd in language in the analytical philosophy perspective. The latter is characterized by its claim to exclude absurdity and ambiguity from the language of scholarship. The author argues that the absurd can be considered a successful means of expressing the meaning by using language redundancy understood as the ability of language elements to express both the denotative and connota-tive meaning(s).
Ключевые слова: избыточность языка, фон, абсурд, аналитическая философия, философия языка, смыслообразование, смысловыражение, верификация.
Key words: language redundancy, background, the absurd, analytic philosophy, philosophy of language, meaning formation, meaning expression, verification.
Проблемы языка становятся в XX в. едва ли не центральными для гуманитарного знания. Насколько адекватно мы можем выражать с помощью языка сущность различных феноменов, есть ли границы выражения, все ли явления поддаются фиксации в знаковой форме -на эти вопросы мы попытались ответить. Особенно нас интересует проблема присутствия абсурда в языке и его способность выражать смысловое содержание.
Выражать «традиционным» образом то или иное содержание так, чтобы получались только адекватные и непротиворечивые высказывания, можно «до известного предела»; как только мы касаемся явлений, лежащих за ним, с неизбежностью появляется двусмысленность и в конечном счете - абсурд. Чтобы понять, что это за предел осмысленного выражения, целесообразно обратиться к достижениям аналитической философии, в частности, к таким направлениям, как логический позитивизм и логический анализ языка. Представители
© Лапатин В. А., 2013
этих направлений, как правило, занимают позицию здравого смысла и сходятся на том, что действительно осмысленными могут быть лишь эмпирические высказывания, касающиеся чувственного опыта. Подобные высказывания сообщают о некоем внешнем положении дел, являющимся результатом восприятия органов чувств. Истинность такого высказывания определяет процедура верификации. В самом простом варианте она предполагает соотнесение высказывания с действительностью, с самим положением дел. Эмпирические данные оказываются критерием истинности и осмысленности.
Согласно утверждениям ряда исследователей смысл представляет собой не что-то данное прежде высказывания, но нечто, что возникает при обучении языку и операциях с ним. Особенно ясно это выражает Л. Витгенштейн: «Будто значение - это некая аура, присущая слову и привносимая им с собой в каждое его употребление. Если, например, кто-то говорит, что предложение “Это здесь” (причем показывает на предмет перед собой) имеет для него смысл, то ему следует спросить себя, при каких особых обстоятельствах фактически пользуются этим предложением. При этих обстоятельствах оно и имеет смысл» [2, с. 117]. То есть, смысл не предшествует употреблению языка, как если бы в нашем сознании сначала было некое содержание, которому необходимо придать ощутимое выражение, а, напротив, возникает в самом процессе выражения при оперировании языком. Схожим образом обстоит дело и с процессом понимания: «Я понимаю предложение, когда его применяю. Понимание, следовательно, вовсе не является особым событием, но оно есть оперирование с предложением» [1, с. 63].
Язык хорошо приспособлен для выражения внешнего положения дел: когда говорят «книга лежит на столе», то вполне адекватно выражают ситуацию. Такое высказывание без труда поддается верификации. Но стоит выйти за пределы чувственного опыта, и начинается путаница. При попытке выразить в языке эмоциональный опыт мы столкнемся с большими трудностями. Конечно, можно сказать «я чувствую радость» или «я в отчаянии», но как только будет предпринята попытка определить, чем именно являются радость и отчаяние, обнаружится, что языку для этого недостает средств выражения. По крайней мере, не получается сказать о внутреннем опыте так же легко, как о чувственном: всегда кажется, что ощущаешь больше, чем сказал. То же относится и к эстетическому чувству: невозможно достаточно ясно выразить словами, что именно так впечатляет в том или ином произведении искусства. Теологические, этические и аксиологические высказывания сталкиваются с похожими трудностями.
Трудно сказать и о существе самого языка: попытка выразить устройство знаковой системы средствами самой знаковой системы ведет к абсурду.
