CC BY
12УДК 882Толстая.06
Д. Ф. Керимова
Интертекст в эссе Т.Н. Толстой «Купцы и художники»
Дагестанский государственный университет; Россия, 367001,г. Махачкала, ул. М. Гаджиева, 43 а;dinarych20I2@yandex.ru
В статье рассмотрено эссе Т.Н. Толстой «Купцы и художники» и на основе проделанного анализа обобщены представления о роли и функции интертекста в этом произведении.
Цельюстатьи является описание интертекстем в одном из эссе сборника Т.Н. Толстой «Не кысь».
Объектомисследования являются интертекстуальные включения различных типов (ин-тертекстемы) и их функционирование в обозначенном произведении.
Актуальностьданного исследования обусловлена, с одной стороны, активным изучением интертекстуальности в лингвистике, а с другой, необходимостью комплексного анализа межтекстового взаимодействия на материале прозы Татьяны Толстой как автора, в творчестве которого интертекстуальность особенно активно проявляется на различных уровнях - семантическом, фонетическом и синтаксическом.
В основе анализа лежиттакое пониманиеинтертекстуальности, при котором исходный текст содержит в себе ссылки на другие тексты на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: цитатах, аллюзиях, реминисценциях. При этом интертекстуальные ссылки могут быть каксуказанием автора, так и анонимными.
В искусстве модернизма и постмодернизма интертекст выступает как основной способ построения художественного текста, состоящий в том, что текст строится изцитати реминис-ценцийк другим текстам.Интертекст в постмодернистской прозе Татьяны Толстой - традиционное соотношение одного текста с другим,диалогическое взаимодействиетекстов, обеспечивающее превращение смысла в тот, который задан автором.
Проделанный нами анализ позволяет говорить об обнаруженных в эссе интертекстемах как о средствах авторской иронизации, выступающих в экспрессивной функции, а об интертекстуальности прозы Т. Толстой - как о важном элементе самовыражения писательницы, позволяющем реализовать авторский замысел в полной мере.
Ключевые слова: интертекст, цитата, паразаглавие, постмодернизм.
Постмодернистскую публицистику Т.Н. Толстой, как и ее прозу в целом, можно охарактеризовать как интертекстуальную. В основе литературы постмодернизма лежат «идеи нового гуманизма» [1, с. 111]. Интертекстуальность дает возможность провести анализ взаимодействия различных историко-смысловых пластов и измерений в рамках одного художественного произведения. Подобного рода «взаимодействие текста с семиотической культурной средой в качестве внедрения и использования цитат, реминисценций, ссылок, аллюзий» [2, с. 35] предполагает «возможность использования для его дешифровки различных культурных кодов» [3, с. 59].Весьма насыщенным в интертекстуальном отношении представляется нам сборник рассказов и эссе «Не кысь». Характерной приметой «малой» прозы писательницы является «использование приемов поэтической разговорной риторики - от анафоры, аллитерации и ассонанса до синтаксического параллелизма» [4, с. 64], порой прослеживающегося на интертекстуальном уровне. Попытаемся зафиксировать основные интертекстемы в эссе «Купцы и художники».
И.А. Пушкарева отмечает, что в аналитических и художественно-публицистических жанрах «ярко выражается авторская индивидуальность, проявляющаяся в спе-
цифике «ассимиляции» чужой речи» [5, с. 27]. Названное эссе содержит немало поэтических интертекстем такого характера. Отметим, что поэтический интертекст ориентирован на систему высших ценностей: «...объекты внимания характеризуются особой эстетической значимостью для человека, их смысл представляет собой некую ценность для субъекта коммуникации» [6, с. 22].Среди таковых - строки из стихотворения Марины Цветаевой: «Будет скоро тот мир погублен! Посмотри на него тайком. Пока тополь еще не срублен И не продан еще наш дом» [7, с. 541-542]. Обрисованная автором в начале повествования идиллическая картина приобретает утопическое звучание благодаря данному лирическому включению. «Лето красное пропели, уж война катит в глаза» - вариация строк из басни И.А. Крылова «Стрекоза и Муравей»: «Лето красное пропела<.. .> Уж зима катит в глаза» [7, с. 542]. Она имеет ироничное значение и необходима для того, чтобы подчеркнуть заведомо негативное отношение автора к изображаемому. Этой же цели служит интертекстема «Владыкой мира станет труд» [7, с. 542]. Она взята из польской рабочей песни «Метопу sztandar» в переводе Владимира Акимова: «Долой тиранов! Прочь оковы, Не нужно старых рабских пут! Мы путь земле укажем новый, Владыкой мира будет труд! (февраль 1900)».
