ИРВИНГОВСКАЯ РЕМИНИСЦЕНЦИЯ В «КАМЕННОМ ГОСТЕ» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

не «о моих мелочах на смерть Н(аполеона) I», а «о моей мелочной лавке № 1», тем более что у Пушкина перед цифрой 1 стоит не русское «Н», а знак №, который и был принят публикатором за латинскую букву «14». Заметим еще, что Наполеон Бонапарт нигде, кроме справочных изданий, не называется Наполеоном Первым.

В 1829 г. был закончен «Борис Годунов», почти закончен «Евгений Онегин», создано много замечательных лирических стихотворений — называть все это «мелочной лавкой» уже не для Гнедича, а для публики Пушкин не мог, поэтому, очевидно, и убрал последний абзац, публикуя заметку.

* Я. Л. Левкович

ИРВИНГОВСКАЯ РЕМИНИСЦЕНЦИЯ В «КАМЕННОМ ГОСТЕ»

В монологе, открывающем третью сцену «Каменного гостя», Дон Гуан сравнивает реальный облик убитого им на дуэли Командора с воздвигнутым скорбящею вдовою памятником:

Каким он здесь представлен исполином! 15 Какие плечи! что за Геркулес! . . А сам покойник мал был и щедушен, Здесь став на цыпочки не мог бы руку До своего он носу дотянуть. Когда за Ескурьялом мы сошлись, 20 Наткнулся мне на шпагу он и замер Как на булавке стрекоза — а был Он горд и смел — и дух имел суровый. . .

(VII, 153)

Структуру этого пассажа образуют два противопоставления: богатырские размеры надгробного изваяния контрастируют с отложившимся в памяти Дон Гу-ана образом хилого человека, с которым ему довелось скрестить оружие; с другой стороны, физическая немощь Командора, подчеркиваемая сравнением с пришпиленной досужим коллекционером стрекозою, являет резкую противоположность сохранившемуся впечатлению о сильном духе, заключенном в столь хлипкую оболочку. Это движение мысли в цитированных строках повторяет весьма точно последовательность наблюдений другого литературного персонажа, хронологически предшествовавшего пушкинскому, а именно безымянного героя «Происшествия с моим дядюшкой» («The Adventure of Му Uncle») из книги Вашингтона Ирвинга «Рассказы путешественника» («Tales of а Traveller», 1824).

Заехав во время путешествия по Франции в гости к одному знакомому маркизу, дядюшка в сопровождении хозяина осматривает фамильную портретную галерею, и ёму ярко бросается в глаза, как измельчал физически старинный дворянский род в лице последнего владельца замка. Ниже следует соответствующий фрагмент в русском переводе А. С. Бобовича, в который внесены отдельные уточнения.

Маркиз «любил рассказывать многочисленные истории о доблести своих предков, а также показывать ермолки, шлемы, самострелы и чудовищной вели-

'/* Н*

163

чины сапоги и кожаные камзолы, которые носили во времена Лиги. Главнейшею достопримечательностью маркиза был меч для двух рук; он с трудом поднимал его, но всегда представлял в качестве доказательства, что в его роде встречались гиганты.

Сам он, говоря по правде, был весьма невзрачным потомком (but a small descendant) воинов-великанов. Взглянув на их грубые лица и могучие члены, как они были изображены на портретах, а затем на маленького маркиза с èro журавлиными ножками и бледным худым лицом (sallow lantern visage), обрамленным двумя припудренными рожками парика, alles de pigeon, „голубиными крыльями4', готовыми, как казалось, взлететь вместе с ним, вы с трудом могли бы поверить, что он принадлежит к той же самой породе. Но если бы вы взглянули на глаза, горевшие (that sparkled out like a beetle's) по обе стороны его крючковатого носа, вы сразу увидели бы, что он унаследовал пыл и горячность своих предков (...)

Когда маркиз, по своему обыкновению, надевал один из старинных шлемов, что были развешаны в зале, голова его болталась в нем, как горошина в засохшем стручке, но глаза сверкали сквозь железную прорезь, словно карбункулы, а когда он поднимал тяжелый огромный меч своих предков, вам казалось, что вы видите доблестного маленького Давида, завладевшего голиафовым мечом, который был ему совсем не по росту (which was unto him like a weaver's beam) (. . .)

