CC BY
1
Алексей В. Воронков1
242
Независимый исследователь, Сде Бокер, Израиль
Искусство путешествий по полыхающим мостам. Рецензия на книгу: Kockelman P. (2017) The art of interpretation in the age of computation, Oxford University Press
doi: 10.22394/2074-0492-2023-2-242-251
Книга Пола Кокельмана «Искусство интерпретации в эпоху вычислений», посвященная проблематике влияния вычислительных технологий на гуманитарные и социальные науки, вышла в 2017 году, а самая ранняя из статей, использованная в качестве материала для книги, — в 2010-м. С тех пор разговоры о том, как стремительно усложняющиеся алгоритмы сбора и анализа данных трансформируют профессию социального исследователя, стали куда более популярными. Примеры этих трансформаций многочисленны и изъезжены, и читатель не нуждается в их перечислении. В то же время попыток систематически теоретизировать это влияние несоизмеримо меньше, и исследование Кокельмана, не гонящееся за быстро устаревающими яркими примерами, стоит читательского внимания.
Целью Кокельмана является наведение мостов между физиками и лириками (а также их сжигание — я вернусь к этому позднее). Стереотипным физиком в тексте является компьютерный ученый, лириком — критический антрополог. Кокельман — лингвистический антрополог и профессор Йельского университета — подходит на роль переговорщика как никто другой. С одной стороны, он — ря-
1 Алексей Викторович Воронков — магистр социологии, независимый исследователь, Сде Бокер. Научные интересы: исследования диаспор, история сионизма, мультимодальный конверсационный анализ. E-mail: alexeyvoronkov62@gmail.com
Alexey Voronkov — MA in Sociology, independent researcher, Sde Boker. Scientific interests: diaspora studies, history of Zionism, multimodal conversation analysis. E-mail: alexeyvoronkov62@gmail.com
Социология
ВЛАСТИ Том 35 № 2 (2023)
довой представитель своей дисциплины. Он защитил диссертацию о грамматических категориях в языке кекчи (этническая группа, более известная русскоязычному читателю как индейцы майя) на факультете антропологии Чикагского университета — главной цитадели лингвистической антропологии. С другой, по своему базовому образованию он — физик (буквально), и поэтому нарастающее влияние количественных методов для него является не чем-то новым, незнакомым и пугающим, а, должно быть, вызывает ностальгические чувства.
Для Кокельмана физики и лирики обладают разными семиотическими онтологиями — представлениями о мире [Kockelman 2017: 135]. Основным различением, которое используют эти онтологии, в контексте исследования Кокельмана является различение между непосредственным и опосредованным [Ibid.: 5]. Семиотикам здесь более привычны понятия мотивированных и арбитрарных (произвольных) знаков соответственно. В вводной главе Кокельман берет, пожалуй, самые интуитивно понятные примеры из Аристотеля. На полюсе непосредственного будут животные, дети, женщины, рабы, насилие, ойкос и чувства. На полюсе опосредованного — люди, взрослые, мужчины, гра- 243 ждане, закон, полис и разум соответственно. При этом само различение между одним и другим является мотивированным — таков порядок вещей.
С одной стороны, критические теоретики в целом и антропологи в частности показывают, что различение между непосредственным и опосредованным на самом деле произвольно. Нет никакой необходимости в приоритете граждан над рабами, мужчин над женщинами, разума над чувствами и так далее. С другой, как ни странно, они создают новое непосредственное, устремляясь в поле к самим людям (аффективности, конкретности, материальности и т. д.). Примером Кокельмана в данном случае является Пьер Бурдьё, который пошел к самим отношениям между непосредственными объектами и опосредованными субъектами, сделав эти отношения новым непосредственным [Ibid.: 6].
Таким образом, две онтологии при помощи одного различения формируют диаметрально противоположные миры. И хотя Кокельман не разбирает семиотическую онтологию физиков, я рискну предположить, что в худшем для наведения мостов случае она прямо наследует Аристотелю (критический теоретик привел бы тут релевантное наблюдение о доминировании мужчин в строгих науках). В этом случае мы получаем следующую схему:
Sociology of Power Vol. 35
№ 2 (2023)
Таблица 1. Машины и люди в семиотических онтологиях физиков
и лириков
Table 1. Machines and humans according to semiotic ontologies of scientists
and poets
Непосредствен- Опосредован- Непосредствен- Опосредованное
ное лириков ное лириков ное физиков физиков
Машина Отчуждение, Абстракт- Четкость, про- Цивилизация,
дисциплинар- ность, безраз- гнозируемость прогресс
ность личность
Человек Телесность, Рефлек- Варварство, Импульсив-
чувственность сивность, невежество ность, непред-
креативность сказуемость
244
Итак, как навести мосты между этими онтологиями? Главный интеллектуальный герой лингвистических антропологов и Кокельмана как их представителя — Чарльз Сандерс Пирс, как правило, противопоставляется Фердинанду де Соссюру как теоретик, который выделил помимо произвольно связывающих означаемое и означающее символов такие классы мотивированных знаков, как иконы и индексы. Поэтому, казалось бы, преимуществом Пирса является критика семиологической произвольности. В своей статье в хендбуке по лингвистической антропологии Кокельман так и формулирует ее суть [Kockelman 2014: 614].
