CC BY
18
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
Н.В. Лилеев
Иосиф Флавий, как христианский церковный писатель
Опубликовано:
Христианское чтение. 1911. № 7-8. С. 879-900.
@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
fff
Mi
.........................'I, . ...............................................«4
Іосифъ Флавій, какъ христіанскій церковный писатель (87—95 г. по Р. Хр.).
"ТОСИФЪ Флавій, знаменитый іудейскій историкъ, оста-J вилъ намъ нѣсколько обширныхъ сочиненій, но ни одно —г изъ нихъ не пользовалось такимъ вниманіемъ со сто-роны христіанскйхъ ученыхъ, какъ его „Іудейскія Древ-2 ности“ *). Содержаніе этого капитальнаго труда обни-I маетъ не только всю библейскую исторію, ной дополняетъ разсказъ Священныхъ книгъ, доводя исторію народа Іудейскаго до 12-го года царствованія императора Нерона. Понятно, какой живой интересъ должно было возбуждать въ христіанскихъ ученыхъ, особенно въ первые вѣка, такое содержаніе „Древностей“ и преимущественно послѣднихъ книгъ этого сочиненія, передававшихъ событія замѣчательнѣйшаго времени не только въ жизни народа Іудейскаго, но и въ жизни всего человѣчества,—времени, непосредственно предшествовавшаго появленію христіанства и первыхъ моментовъ существованія Церкви Христовой. Св. Отцы и учители Церкви усердно читали это сочиненіе іудейскаго историка, надѣясь найти здѣсь нѣкоторыя подробности, опущенныя въ разсказѣ Евангелистовъ (Іоан. XXI, 25 ст.); но Іосифъ Флавій не оправдалъ такихъ ожиданій: въ его обширномъ произведеніи нашлись лишь два краткихъ извѣстія — одно объ Іоаннѣ Крестителѣ, а другое объ Іисусѣ Хрпстѣ 1 2). Какъ дороги и цѣнны были въ глазахъ христіанскихъ ученыхъ эти извѣстія, можно судить по тому уваженію, какимъ пользовалось имя Іосифа Флавія въ христіанской древности: Отцы
1) Сочиненіе это, какъ извѣстно, написано Флавіемъ въ 93 году и въ подлинникѣ называется „Іоооа'іхт] архаюХоуіх“.
2) На страницахъ „Древностей“ есть еще третье краткое извѣстіе объ Іаковѣ, братѣ Господнемъ (XX, 9. 1); но оно не имѣетъ такой важности. какъ два первыя, а потому мы не будемъ его разсматривать подробно и отдѣльно, а лишь въ связи съ извѣстіемъ объ Іисусѣ Христѣ
и учители Церкви осыпали историка похвалами, усвоили почетные эпитеты и даже помѣстили его имя въ ряду самыхъ знаменитыхъ церковныхъ писателей *). Такой необычайный почетъ оказанъ былъ іудейскому историку потому, что въ его извѣстіяхъ объ Іоаннѣ Крестителѣ и Іисусѣ Христѣ видѣли свидѣтельства, какихъ можно было ожидать отъ человѣка непредубѣжденнаго и вполнѣ безпристрастнаго.
Далеко не съ такимъ уваженіемъ относятся къ Іосифу Флавію новѣйшіе ученые и критики. Съ половины XVII вѣка, когда труды историка подверглись тщательному критическому изслѣдованію, авторитетъ Флавія, какъ „христіанскаго писателя“ поколебался: въ самыхъ важныхъ его извѣстіяхъ объ Іоаннѣ Крестителѣ и Іисусѣ Христѣ критики нашли много такого, что или рѣшительно не можетъ принадлежать перу самого историка, или противорѣчитъ евангельскимъ сказаніямъ, обнаруживая вгь немъ писателя далеко не безпристрастнаго и достовѣрнаго. Съ тѣхъ поръ и до настоящаго времени споръ pro и contra относительно извѣстій историка продолжается, и вопросъ остается нерѣшеннымъ, между тѣмъ какъ его рѣшеніе имѣетъ немаловажное значеніе для христіанской апологетики.
Извѣстія Іосифа Флавія объ Іоаннѣ Крестителѣ и Іисусѣ Христѣ въ томъ видѣ, въ какомъ читаются теперь, могли бы имѣть важное значеніе для христіанской апологетики, какъ подтвержденіе евангельской исторіи, тѣмъ болѣе, что они принадлежатъ лицу очень близкому по времени кч> тѣмъ событіямъ, о которыхъ передаютъ эти извѣстія, и притомь лицу изъ враждебной христіанству секты фарисеевъ. Но чѣмъ выше задача христіанской апологетики, тѣмъ она должна быть осторожнѣе въ выборѣ средствъ для выполненія этой задачи; поэтому, чтобы правильно оцѣнить значеніе извѣстій іудейскаго историка, какъ апологетическихъ доводовъ, необходимо подвергнуть ихъ тщательному критическому разбору * 2).
D Блаж. Іеронимъ въ сочин. De viris illustribus cap. XIII. Похвальные отзывы древнихъ христіанскихъ писателей о Флавіѣ, начиная съ апологетовъ II вѣка, собраны въ предисловіи къ изданію его сочиненій М. S. Weidmanni 1691 г., а также въ изданіи Гаверкампа—Amsterodami 172б г. въ 2 томахъ.
2) Насколько намъ извѣстно, въ русской богословской литературѣ весьма важныя извѣстія іудейскаго историка не подвергались спеціальному изслѣдованію, хотя частныхъ и случайныхъ замѣтокъ на этотъ счетъ имѣется не мало. Впрочемъ, есть одна спеціальная статья, посвященная обозрѣнію Флавіева извѣстія объ I. Христѣ („Христ. Чт.“ 1837 г.); но она уже устарѣла и утратила всякое научное значеніе, такъ какъ авторъ ея старается доказать абсолютную подлинность этого извѣстія документами, давно признанными подложными. Между тѣмъ, въ западной богословской литературѣ имѣется множество сочиненій, въ кото-
Всякое историческое свидѣтельство имѣетъ цѣну лишь въ томъ случаѣ, когда оно несомнѣнно принадлежитъ лицу, которому приписывается, а не другому—позднѣйшему, и когда не расходится до противорѣчія съ другими достовѣрными свидѣтельствами. Съ этихъ сторонъ мы будемъ разсматривать и свидѣтельства Іосифа Флавія объ Іоаннѣ Крестителѣ и Іисусѣ Христѣ, то-есть, рѣшимъ прежде вопросы: принадлежатъ ли эти извѣстія перу іудейскаго историка и не расходятся ли они съ евангельскими сказаніями, которыя представляютъ собой тоже историческій документъ. Если рѣшивъ первый вопросъ въ положительномъ смыслѣ, усмотримъ разнорѣчія между извѣстіями историка и сказаніями Евангелистовъ, то нашей задачей будетъ —■ объяснить эти разнорѣчія и, по возможности, согласовать показанія историка съ свидѣтельствами евангельскими, избѣгая при этомъ всякихъ натяжекъ. Только при выполненіи этихъ условій и возможна правильная оцѣнка извѣстій Іосифа Флавія и правильное пользованіе ими какъ апологетическими доводами.
Критическій разборъ указанныхъ извѣстій мы поведемъ отдѣльно, и разсмотримъ сначала свидѣльство Флавія объ Іоаннѣ Крестителѣ, а потомъ и объ Іисусѣ Христѣ.
I.
Въ XVIII книгѣ „Древностей“, гл. V, Іосифъ Флавій, разсказавъ о несчастной войнѣ Ирода Антипы, тетрарха Галилейскаго, съ Аретой, царемъ Аравійскимъ !),—войнѣ, въ которой разбитое іудейское войско погибло въ пустынѣ, продолжаетъ: „Нѣкоторымъ изъ іудеевъ казалось, что войско Ирода погибло отъ Бога, праведнаго отмстителя за смерть Іоанна, называемаго Крестителемъ. Ибо Иродъ убилъ этого добродѣтельнаго мужа, побуждавшаго іудеевъ стремиться къ добродѣтели, чтобы они, соблюдая во взаимныхч-. отношеніяхъ справедливость, а къ Богу должное благоговѣніе, приступали къ крещенію; такъ какъ и крещеніе будетъ тогда угодно Богу, когда будетъ употребляться не для умилостивленія за какіе-нибудь грѣхи, но для чистоты тѣла, уже по очищеніи души праведностію. И такъ какъ народъ началъ
рыхъ разбору извѣстій Іосифа Флавія посвящены цѣлые трактаты. Съ одной стороны, важность извѣстій Іосифа Флавія, какъ перваго нехристіанскаго писателя и свидѣтеля за евангельскую истину, а съ другой отсутствіе въ литературѣ спеціальнаго разбора этихъ извѣстій, которыми продолжаютъ пользоваться наши ученые богословы, дѣлаютъ далеко не лишнимъ подробный критическій разборъ свидѣтельствъ Іосифа Флавія.
