CC BY
22Ученые записки Таврического национального университета им. В. И. Вернадского. Серия «Филология. Социальные коммуникации». Том 24(63) №1. Часть 1 2011 г. С. 255 - 262.
УДК 81'42
ИНТЕРПРЕТАТИВНЫЕ МОДУСЫ ОБЩЕНИЯ
В. И. Карасик
Волгоградский государственный педагогический университет,
г. Волгоград
Статья посвящена описанию интерпретативных модусов общения в зависимости от степени коммуникативной точности дискурса. Последний может быть принципиально неточным, относительно точным и принципиально точным. Единицы указанных модусов определяются автором соответственно как эпиномы, эргономы и акрономы.
Ключевые слова: дискурс, модус, акрономы, эпиномы, эргономы.
Постановка проблемы. Дискурс представляет собой многомерное образование. Общение может быть сориентировано на разную степень коммуникативной точности и, соответственно, может носить принципиально неточный, относительно точный и принципиально точный характер. Соответственно выделяются интер-претативные модусы общения в зависимости от степени его коммуникативной точности.
Принципиально неточный дискурс имеет место в тех ситуациях, когда назначение общения состоит в поддержании контакта и выражении эмоций. Обмениваясь приветствиями, подтверждая свое участие в диалоге с помощью вербальных и невербальных знаков, коммуниканты не сообщают друг другу каких-либо сведений о мире, но фиксируют свои взаимоотношения с помощью этикетных клише. Такое общение получило в лингвистике и культурологии название фатической коммуникации, которая трактуется в узком и широком смыслах: в первом случае имеются в виду установление, поддержание и размыкание контакта, во втором случае — различные речевые жанры, содержание которых не представляет собой обмен информацией (светская беседа, ссора, разговор по душам и др.) [1]. Вместе с тем неточный дискурс выходит за рамки поддержания контактов в тех случаях, когда один из его участников намеренно или помимовольно изъясняется неточно: «А как она прикручивается?» — «Чехол снимешь, увидишь, там есть такая штучка, на нее надо легонько нажать, и это». Такого рода общение предполагает активное использование указательных знаков. Это может быть жестовая указательность или дейктическое слово. В особых ситуациях это может быть развернутая речь, в которой не содержится никакой информации. В политическом дискурсе весьма частотны случаи красноречивого умалчивания [3]. Например:
— Какие меры Вы собираетесь принять по наведению порядка в городе?
— Прежде всего, нужно навести порядок. Это — главное. Если порядок не наведешь, то все усилия будут затрачены впустую. Так не раз уже было. Поэтому обязательно будем наводить порядок.
Политик уходит от ответа, его речь движется по замкнутому кругу, она не дис-курсивна, а рекурсивна.
Рекурсивные высказывания могут встречаться также в научном общении. Часто бывают неинформативными фразы, используемые в качестве зачина к научным работам: «Последнее время изучение дискурса привлекает к себе внимание многих исследователей». В любом научном тексте есть позиции, в которых предполагается максимально информативное содержание, в жанре диссертаций это — выводы и положения, выносимые на защиту. Тезис о том, что язык связан с культурой, может быть информативным на лекции по введению в языкознание, но вряд ли является таковым в качестве вывода из выполненного диссертационного исследования.
Единицы неточного дискурса предлагается называть эпиномами (греч. эпи-«над, на поверхности», ср. эпицентр; ном- «закон»).
Эпиномы распадаются на два типа — диктальные и модусные (в соответствии с противопоставлением диктума и модуса, по Ш. Балли). Диктальные эпиномы отвечают потребностям приблизительной номинации [5]. В обиходном общении нет необходимости точно обозначать многие объекты, достаточно указательных характеристик. Подчеркну, речь идет не о специальных знаках приблизительности (вроде, типа, как бы), а о словах с размытой семантикой, часто с субъективным осмыслением:
Да она такая росомаха, вечно документы теряет!