Однако если кратко, главным достоинством Пирса в версии Кокельмана является не противопоставление, а совмещение мотивированных и арбитрарных знаков. Классификации знаков Пирса — крайне зыбкая почва. Количество типов варьировалось от 3 до 66 в зависимости от меняющихся оснований классификации. Однако при всех этих гротескных изменениях их основу составляла концепция категорий первичности, вторичности и третичности. Первая ассоциирована с потенциальностью, вторая — с актуальностью, а третья — с закономерностями. В этой схеме не без оснований можно увидеть гегелевскую диалектику, однако именно на контрасте с ней проявляется главное свойство прагматизма — эти категории не снимают, а составляют основу друг для друга. Закономерность требует актуальных сущностей, а их актуальное существование требует их потенциальной возможности. Для Кокельмана в пирси-анской онтологии вторичность (непосредственность) укоренена в тре-тичности (опосредованности) в той же степени, в которой третичность укоренена во вторичности, а все это укоренено в первичности [Ibid.: 150]. Эту книгу Кокельмана, как и другие, посвященные более общим
Социология
ВЛАСТИ Том 35 № 2 (2023)
проблемам, можно рассматривать как последовательную реализацию этого принципа работы с бинарными оппозициями.
Однако не все так однозначно упаковывается в эту формулировку — как и в случае своего интеллектуального героя, Кокельман использует чрезвычайно громоздкий концептуальный аппарат. Если остальные семиотики, как правило, ограничиваются парой-тройкой концептов (например, классификацией знаков на иконы, индексы и символы), то у Кокельмана этих концептов десятки (основные: непосредственное/опосредованное, закрытие/раскрытие, портативность, материальность/виртуальность, онтология/мир, секреты/поэзия, отношения (отношений), код/канал, обозначающий/ интерпретирующий, агент, смысл, ценность, степень свободы, системы релевантности и шкалы разрешения, враги и паразиты, следы, фон/фигура, сита, индивид, род), при этом снабженные ссылками на чрезвычайно разнообразных теоретиков (основные: Пирс, Якобсон, Сепир, Хайдеггер, Маркс, Фрейд, Делёз, Серр, Тьюринг, Аристотель, Маклюэн, Гоффман, Малиновский, Беньямин, Бейт-сон, Шеннон, Байес, Маккей). Эта особенность отмечается и в более своевременных рецензиях на книгу [Berson 2019]. Потеряться в этом лесу очень легко, поэтому в этой рецензии я постараюсь нарисовать 245 простую карту для навигации.
В книге семь глав. Сам Кокельман выделяет два типа глав в своей книге: первая вводная, три главы рассматривают заявленную проблему непосредственно, три — опосредованно. Первый тип глав последовательно разбирается с тремя дихотомиями: интеракции и инфраструктуры (вторая глава), смысла и информации (четвертая глава), интерпретации и вычисления (шестая глава). Все эти различения соответствуют двум лагерям ученых. Физики занимаются инфраструктурами, информацией и вычислением, лирики — интеракцией, смыслом и интерпретацией. В дополнение к этому эти главы постепенно сужают фокус внимания. Для работы с различением интеракции и инфраструктуры Кокельман подробно прорабатывает общие концептуальные понятия, с различением смысла и информации — концептуализирует «стереотипно понимаемые» медиа вроде компьютеров и, наконец, переходит к заявленным в заглавии отношениям между интерпретацией и вычислениями.
Подробный разбор этих, как заявлено, непосредственных глав увел бы нас обратно в чащу леса, поскольку при работе с каждым из этих различений Кокельман подключает все новые концепты и новых теоретиков. Поэтому, следуя прагматистской идеологии, следует сосредоточиться на, во-первых, методе, при помощи которого Кокельман работает с разнообразными концептами и авторами, и, во-вторых, на том, что мы получаем в качестве результата применения этого метода. Для навигации по этой концептуальной
Sociology of Power Vol. 35
№ 2 (2023)
чаще я предлагаю читателю сфокусироваться лишь на двух главах: третьей и последней, седьмой — «Поэзия, секреты и бытие-свободным» и «Алгоритмы, агенты и онтологии».