1) Объ этомъ аравійскомъ царѣ есть упоминапіо во 2 посл. Коринѳ. XI, 32 ст.
стекаться къ нему и число слушателей его ученія весьма велико было, Иродъ, опасаясь, чтобы такое вліяніе его на народъ не повело къ какому-нибудь возмущенію, ибо народъ готовъ былъ сдѣлать все по его совѣту, счелъ за лучшее, прежде чѣмъ произойдетъ отъ него что-нибудь болѣе ужасное, схвативъ, лишить жизни, чѣмъ, когда произойдетъ возстаніе, раскаиваться, подвергшись бѣдствіямъ. И онъ, по сему Иродову подозрѣнію, въ оковахъ посланный въ Махеронъ, здѣсь лишенъ былъ жизни. Іудеямъ же казалось, что несчастіе съ войскомъ было возмездіемъ за него (Крестителя), такъ какъ Богъ желалъ бѣдствій Ироду“ *).
Въ принадлежности приведеннаго извѣстія объ Іоаннѣ Крестителѣ перу іудейскаго историка никто не сомнѣвался, за исключеніемъ Эвальда 2); но и онъ высказалъ свое сомнѣніе голословно, не имѣя для этого никакихъ вѣскихъ основаній. Поэтому, рѣшеніе вопроса о принадлежности замѣтки объ Іоаннѣ Крестителѣ является излишнимъ; впрочемъ считаемъ умѣстнымъ разрѣшить нѣкоторыя недоумѣнія, могущія возникнуть при ближайшемъ знакомствѣ съ извѣстіемгь.
Если обратимъ вниманіе на внѣшнюю сторону извѣстія объ Іоаннѣ Крестителѣ, на его изложеніе и стиль, то мы не найдемъ въ немъ ни одного слова, ни одного оборота рѣчи, несвойственнаго Іосифу Флавію; но положеніе замѣтки среди разсказа можетъ, повидимому, дать основаніе усумниться въ ея принадлежности перу историка и признать ее позднѣйшей вставкой. Въ самомъ дѣлѣ, извѣстіе объ Іоаннѣ Крестителѣ занимаетъ на страницахъ „Древно-
*) Приведенный текстъ этого замѣчательнаго извѣстія представляетъ буквальный переводъ подлинника. Для ясности выписываемъ гре-чэекій текстъ: Тіаі ое хшѵ ’Іоо8а:.шѵ ё§счеі 6XcuXdvat хоѵ 'HptbSoo атратоѵ око той Ѳеой хаі раХа §іу.т.и>; тюѵор.Ёѵоо -/.ата rrotvyjv ’Ісояѵѵоо тоо Ётгг/.аХооріѵоо Ратстсатоо. Kxsivsi уар тойтоѵ ІІршЦ? dqaЯоѵ аѵора хаі хоі; ’IooSaic.g vtsXsuovTa dtpETYjV Ёттаа-лоиаіѵ. хх\ та Kpög aXXifjXo'j; oixatocüvijj, -/.ai кро; te Ѳе6v Euaeßeta ypcop.svoig, ßanxtap.cu auvcsvaf опта) yap xa\ tyjV ßauxiatv inobsxzyp аитф cpavsTa&ai, pirj e~i tKwv äpapxäocov -apatxVjaai, хршаЁѵшѵ, aXX’ scp’ afvsia too ашратос, axe Syj xai xfj; фоуУі; StxaLoauvTj TEpos'Axsxa&app.EVYj;. Kai xcöv аХХшѵ зоатресрорЁѵсйѵ, xai fäp ijpihjaav Ётй teXsisxov тг, ixpodoet тв Xoycov. oeiaag 'HpwoYjg то ё-1 xoaö^os Г'.Яаѵоѵ абтоо xoig äviXpwrrotg рт] ітЛ äroaxdot тіѵі срЁргіѵ, ттаѵта -рр гіЬхеааѵ аор-ßooXr, xfj exsivou upigovTsg, тхоХй xpsixxov тцЕІтаі, rcpiv zi vewxspov ’s? aöxoö ys-vecüai, -poXaßöv яѵеХеіѵ too pETaßoXyjg ysv0!j-^vy1C ха краурата ЁртіЕОшѵ,
psxavoEiv. Каі о ргѵ ö-офеіа ту ІІршооо гід хоѵ MaXatpoövxa КЕрсрііеі;, хайхтд хт'.ѵѵитаг тйТд се ’Iooaaioig ijzi тірсоріа xft ёхеіѵоо xöv oXsllpov ЁтЕІ-тф ахратебраті уЕѴЁаЙаі, хоО Ѳеоо хяхйд 'ІІрсЬбт] HsXovxog“.
„Josephi Flavii opera omnia“, ed. Mauricii Georgii Weidmanni. Coloniae. 1691 anno.
<■ -) Geschiclite des Volkes Israel bis Christus. 2 Aufl. Bd. V, S. 194,
Anmerk. 3.
стѳй“ такое мѣсто, какое всего менѣе прилично ему. Если бы историкъ хотѣлъ что-нибудь сказать о Крестителѣ, къ которому самъ питалъ глубокое уваженіе и благоговѣніе, то естественно было бы ожидать, что онъ скажетъ о немъ въ то время и при изложеніи такихъ обстоятельствъ, которыя имѣли ближайшее отношеніе къ жизни и дѣятельности этого величайшаго изъ пророковъ, а не приклеитъ разсказа о немъ къ обстоятельствамъ совершенно постороннимъ. Свидѣтельство историка о Крестителѣ должно было бы стоять въ хронологической или генетической связи съ предыдущимъ разсказомъ; но этой связи мы и не видимъ, когда историкъ относитъ его къ позднѣйшему времени и помѣщаетъ тамъ, гдѣ оно читается теперь: свидѣтельство о Крестителѣ является среди историческаго разсказа совершенно отдѣльнымъ и тѣмъ какъ будто нарушаетъ послѣдовательность и стройность повѣствованія. Вотъ именно эта обособленность извѣстія о Предтечѣ и происходящее отсюда нарушеніе стройности и связности въ историческомъ разсказѣ и возбуждаютъ сомнѣніе въ принадлежности его перу историка и наводятъ на мысль, не есть ли оно позднѣйшая вставка. Но такой взглядъ на свидѣтельство о Крестителѣ оказался бы слишкомъ поверхностнымъ и неосновательнымъ. Если глубже вникнуть въ ходъ историческаго разсказа у Іосифа Флавія, то легко открыть тѣсную связь и близкое отношеніе извѣстія о Крестителѣ къ разсказаннымъ выше событіямъ. Въ XVIII книгѣ „Древностей“, V гл., § 1-мъ историкъ повѣствуетъ о томъ, что Иродъ Антипа, женатый на дочери Арѳты Аравійскаго, сблизился съ Иродіадой, женой своего брата, и это обстоятельство повело къ войнѣ между Иродомъ и Аретой, кончившейся очень несчастно для перваго. Свидѣтельство историка объ Іоаннѣ Крестителѣ и служитъ прямымъ отвѣтомъ на вопросъ, почему Иродъ, несмотря на всѣ шансы на успѣхъ, потерпѣлъ отъ Ареты совершенное пораженіе и потерялъ все войско: народное мнѣніе видѣло въ гибели Иродова войска наказаніе Божіе за беззаконный поступокъ его съ Крестителемъ.
Указавъ на народное мнѣніе о причинѣ неудачи Ирода въ войнѣ съ Аретой, историкд> необходимо долженъ былъ объяснить, какимъ образомъ могло сложиться въ народѣ такое убѣжденіе, а для этого нужно было, съ одной стороны, очертить великую лпчность пророка, а съ другой--показать, въ чемъ именно состояла» беззаконный поступокъ Ирода, т. ѳ., раскрыть причины мученической кончины Крестителя; все это и составляетъ содержаніе Флавіева извѣстія о Предтечѣ. Безъ такого объясненія народное мнѣніе о причинѣ неудачи Ирода ва» войнѣ съ тестема» было бы непонятно и даже нелѣпо въ глазахъ греко-римскихъ читателей, для которыхъ, главнымъ ооразома», и написанія были Флавіема» „Іудейскія Древности4*. Слѣдовательно, извѣстіе историка оба» Іоаннѣ Кре-
стителѣ стоитъ въ тѣсной логической связи съ разсказанными выше событіями и является необходимымъ ихъ дополненіемъ и объясненіемъ. Эта связь будетъ еще яснѣе и очевиднѣе, если припомнимъ извѣстіе евангелиста, что Иродъ заключилъ Крестителя „обличаемый отъ Іоанна за Иродіаду, жену брата своего, и за все, что дѣлалъ Иродъ худаго“ (Лук. III, 19,20 ст.); изъ повѣствованія же историка видно, что война Ирода съ Арѳтой вызвана была беззаконной связью Ирода съ Иродіадой, почему жена его, дочь Ареты, и должна была удалиться къ отцу, а несчастный исходъ этой войны для Ирода былъ, по народному мнѣнію, наказаніемъ Божіимъ за убійство обличителя беззаконной и преступной связи его съ Иродіадой, за смерть Крестителя.
