CC BY
11С. И. Данченко (ИСл РАН)
Искра Васильевна Чуркина в моей жизни
«Девушка, мне бы Искру», - раздался по телефону бодрый мужской голос. Дело происходило в сентябре 1971 г. в здании Института славяноведения и балканистики АН СССР в Трубниковском переулке (увы! - ныне не существующем), на втором этаже, в комнате № 12 - «резиденции» сектора новой истории балканских народов, куда я, выпускница истфака МГУ, была принята на работу незадолго до этого. Я была удивлена звонку неведомого мне мужчины, явно перепутавшего номер телефона. Помню -подумала: «Странный какой-то - ищет «Искру» в Институте славяноведения». Дело в том, что в это время я, по заданию тогдашнего заведующего сектором, будущего академика Юрия Алексеевича Писарева (19161993), работала над статьей «Распространение ленинской «Искры» на Балканах». Ю.А., как мы его потом стали называть (даже в лицо), осенью должен был ехать на симпозиум в Белград, а доклад ему писать было некогда, вот он и взял меня в соавторы. Между прочим, поступил весьма благородно - мог бы ведь просто поручить мне эту работу, а потом опубликовать ее под своей фамилией. Разумеется, я очень волновалась -справлюсь ли, не подведу ли своего шефа? Но, к счастью, страхи мои не оправдались. Ю.А. поставил передо мной вполне конкретную и несложную задачу - выявить «балканскую» тематику на страницах большевистской газеты «Искра».
Я спешным порядком отправилась в Ленинку и там в газетном зале с энтузиазмом новоиспеченного научного сотрудника принялась за работу. Естественно, что ни о какой другой Искре я и не думала. Поэтому я ответила по телефону «странному» мужчине: «Извините, но «Искры» здесь нет, Вам нужно позвонить в библиотеку», имея в виду, конечно, Ленинку, где имелся полный комплект газеты (помню еще порадовалась, что смогла помочь человеку, дав ему квалифицированный совет).
Однако через несколько минут мужчина позвонил снова и сказал, что в библиотеке (библиотека Института находилась в этом же здании, на первом этаже) Искры нет, и просил поискать ее - очень нужно. «Как это нет?! - почти рассердилась я. - Я только вчера была в Ленинке и читала ее!» В ответ мужчина весело рассмеялся и спросил: «Вы что, новенькая?» «Да, но я не понимаю, какое это имеет значение», - сказала я. «Да вы, девушка, не обижайтесь. Дело в том, - мой собеседник перешел на заговорщический шепот, - что мне нужна не подпольная большевистская газета, а моя жена - Искра Васильевна Чуркина». «А разве есть такое имя?» - ис-
кренне удивилась я. «Как видите, - вздохнул он и добавил: - Ну, так что, найдете мне Искру?».
Вот так в мою жизнь вошли эти двое удивительных людей - Искра Васильевна и ее муж, Алексей Сергеевич Велидов. Вскоре я стала, как говорится, другом их семьи и очень любила бывать у них. В их доме всегда было шумно (двое детей, все-таки, один из которых, Ванюшка, был совсем маленький) и весело, а за чаем на кухне велись умные и интересные разговоры.
Но все это было потом. А в начале 1970-х годов меня, молодую сотрудницу, «определили» в помощницы Искре Васильевне, вернее, не ей лично, а научному коллективу в составе Сергея Александровича Никитина, Искры Васильевны и словацкого ученого Владимира Матулы, осуществлявшему международный научный проект по изданию материалов архива протоиерея Михаила Федоровича Раевского. Так в мою жизнь вошла еще одна знаковая фигура, с которой будет связано почти двадцать лет моей научной деятельности.
Следует сказать, что в начале 1970-х годов в нашей стране очень популярным было общественное движение под названием «наставничество». На предприятиях и в учреждениях опытные мастера и представители всех специальностей брали шефство над молодыми и передавали им свои знания и навыки. Об этом писали газеты и журналы, рассказывали по радио и в телевизионных репортажах. Слова «наставник» и «наставничество» были у всех на слуху. Почему-то в научных учреждениях наставников не было, были только научные руководители у аспирантов. Но все равно своим наставником я всегда считала Искру Васильевну Почему? Да потому, что именно она многому меня научила в нашей профессии. Во-первых, читать рукописные документы. И не донесения консулов, посланников и послов в МИД, написанные каллиграфическим почерком, а трудночитаемые (а иногда и вовсе не читаемые) письма корреспондентов батюшки Раевского. Мне пришлось разбирать и перепечатывать их для подготовки к изданию, и я часто приходила в отчаяние: «Ну ничего не понимаю!». И всякий раз Искра Васильевна приходила мне на помощь, отвлекаясь от своей работы, и мы вместе с ней «расшифровывали» иногда просто немыслимые каракули. В такие моменты она казалась мне настоящей волшебницей. Очень скоро, пройдя ее «волшебную» школу, я намного лучше стала читать рукописи и даже удостоилась скупой похвалы самого профессора Никитина, шефа нашего научного коллектива. Вот только одного я так и не научилась - читать письма графини Антонины Дмитриевны Блудовой. Их могла разбирать только Искра Васильевна, непостижимым образом читая ее абсолютно не читаемые, с точки зрения обычных людей, многостраничные послания М.Ф. Раевскому (всего их сохранилось около 400).
Кроме чтения рукописей Искра Васильевна научила меня писать комментарии к публикуемым документам, и когда мне доверили эту работу -прокомментировать 6 писем разных авторов, я очень этим гордилась и, по мнению членов редколлегии, неплохо с этим справилась.
Под руководством Искры Васильевны я прошла еще одну, очень важную для ученого «школу» - вычитки и корректуры текстов. Помню, как в начале работы «над Раевским» я допустила некоторую небрежность (хотя старалась) и пропустила в текстах несколько опечаток. Моя «наставница» строго указала мне на мой просчет и добавила, что тщательная вычитка текстов - очень важная составляющая научной работы, тем более сотрудников Академии наук. Этот урок я запомнила на всю жизнь и с тех пор всегда очень внимательно читаю (и не один раз) рукописи - свои и своих коллег, когда мне приходится выступать в качестве редактора.
В начале 1970-х годов, в связи с подготовкой к изданию публикации документов архива М.Ф. Раевского «Зарубежные славяне и Россия», нам с Искрой Васильевной приходилось изо дня в день много и напряженно работать - вычитка текстов, составление указателей, написание и перепечатка комментариев, подготовка и проведение заседаний международной редколлегии. При этом Искра Васильевна никогда не взваливала всю работу на меня, свою помощницу (и еще не кандидата наук), а трудилась наравне со мной. И это при том, что в то же самое время она работала сразу над двумя монографиями. Первую, посвященную Матии Маяру-Зильскому, деятелю словенского Просвещения, она в 1974 г. издала в Любляне на словенском языке, а вторую - «Словенское национально-освободительное движение в XIX в. и Россия» (М., 1978) - в 1980 г. защитила в качестве докторской диссертации.
