CC BY
44
УДК: 340
ББК: 67.0
Карлов В.П.
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ СТОРОНОЙ ЗАЩИТЫ ПРЕЮДИЦИИ (ДОКАЗАТЕЛЬСТВЕННЫХ ФАКТОВ), ПРАВОВЫХ ПОЗИЦИЙ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РФ И КОНСТИТУЦИОННЫХ НОРМ В УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ - РЕАЛЬНОСТЬ ИЛИ «ФАКУЛЬТЕТ НЕНУЖНЫХ ВЕЩЕЙ»?
Karlov V.P.
USE BY THE PARTY OF THE PROTECTION OF THE CASE (EVIDENTIARY FACTS),
THE LEGAL POSITIONS OF THE CONSTITUTIONAL COURT OF THE RUSSIAN FEDERATION AND THE CONSTITUTIONAL NORMS IN CRIMINAL PROCEEDINGS -REAL OR "FACULTY OF UNNECESSARY THINGS"?
Ключевые слова: правовые позиции Конституционного Суда РФ, преюдиция, конституционные нормы, уголовное судопроизводство, сторона защиты.
Keywords: legal positions of the constitutional Court of the Russian Federation, prejudice, constitutional norms, criminal proceedings, defense party.
Аннотация: статья подготовлена на материалах прочитанной лекции. Судебные акты Конституционного Суда РФ имеют значительный правоприменительный потенциал во всех отраслях права, в том числе в сфере уголовного судопроизводства. Сформулированные им правовые позиции могут применяться и применяются с момента издания им соответствующего судебного акта, правопонимание которое выявляет и предлагает Конституционный Суд РФ, является тем легальным юридическим инструментом, с помощью которого сторона защиты в уголовном судопроизводстве - защитник (адвокат), обвиняемый (подозреваемый, подсудимый), их законные представители, гражданский ответчик имеют возможность в рамках установленной законом процедуры достигать стоящих перед ними целей. При этом такой правоприменительный потенциал в силу универсальности права и правового смысла, значения и силы актов Конституционного суда РФ имеет не только отраслевой (гражданского, трудового и др. отраслей российского права ) прикладной смысл, но может и должен применяться в уголовном судопроизводстве, так как многие нормы уголовного права имеют бланкетный (отсылочный) характер, но также и потому, что многие юридические понятия в уголовном праве имеют свои корни в иных отраслях, в этом проявляется внутренняя связь системы российского права в целом.
Автором также не только теоретически, но и на конкретных примерах обоснована возможность и необходимость использования потенциала самих конституционных норм, а также норм уголовно-процессуального закона, касающихся такого сложного юридического института, каковым до настоящего времени является преюдиция, автор касается и отдельных элементов не системного подхода законодателя в формулировании норм доказательственного права в законе.
Abstract: judicial acts of the constitutional Court of the Russian Federation have significant law enforcement potential in all branches of law, including in the field of criminal proceedings. The legal positions formulated by him can be applied and are appliedfrom the moment of issuing the relevant judicial act. the legal understanding that the constitutional Court of the Russian Federation identifies and offers is the legal tool by which the defense party in criminal proceedings - the defender(lawyer), the accused(suspect, defendant), their legal representatives, and the civil defendant can achieve their goals within the framework of the procedure established by law. This enforcement capacity, because of the universality of law and legal meaning, the meaning andforce of acts of constitutional court of the Russian Federation, has not only sectoral(civil, labor and other branches of Russian law ) the applied
sense, but can and should be applied in criminal proceedings as a criminal law has a blan-ket(referential) in nature, but also because a legal concept in criminal law, have their roots in other industries, this shows the inner connection system of the Russian law in General.
The author is also not only in theory but also on concrete examples the possibility and necessity of use of potential of the Constitutional norms, as well as Mr. criminal-procedural law relating to such a complex legal Institute, which to date is the prejudice, the author refers to the individual elements of the non-systemic approach of the legislator in the formulation of rules of evidence in law.
Начинать приходится с констатации факта того, что конституционные принципы состязательности и равноправия сторон, закрепленные в ст. 123 ч. 3 Конституции РФ, до настоящего времени в полной мере не реализованы в уголовном судопроизводстве.
Хотя бы даже по той простой причине, что, если принцип состязательности еще нашел свое некое нормативное закрепление и выражение в УПК РФ в статье 15, то принцип равноправия, его содержание и процессуальные формы в действующем отраслевом уголовно-процессуальном законодательстве просто отсутствуют, каким парадоксальным не покажется этот факт, только один раз в статье 243 законодатель просто напоминает суду о том, что он принимает меры по обеспечению состязательности и равноправия сторон.
Хотя проблема усугубляется еще и законодательными дефектами норм доказательственного права в УПК РФ, я имею в виду не только эклектичность и непоследовательность сформулированных в главах 10 и 11 УПК норм, регламентирующих понятие и виды доказательств и процедуры доказывания, и иных доказательственных норм, в частности, в ст.14, 15, 144 ч.1.2, ст. 159 ч. 2, 2.2 УПК РФ, но и иные, системные пороки данного УПК, девальвирующие указанные выше конституционные установления.
Не углубляясь в общеизвестную тему, которая, если позволительна такая игра слов, стала общим местом, и в аргументы о неравенстве и сторон и нормативном и фактическом доминировании стороны обвинения в действующем УПК РФ, хочется остановиться на проблеме использования тех доказательственных ресурсов, которые существуют в настоящее время и могут быть использованы в доказывании в уголовном судопроизводстве стороной защиты.
Речь пойдет в первую очередь об институте преюдиции, хотя назвать одну лишь норму статьи 90 УПК РФ институтом было бы преувеличением, однако при этом следует учитывать и разъяснения и правовую позицию Конституционного Суда РФ, выраженные в Определении от 13 октября 2009 г. № 1313-О-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Решетовой Ольги Михайловны на нарушение ее конституционных прав статьёй 90 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации и решениями правоприменительных органов», в Постановлении от 21 декабря 2011 г. № 30-П «По делу о проверке конституционности положений статьи 90 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой граждан В.Д. Власенко и Е.А. Власенко», в Определении от 3 апреля 2012 г. № 662-О-Р «Об отказе в принятии к рассмотрению ходатайства Председателя Следственного Комитета Российской Федерации о разъяснении Постановления Конституционного суда Российской Федерации от 21 декабря 2011 года № 30-П», в «Обзоре практики Конституционного суда РФ за второй и третий кварталы 2012 года», в Определении от 28 мая 2013 г. № 827-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Грачева Алексея Вячеславовича на нарушение его конституционных прав рядом положений Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации и Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации», которые позволяют трактовать совокупность этого нормативного материала таким образом.