В эпиномном общении слово росомаха радикально меняет смысл и обозначает не хищного зверя, а неряшливого, неорганизованного человека. Особенность таких словоупотреблений состоит в их активном фоносемантическом осмыслении. Подобным образом дети рассказывают о событиях, которые их потрясли, например:
А он как — бац! А этот — шмяк! А он — ды-ды-ды-ды-ды!
Весьма частотной разновидностью диктальных эпиномов являются распространенные политические термины, которые воспринимаются сугубо эмблематически, т. е. как знаки принадлежности к своим или чужим. Так, например, многие американцы воспринимают слово democracy в размытом значении (демократия — это свобода, западный стиль жизни, всё, что свойственно Америке) [6].
Распространенным термином в наши дни, воспринимаемым в качестве эпи-нома многими нашими современниками, является слово нанотехнологии. Приведу пример того, как неточное понимание явления эксплуатируется в нашей социальной практике (материал взят из новостного выпуска, размещенного на сайте www. mail. ru 14.05.2010).
Маленькие частицы — за большие деньги. То, что ученые позиционируют как светлое будущее науки, предприимчивые аферисты сделали выгодным настоящим для своего бизнеса. Покупателям теперь активно продают нанотехнологии. О присутствии мельчайших частиц и их чудодейственных свойствах говорится в аннотациях к самым разным товарам — от белья до автокосметики.
Что значит «нано», чуть ли не раньше ученых поняли бизнесмены. Это деньги. И серьезные. Впрочем, посторонним о чудесных свойствах наноматериалов в быту рассказывать деловым людям некогда. Только клиентам и по секрету.
Это структуратор воды «Росинка». Хотя непосвященному в основы нанона-уки потребителю структуратор может показаться обыкновенной деревянной подставкой. Чтобы прибор заработал, нужно поставить на него стакан с водой и мешать ее по часовой стрелке ровно 5 минут. Жидкость станет энергетически и информационно благоприятной. Специалисты из «Роснано» для таких изобретений даже придумали специальный термин.
Таким образом, диктальные эпиномы оказывают существенное влияние на поступки людей.
Модусные эпиномы отличаются размытостью семантики и гипертрофированной эмоциональностью. В качестве прототипных единиц этого подкласса выступают междометия. Несмотря на то, что междометия достаточно разнородны (слова для выражения чувств (ой), оклики (ау), слова, которыми подзывают животных (кс-кс) и отгоняют их (кыш), слова, имитирующие звуки (дзинь) и др.), они отличаются тем, что не называют объект, а характеризуют отношение к нему. Междометия занимают особое место в системе языковых знаков, не случайно А. А. Потебня использовал выражение «слова и междометия», тем самым подчеркивая не совсем словесный статус этих образований. Междометия смыкаются с выкриками, находящимися за рамками языка, и с междометными эквивалентами, которые формально представляют собой обычные высказывания, но содержательно выражают только эмоции. Есть и не совсем правильно построенные высказывания, выражающие эмоции, такие высказывания М. Я. Блох остроумно назвал изглашениями.
Модусные эпиномы используются на сокращенной дистанции общения. Например:
Ну ты что, вообще? Прям как этот! Я улетаю!
Нетрудно заметить, что жаргонизмы и вульгаризмы, которые служат для инти-мизации общения, выступают в качестве знаков неточного дискурса.
Эпиномам, единицам принципиально неточного дискурса, противостоят знаки относительно точного общения, их предлагается называть эргономами (греч. эрго- «работа, инструмент»), и знаки принципиально точного общения — акроно-мы (греч. акро — «вершина»).
Эргономы представляют собой основную часть знаков обиходного дискурса, они используются в повседневном и институциональном общении, значения этих слов зафиксированы в словарях и должны быть известны всем носителям языка. Граница между эпиномами и эргономами носит нечеткий характер, именно поэтому для построения схемы коммуникативной точности в работе используется понятие шкалы. Эргономы являются нормой фиксации общепринятых смыслов. Как эпиномы, так и эргономы используются в обыденном (рутинном) общении. Но для общения, направленного на поиск новых смыслов, существуют акрономы.