При помощи евангельскаго разсказа легко устанавливается тѣсная логическая и хронологическая связь извѣстія объ Іоаннѣ Крестителѣ съ предыдущимъ разсказомъ историка. Но если бы замѣтка о Крестителѣ стояла даже внѣ указанной связи съ предыдущимъ разсказомъ, то и тогда не было бы достаточныхъ основаній признавать ее за позднѣйшую вставку. Отступленія отъ прямой послѣдовательности разсказа встрѣчаются весьма часто въ „Древностяхъ“ и свойственны не только Іосифу Флавію, но даже и классическимъ писателямъ *). Итакъ, съ внѣшней стороны нѣтъ никакихъ основаній отрицать принадлежность извѣстія объ Іоаннѣ Крестителѣ перу Іосифа Флавія, а, напротивъ, необходимо признать его подлинной и существенной частью „Древностей“.
Обращаясь къ внутренней сторонѣ извѣстія, нельзя не замѣтить, что взглядъ историка на личность Предтечи, пови-димому, мало согласуется съ убѣжденіями іудея фарисейской секты, послѣдователемъ которой признаетъ себя самъ Флавій въ своей „Автобіографіи“ 2). Взглядъ на Предтечу, какъ мужа высокихъ нравственныхъ достоинствъ (ауаОоѵ аѵЗря), глубокое уваженіе и благоговѣніе къ личности пророка, которыми проникнуто извѣстіе, даютъ основаніе сомнѣваться въ принадлежности его неру Флавія. Извѣстно, какъ книжники и фарисеи относились къ Крестителю: они не только не признавали въ немъ нравственныхъ достоинствъ, а, напротивъ, старались очернить въ глазахъ народа даже то, что соотвѣтствовало ихъ собственнымъ взглядамъ и правиламъ,—внѣшнюю праведность и святость пророка (Мѳ. XI, 18; Лук. VII, 33).
Но такъ относились къ Предтечѣ современные ему фарисеи и то потому только, что его проповѣдь, требовавшая
') У Ѳукидида, напр., встрѣчается не мало отступленій отъ послѣдовательности разсказа; за такія отступленія упрекалъ знаменитаго историка Діописій Галикарнасскій. Historia revelationis divinae Novi. Testamente. Josephus Danco. pag. 313, not.
2) Въ подлинникѣ это сочиненіе называется: „Bios“.
отъ человѣка внутренней сердечной чистоты, прямо была направлена противъ бездушнаго формализма фарисеевъ и, естественно, подрывала въ глазахъ народа ихъ авторитетъ, какъ народныхъ учителей и руководителей. Очевидно, фарисеи враждебно относились къ Крестителю по личнымъ побужденіямъ и разсчетамъ. Ненавистный своимъ соплеменникамъ, какъ измѣнникъ, Іосифъ Флавій не имѣлъ такихъ побужденій, чтобы враждебно относиться къ Предтечѣ, такъ какъ не могъ и думать о своемъ вліяніи на соотечественниковъ въ качествѣ ихъ учителя и руководителя. Напротивъ, условія образованія и жизни историка должны были сгладить въ немъ крайности фарисеизма съ его мелочностью и нетерпимостью. Какъ извѣстно изъ его „Автобіографіи“, учителемъ Флавія былъ нѣкто Банъ, принадлежавшій къ ессейской сектѣ, а въ этой сектѣ имя Крестителя пользовалось большимъ уваженіемъ *). Вполнѣ естественно, что ученикъ усвоилъ взгляды своего учителя на личность Предтечи. Раздѣляя фарисейскіе взгляды, Флавій однако не настолько былъ преданъ фарисеямъ, чтобы не порицать ихъ нравовъ и дѣяній. Живя въ Римѣ при дворѣ цезарей, въ совершенно иной средѣ, вліянію которой онъ естественно долженъ былъ подвергнуться, историкъ еще болѣе отрѣшился отъ крайностей фарисеизма, хотя и не утратилъ своихъ симпатій къ этой сектѣ и ея основнымъ правиламъ. И если среди современныхъ пророку фарисеевъ были такіе, которые приходили къ нему креститься и слушать его ученіе (Мѳ. III, 7), признавая ВЧ) немъ чрезвычайнаго посланника и учителя, то тѣмъ болѣе можно заключать о благосклонномъ отношеніи историка къ Крестителю. Притомъ, какъ человѣкъ образованный, Іосифъ Флавій не могъ слѣпо подчиняться мнѣнію другихъ, а справедливость и безпристрастіе, на которыя онъ выразилъ притязаніе въ предисловіи къ „Древностямъ“, требовали отъ него, какъ историка, представить Крестителя такимъ, какимъ былъ на самомъ дѣлѣ этотъ величайшій пророкъ во Израили. Высокое нравственное ученіе Предтечи и его добродѣтельная жизнь, служившая нагляднымъ выраженіемъ этого ученія, необходимо должны были внушить Флавію благоговѣніе къ личности, которая была идеаломъ ветхозавѣтнаго человѣка.
Что касается самаго содержанія извѣстія, то въ немъ нельзя отмѣтить ни одной мысли, противной убѣжденіямъ іудея фарисейской секты; напротивъ, все здѣсь ясно говоритъ за то, что замѣтка о Крестителѣ въ томъ самомъ видѣ, какъ теперь читается, вышла изч> подъ пера образованнаго іудея, какимъ является Іосифъ Флавій въ своихъ произведеніяхъ.
J) Josephі Flavii opera omnia, cd. j\Iauricii F. Weidmaimi. 1691 an. Prolegomena Tliomae lttigii-ad haue Josephi editionem.
Признавъ за несомнѣнный фактъ принадлежность извѣстія объ Іоаннѣ Крестителѣ перу Іосифа Флавія, обратимся къ разбору его содержанія и сопоставимъ извѣстіе историка съ сказаніями Евангелистовъ. Это сравненіе покажетъ намъ, насколько достовѣрны извѣстія историка и какое значеніе они могутъ имѣть для уясненія евангельской исторіи.
Указавъ на народное мнѣніе о причинѣ неудачи Ирода въ войнѣ съ Аретой, какъ на побужденіе, заставившее сдѣлать замѣтку объ Іоаннѣ Крестителѣ, историкъ переходитъ затѣмъ къ очерку дѣятельности и ученія пророка. „Онъ, по словамъ историка, побуждалъ іудеевъ къ добродѣтельной жизни и научалъ ихъ, чтобы они, соблюдая въ отношеніи другъ къ другу правду, къ Богу же должное почитаніе, приступали къ крещенію“. Изъ этого очерка дѣятельности и ученія Предтечи нельзя не видѣть, какъ мало былъ знакомъ историкъ съ этою замѣчательною личностью, какъ мало понималъ ея значеніе. Представляя Крестителя обыкновеннымъ проповѣдникомгь добродѣтели, нисколько не отличавшимся отъ учителей народныхъ, книжниковъ и фарисеевъ, историкъ слишкомъ сузилъ сферу дѣятельности величайшаго изъ пророковъ сравнительно съ тѣмъ, что говорятъ о ней Евангелисты. Мы не находимъ здѣсь даже и намека на особое служеніе Крестителя, какъ Предтечи Мессіи и подготовителя рода человѣческаго къ вступленію въ имѣющее скоро открыться на землѣ Царствіе Божіе; а между тѣмъ это именно служеніе и было, по сказанію Евангелистовъ, главнымъ служеніемъ Предтечи (Mo. III, 2,3 ст.; Лук. III, 4 ст. Іоан. I, 23 ст.). Историкъ отмѣчаетъ лишь общій предметъ нравственнаго ученія Крестителя—это ученіе объ обязанностяхъ къ ближнимъ и къ Богу (ттоо; ’аХХт^оос, оі/аюаоѵт], гро- Ѳгоѵ— suoeßeta). Что касается этого общаго предмета нравственнаго ученія Предтечи, то Іосифъ Флавій представляетъ его довольно согласно съ Евангелистами. Какъ мужъ „добродѣтельный“ (ayaüo- av7j<:), Креститель является, по извѣстію историка, проповѣдникомъ добродѣтели среди народа, погрузившагося подъ руководствомъ книжниковъ и фарисеевъ въ крайній формализмъ при исполненіи нравственныхъ и религіозныхъ обязанностей. Руководители народа, книжники и фарисеи, не обращали никакого вниманія на внутреннее состояніе человѣка: внѣшняя праведность и чистота, строгое исполненіе буквы закона и „преданій старцевъ“ были достаточны въ ихъ глазахъ для оправданія человѣка передъ Бо-гомъ. Іоаннъ Креститель силою своего слова прежде всего хочетъ тронуть закоснѣлыя во грѣхахъ души и очистить ихъ отъ плевелъ, посѣянныхъ лжеученіемъ фарисеевъ, и потому начинаетъ свою проповѣдь призывомъ къ покаянію (Mo. III, 2). Оно состоитъ не въ минутной только скорби о грѣхахъ, не въ принесеніи бездушныхъ жертвъ, но въ совершенной и рѣшительной перемѣнѣ мыслей, чувствованій и желаній,—
