CC BY
23
венно говоря, именно в рамках такой структуры коммуникационных связей и возможна реальная координация интересов, целей, действий и шагов, то есть координация реальной политики. К сожалению, на сегодняшний день такие связи существуют у России с очень немногими мусульманскими странами. Стратегическое партнерство невозможно без серьезного информационного обмена. Причем не только между элитами и экспертными группами, но и на уровне массового общественного мнения. От этого зависит и глубина доверия между Россией и исламским миром. Но надо откровенно признать, что на сегодняшний день информационный дефицит в отношениях между Россией и исламским миром гораздо больше, чем даже это было 20-25 лет назад. В России не знают о глубоких трансформациях в исламском мире. В мусульманских странах часто существует глубокое непонимание российских реалий и нюансов российской политики. Отсюда так много предубеждений и недоверия в отношении друг друга. Наконец, стратегическое партнерство требует определенных оргструктур. Международная практика последних десятилетий имеет достаточно таких примеров. Конечно, до создания подобных структур в отношениях между исламским миром и Россией путь весьма неблизкий. Но получение Россией в июне 2004 г. статуса наблюдателя в ОИК уже есть шаг в этом направлении. Вопрос только в том, чтобы получением такого статуса дело не ограничилось.
В соответствии со всем вышесказанным межфракционное депутатское объединение «Россия и Исламский мир: Стратегический диалог» в российском парламенте намеревается сделать все возможное, чтобы стратегическое партнерство между нашей страной и мусульманским миром стало реальностью.
«Литературная газета», М., 13-19 октября 2004 г.
Алексей Малашенко,
доктор исторических наук ИСЛАМ В РОССИИ: НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ РЕЛИГИОЗНОГО РЕНЕССАНСА
Исламское возрождение в России состоялось. Ислам «обрел легитимность», став частью социокультурного бытия российского общества. На конец 2000 г. в Российской Федерации было зарегистрировано 4658 мечетей, из них 2884 было открыто в период 1990-2000
гг., создана система религиозного обучения, насчитывающая более сотни институтов и медресе, налажены устойчивые контакты с зарубежными единоверцами. Изменилось сознание этнических мусульман, в котором существенно усилился религиозный компонент. Мен-тальность мусульман реализуется на трех уровнях — этнонациональ-ном, российском (гражданском) и религиозном. Отдельно надо сказать о политизации религии. Ислам пришел в политику (или политика пришла в ислам) в самом начале 90-х годов. Создавались партии и движения. Некоторые из них — Партия исламского возрождения, движение «Hyp», Союз мусульман России,«Рефах» - претендовали на статус общероссийских. Возникло несколько десятков региональных религиозно-политических групп, карликовых партий и движений. Политический ислам вдохновлял газетчиков и экспертов на публикации о религиозном радикализме, об окопавшихся в мечетях полчищах ваххабитов.
В середине 90-х годов у мусульман был шанс создать централизованное общественно-политическое движение, а там, по примеру единоверцев начала XX века, — свою фракцию в Государственной думе. Шанс был упущен. После думских выборов 1996 г. и президентских 1997 г. одни исламские политики, в том числе руководство «Ре-фаха», поднимаясь по ступеням политической лестницы, время от времени выступая с осторожной критикой власти, в конце концов трансформировались в полных конформистов, перешли на стезю изысканного. Другие, как, например, бывший глава Союза мусульман Надир Хачилаев, сошли с дистанции, так и не сумев овладеть навыками московско-византийской интриги. В августе 2003 г. Хачилаев был убит, и одной из версий гибели называлось стремление его противников помешать ему вернуться в политику. Ни одному из мусульманских политиков не удалось ясно и прагматично сформулировать социокультурные, конфессиональные интересы российского мусульманства. Да и есть ли вообще такие интересы? Похоже, что среди большей части мусульманства они не оформились. Или принимают форму «обид» за случаи их третирования администрацией на местах, за явные политические амбиции Русской православной церкви, за то, что, благодаря средствам массовой информации, в российском обществе утверждается негативный, архаичный и агрессивный образ ислама.