В третьей главе Кокельман в основном полагается на трех авторов: Сепира, Якобсона и Хайдеггера, заимствуя у них три концепта, на которых мы сфокусируемся, — секрет, поэзия и фон соответственно. Начнем с секретов. Это понятие (по большому счету, скорее художественную метафору) Кокельман берет у Эдварда Сепира, широко известного и за пределами лингвистики и лингвистической антропологии благодаря гипотезе Сепира-Уорфа, согласно которой язык влияет на мышление. Кокельман обращает внимание, во-первых, что для Сепира все языки являются формально полными — то есть способными описать все ощущения (senses), доступные носителю языка. Однако, во-вторых, даже если ощущение указываемого объекта совпадает, ощущение языка различается:
«Так, мы имеем функционально эквивалентные выражения типа «смех приятен» (laughter is pleasurable), «смеяться приятно» (it is pleasant to laugh), «смеются с удовольствием» (one laughs with pleasure) и так далее ad infinitum [до бесконечности], но все подоб-246 ные выражения, передавая одно и то же содержание, воплощают в себе совершенно разные ощущения формы. <...> Формальная техника выполнения этой функции есть сокровенная тайна каждого языка» [Сепир 1993 [1924]: 253; курсив добавлен].
Для иллюстрации со стороны физиков Кокельман приводит пример с декартовой и полярной системами координат: при помощи системы уравнений мы можем перевести расположение точки в одной системе координат в ее расположение в другой, не потеряв при этом в точности измерения. Однако для Кокельмана даже такие, казалось бы, идеально переводимые системы все равно попадают под категорию имеющих секреты, поскольку тот способ, которым они обозначают одну и ту же точку, остается различным [Kockelman 2017: 67].
Нетрудно заметить, что через это понятие легко представить различие между машинами и людьми — да, мы можем понять, что делает машина (например, посмотрев на экран компьютера), и машина может понять, что мы делаем (например, считав электрический сигнал от механического нажатия клавиш). Однако для нашей повседневной семиотической онтологии столь же интуитивно понятно, что это не значит, что мы с машинами думаем одинаково.
Именно при помощи понятия сокрытия (enclosure) секретов Ко-кельман и концептуализирует основные различия: инфраструктура — это сокрытая интеракция, информация — это сокрытый смысл, вычисление — сокрытая интерпретация [Ibid.: 160-161]. И наоборот: интеракция — это раскрытая (disclosed) инфраструктура и так да-
Социология
ВЛАСТИ Том 35 № 2 (2023)
лее. Проблема с современными машинами с этой точки зрения состоит в том, что, как ни пытайся, мы не можем раскрыть секреты машин — именно поэтому мы начинаем их бояться. Отсюда вытекает интуитивное решение этой проблемы — отнять эти секреты. Однако состоит ли решение проблемы именно в раскрытии?
Как обращает наше внимание Кокельман, вообще-то секреты есть у каждого из нас. Помимо «стереотипно понимаемых» секретов, скрывающих постыдные страницы наших биографий, секретность присутствует и в человеческих интеракциях [Ibid.: 71]. Например, в повседневных разговорах всегда остается секретом внутреннее психическое содержание разговаривающих — отсюда следует табуированность когнитивизма в конверсационном анализе [Heritage 2018]. Опять же, не только сокрытие, но и раскрытие секретов — нормальная часть человеческих интеракций. В той же степени, в которой для разговора необходима психическая система и ее неизбежная для контрагента секретность, необходимо читать мысли собеседника [Whiten 1991].
Следуя своему методу работы с бинарными оппозициями, Кокельман указывает на то, что тотальное раскрытие всех секретов системы вообще-то не является чем-то однозначно положительным. 247 Система без секретов — это система, не имеющая своего способа функционирования, то есть утратившая свою системность как таковую. Проще говоря, это — мертвая система [Kockelman 2017: 72]. С этой точки зрения единственный надежный способ узнать, что происходит у человека в голове, — это ее вскрыть. Тогда вы точно будете знать, что там не происходит ничего. Очевидно, что проект Кокельмана не призывает к тотальному истреблению машин, поэтому он предлагает другой выход. Чтобы его эксплицировать, нам понадобятся понятия фона и поэзии.
