CC BY
80
А.А. Бадмаев, г. Новосибирск
интерьер жилища бурят. проблема трансформации (ХУШ - первая половина XIX ВВ.)
Одним из компонентов культуры жизнеобеспечения этноса является интерьер жилища, который включает в себя некоторые периферийные системы (утварь, меблировку и др.). Являясь одной из значимых характеристик этноса, он содержит сведения о его этногенезе и этнической истории, о других показателях культуры (хозяйстве, этническом менталитете и т.п.), поэтому его изучение востребовано как с научной точки зрения, так и с позиции общественного интереса к историческому прошлому.
При рассмотрении некоторых компонентов и аспектов традиционной культуры бурят (жилища, ремесел и др.) отечественные исследователи в той или иной мере касались вопросов изучения интерьера [1; 2; 5; 14 и др.], но отдельной попытки выявить изменения, имевшие место в нем в период XVIII - первой половины XIX в., еще не предпринималось. В настоящей работе опора сделана на литературные описания авторов указанного выше времени и архивные материалы, прежде всего содержащиеся в фондах Российского государственного исторического архива.
В XVIII в. у бурят была распространена войлочная юрта монгольского типа (западно-монгольский подтип такого жилища был известен в Предбайкалье, он появился в данном субрегионе благодаря вынужденной миграции этнических сообществ, входивших в состав Джунгарского ханства; юрта восточномонгольского подтипа имелась у селенгинских монголов и хори-бурят, т.е. локализовалась в Забайкалье) и различные варианты срубной юрты предбайкальского типа (рис. 1). Ориентация входа в жилище у этнических сообществ, вошедших в формирующийся бурятский этнос, могла быть разной (на восток, юго-восток или юг). Между тем внутренняя планировка жилища у бурят была однотипной: в ней условно выделяли три функциональные зоны - сакральную, почетную и хозяйственную.
Рис.1. Восьмистенная юрта (присаянские буряты). ЭМНЗВБ, г. Улан-Удэ
Материалы XVIII в., по причине фрагментарности описания, не дают возможности сравнивать жилищный интерьер на уровне основных этнических подразделений бурят и оставляют много места для эмпирических предположений. Тем не менее некоторые общие выводы на их основе все же можно сделать. Прежде всего, деление внутреннего пространства юрты несколько отличалось у шаманистов, к которым относились в изучаемое время предбайкальские, присаянские, прибайкальские буряты, эхирит-булагаты Западного Забайкалья и значительная часть хори-бурят, и буддистов (селенгинские монголы, меньшинство хори-бурят, хонгодоров и др.). Различие у них проявлялось в расположении основных религиозных атрибутов в жилище: в юрте бурята-буддиста это была находящаяся у противоположной ко входу стены божница, в оформлении которой действовали строго определенные нормы [15, л. 4 об.-5]; в юрте бурята-шаманиста фигурки домашних онгонов - духов-покровителей семьи и домашнего скота помещались в мешочек, подвешенный у входа [15, л. 4 об.-5]. Заметим, что такое размещение онгонов - свидетельство непрерывности традиций шаманизма в Байкальском регионе с раннего средневековья (вспомним, в частности, известное описание религиозных представлений у средневековых монголов, данное в сочинении Плано Карпини [9, с. 28]). Кроме того, у состоятельных селенгинских бурят транслировалась традиция заведения специальных молельных юрт, где совершались буддийские обряды с приглашением монахов-лам [6, с. 30].
В остальном членение внутреннего пространства жилища, что у шаманистов, что у буддистов, было примерно одинаковым. Исходя из наблюдений, сделанных Д.Г. Мес-сершмидтом, можно выделить четыре основных сегмента юрты предбайкальских бурят:
- центр, который занимал очаг и околоочажное пространство, где по кругу размещались узкие «коровьи кожи» - подстилки для сиденья;
- справа от входа находились дорожные сумы с поклажей - «мешки из коровьей шкуры»;
- слева от дверей - различная утварь - «деревянные кадки, корыта, кожаные мешки»;
- напротив двери стояла кровать - «ящик из балок», внутри которого помещались выделанные кожи диких и домашних животных и на котором лежала матерчатая подушка, сшитая из разноцветных тканей [13, с. 36-37]. Обращает внимание факт наличия в первой трети XVIII в. в интерьере их жилища таких элементов, как кадка бочарной работы и набивная подушка. Кроме того, было специфичным наличие в быту бурят Предбайкалья деревянной разборной кровати, которая, в отличие от традиции селен-гинских монголов, располагалась «слева от входа, наискосок от дверей» [11, с. 183]. В юрте справа от входа имелся также огороженный участок для содержания приплода
- телят и ягнят [10, с. 139].
