CC BY
12В конце 1823—1824 гг. на совещаниях Северного общества был принят разработанный Рылеевым план, включавший не только восстание в Петербурге, но и одновременно с ним восстание в Кронштадте и вывоз императорской семьп за границу на военном корабле. Для его исполнения Северное общество должно было создать в своем составе «Морскую управу» и иметь влияние на офицеров Балтийского флота.22
В конце 1824—начале 1825 г. в Северное общество были приняты капитан-лейтенанты Н. А. Бестужев и К. П. Торсон и лейтенант М. А. Бестужев, в 1825 г. — мичман П. А. Бестужев и лейтенант Н. А. Чижов. Рылеев привлек в общество лейтенанта В. П. Романова и вел переговоры с лейтенантом Д. И. Завалишиным.23 А из высказываний М. И. Муравьева-Апостола о Северном обществе, переданных М. П. Бестужевым-Рюминым, мы узнаем, что одипм из первых принятых в «Морскую управу» Северного общества морских офицеров был Матюшкин.
Рылеев поручал Торсону и Н. А. Бестужеву при восстании в Петербурге «ехать в Кронштадт, где при помощи членов возмутить матрос, сменить начальство и принять город и крепость под свою команду».24 Подготовку корабля, на котором предполагалось вывезти за границу императорскую семью, и командование им Рылеев также поручал Торсону. Вероятно, лейтенант Матюшкин должен был и участвовать в «возмущении матрос» в Кронштадте, и быть одним из офицеров на корабле, увозящем императорскую фамилию в изгнание...
Но участвовать в этих событиях Матюшкину не пришлось. 14 декабря 1825 г. он находился на транспорте «Кроткий» у берегов Бразилии. А когда у берегов Камчатки Матюшкин получил первые неясные сведения о восстании в Петербурге, он, видимо, попытался поднять бунт на корабле, т. е. действовал так, как полагалось действовать члену «Морской управы» Северного общества.
Восстание окончилось неудачей. Друзей Матюшкина арестовали, сам он был далеко и оказался непричастным к декабрьским событиям в Петербурге. А командир «Кроткого» Ф. П. Врангель не донес на подчиненного: свое возмущение «дурными делами» Матюшкина он выразил только в частном письме.
А. Б. Шешин
22 См.: Шешин А. Б. Морская управа Северного общества // Вопросы истории. 1979. № 2. С. 117—119.
23 См.: Там же. С. 119—125.
24 Восстание декабристов. М., 1976. Т. 14. С. 203.
КНИГА О ПУШКИНЕ — НЕОСУЩЕСТВЛЕННЫЙ ЗАМЫСЕЛ АННЫ АХМАТОВОЙ
Напряженный, постоянный интерес к Пушкину, раздумья о его жизни и творчестве проходят сквозь всю биографию Ахматовой. Может быть, стоит сказать и о большем — об особом ахматовском пушкинизме. Сама Ахматова датирует свое обращение к Пушкину 1924 г. С этого времени
начинается первый период ее деятельности как пушкиниста, длящийся, по обоснованному мнению Э. Г. Герштейн, до 1936 г. Тогда были написаиы статьи «Сказка о золотом петушке», «„Адольф" Бенжамена Констаиа в творчестве Пушкина», тогда же появились новые замыслы. Первый период своей работы Ахматова-пушкинист планировала завершить книгой.1 Время с 1936 по 1946 г. — десятилетний перерыв в пушкиноведении Ахматовой.
Второй период открывает написанная в 1947 г. статья о «Каменном тосте». Он отличается от первого качественно. О работах 1926—1936 гг. Ахматова писала: «Они очень пестры по содержанию. Среди них и заметки о пушкинском самоповторении, и наблюдения за эпистолярным стилем Пушкина, и о красочном эпитете у Пушкина» (279). Все последующие (после 1947 г.) статьи о Пушкине носят иной характер. В них Ахматова широко использует биографический метод, выявляет внутренние личные темы и те жанровые особенности, которые объединяют пушкинские произведения в циклы. Работая одновременно как биограф и как исследователь творчества Пушкина Ахматова и в этой научной деятельности остается большим поэтом. Ее знания (не о Пушкине, а Пушкина) — то, что знают только поэты. Может быть, в этом причина совершенной неповторимости, уникальности ее исследований.