Я не уставала удивляться, как Искра Васильевна все успевает, - работа, семья, командировки, общественные нагрузки, и при этом всегда пребывает в хорошем настроении. И вскоре я поняла: это потому, что она очень любит и свою семью, и свою работу.
Я вспоминаю те счастливые дни, когда мы вдвоем отправлялись в Государственный исторический музей на Красной площади, где в Отделе письменных источников хранилась (и хранится до сих пор) большая часть архива М.Ф. Раевского. Отдел находился на самом верху старинного здания, под крышей, и нам приходилось совершать целое путешествие, чтобы добраться до своего рабочего места: сначала по музейным залам, где мы часто останавливались перед экспонатами и картинами, затем по лестницам, потому что лифтов не было.
В небольшой комнате, казалось, насквозь пропитанной пылью, заставленной шкафами и полками с рукописями, в которой ютились и работали сотрудники Отдела и посетители-исследователи, мы и трудились - выверяли по оригиналам уже подготовленные для издания документы, а также переписывали от руки остальные.
ОПИ ГИМ был первым архивом, в который я попала после окончания истфака и где я, так сказать, приобщилась к большой науке. Мне здесь все нравилось, и я совершенно не уставала к концу рабочего дня, хотя, конечно, иногда от напряжения болели глаза и кашель нападал от духоты и пыли. Работая с документами в ОПИ ГИМ рядом с Искрой Васильевной,
я ощущала себя не жалкой «архивной крысой»-неумехой, а нужным и даже ценным молодым сотрудником и постепенно проникалась гордостью, что участвую в таком важном научном проекте, пусть и на правах «младшего медведя».
И теперь, по прошествии десятилетий, всякий раз, когда я бываю в центре Москвы и прохожу мимо здания Исторического музея (к сожалению, ОПИ находится уже не здесь, а в Измайлово), я вспоминаю те незабываемые месяцы и годы, которые мы провели здесь бок о бок с Искрой Васильевной. Читая и перечитывая рукописи - письма к батюшке Раевскому русских и славянских деятелей, мы погружались в иной мир, давно ушедший, с его особым строем и менталитетом, и «знакомились» с разными людьми из того времени, оставившими в нем свой след...
Искра Васильевна уже много знала о корреспондентах М.Ф. Раевского из их писем - их характерах, отношениях с другими людьми, стремлениях и идеалах. В ее рассказах, и это было очень важно для меня как начинающего исследователя, «оживала» история. Она так интересно, содержательно и образно представляла разных славянских деятелей - М. Маяра, И. Кукулевича-Сакцинского, В. Ганку, В. Караджича и др., что вскоре все они уже казались мне хорошими знакомыми. Разумеется, самой большой симпатией пользовался у нас тогда, да и до сих пор, сам Михаил Федорович. Мы постоянно говорили о нем, как о любимом, временно отсутствующем родственнике, напоминали друг другу какие-то детали его жизни и деятельности, почерпнутые из прочитанных документов, и в конце концов вынесли свой вердикт: батюшка Раевский был очень хорошим человеком и уникальной личностью. И не только потому, что он в течение почти 40 лет так хорошо справлялся со своими обязанностями представителя Св. Синода и Славянского благотворительного комитета, объединяя, поддерживая, примиряя и наставляя славянских деятелей, но и потому, что он был очень добрым, отзывчивым, снисходительным, порядочным и милосердным человеком - на деле, а не на словах или в молитвах, словом, истинным христианином. К примеру, на нас с Искрой Васильевной глубокое впечатление произвело письмо одной его знакомой дамы (для историка ничем не примечательной - не общественного деятеля и не члена императорской семьи), которая просила «глубокоуважаемого отца Михаила» принести ей рано утром к проходящему через Вену в Париж поезду бутылочку теплого молока для ее маленького ребенка. И батюшка принес (в архиве сохранилось благодарственное письмо этой дамы).
Хочется отметить еще одну особенность Искры Васильевны, которую я ощутила уже в самом начале нашей совместной работы, - с ней было весело и очень интересно. В перерывах (в том числе и во время обеда в столовой Исторического музея, где был симпатичный интерьер и большой выбор недорогих вкусных блюд) мы много беседовали. И я всегда поражалась, сколько же всего она знает и помнит из многочисленных прочитанных книг и архивных документов!
Когда вышел из печати труд «Зарубежные славяне и Россия», сказать, что мы с Искрой Васильевной были рады, значит ничего не сказать - мы ликовали! По-моему, С.А. Никитин - тоже, хотя, конечно, этого не показывал.
Наконец-то свершилось! Виктория! По такому знаменательному поводу в нашем секторе был устроен дружеский банкет. За столом с праздничным угощеньем собрались все наши коллеги по сектору, которые тоже искренне радовались вместе с нами, - ведь они видели, скольких трудов нам стоил выход этой красивой объемной (47,7 п.л.) книги. А мы с Искрой Васильевной были очень благодарны им за поддержку и конкретную помощь. (Помню, как мы вместе с Екатериной Мелентьевной Шатохиной (19242003) и Ниной Владимировной Зуевой до 11 вечера, накануне сдачи труда в издательство «Наука», нумеровали страницы.) Надо сказать, что товарищеская взаимопомощь во время довольно частых «авралов» была нормой для всех нас.
А в тот день, на банкете, когда мы весело торжествовали, тамадой был, как обычно, наш заведующий Ю.А. Писарев. Он пребывал в отличном настроении, поэтому наше мероприятие проходило в неповторимой атмосфере - под шутки, смех и многочисленные остроумные тосты. (Тогда мы не знали, что жили в «эпоху застоя».)
И вот, наконец, очередь дошла до меня, самой младшей, и я выступила со своей «домашней заготовкой». Стараясь быть предельно официальной и серьезной, я сказала, что труд «Зарубежные славяне и Россия» издан, но мы с Искрой Васильевной решили не останавливаться на достигнутом, а работать дальше. Тем более, осталась неизданной масса уже выявленных документов, да еще и новые неожиданно появляются. Вот, например, недавно, совершенно случайно, нами был обнаружен один весьма любопытный документ - письмо без даты и с неразборчивой подписью от неизвестного лица Михаилу Федоровичу Раевскому. «Я его перепечатала, - сказала я, - и хочу вам сейчас прочитать». И не дожидаясь согласия своих старших коллег, с выражением огласила следующий текст:
б/д (без даты)
«Милостивый государь Михаил Федорович!
Податель сего письма -мой хороший друг. Вы можете ему довериться без опасений - он наш человек. Он едет в Петербург по делам нашей организации.