Сведения других авторов дополняют перечень предметов внутренней обстановки юрты предбайкальских, прибайкальских и присаянских бурят. Так, из утвари называются чугунные и железные литые котлы на треножниках, которые, по И.Г. Георги [6, с. 31], предпочитали медным (производимым местными мастерами. - А.Б.), ведра кунук, кожаная или деревянная кадушка торхо, лохани, деревянные блюда, деревянные чайные чашечки айга и тагша, из других вещей - детские колыбели в виде деревянной коробки «вроде гробика», дно которой устилали сухой травой или овечьей шерстью [8, с. 195], занавески, конское снаряжение, охотничье и боевое оружие и т.п. Многое из перечисленного изготовлялось самими бурятами или на заказ мастерами-ремесленни-
ками. Следует указать, что постелью зачастую служили войлоки, они же были местом для застолья, а одежда за отсутствием сундуков просто висела на стенах [6, с. 36]. Постелью также являлись «коровьи камусы» [11, с. 183]. Удивляет, почему в поле зрения авторов второй половины столетия не попали берестяные предметы (утварь и мебель), хотя доказанным является автохтонное происхождение многих таких изделий.
Очевидно, что наиболее сакральными считались у данных бурят передняя часть жилища с онгонами, центр с домашним очагом и светодымовым отверстием, и северная часть - с супружеской кроватью. Восточная, мужская сторона представляла почетную зону, в которой усаживали и угощали гостей. Западная сторона, условно названная женской, являлась хозяйственной зоной.
Характеристика интерьера юрты селенгинских монголов нами приводилась в другой работе [3], поэтому ограничимся указанием, что помимо разнообразной утвари собственного производства к ним попадала посуда, изготовленная китайцами, реже русскими. Интерес к покупной утвари, шире - предметам интерьера, демонстрировали главным образом представители состоятельной прослойки, причем разных территориальных групп бурят. С развитием торговли с Китаем фарфоровая и серебряная посуда, как и другие предметы роскоши, активно обменивалась в приграничных городах (Кяхте, Маймачене и др.) на продукты, поставляемые бурятами: скот, ягнячьи шкурки, пушнину и т.д.
Внутреннее пространство юрты у селенгинских монголов в соответствии с буддийской традицией делилось по горизонтали на сакральную (включавшую буддийский алтарь, очаг и супружескую постель), почетную (мужскую) и хозяйственную (женскую) зоны.
Внутренность юрты у баргузинских бурят, которые в XVIII в. были приверженцами шаманизма, имела то же распределение пространства и убранство, что у их сородичей, предбайкальских бурят. Единственная деталь, отличавшая ее от интерьера юрт предбайкальских бурят - наличие войлочных, «сукном обшитых ящиков» [12, с. 22]. Заметим, что такого рода мебель представляет явный элемент интерьера кочевого быта, хотя данная этнолокальная группа, образовавшая в 40-е гг. XVIII в. в результате миграции предбайкальских бурят в Западное Забайкалье, вела полуоседлый образ жизни. Вероятно, эти ящики были заимствованы у соседей-кочевников, т.е. хори-бурят.
Итак, модель интерьерного комплекса жилища у бурят в общих чертах была единой, но в зависимости от благосостояния семьи, этнической и религиозной принадлежности ее членов, хозяйственной деятельности, она варьировала, т.е. ее основные компоненты (утварь и меблировка) типологически и функционально могли различаться.
В первой половине XIX в. буряты преимущественно проживали в традиционных видах жилищ - войлочной и срубной типах юрт, но в это время избы и дома становятся распространенным явлением у многих территориальных групп. Жизнь в «белой» избе и избе-пятистенке, заимствованных у русских, оказывала, помимо прочего, определенное влияние на состав утвари. Эксплуатация печи (русской или голландской) потребовала дополнения ее железной и чугунной посудой.
Как и в XVIII в., на интерьер жилища оказывали опосредованное влияние религиозные предпочтения бурят. В рассматриваемый период динамика буддизации бурят Западного Забайкалья выглядела следующим образом: в 1824 г. в Верхнеудинском округе насчитывалось 79976 бурят-буддистов, включая лам [17, л. 31 об.]; в 1843 г. в Верхнеудинском округе вместе с пограничным Троицкосавским ведомством прожива-
ло 82875 бурят-буддистов [19, л. 76]. Между тем в 1843 г. в упомянутом административном округе значилось всего 5522 последователя шаманизма, в основном кударинские и баргузинские буряты. Заметим, что доля крещенных среди бурят Западного Забайкалья и Юго-Восточного Прибайкалья была невелика.