В сущности, то, что познанию, а значит, и адекватному языковому выражению поддается только апостериорное содержание, составляющее предмет чувственного опыта, отмечал еще И. Кант. В «Критике чистого разума» он пишет, что каждый раз, когда разум обращается к трансцендентальным идеям, он с неизбежностью приходит к паралогизмам и антиномиям [4, с. 365-367]. Аналитические философы во многом следуют этой кантовской мысли, правда, значительно ее модифицируют. Так, Л. Витгенштейн говорит в беседах с Ф. Вайсманном: «Человек имеет склонность атаковать границы языка. <.. .> Всё, что мы в состоянии сказать, a priori может быть только бессмыслицей. Несмотря на это, мы атакуем границы языка» [1, с. 54]. По Л. Витгенштейну, у языка есть границы: он не все явления в состоянии выразить. Вероятно, само возникновение и развитие языка было связано с необходимостью выражать содержание чувственного опыта: то, что мы видим, слышим, осязаем и т. д.1 Знаковая форма, «выбранная» для этого, прекрасно соотносится с материальными объектами. Слово «лампа» ясно отсылает к вещи, как и изображение лампы. Но к чему отсылает слово «страх»? А ведь мы более чем отчетливо испытываем страх, возможно, даже ярче физической боли и прочих чувственных восприятий. Всё a priori, прямо не имеющееся в чувственном опыте, не может найти отражение в языке, не превращаясь при этом в неясные высказывания.
Правда, между И. Кантом и представителями аналитической философии есть существенное различие, касающееся трансцендентальных суждений. Оно состоит в том, что И. Кант при всей логической несостоятельности трансцендентальных идей считал, что «ни в коем случае нельзя считать их излишними и пустячными» [4, с. 359], к чему явно тяготеют представители логического позитивизма. По крайней мере, Р. Карнап прямо называет метафизические высказывания, выражающие то, что выходит за пределы чувственного опыта, бессмысленными, а метафизические понятия - псевдопонятиями [5, с. 69-70]. Отсюда повышаются требования к языку науки: необходимо составлять только эмпирические высказывания или выводимые из таковых или же пользоваться редуцированным языком, как в математике или формальной логике. В рамках аналитической философии
1 Хотя, к примеру, запахи и вкусовые ощущения уже труднее поддаются адекватному выражению, поскольку они связаны с более «возвышенными» удовольствием и неудовольствием (отсюда такие выражения, как «резкий запах», «острый вкус»).
даже возникает идея о необходимости создания идеального языка науки, который не содержал бы двусмысленности и неясности, все слова которого имели бы только один референт, высказывания подвергались бы непосредственной эмпирической проверке или дедуцировались из подобных высказываний и т. д.
* * *
Итак, язык имеет границы выражения. При любой попытке выразить трансцендентное содержание высказывание становится бессмысленным. Здесь следует остановиться и отметить, что мы критически оцениваем сами понятия «бессмысленный», «бессмыслица» и т. п. Представляется, что вряд ли вообще можно вообразить себе нечто бессмысленное, т. е. целиком и полностью лишенное даже малейшей частицы смысла. Даже если попытаться составить предложение, не подчиняющееся никакому синтаксису и содержащее несуществующие слова, сам факт составления такого предложения придает ему смысл - мы составляем определенное предложение с какой-то целью, и, значит, наша деятельность осмысленна, а смыслом предложения будет демонстрация того, что оно бессмысленно. Человек обречен на смысл: всё, что он делает осознанно, имеет смысл; всё, что он делает неосознанно, тоже имеет смысл, но имплицитный. Поэтому вместо слова «бессмысленный» мы предлагаем использовать слова «нонсенс» или «абсурд» - в зависимости от обстоятельств. Под нонсенсом следует понимать любое высказывание, отсылающее к неправильному или вовсе несуществующему значению. Нонсенс всегда предполагает искажение или смещение смысла. Абсурд по своему виду может быть неотличим от нонсенса, но всегда отличен от него по содержанию. Главное отличие состоит в том, что для абсурда нехарактерны обман и искажение. Он, как и нонсенс, не отсылает ни к какой реальности, т. е. не становится означающим, но, тем не менее, именно благодаря этому способен передавать определенное содержание, которое трудно выразить привычными средствами. Абсурдное высказывание выражает то, что лежит «по ту сторону» смысла, но само не может быть выражено традиционным образом1.