Второй период своих занятий Пушкиным (1946—1959) Ахматова тоже планировала завершить книгой. Но если о первой несостоявшейся книге нам почти ничего неизвестно, то мы располагаем планом-оглавлением второй. Сохранился следующий ахматовский автограф 1959 г.
Оглавление
I. Две новые повести Пушкина, 1959 г.
II. О пушкинской хандре, 1959 г. и «Не посвящал друзей в шпионы»...
III. Marginalia и мелкие заметки, 1930-е—1950-е гг.
IV. «Каменный гость», дополненный, 1947—58 гг.
V. Глава из «болдинской осени» —1958 г. (связь «Каменного гостя» с «Онегиным» через «Адольфа», о «Моцарте и Сальери» и т. д.). Или Пушкин и Достоевский, 1946, 47... («Дядюшкин сон» п «Игрок». Речь о Пушкине).
VI. Адольф, 1936.
VII. Главы из книги «Гибель Пушкина». 1946—59 гг. (93).
Как свидетельствует последняя часть «Оглавления», Ахматова писала также книгу «Гибель Пушкина», работа над которой, видимо, не была доведена до конца. Случилось так, что ни одна из трех задуманных книг не увидела свет. И лишь после смерти поэтессы появился сборник статей «О Пушкине», подготовленный Э. Г. Герштейн и позволивший читателю получить полноценное представление об Ахматовой как исследовательнице Пушкина.
1 «24 ноября 1945 г. она сообщала в „Литературной газете": „В настоящее время я собираю и привожу в порядок мои заметки о Пушкине (1926—1936') ... В целом они составят книгу..."» (Герштейн Э. Послесловие // Анна Ахматова о Пушкине. Л., 1977. С. 279. — Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страниц).
В книге, составленной Э. Герштейн, два раздела: «Статьи» и «Заметки». В разделе «Статьи», где собраны только завершенные работы, помещены исследования, относящиеся к первому и второму периодам пушкиноведения Ахматовой. Этот раздел состоит из двух отделов: в первом собраны работы о творчестве, во втором — о жизни Пушкина. В «Заметках» — незавершенные работы о жизни и творчестве вместе.
Преимущества подобного повторения очевидны. Но имеет право на существование и другой путь — попытка воссоздать книгу Ахматовой о Пушкине такой, какой она сама хотела ее видеть и план которой зафиксирован автографом 1959 г. Автограф этот не черновой, рабочий набросок. Ахматова размышляла над ним, возвращалась к нему, делала приписки, вносила пояснения, уточняла даты написания отдельных глав и дополнений к ним. Очевидно, что задуман был не сборник статей, не «собранье пестрых глав»; отбор материала и последовательность, в которой он располагался, определяются не хронологией, а каким-то другим принципом. Уяснить этот принцип нелегко: сведения, которыми мы располагаем, скудны и фрагментарны, и выводы, которые могут быть сделаны,, не будут свободны от известной гипотетичности. И все же стоит попытаться установить ту внутреннюю тему, раскрытию которой должна была быть посвящена неосуществленная книга Ахматовой.
Над первой главой книги — «Две новые повести Пушкина» — Ахматова работала в том же 1959 г., когда и было составлено «Оглавление». Возможно, она написана к замыслу, нацелена в книгу. Это статья о поздней прозе Пушкина, объединенной конкретными жанровыми признаками.. В центре ее — тема Клеопатры и мотивы, связанные с ней.