Своего рода интертекстом является и повествование, посвященное Льву Толстому и его воззрениям: «Интересно, что литературный труд он за труд не считал, хотя работал безжалостно много и упорно. Его тянуло тачать сапоги (получалось криво), идти за плугом (об урожае не слыхать), то есть мышечную радость он принимал за духовную, а к результату был равнодушен. Саморучно крыл соломой крестьянскую крышу. Крыша осенью протекала, крестьянин бранился, но граф был доволен, о чем и вносил записи в дневник». Толстая иронизирует над обывательскими представлениями автора о труде, называя его «апологетом бессмысленного, непроизводительного труда, труда, который прекрасен «сам по себе», вне зависимости от продукта» [7, с. 542].
В самом начале XX века с приходом к власти большевиков гражданское общество было разрушено, а право собственности объявлено преступлением, поскольку у настоящего коммуниста не должно было быть ничего, кроме веры в светлые идеи коммунизма. В очередной раз иронизируя над этим, Т. Толстая помещает в эссе шуточные строки из стихотворения Сергея Николаева, написанного в 70-е гг.: «Возле речки, у бугра Волк Петром питался. Что осталось от Петра? Партбилет остался» [7, с. 543].
Интересным в интертекстуальном аспекте является предложение: «Человек - раб, но он прежде всего раб Божий, и вот-вот будет призван, и не пролезть ему в игольное ушко со всеми своими кастрюльками, и теплыми сапогами, и детскими чистошерстяными костюмчиками на вырост, и кустиками рассады, и мотками провода, и сервантом, и старыми фотографиями, и закатанными в банки огурцами, и пятирожковыми люстрами, и коврами ручной работы, и плюшевыми медведями, и зажигалками «Ронсон», и микроволновой плитой» [7, с. 543]. Все мы слышали выражение: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в царствие небесное». Это не просто древняя пословица, а цитата из Евангелия от Матфея (гл. 19, ст. 24) и Евангелия от Луки (гл. 18, ст. 25).
Толстовская вариация, критикующая в первую очередь невероятную человеческую тягу к накопительству, имеет характерный саркастический оттенок: «Толстая творит свою историю обывателей-«сократиков», в дискурсе которых смешаны потребительство и литература, ложное и истинное» [8, с. 87]. Обнаруженная в эссе конструкция «имущества лучшего и непреходящего» [7, с. 545] позаимствована из Нового Заве-та:«Ибо вы и моим узам сострадали и расхищение имения вашего приняли с радостью, зная, что есть у вас на небесах имущество лучшее и непреходящее» (Евр. 10:34).О чем
же говорит апостол? За веру в Иисуса в те времена приходилось платить огромную цену. Апостолов сажали в тюрьмы и казнили, простых христиан ссылали, а их имущество разворовывали и разграбляли. Т. Толстая отмечает, что «русская литература, взыскуя «имущества лучшего и непреходящего», совершенно обошла стороной практическую пользу денег, их неимоверное удобство. Ее не заинтересовали возможности разумного менеджмента, грамотного управления финансами, она осталась равнодушна к хитростям банковской системы» [7, с. 545].