Вернемся к вопросу о границах выражения языка. Предыдущее рассмотрение привело нас к следующему: чтобы язык функционировал «безошибочно», а высказывания не были абсурдными, нужно ограничиться эмпирическими высказываниями, которые легко могут быть верифицированы, или пользоваться искусственным языком. Та-
1 Подробнее о различении абсурда и нонсенса см. [6, с. 130-135].
ким образом, эмпирические высказывания, их верификация, разработка идеального языка - это три средства, которые могут обезопасить от ошибок, связанных с неправильным применением языка.
Однако, по нашему мнению, и эти меры не избавят нас от нонсенса и абсурда: в той же мере, в какой человек обречен на смысл, он обречен и на абсурд. Абсурд не столько впервые появляется при попытке выразить сверхэмпирическое содержание, сколько впервые проявляется на этом этапе. На самом деле, неясность и двусмысленность присущи языку всегда, как бы мы ни пытались их избежать. Абсурд не всегда заметен в языке. Скажем, в словосочетании «золотые руки» явно читается метафора. Но так ли она видна во фразеологизмах «приходить к мнению», «вести речь» или «поднимать вопрос»? Если попробовать понять их буквально, получится абсурд: представьте себе человека в прямом смысле приходящего к мнению. А ведь эти выражения вполне легитимны в научном лексиконе.
Сначала рассмотрим одно из средств, предполагающих избежать появления нонсенса и абсурда в высказываниях, - процедуру верификации, заключающуюся в проверке опытом того или иного высказывания. Что может быть проще - соотнести высказывание «яблоко лежит на столе» с действительным положением вещей и, если яблоко в самом деле лежит на столе, признать высказывание истинным, если нет - ложным. Но от идеи верификации к самому акту всегда осуществляется скачок: невозможно последовательно, шаг за шагом, логически описать, как возможна эта процедура. Известно лишь, что верификация может быть выполнена, о чем с очевидностью свидетельствует опыт. Но если попытаться прямо и недвусмысленно тем же способом, каким было образовано проверяющееся высказывание, выразить содержание этого опыта и условия его возможности, тут же получится нонсенс. Сам акт верификации неверифицируем. Более того, он становится возможным именно благодаря неверифицируемым элементам внутри него. Непонятно, как именно осуществляется сопоставление тех или иных положений и высказываний с опытными данными. Попытка найти словесное выражение процедуры верификации вновь будет означать «атаку на границы языка».
Второе средство - использование искусственно созданного языка - также не убережет от появления нонсенса и абсурда, поскольку «введение конвенциональной знаковой системы не может быть осуществлено с помощью системы, заключенной в этой же конвенции, следовательно, всякое введение какого-либо искусственного языка уже предполагает другой язык, на котором говорят» [3, с. 34]. Иначе говоря, любой искусственный язык не сможет полностью избежать
амфиболии и неясности, поскольку они имманентны естественному языку, на основе которого будет строиться любой подобный язык. И «дешифровывать» идеальный язык придется на основе естественного языка с теми же трудностями.
Аналитические философы справедливо заметили, что при выражении сверхэмпирического содержания высказывание становится нонсенсом. Однако нонсенс в той или иной степени содержится в высказывании, даже если говорится о внешнем положении дел. Основная проблема смысловыражения связана с тем, что в предложении не могут быть даны сами предметы, но лишь слова, имеющие конвенциональную природу и не состоящие в необходимой связи с предметами. При составлении любого высказывания мы всегда остаемся в поле языка, оперируем знаками, а не самими предметами. В силу этого между высказыванием о положении дел и самим положением дел никогда не будет полностью адекватного соответствия. И если понимать под нонсенсом искажение действительности в языковом выражении, то и эмпирическое высказывание также не вполне адекватно выражаемой действительности, как, например, и высказывание психологическое, лишь степень несоизмеримости будет меньше. Возьмем самое простое предложение: «яблоко лежит на столе», -выражающее очевидный факт и легко верифицируемое. Даже в нем содержатся неясности, присутствует некий фон: знак может ассоциироваться с разными вещами и будет уводить нас то к грехопадению, то к Троянской войне, то к закону гравитации. Даже слово «лежит» имеет разные смысловые оттенки в предложениях «яблоко лежит на столе» и «кот лежит на диване»1. Язык никогда не может (да в этом и нет необходимости) точно, «как оно есть», выражать положение дел в действительности, иначе он сам стал бы неотличим от действительности.