Бедный маленький маркиз! Он находился среди той горсти верных придворных, которые столь самоотверженно, но безнадежно защищали своего государя во дворце Тюильри от народа, ворвавшегося туда в кровавый (sad) день 10 августа. Он в последний раз (to the last) проявил мужество доблестного французского дворянина. Перед толпами санкюлотов помахивал он своей крошечной придворною шпагой, но, точно бабочка, был пригвожден к стене пикою пуассардки (but was pinned to the wall like a butterfly, by the pike of a poissarde), и его героическая душа улетела в небо на его aîles de pigeon».1

Тематическая близость сопоставляемых отрывков неоспорима, равно как не оставляет сомнений их структурное подобие. Наличие в них обоих сравнения с насекомым, попавшим на булавку, исключает сугубо типологическое происхождение этого совпадения. Можно, следовательно, признать достоверно установленным фактом, что, работая над монологом Дон Гуана, Пушкин держал в уме фрагмент из рассказа В. Ирвинга, привлекший его внимание выразительной контрастной характеристикой, которую завершало необычное, яркое сравнение, рельефно передававшее беспомощность гордого и высокого духом, отважного и верного долгу, но малорослого и щуплого маркиза.

Вышедшие на английском языке в 1824 г. «Рассказы путешественника» были немедленно переведены, причем дважды, сначала на французский,2 а с него моментально на русский, так что уже в апреле 1825 г. в «Дамском журнале» князя Шаликова можно было прочесть начало «Происшествия с моим дядюшкой», включая и те абзацы, в которых шла речь о картинной галерее и владельце

'Ирвинг В. Новеллы / Пер. с англ. А. С. Бобовича. Молотов, 1957, с. 187—188. Сверено с английским текстом по изданию: Irving W. Tales of a Traveller. London, 1885, p. 7—8 (в скобках даются уточнения по подлиннику).

2 Contes d'un voyageur, par Geoffrey-Crayon, traduits de l'anglais de M. Washington Irving, par Mmc Adèle Beaurgard. Paris, 1825, t. 1—4; Historiettes d'un voyageur, par Geoffrey Crayon. . . [Traduit par Lebègue]. Paris, 1825, т. 1—4; Catalogue général des livres imprimés de la Bibliothèque Nationale: Auteurs. Paris, 1922, t. 75, p. 1083-1084.

замка. Сравнение с бабочкой в этом переводе отсутствовало: «Являя до самого конца неустрашимость храброго французского рыцаря, маркиз отважился размахивать слабою шпагою своею, пренебрегая легион санкюлотов; пика одной бур-лачки сразила маркиза, и героическая душа его отлетела к небу».3

Более точно эта фраза была переведена в «Сыне отечества», где в том же 1825 г. были напечатаны «Истории о привидениях», составлявшие первую часть книги Ирвинга: «С храбростью настоящего французского рыцаря защищался он до последней минуты: слабо отражал еще своею коротенькою при-дворною шпагою целый легион санкюлотов, пока наконец пика одной кровожадной пуассарки не приткнула его к стене, как муху, и геройская душа его не воспарила на своих голубиных крыльях (atles de pigeon)»4

В третьем переводе, опубликованном при жизни Пушкина (1829), конец фразы был изъят с заменою тремя строками точек, что говорит о цензурном вмешательстве; осталось же в тексте следующее: «Он до последней крайности оказывал храбрость истинного французского рыцаря и с придворною шпажкою один устремлялся на целую шайку бунтовщиков».5