В статье 90 УПК РФ закрепляется, что обстоятельства, установленные итоговыми судебными актами в различных видах судопроизводства, в том числе и в уголовном, принимаются уполномоченными властными субъектами в уголовном судопроизводстве
без дополнительный проверки, а указанные выше акты Конституционного суда РФ дублируют нормы закона о том, что данные обстоятельства, будем называть их доказательственными фактами, не могут предрешать вывод о виновности лица в совершении преступления, так как в указанных иных видах судопроизводства формируется другой предмет доказывания. Но, подчеркивает КС, они также не могут произвольно отрицаться, и могут быть преодолены только путем пересмотра дел, по которым состоялись указанные выше итоговые судебные акты, по новым и вновь открывшимся обстоятельствам, в том числе и в связи с фальсификацией доказательств, то есть до разрешения того уголовного дела, в котором предполагается использовать такие преюдициальные факты.
Тем самым Конституционный Суд РФ, пользуясь своими полномочиями издавать общеобязательные и непрекословные правовые позиции и выводы, подлежащие неукоснительному исполнению, подтвердил, как это ни покажется странным, возможность использования доказательственных фактов в уголовном судопроизводстве, включив их в систему норм доказательственного права, несмотря на то, что в перечне видов доказательств в статье 74 УПК РФ они не указаны, более того, не указаны они и в главе 10 УПК РФ, а помещены в главу 11 УПК РФ, определяющую порядок формирования доказательств и правила их использования.
Тем не менее и в существующем эклектичном виде преюдиция может быть реализована для целей защиты в уголовном судопроизводстве, касается ли это фактических обстоятельств, опровергающих факты, на которых основано обвинение, оценки норм, входящих в предмет доказывания по уголовному делу (напр., оценка соблюдения различных технических или служебных норм при должностных преступлениях) фактов, касающихся поведения во время совершения преступления и личности обвиняемого, смягчающего его положение, или это касается вопросов, связанных с возмещением вреда, применением мер процессуального принуждения и т.д. и т.п.
Более того, следует обратить внима-
ние, что для итоговых судебных актов, постановленных в порядке гражданского (в том числе арбитражного), административного судопроизводства, производства по делам об административных правонарушениях, нет требования легитимации установленных обстоятельств предшествующим участием лица в производстве по указанным делам.
Конечно, хотелось бы подкрепить сказанное некими фактами судебной практики.
Приведу пример от противного: при рассмотрении жалобы представителя потерпевшего, адвоката, в порядке ст. 125 УПК на ряд актов предварительного следствия, итоговым из которых было постановление о приостановлении предварительного следствия ввиду не установления лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого, выяснилось, что существует Решение суда по гражданскому делу, в ходе которого судом были получены объяснения, а объяснения это средство доказывания в гражданском процессе, от лица, которое признало факт уговора данного потерпевшего взять от своего имени, но для него, кредит в банке, под обещание вернуть долг для расчёта с банком, однако при этом данное лицо признало, что расчёт производить не собиралось, обмануло потерпевшего.
На основании этого прокурором самостоятельно были отменены все указанные следственные акты, дела соединены в одно производство, дело окончено расследованием, направлено в суд, где указанное лицо было осуждено за совершение указанного преступления, а в том числе и за другие.
Ни тогда, ни позже осужденным не был оспорен судебный акт, которым было установлено обстоятельство, послужившее основанием для его последующего осуждения
Также следует напомнить, что в соответствии со ст.179 ГК РФ обман является основанием для признания сделки недействительной и это может быть установлено в порядке гражданского судопроизводства и послужить в дальнейшем преюдициальным фактом, как и отказ в признании сделки, совершенной под влиянием обмана.
Дело в том, что связь обстоятельства, подлежащего установлению, с событием
преступления, то есть с главным фактом, может находиться за пределами самого события, однако при этом оно может быть связано с событием преступления другими вспомогательными фактами, и иметь значение для дела.
В этом случае многое зависит от подхода защитника к изучению материалов дела, к тщательному просмотру всех имеющихся в деле документов для выявления факта, установление которого может сыграть позитивную роль в последующей защите интересов своего доверителя (подзащитного, потерпевшего), работе с ним. Он может также по ситуации обращаться в суд в порядке гражданского или административного судопроизводства либо непосредственно для установления данного факта уже во время производства по уголовному делу, либо для удовлетворения какого-либо требования, в ходе рассмотрения которого такой факт и будет установлен как вспомогательный. Но имеющий значение для использования его в последующем в уголовном судопроизводстве.
Перечень юридических фактов, которые могут быть установлены в порядке гражданского судопроизводства, не ограничен законом, поэтому в соответствии с предъявляемыми ГПК требованиями необходимо такие требования сформулировать и мотивировать юридическую целесообразность этого соответствующим характером данного факта и невозможностью получения документа об этом в иных процедурах.
При этом решение суда может быть как позитивным, так и негативным, важно, что суд его принял, опираясь на установленные факты.
Конечно, как сказано выше, не все имеющие значение факты являются юридическими фактами, но закон в статье 90 УПК РФ применяет иной термин - обстоятельство, а это означает, что наличие в мотивировочной части судебного решения признанного судом достоверным обстоятельства, хотя и не являющегося юридическим фактом, является достаточным для использования данного судебного акта в уголовном судопроизводстве.
Все это требует творческого подхода для создания необходимого доказатель-
ственного фундамента стороной защиты в уголовном судопроизводстве при использовании данного доказательственного ресурса.
Не менее потенциально продуктивным является использование правовых позиций Конституционного Суда РФ, т.к. они обладают правовой универсальностью вне отраслевой принадлежности конкретного судебного акта Конституционного Суда РФ (постановления или определения), это обусловлено прежде всего значимостью главного верификационного акта - Конституции РФ и норм международного права и соответствующих принципов - для всей правовой системы России.
Сам Конституционный Суд РФ неоднократно в своих судебных актах подчеркивал это свойство правовой трансгрессии, ссылаясь на свои правовые позиции, сформулированные при рассмотрении дел одной отраслевой принадлежности при рассмотрении дел иной отраслевой принадлежности, в силу прежде всего их институциональной близости (например, нормы АПК, ГПК, УПК, КАС, КоАП), но также и как общеправовых категорий и понятий.
При формулировании своих правовых позиций Конституционный Суд РФ опирается не только на нормы конституционно права, но и на принципы права, выраженные в юридических аксиомах, презумпциях, правовых позициях международных органов правосудия, практике международных правозащитных органах, которая, кстати, публикуется периодически в Бюллетене Верховного Суда РФ, а также ... на здравом смысле, к применению которого неоднократно призывал в соответствующих случаях глава Конституционного Суда РФ В.Д. Зорькин.
Указанные доктринально-прецедент-ные элементы по существу включаются в правовые позиции, служат их основанием и составляют с ними единое целое.
Эти правовые позиции, то есть суждения и выводы КС РФ о фактах, обстоятельствах, нормах, правоприменении обладают всеми свойствами нормативности, прежде всего высшей юридической силой, общеобязательностью по кругу лиц и дел, верховенством и обязательностью исполнения, т.к. являются образцами правопонимания с
потенциалом саморазвития.
