CC BY
137
Е. М. Уварова
Ирреальное пространство поэтического текста (на материале цикла М. Цветаевой «Магдалина»)
Категория модальности, выступая одним из средств формирования предикативности, - облигаторного признака предложения, является объектом длительного изучения в лингвистике. Структурно-системный подход к описанию категории модальности представлен в трудах В.В. Виноградова и
A. М. Пешковского, функциональный и коммуникативный подходы осуществлены в грамматиках А.В. Бондарко и Г.А. Золотовой, анализом модальных значений также занимались Л.Л. Буланин, Г.П. Немец,
B. С. Храковский, И.П. Мучник и ряд других исследователей.
Морфологическими средствами выражения модальных значений являются формы повелительного и сослагательного наклонений. Однако эта категория базируется не только на морфологическом уровне языка: средствами реализации ирреальной модальности могут быть лексикосемантические, синтаксические, интонационные и другие единицы языковой системы.
Предметом анализа данной статьи являются средства выражения ирреальной модальности в поэтическом цикле М. Цветаевой «Магдалина». Поэтесса обращается к библейскому сюжету, о чём говорит сильная позиция текста - название цикла, и «пробует использовать разные точки зрения -внутреннюю (от лица героя), внешнюю - как наблюдатель со стороны (особенно отчетливо это проявляется во 2-м стихотворении цикла), пытается соединить в пределах одного стихотворения разные голоса: голос персонажа и собственный» [7, с. 41]. И. Кудрова в книге «Просторы Марины Цветаевой» пишет: «Когда <...> [в лирике М. Цветаевой. - Е.У.] появились Сивилла, Эвридика, Елена, Магдалина, Ахилл, Зигфрид с Брунгильдой, Пенфесилея и т.п. - то был, кроме всего прочего, явственный знак смены масштаба [курсив И. Кудровой. - Е.У.] в самом восприятии реальности. Цветаевой понадобилась эта подсветка из глубины веков, ибо изменились, укрупнились ее оценки жизненных ситуаций и явлений. Сквозь частный случай теперь стала просвечивать чуть ли не история человечества, у живого переживания обнаруживались корни, уходящие в некую "основу мира", в "прабытие"» [5, с. 191].
Прежде чем анализировать стихотворения этого цикла, необходимо попытаться понять, какой видела Марию Магдалину сама М. Цветаева.Для этого обратимся к записи, сделанной поэтом: «Магдалина, когда раскаялась, была хороша и молода. Когда мы говорим: Магдалина, мы видим ее рыжие волосы над молодыми слезами. Старость и плачет скупо. М <ария> М<агдалина> принесла Христу в дар свою молодость - женскую молодость, со всем что в ней бьющегося, льющегося, рвущегося» [10, с. 123]. Коммуникативной рамкой первого стихотворения цикла («Меж нами - десять заповедей») является модель «я» (лирическая героиня - Магдалина (знак
365
равенства не ставим) - «ты» (Иисус). 1-я, 2-я и 3-7 строфы стихотворения находятся во временной оппозиции: в первой строфе звучит голос самой лирической героини, во 2-й строфе в строках «Во времена евангельские /Была б одной из тех» происходит зарождение нового образа, чья «чужая» кровь является «желаннейшей и чуждейшей из всех». Однако здесь ещё нет никакой конкретизации: «была б одной из тех...» - и «только третья строфа перерастает в подобие обращения Магдалины к Христу» [1, c. CXXVII]. Частичное слияние лирической героини и Магдалины происходит за счёт созданной поэтом ретроспекции.
«Поэтика, построенная на виртуальном пространстве, - пишет О.Г. Ревзина, - не нуждается в количественных характеристиках, относящихся к поверхностной реализации структуры мира». Однако М. Цветаева использует количественные параметры - «это, в основном, «глубинные» сакральные числа. Они включаются в построение метафорических номинаций и кроме того выступают как средство предикативной характеристики.<...> Сами заповеди получают
метафорическое осмысление: «жар десяти костров» [8, с. 635]. Таким образом, с первых строк стихотворения: «Меж нами — десять
заповедей:/Жар десяти костров» актуальное денотативное пространство оказывается перенесенным в виртуальное.
Лирическая героиня и субъект «ты» отдалены друг от друга, это усиливает и авторский знак «тире», который как бы «разъединяет» героев для того, чтобы снова соединить их на новом эмоционально-смысловом уровне. И.И. Ковтунова в работе «Поэтика пунктуации (функции тире) пишет: «Тире в отмеченной функции служит непосредственным проводником напряженного эмоционального состояния, ведущего к перерыву дыхания и речи. Одновременно знак тире выступает в изобразительной функции, образно передавая внутренне состояние лирического «я» и косвенно символизируя характер события, вызвавшего сильную эмоциональную реакцию» [3, с. 333]. Ирреальность описываемых событий реализуется формами конъюнктива: «Была б одной из тех», «К тебе б со всеми немощами /Влеклась, стлалась - светла», «Таясь, лила б масла», «И на ноги и под ноги бы / И вовсе бы так, в пески». Условно-гипотетическое значение форм сослагательного наклонения помогает лирической героине воссоздать во всех деталях воображаемую картину событий и увидеть определенное сходство между собой и Марией Магдалиной.