вЪ полной перемѣнѣ жизни. Эта перемѣна должна прежде всего сказаться въ отношеніяхъ къ ближнимъ. Какимъ характеромъ должны отличаться отношенія кь ближнимъ, это видно изъ тѣхъ нравственныхъ наставленій, какія давалъ Креститель народу и, въ частности, людямъ различныхъ классовъ общества (Лук. III, 10—15). Общая мысль, проходящая во всѣхъ этихъ наставленіяхъ,—это мысль о справедливости и любви къ ближнимъ, во имя которой нужно благотворить имъ и не допускать никакихъ нарушеній ихъ правъ при исполненій своихъ обязанностей. Въ своей замѣткѣ о Крестителѣ историкъ и указываетъ на этотъ пунктъ его проповѣди, говоря, что онъ училъ іудеевъ добродѣтели, убѣждалъ ихъ руководиться принципомъ справедливости во взаимныхъ отношеніяхъ (тсро^ ’аХЦХоо«; 8іхаюоиѵтг|).—Другимъ предметомъ нравственной проповѣди Крестителя было, по извѣстію историка, раскрытіе обязанностей по отношенію къ Богу, убѣжденіе іудеевъ къ благочестію (ярое Qsov eoasßsia); но и объ этомъ пунктѣ ученія Пророка историкъ говоритъ такъ же кратко, какъ и вообще о дѣятельности и ученіи Предтечи: )Понъ, по словамъ историка, побуждалъ іудеевъ, чэдбы отрѳмшіись къ добродѣтели и, соблюдая во взаим-цых^ь ртрідщіѳніяхъ справедливость, а къ Богу должное бла-р^<^Ѣшѳ,цриступалп къ крещенію“. Изъ этихъ словъ Фла-видно, <чтр нравственное ученіе Крестителя касалось двуЗЪ важнѣйшихъ обязанностей человѣка: обязанностей къ jptajpy. и ближнему и, такимъ образомъ, обнимало все содержаніе ветхозавѣтнаго нравственнаго закона. Указавши общій дрздметъ ученія Предтечи, Іосифъ Флавій ничего не говоритъ о томъ, какъ Креститель раскрывалъ его предъ народомъ, какой характеръ имѣла его проповѣдь. Только на одну характеристическую черту пророческаго слова можно найти намекъ къ замѣткѣ историка. Съ какою убѣдительностью и настойчивостью пророкъ призывалъ народъ іудейскій къ исполненію нравственныхъ обязанностей, это видно изъ употребленнаго историкомъ глагола xbXeuoü (той; ІоиЗоио'д хеХеооѵта), означающаго насильственное дѣйствіе одного лица на волю другаго. Изъ евангельскихъ сказаній видно, что Іоаннъ Креститель шелъ къ своей цѣли путемъ строгихъ обличеніи пороковъ народа и особенно его руководителей, книжниковъ и фарисеевъ, извращавшихъ прямой смыслъ закона своимъ ученіемъ объ исполненіи его буквы, но не духа и сущности, путемъ постояннаго напоминанія о близости грядущаго гнѣва Божія. Это было самымъ сильнымъ и убѣдительнымъ средствомъ къ покаянію и исправленію жизни, іочему историкъ ничего не сказалъ объ обличительномъ характерѣ проповѣди Предтечи, понятно будетъ, если принять во вниманіе, что самч> Іосифъ Флавій принадлежалъ къ числу такихъ же руководителей народа, которые заслуживали грознаго обличительнаго слова пророка. Говорить о
Предтечѣ, какъ обличителѣ фарисеевъ, ихъ ученія и правилъ—это значило для историка обличать себя самого, говорить противъ своихъ убѣжденій и взглядовъ, которымъ онъ слѣдовалъ въ жизни. Такое самообличеніе невыгодно было, да и не мирилось съ характеромъ Флавія, какъ человѣка, принадлежащаго къ партіи фарисеевъ, о чемъ онъ прямо и рѣшительно заявляетъ въ своей „Автобіографіи“ и вообще во всѣхъ своихъ сочиненіяхъ. Фарисейское самолюбіе и гордость историка, его желаніе играть выдающуюся роль и тщеславіе никакъ не могли мириться съ грозными обличеніями фарисейской морали со стороны пророка, котораго однако уважалъ Флавій, какъ „мужа добродѣтельной жизни“.
Обличая заблужденія и нороки іудеевъ, располагая силою своего огненнаго слова ожесточенныя сердца къ покаянію и исправленію, Креститель требовалъ отъ человѣка не внѣшней только чистоты и праведности, не бездушнаго исполненія буквы закона, но чистоты внутренней, сердечной. Въ знакъ искренности покаянія приходившіе къ пророку крестились. Какъ видно изъ разсказа евангелистовъ, желавшіе креститься должны были исповѣдывать грѣхи свои (Мѳ. III, 6; Мрк. I, 5) и вѣру въ грядущаго Мессію (Дѣян. XIX, 4 ст.), и это исповѣданіе Креститель считалъ самымъ дѣйствительнымъ средствомъ приготовить сердца людей къ вступленію въ новое царство Божіе, имѣющее скоро открыться на землѣ. Исповѣданіе грѣховъ, служившее явнымъ знакомъ искренности покаянія и желанія нравственной перемѣны, запечатлѣвалось крещеніемъ. Разсказывая намъ о дѣятельности Предтечи, историкъ отмѣчаетъ и эту ея сторону: „Креститель, по его словамъ, побуждалъ іудеевъ приступать къ крещенію (ßa”Tiaa<o auvisvai)“. Убѣждая людей креститься, Предтеча, по извѣстію Іосифа Флавія, выяснялъ слушателямъ сущность и значеніе своего крещенія. „Крещеніе, проповѣ-дывалъ онъ, тогда только будетъ угодно Богу, когда будутъ имъ пользоваться не для умилостивленія за какіе нибудь грѣхи, но для чистоты тѣла по очищеніи души праведностью“ *). Какъ обрядъ, крещеніе Іоанново не было новостью для іудеевъ: ихъ омовенія и крещеніе прозелитовъ, практиковавшееся вмѣсто обрѣзанія, имѣли нѣсколько сходныхъ чертъ съ крещеніемъ Іоанновымъ, но исключительно внѣшнихъ; по своему же внутреннему значенію и смыслу послѣднее было совершенно отлично и ничего не имѣло общаго съ первыми. По своему значенію крещеніе Іоанново было выше всѣхъ обрядовъ іудейскихъ, такъ какъ простирало свою очищающую силу на тѣло и душу, на всѣ грѣхи, почему и являлось крещеніемъ покаянія „во оставленіе грѣховъ“ (Мрк.
‘) Это буквальный переводъ словъ историка: „об-ссо уі; чаі т-^ѵ ßarcrujoiv cmoSsXTYjv абтф фаѵеГаѲаі, [rq era. тіѵшѵ ctaap-a5u>v raxpai“Y]<jat У.ршрёѵшѵ, аХк' еф йреіа тѵи ао}[Аато;, decs xai Stxaioaüvrj uposxxsxaöappevYj?*.
I 4* Лѵк III, 3). Эту очищающую силу крещеніе Іоанново имѣло не* само по себѣ, но по своему отношенію къ гряду-шемѵ Мессіи, такъ какъ имѣло цѣлью приготовить людей къ мессіанскому’крещенію Духомъ святымъ и огнемъ; потому-то вѣра въ грядущаго Мессію составляла необходимое условіе для приступающихъ къ Іоаннову крещенію. Вѣра въ грядущаго Мессію придавала этому крещенію силу и дѣйствительность, почему оно и совершалось во имя Христово (Дѣян. ХІХ, 4). Между тѣмъ іудейскія омовенія и крещеніе прозелитовъ не имѣли очищающей грѣхи силы, опредѣленной формы и словъ, уясняющихъ ихъ смыслъ и значеніе. Историкъ, какъ видно, не имѣлъ яснаго понятія о крещеніи Іоажновомъ, такъ какъ ни слова не сказалъ о его дѣйствіи
на душу человѣка, о его цѣли—приготовить людей къ принятаго Мессіи и мессіанскому крещенію, возбудить живую вѣру въ Грядущаго, въ чемъ заключалась самая важная и существенная сторона Іоаннова крещенія. Въ самомъ дѣлѣ, можно уеумниться, дѣйствительно ли Іосифъ Флавій говорятъ о томъ крещеніи, какое, по извѣстію евангелистовъ, проповѣдывапъ и совершалъ Предтеча, а не о какомъ-то особомъ видѣ іудейскихъ омовеній: такъ мало оно имѣетъ «сходныхъ чертъ съ крещеніемъ Іоанновымъ. Чѣмъ отличалось оно въ понятіи историка отъ обыкновенныхъ іудей--екиггь -омовеній, сказать трудно. Нельзя, конечно, думать, проповѣдь Предтечи о крещеніи такъ скоро изглади-■Лч^яь изъ 'памяти историка, что у него осталось о ней лишь <еаагоѳ смутное понятіе. Причина неяснаго и невѣрнаго понятія объ Іоанновомъ крещеніи у Іосифа Флавія была, какъ намъ кажется, другая. Намъ представляется болѣе основательнымъ предположеніе, что историкъ просто не хотѣлъ говорить объ отношеніи дѣятельности и ученія Крестителя къ Мессіи, откуда эта дѣятельность и ученіе получали свой смыслъ и значеніе. Почему историкъ умолчалъ о мессіанскомъ характерѣ ученія и дѣятельности Предтечи, понятно будетъ, если принять во вниманіе цѣль сочиненія, въ которомъ находится свидѣтельство о Крестителѣ, и его назначеніе для грековъ и римлянъ. Историкъ хотѣлъ выставить личность Крестителя съ самой свѣтлой стороны, а потому, естественно, долженъ былъ скрыть отъ читателей его мессіанскую проповѣдь, такъ какъ она могла набросить тѣнь на эту свѣтлую личность и дать греко-римскимъ языческимъ читателямъ основаніе поставить Крестителя въ одинъ рядъ съ народными агитаторами, какихъ было не мало среди іудеевъ послѣднихъ временъ. Такой взглядъ языческихъ читателей, особенно римлянъ, на личность Крестителя былъ невыгоденъ для историка, взявшаго на себя трудъ—защитить предъ оощѳственнымъ мнѣніемъ презираемый народъ, выставивъ на видъ все, что было свѣтлаго въ его исторической лсизни.