Дорогой батюшка! Прошлая Ваша поездка в Россию принесла много пользы нашему общему делу - теперь в России достаточно революционной литературы. Мои друзья и я горячо благодарим Вас за ту неоценимую помощь, которую вы так бесстрашно оказали нам в перевозке революционных изданий на далекую родину. Мы бесконечно рады, что Вы, наконец-то, встали на нашу сторону, в ряды борцов за свободу нашего многостра-
дольного народа. Ваша помощь нам, как прошлая, так и настоящая (а мы надеемся и на будущую), возбуждает в сердцах наших горячую признательность и благодарность Вам.
У нас все по-старому: средств почти нет, работаем по 12-14 часов в сутки, спим прямо в типографии. Жюльен' несколько недель был тяжело болен, спасибо Сергею Ивановичу2, который выходил его.
Дорогой Михаил Федорович! Простите великодушно, что вновь обременяем Вас своею просьбою. Человек, от которого Вы получите это письмо, имеет при себе 2 чемодана книг и брошюр. Самому их везти в Россию опасно. Не могли бы Вы захватить их с собою - ведь Вы скоро уезжаете в отпуск в Петербург. Мы знаем, какая неблагодарность с нашей стороны вновь подвергать Вас опасности, но у нас нет иного выхода. Кроме того, никто не заподозрит в красивом, добродушном, степенном священнике, имеющем столь высоких покровителей, сочувствующего делу освобождения народа.
В Петербурге на вокзале Вас встретит человек, который, подойдя к Вам, снимет шляпу и скажет: "С приездом, батюшка, а где же Ваши вещи?". Только после этого Вы можете отдать ему чемоданы. Заранее благодарим Вас.
Примите уверения в совершенном почтении и искренней преданности признательного Вам М. (подпись неразборчива)
Р. 8. Недавно, будучи в Лондоне, по делам организации, я виделся с Мавром3. Он спрашивал о Вас, удивлялся Вашей смелости и выразил надежду на встречу с Вами».
Примечания:
' Лицо установить не удалось.
2 Лицо установить не удалось.
3 Мавр - одно из прозвищ Карла Маркса, так называли его родные и близкие друзья за смуглый цвет кожи.
Разумеется, такого письма на самом деле не было, мне просто хотелось пошутить, как это сейчас говорится, «в тему». Переписав от руки несколько сотен писем к М. Ф. Раевскому (ксероксов тогда в архивах не было, а фотографировать документы академическим институтам было не по карману), я решила попробовать написать такое же, при этом автором выбрала мифическое лицо из той среды, откуда отец Михаил посланий не получал (да и не мог, видимо, получать, а впрочем, кто знает), - из русской революционной, во всяком случае мы таковых не обнаружили.
После моего выступления с «подделкой» за столом на мгновение воцарилась напряженная тишина... А затем раздался взволнованный голос Василия Дмитриевича Конобеева (1920-1980), известного советского бол-ггриста, бывшего фронтовика: «Но это же сенсация, друзья! Вы должны
немедленно опубликовать этот документ! Об этом должны знать все!». И тогда мы с Искрой Васильевной (она, разумеется, знала заранее о моем выступлении) весело рассмеялись, а за нами остальные, сообразив, что это была всего-навсего застольная шутка с «научным уклоном». Старшие коллеги выразили мне свое одобрение за мастерство составления письма «из XIX века», все, кроме Василия Дмитриевича. Тот, по окончании нашего мероприятия, в коридоре, с глазу на глаз, с суровым выражением лица сделал мне следующее внушение (как коммунист комсомолке): «Светлана, нельзя в такой легкомысленной манере упоминать имена вождей!». Я не стала с ним спорить (зачем, ведь это, действительно, было его убеждение) и ответила, что, конечно, виновата и обязательно исправлюсь. Да, вот так это было!..
В тот чудесный, незабываемый день мы с Искрой Васильевной еще не знали, что в связи с батюшкой Раевским и его корреспондентами нас ждет впереди очень много интересного - событий, путешествий, встреч...
В 1970-е годы в Академии наук СССР интенсивно развивалось международное сотрудничество. Отвечавшее за него Управление внешних сношений было весьма развитой структурой при Президиуме АН СССР. В этот период довольно часто в академические институты приезжали иностранцы, а сотрудники этих институтов их «сопровождали», т.е. оказывали им всевозможную помощь во время их пребывания в нашей стране (встречи и проводы, работа в библиотеках и архивах, экскурсии и т. д.). Институт славяноведения и балканистики не был в этом плане исключением. К сопровождению в первую очередь привлекалась молодежь. Я сама неоднократно была сопровождающей югославских ученых самого высокого ранга, и не только историков, в том числе, например, в 1972 г. - вице-президента Сербской академии наук и искусств Душана Каназира, а в 1975 г. - президента Академии наук и искусств Боснии и Герцеговины Эдхема Чамо и т. д. Разумеется, визиты иностранных ученых были очень полезны для укрепления научных связей. Именно в 1970-е годы на общем весьма благоприятном фоне международного академического сотрудничества успешно претворялись в жизнь конкретные научные проекты. Одним из них - по специальности «история» - и была наша советско-чехословацко-югослав-ская публикация архива М.Ф. Раевского.
После завершения первого этапа нашего сотрудничества - выхода в свет книги «Зарубежные славяне и Россия» - было решено продолжить работу и издать как минимум еще два труда - письма к М.Ф. Раевскому чехов и словаков и письма к нему югославянских деятелей. Материала, не вошедшего в опубликованную книгу, было более чем достаточно. Кроме того международная редколлегия высказала пожелание - по возможности выявить и опубликовать сохранившиеся в архивах Чехословакии и Югославии ответные письма отца Михаила своим корреспондентам. А это означало, что предстояли заграничные командировки. В Чехословакию Искра Васильевна ездила без меня - там ей помогал выявлять необходимый мате-
риал член редколлегии словацкий ученый Владимир Матула; в Словении она действовала самостоятельно, а вот по остальным республикам бывшей Югославии мы путешествовали «с научной целью» вдвоем. И это такой важный, такой яркий и незабываемый период нашей жизни, что о нем нельзя не рассказать.
В первый раз в связи с этим проектом мы оказались в Белграде в октябре 1978 г. Принимал нас Исторический институт, которым в то время руководила Даница Милич - очень умная, деловая, мудрая женщина, отличный организатор. В этом Институте в качестве научного советника трудился Никола Петрович, известный югославский ученый, участник партизанского движения во время Второй мировой войны («первоборац»), министр строительства (поскольку он был инженером по образованию) в послевоенном правительстве И. Б. Тито. Никола, или, как мы называли его на русский манер, Николай Лазаревич, был представителем от Сербии в международной редколлегии по изданию архива М.Ф. Раевского. Мы с Н. Петровичем уже встречались в Москве - на заседании редколлегии в начале 1970-х годов, а также на защите его докторской диссертации, которая состоялась в нашем Институте в 1974 г.