Интертекстуальность эссе подкрепляется в дальнейшем повествовании следующим реминисцентным рядом: «Но я, например, не могла понять, что такое вексель, пока не прочитала Бальзака. Как Настасья Филипповна швыряет деньги в камин - вижу ясно. А что с ними можно еще сделать - не понимаю. Как Раскольников швакнул топором Лизавету, представляю. А, собственно, как именно работала старуха-процентщица, откуда у нее образовывался процент? Что такое залог, ипотека? Почему рубль серебром не равен рублю ассигнациями? Никто из русских писателей не снизошел мне это доходчиво объяснить» [7, с. 545]. В эссе аллюзивно заявлен образ Гобсека из одноименного романа Оноре де Бальзака. Образ ростовщика Гобсека автор создает, используя сложнейшую гамму реалистических (вплоть до натуралистических) и романтических приемов: «Человек-вексель бегал по Парижу на тонких, сухопарых, как у оленя, ногах, безжалостно взыскивая по векселям». Упоминание героев Достоевского Барашковой («Идиот») и Раскольникова («Преступление и наказание») также связано с развитой автором эссе денежной темой, по ее убеждению не вписавшейся в лоно русской литературы. Ее антиподом выступает западная литература, которая «охотно и с удовольствием вплетала денежную, земную тему в свои сюжеты» [7, с. 545]. В качестве яркого образца приводится роман Эмиля Золя «Дамское счастье».
Эмиль Золя, создатель эпопеи о Ругон-Маккарах и родоначальник французского натурализма, в 1883 г. пишет не совсем обычную книгу. «Дамское счастье» - это, с одной стороны, блистательное исследование механизма делового успеха, с другой - классический роман о Золушке. Золя увлекательно, ярко и точно описывает историю предпринимателя Октава Муре, создавшего в центре Парижа процветающий универмаг. Толстая рассказывает, как продуманная организация, новейшие торговые технологии и психологический расчет позволяют привлечь толпы покупательниц и, таким образом, одержать коммерческую победу над женщинами.Несколько позже читатель обнаруживает образ Робинзона Крузо Жюля Верна, названный Толстой «гимном буржуазности, одой человеку разумному и трудолюбивому» [7, с. 547].
Толстая касается и лионских фабрик, где герой Золя закупал свои «конкурентоспособные рулоны» [7, с. 548]. Она вскрывает причины восстания лионских ткачей: «Жозеф-Мари Жаккар, он же Жаккард, изобрел станок для производства жаккардовых тканей. «Рост производства тканей, а следовательно их дешевизна и доступность, вызвали социальный взрыв. То есть они там не стонали у станков от непосильной работы, а возмутились падением прибылей» [7, с. 548]. Тут же автор проводит компаратив с русскими рабочими: «А наш русский мужик, коль работать невмочь, так затянет родную «Дубину». Про то же и Вас. Вас. Розанов: «Вечно мечтает, и всегда одна мысль: как бы уклониться от работы» [7, с. 548].
Особой интертекстуальной популярностью пользуются у автора включения из Евангелия, помещенные в весьма ироничный контекст: «Не всегда, знаете, приятно, придя домой и уже переобувшись в тапочки, столкнуться в коридоре с Ангелом: «Над головою его была радуга, и лице его как солнце, и ноги его как столпы огненные; в руке у него была книжка раскрытая» (Откр., 10: 1- 2). Невротиком станешь» [7, с. 549].
Поэтическое включение отсылает нас к эпохе коллективизации, минуя которую, русский народ может с отчаянной уверенностью заявить: «Мы сильно битые» [7, с. 549]:«Сорок тысяч стоит «Волга»,Люди копят деньги долго.Но какой владельцу прок?Все отнимут, дайте срок» [7, с. 550].
Евангельский интертекст эссе пополняется следующим фрагментом: «Литература и Беллетристика, подобно евангельским Марии и Марфе, пекутся о разном, но равно нужном Божьей твари; и если Мария грозит Судным Днем, то Марфа указует на ссудную кассу. Не хлебом единым, но, руку на сердце положа, и не словом единым жив человек. Кушать-то хоцца» [7, с. 550]. Марфа и Мария - персонажиНового Завета, сёст-рыЛазаря из Вифании, в доме которых останавливалсяИисус Христос. Различный характер сестёр - практичной Марфы и созерцательной Марии - стали символами различных установок в жизни христиан. Что касается границы между литературой элитарной и литературой массовой, то здесь достаточно ёмко и точно её очертил английский журналист и писатель начала прошлого столетия Гилберт Кит Честертон: «Литература - лишь роскошь, беллетристика - необходимость».