Опуская мессіанскую сторону проповѣди Предтечи и ограничиваясь только ея общечеловѣческой стороной, историкъ даетъ своимъ читателямъ самое смутное понятіе объ этой чрезвычайной личности. Молчаніе о мессіанскомъ характерѣ ученія и дѣятельности Крестителя отражается невыгодно и на всей замѣткѣ историка: отсюда происходитъ отсутствіе логической связи между ея отдѣльными частями.
Это особенно замѣтно въ послѣдней части извѣстія, гдѣ Іосифъ Флавій говоритъ о необыкновенномъ возбужденіи народа проповѣдью Предтечи, послужившемъ причиною заключенія пророка въ темницу и его мученической кончины отъ руки Ирода Антипы.
Мы уже видѣли, какъ кратко и обще сказалъ историкъ о дѣятельности и ученіи Крестителя; въ его проповѣди Флавій не отмѣтилъ ни одной такой черты, ни одного пункта, которымъ бы она отличалась отъ формалистическаго и безжизненнаго слова тогдашнихъ народныхъ учителей—книжниковъ и фарисеевъ, а между тѣмъ, по извѣстію самого историка, она производила сильное впечатлѣніе на слушателей, глубоко западала въ за-коснѣлыя и ожесточенныя души. „Такъ какъ народъ, говоритъ Флавій, собирался въ великомъ множествѣ послушать его ученія, то Иродъ, опасаясь, чтобы такое вліяніе этого мужа не привело къ возстанію противъ него подданныхъ, которые готовы были сдѣлать все по его совѣту, счелъ за-лучшеѳ, прежде чѣмъ произойдетъ въ народѣ какое-нибудь возмущеніе, захвативши, лишить его жизни, чѣмъ подвергшись бѣдствію, когда, произойдетъ возстаніе, безполезно рескаяваться. И онъ, на основаніи этого подозрѣнія Ирода, былъ отправленъ въ оковахъ въ крѣпость Махеронъ и здѣсь лишенъ жизни“. Евангелисты точно также говорятъ о необыкновенномъ возбужденіи народа, какое произвело явленіе и проповѣдь Предтечи (Me. III, б; Мрк. I, 5); но тогда какъ въ разсказѣ историка это народное возбужденіе является непонятнымъ и загадочнымъ, у Евангелистовъ оно легко объясняется и самой личностью, и содержаніемъ проповѣди Предтечи. До явленія Предтечи іудеи уже около 400 лѣтъ не слыхали пророческаго слова, а между тѣмъ все заставляло ожидать скораго пришествія пророка въ духѣ и силѣ Иліи,—предвѣстника Мессіи. Седмины Даніиловы, опредѣлявшія съ точностью время пришествія Мессіи, приходили къ концу; политическая самостоятельность Іудеи уже кончилась, и царственный родъ Давида давно лишился царской власти, а это указывало народ}? на скорое исполненіе пророчества праотца Іакова о пришествіи Примирителя. Жестокости иноземныхъ властителей, тяжелыя подати, платимыя народомъ, глумленія надъ народной религіей еще болѣе усиливали въ іудеяхъ чувство ожиданія и заставляли съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдить за каждымъ днемъ, не явится ли Мессія — царь *и освободитель отъ ненавистнаго римскаго ига.
При такомъ настроеніи народа явленіе и проповѣдь Предтечи должны были произвести въ немъ сильное возбужденіе, и дѣйствительно, какъ скоро Пророкъ явился на берегахъ Іордана, народъ массами стекался къ нему слушать его ученіе. Народу представлялось, что онъ видитъ предъ собою Илію этого великаго пророка, память о которомъ всегда жива* была особенно потому, что обѣщанное пр. Малахіей его пришествіе нераздѣльно связывалось, въ народномъ представленіи, съ пришествіемъ Мессіи. Самая внѣшность Крести-
тѳля __ загорѣлое лицо, нестриженные волосы, кожаный
поясъ и одежда изъ верблюжьяго волоса—сразу давали понять, что это не обыкновенный учитель. Вдохновенные звуки пророческаго голоса, убѣдительность и неотразимая сила слова, звучавшаго гнѣвомъ и негодованіемъ, все это живо напоминало народу черты Ѳѳсѳитянина. Но что особенно привлекало народъ и особенно сильно на него дѣйствовало— это проповѣдь Предтечи о царствѣ Божіемъ, имѣющемъ скоро открыться на землѣ, и о грядущемъ Мессіи. Эта проповѣдь касалась самаго напряженнаго нерва современныхъ пророку іудеевъ и всего болѣе соотвѣтствовала ихъ ожиданіямъ. Понятно, какое сильное впечатлѣніе она должна была произвести на слушателей. До чего доходило народное воз-6ужденіе, шсно показываетъ разсказанный Евангелистами фактъ, что не только народъ помышлялъ о Крестителѣ, не Медоія. лв онъ (Лук. III, 15), но даже самый синедріонъ ФЧѳлънужнымъ отправить торжественное посольство къ Предтечѣ' съ вопросомъ: кто ты? на который пророкъ отвѣчалъ: я не Христосъ (Іоан. I, 19, 20). Этотъ отвѣтъ Крестителя показываетъ, какой смыслъ имѣлъ вопросъ, предложенный ему посланными отъ синедріона. Опуская важнѣйшій предметъ проповѣди Предтечи, историкъ вмѣстѣ съ тѣмъ нисколько не объясняетъ и народнаго возбужденія, которое показалось опаснымъ Ироду и заставило его принять чрезвычайныя мѣры къ успокоенію возбужденнаго пророкомъ народа; не объясняя же народнаго возбужденія, Іосифъ Флавій не выясняетъ удовлетворительно и тѣхъ причинъ, которыя побудили Ирода предать смерти величайшаго изъ пророковъ.