Ахматова находит в поэте из «Египетских ночей» (Чарском) черты Пушкина,2 но не того Пушкина, который пишет «Египетские ночи». «Если это Пушкин, — пишет исследовательница, — то до 27—30 года, холостой, еще не знающий литературных неудач и литературных тягот, „такой превосходный поэт"» (192). Импровизатор тоже поэт, доказывает Ахматова,, его портрет «во всех подробностях соответствует описанию внешности Мицкевича» (194). Исследовательница замечает, что Пушкин писал портреты только существовавших людей. «Импровизатор вообще редкость, — продолжает она, — и у нас нет сведений, что Пушкин слышал кого-нибудь, из них, кроме Мицкевича» (194). Далее Ахматова пишет о сложности отношений Пушкина и Мицкевича («трудно говорить о дружбе двух поэтов») г позднее (в незавершенной статье «Пушкин в 1828 году») упоминает их соперничество у Каролины Собаньской. В РБ первой части этой работы Ахматова приписывает: «Пушкин всякий раз занимался Мицкевичем^ когда это было связано с Каролиной». Она называет Собаньскую одесской Клеопатрой. И еще: «Каролина—Клеопатра — это одна из женщин, которых Пушкин не только не возносит, как Татьяну или дочь мельника,, это та, кого он боится и к которой тянется против силы.
Милый Демон» (197).
Ахматова связывает возникновение темы Клеопатры у Пушкина с годами общения с Собаньской (1824 и 1828). Ее же влиянием объясняет
2 «То, что Чарский „Египетских ночей" — сам Пушкин, никто в этом не сомневается» (195).
Ахматова особое отношение Пушкина к этой теме: «Во всей истории Клеопатры его (Пушкина. — Э. О., Л. Ф.) интересовала только запись Аврелия Виктора. Ни любовная связь с Цезарем, ни бурный предсмертный роман с Антонием, ни героическое самоубийство... — все это не привлекало-внимания Пушкина. Он заметил и запомнил „одну черту", как говорили в его время. И, смотря почти на каждую женщину, 10 лет подряд думал—а может ли она, как Клеопатра...» (196—197).
Исследуя вторую «новую повесть» — отрывок «Мы проводили вечер^ на даче», — Ахматова также выявляет того героя, которого она полностью отождествляет с Пушкиным. В доказательство она приводит «ключевую фразу» произведения, которую произносит «молодой человек по имени Алексей (то есть, вероятно, сам Пушкин): Есть черта в ее жизни, которая так врезалась в мое воображение, что не могу взглянуть почти ни па одну женщину, чтоб тотчас не подумать о Клеопатре» (196). В «светской злодейке, вдове по разводу с огненными глазами, с ледяным самообладанием авантюристки высшего полета» (198) видит Ахматова Клеопатру — Каролину Собаньскую.
Если рассматривать первый пункт «Оглавления» в том направлении, которое необходимо для определения общей темы и цели книги, то результат таков: тема задана, метод обозначен. Кроме работы в этом направлении (тема — Клеопатра, герой — Пушкин) Ахматова исследует жанровые особенности произведений и приходит к выводу, что они — «нечто вроде маленьких трагедий Пушкина, но только в прозе» (198). «Головокружительный лаконизм, — пишет она далее, — здесь доведен до того, что совершенно завершенную трагедию более ста лет считали не то рамочкой, не то черновичком, не то обрывком чего-то» (200). Шанр пушкинских «Маленьких трагедий» Ахматова, по-видимому, тоже связывает как-то с темой Клеопатры—Каролины. Обнаружив эту тему в «Повести из римской жизни» и выявив жанровую близость ее отрывку «Мы проводили вечер на даче», Ахматова пишет: «Она тоже могла бы стать прозаической маленькой трагедией». Возможно, исследовательница стремилась наметить цикл в поздних произведениях Пушкина, отмечая в них основное: полное тождество автора с героем, тему Клеопатры, приметы уже написанных «Маленьких трагедий», «головокружительный лаконизм», совмещение стихов и прозы и финал — «все происходит, когда занавес уже упал».3
Важным представляется и вопрос о названии первой главы в «Оглавлении». Название это — «Две новые повести Пушкина» — может показаться странным: для кого «новые»? Оказывается, для всех. Ахматова объясняет так: «Все это мало похоже на Пушкина, — скажут мне. Даг мало — на того Пушкина, которого мы знаем, на автора „Евгения Онегина", но уже автора „Дневника" мы не особенно хорошо знаем» (206). Понятно, что Ахматова писала о позднем, неразгаданном, малоизвестном Пушкине, новом для читателя, поэтому и повести его «новые».