Создавая ирреальное пространство, М. Цветаева как бы заново создает и образ самой Марии Магдалины. В двух последних строках 4-ой строфы мы слышим её голос: «Страсть, по купцам распроданная,/ Расплеванная, -теки!». Говорить о полном преображении, «очищении» Магдалины, по мнению Цветаевой, нельзя. Да, мы видим попытку отказа от прежней жизни: на это указывает семантика словоформ распроданная и расплёванная с ярко выраженной отрицательной оценкой и императивная форма теки со значением призыва, требующего немедленного исполнения. Однако теперь всю свою «демоническую» страсть и любовь Магдалина отдаёт Христу. Главным для М. Цветаевой в образе Магдалины становится ее жертвенность,
366
библейская героиня остаётся прежней - страстной, самоотверженной, эмоциональной, искренней - меняется объект её чувств, и в этом отношении, считает М. Цветаева, можно говорить о её духовном перерождении.
В последней строке стихотворения «Молвивший: встань, сестра!» мы слышим голос субъекта «ты». Императивная форма создает иллюзию реальности описываемых событий, мы слышим обращение Христа к Магдалине. В его голосе нет ни внутренней страсти, ни волнения, переполняющих душу Магдалины. Такой образ во многом совпадает с нашими представлениями об Иисусе - в императивной форме встань полностью отсутствует категоричность: форма повелительного наклонения реализует значение просьбы. И.И. Ковтунова в работе «Поэтический синтаксис» обращает внимание на то, что «повелительное наклонение от глаголов совершенного вида обозначает действие, отнесенное к плану будущего, поэтому, в отличие от несовершенного вида, оно имеет чисто желательное значение...» [4, с. 122]. Такому восприятию глагольной формы способствует и вокатив (обращение) «сестра».
Необходимо сказать о стилистически маркированной лексике стихотворения: устаревший предлог меж (равный по значению предлогу между), существительные очеса и уста, книжное нега, глагол молвить - все эти словоформы создают особенную атмосферу произведения, переносят читателя в прошлое, «во времена евангельские». Однако наряду с этими словами в стихотворении употребляется также и стилистически нейтральная и даже просторечная лексика (напр., волоса), всё это позволяет выделить в поэтическом тексте два временных плана (настоящее и прошедшее) и ясно «услышать» голоса трёх действующих субъектов.
Во втором стихотворении «Масти, плоченные втрое» лирическая героиня М. Цветаевой выступает «в качестве зрителя/комментатора» [1, с. CXXVII]: Масти, плоченные втрое / Стоимости, страсти пот, / Слезы, волосы - сплошное / Исструение, а тот... Созданный М. Цветаевой безмолвный образ Магдалины полон энергии, её эмоциональное состояние передается Христу: «- Магдалина! Магдалина!/ Не издаривайся так!». Средством реализации ирреальной модальности в этих строках выступает окказиональная императивная форма с отрицательной частицей не, которая реализует частное значение повелительного наклонения - значение запрета: не издаривайся. Однако это значение в контексте стихотворения тесно переплетается со значением просьбы, пожелания. Такое восприятие подготовлено первым стихотворением цикла, а также строками: «В красную сухую глину/Благостный вперяя зрак». Еще одним средством реализации ирреальной модальности в поэтическом тексте является обращение Христа: « - Магдалина! Магдалина!». Интенция говорящего при обращении -привлечение внимания собеседника и призыв быть услышанным, следовательно, в данном случае можно говорить об имплицитном выражении волеизъявления говорящим. Об этом писал ещё Н.П. Некрасов: «повелительное наклонение есть восклицание, оно соответствует звательному падежу» [6, с. 103].
367
Третье, завершающее стихотворение цикла, по мнению И. Бродского, «самое замечательное стихотворение в цветаевском цикле. <...> В этом монологе Христа автор отрешается от образа страждущей женщины - от себя и, что называется, берет нотой выше. Тональность этого стихотворения -тональность совмещающая прошение, любовь и благодарность за любовь» [1, с. CXXIX]. Заговорив голосом мужчины, Христа, отрешившись от себя и глядя на себя извне, Цветаева смогла завершить созданный ею ирреальный мир, воссоздать евангельские события, интерпретировав их по-своему и расставив значимые для неё акценты.
В строках «О путях твоих пытать не буду», «Не спрошу тебя, какой ценою / Эти куплены масла» инфинитив и глагольные формы будущего времени контекстуально выражают значение запрета на осуществление названного действия. Здесь мы имеем дело с автопрескрипцией. По мнению А.В. Бондарко, «говорящий может быть не только адресатом собственного волеизъявления, но и исполнителем действия [9, с. 195]. Каузацией такого волеизъявления, обращенного к самому себе, является желание утешить и отблагодарить Магдалину, отсюда и обращение Христа к ней: «милая, /Я был бос, а ты меня обула / Ливнями волос - / И - слёз..../ Я был наг, а ты меня волною / Тела — как стеною /Обнесла..../ Я был прям, а ты меня наклону / Нежности наставила, припав.