редставивъ Крестителя обыкновеннымъ проповѣдникомъ добродѣтели, отмѣтивъ лишь въ самыхъ общихъ чертахъ содержаніе его ученія, Іосифъ Флавій дѣлаетъ непонятнымъ и то неотразимое вліяніе на слушателей, какое имѣлъ Пророкъ (Latvia scüxeoav oopßouX^ ttq sxeivoo тіра^оѵтг^), и необыкновенное Сіѳченіе народа (тіЬѵ осХХшѵ аиатресрор.еѵ(оѵ хоа ^рйтг)<заѵ sm тсХеіатоѵ '■У ахроаагі тв Хоушѵ), какое вызвало явленіе и проповѣдь Предтечи на берегахъ Іордана, такъ какъ изъ извѣстія историка е видно, чтобы эта проповѣдь по своему содержанію имѣла г° " нибудь новое и особенное сравнительно съ ученіемъ нижниковъ и фарисеевъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ въ умѣ читателя Давіѳва извѣстія остается неразрѣшимымъ вопросъ: если
Іоаннъ Креститель былъ мужемъ добродѣтельнымъ и пропо-вѣдывалъ высоко-нравственное ученіе, то могъ ли Иродъ опасаться народнаго возмущенія, какія могли быть у него основанія подозрѣвать проповѣдника добродѣтели въ намѣреніи произвести народный бунтъ противъ тетрарха и ненавистныхъ народу иноземцевъ? Странный поступокъ Ирода съ Іоанномъ Крестителемъ былъ бы отчасти понятенъ, если бы историкъ сообщилъ о главной цѣли служенія Предтечи—• приготовить народъ іудейскій къ принятію грядущаго Мессіи. Иродъ Антипа, слыша проповѣдь о скоромъ пришествіи Мессіи и основаніи Имъ новаго царства на землѣ, могъ бы опасаться народнаго возмущенія, зная, съ какимъ нетерпѣніемъ іудеи ожидали Мессію, какъ земного царя и освободителя отъ власти иноземцевъ. Это возмущеніе грозило бы прежде воего ему: онъ долженъ будетъ лишиться власти, а его злодѣянія и жестокости, безъ сомнѣнія, не останутся тогда безъ возмездія со стороны народа. Но проповѣдь Предтечи о пришествіи Мессіи могла возбудить опасенія въ подозрительномъ Иродѣ и, при извѣстномъ настроеніи народа, повести къ возмущенію въ томъ только случаѣ, когда бы эта проповѣдь вполнѣ соотвѣтствовала народнымъ представленіямъ о Мессіи, а не была обличеніемъ грубыхъ чувственныхъ понятій іудеевъ о новомъ царствѣ Божіемъ. Іоаннъ Креститель давалъ ясное понятіе народу о мессіанскомъ царствѣ, что оно не политическое и земное, а небесное и духовное, что Мессія не царь-освободитель отъ политическихъ враговъ, но Агнецъ Божій вземлгощій грѣхи міра (Іоан. I, 29, 36). Отъ такой проповѣди Иродъ не могъ ожидать народнаго возмущенія, и мысль о возможности бунта могла прійти ему на умъ лишь въ томъ случаѣ, если бы онъ совершенно не былъ знакомъ ни съ содержаніемъ проповѣди Предтечи, ни съ личностью самого проповѣдника. Изъ евангельскихъ сказаній, напротивъ, видно, что Иродъ хорошо зналъ содержаніе проповѣди Крестителя, и не менѣе хорошо извѣстна была ему и личность пророка. Проповѣдь Предтечи всегда была, такъ сказать, на глазахъ у тетрарха, и онъ не могъ не знать ея тѣмъ болѣе, что самъ слушалъ Пророка и имѣлъ съ нимъ личныя бесѣды (Мрк. YI, 20). Зная содержаніе проповѣди Предтечи о покаяніи и необходимости внутренней перемѣны для вступленія въ новое мессіанское царство, Иродъ притомъ зналъ и уважалъ и самую личность проповѣдника, считая его мужемъ праведнымъ и святымъ, и даже подчинился ея вліянію (Мрк. YI, 20). Могъ ли онъ послѣ этого подозрѣвать Крестителя въ какихъ-либо политическихъ замыслахъ, опасныхъ для власти тетрарха, и отъ народа, окружавшаго пророка, ожидать возмущенія? Предполагая даже, что Иродъ мало знакомъ былъ съ сущностью мессіанскаго ученія Крестителя, а зналъ только народныя представленія о Мессіи, съ пришествіемъ коего соединялась мысль объ освобожденіи отъ власти иноземцевъ, всѳтаки
трудно допустить, чтобы онъ опасался скопленія народной толпы около Предтечи и возможности возмущенія, которое, по извѣстію историка, и хотѣлъ предупредить заключеніемъ Пророка. Доказательствомъ того, что Ирода безпокоило не стеченіе народной толпы къ Предтечѣ, служитъ слѣдующій фактъ, разсказанный евангелистомъ. Когда онъ впослѣдствіи узналъ, что въ Галилеѣ явился новый учитель, къ которому стекались еще большія толпы народа, не счелъ нужнымъ поступить въ данномъ случаѣ такъ, какъ съ Крестителемъ: Иродъ сильно желалъ только видѣть Іисуса (Лук. IX, 9), можетъ быть, для того, чтобы убѣдиться, что это не Іоаннъ Креститель, котораго онъ усѣкнулъ. Если политическія соображенія и опасенія не привели Ирода къ мысли заключить въ темницу Іисуса, около котораго толпился народъ и всюду-за Нимъ слѣдовалъ, то это значитъ, что такихъ соображеній и опасеній у него вовсе не было и, слѣдовательно, не могло ихъ быть и относительно Предтечи и окружавшей его толпы. Политическія соображенія и опасенія Ирода скорѣе возможны были относительно Іисуса Христа, чѣмъ относительно Іоанна Крестителя: личность и проповѣдь I. Христа были вовсе не-вдвфсдны Цроду, Его постояннно окружала болѣе много-числѳрдэд народная толпа; однако Иродъ не рѣшился употре-бщдь цротнвъ I. Христа ту мѣру, какую принялъ относительно I*. Крестителя, хотя на заключеніи I. Христа онъ долженъ былъ остановиться уже потому только, что послѣ заключенія ЦрСДГеди не произошло никакого народнаго движенія и цѣль была достигнута. Всѳ это убѣждаетъ насъ, что Ирода безпокоило не стеченіе народа къ Предтечѣ, и не политическія соображенія заставили ѳго заключить Пророка въ темницу, а другія, совершенно личныя, побужденія. Если бы Иродъ дѣйствительно подозрѣвалъ Предтечу въ какихъ-нибудь политическихъ замыслахъ, то нужно было бы ожидать, что онъ нарядитъ надъ пророкомъ формальный судъ, о чемъ ни слова не говорятъ ни историкъ, ни евангелисты, представляя, напротивъ, что все дѣло совершилось беззаконнымъ путемъ. Объясняя заключеніе Крестителя политическими соображеніями Ирода, боязнью народнаго возмущенія, Іосифъ Флавій самъ чувствовалъ неудовлетворительность такого объясненія: онъ говоритъ, что Иродъ заключилъ Предтечу въ Махеронъ по одному только подозрѣнію (xf) uTCo^sia), слѣдовательно, неправильно и безъ достаточной причины, такъ какъ не имѣлъ никакихъ основаній для обвиненія проповѣдника добродѣтели въ злыхъ политическихъ замыслахъ. Поступокъ Ирода съ Крестителемъ, по извѣстію историка, является страннымъ и необъяснимымъ. Нельзя, конечно, представлять Ирода настолько недальновиднымъ, чтобы онъ могъ рѣшиться заключить безъ всякой вины любимое и уважаемое народомъ лицо, къ которому и самъ питалъ глубокое почтеніе, признавая Крестителя мужемъ праведнымъ и святымъ (Мрк. УІ, 20).
Такой беззаконный поступокъ не долженъ ли былъ поставить Ирода въ болѣе опасное положеніе и скорѣе всего возбудить народное возстаніе, котораго, по извѣстію Флавія, онъ такъ сильно боялся? Взять Крестителя и заключить въ тѳмниду, чтобы предупредить могущее произойти народное возмущеніе, это значило подлить масла въ огонь и скорѣе приблизить опасность, которую Иродъ хотѣлъ устранить заключеніемъ Предтечи. Онъ самъ видѣлъ и хорошо понималъ, къ чему можетъ привести такой поступокъ съ Предтечей (Me. XIV, 4. 5). И если Иродъ рѣшился на такой опасный шагъ, то, очевидно, не изъ боязни народнаго возмущенія и не изъ политическихъ соображеній, а по какимъ-то другимъ болѣе сильнымъ побужденіямъ и соображеніямъ, которыя заставили его забыть о серьезной опасности — о возможности народнаго возмущенія въ случаѣ заключенія Іоанна Крестителя. Эти побужденія были настолько сильны, что заставили Ирода забыть и о томъ глубокомъ уваженіи, которое онъ питалъ къ личности пророка.