Тем не менее, возможность оформления этих интересов нельзя игнорировать, о чем предстоит задуматься и светской власти. В
2003-2004 гг. прошли очередные выборы — думские, президентские. В критические периоды этих острых избирательных кампаний претенденты на высокие посты боролись и за мусульманские голоса. Эти выборы показали, что мусульманский электорат был востребован в избирательных баталиях.
Последней исламской политической структурой стала появившаяся в 2003 г. Исламская партия России. Ее деятельность практически ничтожна, а заявления руководителя, выходца из Дагестана Магомеда Раджабова, носят гротесковый характер. Он, например, заявил, что в России проживают целых 25 млн. мусульман, из которых 3 млн. члены ИПР. (Заметим, что в самой массовой партии России — КПРФ членов раз в шесть меньше.) По существу ИПР — своего рода пародия на партию.
Итак, политический ислам в масштабах всей России по большому счету не состоялся. Во всяком случае, не был он востребован мусульманами Федерации в качестве эффективного инструмента достижения своих целей. «Мусульман России, — отмечают знающие московские аналитики Гульнур Газиева и Сергей Мельков, — характеризует низкая степень интереса к политике». Многое удалось совершить в ходе исламского ренессанса. Но, как ни обидно для последователей Пророка, единой мусульманской уммы в России так и не сложилось. Существует два крупных мусульманских ареала — собственно российский, который условно можно назвать по имени второго по численности народа Федерации — татарский, и кавказский. Каждый из них самодостаточен с точки зрения своей культурной и религиозной традиции, склонен к внутрирегиональной консолидации, занят решением собственных проблем, в том числе политических, включая вопрос об отношениях с властью.
Оба ареала, несмотря на спорадические попытки продемонстрировать желание к интеграции, живут своими отдельными мирами. Мусульманские лидеры из столицы или Татарстана принимаются в Махачкале или Нальчике как дорогие гости, но к ним там относятся, прежде всего, как к москвичам и казанцам. Ни те, ни другие никогда не претендовали на роль духовных пастырей кавказцев. Пожалуй, это стало главной основой взаимного уважения и взаимопонимания. Правда, в Чечне есть и обиженные на единоверцев из других российских регионов, не выказавших должной исламской солидарности во время обеих чеченских войн.
Итак, «два ислама» — кавказский и ...российский и татарский. Абсолютно корректной дефиниции для второго ислама нет. Сказать российский — значит, исключить из России Северный Кавказ. Татарский — тоже неточно, ибо, кроме татар в Москве, Поволжье, на Урале и в ^бири живут миллионы мусульман, принадлежащих к иным этносам.
Так или иначе, в первой части данного материала речь пойдет об исламе на территории Российской Федерации — минус Северный Кавказ. И потому для краткости все же будем называть его российским, помня, что этот термин условный, «рабочий». Собственно российское мусульманство в свою очередь также подразделяется на ряд регионов. Татарстан, Поволжье, Южный Урал, Сибирь и, наконец, Москва — самый крупный мусульманский город уже не только в России, но и во всей Европе (по разным данным, в столице РФ от 800 тыс. до 1 млн. магометан). У проживающих в этих регионах мусульман относительно схожая история, близкие этнокультурные традиции, общий — ханафитского (самого либерального) толка - ислам. Мусульмане здесь решают схожие проблемы. Между мусульманскими духовными институтами сложилась система отношений, которая включает как интеграционистские устремления, так и все еще нерешенные противоречия между отдельными лидерами.
Думается, в начале нынешнего века интеграционистские тенденции все же возобладали. Подходит к концу глубокий организационный раскол среди мусульманского духовенства. Претендовавший на роль «первого мусульманина» — глава Центрального духов -ного управления Талгат Татджутдин проигрывает своему оппоненту — Совету муфтиев России. Незаурядный, амбициозный человек, возглавлявший в годы советской власти Духовное управление мусульман Европейской части России и Сибири, Татджутдин утрачивает свои позиции как в мусульманском сообществе, так и в глазах уставшей от его непредсказуемой энергии власти. В последний раз Кремль был шокирован объявлением Татджутдином 19 марта 2003 г. джихада Соединенным Штатам. (Это произошло на митинге перед студентами в столице Республики Башкортостан в Уфе. Причем по ходу митинга муфтий предложил «захватывать и отводить в милицию любого американца или англичанина как шпиона», требовать выкуп в 1,5 млн. долл., а на полученные деньги повысить стипендии студентам, строить спортплощадки и обучать восточным единоборствам.)