Специфика точного дискурса состоит в том, что его участники стремятся к определению вещей, выходящих за рамки обиходного опыта. Закономерно по-
этому, что акрономный дискурс требует усилий. Эту специфику точного общения метко определил известный отечественный языковед А. М. Пешковский: «Дикари просто говорят, а мы все время что-то пытаемся сказать».
Можно определить основные коммуникативные сферы, в которых требуется точность общения: художественный, научный и документный текст. Я не случайно использую слово текст — акрономный дискурс выражается в текстах, чаще письменных, чем устных.
Художественная точность передает эмоциональное состояние автора с обертонами дополнительных смыслов, часто с неожиданными сравнениями и метафорами. В качестве примера поэтической точности приведу стихотворение А. А. Тарковского:
Стихи попадают в печать, И в точках, расставленных с толком, Себя невозможно признать Бессонниц моих кривотолкам. И это не книга моя, А в дальней дороге без весел Идет по стремнине ладья, Что сам я у пристани бросил. И нет ей опоры верней, Чем дружбы неведомой плечи. Минувшее ваше, как свечи, До встречи погашено в ней.
Образная структура этого поэтического текста представляет собой сочетание динамических символов — стихи, бессонница, ладья, плечи и свечи. Речь идет о поэтическом резонансе между миром автора и миром читателя. Образ внезапно вспыхивающих свечей на пустой ладье, плывущей по течению, многомерен и насыщен культурными аллюзиями. Автору не принадлежит сказанное слово — он отправляет свое произведение в неведомое плавание. Этот образ стихотворения как плывущего по течению судна имеет традицию в русской поэзии: В сухой реке пустой челнок плывет, среди кузнечиков беспамятствует слово (О. Э. Мандельштам). Поэт с трудом узнает в напечатанном тексте свое стихотворение, которое в какой-то мере становится уже чужим. В памяти автора живы трудные и очень личные моменты рождения текста. Плывущая без весел ладья — это один из образов перехода в царство мертвых. Но сказанное в пустоту слово может обрести новую жизнь, если его услышит незнакомый друг, душа которого откликнется на послание. Это слово способно не только совпасть с переживаниями читателя, но и озарить его мир новым светом. Ярко горящие свечи — это образ храма в глазах человека, находящегося внутри святилища. Идея бессмертия поэтического слова выражена в этом стихотворении предельно точно. Обратим внимание на кульминационную точку в стихотворении — встреча. Образ выделен дополнительной рифмой. Этот образ является, кстати, одним из ключевых в философии,
например, экзистенциальная встреча человека с Богом или с другим человеком, по М. Буберу. Разумеется, толкование символов — это субъективный процесс, возможны и другие прочтения этого текста. Специфика креативного текста состоит в том, что он не поддается однозначному толкованию.
Точность в поэтическом тексте часто достигается с помощью символически насыщенного контраста. Обратим внимание на ключевое противопоставление огня в философской миниатюре Д. С. Самойлова:
Кто устоял в сей жизни трудной, Тому трубы не страшен судной Звук безнадежный и нагой. Вся наша жизнь — самосожженье, Но сладко медленное тленье И страшен жертвенный огонь...