В поле зрения Пушкина, можно думать, оказались все три перевода рассказа Ирвинга. Читал ли он каждый из них и насколько внимательно, неизвестно.6 Установить это вряд ли удастся, но из особенностей передачи в них последней фразы отрывка, с которым имеет связь монолог Дон Гуана, явствует,, что если найденный американским новеллистом прием характеристики через контраст живого человека и портретного изображения оставил след в памяти и воображении Пушкина при чтении русского перевода, то этим' переводом был напечатанный в «Сыне отечества», так как в «Дамском журнале» и «Атенее» исчезла та яркая деталь, которая, вероятно, играла очень важную, если даже не главную, роль в формировании общего художественного впечатления, произведенного на -поэта всем фрагментом. Однако и в «Сыне отечества» она много потеряла в своей выразительности и свежести по сравнению с английским подлинником: прихлопнуть как муху — формула банальная, подразумевающая слабое, ничтожное, не вызывающее никаких положительных эмоций или ассоциаций существо, с которым расправляются походя, не задумываясь, как с назойливой помехой или даже просто ради чистого развлечения (подобно Сильвио в пушкинском «Выстреле» — VIII, 72); пришпиленная бабочка, трепыхаясь беспомощно на булавке, сохраняет даже в этом унизительном положении свою красоту и способность восхищать. У Ирвинга сравнение маркиза с бабочкой заключает, как уже говорилось, оба этих смысловых оттенка; ту же их совокупность передает и пушкинское уподобление Командора стрекозе. Другими словами, глу-

3 Приключение моего дяди. Из Повестей одного путешественника. Сочинение Джоффрей Крейона (Вашингтон-Ирвинга). С английского на французский перевела г-жа Ьорегар. — Дамский журнал, 1825, ч. 10, апрель, № 8, с. 48.

4 Отрывок из рассказов одного путешественника. Соч. Вашингтона Ирвинга. Истории о привидениях. Похождения моего дяди. — Сын отечества, 1825, ч. 102, № 14, с. 123.

5 Приключения моего дяди. — Атеней, 1829, ч. 4, декабрь, № 23, с. 475.

6 В том же номере «Дамского журнала», где начало печататься «Приключение моего дяди», было помещено стихотворение П. И. Шаликова «К Александру Сергеевичу Пушкину (на его отречение петь женщин)» (Дамский журнал, 1825, ч. 10, апрель, № 8, с. 68—69). В письме к П. А. Вяземскому от 25 мая и около середины июня 1825 г. Пушкин сообщал, что этих «стихов Шаликова не читал» (XIII, 184), но маловероятно, чтобы ему не представилось позднее возможности с ними познакомиться и заодно перелистать весь номер журнала.

бинные связи разбираемых строк монолога Дон Гуана с английским подлинником, по всей очевидности, минуют русский перевод в «Сыне отечества».

Этот вывод подкрепляется еще одним наблюдением. Прибить.муху на стене может любой человек, бабочку нашпиливает лишь коллекционер, ценящий ее как редкий и красивый экземпляр. В английском тексте Ирвинга этот нюанс не соответствовал бы описываемой ситуации (свирепая пуассардка менее всего напоминает коллекционера, любующегося своею жертвою) и потому остается нереализованным, хотя и потенциально заложенным. Художественное чутье Пушкина его тем не менее уловило и обыграло в «Каменном госте»: воспоминание о решающем ударе на поединке с командором приносит Дон Гуану именно эстетическое наслаждение, он любуе.тся этим моментом — и любуется подобно коллекционеру, каковым он и был в делах любви и дуэлей.

Итак, основное впечатление от рассказа В. Ирвинга, отразившееся в «Каменном госте», Пушкин вынес, кажется, не из русских переводов, а вполне вероятно — из французских.7 Как бы, однако, ни было интересно установить его непосредственный источник, еще важнее было бы определить с максимальною возможною точностью время, когда оно сложилось и вошло составным элементом в замысел трагедии. Датировка этого момента приобретает существенное значение для изучения темы «Пушкин и Вашингтон Ирвинг», открытой в конце 1920—начале 1930-х годов статьями М. П. Алексеева и А. А. Ахматовой.8

Как известно, гипотеза М. П. Алексеева о связи «Истории села Горюхина» с ирвинговской «Историей Нью-Йорка» и предположение А. А. Ахматовой о том, что одним из источников «Сказки о золотом петушке» была «Легенда об арабском астрологе» из книги Ирвинга «Альгамбра», не встретили единодушного признания и согласия. Принятые одними учеными безусловно, а другими — с весьма существенными уточнениями и оговорками, они в то же время нашли и резких противников, которые ставили их под сильное сомнение или даже категорически и полностью отвергали.9 Согласие мнений не достигнуто и до настоящего времени. Правда, выводы А. А. Ахматовой, имевшие с самого начала много сторонников, уже не оспариваются, кажется, в основе своей, но не исчезла еще и неуверенность в их достоверности, о чем свидетельствует, например, осторожная формулировка примечания в новейшем издании у нас «Легенды» на английском языке.10 Предложенная М. П. Алексеевым гипотеза, согласно которой «История Нью-Йорка» могла послужить толчком к оформлению исходного