И вот теперь, в октябре 1978 г., нам предстояло обсудить план предстоящей работы - публикации «Югославяне и Россия» (на этот раз в Белграде), в которую должны были войти письма югославянских деятелей, а также русских корреспондентов батюшки Раевского, посвященные «юго-славянским» сюжетам. В редколлегию на первом этапе работы, помимо нас с Искрой Васильевной и Н. Петровича, вошли М. Экмечич (от Боснии и Герцеговины), В. Мелик (от Словении), Н. Станчич (от Хорватии), В. Крестич (от Сербии). Но все наши югославские выдающиеся мужчины были в первую очередь «начальниками», которые во время встреч и заседаний формировали общие принципы издания, а также высказывали свои умные мысли и позиции «по поводу и в связи», вносили массу конкретных предложений, пожеланий и заданий (как мы шутили, - на трех Золушек хватит). Непосредственными же исполнителями предстоящего проекта были мы с Искрой Васильевной. Но мы не роптали, потому что любили батюшку Раевского, свою работу и стремились сделать ее как можно лучше.
В нашей «рабочей» группе, разумеется, Искра Васильевна была главной. В отсутствие Сергея Александровича Никитина она на равных вела переговоры с югославской стороной, дискутировала, отстаивала наши, «советские» принципы издания документов. Глядя на нее во время заседаний редколлегии тогда в Белграде в октябре 1978 г. (не забывая при этом, конечно, вести протокол), я думала, как же она похожа на своего учителя, нет, не внешне, а манерой говорить, эрудицией и умением в интеллигентной форме защищать свои позиции. Югославы с ней считались и относились с большим уважением, и не только потому, что она была главным «держателем» уникального эпистолярного материала (одни письма Вука
Караджича, И. Кукульевича-Сакцинского, Никифора Дучича и др. чего стоили), который им и не снился. Наши югославские коллеги отдавали должное Искре Васильевне как ученому, чьи труды им были уже известны, а также как очень образованному профессионалу, толерантному и контактному человеку. Я считаю, что только благодаря авторитету Искры Васильевны, сделавшей соответствующее предложение, меня включили в состав редколлегии - наравне с остальными, известными и маститыми, -честь по тем временам немалая, ведь я была совсем молодым ученым и только в 1977 г. защитила кандидатскую диссертацию. Никто из югославов не возражал и против того, чтобы мы были составителями будущей публикации (тоже весьма показательный факт).
И вот с той осени 1978 г. наша с Искрой Васильевной научная жизнь заиграла новыми, яркими красками. Согласно плану международного сотрудничества, мы в течение ряда лет регулярно отправлялись в командировки в Югославию. В основном мы ездили в Белград на поезде - так было принято тогда в Управлении внешних сношений, которое отправляло ученых в заграничные командировки за счет Академии наук. С тех пор у меня сложилось особо трепетное отношение к Киевскому вокзалу - ведь именно отсюда уходил поезд Москва-Белград (вернее, несколько вагонов, а поезд шел дальше, в Салоники). Здесь начинался новый жизненный этап протяженностью в десять, двенадцать, редко - четырнадцать дней. Впереди -прекрасная страна Югославия, общение с нашими коллегами, приятные встречи, погружение в иную среду. Но особенно радовало то, что все эти дни рядом со мной будет Искра Васильевна.
Уже во время нашей первой командировки в 1978 г. я поняла, что Искра Васильевна обладает редким даром общения. Нашу разницу в возрасте (18 лет!) я совершенно не ощущала. Мы стали с ней настоящими подругами, что особенно важно, на мой взгляд, именно за границей - не так сильно чувствуется тоска по родине.
# # *
Как правило, мы приезжали на Киевский вокзал минут за сорок до отхода поезда. Быстро находили свой вагон и купе, укладывали-распределяли вещи и многочисленные подарки югославским коллегам и друзьям. А затем выходили на платформу и общались в оставшееся время с провожавшими нас мужьями - Алексеем Сергеевичем Велидовым (муж Искры Васильевны) и моим - Игорем Павловичем Данченко. Наши мужчины были преувеличенно жизнерадостны, шутили и острили - это они так пытались скрыть грусть расставания и смятение перед надвигавшимися на них жизненными трудностями, ведь в наше отсутствие они оставались «на хозяйстве». Мы с Искрой Васильевной, конечно, тоже волновались - как-то они выдержат это нелегкое испытание? Но ничего не поделаешь - наука, как и искусство, требует жертв! Но вот, наконец, короткое прощание, мы в вагоне, поезд трогается. До свидания, счастливо оставаться, а мы уже в пути!
Не знаю, как сейчас, а в то время путь до Белграда длился довольно долго - около полутора суток, но он не был утомительным. Можно даже сказать, что это были замечательные часы, проведенные в общении друг с другом, а также соседом или соседкой по купе (всего нас было трое). Мы были окружены заботой проводников, всегда готовых принести нам чай и ответить на наши вопросы. Мы обязательно обедали в вагоне-ресторане, а после обеда, на следующий день, с нетерпением ожидали появления за окном потрясающей красоты карпатского пейзажа, предвестника прибытия поезда на границу, в город Чоп. Помню, как однажды мы, не отрываясь, уже в сумерках, смотрели в окно (дело было в конце ноября) и не могли насмотреться: в горах шел густой снег, ели возвышались, словно колонны, а вдали виднелись буквально утопавшие в сугробах домики, в которых уже зажглись огни.
В Белград мы приезжали утром, хотя и не выспавшиеся (при пересечении венгерской и югославской границ нас несколько раз за ночь будили пограничники и таможенники), но достаточно бодрые и в приподнятом настроении. На вокзале нас встречали наши коллеги из Исторического института: Даница Милоевич (дочь Н. Петровича), Ненад Урич (секретарь югославской части редколлегии), иногда Славенко Терзич (после Даницы Милич он стал директором Института). Они были очень внимательны и старались создать нам с Искрой Васильевной самые благоприятные условия для работы и отдыха.
Работали мы, как правило, в самом Историческом институте (Кнез Михайлова ул., 35) - в выделенной нам комнате отбирали документы, классифицировали их, намечали комментарии по текстам, готовили материалы для заседаний редколлегии. Наряду с этим мы, по возможности, участвовали (в качестве слушателей) в различных мероприятиях Исторического института. Так, однажды нас пригласили в Музей города Белграда на что-то вроде круглого стола (для конференции было слишком мало докладов). Мероприятие, посвященное Косовской битве 1389 г., было довольно камерным и непомпезным, видимо потому, что была не круглая дата. Пришли на него только те, кому это было действительно интересно, в том числе не историки, а обычные белградские интеллигенты. Помню, на всех огромное впечатление произвел доклад одной молодой женщины-черногорки, знатока турецкого языка и турецких источников периода Средневековья, в котором она подробно и очень образно рассказала о том, как сами турки оценивали сражение на Косово и действия своих противников сербов.