Вторая глава в автографе называется «О пушкинской хандре». Ниже Ахматова вписала строку Пушкина: «Не посвящал друзей в шпионы».
3 «Во всяком случае эти две вещи тесно примыкают друг к другу, высоко трактуют одни и те же предметы, могли бы стать частями какого-то цикла и представляют собою яркое свидетельство того, что в это время глубоко волновало Пушкина» (203).
К сожалению, этой главы, как и предыдущей, не существует в законченном виде. Об имеющихся материалах Э. Герштейн сообщает: «В соответствии с „Оглавлением" Ахматовой были подобраны материалы и заведены обложки для большинства глав, надписанные ее рукой. Мы воспроизводим полное заглавие обложки второй главы (ед. хр. 5).4 Но рукописи со связным текстом этой главы в бумагах Ахматовой, поступивших в ГПБ и ЦГАЛИ, обнаружить не удалось. Из различных набросков (ед. хр. 5 и 7), подчас извлеченных нами из незачеркнутых оборотных страниц другой рукописи, отчетливо вырисовывается замысел и структура этой главы».5 Как ни мал тот объем материалов, который был предназначен для второй главы, все же ясно: в ней заданная тема развивается и углубляется. Если в первой главе имя Собаньской слилось для Пушкина с образом Клеопатры, то во второй она, Каролина, приобретает новые черты. Уже намеченный контекст дружбы, готовой стать враждой, теперь конкретизируется. Только в роли соперника не Мицкевич (как в 1828 г.), а Ал. Раевский (1823 г.). И это не соперничанье, это вражда и предательство.
Раевский — тема сопутствующая, Каролина — стержневая. Ахматова выявляет в стихах Пушкина скрытый портрет, обратный от написанного. Стих «Не посвящал друзей в шпионы» — это об Онегине, «а кто-то посвящал и даже очень, и этот кто-то — Раевский».6 Комментируя письмо к Раевскому, в котором Пушкин обещает как-то ему мстить и унижать его в глазах Каролины Собаньской, Ахматова пишет: «По тону письма видно, что он (Пушкин. — Э. О., Л. Ф.) находится в путах каких-то интриг, как-то связанных с Ал. Раевским и одесской Клеопатрой». Исследовательница находит отражение переживаний Пушкина в Одессе в его стихах:
[Я зрел врага в бесстрастном <?> судип, Изменника — в товарище, пожавшем Мне руку на пиру, — всяк предо мной Казался мне изменник или враг. —]
III, 996
и заключает, что это было выражением болезненного состояния души поэта, его самопризнание; открывает нам Пушкина, которого мы не знаем, «но ведь он же лучше знал самого себя».7 Ахматова, биограф во всех главах будущей книги, была не только внимательным исследователем творчества Пушкина, но и тонким психологом, особенно чутко (как только это может трагический поэт) осознавшим страшные периоды жизни другого поэта. «Но к его, а тем более к нашему счастью, — пишет она далее, — эти страшные периоды не были отмечены молчанием его Музы.
4 Заглавие обложки второй главы: «О XV строфе второй главы „Евгения Онегина", о мании преследования (хандре), посвящении в шпионы (о «мнимой дружбе») и первом слое стихотворения „... Вновь я посетил" («милые южные дамы»)». Вероятно, его можно рассматривать как план этой главы.
5 Неизданные заметки Анны Ахматовой о Пушкине // Вопросы лито ратуры. 1970. № 1. С. 193—194.
6 Там же. С. 188.
7 Там же. С. 192.
Наоборот! То, что он своими золотыми стихами описывал эти состояния, и было своеобразным лечением. Пушкин сам писал об этом:
Поэзия, как ангел-[утешитель], Спасла меня; и я воскрес душой.