Глава Омского муфтията Зулькарнай Шахирзянов в июле +2003 г. заявил, что пора прекратить «склоку между муфтиями», «выстроить единую властную вертикаль и окончательно разграничить полномочия между духовными управлениями». Скорее всего полная централизация власти в мусульманской среде недостижима. Зато в начале нынешнего века нарастает взаимодействие духовных структур «по горизонтали», что делает возможной более четкую координацию действий между ними. Сегодня, как никогда, велик авторитет Совета муфтиев России. Возникнув как оппонент возглавляемому Татджут-дином Центральному духовному управлению, СМР стал самодостаточной организацией, на сегодняшний день, пожалуй, самой влиятельной. Под его патронажем находятся большая часть мусульманских общин страны, действует большинство духовных управлений. СМР претендует на право говорить от имени всех российских мусульман.
Авторитет председателя СМР главного имама Московской соборной мечети, председателя Духовного управления мусульман центральной части России Равиля Гайнутдина признан большинством религиозной элиты. Нынешняя мусульманская элита, которая стала формироваться примерно 15 лет тому назад, оказалась стабильной. Ключевые ее фигуры — саратовский имам Мукаддас Бибарсов, нижегородский имам Омар Идрисов, муфтий Татарстана Гусман Исха-ков, муфтий азиатской части России Нафигулла Аширов и некоторые другие, за десяток последних лет набрались опыта не только в собственно религиозной, но и общественной сферах и продолжают укреплять свои позиции. Имам не светский политик: чтобы состояться в качестве авторитетного духовного лидера, обыкновенного «президентского срока» может и не хватить. В некоторых муфтиятах сложились свои сплоченные «команды». Многие имамы оказались отличными администраторами, практически все они имеют гражданские профессии. (Один из муфтиев как-то признался автору, что «по диплому и по призванию он строитель».) В последние годы мусульманские лидеры меньше рассуждают о политике и больше о делах религиозно-житейских — на какие средства содержать мечети (только в Татарстане на это требуется 1 млн. руб.), из чего платить жалование имамам, как воссоздать вакуфную систему, как готовить квалифицированные кадры для преподавания в медресе.
Мусульманская верхушка понимает, что, во-первых, благополучие религиозной общины зависит от ее материально-технической
базы, а, во-вторых, ждать существенной помощи от государства не приходится. В конце концов, создание экономической основы жизнедеятельности мусульманских общин есть неотъемлемый компонент исламского ренессанса. Заслуги имамов, добившихся в хозяйственных вопросах наибольших успехов, высоко оцениваются их руководством. Весной 2003 г. Духовное управление мусульман Республики Татарстан награждало отличившихся имамов. Главный приз — легковой автомобиль, остальным победителям достались пылесосы. Словом, российские имамы погружаются в трудовые будни. В целом достигнуто взаимопонимание между Советом муфтиев и светской властью как в Центре, так и в большинстве субъектов Федерации. Администрации удобнее общаться с проверенными, не стремящимися к громким политическим декларациям и не склонными к эксцентричным выходкам людьми. После длительного периода охлаждения нормализовались отношения между СМР и Кремлем. Также после неурядиц середины 90-х годов пришли к согласию Духовное управление мусульман Татарстана и президент республики Минтемир Шаймиев. В Саратовской области связка — губернатор Аяцков — имам Бибар-сов — способствует стабильности в межэтнических, а значит, и политических отношениях.