Тормозит их применение, кроме общего консерватизма, позитивного характера российского права, субъективных причин, также правосознание большинства правоприменителей и иных юристов, т.к. законодательная система продолжает функционировать на принципах позитивизма, тогда как Конституционный Суд РФ включает в свое правопонимание элементы естественно-правовой доктрины и практику судов системы общего (прецедентного) права.
В 2017 г. Конституционный Суд РФ рассмотрел три обращения осуждённого Григоряна Р.В., и хотя во всех трёх случаях он отказал в принятии его жалоб, однако, тем не менее, он сформулировал весьма важные положения и на их основании правовые позиции, которые имеют значение для определения критериев использования и оценки доказательств в уголовном процессе.
Так, в Определении от 28.02.2017 г. № 335-О он разъяснил, что объяснения лица не соответствуют требованиям, предъявляемым к доказательствам, указанным в ст. 74 УПК РФ, и не могут признаваться вещественными доказательствами, как это было сделано в конкретном деле.
Понятно, что в этих объяснениях содержалась некая доказательственная информация, которая была таким способом легализована стороной обвинения.
Там же КС РФ сформулировал, что «результаты не процессуальных действий являются не доказательствами, а лишь сведениями об источниках, которые могут стать доказательствами только после закрепления их надлежащим процессуальным путем, а именно на основе соответствующих норм уголовно-процессуального закона».
Таким образом, можно прийти к выводу, что результаты оперативно-розыскной деятельности, указанные в статье 89 УПК РФ, могут быть использованы только в том случае, если они приобретут форму показаний, заключений и показаний специалистов и экспертов, протоколов следственных действий, и те из них, которые не отвечают признакам, указанным в ч. 1 ст. 81 УПК РФ, не могут быть признаны ни вещественными доказательствами, ни иными документами.
Это вопрос не праздный, до настоящего времени в подавляющем большинстве случаев такие результаты непосредственно используются в качестве доказательств, то есть без их уголовно-процессуального закрепления, проверки и оценки.
Это подтверждается тем, что далее суд констатирует следующее: «Кроме того, полученные в ходе выявления преступления или проверки сообщения о преступлении объяснения не могут подменять собой показания потерпевшего, свидетеля - сведения, сообщенные ими на допросе, проведенном в ходе досудебного производства по уголовному делу или в суде в соответствии с требованиями статей 187-191, 277 и 278 УПК Российской Федерации, в том числе, когда лица, от которых в ходе проверки сообщения о преступлении были получены объяснения, не допрашивались дознавателем при производстве дознания в сокращённой форме (статья 226.5), а также закреплены правила оглашения показаний при неявке в судебное заседание потерпевшего и свидетеля (статья 281). Следовательно, протокол с объяснениями может рассматриваться лишь в качестве источника требующих подтверждения фактов и сам по себе не может служить объективным средством для обнаружения и преступления и установления обстоятельств... Результаты же оперативно-розыскных мероприятий как непроцессуальных действий, проведенных до или после возбуждения уголовного дела, являются не доказательствами, а лишь сведениями об источниках, которые могут стать доказательствами только после закрепления их надлежащим процессуальным путем, а именно на основе соответствующих норм уголовно-процессуального закона».
Таким образом, Конституционный Суд юридически формулирует недопустимость использования для доказывания средств, указанных в ст. 226.5, и согласно его правовому подходу де-факто и де-юре путем правовой трансгрессии признает недопустимость использования в качестве доказательств средств, указанных в ст. 144 ч. 1.2 и ст. 89 УПК РФ, если их содержание не соответствуют установленным законом формам и способам их собирания.
Следующим в этом ряду является
Определение от 18 июля 2017 г. № 1548-О.
Здесь правовая позиция Конституционного Суда РФ сформулирована по нескольким важным аспектам.
Отказ следователя в удовлетворении ходатайства стороны защиты о формировании доказательства стороны защиты не может быть произвольным, а должным содержать оценочные суждения о следующих обстоятельствах, из которым вытекают такие выводы:
1. Относимость представленного стороной доказательства по каждому из элементов предмета доказывания, указанного в ст. 73 УПК, в противном случае такое постановление не может быть признано соответствующим ст. 7 УПК и подлежит обжалованию;
2. Суждения о недопустимости доказательства, то есть о его оценке с точки зрения выполнения формы, процедуры, суждения о лице, источнике, уполномоченном лице, и в этом случае просьба сформировать доказательство, а именно допросить лицо, осмотреть предмет, априори не могут рассматриваться как представление недопустимого доказательства, т.к. именно следователь в соответствии со ст. 86 УПК РФ обязан выполнить формирование, провести проверку и оценку доказательства;
3. Следователь должен обосновать достаточность имеющихся доказательств и отсутствие необходимости в совершении избыточного доказательственного действия.
4. При оценке доказательств следователь должен руководствоваться принципом разумности, то есть здравого смысла.
5. Принимаемое решение во всяком случае должно быть обосновано ссылками на конкретные доводы, подтверждающие неприемлемость доказательства, об исследовании и истребовании которого ходатайствует сторона зашиты.
Следует обратить внимание, что вопрос о достоверности доказательства вообще не указан в качестве основания неприемлемости и не может являться таковым.
Кроме этого, суд констатировал, со ссылкой на свои ранее принятые акты, что следователь и дознаватель могут быть допрошены в качестве свидетелей по ходатайству государственного обвинителя об об-
стоятельствах производства отдельных следственных и иных процессуальных действий, однако положения ст. 246 ч. 5, ст. 278 ч. 3 и ст. 56 ч. 3 УПК РФ в их системной связи с другими нормами уголовно-процессуального законодательства не дают оснований рассматривать их как позволяющие допрашивать их о содержании показаний, данных в ходе досудебного производства подозреваемым или обвиняемым, и как допускающие возможность восстановления содержания этих показаний вопреки закрепленному в пункте 1 части второй статьи 75 УПК.Тем самым закон, исходя из предписания статьи 50 (часть 2) Конституции РФ, исключает возможность любого, прямого или опосредованного использования содержащихся в них сведений.
Однако такая правовая позиция не ограничивает права стороны защиты распространять ее смысл и действие на оценку иных следственных действий по таким же правилам, т.к. по общему правилу, указанному в ст. 50 ч. 2 Конституции РФ, не допускается использование доказательств, полученных с нарушением закона, поэтому резонно было бы ставить вопрос о недопустимости восстановления содержания протоколов следственных действий не только указанными субъектами, но и иными лицами, участниками следственного действия, что зачастую и происходит, когда допрашиваются понятые, присутствовавшие при совершении следственного действия, произведенного с нарушением закона («плоды отравленного дерева»).