В этом стихотворении, на мой взгляд, идет речь о смысле жизни. Один из ключевых моментов религиозного сознания — судный день, к которому нужно готовиться всю жизнь. В этот день мы услышим трубный звук. Поэт находит два определения этому звуку — безнадежный и нагой. Смерть неизбежна, и поэтому надежде нет места в судный день (вспомним надпись над вратами Ада у Данте: Lasciate ogni speranza voi ch'entrate — Оставь надежду всяк сюда входящий). Неожиданное определение звука — нагой — ассоциируется со смертью (мы уходим, как родились), с беззащитностью (нечем прикрыться), с резкой однозначностью (не до украшений). Эти тяжкие испытания, однако, не страшны тому, кто сумел устоять в жизни. Но жил ли он? Ответом на этот вопрос является тройственное противопоставление огня. Определяя жизнь как самосожженье, поэт акцентирует выбор человека: принять радости жизни (медленное тленье) или отказаться от них. Слово тлен означает разрушение, распад. Тлеть — значит гореть без пламени. Но поэт подчеркивает, что это тихое горение сладко для человека. Можно, конечно, в заботах о спасении души отказаться от радостей жизни, принеся себя в жертву. Мы видим финальное определение человеческого отношения к отказу от жизни — страшен жертвенный огонь. В этом стихотворении поэтически точно выражена идея выбора, стоящего перед человеком в жизни — принять радости жизни с неизбежной расплатой за это либо отказаться от них и тем самым победить страх перед смертью.
Итак, специфика художественной точности лежит в символически насыщенном образе, требующем усилий для его понимания и допускающем множественное толкование, при этом такой образ запоминается и перестраивает ценностную систему адресата.
Точность научного общения состоит во множественной характеристике рассматриваемого явления. Прототипным жанром таких точных характеристик выступают научные дефиниции.
Например, Ю. М. Лотман так определяет сущность символа: «Символ отличается от конвенционального знака наличием иконического элемента, определен-
ным подобием между планами выражения и содержания. Отличие между икони-ческими знаками и символами может быть проиллюстрировано антитезой иконы и картины. В картине трехмерная реальность представлена двухмерным изображением. Однако неполная проективность плана выражения на план содержания скрывается иллюзионистским эффектом: воспринимающему стремятся внушить веру в полное подобие. В иконе (и символе вообще) непроективность плана выражения на план содержания входит в природу коммуникативного функционирования знака.
Содержание лишь мерцает сквозь выражение, а выражение лишь намекает на содержание. В этом отношении можно говорить о слиянии иконы с индексом: выражение указывает на содержание в такой же мере, в какой изображает его. Отсюда известная конвенциональность символического знака.
Итак, символ выступает как бы конденсатором всех принципов знаковости и одновременно выводит за пределы знаковости. Он посредник между разными сферами семиозиса, а также между семиотической и внесемиотической реальностью. В равной мере он посредник между синхронией текста и памятью культуры. Роль его — роль семиотического конденсатора.
Обобщая, можно сказать, что структура символов той или иной культуры образует систему, изоморфную и изофункциональную генетической памяти индивида» [4, с. 249].
Ученый определяет символ, противопоставляя его как условному, так и ико-ническому знаку, и делает диалектический вывод о конвенциональности образного содержания символа. Дефиниция символа далее уточняется в направлениях сфер означивания (семиозиса), реальности, культуры и генетической памяти индивида. В этом кратком, но очень емком рассуждении дано точное определение понятия символа, это понятие в философском смысле, по Е. К. Войшвилло, представляет собой сконцентрированную теорию. Обратим внимание на логику рассуждения Ю. М. Лотмана: определяется место объекта в ряду близких объектов (символ похож на условный сигнал и на иконический знак), приводится иллюстративный пример, объясняющий сущность рассматриваемого объекта, делается вывод о его особом качестве (важнейший отличительный признак), определяются функциональные характеристики объекта, из которых вытекают структурные и социально-культурные признаки.
Существует также коммуникативная точность документа, состоящая в строгом соответствии данного текста документообразующим признакам. Рассматривая коммуникативную точность документного текста применительно к деловому письму, Е. В. Ковшикова выделяет ее следующие признаки такой точности:
«1. Коммуникативная точность текста является содержательной (семантико-прагматической) категорией текста, характеризующей его интерпретируемость, и выражается применительно к официально-деловому общению как степень соответствия текста жанровому канону документа.
2. Коммуникативная точность текста делового письма есть сложное образование, в котором выделяются информативные, тематические, структурные и стили-
стико-риторические характеристики, дающие возможность объективно определить степень точности документа.