«Нехлебомединымживчеловек» [7, с. 550] - цитата из Библии (Ветхий Завет, Вто-розаконие,гл.8,ст.3).Моисей, успокаивая свой народ, утомленный долгим возвращением из египетского плена, говорил, что Бог не зря подвергал народ израильский таким испытаниям: «Он смирял тебя, томил тебя голодом и питал тебя манною, которой не знал ты и не знали отцы твои, дабы показать тебе, что не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа, живёт человек». Это выражение встречается и в Новом Завете, в Евангелии от Матфея (гл. 4). Когда Иисус был в пустыне и держал долгий пост (ст. 3-4), «приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: «не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божи-их».
В современной России это выражение приобрело дополнительную популярность после выхода в свет в 1956 г. романа «Не хлебом единым» Владимира Дудинцева. Смысл выражения: для полного счастья человеку мало материального благополучия, ему необходима духовная пища, моральное удовлетворение. ОднакоТ. Толстая несколько трансформирует исходный текст, вступая в спор с претекстом, при этом евангельская установка рушится под натиском телесного мира, живущего, чтобы есть, и едящего, чтобы жить. Отметим, что евангельский интертекст приобрел популярность еще на заре постмодернистской культуры в творчестве предтечи этого направления в России Владимира Набокова: «Исследователи часто прибегают к тексту послания (к коринфянам святого апостола Павла) в связи с изучением художественной оптики В. Набокова» [9, с. 24].
Далее автор эссе обращается к образам «идеальных русских героев»: Павла Ивановича Чичикова из «Мертвых душ» Н.В. Гоголя, Ермолая Алексеевича Лопахина из «Вишневого сада» А.П. Чехова, Ильи Ильича Обломова и Андрея Штольца из романа И.А. Гончарова «Обломов», русских купцов, описанных драматургом А.Н. Островским: «Гоголь пытался создать идеального русского героя, рачительного, хозяйственного, предприимчивого, но не смог и сжег вторую часть «Мертвых душ». Толстовский Левин не может ни жить, ни хозяйствовать, пока не найдет Бога, - посоттеП^. Чехов изобразил неприятного Лопахина, вырубающего вишневый сад (красоту), чтобы построить дачки (выгоду). Чехов умер вовремя, в 1904 году, а то пришлось бы ему дописывать, как народ поджигал лопахинские дачки в 1905-м, но не для того, чтобы снова насадить вишни, совсем не для того. С Обломовым все понятно: Штольц - немец, вот
пусть он и работает, а мы полежим. У А. Островского много и роскошно о деньгах и купцах, но опять-таки о том, как они, деньги, искажают нравы и душу купцам» [7, с. 550]. Окинув взором литературоведа данные образы, Т. Толстая приходит к выводу, что единственным произведением, в котором забота о бытовом и материальном представляется добром, является «Федорино горе» К.И. Чуковского: «Но чудо случилося с ней: Стала Федора добрей. Тихо за ними идет И тихую песню поет: «Ой вы, бедные сиротки мои, Утюги и сковородки мои! Вы подите-ка, немытые, домой, Я водою вас умою ключевой. Я почищу вас песочком, Окачу вас кипяточком, И вы будете опять, Словно солнышко, сиять... е^» [7, с. 551].
Еще одним интересным, на наш взгляд, реминисцентным образованием является составленное из имен литературных героев и авторов разных времен и народов Татьяной Толстой имя Байрон Гамлетович Печорин: «.перенесите этот сюжет во взрослую литературу, в прозу, в беллетристику - сию же минуту накостыляют вам по шее, глумления не оберешься, сам Байрон Гамлетович Печорин растопчет вас в подконтрольном ему издании ногами «как столпы огненные»; а в руке у него будет книжка раскрытая, и там будет сказано, что нельзя» [7, с. 551]. Такой синтез, возможно, становится неким триединым прообразом литературных родов: лирики (Байрон), драмы (Гамлет) и эпоса (Печорин), причем имена подобраны по принципу не только личного предпочтения, но и высокой литературно-критической оценки означенных героев.