В другом Определении от 28 сентября 2017 г. № 2240-О суд, со ссылкой на свои, ранее сформулированные правовые позиции, приходит к выводу, смысл которого выявляется в том, что при приведении следственного действия, не связанного с дачей показаний, незамедлительное приглашение адвоката, обратим на этом внимание, т.к. речь идёт не только о подозреваемом или обвиняемом, не является обязанностью следователя и не приостанавливает следственного действия, однако его присутствие не исключается, то есть такое ходатайство об обеспечении присутствия адвоката должно быть рассмотрено и удовлетворено, и последний вправе присутствовать на любом
этапе проведения следственного действия для обеспечения права на защиту или оказания иной юридической помощи другому лицу. Но из сказанного можно также прийти к выводу, что на лице, производящем, например, обыск, лежит обязанность проинформировать лицо, у которого производится обыск, о таком его праве, что должно быть отражено в протоколе в соответствии с требованиями ст. 166 УПК, и если это условие не соблюдено, то сторона защиты вправе ставить вопрос о том, что такое доказательство получено с нарушением закона с вытекающими отсюда последствиями.
Там же суд коснулся и двух важных аспектов контроля за качеством судебного разбирательства и соблюдением прав участников уголовного судопроизводства: отказ в приобщении аудиозаписи, произведенной кем-либо в судебном заседании, в том числе и присутствующими, то есть участниками процесса, должен отвечать требованиям законности, обоснованности и мотивированности, то есть отвечать требованиям части 4 статьи 7 УПК. А это, в свою очередь, означает, что суд должен ознакомиться с такой аудиозаписью, прежде чем выносить суждение о ее приемлемости или неприемлемости, и при невыполнении этого условия сторона защиты вправе ставить вопрос не только об отмене отказного судебного акта, но и ставить вопрос о нарушении права на защиту, незаконности и несправедливости состоявшегося по делу итогового судебного акта.
Это подтверждается и следующим выводом суда о законности, обоснованности и справедливости приговора, который таковым признается, только если он соответствует требованиям уголовно-процессуального законодательства, предъявляемым к его содержанию, процессуальной форме и порядку постановления, правильном применении уголовного закона, при этом одним из главных условий такого признания суд во главу ставит следующие требования: суд не вправе уклоняться от оценки в судебном заседании доказательств, а уголовно-процессуальный закон не содержит положений, освобождающих суд, прокурора, следователя и дознавателя от обязанности исследовать доводы подозреваемого, обвиняемого о признании тех или иных доказа-
тельств, не имеющими юридической силы, и при возникновении сомнений в допустимости или достоверности этих доказательств - отвергнуть их в соответствии с требованием статьи 50 (часть 2) Конституции РФ.
Таким образом, отсутствие в приговоре или правоприменительных актах указанных выше субъектов доказывания оценки доводов подсудимого, содержащей в себе полные - обоснование выводов, их мотивировку и объяснение их нормами закона позволяет ставить вопрос об их отмене.
9.07.2019 г. Конституционный Суд РФ вынес Постановление № 27-П по делу о проверке конституционности положений статьи 199 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Д.Н. Алганова
Оно примечательно тем, что позволяет в плане статьи 10 УК РФ применять по любому уголовному делу ... юридическую фикцию. Смысл принятого постановления заключается в том, что при изменении структуры обязательных неуплаченных платежей а в данном случае добавились страховые, суд придает этому обратную силу, так как полагает, что база неуплаченных платежей оставаясь в общем неизменной, перераспределяется в своей структуре, вследствие этого происходит уменьшение налоговых платежей на определенный период действия закона, а это обстоятельство, по мнению КС, улучшает положение обвиняемого.
Какие последствия порождает такая правовая позиция? Применяя в этом случае правовую трансгрессию, данную правовую позицию, модель, я бы выразился в теоретическом плане, возможно распространить на те составы преступлений, где квалифицирующим признаком выступает размер ущерба, то есть прежде всего на преступления против собственности.
В таком акте, как "Методические рекомендации по оценке эффективности инвестиционных проектов" (утв. Минэкономики РФ, Минфином РФ, Госстроем РФ 21.06.1999 N ВК 477) дано понятие следующего социально-экономического явления -«Инфляция (inflation) - повышение общего (среднего) уровня цен с течением времени.
Она характеризуется общим индексом инфляции - индексом изменения общего (среднего) уровня цен в стране и уровнями цен на отдельные виды товаров, работ и услуг, отсчитываемыми от начального момента - момента разработки проектных материалов.
Расчет этого индекса производится на основании Приказа Росстата от 30.12.2014 N 734 (ред. от 21.01.2019) "Об утверждении Официальной статистической методологии организации статистического наблюдения за потребительскими ценами на товары и услуги и расчета индексов потребительских цен".
Инфляционные процессы в этом случае могут быть выставлены как обстоятельство, улучшающее положение подсудимого, если вычислить утраченную стоимость и вычесть ее на момент рассмотрения дела судом из размера похищенного, то с большой вероятностью могут измениться значительный и крупный размеры хищения, с меньшей вероятностью особо крупный размер, а это, в свою очередь, может повлечь изменение квалификации.
Могут быть применены и иные стоимостные механизмы, указанные в ГК РФ.
Это подтверждается позицией КС в данном постановлении, согласно которой правила смягчения наказания вследствие придания им обратной силы имеют универсальное значение для всех видов юридической ответственности и обязательны как для законодателя, так и для правоприменительных органов, в том числе судов, уполномоченные органы не вправе уклоняться от принятия юрисдикционных решений об освобождении конкретных лиц от ответственности и наказания или о смягчении ответственности и наказания.
Таким образом, универсальность данного правила, позволяет вести речь о смягчении любых мер любого вида юридической ответственности.
Конституционный суд РФ в данном постановлении подтверждает возможность применения новых методик исчисления.
Обязанность индексации по указанным правилам предусмотрена раз в год законом - ФЗ РФ «О Федеральном бюджете...» на соответствующий период.
Как подчеркнул КС, по буквальному смыслу части первой статьи 10 УК РФ закон, улучшающий положение лица, совершившего преступление, имеет обратную силу и подлежит применению в конкретном деле независимо от стадии судопроизводства, в которой должен решаться вопрос о применении этого закона, и независимо от того, в чем выражается такое улучшение.
В этом контексте стоит привести дословно следующую цитату «.поскольку снижение удельного веса (относительной величины) налогов и сборов в общем объеме подлежащих уплате платежей открывает путь для признания сравнительно меньшей общественной опасности уклонения от их уплаты».
Может возникнуть вопрос, а почему следует учитывать уменьшение стоимости, а не ее восстановление? Ответ заключается в смысле ст. 10 УК РФ, т.к. утрата стоимости как раз и влечет улучшение положения лица, а кроме этого, в том же постановлении КС РФ подчеркнул, что одни и те же новации могут иметь разновекторный характер.
В другом Постановлении Конституционного Суда РФ от 11 апреля 2019 г. № 17-П формулируется правовая позиция по трудовому спору, которая, однако, имеет первостепенное значение для правоприменительной практики по ст. 145.1 УК РФ.