Какія же были у Ирода дѣйствительныя побужденія заключить Іоанна Крестителя въ Махеронъ? Историкъ не даетъ прямого отвѣта на этотъ вопросъ, а только глухо и неясно намекаетъ, что Иродъ опасался вліянія Предтечи на народъ (ттоіѵха уар ешхгаосѵ аорфооХ^ rrj ехеіѵоо т:ра;оѵхес) и что это вліяніе было опасно лично для самого тетрарха гіс та тграууаха ерлгеошѵ, ysxavoetv), а не вообще для иноземныхъ властителей. Евангелисты прямо и ясно обозначаютъ причину, побудившую Ирода заключить пророка въ темницу: „Иродъ, взявъ Іоанна, связалъ его и посадилъ въ темницу за Иродіаду, жену Филиппа, брата своего; потому что Іоаннъ говорилъ ему: не должно тебѣ имѣть ѳеы (Me. XIV, 3. 4; Мрк. VI, 17. 18; Лук. III, 19. 20). Причиной заключенія Предтечи въ темницу было, по свидѣтельству евангелистовъ, смѣлое обличеніе пророкомъ злыхъ дѣяній Ирода и въ особенности того беззаконнаго поступка, о которомъ разсказываетъ историкъ въ XVIII кн., V гл. § 1 „Древностей“. Вступивъ въ беззаконный бракъ съ женою своего живого родного брата, Иродъ Антипа совершилъ двойное преступленіе: прелюбодѣяніе и кровосмѣшеніе. Соблазнъ былъ открытый, народный говоръ шелъ по всей странѣ. Льстивые іудейскіе законники равнодушно смотрѣли на это преступленіе и не смѣли выступить передъ тетрархомъ въ роли обличителей беззаконія; этотъ нравственный долгъ и исполнилъ Іоаннъ Креститель. Обыкновенно люди умѣютъ находить мягкія слова для обозначенія пороковъ властителей, но въ огненной душѣ Предтечи, закаленной долгимъ аскетизмомъ въ пустынѣ, не было страха предъ сильными міра и снисхожденія къ ихъ порокамъ. Сгь тою же смѣлостію п строгостію, съ какою обличалъ фарисеевъ за ихъ гордость и лицемѣріе, Предтеча сталъ обличать и беззаконный бракъ властителя. Иродъ терпѣлъ до
времени своего грознаго обличителя; но когда пророкъ съ обычной твердостью и настойчивостью сталъ требовать прекращенія беззаконной связи и удаленія Иродіады, онъ подъ вліяніемъ страсти измѣнилъ свои отношенія къ Предтечѣ и рѣшился освободиться отъ него, заключивъ въ крѣпость. Теперь грозный обличитель не могъ привлекать къ себѣ народной толпы и, порицая преступный бракъ, возбуждать противъ правителя общественное мнѣніе. Это рѣшеніе освободиться отъ грознаго обличителя чрезъ заключеніе его въ крѣпость стоило Ироду тяжелой внутренней борьбы: ему нужно было заглушить въ себѣ чувство глубокаго почтенія н уваженія, какое онъ питалъ къ Предтечѣ, и забыть о грозившей ему серьзной опасности народнаго возмущенія. Иродъ хорошо понималъ, что народное возмущеніе противъ него было наиболѣе вѣроятнымъ не въ томъ случаѣ, когда пророкъ обличалъ его за преступный бракъ, а именно тогда, когда заключилъ бы его въ темницу и лишилъ жизни; а что онъ хорошо зналъ это, видно изъ ѳв. Матѳея (XIY, 5), который говоритъ, что, раздраженный смѣлымъ обличеніемъ, Иродъ хотѣлъ умертвить пророка, но боялся народа. Если личныя чувства Ирода къ Предтечѣ, о которыхъ говоритъ ѳв. Маркъ (YI, 20), могла заглушить страсть къ Иродіадѣ, то нужно было всетаки подумать о томъ, какъ бы устранить опасность со стороны народа. И вотъ, чтобы не произвести взрыва народнаго негодованія и прикрыть личныя побужденія и цѣли, Иродъ нашелъ болѣе вѣскія основанія для заключенія Крестителя. А найти такія основанія было очень легко для Ирода, особенно если принять во вниманіе сочувствіе къ этому дѣлу со стороны фарисейской партіи, недовольной пророкомъ за его строгія обличенія и опасавшейся его вліянія на самого Ирода (Мрк. YI, 20). Изъ евангелій извѣстно, что книжники и фарисеи послѣ посольства къ Крестителю стали относиться къ нему крайне враждебно и говорили, что въ немъ—бѣсъ (Mo. YI, 18), а Іисусъ Христосъ прямо засвидѣтельствовалъ, что все случившееся съ Іоанномъ совершилось при дѣятельномъ участіи книжниковъ и фарисеевъ (Mo. XYII, 10. 12), которое они проявили и послѣ, настоявъ на исполненіи безумной клятвы Ирода. Общіе интересы и опасности со стороны Крестителя естественно заставляли Ирода и книжниковъ съ фарисеями желать, чтобы пророкъ замолкъ, а для этого самымъ лучшимъ средствомъ было заключеніе или лишеніе жизни Предтечи. Народное возбужденіе, произведенное проповѣдью о близости мессіанскаго царства, давало поводъ представить Крестителя возбудителемъ народа противъ римскаго владычества, подвергающимъ большой опасности отечество, и съ этой стороны могло послужить удобнымъ предлогомъ для заключенія пророка, предлогомъ, которымъ въ глазахъ народа можно было замаскировать личные мотивы и цѣли. Та
подробность, которую отмѣчаютъ историкъ и евангелисты, что Креститель „въ оковахъ“ (Зго^іос;) отправленъ былъ въ Махеронъ и что Иродъ „связа его и всади въ темницу“ (Мѳ. ХІУ, 3; Мрк. VI, 17), прямо показываетъ, что въ глазахъ народа пророка хотѣли представить тяжкимъ преступникомъ.
Существенная разность между извѣстіемъ Іосифа Флавія и разсказомъ евангелистовъ о причинахъ заключенія Крестителя въ темницу теперь становится вполнѣ понятной и легко объяснимой. Очевидно историкъ, не зная истинной причины заключенія Крестителя, а зная только формальную сторону этого дѣла, и говоритъ о ней въ своей замѣткѣ; потому-то его объясненія Иродова поступка съ Крестителемъ и выходятъ такъ поверхностны, неосновательны, что невольно возбуждаютъ сомнѣніе въ справедливости извѣстія и его исторической достовѣрности. Объясняя такимъ образомъ разногласіе свидѣтельства Флавія съ евангельскими извѣстіями о причинѣ беззаконнаго поступка Ирода съ Крестителемъ, мы вмѣстѣ съ тѣмъ освобождаемъ историка отъ обвиненія, будто существенныя разности между его извѣстіемъ и евангельскими всецѣло лежатъ на его совѣсти и вытекаютъ изъ личныхъ симпатій Флавія къ главнымъ виновникамъ преступленія. Здѣсь будто бы кроется причина и того разногласія, что по извѣстію историка главнымъ и единственнымъ виновникомъ смерти Предтечи является Иродъ, а по сказаніямъ евангелистовъ—Иродіада, Иродъ жѳ былъ только слѣпымъ орудіемъ своей коварной любовницы. Но и эта разность стоитъ внѣ всякой связи съ личными симпатіями и антипатіями историка. Дѣло въ томъ, что Іосифъ Флавій, передавая извѣстіе объ Іоаннѣ Крестителѣ, исключительно руководится народнымъ мнѣніемъ, которое излагаетъ вполнѣ объективно, не давая съ своей стороны никакого объясненія, какъ могло составиться это мнѣніе и насколько оно соотвѣтствуетъ дѣйствительности. Если бы историкъ имѣлъ въ виду освѣтить и раскрыть причины заключенія и мученической кончины Предтечи, то нужно было бы ожидать, что извѣстіе о Крестителѣ будетъ пространнѣе и подробнѣе и помѣщено не тамъ, гдѣ теперь находится. Самое приличное для него мѣсто было бы на тѣхъ страницахъ „Древностей“, гдѣ у историка идетъ рѣчь о злодѣяніяхъ Ирода, изъ которыхъ самымъ крупнымъ было заключеніе и усѣкновеніе пророка. Обвинять Флавія въ пристрастіи и личныхъ симпатіяхъ въ данномъ случаѣ — значитъ обвинять его въ томъ, что онъ не отнесся критически къ народному мнѣнію, когда это не требовалось и характеромъ разсказа, и едва ли возможно было для него потому именно, что у него не было и не могло быть никакихъ документальныхъ данныхъ. По сказаніямъ евангелистовъ преступленіе было, главнымъ образомъ, дѣломъ тѣснаго и, можно ска-
зать, семейнаго кружка, и истинные мотивы преступленія полти не выходили за предѣлы этого кружка; а потому вполнѣ естественно, что историкъ не зналъ этихъ мотивовъ и той роли, какую играла въ этомъ преступленіи Иродіада. Единственный источникъ, изъ котораго евангелисты получили свѣдѣнія объ истинныхъ причинахъ заключенія и обстоятельствахъ мученической кончины Предтечи, былъ недоступенъ Іосифу Флавію. Эти причины и обстоятельства были извѣстны только ученикамъ Іоанна Крестителя, изъ которыхъ многіе, сдѣлавшись потомъ учениками Христовыми, И могли сообщить подробныя и достовѣрныя свѣдѣнія евангелистамъ. Іосифъ Флавій не имѣлъ сношеній ни съ учениками Крестителя, ни съ учениками Христовыми, а потому, по необходимости, долженъ былъ въ своемъ извѣстіи ограничиться народнымъ мнѣніемъ, въ основѣ котораго лежала формальная сторона дѣла. Не упрека и обвиненій въ недобросовѣстности заслуживаетъ историкъ, а признательности, такъ какъ его извѣстіе, представляя формальную, фиктивную причину заключенія Крестителя, разъясняетъ намъ важный вопросъ, какимъ образомъ Иродъ, уважавшій пророка и опасавшійся народной мести за его заключеніе и смерть, рѣшился на такой важный шагъ,—вопросъ, отвѣта на который іда ее находимъ у евангелистовъ.