Проделанный нами анализ позволяет говорить об обнаруженных интертекстемах как о средствах авторской иронизации, выступающих в экспрессивной функции: «От скепсиса сатиры - к лирической восторженности сатирика, от положительного героя -к положительной среде, от критики недостатков - к их гиперболизации» [10, с. 64]. Проецирующая способность авторской позиции была отмечена еще Л.Н. Толстым: «Что бы ни изображал художник: святых, разбойников, царей, лакеев, мы ищем и видим только душу самого художника» [11, с. 19]. Все это в значительной мере является немаловажным элементом самовыражения автора и позволяет «реализовать авторский замысел в полной мере» [12, с. 177].
Литература
1. Кучменко М.А. Постмодернизм в современном литературном пространстве // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. 2: Филология и искусствоведение. - 2013.- №2.
2. Керимова Д.Ф. Интертекстуальность романа Т.Н. Толстой «Кысь»: функциональная доминанта цитируемой авторской лирики // Вестник Дагестанского государственного университета. - 2013. - Вып. 3.
3. Малышкина О.Г. Игровые мотивы в романе Татьяны Толстой «Кысь». Роман Т. Толстой «Кысь»:научно-методическое пособие. - СПб., 2007.
4. Осьмухина О. Литература как прием // Вопросы литературы. - 2012. - №1.
5. Пушкарева И.А. Об интертекстуальных связях в современной газетной публицистике // Филология и человек. - 2014. - №4.
6. Большова А.Ю. Интерпретация поэтического текста как креативный дискурс // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. 2: Филология и искусствоведение. - 2013.- №4.
7. Толстая Т.Н. Не кысь. - М.: Эксмо, 2011.
8. Беневоленская Н.Т. «Покаянное» произведение Т. Толстой. Роман Т. Толстой «Кысь»:научно-методическое пособие. - СПб., 2007.
9. Мазанаев Ш.А., Майорова Г.В. Репрезентация идей гуманизма и эсхатологический подтекст концепта «любовь» в прозе В. Набокова // Вестник Дагестанского государственного университета. - 2014.- Вып. 3.
10. Ушакин С. «Смехом по ужасу»: о тонком оружии шутов пролетариата // Новое литературное обозрение. - 2013. - №3.
11. Толстой Л.Н. Предисловие к сочинениям Гюи де Мопассана // Толстой Л. Полн. собр. соч.: в 90 т. - М.-Л., 1928-1958. - Т. 30.
12. Керимова Д.Ф. Паразаглавия как семантико-синтаксические компоненты постмодернистской текстологии Т.Н. Толстой (часть 2) // Вестник Дагестанского государственного университета. - 2014. - Вып. 3.
Поступила в редакцию 20февраля 2015 г.
UDC 882 Tolstaya.06
The intertext in the essay by TatyanaTolstaya «Merchants and artists»
D.F. Kerimova
Dagestan State University; Russia, 367001, Makhachkala, M. Gadzhiev st., 43 a; dina-rych2012@yandex. ru
Thisarticle is devoted to the study of theintertextualnature ofthe essay byTatyanaTolstaya «Merchants and artists» and views of the roleand functions oftheintertext in the studied literary work are summarized on the basisof this analysis.
The aim of the article is to describe the intertext in a collection of essays by T.N. Tolstaya "Don't Kys".
The object of the study are the intertextual inclusions of different types (intertextems) and their functions in the studied text.
The relevance of this study is due, on the one hand, the active study of intertextuality in linguistics, on the other hand, the need for a comprehensive analysis of intertextual interaction on the basis of prose by Tatyana Tolstaya as a writer, in whose works intertextuality manifests particularly active at different levels: semantic, syntactic and phonetic.
The basis of our analysis is understanding of intertextuality, in which the source code contains references to other texts at different levels in a more or less recognizable forms: quotations, allusions, reminiscences. Intertextual references can indicate the author and be anonymous.
In the art of modernism and postmodernism intertext acts as the main way to construct the literary text, consisting in the fact that the text is constructed from quotations and allusions to other texts. Intertext in postmodern prose by Tatyana Tolstaya is the traditional correlation of texts, dialogic texts interaction which provide transformation of meaning meant by the author.
The given analysis allows us to find out in the essay intertextems and name them the expressive means of the author's irony. Intertextuality in the prose by T.N. Tolstaya as an important element of expression of the writer makes us completely realize the author's plan.
Keywords:intertext, quotation, paratitle, postmodernism.
Received 20February, 2015