А межэтнические отношения в Российской Федерации хоть в целом и спокойные, но отнюдь не безоблачные. В этой связи возникает вопрос, каким образом складываются отношения между мигрантами-кавказцами и коренными мусульманами. Как правило, отношения эти безконфликтные. Хотя порой и возникает напряженность, как это имело место в Астраханской области, куда переселились последователи «ваххабита» Айюба Омарова, или в Волгоградской области, где осенью 2000 г. в приграничном районе с Казахстаном возник конфликт между местными татарами и попавшими под влияние чеченских «ваххабитов» казахами за контроль над местной мечетью. В самом Волгограде в конце 90-х годов возникла небольшая, но активная ячейка исламских радикалов. Несколько небольших инцидентов было отмечено в Ростовской области. Однако, как правило, напряженность «гасится» местной администрацией в согласии с мусульманскими имамами. Верующие посещают одни и те же мечети, хотя порою случались попытки организовать молельные дома по этническому принципу. «Кавказская мечеть», т.е. мечеть, особо посещаемая выходцами с Кавказа, существует и в Москве. Безуспешная попытка открыть азербайджанскую мечеть была предпринята в 2003 г. в распо-
ложенной в 200 км от Москвы Калуге. Считается, что проживающие в Центральной России кавказцы более религиозны, чем татары. Если судить по результатам проводившихся в 1990-2000 гг. социологических опросов, скорее всего, так оно и есть. Важно учитывать также и то обстоятельство, что и повышенная религиозность кавказцев за пределами собственно Северного Кавказа по большей части объяснима желанием сохранить в инородном окружении свою этнокультурную идентичность.
Российские мечети стали очагами религиозно-политической оппозиции, хотя вокруг некоторых из них и сложились кружки (малочисленные) радикально настроенной молодежи. Наиболее известны в этой связи стали мечеть и медресе Йелдуз в г. Набережные Челны (Татарстан). На протяжении нескольких лет там работали преподаватели — выходцы из арабских стран. И там, по данным спецслужб, осуществлялась военная подготовка. Утверждалось, что студенты и их наставники были непосредственно связаны с чеченскими сепаратистами. В 2002 г. медресе было закрыто, а впоследствии вновь заработало, но уже под жестким надзором властей. Однако пример Йелдуз все-таки исключение. У российских мусульман оказался весьма стойкий иммунитет к нетрадиционным для них богословским толкам — мазхабам, их интерес к этим мазхабам носил, если можно так выразиться, инфантильный характер (напомню, здесь речь идет не о Кавказе). И их интерес к «ваххабизму», явно преувеличенный нашими политиками, был ограничен несколькими сотнями молодых людей.
В России «ваххабизму» не было дано трансформироваться в устойчивое, тем более сколько-нибудь массовое идейно-политическое движение. Испытания он не прошел. И здесь, помимо его несовместимости с ханафизмом, помимо доставшейся в наследство от советской эпохи религиозной апатии, немалую (хотя, возможно, и не решающую) роль сыграли меры противодействия со стороны суннитского духовенства и, конечно, спецслужб. Можно сделать парадоксальное предположение, что в каком-то смысле «ваххабитская прививка» даже пошла на пользу российскому мусульманству, показав бесперспективность его дальнейшей индоктринации.
Тем временем некоторые мусульманские интеллектуалы России, прежде всего из светской среды, стали проявлять интерес к исламской реформации, неоджадидизму и сконструировали новое (хотя и относительно новое) словосочетание «евроислам». Авторство принадлежит политическому советнику президента Татарстана Рафаэлю
Хакимову, который вскоре подвергся критике, в том числе с богословских позиций, со стороны местных традиционалистов. Так или иначе, но евроислам стимулировал развитие богословской и одновременно идейной полемики, например, о соотношении в исламе иджтихада (право на самостоятельное суждение) и таклида (следование чужому авторитету). Так что в России постепенно, пока еще в упрощенных формах, но все же реанимируется искусство теологической дискуссии. Что свидетельствует о том, что исламская культура в России обретает нормативные черты.