Ряд аналитических философов исследовали возможность составления истинных и непротиворечивых высказываний. Эта проблема, без сомнения, крайне важна для науки. Последняя имеет своей целью получение истинного знания, а оно формулируется в языке. Соответственно, необходимо исследовать язык, чтобы понимать, как посредством него вообще что-либо может быть выражено и какой способ выражения наиболее приемлем. Аналитические философы пришли к выводу, что наименее противоречивыми являются эмпирические вы-
1 Следует, однако, отметить, что на пример с яблоком можно дать ответ с позиции аналитической философии: в случае с ассоциациями со словом «яблоко» можно возразить, что логика способна и должна обходиться безо всякого психологизма; различный смысл слова «лежит» можно объяснить посредством теории типов Б. Рассела.
сказывания о положении дел в материальном мире. Именно такие высказывания наименее подвержены ошибкам, природа которых коренится в самой структуре языка, в таких его свойствах, как двусмысленность, абсурдность и т. д. Гарантией истинности эмпирических суждений является их легкая верифицируемость. Неэмпирические высказывания более уязвимы, так как их предмет неясен. В сущности, его просто нет в том смысле, в каком наличествует вот эта чашка или вот этот стол. Стало быть, подобные высказывания с неизбежностью будут содержать нонсенс и абсурд. Предполагалось, что именно они мешают достижению истинного знания и не должны присутствовать в научном языке.
Стоит отметить, что названные меры - эмпирические высказывания, верификация, искусственный язык - должны были применяться только в научном дискурсе. Не шло речи о том, чтобы «запрещать» «противоречивые» художественную литературу или поэзию, поскольку их задачи не пересекаются с научными, а в отношении идеального языка Б. Рассел вовсе говорит, что он «будет <...> совсем бесполезным для повседневной жизни» [7, с. 32]. Мы попытались показать, что эти меры не уберегают вполне от нонсенса и абсурда, поскольку даже в составленном по этим правилам высказывании обязательно будут присутствовать неверифицируемые фрагменты, неустранимый фон. Обратимся к исследованию этого фона.
Фон предполагает наличие в любом высказывании, в любом тексте неверифицируемых, случайных, не выражаемых прямо, но всё же значимых элементов. Любое предложение выражает всегда больше, чем говорит, а понимаем мы всегда больше, чем осознаём. Имеется в виду следующее: нужно различать сказанное и выраженное. К сказанному относится то, что налично есть в предложении, к выраженному - то, что имеет смысл в этом предложении и тоже в нем есть, но имплицитно. Налично присутствуют знаки, слова, звуки, изображение в зависимости от того, какой способ выражения выбран. Сообщение, чтобы что-то передать и быть понятым, должно быть дано для органов чувств. Это базовый уровень; к нему частично примыкает и смысл, т. е. то, что выражается и понимается. Смысл содержится в сказанном в той степени, в какой оно соответствует фактическому положению дел. Так, в предложении «яблоко лежит на столе» слова «яблоко» и «стол» состоят во вполне ясной для нас связи с физическими объектами, для которых эти знаки используются. В остальном смысл относится к порядку выраженного, а не сказанного, поскольку он выражается или понимается, но не может быть запечатлен, не может буквально быть явлен для органов чувств. Смысл содержится в
высказывании как некая неосязаемая чистая форма; если мы попытаемся «материализовать» его, явить, то получим еще одно знаковое выражение, для которого будут характерны те же трудности, что и для предыдущего.
Если угодно, сказанное составляет материю высказывания, а выраженное - форму. Предложение передает нечто большее, чем содержится в его «осязаемой» части, и это «нечто большее» является выраженным. В предложении каждый раз присутствует фон -некоторое количество информации, которое напрямую не выражается чувственно воспринимаемой частью предложения, но имеется в нем и усваивается реципиентом. Фон - сложное явление, состоящее из множества элементов. Эти элементы связаны с самым широким спектром явлений фонематического, синтаксического и пр. свойств; они значимы, но не таким образом, каким значима материя высказывания. Повторим, что сказанное имеет значение в той степени, в какой оно относится к фактическому положению дел и является прямым выражением. Выраженное значимо как нечто побочное, каковыми являются, например, интонация или порядок слов. Такие побочные смыслообразующие элементы разнообразны (от указанных более явных до более глубоких, наподобие коннотаций, двусмысленности и абсурда) и неверифицируемы. Как, например, можно верифицировать юмор? Еще более характерным примером является ирония, которая выражает прямо противоположное тому, что говорит.