(.«... Вновь я посетил», черн.)».8
В следующей главе «Marginalia» — снова тема Клеопатры. Ахматова находит ее в раннем стихотворении Пушкина «Элегии К***» («Зачем безвременную скуку...»). В комментарии к публикации Э. Г. Герштейи и В. Э. Вацуро указывают: «В экземпляре сочинений Пушкина, принадлежавшем Ахматовой, отчеркнуты строки:
Тогда изгнаньем и могилой, Несчастный! будешь ты готов Купить хоть слово девы милой, Хоть легкий шум ее шагов».9
Очевидно, что Ахматова упорно искала тему Клеопатры у Пушкина и до появления в его жизни Собаньской.
Центральное место в «Оглавлении» занимает глава о «Каменном госте». В ней наконец Ахматова вводит важное для понимания ее книги определение — «основной пушкинский герой». Она выявляет его при анализе философской прозы п ранних стихов, «Маленьких трагедий» и романа в стихах. Он, этот герой, переплетаясь с темой Клеопатры, входя в нее и от нее отталкиваясь, должен был связать, цементировать всю книгу. Чем отличается, по Ахматовой, «пушкинский Гуан» от Дон Жуанов других поэтов? Он «не дапонтовский богач <.. .> и не мольеровский унылый резонер, обманывающий кредиторов. Пушкинский Гуан — испанский гранд, которого при встрече на улице не мог не узнать король <.. .> Дон Гуан — поэт. Его стихи, положенные на музыку, поет Лаура» (93—94). Этим, наблюдает Ахматова, он близок Чарскому, повторявшему излюбленную мысль Пушкина: «Наши поэты не пользуются покровительством господ; наши поэты сами господа». И тайное возвращение Гуана из ссылки как мучительную мечту Пушкина отмечает Ахматова, и то, что поэт заменил Севилью Мадридом: ему нужна была столица. Так исследовательница доказывает — это Пушкин. В своих суждениях Ахматова исходит из того, каково значение каждого момента произведения для самого автора.
Личность Пушкина в центре внимания. «Основной пушкинский герой» — «герой до конца». Что это значит? Дон Гуан не бывает смешоп или низок в любовных историях, он даже не переодевается слугой, чтобы соблазнить горничную, но он «гораздо страшнее своих предшественников» (95). Это «страшнее» звучит неожиданно, ведь «пушкинский Гуан» лучший из Дон Жуанов, по мнению Ахматовой. Почему же «страшнее»?
8 Там же. С. 193.
9 Герштейн Э. Г., Вацуро В. Э. Заметки А. А. Ахматовой о Пушкине // Временник Пушкинской комиссии. 1970. Л., 1972. С. 42. — В этих стихах Пушкина отражена именно та «одна черта», которую, по мнению Ахматовой, видел поэт в Каролине—Клеопатре и искал в других женщинах.
По-видимому, это очень высокая оценка. «В отличие от других Дон Жуанов, которые совершенно одинаково относятся ко всем женщинам, у пушкинского Гуана находятся для каждой из трех, таких разных женщинг разные слова», — отмечает исследовательница. Он талантлив и смел, изящен и красив. И тут же: «... эта смесь холодной жестокости с детской беспечностью производит потрясающее впечатление» (95). Дон Гуан страшен, перед ним страшно от восхищения, как перед любовью. В статье ощущается живое восприятие Ахматовой Пушкина: она так вошла в трагедию, что ощутила себя пушкинской героиней. Отсюда особое ощущение лиризма трагедии, ощущение идентичности автора с тем, кто является «героем до конца».
От проникновения в Пушкина Ахматова идет к разгадке характеров: героев трагедии. «Каменный гость» для Пушкина трагедия возмездия, «...все действующие лица,— пишет Ахматова, — Лаура, Лепорелло, Дон-Карлос и Дона Анна только и делают, что готовят и торопят гибель Дон Гуана. О том же неустанно хлопочет и сам герой» (92). Та же мысль,, что все, даже близкие друзья Пушкина, «только и делали, что готовили и торопили <его> гибель», проходит через большинство статей Ахматовой.