7 К сожалению, автору статьи не представилось возможности познакомиться с существовавшими в 1820-е годы французскими переводами «Происшествия с моим дядюшкой». Изданий, указанных выше, в примечании 2, не имелось в библиотеке Пушкина.

8 Алексеев М. П. К «Истории села Горюхина». — В кн.: Пушкин: Статьи и материалы / Под ред. М. П. Алексеева. Одесса, 1926, вып. 2, с. 70—87; Ахматова А. А. Последняя сказка Пушкина. — Звезда, 1933, № 1, с. 161 — 176.

9 См. сводки мнений: Пушкин. Итоги и проблемы изучения. М.; Л., 1966, с. 440—441; Алексеев М. П. Заметки на полях. 6. Пушкин и повесть Ф. М. Клингера «История о Золотом петухе». — В кн.: Временник Пушкинской комиссии. 1979. Л., 1982, с. 59—60; F i s k е J. С. The Soviet Controversy over Pushkin and Washington Irving. — Comparative Literature, 1955, vol. 7, № 1, p. 25-31.

10 Комментатор В. П. Мурат пишет со ссылкою на статью А. А. Ахматовой:*

«Существует предположение, что новелла Ирвинга „Легенда об арабском звездо-

чете14 послужила источником сюжета пушкинской „Сказки о золотом петушке'1»

(см.: Irving W. Tales / Сост. Ю. В. Ковалев. Moscow, 1982, р. 297).

замысла «Истории села Горюхина» (написанной затем совершенно самостоятельно и на собственном материале, но с применением сходных пародических приемов), поддерживается сейчас советскими исследователями творчества В. Ирвинга и литературных связей России и США.11 Но в пушкиноведении, как представляется, утвердилось весьма недоверчивое и скептическое к ней отношение. Ни словом не упомянута, например, она в коллективной монографии «Пушкин. Итоги и проблемы изучения»' (1966; автор страниц об «Истории села Горюхина» — Н. В. Измайлов), а проф. А. Г. Гукасова недавно еще напомнила о том, что поддержка Д. П. Якубовичем и А. А. Елистратовой точки зрения М. П. Алексеева вызвала «законный (курсив наш, — В. Р.) протест в советской общественности и критике».12

Одной из существенных причин, почему аргументы М. П. Алексеева, А. А. Ахматовой и их сторонников оказались не для всех убедительными, было, разумеется, и то обстоятельство, что, кроме поэтического наброска «Царь увидел пред собою...» (III, 304; XVII, 26), в сочинениях Пушкина не обнаруживалось никаких других бесспорных свидетельств — в виде реминисценций, аллюзий или параллелей — его творческого обращения к произведениям Ирвинга. Наличие книг американского писателя в библиотеке Пушкина является, безусловно, признаком большого к ним его интереса,13 но тем не менее о таком именно к ним обращении само по себе еще не говорит. В 1962 г. Б. М. Марьянов расшифровал цитату из Ирвинга, приведенную в статье «Джон Теннер» (XII, 105), установив, что Пушкин ее взял не из первоисточника, но лишь из вторых рук — предисловия Э. Блосвиля к французскому переводу «Записок» Теннера.14 В новейшем капитальном обзоре литературных связей России и США XVIII — середины XIX в. тонко подмечено, что характеристика Ирвинга как «отличного мастера разболтаться» в примечании О. М. Сомова к своему переводу рассказа «Вороны» была, по всей вероятности, услышана от Пушкина.15 Если это наблюдение и верно, то из высокой оценки искусства повествования в произведениях Ирвинга еще не следует, что Пушкин ставил их себе образцом, получал от них какие-то творческие стимулы, находил в них темы, мотивы, художест-

11 См.: Ирвинг В. История Нью-Йорка / Изд. подг. А. А. Елистратова, А. Н. Николюкин, В. И. Ровинский. М., 1968, с. 315—316; Николюкин А. Н. Литературные связи России и США: Становление литературных контактов. М., 1981, с. 240-241.