Указавъ формальную причину заключенія Предтечи въ крѣпость Махеронъ, историкъ ничего не говоритъ объ обстоятельствахъ кончины праведника, ограничиваясь лишь общимъ замѣчаніемъ: Kai ä£0|xtos sU тоѵ Ma^aipoövxa TcepcpüeU, xaüxfl
xxtvvoxai. Отсюда не видно, долго ли узнику приходилось ожидать смерти, или онъ тотчасъ же былъ усѣкнутъ Иродомъ. Изъ повѣствованій евангелистовъ, напротивъ, видно, что Предтеча довольно продолжительное время оставался въ заключеніи, и Иродъ долго не рѣшался на злодѣяніе. Въ немъ происходила тяжелая борьба между уваженіемъ къ пророку, страхомъ предъ народомъ и страстью къ Иродіадѣ, удаленія которой настойчиво требовалъ Креститель. Мужество, святость и непоколебимая правда пророка производили сильное впечатлѣніе на Ирода, и онъ трепеталъ даже передъ скованнымъ праведникомъ, не перестававшимъ требовать отъ него прекращенія преступной и соблазнительной связи съ Иродіадой. Нерѣшительность Ирода еще болѣе усиливала злобу и ненависть къ пророку въ Иродіадѣ. Она ясно видѣла, что голосъ Крестителя будетъ могущественнѣе ея вліянія на Ирода и можетъ повести къ опаснымъ для нея послѣдствіямъ, заставивъ возвратить царственную блудницу къ ея законному мужу, и потому ждала только удобнаго случая, чтобы погубить пророка. Отправляясь въ походъ противъ Арѳты, война съ которымъ вызвана была преступной связью съ Иродіадой, Иродъ остановился въ пограничной крѣпости Махеронѣ, лежавшей на восточномъ пустынномъ
побережьѣ Мертваго моря, и здѣсь праздновалъ день своего рожденія. Во время пира дочь Иродіады Саломія своею неприличною пляскою такъ восхитила Ирода и гостей, что онъ, отуманенный пляской и виномъ, далъ безумную клятву удовлетворить всякую просьбу дѣвицы. По совѣту злой матери, Саломія потребовала головы Іоанна Крестителя. Просьба эта опечалила Ирода *). Страхъ, угрызенія совѣсти, суевѣріе, даже слабая искра лучшихъ чувствъ, тлѣзшая въ его испорченномъ сердцѣ подъ пепломъ злыхъ страстей,—все это побуждало Ирода отказаться отъ исполненія клятвы; но ему не доставало силъ и мужества сдѣлать это. Гордость, страхъ человѣческій и страсть къ Иродіадѣ одержали верхъ надъ лучшими побужденіями. Боясь сужденій своихъ гостей болѣе, чѣмъ укоровъ совѣсти, онъ послалъ тѣлохранителя, и, по приказанію развратнаго труса, умерщвленъ былъ величайшій изъ пророковъ. Отсѣченная голова Крестителя съ тѣхъ поръ не давала покоя его совѣсти и воображенію (Мѳ. ХІУ, 2 ст.); не избѣжалъ онъ укоровъ и со стороны народа и не могъ подкупить его мнѣніе въ свою пользу фальшивыми обвиненіями праведника въ какихъ-то политическихъ замыслахъ. Справедливый голосъ народа обвинялъ въ смерти пророка именно Ирода, отъ котораго всецѣло зависѣла судьба узника, и, по Свидѣтельству историка, въ пораженіи его войскъ Аретою народъ видѣлъ выраженіе гнѣва Божія за ужасное преступленіе.
Итакъ, сопоставляя извѣстіе Іосифа Флавія съ повѣствованіями евангелистовъ, необходимо признать, что послѣднія по своей полнотѣ, точности и исторической достовѣрности имѣютъ несравненное превосходство передъ первымъ. Историкъ очертилъ образъ Крестителя слишкомъ блѣдно и представилъ его далеко не такимъ, какимъ былъ на самомъ дѣлѣ этотъ величайшій пророкъ во Израили; его ученіе передалъ слишкомъ обще и неопредѣленно, а въ нѣкоторыхъ пунктахъ, какъ напр., о крещеніи, даже совсѣмъ невѣрно; причины заключенія въ темницу и мученической кончины несогласно съ исторической дѣйствительностью.
Къ этимъ недостаткамъ нужно присоединить и то, что извѣстіе историка о Крестителѣ слишкомъ кратко, многое и притомъ самое существенное въ немъ пройдено молчаніемъ; это тѣмъ болѣе нужно поставить въ вину Іосифу Флавію, что онъ былъ почти современникомъ пророка, самъ питалъ глубокое почтеніе къ этой великой личности, а потому съ большимъ вниманіемъ и тщаніемъ долженъ былъ отнестись къ нему въ своей замѣткѣ. 1
1) Евангелистъ Маркъ для обозначенія Внутренняго состоянія Ирода въ этотъ моментъ употребляетъ усиленное выраженіе: яеріАояо^ уеѵоцеѵос (VI, 26), что заставляетъ признать неправильнымъ взглядъ на печаль Ирода, какъ жалкое притворство.
Но при всѣхъ этихъ недостаткахъ извѣстіе историка имѣетъ немаловажное значеніе для уясненія евангельскихъ повѣствованій объ Іоаннѣ Крестителѣ и для доказательства ихъ исторической достовѣрности. Опуская многое и весьма важное въ жизни и дѣятельности Предтечи, извѣстіе Флавія даетъ и нѣчто такое, чего нѣтъ въ евангельскомъ разсказѣ. Такъ, у евангелистовъ не указывается точно мѣсто заключенія Крестителя, тогда какъ историкъ прямо называетъ его крѣпостью Махеронъ. Впрочемъ, это указаніе мѣста заключенія и мученической кончины Предтечи нѣкоторыми учеными считается ошибочнымъ. Историкъ разсказываетъ, что жена Ирода, дочь Ареты, узнавши о преступной связи мужа съ Иродіадой, выиросила у него позволеніе отправиться въ Махеронъ, принадлежавшій ея отцу (тоте -атрі txbxr^ отготгХес), и затѣмъ изъ Махерона ушла къ Аретѣ. Какимъ же образомъ Иродъ могъ заключить пророка въ непринадлежавшую ему крѣпость? Флавій не упоминаетъ, чтобы Иродъ отвоевалъ у Ареты, Махеронъ, предполагать же, что послѣдній подарилъ ему эту крѣпость—дѣло невозможное; слѣдовательно, Креститель былъ заключенъ въ какомъ-нибудь другомъ мѣстѣ. Такъ думаютъ Газѳ, Фолькмаръ и другіе 1). Эвальдъ находитъ, что историкъ не сдѣлалъ никакой ошибки въ указаній мѣста заключенія и кончины Предтечи, ибо онъ вовсе не говоритъ о принадлежности Махерона отцу первой жены Ирода: слово отготеХе^ относится не къ Махерону, а къ чиновнику, который, по словамъ Флавія, встрѣтилъ тамъ дочь Ареты l 2). Если бы Махеронъ принадлежалъ Аретѣ, то страннымъ кажется, что дочь его просится у Ирода не прямо къ нему, а въ Махеронъ; да и какимъ образомъ, просясь въ принадлежавшій ея отцу городъ, она могла бы замаскировать предъ Иродомъ свое намѣреніе бѣжать отъ него, а такой именно смыслъ и имѣла ея просьба по извѣстію историка. Несомнѣнно, что Махеронъ ко времени заключенія Крестителя долженъ былъ принадлежать къ владѣніямъ Ирода, а слова историка тоте тгяхрі аЬт% отготеХёс нельзя понимать въ смыслѣ опредѣленнаго указанія на время принадлежности Махерона Аретѣ, и потому небезосновательно нѣкоторые изъ ученыхъ читатаютъ не тоте, а тсоте—„нѣкогда“ или усвояютъ слову тоте иное значеніе, чѣмъ въ языкѣ классическихъ писателей. Заключеніе пророка въ Махѳронѣ было не только возможно, но и вполнѣ соотвѣтствовало намѣренію Ирода — скрыть Крестителя какъ можно дальше отъ глазъ народа, чему особенно благопріятствовало мѣстоположеніе этой крѣпости. Здѣсь же произошло и то пиршество, о которомъ говорятъ
l) Hase. Leben Iesu. 4 Aull. s. 149. Volkmar. Die Ewangelien. Leipzig. 1870. s. 357.
a) Очевидно Эвальдъ читаетъ не итсотеХе;, а утготеХу^. Seschichte des Volkes Israel bis Christus. Band. V, S. 51, Anm. 2.
евангелисты: здѣсь могъ существовать дворецъ у Ирода или, по крайней мѣрѣ, главная квартира во время войны съ Арѳ-той, въ періодъ которой и произошло усѣкновеніе Крестителя. По евангеліямъ предполагаете.^ удовлетвореніе просьбы дѣвицы тотчасъ по ея заявленіи, и у евангелиста Марка поставлено слово „тотчасъ“ (VI, 24 ст.); слѣдовательно, узникъ находился, такъ сказать, подлѣ пирующихъ, иначе невозможно было бы такое скорое исполненіе просьбы: „хочу, чтобы ты далъ мнѣ теперь же (eEaorrjc — тотчасъ) на блюдѣ голову Іоанна Крестителя (Мрк. VI, 25) *).
Н. Лилеевъ.
*) Окончаніе слѣдуетъ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках компьютеризации Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академическом интернет-сайте.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