Но Ахматова ощущает Пушкина не только в образе Дон Гуана. Для нее и Командор — Пушкин. С ним связана тема загробной ревности,, так волновавшая поэта. В его письме к матери Натальи Николаевны, которое цитирует Ахматова, автор «Каменного гостя» сознается, что мысль оставить свою жену «блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать, себе пового мужа, — эта мысль для него — ад» (XIV, № 461).
Вот два вывода, к которым Ахматова приходит в разное время. 1) «... в трагедии „Каменный гость" Пушкин карает самого себя — молодого, беспечного и грешного, а тема загробной ревности (т. е. боязни ее)1 звучит так же громко, как и тема возмездия» (1947 г.). 2) «...в „Каменном госте" Пушкин как бы делит себя между Командором и Гуаном.. > (1957 г.) (168).10
Вся трагедия, по Ахматовой, пронизана темой Клеопатры. Эта тема* прослеживается и в следующей (незавершенной) «Главе из „болдинской-осени"». С другой стороны, все три главы, следующие за «Каменным гостем», связаны одним центральным образом — образом «основного пушкинского героя» — с сопровождающими его темами. В заметках к пятой, главе книги, где продолжается исследование трагедии «Каменный гость»* в связи с темой Клеопатры, рассматриваются женские образы. Лаура — «милый демон», — цитирует Ахматова реплику Дон Карлоса. «Демон» было прозвище Собаньской, и так называл ее Пушкин в письме от 2 февраля 1830 г. Черты Клеопатры—Собаньской в Лауре для Ахматовой бесспорны. Она находит аналогии в тексте трагедии:
10 Интересно, что для глубоко понимавшей и тонко чувствовавшей Пушкина Марины Цветаевой Пушкин и Командор были несовместимые
Пушкин — в роли монумента? Гостя каменного? — он, Скалозубый, нагловзорый Пушкип — в роли Командора?
Цветаева М. И. Избр. произв. М.;
Л., 1965. С. 281.
7 Ты молода ... и будешь молода
Еще лет пять иль шесть...
«Каменный гость» (сцена II: Дон Карлос — Лауре)
и в упомянутом письме Пушкина к Собаньской: «А вы, между тем, по-прежнему прекрасны <.. .> Но вы увянете; эта красота когда-нибудь покатится вниз, как лавина» (180).
Далее Ахматова пишет: «У Собаньской был прекрасный голос — она чудесно пела и имела прозвище — демон <.. .>
Эти три совпадения — 1) демон, 2) музыка, 3) красота, которая исчезнет <.. .> позволяют нам утверждать, что и здесь Пушкин восходит к собственному опыту прошлой зимы, а возможно, и 28-го года, когда он встречался с Собаньской» (181). Чтобы яснее представить аспект, в котором рассматривала Ахматова тему Клеопатры в «Каменном госте» Пушкина, следует вернуться к материалу предыдущей главы. В статье о «Каменном госте» Ахматова сопоставляет двух героинь — Лауру и Дону Анну — и показывает различное отношение к ним автора. Дона Анна, несмотря на любовь к ней Дон Гуана, Пушкину, по мнению Ахматовой, противна. «Для Пушкина, — пишет она, — это очень кокетливая, любопытная малодушная женщина и ханжа. N3. Типичная католическая дэвотка под стать Каролине Собаньской» (163).11 «От Лауры, — пишет она далее, — автор в восторге. Это юность Пушкина, это — музыка». Наблюдения Ахматовой позволяют продолжить ее мысль: в трагедии не только два Пушкина — Дон Гуан и Командор, здесь и две Клеопатры — две Каролины Собань-ских: Лаура — какой воспринимал Каролину влюбленный Пушкин, и Дона Анна — какой знал ее автор трагедии.12
Шестая статья «Оглавления» — Адольф. Очевидно, что Ахматова имела в виду свою довоенную работу «„Адольф" Бенжамена Констана в творчестве Пушкина». Статья может показаться странной, чужеродной в этой книге, если не учитывать того, как могло быть подготовлено ее восприятие предыдущими главами. В ней тема Клеопатры, «основной пушкинский герой» только намечаются, но после открытий «Пушкин—Дон Гуан», «Пушкин—Командор», «Пушкин—Чарский», «Пушкин—Онегин VIII главы», после письма к К. Собаньской от 2 февраля 1830 г., где Пушкин называет Каролину Элленорой, как героиню «Адольфа», — только после всего этого и перед «Главами из книги „Гибель Пушкина"» статья воспринимается как органическая часть книги, как глубокий комментарий к предыдущим главам.