12 Г у куа с о в а А. Г. Болдинский период в творчестве А. С. Пушкина: Книга для учителя / Под ред. Г. Н. Поспелова. М., 1973, с. 223. Приводимые исследовательницей возражения исходят из весьма поверхностного понимания сочинения Ирвинга: «Действительно, достаточно познакомиться с книгой Ирвинга, чтобы убедиться, что не только по теме, но и по замыслу в „Истории Нью-Йорка" нет ничего общего с „Историей села Горюхина41. Объемистая книга Ирвинга многословна (это, впрочем, замечает и М. П. Алексеев). Остроты и шутки Ирвинга утом^ ляют, тон однообразен; комическое начало обнажено, а главное, „История Нью-Йорка" не содержит того загадочного, двусмысленного сочетания смешного и серьезного, которое ставило и ставит в тупик читателя „Истории села Горюхина"» (там же).

13 В библиотеке Пушкина было семь книг Ирвинга (см.: Пушкин и его современники: Материалы и исследования. СПб., 1910, вып. IX—X, № 1016—1021, 1047.

14 Марьянов Б. М. Об одном примечании к статье А. С. Пушкина «Джон Теннер». — Русская литература, 1962, № 1, с. 64—67. Важное уточнение см.: Н и к о л ю к и н А. Н. Литературные связи России и США, с. 232—233.

15 Николюкин А. Н. Литературные связи России и США, с. 238.

венные приемы и т. п. Этим очень немногим исчерпывается накопленный к настоящему времени ирвинговский арсенал пушкиноведения; ничего другого не появилось даже в ходе предпринятого А; Н. Николюкиным в названной выше его книге тщательного и подробного изучения судьбы на русской почве сочинений американского писателя.16

Реминисценция в «Каменном госте» отрывка из «Происшествия с моим дядюшкой» оказывается, следовательно, единственным достоверным заимствованием Пушкина у В. Ирвингаг установленным за 50 лет, протекшие после выхода статьи А. А. Ахматовой. Оно подлежит, естественно, осмыслению не только само по себе, в рамках одной лишь трагедии, но также и в более широком аспекте — как возможный довод в поддержку давно существующих двух гипотез. Именно под этим углом зрения приобретает особый интерес датировка того впечатления, которое привлекло творческое внимание Пушкина к сцене из рассказа Ирвинга. Ейли этот момент приходился на ранний этап творческой истории «Каменного гостя» или даже предшествовал оформлению первоначального замысла, относящемуся к 1826 г., то реминисценция предстает «замкнутым на себя», одиночным заимствованием из «Рассказов путешественника», не соотносимым с другими произведениями болдинской осени 1830 г. Если же впечатление было свежим, то эта реминисценция приобретает значение прямого свидетельства того, что или в этот самый период, или в непосредственно предыдущие месяцы Пушкин обращался к сочинениям Ирвинга. В этом случае между разрозненными фактами, наблюдениями, предположениями и оценками появляется следующее любопытное сцепление.

4 ноября Пушкин завершает «Каменного гостя» — произведение, в котором отражается недавнее впечатление от рассказа Ирвинга.

Всего лишь двумя днями ранее, 31 октября —1 ноября, Пушкин пишет «Историю села Горюхина» — произведение, в котором по косвенным признакам учеными была нащупана предположительно связь с «Историей Нью-Йорка» Ирвинга.

Критик «Московского телеграфа» усмотрел в «Повестях Белкина», созданных также болдинской осенью, подражание Ирвингу.17 Этот отзыв отражал не только личный взгляд журнала, но мнение, имевшее распространение среди современников поэта.

Наконец, «Золотой петушок» был написан тоже в Болдине (1834).

Складывается картина, будто бы над Болдином в дни пребывания там Пушкина витала тень Ирвинга. В двух случаях она оставила вполне определенные знаки своего присутствия, а потому в отношении двух других уместен вопрос, только ли пригрезилась она критику — современнику поэта, а затем литературоведам.