После выступлений докладчиков и непродолжительной дискуссии, во время скромного фуршета, когда всем присутствующим подали традиционный кофе, мы познакомились с одной милой пожилой дамой, юристом по профессии, которая в 1960-1970-е годы трудилась в сербской народной скупщине. Узнав, что я профессионально занимаюсь историей Сербии после 1878 г., в период правления Милана и Александра Обреновичей, эта
дама пришла в неописуемый восторг, словно услышала о родных людях. И тут же рассказала потрясающую историю. Оказывается, в молодые годы она была компаньонкой и помощницей по хозяйству одной сербской художницы (не помню ее фамилии), в то время уже очень пожилой, которая происходила из богатой белградской семьи. Ее глава имел финансовые дела во дворце и часто субсидировал расточительного короля Милана. А сама будущая художница, в то время маленькая девочка, была подругой детских игр Саши - будущего короля Александра. Бог послал даме-художнице долгую жизнь и отличную память. Наиболее яркими были ее воспоминания о детстве, и впоследствии она щедро делилась ими со своими знакомыми, в том числе со своей юной компаньонкой. И вот теперь наша новая знакомая в конце XX в. буквально вывалила на нас массу уникальной, «живой» информации из конца Х1Х-го (вот она - история повседневности!). Со слов своей бывшей хозяйки (уже давно скончавшейся) она рассказала, что король Милан был обаятельный, талантливый, умный, но очень несчастный человек, потому что его никто не любил - ни министры, ни народ, ни собственная жена; что королева Наталья была ужасной, невоспитанной, глупой и вздорной женщиной, которая любила только себя и с утра до вечера заботилась о своей внешности. А маленький сын этой парочки, будущий сербский король, был никому не нужен и часто оставался голодным, и т. д. в том же духе. Эта «неофициальная» информация о королевской семье, «хитрой лисе» Ристиче, «коварном» Пашиче и прочих исторических деятелях Сербии сыпалась из рассказчицы, как из рога изобилия. Было видно, что она по-настоящему счастлива - наконец-то нашла «своего» слушателя. Судя по всему, в ее памяти сохранилось немало «житейских историй из девятнадцатого века» из того же источника. Но, к сожалению, у нас с Искрой Васильевной совсем не было времени, чтобы хотя бы еще раз встретиться с таким уникальным «информатором» - на следующий день мы должны были уезжать.
* * *
Обычно мы отправлялись в командировки осенью - в октябре или ноябре. Но однажды по просьбе югославской части нашей редколлегии заседание было назначено на конец мая. Так, в преддверии лета, мы очутились в Белграде. Было очень тепло, периодически шли ливневые дожди, и тут же выглядывало солнце. Пышная зелень деревьев радовала глаз, и так захотелось на природу - походить по травке, послушать пение птиц, подышать свежим воздухом... Поэтому предложение Искры Васильевны съездить в Топ-чидерский парк, о котором мы много читали, но ни разу там не были, мною было встречено на ура! К тому же мы решили совместить приятное с профессионально-полезным, а именно - попробовать разыскать то место, где как раз в мае, но только 1868 г. был убит сербский князь Михаил Обренович.
Компанию нам составил наш коллега Славенко Терзич (в то время он еще не был директором Исторического института). До парка, находящего-
ся недалеко от Белграда, мы доехали на машине, а затем отправились пешком. Помню, как нас с Искрой Васильевной поразили огромные деревья по обе стороны дорожки (Славенко сказал, что это грабы). Трава была, что называется, по пояс, а сам парк больше походил на непроходимые джунгли. Мы представляли, как вот так же больше ста лет тому назад здесь шли князь Михаил с невестой, мечтавшие о скорой свадьбе, и еще несколько человек свиты, и не знали, чем закончится эта прогулка... Помню, как Искра Васильевна воскликнула: «Ну и заросли! Неудивительно, что здесь кого-то убили - очень подходящее место!».
А потом мы стали искать само памятное место. Нам казалось, что на месте гибели несчастного Михаила обязательно должна стоять какая-нибудь колонна с мемориальной плитой, а, может, и памятник (князь все-таки, и не самый плохой), а вокруг - раскинуться пышная цветочная клумба... Каково же было наше удивление, когда мы увидели некое обшарпанное сооружение в виде круглой каменной полуразрушенной сцены, на одной стенке которой масляной краской (!) было вкривь и вкось написано: «Здесь 29 мая 1868 г. был убит князь Михаил Обренович». И никаких кустов-цветов, лишь сорная трава вокруг, какие-то кирпичи и битое стекло.
Но все же мы были на историческом месте, поэтому с почтением к памяти погибших помолчали, а затем немного поговорили «на тему» -о князе и его эпохе. Вдруг из зарослей появилась парочка - мужчина и симпатичная девушка. Они были явно заинтересованы, что мы здесь делаем. И тут же получили от коллеги Терзича самые подробные разъяснения. Его «топчидерский доклад» был просто великолепен - с детальным описанием того рокового дня, с характеристикой главных участников события; в нем были и лирика, и скорбь, а в завершение и критика в адрес той организации, которая должна отвечать за сохранение исторических памятников. Мы с Искрой Васильевной слушали Славенко, как и «парочка», раскрыв рты, - его рассказ был очень образным, вдохновенным, на редкость информативным, а прекрасный сербский язык, которым отличается коллега Терзич, звучал, как песня.
# * *
Из Белграда мы с Искрой Васильевной в разные годы совершили путешествия в Сараево и Загреб - как мы говорили, «по следам корреспондентов Раевского» (и в том, и в другом городе их когда-то было немало). Нашей главной целью было выявление в архивах и рукописных отделениях библиотек писем самого батюшки. К сожалению, как оказалось, их сохранилось крайне мало. Но помимо этого мы общались с нашими коллегами - членами редколлегии от бывших югославских республик.
Особенно нам запомнилась поездка в Сараево (из Белграда) осенью 1983 г., накануне зимней Олимпиады 1984 г.