Перечисленные сложносочиненные противительные предложения, реализующие отношение сопоставления, выражают «каузацию качества субъекта». Качество одного субъекта представлено как результат воздействия другого человека [2, с. 276].
Морфологический уровень ирреальной модальности представлен в этом тексте императивами вырой и спеленай: «В волосах своих мне яму вырой,/ Спеленай меня без льна». Однако значение данных форм ближе к конъюнктиву: здесь нет категоричности, в них слышится просьба-мольба. И. Кудрова тонко подметила одну из особенностей поэтических текстов М. Цветаевой: «Даже внутри одного и того же поэтического цикла Цветаева может сменить точку зрения, ракурс освещения, направленность симпатии. Но при каждой перемене - и это особенно поразительно! - мы встретимся снова со всей полнотой чувства» [5, с. 460].
Представленный анализ средств выражения ирреальной модальности в цикле «Магдалина» показывает, что глаголы с частицей бы, формы будущего времени, императивные восклицательные конструкции, вокативные предложения, инфинитив, оценочная лексика и др. оказываются нагруженными в поэтическом тексте рядом содержательных специфических функций и характеризуют особый тип поэтического мышления М. Цветаевой.
Список литературы
1. Бродский И. Письмо к Горацио / пер. с англ. - М.: Наш дом- L’age d’Homme, 1998.
2. Золотова Г. А. Коммуникативная грамматика русского языка. - М., 2004.
3. Ковтунова И. И. Поэтика пунктуации (Функции тире) // Язык как творчество: К 70-летию В. П. Григорьева. - М., 1996.
4. Ковтунова И. И. Поэтический синтаксис. - М.: Наука, 1986.
368
5. Кудрова И. В. Просторы Марины Цветаевой: Поэзия, проза, личность. - СПб.: Вита Нова, 2003.
6. Некрасов Н. П. О значении форм русского глагола. - СПб., 1865. .
7. Ревзина О. Г. От стихотворной речи к поэтическому идиолекту // Очерки истории языка русской поэзии XX века. Поэтический язык и идиостиль: Общие вопросы. Звуковая организация текста / отв. ред. В. П. Григорьев. - М.: Наука, 1990.
8. Ревзина О.Г. Число и количество в поэтическом языке и поэтическом мире М. Цветаевой / О. Г. Ревзина // Лотмановский сб-к. - № 1. - М.: Гарант, 1995. - С. 619-641.
9. Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность / отв. ред. А. В. Бондарко. - Л.: Наука, 1990.
10. Цветаева М. И. Неизданное. Сводные тетради / РГАЛИ; Дом-музей М.И. Цветаевой; подгот. текста, предисл. и примеч. Е.Б. Коркиной и И.Д. Шевеленко. - М.: Эллис Лак, 1997.
И. В. Зензеря
Виды текстовых парадигм в лирике Б. Пастернака
Теория текстовых парадигм находится в стадии разработки. Термин «парадигма» активно используется исследователями для обозначения явлений разных языковых уровней, получая различную трактовку. Так, И. С. Куликова дифференцирует текстовые парадигмы номинатов, ассоциатов и экспликаторов по их сопряжённости с эстетическими значениями слов. Л.И. Толстых трактует смысловую текстовую парадигму как объединение лексических единиц, организованное актуализированными в тексте смыслами, т.е. имеющее функциональную основу. Представляется, что оба подхода к тестовой парадигме дополняют друг друга. Однако в свете коммуникативного подхода к тексту целесообразно рассматривать (вслед за Н.С. Болотновой) текстовые парадигмы в составе ассоциативно-смысловых полей, организованных концептуально. Под ассоциативно-смысловыми полями будем понимать «концептуально организованную совокупность лексических прагмем и информем, являющихся маркерами соотносительных смысловых признаков определённой художественной реалии и формирующих в сознании читателя представления о данном элементе образного строя предложения» [1, с. 158].
Под текстовыми парадигмами понимается «совокупность лексических единиц (словных и сверхсловных), объединённых концептуально на основе какого-либо общего элемента: внешнего (экстралингвистического) и
внутреннего (лингвистического)» [2, с. 40]. К лексическим текстовым парадигмам можно присоединить (и тем самым расширить это понятие, тем более, что оно находится в стадии разработки) и лексико-грамматические парадигмы, активно участвующие в текстообразовании. В нашем случае это средства обращённости, «поддерживающие» присутствие адресата («лирического собеседника») в тексте: императивы, местоимения ты/вы, вопросительные предложения и др. Лексические парадигмы, включающие обращения, и лексико-грамматические средства обращённости эксплицируют
369