11 Это материалы к главе «Каменный гость», по пе из той части, которая была написана в 1947 г., а из той, что является поздним прибавлением.
12 Ср. с приведенной Ахматовой в «Главе из „болдииской осени"» частью уже цитированного письма: «Дорогая Элленора, позвольте мне называть вас этим именем, напоминающим мне и жгучие чтения моих юных лет, и нежный призрак, прельщавший меня тогда, и ваше собственное существование, такое жестокое и бурное, такое отличное от того, каким оно должно быть» (179). (Разрядка наша. — Э. О Л. Ф.).
А все дело в Адольфе. Не случайно Ахматова оставила это имя в «Оглавлении» без кавычек. Исследовательница рассматривает здесь новое-соотношение: Пушкин и Адольф, т. е. не Пушкин и его герой, а Пушкин и чужой герой, но через тот же, что и в предыдущих главах, круг произведений. Иначе говоря, в этой главе «основной пушкинский герой» рассматривается под другим углом.
В последнем, седьмом, пункте «Оглавления» указаны «Главы из книги „Гибель Пушкина"». Здесь предметом рассмотрения являются не герои произведений Пушкина, а участники событий его жизни. И становится ясно, почему на протяжении всей книги в центре внимания автора трагедия «Каменный гость». Ахматова выделяет произведение, в котором поэт предсказывает собственную судьбу. «Все действующие лица» последней главы, даже друзья, даже близкие, «только и делают, что готовят и торопят гибель» Пушкина. «О том же неустанно хлопочет и сам» поэт. Для Ахматовой Пушкин — не просто герой ее книги, но, как точно пишет Э. Герштейн, «Ахматова выступает как автор художественной концепции жизни поэта, что, конечно, не имеет ничего общего с беллетризацией литературоведения или с пресловутым жанром романа-биографии» (316). Вся несвершившаяся книга Ахматовой — о близком человеке.
Нельзя отделить Ахматову-исследователя от Ахматовой — трагического поэта. В работе над Пушкиным Ахматовой-исследователю становились, ближе и понятней трагические стороны его творчества, Ахматова-поэт писала трагедию о Пушкине.
Э. А. Обухова, Л. Г. Фризман
ЗАГАДОЧНЫЙ ПОРТРЕТ
В прижизненной иконографии Пушкина существует загадочный портрет, автором которого считается И. JI. Линев. По мнению некоторых исследователей, этот портрет наиболее реалистически йередает внешность и состояние Пушкина в последние годы жизни.
Об истории создания портрета не сохранилось ни документальных данных, ни свидетельств современников. Ничего не известно и об истории бытования портрета до 1877 г. В 50-ю годовщину со дня смерти поэта он поступил в музей при Александровском лицее от артиста Л. Л. Леонидова. Первые сведения о портрете дал С. Ф. Либрович сначала в газете «Новости» (1888 г., 20 декабря), затем в книге «Пушкин в портретах».
«Библиотекарь лицея Я. Г. Северский, — писал исследователь, — случайно в разговоре с балетным артистом Стуколкиным узнал, что в семействе жены последнего когда-то хранился портрет Пушкина, перешедший затем к артисту Леонидову в числе разных других вещей, в виде прибавки к приданому за женой — свояченицей Стуколкина. Как попал портрет в семейство последней — неизвестно... На загрязненном, запыленном и поблекшем от времени полотне едва можно было различить черты лица и на первый взгляд можно было подумать, что это какая-нибудь плохая копия с Кипренского. Портрет был подписан буквами „И. Л."».1
1 Либрович С. Ф. Пушкин в портретах. СПб., 1890. С. G2.