Мы ехали туда часов 8-9 на поезде (отнюдь не комфортабельном), в котором все места были сидячие. Да и вообще сам состав, вагоны и локо-
мотив, напоминали те, которые показывали в послевоенных югославских фильмах (имеется в виду Вторая мировая война). Но мы с Искрой Васильевной, разумеется, были не в претензии - поезд едет, и слава Богу! Вагон вначале был практически пустой - в нашем купе мы были одни. Никогда нам не забыть эту дорогу в Сараево - стук колес, дивный осенний пейзаж за окном в начале пути, а затем - сумерки и темнота, громкий голос проводника, объявлявшего остановки, и мы вдвоем. Вернее, втроем - в «компании» с Булатом Окуджавой. Дело в том, что буквально перед нашей командировкой муж Искры Васильевны Алексей Сергеевич по знакомству «достал» страшный дефицит - только что вышедший роман Б. Окуджавы «Путешествие дилетантов». Искра Васильевна взяла книгу с собой, и вот теперь мы вслух, по очереди, читали «Путешествие» во время своего путешествия в вагоне поезда Белград-Сараево. Чем, надо сказать, отпугивали проходящих по вагону и желающих познакомиться с одинокими дамами югославских мужчин - представителей разных возрастных групп (от 20 до 70 лет). Они буквально шарахались от нашего открытого купе, услышав иностранную речь и увидев в наших руках книгу (!).
В Сараево мне уже приходилось бывать - осенью 1975 г., в составе советской делегации ученых во главе с академиком А.Л. Нарочницким, участвовавшей в Международной научной конференции (весьма представительной), посвященной 100-летию начала Восточного кризиса 18751878 гг. Но тогда было много заседаний и разных официальных мероприятий. К тому же все участники конференции, за исключением жителей Сараева, были размещены в загородной гостинице, в курортной зоне Илиджа, где и проходили заседания. Так что в самом Сараево мы были раза два, не больше, и короткое время.
Теперь же, в начале 1980-х годов, мы с Искрой Васильевной, поселившись примерно на неделю в самом центре города (благодаря заботе коллег из Исторического института в Белграде), могли в полной мере прочувствовать его неповторимое своеобразие и самобытную красоту. Мы посетили доступные музеи, православную церковь, баш-чаршию, а из «научных очагов», разумеется, Академию наук и искусств БиГ, руководство которой встретило нас очень любезно и буквально завалило своими изданиями, затем архив, а также Сараевский университет, где профессор-мусульманин познакомил нас с редкими изданиями университетской библиотеки по истории Боснии и Герцеговины.
В Сараево мы также встретились с проживавшим там в то время членом редколлегии, известным ученым Милорадом Экмечичем. Его имя и многочисленные фундаментальные труды, посвященные ключевым проблемам истории югославян и международным отношениям, всегда пользовались и пользуются до сих пор глубоким уважением российских исследователей, его коллег. А личное обаяние, необычайная интеллигентность и скромное достоинство этого европейски образованного человека делают общение с ним настоящим праздником.
Вспоминаю, как Милорад Экмечич с женой пригласили нас на обед в небольшой уютный ресторанчик. Очаровательная, энергичная, много моложе своего мужа, буквально излучавшая жизненную энергию, Милена покорила нас с первого взгляда. Это была чудесная встреча, наполненная разговорами и теплотой дружеского общения с чудесными людьми. Мы чувствовали, что находимся среди «своих».
«Своим» был и известный ученый-историк Раде Петрович, бывший министр культуры в правительстве БиГ, один из организаторов той самой научной конференции 1975 г., о которой я уже упоминала. Он не был членом редколлегии по изданию архива М.Ф. Раевского, мы были едва с ним знакомы, и тем не менее он проявил к нам с Искрой Васильевной большое внимание и даже пригласил на Яхорину, в загородный дом своих родственников, где нас принимали с искренней теплотой и славянским размахом. Мы не могли налюбоваться красотой деревянного коттеджа и горными видами, открывавшимися из его огромных окон. А угощение, которым нас щедро потчевали доселе не ведомые нам родственники Раде Петровича, было выше всяких похвал.
Словом, Сараево оставило очень яркий след в наших с Искрой Васильевной воспоминаниях: плодотворная работа, замечательные встречи (и не только с коллегами), прогулки по историческому центру города и, разумеется, наши беседы обо всем на свете. Я поражалась тогда, и поражаюсь до сих пор, как же широко образованна Искра Васильевна, как эрудированна она во всех областях гуманитарного знания. Сколько я от нее узнала нового во время наших «югославских» командировок! Для меня они были своеобразной «школой повышения квалификации». Особенно удивляло, как образно и красочно, несмотря на обычную свою внешнюю сдержанность, умеет Искра Васильевна рассказывать о том или ином событии или персонаже русской, славянской или мировой истории. Вспоминаю ее чудесные «выступления» о монахе Авеле, предсказывавшем даты смерти русских императоров, и о Куликовской битве. Именно от Искры Васильевны я узнала множество подробностей из жизни наших «героев» - корреспондентов батюшки Раевского: Вука Караджича и его дочери Вильгель-мины (Мины) Вукоманович, православного священника из Сараево Божи-дара Петрановича, хорватского деятеля Ивана Кукулевича-Сакцинского и многих других.
Успеху наших научных командировок в Югославию, безусловно, способствовал прекрасный «микроклимат» нашего маленького коллектива, в чем была немалая заслуга Искры Васильевны с ее неиссякаемым оптимизмом и радостным мироощущением. И поколебать их не могли даже досадные происшествия, случавшиеся с нами (хотя и редко).
Одним из них был, например, обратный путь из Сараево в 1983 г. Когда мы с Искрой Васильевной приехали на вокзал (как положено у нас, за полчаса до отхода поезда), мы обнаружили на рельсах те же малокомфортабельные вагоны, на которых присутствовала надпись «Сараево - Белград»,
но локомотива не было. Спросить было не у кого - громкая связь отсутствовала, как и справочное бюро. Удивительным показалось и то, что кроме нас не было других пассажиров, желающих отправиться в направлении Белграда. И вообще окружающая обстановка, в отличие от наших вокзалов, была на редкость мирная, тихая и спокойная. Даже не верилось, что это вокзал. Наконец, когда до отхода поезда оставалось пять минут (!), к нам подошел плечистый и крепкий железнодорожник ростом под 2 метра и на мой вопрос: «А когда же мы поедем в Белград?», спокойно ответил: «Кто знает». Затем он все-таки снизошел и любезно пояснил заграничным дамам: «Еще нет машиниста - он гуляет на свадьбе у родственника». Мы с Искрой Васильевной поняли, что товарищ просто пошутил в такой своеобразной манере, а там кто его знает.
Через полчаса (!) после указанного в билетах времени отправления (мы уже сидели в вагоне, разумеется, переживая и нервничая, потому что очень уж хотелось вернуться в Белград с его относительным порядком хотя бы к полуночи) появились первые признаки подготовки к отходу поезда. Послышались громкие крики, свистки, потом откуда-то пригнали локомотив, и вскоре (еще через полчаса) мы с Искрой Васильевной и немногочисленные пассажиры, кстати, пришедшие уже после обозначенного в билетах времени, отправились к месту назначения. Потом наши попутчики нам сказали, что этот поезд никогда не уходит из Сараева вовремя, так что свадьба, возможно, была и ни при чем.