На фоне будничного спокойствия мусульман центральной части России, Поволжья, Урала, Сибири ситуация с исламом на Северном Кавказе выглядит более напряженной. Возрождение ислама в этом регионе развивалось по тем же направлениям, что и в остальной России. Однако были и существенные отличия, обусловленные особенностями развития Северного Кавказа и, самое главное, сложившейся в 90-е годы политической обстановкой. Этническое сообщество на Северном Кавказе более традиционно. Здесь ислам не подвергся деструкции, аналогичной той, которая имела место на большей части территории Российской Федерации. В условиях постоянной напряженности, связанной в том числе с конфликтом в Чечне, ислам не мог не испытать высокой степени политизации, став инструментом как внутренних противоречий, так и противостояния с Центром. Наконец, здесь обозначилось острое противоборство между местным суфийским исламом (тарикатизмом) и «новым» пришедшим с Ближнего Востока радикальным исламом — «ваххабизмом». Ислам стал орудием, которое в своих интересах используют самые разные силы — от светских и умеренно -религиозных до самых радикальных, использующих в своей борьбе террористические методы.
Наиболее исламизированной республикой Северного Кавказа является Дагестан, и здесь роль ислама в политике была и остается сравнительно высокой. Именно в этой республике в наибольшей степени кристаллизировались идеи исламской альтернативы и северокавказского варианта исламского фундаментализма как в его умеренной, так и в «ваххабитской» формах. В Дагестане сформировались идеологи исламского фундаментализма, такие как бывший в начале 90-х годов амиром Партии исламского возрождения Ахмедкади Ахта-ев (ум. в 1998 г.), сторонник создания на Северном Кавказе исламского государства шейх Багаутдин. В 1996-1999 гг., по разным оценкам, число «ваххабитов» колебалось в пределах 4 тыс. человек. Одна-
ко есть основания полагать, что с учетом пассивных сторонников их могло быть значительно больше. Именно в этой республике в 1997 г. сложился мощный «ваххабитский» джамаат в составе сел Карамахи, Чабанмахи, Чанкурбе и Кадар, так называемая «кадарская зона», которую лидеры местных исламистов объявили «исламской территорией». «Ваххабиты» и их сторонники отказывались подчиняться властям, которых они обвиняли в коррупции, в неспособности решать социальные вопросы и т.п. Имели место попытки установить на «исламской территории» законы шариата. Это вызвало недовольство тех мусульман, которые продолжали исповедовать традиционный для этой местности тарикатский ислам. Между обеими группами мусульман стали происходить столкновения. В 1999 г. «ваххабиты» кадар-ской зоны поддержали вторжение в Дагестан отрядов самого влиятельного чеченского полевого командира Шамиля Басаева. В ответ власти штурмом взяли непокорные села, уничтожив предводителей «ваххабитов», разрушив их дома. Впоследствии приверженцы «ваххабизма» были расселены по территории Дагестана.
Исламские джамааты возникли в Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Адыгее, что, по мнению специалистов, является одной из основных черт современного исламского движения. Есть информация, что несколько небольших джамаатов сложилось среди мусульман Республики Северная Осетия-Алания. Следует отметить, что полное отождествление членов любого исламского джамаата с после -дователями исламского радикализма и тем более террористами, как это зачастую делают российские спецслужбы, некорректно. Большую часть «джамаатчиков» составляют молодые люди достаточно умеренных взглядов, которые отнюдь не собираются бороться за пресловутое исламское государство, а ратуют за соблюдение исламских традиций и морали. Свою пропаганду они ведут открыто и ставят в известность власти о готовящихся ими мероприятиях.
Вместе с тем, в республиках Северного Кавказа действительно существуют радикально настроенные группировки, есть лагеря, в которых чеченские и арабские инструкторы готовят будущих моджахедов. Также известно, что в этих лагерях прошли обучение некоторые террористы. Уровень обучения в такого рода центрах, как правило, невысок (ниже, чем на Ближнем Востоке), сроки подготовки коротки, и «студенты», как правило, имеют возможность покидать лагеря по своему усмотрению. Местные власти не делают разницы между умеренными и радикально настроенными членами джамаатов. (Кста-
ти, по данным местных спецслужб, «ваххабитов», которыми именуются все члены джамаатов, в Кабардино-Балкарии насчитывается до 500 человек, а в Карачаево-Черкесии — примерно 300. Правда, проверить эту информацию из независимых источников практически невозможно.) В результате заключению по обвинению в совершении терактов подвергаются мусульмане, к ним отношения не имевшие. В Кабардино-Балкарии известен случай, когда местный министр внутренних дел был вынужден даже извиниться перед ошибочно задержанным юношей, обвинявшимся в теракте в г. Пятигорске, которого он не совершал.