Ее суть заключается в том, что размер минимальной оплаты труда не включает в себя оплату за сверхурочные часы и работу в выходные, нерабочие праздничные дни, в ночное время, с применением районного коэффициента и процентных надбавок, а это значит, что под большим вопросом находится ответственность по указанной норме закона в части невыплаты заработной платы и зависящих от ее размера платежей.
То есть по первой части невыплата сверхурочных и иных подобного рода выплат, если размер оплаты труда не снижается ниже минимального размера оплаты труда, установленного законом, не позволяет возбуждать дело за частичную невыплату заработной платы. Эта позиция проецируется на часть вторую с такими же правовыми последствиями, ну и соответственно на часть третью.
Здесь же содержится немаловажный вывод для тех, кто привлекается к уголовной ответственность по статье 264 УК РФ, когда физическое состояние лица, совершившего дорожно-транспортное происшествие, не выясняется и не учитывается, тогда как КС в данном постановлении указывает, что работа в указанных режимах времени, в ночное время сопровождается повышенными трудозатратами работника, вызванными сокращением времени отдыха либо работой в то время, которое биологически не предназначено для активной деятельности, а также лишением работника возможности распоряжаться временем отдыха, использовать его по прямому назначению, что приводит к психоэмоцианальной нагрузке и создает угрозу причинения вреда работой в ночное время либо сокращением времени на восстановление сил и работоспособности... выполнение работы в указанных условиях, отклоняющихся от нормальных, не может производиться на регулярной основе (за исключением случаев приема на работу исключительно для работы в ночное время); при сменной работе количество ночных смен в разных периодах может различаться.
Таким образом, представляется, что здесь КС создает неопровержимую презумпцию, так как для подтверждения такого состояния не требуется проведения экспертизы, а сам этот факт может и должен учитываться как обстоятельство, смягчающее наказание, а при соответствующих условиях, но уже при проведении экспертизы, и как обстоятельство, исключающее ответственность лица, которое в силу своего состояния не могло адекватно реагировать на опасность при управлении автомобилем во время выполнения трудовой функции. Тем самым указанные обстоятельства должны включаться в предмет доказывания по уголовному делу, т.е. они связаны с выяснением наличия главного элемента субъективной стороны преступления - вины в форме неосторожности, а также такого факультативного, но важного его элемента, как эмоции, то есть чувства.
Следует заменить, что увеличение минимального размера оплаты труда - закон, который не регулирует непосредственно
уголовно-правовые отношения, но, тем нее менее, влияет на реализацию уголовной ответственности, учитывается в статье 10 УК, и его изменение может служить основанием для постановки вопроса об освобождении от уголовной ответственности по ст. 145.1 УК РФ, т.к. норма уголовного закона является бланкетной и изменяется в правоприменительной практике в зависимости от изменения базового оценочного критерия (в Особых мнениях к Определению от 16 января 2001 г. № 1-О судьями Конституционного суда РФ А.Л. Кононовым и Т.Г. Морщаковой обосновывается данная точка зрения).
В Определении от 11 апреля 2019 г. № 862-О КС хотя и не устранил полностью некое правовое «преувеличение» высшего судебного органа судов общей юрисдикции, но, тем не менее, существенно скорректировал его правовую позицию и, тем самым, последствия такого правоприменения.
Речь идёт об изменениях, которые Верховный Суд РФ внёс в своё Постановление от 27.12.2002 года № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое», в которых он предлагал квалифицировать действиях соучастников как грабеж или разбой по предварительному сговору группой лиц, когда в процессе совершаемых кражи или грабежа один из соучастников начинает применять соответствующую степень насилия, оружие, угрозы, а другие соучастники продолжают выполнять ранее обусловленные преступные действия.
Понятно, что тем самым Верховный Суд РФ хотел преодолеть тот правовой вакуум, который был создан законодателем, исключившим совершение грабежа и разбоя простой группой лиц, в этом случае действия соучастников действительно не получают адекватной уголовно-правовой оценки, а практика применения к ним отягчающего наказание обстоятельства в виде совершения преступлений простой группой лиц не сложилась. Но и такой способ правового регулирования является вариантом применения уголовного закона по аналогии и объективным вменением и противоречит конституционно значимым целям.
Поэтому КС и сформулировал, что данные в п. 14.1 названного Постановления
разъяснения не ограничивают применение общих положений об эксцессе исполнителя, содержащихся в статье 36 УК РФ, не освобождают от необходимости доказывать факт осознания указанного насилия и факт посягательства не на один объект (собственность), а на два или более объекта уголовно-правовой охраны (собственность, жизнь, здоровье), и те из них, кто продолжил совершение преступления, не осознавая изменения способа хищения при эксцессе других исполнителей, должны нести ответственность исходя из тех признаков преступления, которые охватывались их умыслом.
Тем самым, КС практически восстановил статус-кво норм ст.ст. 33, 35, 36 УК РФ, хотя и не дал принципиальной оценки тому, что присоединение к действиям никак не может быть договоренностью, достигнутой заранее, то есть до совершения преступления, каковой является предварительный сговор.
Но этим не исчерпывается значение данного Определения. Дело в том, что там же КС сформулировал ряд важных положений для правопонимания и правоприменения уголовно-правовой нормы: он подчеркивает, что при применение уголовного закона аналогии недопустимо, и что гражданами должна осознаваться сущность уголовно-правовых запретов и они должны предвидеть наступление ответственности за их нарушение. Более того, КС высказывается еще более радикально - «. закрепление в уголовном законе составов преступлений против собственности хотя и относится к дискреции законодателя, но должно осуществляться им с соблюдением принципов вины, равенства, справедливости и правовой определенности, с тем, чтобы содержание уголовно-правовых запретов одинаково воспринималось в правоприменительной практике и было доступно для понимания участниками конкретных общественных отношений, а сами запреты служили эффективной защите права собственности».
С учётом этих разъяснений вполне допустимо ставить вопрос, что какая-либо уголовно-правовая норма сформулирована законодателем без соблюдения этих требований, а таких норм в УК достаточно, и тре-
бовать прекращения уголовного дела или оправдания, в зависимости от стадии, за отсутствием вины.
Неоднократно в своих судебных актах КС для оценки тех или иных уголовно-правовых и административно-правовых норм использует такие категории, как справедливость и соразмерность наказания, подчеркивая, что эти категории являются взаимосвязанными элементами публично-правовой ответственности, в частности, в своем обзоре за первый квартал 2013 года, как и в большинстве указанных выше и иных актов.
Применяя понятие соразмерности, КС увязывает его с соответствием характеру общественной опасности правонарушения, а не с размером наказания, как это у нас принято понимать, и с этим связано понятие справедливости в УК РФ.
Таким образом, справедливость зависит от соразмерности общественной опасности конкретного деяния, это неизбежно связано с назначением адекватного этому наказания, которое и будет являться справедливым.
Следовательно, именно на это надо обращать внимание, предлагая суду свою интерпретацию деяния и выбор наказания, так как в совокупности эти два критерия соответствуют принципу индивидуализации наказания и исключают элемент объективного вменения, так называемую общую превенцию, то есть для «неповадно было».