16 Лишено убедительности предположение А. Н. Николюкина о том, что «испанский колорит» произведений Пушкина 30-х годов несет отпечаток впечатлений от писем Ирвинга к Д. И. Долгорукову, которые последний читал, возможно, по возвращении в Россию своим друзьям. Во всяком случае нельзя было ставить в связь с этими гипотетическими впечатлениями «Каменного гостя», приводя из одного письма цитату, с которой перекликается описание испанской ночи во второй сцене (строки 68—71). Пушкин уехал в Болдино 31 августа 1830 г., когда Долгоруков был еще за границей, что явствует из сопроводительного примечания исследователя к приводимому отрывку из письма Долгорукова к сестре от 12 (24) августа 1830 г. (см.: Николюкин А. Н. Литературные связи России и США, с. 207).

17 Московский телеграф, 1831, ч. 42, № 22, с. 255—256. Отрицательный характер отзыва не имеет значения для. развиваемой мысли.

Дойдя до этой точки рассуждений, следует вспомнить, что они действительны лишь для второй датировки, которая (как, впрочем, и первая) не поддается обоснованию с достаточной степенью вероятности. Как раз в комментируемой части монолога Дон Гуана находится в беловике описка, приведенная Б. В. Томашевским в доказательство того, что этот автограф «явился в результате переписывания первоначального чернового текста, до нас не дошедшего»:18 строка 19 была написана первоначально после 17-й, вычеркнута и затем уже стала на свое место. По отсутствию канонической цезуры после 4-го слога в стихе, неправильно перенесенном в беловой автограф, устанавливается, что в тексте, с которого происходила переписка, эта строка появилась в 1830 г.; это заключение распространяется и на строки 16 и 21, несущие важную смысловую и художественную нагрузку ирвинговской реминисценции.19 Однако, как и в отношении всего текста трагедии, нет ясности, были ли указанные строки сочиненыв черновике 1830 г. или же переработаны из гипотетического более раннего наброска (1827—1828), о существовании которого высказывались соображения.20 С другой стороны, наличие в отрывке цезурных стихов отнюдь не служит верным признаком того, что он в каком-то виде был написан до 1830 г., так как они могли появиться под пером поэта и после его отказа от обязательного соблюдения канонической паузы в пятистопном ямбе.

Вследствие невозможности датировать обнаруженную в «Каменном госте» реминисценцию «Происшествия с моим дядюшкой» нельзя в настоящее время ответить на главный вопрос, который она с собою несет; но в ее свете становится очевидно, что тема «Пушкин и Вашингтон Ирвинг» еще не исчерпана.

В. Д. Рак

К РАСШИФРОВКЕ «ВТОРОЙ ПРОГРАММЫ» АВТОБИОГРАФИЧЕСКИХ ЗАПИСОК ПУШКИНА

«...mort de sa femme».1 Эта фраза из «Второй программы записок» Пушкина неоднократно привлекала внимание исследователей. П. А. Садиков склонен был отнести эту запись к смерти жены генерала Сабанеева,2 Т. Г. Цявловская в статье «Неясные места биографии Пушкина» связывала ее со смертью жены И. П. Липранди.3 А. Е. Тархов в работе, посвященной «Второй программе записок», предложил рассматривать этот пункт пушкинского плана как самостоятельный, никакого отношения к Липранди не имеющий.4

Рассмотрим внимательно рукопись поэта: «Кишинев — приезд мой с Кавказа и Крыму — Орлов — Ипсиланти(-) Каменка — Фант — Греч(еская) Рев(олю-

,в Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М.; Л., 1935, т. 7, с. 549.

19 Там же, с. 551.

20 Там же, с. 550-551.

1 Смерть его жены (франц.).

2 Садиков П. А. Иван Петрович Липранди в Бассарабии в 1820-х годах. — В кн.: Пушкин. Временник. М.; Л., 1941, вып. 6, с. 292.

3 Цявловская Т. Т. Неясные места биографии Пушкина. — В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. М.; Л., 1962, т. IV, с. 37.

4 Тархов А. Е. К расшифровке так называемой «Второй программы записок Пушкина». — В кн.: Временник Пушкинской комиссии. 1978. Л., 1981, с. 129.

12 Временник, вып. 20 ■

169