Для концептуализации фона (относительно которого производятся фигуры секретов) Кокельман обращается к Хайдеггеру. Хайдеггер позволяет стере ть различение между формой и содержанием у Сепира — теперь ощущения формы языка ничем не отличаются от ощущения содержания материальных объектов (реконструкция этого различия возможна, но нерелевантна) [Ibid.: 78]. Это дает возможность укоренить практики сокрытия и раскрытия секретов (как лингвистические, так и материальные; как машинные, так и человеческие) в некоторой единой, но вариативной семиотической основе. В свою очередь, это дает семиотикам возможность фигурации фона.
Для Хайдеггера подобная фигурация происходит в ситуациях поломок. Например, инструмент вроде молотка заставляет обратить на себя внимание, если он перестает выполнять свою функцию. Тем не менее есть другой способ фигурации — его Кокельман называет
Sociology of Power Vol. 35
№ 2 (2023)
поэзией. В данном контексте он имеет в виду поэтическую функцию языка Якобсона — ту, которая отвечает за коммуникацию о самих сообщениях. Для Якобсона поэтическая функция заключается в проекции селекции значения на комбинацию знаков. Совпадение значений и знаков (простейшая форма — повторение похожих знаков, например, veni, vidi, vici) указывает на содержание посредством привлечения внимания к форме сообщения. Тем самым поэзия Якобсона выполняет ту же роль, что и поломки Хайдеггера.
Однако преимущество поэзии состоит в том, что в отличие от поломок она является имманентной языковой практике, в то время как поломка (или же эксплицитные металингвистические высказывания), по крайней мере стереотипно понимаемая, этой практике трансцендентна. Это свойство поэзии вновь позволяет Кокельману осуществить генерализацию — на этот раз поэтической функции языка — и обнаружить ее в повседневных разговорах [Ibid.: 130]. Разговор без поэтического измерения происходит разве что между глухим и слепым — то есть между людьми, не имеющими возможности ощутить сообщения друг друга.
Отсюда, по-видимому, также следует невероятная любовь Кокель-248 мана к каламбурам (dad jokes, как он пишет на своей странице сайта Йельского университета) вроде materiality, mathematics, and metaphysics [Ibid.: 186], или hopes and hypes [Ibid.: 90], или only God, orperhaps Goggle [Ibid.: 91], или entities like Saussure's ox, Descartes's wax [Ibid.: 132] и так далее — пожалуй, только каламбуров в тексте Кокельмана больше, чем теоретиков1. Использование поэтической функции языка позволяет Кокельману провести фигурацию фона, эксплицировать имплицитные семиотические процессы, посредством повторения и внимания к сенсорным (публично доступным) свойствам знаков показать, что и машины, и люди (и опосредованность, и непосредственность) укоренены в не столь уж и отличающейся почве.
В предельно демодализированной форме можно сказать, что в этом гротескном рассуждении Кокельман делает всего два простых шага: как теоретик, следующий за Пирсом, он укореняет тре-тичность во вторичности, а вторичность — в первичности; как эмпирический исследователь он показывает, что все три категории всегда соприсутствуют друг с другом в исследуемом объекте. Раскрыть можно только то, что было до этого скрыто, а скрываемое не может быть сокрыто, если оно не отличено от нескрываемого. В разговоре раскрытым является содержание психики альтер, сокрытым — со-
1 Закономерным выглядит и то, что первый теоретический текст Кокельмана — это попытка применить понятие поэтической функции Якобсона к витгейнштейнианской проблематике идеального языка [Kockelman 1999].
Социология влАсти Том 35 № 2 (2023)
держание психики эго, а нескрываемым — речь. В семиотической онтологии Кокельмана нет принципиальных различий между взаимодействием типа человек-человек и взаимодействием типа человек-машина, которое существует в нашей повседневной семиотической онтологии.
Поэтому наведение мостов между машинами и людьми, а также между профессиональными сообществами, ими одержимыми, является одновременно и их сжиганием. В разговоре человека и человека, в использовании человеком интерфейса машины, в анализе данных, качественном и количественном, всегда присутствует некоторый секрет, остаток, выражаясь языком регрессионного анализа.
Что же дает нам такая генерализация секретности и поэтичности? В конце книги Кокельман называет предлагаемый им проект байесовской антропологией — применение теоремы Байеса к проблематике антропологии и в целом критической теории [Ibid.: 191]. Как было показано, нет принципиальной разницы между машинами и людьми, интеракциями и инфраструктурами, информацией и смыслом, вычислением и интерпретацией. Так, в основе теоремы Байеса, как и в основе семиотики Пирса лежит темпоральный 249 элемент: значение вероятности события n порождает вероятность события n+1, знаки порождают интерпретанты (конечно, аргументация легитимности аналогии у Кокельмана куда сложнее, но она вновь заставит нас прояснять с десяток терминов — пусть она останется секретом). В итоге семиотику и математику объединяет общий прагматистский знаменатель — вывод, суждение о деревьях по их плодам.