Что касается Чечни, то здесь радикальные идеи, связанные со всеобщим введением шариата и строительством исламского государства, так и не получили широкой поддержки. Первый президент Чеченской Республики Джохар Дудаев неоднократно подчеркивал, что его целью является построение светского, демократического государства. К исламу он апеллировал только в связи с переходом чеченского кризиса в военную стадию, приняв в качестве идеологии сопротивления центральной власти джихад. Тотальная же исламизация Чечни, к чему призывали местные приверженцы «ваххабизма» и их арабские наставники, практически провалилась. Спецификой ситуации на Северном Кавказе является то, что в 90-е годы исламские радикалы, преодолевая рамки этнической обособленности, пытались выступать в качестве единой идейно-политической силы. Свидетельством тому стала общая борьба дагестанских и чеченских «ваххабитов» за создание единого государства от Каспийского до Черного моря, участие в «ваххабитских» терактах представителей самых разных кавказских этносов и т.д. Если исламским радикалам в 90-е годы удалось достичь взаимодействия, то в целом ислам на Северном Кавказе не стал фактором как внутри-, так и межэтнической консолидации. Использование его в качестве политического инструмента в конечном счете приводило и приводит к разобщенности в обществе. Наиболее характерным в этом отношении является противостояние традиционного для Северного Кавказа тарикатизма и «ваххабитов». Нападки исламских радикалов на традиционный ислам, стремление доказать свое моральное превосходство, «истинность» салафийи и ущербность тарикатизма резко обострили ситуацию в кавказском сообществе, особенно в дагестанском и чеченском, и привели к целому ряду столкновений, в том числе вооруженных и кровопролитных.
Духовные управления мусульман всех северокавказских республик предприняли максимум усилий для того, чтобы воспрепятствовать проникновению ваххабизма. Сплоченность антиваххабитских сил привела к небывалому росту влияния суфийских шейхов на население, в том числе на светских политиков. В качестве иллюстрации приведем тот факт, что глава правительства Дагестана Хисри Шихсаидов для апробации некоторых решений ездил к наиболее авторитетному шейху Саиду Чиркейскому. Местные муфтии, а также тарикатские лидеры действовали в союзе со светской администрацией, добиваясь запрета деятельности «ваххабитских организаций». Итогом их общих усилий стало принятие в 1999 г. в Дагестане Закона «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан». Схожие документы были приняты и в некоторых других республиках. Руководители Северного Кавказа лоббировали принятие аналогичного решения на федеральном уровне, но этого не произошло. (Несмотря на резкое неприятие исламского радикализма, в Москве все же сочли неуместным разбираться в том, кого можно, а кого невозможно считать мусульманином и отлучать от ислама. ) В 1999-2000 гг. в борьбе между «ваххабитами» и коалицией, состоящей из институционного духовенства, тарикати-стов и администрации, обозначился перелом. Большая часть «ваххабитских» джамаатов были разогнаны, подчинились требованиям властей, сократилась пропагандистская деятельность. Кроме того, после 11 сентября 2000 г. российские власти резко ограничили, а то и попросту запретили деятельность на территории РФ большинства исламских организаций, которые, по мнению Кремля, способствовали активизации исламского радикализма.