В этом же обзоре в первом разделе КС дает оценку нормам ФЗ «Об охране окружающей среды» и Постановления Правительства РФ «Об утверждении Порядка определения платы и ее предельных размеров за загрязнение окружающей природной среды, размещение отходов, другие виды вредного воздействия» и формулирует правовую позицию, согласно которой повышающий коэффициент при исчислении платы не должен применяться, если специализированной организацией не было допущено злоупотреблений, связанных с определением соответствующих лимитов на размещение отходов .
Представляется, что в силу сформулированной ранее КС позиции об универсальности принципов юридической ответствен-
ности и их единстве правомерно ставить вопрос и о самой юридической ответственности за совершение соответствующего правонарушения, и о снижении неблагоприятных санкционных последствий при рассмотрении такого дела в любом виде судопроизводства.
В разделе 4 Обзора КС определяет принципиально подход, связанный с исполнением наказания в отношении лица, которому прежнее наказание было заменено более мягким. В этом вопросе была противоречивая судебная практика, когда выяснялось, что осужденный допускает нарушения после замены, и что в этом случае следует предпринять органам исполнения наказания и суду. Здесь КС прямо указывает, что статья 80 УК РФ не обусловливает смягчение наказания такими требованиями к дальнейшему поведению осужденного, нарушение которых позволяет возобновить исполнение оставшейся неотбытой части назначенного приговором наказания, поэтому освобождение положительно характеризуемого осуждённого от дальнейшего отбывания наказания путем замены его оставшейся части более мягким видом наказания аннулирует неотбытую часть прежнего наказания. Таким образом, неоднократно производившаяся ранее и производящаяся до настоящего времени конверсия наказаний после принятия Определения от 17 января 2013 года № 2-О стала невозможной.
В отношении ст. 154 УПК РФ в этом же обзоре КС допустил возможность отмены или изменения меры процессуального принуждения в виде наложения ареста на имущество, находящееся у другого лица, в случае приостановления предварительного следствия по выделенному в отдельное производство уголовному делу в отношении скрывшегося от органов расследования обвиняемого.
Такая правовая позиция позволяет ставить вопрос о режиме арестованного имущества при схожих обстоятельствах, не секрет, что такие вопросы до настоящего времени разрешать весьма затруднительно.
В обзоре КС применительно к ст. 167 УК формулирует очень интересную правовую позицию, фактически дополняя нормы Примечания к ст. 158 УК.
В норме ст.158 и в Примечании речь идет о таком квалифицирующем признаке , как причинение значительного ущерба гражданину. Нормы данного Примечания закон распространяет на всю главу о преступлениях против собственности. Однако признак причинения значительного ущерба организации отсутствует. Тем не менее КС вводит правовую определенность и говорит, что организации также может быть причинен значительный ущерб, но критерии его определения не связаны с конкретной суммой, а определяются на основе оценочных характеристик, таких как стоимость поврежденного или уничтоженного имущества, его хозяйственная и иная ценность, затраты на восстановление, последствий его выведения из использования (эксплуатации), экономического положения собственника или иного законного владельца, а также иных имеющих существенное значение обстоятельств.
Из этого можно сделать два вывода, один из которых делает сам КС - при отсутствии указанных обстоятельств данное правонарушение следует расценивать как административное, предусмотрено ст. 7.17 КоАП РФ.
Второй вывод, который мы можем сделать, заключается в том, что большинство указанных обстоятельств придется устанавливать экспертным путем, а для этого существуют как объективные, так и субъективные препятствия, вследствие чего вопрос о значительности ущерба не может быть разрешен, со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями.
Не менее важным явилось распространение самим КС правовой позиции, выраженной в Постановлении от 14 июля 2011 года № 16-П, на решение об отказе в возбуждении уголовного дела в связи со смертью лица по не реабилитирующим основаниям, что ранее было допущено судом в отношении решений о прекращении уголовного дела по тем же основаниям.
В Постановлении от 13.06.2019 г. № 23-П КС решает очень важный вопрос, связанный с определением размера компенсации за нарушение разумных сроков судопроизводства по уголовным делам, где он подверг критике правоприменительную
практику и норму закона, обязав учитывать период с момента подачи заявления до момента возбуждения уголовного дела.
Как известно, в правоприменительной практике многократно встречаются также случаи прекращения дела в отношении лица и последующей отмены данного решения. Таким образом, такая правовая позиция также может быть распространена и на требования привлекавшегося к уголовной ответственности лица. В дополнение к критериям, установленным в законе, КС вводит также критерии «своевременности и тщательности», позволяющие и с этой точки зрения оценивать эффективность судопроизводства.
Комплексный подход, примененный КС в Постановлении от 17.04.2019 г. № 18-П, позволяет разрешить следующие вопросы: арест на имущество лица, не являвшегося обвиняемым, после вступления приговора в законную силу отменяется, восстановление нарушенных прав производится частно-правовыми средствами, на этом заканчивается уголовно-процессуальная охрана отношений собственности; сам арест применяется только при наличии гражданского иска потерпевшего (в правоприменительной практике это происходит и без иска).
Нельзя обойти вниманием и фундаментальное Постановление КС РФ от 10 февраля 2017 г. № 2-П по делу о проверке конституционности положений ст. 212.1 УК ПФ в связи с жалобой гражданина И.И. Дадина.
Данное решение интересно в нескольких аспектах: оно может быть применено путем распространения правовой позиции на все составы преступлений, где конструктивным элементом является административная преюдиция; КС прямо говорит, что сами преюдициальные акты служат только формальным критерием, и все материалы административного производства подлежат уголовно-правовому исследованию и оценке с точки зрения наличия признаков той общественной опасности, которая может заключаться в установленных действиях, они являются элементами предмета доказывания, а вновь совершенное правонарушение является основанием уголовной ответственности только в том случае, если оно
повлекло причинение вреда здоровью граждан, имуществу физических и юридических лиц, окружающей среде, общественному порядку, общественной безопасности, иным конституционно значимым ценностям или содержало реальную угрозу такового.
Более того, здесь КС сформулировал в целом правоприменительную модель любого деяния, которая позволяет его отграничивать от преступления и ставить радикальный вопрос о том, является ли вообще какое-либо конкретное действие преступлением или чем-то иным, на что влияет масштаб объективной стороны.
Сама по себе предшествующая прею-диция не предопределяет применение наказания в виде лишения свободы, как и признание нового деяния преступным.
Там же КС презюмирует, что требования ст. 19 (части 1 и 2) и 55 (часть 3) Конституции РФ о соблюдении требований необходимости, соразмерности и справедливости, предъявляемые к ограничению прав и свобод человека и гражданина, обращены к федеральному законодателю, ко всем правоприменителям, в том числе к судам.
Эти положения позволяют ставить вопрос о неприменении радикальных основных и дополнительных видов наказаний.
УПК РФ ограничил право на обжалование судебных актов, принятых в особой процедуре при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением.