Фон является смыслообразующим свойством языка. Он участвует в передаче того или иного содержания, не будучи явным. В этом отношении интересна работа Р. Барта «8/2», в которой исследуется новелла О. де Бальзака «Сарразин». Р. Барт проявляет фон, содержащийся в бальзаковском тексте. К примеру, О. де Бальзак описывает бал, а Р. Барт показывает, что в новелле есть еще кое-что сверх сказанного. Фоном в данном случае являются определенные стереотипические коды, не представленные в «материи» текста, но во многом неосознанно усваиваемые читателем. Благодаря этому возможно понимание. Так, О. де Бальзак описывает бал (интерьер, танцы, наряды и т. д.), что составляет сказанное. Р. Барт же показывает, что в тексте скрыто присутствуют дополнительные смысловые элементы. Они неявно коннотируются, благодаря чему читатель, помимо описания бала, получает информацию о том, что дом, в котором дают бал, принадлежит богатому семейству, что богатство было нажито сомнительным путем и. т. д. Важно, что все это прямо не называется в тексте, а угадывается. Иными словами, само понимание возможно благодаря усваиванию неявных элементов - фону.
Фон - исконное и неотъемлемое свойство языка. Фон складывается из антиномий, двусмысленности, абсурда и прочих качеств языка, поскольку последний не ограничивается только логико-дискурсивной частью. Фон похож на то, что в теории информации зовется «избыточностью языка», т. е. свойством языка содержать в сообщении дополнительную информацию помимо необходимой. Избыточность языка играет большую роль в процессе передачи информации и смыс-лообразовании. Так, коммуникационная модель Шеннона-Уивера показывает, что именно благодаря избыточности становится возможным восстановить текст, из которого исключено существенное количество знаков. К. Шеннон не касается содержания информации: избыточность он рассматривает сугубо количественно. Мы попытаемся интерпретировать понятие избыточности языка как фона.
Допустим, имеется текст, в каждом слове которого отсутствует часть букв; его можно восстановить именно благодаря фону, невери-фицируемым элементам текста. Важно, чтобы фона было определенное количество. Если его не будет вовсе, как в идеальном языке, то язык разрастется до бесконечности: под каждое положение дел придется изобретать новые слова, которые могут быть использованы только для него. По сути, в этом случае «любая последовательность букв представляет собой осмысленный текст» [8, с. 267], а любая потеря информации будет означать невозможность восстановить смысл. Если же язык являет собой только фон, то не будет возможности ничего выразить ввиду наличия одних только случайных элементов.
Фон - смыслообразующий фактор. Он словно образует обратную сторону смысла; смысл во многом складывается из фона. Это дает основания считать, что язык может успешно выражать содержание, превосходящее чувственный опыт. Возможность выражения в данном случае связана с избыточностью языка, т. е. его свойством выражать больше, чем говорить. Вероятно, аналитические философы правы в том, что адекватно сказать можно только о внешнем положении дел, но порядок выражения всегда шире порядка «сказывания», поэтому выразить можно и неэмпирическое содержание. Это становится ясным, если учесть тот факт, что для выражения чего-либо порой вообще не нужно прибегать к словам или действиям: молчание часто более выразительно, чем речь.