Этот процесс темпоральной модификации вероятностей Кокельман предлагает рассматривать как онтологическую трансформа-тивность [Ibid.: 180]. При этом он снова трактует трансформации предельно широко: трансформация онтологии может заключаться как в совершенно банальных операциях (например, помещение при знакомстве токен нового человека в тип «люди по имени Иван»), так и в предельно масштабных изменениях в мире (например, появление искусственного интеллекта, способного лишить вас вашей творческой работы). Такой фокус на трансформациях в комбинации с пирсианским натурализмом взаимно укорененных категорий дает интересную перспективу на неизбежно следующие за растущими вычислительными мощностями фигуры позитивистов: с одной стороны, семиотическая онтология Кокельмана не ломается от попыток укоренить социальные феномены в психических или биологических, с другой — и в таких условиях она способна схватывать различия в социальных системах как эффекты их эмер-джентных структур.
Sociology of Power Vol. 35
№ 2 (2023)
В целом конец книги оставляет впечатление скомканности — кажется, что для аргументации в пользу подобного проекта можно было и не водить читателя через все эти дебри. Поэтому, на мой взгляд, байесовскую антропологию следует рассматривать лишь как пример. Тот прагматистский способ работы с различениями и его приложение к проблеме различий между людьми и машинами, осуществленное Кокельманом, обладает куда большим потенциалом. Если непосредственность и опосредованность равномерно представлены и в машинах, и в людях, то физикам и лирикам следует перестать выстраивать иерархии между интерпретацией и вычислением. Цифровизация, квантификация и автоматизация процесса интерпретации не ухудшают и не улучшают интерпретируемый смысл, равно как и попытки критических теорий (вроде акселерационизма, киберфеминизма или постгуманизма) остранить вычислительные машины. За проектами улучшения, воспринимаемыми их оппонентами как ухудшение, кроется работа по пересаживанию машин и людей с одной почвы на другую. Эта работа куда разнообразнее, чем осцилляция между правильным и неправильным.
Но справедливо и обратное: задача книги — не покончить раз 250 и навсегда с критикой. Будь то критикой со стороны физиков о том, что все факультеты лирики с появлением посредников в виде больших лингвистических моделей наконец-то можно закрыть, или критикой со стороны лириков о том, что физики — марионетки глобального капитализма, уничтожающие своими машинами последние островки нормальной непосредственной социальности. И те, и другие проблемы неизбежно будут фигурироваться и трансформировать семиотические онтологии разных дисциплин. Короче говоря, ее задача — призвать читателей к участию в сомнительном удовольствии бесконечного путешествия по вечно полыхающим мостам.
Библиография / References
Сепир Э. (1993) Грамматист и его язык. Избранные труды по языкознанию и культурологии, Прогресс.
— Sapir E. (1993) The grammarian and his language. Selected works on linguistics and cultural studie, Progress. — in Russ. Berson J. (2019) The Art of Interpretation in the Age of Computation. Kockelman, Paul, New York: Oxford University Press, 2017. xiv + 231 pp. J Linguist Anthropol, 29: 138-140. Heritage J. (2018) The ubiquity of epistemics: A rebuttal to the "epistemics of epistemics" group. Discourse Studies, 20(1): 14-56.
Kockelman P. (1999) Poetic function and logical form, ideal languages and forms of life. Chicago Anthropology Exchange, 29: 34-50.
Социология власти Том 35 № 2 (2023)
Kockelman P. (2017) The art of interpretation in the age of computation, Oxford University Press.
Whiten A. (1991) Natural theories of mind: Evolution, development and simulation of everyday mindreading, Blackwell.
Рекомендация для цитирования:
Воронков А. В. (2023) Искусство путешествий по полыхающим мостам. Рецензия на книгу: Kockelman P. (2017). The art of interpretation in the age of computation. Oxford University Press. Социология власти, 35 (2): 242-251.
For citations:
Voronkov A. V. (2023) The Art of Traveling across Burning Bridges. Book Review: Kockelman, P. (2017). The art of interpretation in the age of computation. Oxford University Press. Sociology of Power, 35 (2): 242-251.
Поступила в редакцию: 21.05.2023; принята в печать: 04.06.2023 Received: 21.05.2023; Accepted for publication: 04.06.2023
251
Sociology of Power Vol. 35
№ 2 (2023)