Таким образом, в начале наступившего века «ваххабизм» как-политическая сила потерпел поражение, и на Северном Кавказе восторжествовал традиционный ислам. По мнению специалистов, в частности, одного из крупнейших знатоков ислама на Северном Кавказе Энвера Кисриева, уровень политизации религии в регионе снизился и борьба между партиями, движениями, группами интересов ведется на сугубо «секулярном поле». Вместе с тем, нынешняя маргинализация «ваххабитов» и «ваххабизма», как исламского политического течения, отнюдь не означает его полного исчезновения. Во-первых, сохраняется недовольство населения низким уровнем жизни, ростом имущественного неравенства, неспособностью властей изменить социально-экономическую ситуацию, оголтелой коррупцией, и это не-
довольство вновь может принять религиозную форму. Во-вторых, несмотря на сильное давление, исламские радикалы сумели частично сохранить свои организационные структуры, которые законсервированы и пребывают в глубоком подполье. В-третьих, исламский радикализм подпитывается непрекращающимся конфликтом в Чечне. В-четвертых, потенциальному возрастанию религиозного радикализма способствует негативная реакция значительной части населения на военные действия в Афганистане, особенно в Ираке, на непрекращающиеся попытки США и Европы, союзником которых выступает Россия, оказать давление на мусульманский мир. Заметим, что мусульмане Центральной России, Поволжья, Сибири относятся к событиям в Ираке, Афганистане, на Ближнем Востоке менее болезненно, хотя их духовные лидеры и выступили с соответствующими заявлениями, осуждающими давление на ислам и мусульман.
В связи с трагедией 11 сентября в США, войнами в Афганистане и Ираке многие предсказывали рост в России межконфессиональной и межэтнической напряженности. К тому же, конец 2002-2003 гг. был ознаменован активизацией деятельности террористов, феминизацией джихада. Несколько терактов с участием женщин состоялось в южных регионах России, а также в Москве. Некоторые аналитики высказывали мнение, что «женские теракты» содействуют созданию государства ваххабитов. Конечно, к подготовке самоубийц могли приложить руку «специалисты» из исламских экстремистских организаций, да и сам «почерк» террористов все более интернационализируется — некоторые теракты как будто «сделаны» под копирку. И все же главной причиной трагедий остается нерешенность чеченской проблемы. Следует отметить, что мусульмане России, в том числе на Северном Кавказе, испытывают дискомфорт от становящегося все более негативным отношения к исламу. Если вслушаться в выступления мусульманских политиков и имамов, то зачастую в них присутствует мотив самооправдания, стремление дистанцироваться от своих экстремистски настроенных единоверцев. Все это может привести к двум противоположным результатам: с одной стороны, к росту у мусульман комплекса неполноценности, а с другой, напротив, - к ощущению некоего гипертрофированного превосходства (боятся — значит уважают). Ходить в главных врагах Америки может показаться даже почетным. И все-таки даже чрезвычайные обстоятельства, в том числе рост «исламского терроризма», совместная борьба с которым некоторыми исламскими идеологами отождествляется с борьбой против
ислама, реанимация идеи Самуэля Хантингтона о столкновении цивилизаций не вызвали среди российских мусульман роста радикальных настроений и не разрушили этно-конфессионального консенсуса.
Россия подтверждает свой статус поликонфессионального государства, а ее руководство при удобном случае подчеркивает, что наличие в России почти 20-миллионного мусульманского меньшинства, наличие на ее территории так называемого мусульмано-христианского пограничья, непосредственное соседство с мусульманскими странами и давние с ними связи позволяют говорить не просто о специфических российско-мусульманских отношениях, но также и о том, что Россия может быть признана своеобразной частью исламского мира. Свидетельством тому, например, стало сделанное в августе 2003 г. российским президентом Владимиром Путиным во время его визита в Малайзию заявление о готовности РФ вступить в качестве наблюдателя в Организацию Исламская конференция. Заявление это тотчас же было поддержано Советом муфтиев России, который рассчитывает, что членство РФ в ОИК будет иметь позитивное значение для российских мусульман.
«Информационный бюллетень ФМС», М., 2004 г., № 1(19), с. 42-56.
Александр Петров,
журналист
В РОССИИ И СНГ ЛЕГАЛЬНО ДЕЙСТВУЮТ
ВАХХАБИТСКИЕ ЦЕНТРЫ
Заявления о существовании ваххабитских центров, действующих под носом у спецслужб, стали раздаваться сразу после обострения политической ситуации на Северном Кавказе. К сожалению, процесс радикализации российского ислама длительное время оставался за рамками внимания не только российских спецслужб, но и ученых-исламоведов. Из целого ряда регионов России постоянно поступают сообщения о проведении летних лагерей, где под видом обучения основам ислама ведется идеологическая обработка молодежи. Причем в последнее время речь все чаще идет о регионах, где традиционный ислам никогда не был связан с радикализмом.