Однако вряд ли с этим возможно согласиться как в силу указанного выше Определения КС в отношении дел, расследованных в сокращённой форме дознания, но, кроме этого, в 28.05.1999 г. КС принял интересное по своим правовым последствиям Постановление № 9-П, где он, ссылаясь на положения ст.119 (часть 1) Конституции РФ, презюмировал, что законодатель не может вводить различное регулирование в отношении деяний, однородных по своей юридической природе, степени общественной опасности и характеру мер административной ответственности, установленных законом.
Как мы понимаем, это положение также носит универсальный характер, может быть распространено и на уголовное судо-
производство, т.к. нормы, предусматривающие особенности судопроизводства, говорит далее КС, не могут противоречить общим принципам права, умалять конституционные гарантии достоинства личности, нарушать равенство всех перед законом и судом и в силу этого не должны ограничивать право каждого на судебную защиту, в том числе на защиту от судебной ошибки при применении санкций, связанных с ограничением прав граждан, при этом далее КС еще более усиливает свой тезис и говорит, что ни одна из целей, указанных в статье 55 (часть 3) Конституции не может оправдать ограничение основного права на судебную защиту, являющуюся гарантией всех других прав и свобод, и даже в силу статьи 56 (часть 3) Конституции не подлежит ограничению, и далее подводит итог - право на судебную защиту предполагает и конкретные гарантии эффективного восстановления в правах, отвечающего требованиям справедливости, отсутствие же возможности пересмотреть ошибочный судебный акт умаляет и ограничивает данное право, при этом в рамках осуществления судебной защиты прав и свобод возможно обжалование в суд решений и действий (или бездействия) любых государственных органов, включая судебные; эта правовая позиция, имеющая общий характер, распространяется на все виды судопроизводства; право на судебную защиту предполагает охрану прав и законных интересов гражданина не только от произвола законодательной и исполнительной власти, но и от ошибочных решений суда.
Таким образом, вполне уместно для преодоления необоснованных законодательных ограничений ставить вопрос о пересмотре судебных актов, принятых в упрощённых порядках уголовного судопроизводства, по любым основаниям, а не только по тем, которые указаны в законе.
Ранее в своих лекциях я касался вопроса о легализации доказательств стороны защиты в уголовном процессе, об особенностях доказывания в суде присяжных, в том числе в общем контексте доказательственного права, поэтому остановлюсь здесь только на одном существенном моменте.
В Определении от 13 октября 2009 г.
№ 1313-О-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Решетовой Ольги Михайловны на нарушение ее конституционных прав статьёй 90 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации и решениями правоприменительных органов» КС констатировал, что исследование и оценка доказательств присяжными заседателями производится в соответствии с общими принципами доказывания.
Нормы действующего УПК РФ в особенной части ограничивают присяжных в праве исследовать доказательства с точки зрения их допустимости.
Однако это прямо противоречит изложенный выше правовой позиции КС и нормам общих положений УПК, раздельное рассмотрение таких доказательств противоречит общим принципам доказывания и сформулированным выше требованиям к справедливости судебного решения.
В связи с этим правомерно ставить вопрос о недопустимости ограничения стороны защиты в изложении присяжным и суду своих доводов о допустимости доказательств, как минимум, в данном случае суд должен оформить и направить запрос в КС РФ для разрешения коллизии с учётом изложенных им ранее правовых позиций.
Один из актов КС РФ, а именно Постановление от 17.07.2019 г. № 28-П «По делу о проверке конституционности статей 20 и 52 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Ю.Ю. Кавалерова» вызывает больше вопросов, чем предлагает ответы на них, так как оно существенным образом увеличивает возможность субъективного и пристрастного вмешательства госоргана в деятельность защитника и ограничения им права на защиту. Например, (далеко не самый спорный момент) он ставит в состояние правовой неопределенности сторону защиты, когда констатирует, что критерии наличия злоупотребления правом на защиту выработаны судебной практикой. Здесь заложены предпосылки ничем не ограниченного правоприменительного субъективизма, тем более, что сама судебная практика таких критериев в действительности не предлагает, она оперирует неопределенными клише.
Тем не менее и в этом акте сформулированы важные для стороны защиты положения: так, КС подтверждает право обвиняемого отказаться от не устраивающего его защитника ввиду низкой квалификации последнего, занятой им позиции или по другой причине, при этом такое право может быть реализовано при следующих условиях:
а) важно, что причина отказа может быть также обусловлена обстоятельством, не связанным непосредственно с достоинством или недостатками конкретного адвоката, КС фактически расширяет круг мотивов, по которым это может произойти, однако:
1. Обвиняемый должен обосновать свой отказ, то есть изложить внятные и поддающиеся юридической оценке мотивы этого отказа не только с точки зрения доверительности отношений и компетентности защитника, но и влияния его действий (бездействия) на своевременность и эффективность защиты интересов обвиняемого, оказания содействия в реализации им своих прав и достаточной обоснованности защищаться от обвинения самому.
2. Он должен подтвердить, что его волеизъявление является свободным, не причиняет вреда его интересам, и как указывает КС, не сказывается отрицательно на его процессуальном положении, хотя эта формулировка не ясна сама по себе по существу.
3. Отказ в принятия отказа от защитника не может быть произвольным, он должен быть мотивирован исходя из положений адвокатского закона, норм УПК, гарантирующих право на защиту, и в судебном или ином акте должны найти отражение доводы обвиняемого и возражения компетентного лица на них.
4. В отказе обвиняемого от защитника должно быть мотивировано отсутствие злоупотребления правом на защиту, оно не нарушает требований к разумности срока судопроизводства, не направлено на причинение вреда интересам других участников процесса, не обусловлено деликтогенным поведением обвиняемого в уголовном процессе;
б) тем самым, повышается шанс на приглашение защитника, который может
оказать реальную эффективную помощь и достичь целей, которые ставит перед собой сторона защиты.
В нашем правосознании как основа юридической ответственности доминирует принцип неотвратимости наказания. Не буду долго углубляться в истоки такой ситуации и некорректности признания неотвратимости наказания принципом юридической ответственности, тем более, что теория юридической ответственности и теория уголовного права отдают предпочтение не этому принципу, а принципу неотвратимости самой ответственности, которая, как известно, не исчерпывается наказанием и включает в себя меры позитивного воздействия.
Нормы самой Конституции и судебные акты Конституционного Суда прямо обязывают учитывать именно последний принцип во всей его полноте; практически каждый судебный акт КС начинается с констатации базовых положений Конституции РФ, которые являются основами Конституционного строя, с точки зрения правовой трансгрессии он использует иные положения, толкует их, как он подчеркивает, в их системном единстве, и эти посылки требуют от правоприменителя учитывать социально-экономическую обусловленность тех или иных правонарушений, ценность человеческого достоинства, то есть всех тех благ, которые выражены и в Преамбуле Конституции, и в конкретных нормах, например, в статье 7(часть 1), где не предполагается, а гарантируется, что Российская Федерация -это социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека; и далее эти положения конкретизируются в части второй, статья 17 требует обеспечения прав и свобод человека на уровне норм международного права и его общепризнанных принципов, статья 21 в том числе запрещает унижающее человеческое достоинство обращение, в статье 37 каждому гарантируется право на отдых и устанавливается иные правовые гарантии, это право обеспечивающие, статья 39 гарантирует различные виды социального обеспечения и т.д.