Путь в Белград мне тоже хорошо запомнился. «Путешествие дилетантов» мы уже прочитали, так что просто беседовали, смотрели в окно на окрестный пейзаж (из коридора), разговаривали с нашими попутчиками, которых вскоре столько набилось в вагон - не протолкнуться, потому что поезд останавливался буквально через каждые несколько километров и везде были жаждущие пассажиры.
Проводник, с самого Сараево внимательный и галантный по отношению к «одиноким московским дамам», успокоил нас, уверенно заявив, что до Белграда поезд «нагонит» и придет вовремя. Предсказание этого опытного железнодорожного служащего, можно сказать, сбылось - мы прибыли в пункт назначения с опозданием всего в полчаса, переполненные приятными впечатлениями.
И в этот день, и во все остальные, в эту нашу командировку, а также в предыдущие и последующие, я не переставала восхищаться оптимизмом, спокойствием, доброжелательностью и жизнерадостностью Искры Васильевны. Никогда я не видела ее недовольной - ко всему негативному она относилась с пониманием, юмором и мудрой житейской добротой.
Помню, как коллега из Исторического института Милорад Радевич пригласил нас в Белграде в театр. Мы в общем-то туда не особенно стремились, больше хотелось просто погулять по Белграду. Но в тот вечер должна была быть представлена пьеса на историческую тему - об убийстве князя Михаила. Это, разумеется, меняло дело, и мы настроились на театр. Но ког-
да мы подошли в назначенное время к зданию театра, то увидели огромную афишу, извещавшую зрителей о том, что спектакль отменен по причине болезни артиста, играющего главную роль. Мы с Искрой Васильевной переглянулись, улыбнулись и.. .прекрасно провели вечер, совершив прогулку по центру города в компании с М. Радевичем, а затем посидев в кафе.
В наших поездках Искра Васильевна никогда ни на что не жаловалась, даже если ей было тяжко. Однажды, в 1988 г., мы попали в Белград во второй половине ноября, поэтому день ее рождения, 24 ноября, должны были отмечать «вдали от родины». И вот он настал. За окном нашей просторной комнаты в гостинице «Дом работников просвещения Сербии» крупными хлопьями шел снег - красивый, пушистый, в общем, такой, каким его обычно рисовали в детских книжках советской поры. Я поздравила Искру Васильевну и даже станцевала в ее честь вальс, напевая при этом «Вальс цветов» из «Щелкунчика». (А чем мы хуже Александра III, который именно с этой музыки своего любимого композитора начинал свой «рабочий» день?) Искра Васильевна пребывала в отличном настроении. Однако мое предложение - посвятить первую половину дня (на вечер мы пригласили гостей - Славенко Терзича и Даницу Милоевич) исключительно отдыху и прогулке - моя старшая подруга решительно отвергла. «Нет, у меня заказаны газеты и книги в Народной библиотеке, - сказала она, - и я должна с ними поработать». «Но ведь день рождения не должен быть похожим на остальные дни», - попыталась я ее отговорить от этих научных планов (как будто что-то предчувствовала). «Вот он и не будет похож, - улыбнулась Искра Васильевна. - Я ведь еще никогда в свой день рождения не работала в этой библиотеке».
Она ушла, а я отправилась по магазинам, чтобы купить все необходимое для приема гостей, - наши «московские» запасы уже подошли к концу. А ближе к вечеру Искра Васильевна вернулась в гостиницу в сопровождении незнакомого молодого человека. Вид у нее был странно растерянный, и она была очень бледна. Я сначала ничего не поняла, поскольку на ней было пальто. Она сказала тихим голосом: «Светик, я сломала руку», а затем поведала следующее. Оказывается, в библиотеке она поскользнулась на мраморном полу, упала и сразу же почувствовала сильную боль в правой руке. Ее тут же отвезли в травмпункт при городской больнице, где после рентгена диагностировали перелом и наложили гипс, но не как в нашей стране в то время, когда руку можно было держать на повязке, а иначе -прижав ее гипсом к верхней части туловища, чтобы она постоянно находилась в покое. Работник библиотеки, тот самый молодой человек, бывший с Искрой Васильевной в травмпункте, любезно проводил ее до гостиницы.
Я предложила отменить вечерние посиделки, но Искра Васильевна не согласилась. А вскоре пришли гости. Узнав о случившемся, они тоже сначала были в шоке. Но Искра Васильевна вела себя, как обычно, - была весела, приветлива, шутила и даже пела (!), так что в результате мы провели прекрасный вечер. Я была восхищена ее мужеством и после ухода гостей
сказала ей об этом. «Ну что ты, Светик, - с усталой улыбкой ответила она. - Это всего лишь досадная случайность. Сколько всего разного было в моей жизни и еще будет - от этого никуда не денешься. Но ко всему нужно относиться спокойно, без истерики, как к обычному жизненному испытанию». Эти ее слова я помню всю жизнь.
Несколько оставшихся до окончания этой нашей «травматической» командировки дней прошли в интенсивной работе и всевозможных хлопотах, однако главной заботой было поменять мой авиабилет на тот же рейс, что и у Искры Васильевны. Дело в том, что именно в этот раз Управление внешних сношений нашей Академии не смогло нам обеспечить двух билетов на один самолет из Белграда в Москву (якобы, не было). Поэтому я должна была улететь на следующий день после Искры Васильевны. В обычной ситуации это было, конечно, не очень приятно, но все-таки можно пережить. Но теперь Искра Васильевна не могла даже одеться без посторонней помощи, не то что нести вещи. К тому же ее нужно было «страховать», чтобы она снова не упала.
И тут, видимо, Небеса решили, что с нас испытаний довольно и пора вмешаться в позитивном плане. Во всяком случае, нам удалось осуществить обменно-билетную операцию - с помощью милой сербской девушки из сервис-бюро авиационной компании, находившегося в центре Белграда. Она потратила полдня на то, чтобы обзвонить пассажиров первого рейса, и только 62-й по счету (!) пассажир согласился обменять свой билет на мой, потрясенный тем, что произошло с «русской дамой из Академии наук». Это было везение №1. А везение №2 ожидало нас в Москве. Когда мы, уже в аэропорту «Шереметьево», получив свой багаж, вышли к стоянке такси, то увидели очередь, которая впечатляла своим размером, - в лучшем случае стоять предстояло не меньше часа. Но мы прошли в ее начало, и я обратилась к согражданам с эмоциональной речью, суть которой сводилась к следующему: моя коллега за границей сломала руку (кивок Искры Васильевны и демонстрация пустого рукава пальто), стоять не может, потому что очень плохо себя чувствует. Наши люди, несмотря на трудную жизнь (уже шла «перестройка»), были добры и отзывчивы, тем более что жалость вызывала не только Искра Васильевна, но и я, вся обвешанная вещами, ее и своими, как чеховский «дачный муж». И нас пропустили без очереди, пожелав счастливого пути и выздоровления.