3. Коммуникативная точность текста делового письма объективно определяется с учетом отклонений от жанрового канона документа в следующих направлениях: 1) информационная неточность (гипер- и гиповербализация, перевод содержания в подтекст, неконкретность); 2) тематическая неточность (невключенность микротемы в тему текста, отсутствие связей между микротемами текста); 3) структурная неточность (композиционная недостаточность и избыточность структуры текста и нарушение линейных связей в нем); 4) стилистическая неточность (повышение либо снижение тона и интимизация общения)» [2, с. 5]. Жанровый канон в его содержательных и формальных границах характеризует точность документного текста.
Подведем основные итоги.
По признаку коммуникативной точности можно выделить три интерпрета-тивных модуса дискурса — принципиально неточный, относительно точный и принципиально точный. Первый тип, обеспечивая контакт между коммуникантами, имеет нулевую коммуникативную точность; второй тип в его личностном бытовом или институциональном вариантах подчинен императиву уместности и поэтому относительно точен; третий тип сориентирован на достижение максимальной точности смыслов — художественных, философских, документальных. Неточный дискурс тематически ограничен, реализуется посредством сокращенного кода, обладает высокой предсказуемостью содержания высказываний, тяготеет к указательности и использованию заместительных выражений, проявляется в виде плавной спонтанной устной речи и может быть закрыт для посторонних. Точный дискурс тематически неограничен, требует развернутого кода, характеризуется низкой предсказуемостью содержания высказываний, нацелен на поиск точных обозначений, проявляется в виде осложненной речи и открыт для посторонних. В обиходных ситуациях точный дискурс не востребован, и его доля в совокупной коммуникативной практике человечества относительно мала, но его значимость огромна.
Литература
1. Дементьев В. В. Непрямая коммуникация / В. В. Дементьев. — М.: Гнозис, 2006. — 376 с.
2. Ковшикова Е. В. Категория коммуникативной точности (на материале текстов деловых писем): автореф. дис. на соискание учен. степени канд. филол. наук: спец. 10.02.01 «русский язык» / Е. В. Ковшикова. — Волгоград, 1997. — 20 с.
3. Кузнецова И. А. Красноречивое умалчивание в массово-информационном дискурсе: автореф. дис. на соискание учен. степени канд. филол. наук: спец. 10.02.01 «русский язык» / И. А. Кузнецова. — Волгоград, 2006. — 19 с.
4. Лотман М. Ю. Семиосфера / М. Ю. Лотман. — СПб.: Искусство, 2004. — 704 с.
5. Сахно С. Л. Приблизительное именование в естественном языке / С. Л. Сахно // Вопросы языкознания. — 1983. — №6. — С. 29 - 36.
6. Филиппова М. А. Идеологический концепт «демократия» (на материале лингвокуль-туры США): автореф. дис. на соискание учен. степени канд. филол. наук: спец. 10.02.01 «русский язык» / М. А. Филиппова. — Волгоград, 2007. — 22 с.
7. Чесноков И. И. Месть как эмоциональный поведенческий концепт (опыт когнитивно-коммуникативного описания в контексте русской лингвокультуры): [монография] / И. И. Чесноков. — Волгоград: Перемена, 2008. — 256 с.
Карасик В. И. 1нтерпретативш модуси спшкування.
Стаття присвячена опису штерпретативних модуав спшкування в залежносп вщ мiри комушкативно! точносп дискурсу. Останнш може бути принципове неточним, вщносно точним i принципово точним. Одинищ вказаних модуав визначаються автором вiдповiдно як епiноми, ергономи i акрономи.
Ключовi слова: дискурс, модус, акрономи, етноми, ергономи.
Karasik V. I. Interpretative modusy of intercourse.
Article is devoted the description interpretive modus dialogue depending on degree of communicative accuracy of a discourse. It can be essentially inexact, rather exact and essentially exact. Units of indicated modus are determined by an author accordingly as epinomies, ergonomies and acronomies.
Key words: discourse, modus, epinomies, ergonomies and acronomies.
Статья поступила в редакцию 10 ноября 2010 г.