А если эти условия не соблюдаются?
Это не отвлеченный вопрос, так как
основный массив преступлений, которые определяют лицо уголовной политики государства, связаны с посягательством на собственность, а это происходит, в том числе, потому, что государством не выполняются его социальные обязательства, установленные в Конституции.
А часто ли в судах звучат мотивированные фактами доводы стороны защиты по этим вопросам? А ведь Конституция РФ имеет высшую юридическую силу и прямое действие, представляется, что доказательство указанных фактов как минимум должно служить смягчающим наказание обстоятельством.
А как максимум, влечь освобождение от уголовной ответственности и наказания, т.к. конструктивным признаком преступлений против собственности является корыстная цель, а какая корыстная цель может быть, например, у пожилых работниц предприятия с пожизненным стажем работы на нем, с низкой заработной платой, похитивших тряпичные перчатки, имеющих стоимость для предприятия чисто номинальное? Или по десятку кусков хозяйственного мыла?
И хотелось бы коснуться еще одного момента, непосредственно не связанного с темой лекции, но часто встречающегося в правоприменительной деятельности: на са-
мых разных уровнях судебной системы можно встретить судебные акты, в которых подсудимый признается гражданским ответчиком. Однако это не так, достаточно взглянуть в нормы УПК, ст. 54, определяющие правовое положение гражданского ответчика. И положение это весьма и весьма отличается от положения подсудимого, т.к. гражданский ответчик лишен большинства прав подсудимого, зато на него возлагается больше обязанностей. Тем самым фактически ухудшается положение подсудимого, а учитывая формализованность российского уголовного процесса, это обстоятельство может быть расценено как существенное нарушение и оказать соответствующее влияние при рассмотрении апелляционной или иной жалобы, если ошибка не была замечена или оставлена без внимания в суде первой инстанции. Более того, если по делу должен был быть привлечен реальный гражданский ответчик, то это увеличивает шансы на достижение законных целей стороны защиты.
Таким образом, творческое использование указанного потенциала может и должно усилить потенциал правозащитной деятельности и в существующих условиях положительно повлиять на эффективность правозащитной деятельности.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993) (с учетом поправок, внесенных Законами РФ о поправках к Конституции РФ от 30.12.2008 № 6-ФКЗ, от 30.12.2008 № 7-ФКЗ, от 05.02.2014 № 2-ФКЗ, от 21.07.2014 № 11-ФКЗ).
2. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 № 63-Ф3 (ред. от 04.11.2019).
3. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18.12.2001 № 174-ФЗ (ред. от 04.11.2019).
4. Курс уголовного права / под ред. Л.В. Головко. - М.: Статут, 2016.
5. Постановление Конституционного Суда РФ по делу о проверке конституционности статей 50 и 52 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Ю.Ю. Кавалерова, от 17.07.2019 г. № 28-П.
6. Определение Конституционного Суда РФ от 28.05.2013 N 827-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Грачева Алексея Вячеславовича на нарушение его конституционных прав рядом положений Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации и Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации".
7. Постановление Конституционного Суда РФ от 28.05.1999 N 9-П "По делу о проверке конституционности части второй статьи 266 и пункта 3 части первой статьи 267 Кодекса РСФСР об административных правонарушениях в связи с жалобами граждан Е.А. Арбузо-
вой, О.Б. Колегова, А.Д. Кутырева, Р.Т. Насибулина и В.И. Ткачука".
8. Постановление Конституционного Суда РФ от 10.02.2017 N 2-П "По делу о проверке конституционности положений статьи 212.1 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина И.И. Дадина".
9. Постановление Конституционного Суда РФ от 17.04.2019 N 18-П "По делу о проверке конституционности части первой статьи 73, части первой статьи 299 и статьи 307 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданки И.В. Ян-маевой".
10. Постановление Конституционного Суда РФ от 13.06.2019 N 23-П "По делу о проверке конституционности части третьей статьи 6.1 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Б.А. Сотникова".
11. Решение Конституционного Суда РФ от 28.05.2013 "Об утверждении обзора практики Конституционного Суда Российской Федерации за первый квартал 2013 года".
12. Определение Конституционного Суда РФ от 11.04.2019 N 862-О "По запросу Трак-торозаводского районного суда города Челябинска о проверке конституционности части второй статьи 35 и части второй статьи 162 Уголовного кодекса Российской Федерации".
13. Постановление Конституционного Суда РФ от 11.04.2019 N 17-П "По делу о проверке конституционности положений статьи 129, частей первой и третьей статьи 133, а также частей первой - четвертой и одиннадцатой статьи 133.1 Трудового кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина С.Ф. Жарова".
14. Решение Конституционного Суда РФ от 17.07.2012 "Об утверждении обзора практики Конституционного Суда Российской Федерации за первый квартал 2012 года".
15. Определение от 13 октября 2009 г. № 1316-О-О об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Решетовой Ольги Михайловны на нарушение ее конституционных прав статьей 90 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации и решениями правоприменительных органов.
16. Определение Конституционного Суда РФ от 03.04.2012 N 662-О-Р "Об отказе в принятии к рассмотрению ходатайства Председателя Следственного комитета Российской Федерации о разъяснении Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 21 декабря 2011 года N 30-П".
17. Постановление Конституционного Суда РФ от 21.12.2011 N 30-П "По делу о проверке конституционности положений статьи 90 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой граждан В.Д. Власенко и Е.А. Власенко".
18. Постановление Конституционного Суда РФ от 09.07.2019 N 27-П "По делу о проверке конституционности положений статьи 199 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Д.Н. Алганова".
19. Определение Конституционного Суда РФ от 18.07.2017 N 1548-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Григоряна Романа Вячеславовича на нарушение его конституционных прав положениями статей 15, 159, 246 и 278 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации".
20. Определение Конституционного Суда РФ от 28.02.2017 N 335-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Григоряна Романа Вячеславовича на нарушение его конституционных прав статьей 81 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации".
21. Определение Конституционного Суда РФ от 28.09.2017 N 2240-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Григоряна Романа Вячеславовича на нарушение его конституционных прав частью одиннадцатой статьи 182, пунктами 10 и 11 части третьей, частями пятой и шестой статьи 259, частью третьей статьи 260, статьей 297 и пунктом 2 статьи 307 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации".
22. Определение Конституционного Суда РФ от 16.01.2001 N 1-О "По делу о проверке конституционности примечания 2 к статье 158 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Скородумова Дмитрия Анатольевича".