Возвращаясь к языковому выражению, следует сказать, что, поскольку феномены, относящиеся к фону, значимы и участвуют в образовании и передаче смысла, постольку возможно выразить какое угодно содержание: психологическое, этическое, эстетическое, трансцендентное и пр. Если буквальное выражение адекватным образом
способно передать только положение дел в эмпирической действительности, то для неэмпирической реальности необходимо задействовать более глубокое измерение языка: то, что содержится «между строк» и составляет фон. В самом деле, есть необходимость снижать факторы фона в естественных и математических науках. Собственно, здесь даже нет нужды в использовании фона, поскольку предметная область первых не распространяется дальше эмпирической действительности, а вторые пользуются формализованным языком. Но, скажем, в священных текстах различных религий, в поэзии или в метафизике неясность, амфиболия, полисемия, метафоричность задействуются так, что выраженное содержание не становится бессмысленным. Более того, в этих случаях почти нет иной возможности что-либо выразить, не прибегая к фону: если попытаться сказать об этих феноменах так же, как об эмпирической действительности, в большинстве случаев с неизбежностью получится нонсенс. Своей неподатливостью, неприспособленностью выражать трансцендентное содержание традиционным образом, тем, что каждый раз при выражении этого содержания получается бессмысленность, как ее понимает Р. Карнап, язык «предлагает» пользоваться свойствами фона для достижения этой кажущейся невыполнимой цели.
Особую роль в этом процессе играет абсурд. Если метафизические высказывания, поэзия и эстетические суждения о прекрасных плодах искусства задействуют фон, то абсурд имеет отношение к фону напрямую. Эмпирическое высказывание говорит о некоем реальном положении дел, что оно обстоит так-то и так-то. Неэмпирические высказывания, как правило, используют эту же модель: они сообщают о некоем положении дел, не имеющем места в чувственно воспринимаемой действительности, но так, как если бы речь шла о физических объектах. Избежать нонсенса в таких случаях помогает лишь умелое использование возможностей фона. Для выражения трансцендентной реальности высказывания могут включать в себя и некоторые абсурдистские элементы, как, например, в текстах Дионисия Ареопагита или Николая Кузанского. Но собственно абсурд - нечто другое. Абсурдное высказывание в самом чистом виде вообще не пытается передать, что дело обстоит так-то и так-то; оно говорит о деле, ничего о нем собственно не сообщая, но лишь о том, что «вокруг дела». То есть, если представить себе идеальный пример языкового абсурда, он бы заключался в том, чтобы выразить сверхэмпирическое содержание, не отсылая вообще ни к какой реальности, активизируя лишь фон. Понятно, что это - невыполнимая задача: абсурд в таком виде нигде не содержится. Если бы это было возможно, получилось бы чистое выражение, форма без материи, и, очевидно, такая форма ни-
чего бы не выражала. Таким образом, получается абсурдная ситуация: чистое выражение, если представить таковое, ничего не выражает, чистый смысл без опосредствующих конструкций ничего не означает.
Вспомним, что если бы язык состоял только из фона, не было бы возможности вообще что-либо выразить, а абсурд, между тем, выразителен. Выразительность его обеспечивается за счет того, что он с помощью слов высвечивает фон. Абсурд использует внутреннюю мощь языка, обращается к самому глубокому его измерению, ответственному за смыслообразование и с этой точки зрения является не искажением языковой логики, а, напротив, сам обладает внутренней логикой, являя собой новый, более глубокий уровень смыслового порядка. По-видимому, понимание абсурда в такой редакции впервые проявляется в XX в. в рамках абсурдистского искусства. В этом смысле можно говорить, что абсурдистская поэзия является чем-то вроде аналитической философии по отношению к поэзии, представляя собой внелогический анализ поэтического языка. Однако это уже тема для другого исследования.
Список литературы
1. Вайсманн Ф. Витгенштейн и Венский кружок // Аналитическая философия. Становление и развитие. - М., 1998.
2. Витгенштейн Л. Философские исследования // Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. - М.: Гнозис, 1994.
3. Гадамер Х.-Г. Что есть истина? / пер. М. А. Кондратьевой при участии Н. С. Плотникова // Логос. - 1991. - № 1. - С. 30-37.
4. Кант И. Критика чистого разума // Соч.: в 6 т. Т. 3. - М., 1964.
5. Карнап Р. Преодоление метафизики логическим анализом языка // Аналитическая философия. Становление и развитие. - М., 1998.
6. Лапатин В. Бессмыслица, нонсенс и абсурд в современной культуре // 81^а сиМгае. Вып. 8. - СПб.: С-Петерб. филос. о-во, 2011.
7. Рассел Б. Логический атомизм // Аналитическая философия. Становление и развитие. - М., 1998.
8. Шеннон К. Математическая теория связи // Шеннон К. Работы по теории информации и кибернетики. - М., 1963.