По дороге домой я с беспокойством смотрела на Искру Васильевну -она была измучена, это было видно невооруженным глазом, но не жаловалась, а лишь сокрушалась, что не сможет еще целых две недели из-за руки заниматься домашними делами, а, значит, у ее любимого мужа, профессора Велидова, будет двойная нагрузка.
Во время своих «белградских» командировок мы с Искрой Васильевной, помимо работы, всякий раз старались посетить какие-нибудь интересные места. Среди них - Калемегданская крепость, русская православная церковь, собор Св. Саввы. И вообще мы очень любили гулять по Белграду,
не только в центре, но и на его окраинах. Искра Васильевна всегда была неутомимой в этих наших мини-путешествиях, и пройти 5-7 км пешком для нее было просто удовольствием.
Помню, как однажды мы с ней посетили белградское кладбище, можно сказать, по поручению Виктора Георгиевича Карасева (1922-1991), профессора истфака МГУ, зав. кафедрой истории южных и западных славян и члена редколлегии нашего труда «Югославяне и Россия». Узнав, что мы отправляемся в Белград, он дал нам задание: зайти на белградское кладбище и убрать могилу Николы Пашича (Виктор Георгиевич нарисовал нам схему, чтобы мы ее нашли). В то время (1980-е годы) имя самого знаменитого политического деятеля Сербии конца XIX - начала XX вв., лидера Радикальной партии и главы правительства, было в загоне. В этом мы смогли убедиться, когда увидели место захоронения Пашича, - оно находилось в явном запустении: мусор, листья и никаких цветов. Теперь, как говорят коллеги, регулярно бывающие в Белграде и посещающие могилу Пашича, картина иная, - видимо, с изменением политических установок.
А в тот раз мы с Искрой Васильевной убрали мусор, вытерли тряпочкой черное мраморное надгробие и возложили на плиту красные гвоздики. Кстати, походив вокруг, мы обнаружили среди «соседей» бывшего премьера выдающегося сербского филолога Джуру Даничича. На его могиле (не знаю, как сейчас) тогда не было никакого приличного памятника, а только колосилась трава. Но мы, к сожалению, не смогли пройти за ограду, чтобы и здесь навести порядок, потому что дверца была закрыта на замок.
После посещения этого кладбища мы побывали и на кладбище советских воинов (оно находилось напротив первого) и приятно удивились тому, какое оно ухоженное и сколько свежих цветов, в основном, гвоздик, лежит на могилах. А могильная плита с надписью «Машенька» была ими просто завалена. Причем, по кладбищу ходили (в будний день!) пожилые женщины в черном со скорбными лицами (явно не русские) и обстоятельно и неторопливо наводили порядок.
Мы обошли это небольшое кладбище, а потом гуляли по белградским улицам, уже по-вечернему многолюдным и шумным, говорили и не могли наговориться - о Николе Пашиче и его яркой, неповторимой жизни, о Джу-ро Даничиче (когда-то был известен, а теперь даже на могилу к нему никто не ходит), о Второй мировой войне и наших русских ребятах и девушках, упокоившихся здесь, почти в центре Белграда.
В декабре 1989 г. вышла из печати 1-я книга издания «Югославяне и Россия» (печаталась в типографии Матицы Сербской). В это время мы с Искрой Васильевной в очередной раз были в командировке в Белграде. И, разумеется, нам очень хотелось сразу увидеть книгу, в которую было вложено столько труда. Коллеги из Исторического института пошли нам навстречу и предложили съездить на машине в Нови Сад за тиражом. Разумеется, мы с радостью согласились.
Это была замечательная поездка. Вспоминается наше ликование, когда работники типографии вынесли из складского помещения увесистые пачки в плотной бумаге, а также показали отдельный экземпляр книги в красивом ярко-голубом переплете. Затем мы в приподнятом настроении погуляли по городу, посетили местный рынок, пообедали в уютном ресторанчике. Родители нашей югославской коллеги Даницы Милоевич - Никола Петрович и его жена Мара - были родом из Нови Сада. Здесь когда-то служил священником в православном храме отец Мары - Алимпие. Даница и другие его внуки в детстве часто проводили каникулы у дедушки и бабушки. В тот раз Даница провела нас по всем своим любимым местам, показала сквер, где раньше был каток, - здесь зимними вечерами, после службы в церкви, в компании со своими прихожанами катался на коньках ее дед. Конечно, мы посетили и храм, где когда-то он служил. Перед отъездом в Белград мы также побывали в гостях у родственников Даницы, живущих в Нови Саде, которые очень радушно нас приняли.
Вообще дружба с семьей Николы Петровича, нашего незабвенного Николая Лазаревича, которого молодые сотрудники Исторического института за глаза называли «цар» (он, действительно, был величественный), - очень важная составляющая наших с Искрой Васильевной поездок в Югославию. Всякий раз мы были приглашаемы (и не однажды) к ним в гости. Великолепная хозяйка Мара Алимпиевна готовила в нашу честь роскошные, вкуснейшие блюда (одна гибаница чего стоит!) и всегда бывала очень добра и приветлива по отношению к нам. Сам глава семьи Николай Лазаревич (жена называла его Николушкой) вел умные и очень познавательные разговоры на смешанном сербско-русском языке, часто вспоминал свою партизанскую и послевоенную жизнь, общение с И.Б. Тито. На этих наших встречах почти всегда присутствовали дочери Николы и Мары - Даница (наша коллега) и младшая Боса, их мужья и внучка Маня, дочка Даницы и Ми-лутина. Теплота общения с этими замечательными людьми незабываема и с радостью вспоминается даже спустя несколько десятилетий.
Именно во время таких встреч с нашими югославскими друзьями и коллегами, у них дома или в Институте, мы с Искрой Васильевной отчетливо ощущали непрерывность (несмотря ни на какие политические коллизии) русско-югославянских связей, тянувшихся из древности через века, а также свое непосредственное участие в этом историческом процессе.
Я могла бы написать об Искре Васильевне Чуркиной целую книгу -она этого заслуживает. Так много еще хочется о ней рассказать, но это, как говорится, не сейчас, а, возможно, в другой раз.
Недавно ее маленький внук Вася посетовал на то, что не знает, где ему найти «живой воды» (значит, уже прочел соответствующую сказку). Как выяснилось, этой водой он хотел бы напоить любимую бабушку, чтобы она снова стала молодой и у нее бы ничего не болело. Добрый мальчик!
У меня, как и у Васи, к сожалению, нет «живой воды». Но, возможно, эти мои воспоминания о наших «югославских» путешествиях заменят для Искры Васильевны хотя бы один глоток этого чудодейственного напитка.