Христианизация, в отличие от предшествующего периода, стала проводиться активнее и преимущественно коснулась бурят Иркутского и Нижнеудинских уездов. В особенности она усилилась в 40-е гг. XIX в. По Седьмой ревизии 1815 г., в указанных уездах насчитывалось 28963 ревизских душ из числа бурятского населения, которые были отнесены к шаманистам [17, л. 56], т.е. сторонниками шаманизма на то время являлось абсолютное большинство бурят Предбайкалья, Западного Прибайкалья и Восточного Присаянья. В 1842 г., по данным Степных дум, в перечисленных субрегионах имелось примерно 4,3 тыс. бурят (10% бурят душ мужского пола), принявших крещение и ведших оседлый образ жизни. Как указывается в архивных документах, только в 1842 г. были обращены в христианство 453 бурята Иркутского округа [18, л. 75 об.].
Буддизация на первых порах не приводила к исчезновению из интерьера бурятского жилища изображений домашних онгонов. Как свидетельствует О. Евецкий, они, например, сохранялись в быту селенгинских бурят: «Пенатов или домашних богов они называют Онгонами и Иргекинами... Почти у каждого Бурята в его юрте висит кожаный мешок, в котором покоятся его пенаты» [7, с. 128-129]. Буддизм, являясь синкретичной религиозно-философской системой, принял в свой пантеон в качестве божеств почитаемых бурятами духов-хозяев местности, домашнего очага и др. Такая же картина наблюдалась и в других буддийских районах этнической Бурятии.
В утвари бурят Западного Забайкалья заметными становятся следующие процессы: заимствование бондарной посуды у русских, металлической и деревянной - у китайцев и монголов; сокращение линейки кожаной утвари. Мебель с развитием столярного и художественного ремесел, происходившим вследствие восприятия бурятами технологий деревообработки и орнаментальной росписи, известных в буддийских монастырях, становится разнообразнее и красочнее (рис. 2). Состоятельные буряты заимствовали некоторые виды русской городской утвари. Берестяная утварь и мебель вошла в обиход
Рис. 2. Сундук на подставке (абдар-ухэг, селенгинские буряты). Республика Бурятия
малоимущих бурят. Традиция изготовления предметов домашнего быта из бересты, скорее всего, была привнесена в XVIII в. в субрегион предбайкальскими бурятами, от которых научились селенгинские монголы, точнее небогатая их часть (которых могло привлечь то, что береста представляет собой легкодоступный материал).
Если большинство бурят Западного Забайкалья многие хозяйственные и религиозные акты совершали прямо в жилой юрте, то состоятельные люди имели особые юрты, где женщины из прислуги выполняли хозяйственные работы (выделку шкур, шитье одежды, приготовление пищи, выгонку молочной водки и др.) или где так же, как и ранее, проводились буддийские ритуалы.
К середине XIX в., как было выше указано, буряты Хоринского и Агинского ведомств в основной массе являлись буддистами. Данное обстоятельство, несомненно, отразилось на убранстве жилищ: происходит постепенное исчезновение из него фигурок шаманских онгонов. Сохранялось прежнее деление жилого пространства с соответствующими атрибутами каждой из условных частей юрты - сакральной, хозяйственной и почетной. Получившие распространение разборные дощатые полы, появившаяся под влиянием монгольской культуры мебель (разборные кровати, расписные сундуки на подставке, ларцы, низкие обеденные столики и др.) делают более комфортабельным жилье, правда, преимущественно состоятельной части бурят. Пол вокруг очага юрты покрывался стеганными войлочными ковриками, служившими для сидения, для удобства сидящих подкладывали также набитые шерстью подушки (для сна предназначались подголовники дэрэ). В быту использовались для хранения одежды войлочные ящики, «наподобие чемоданов, обшитые разноцветными сукнами и плисом» [4, с. 227]. Домашняя утварь, деревянная и металлическая (котлы, ступки, чашки, кадушки и др.), стала размещаться на полочках, подвешиваемых на стенах в женской части жилища. Очаг в юртах богатых бурят начали выкладывать кирпичом.
Рис. 3. Внутренний вид восьмистенной юрты (предбайкальские буряты).
ЭМНЗВБ, г. Улан-Удэ
Можно утверждать, что только в первой половине XIX в. складывается характерный для буддийской части селенгинских бурят и хори-бурят интерьер войлочной юрты с соответствующим набором мебели, имеющей полихромную орнаментальную роспись (восточноазиатские, центрально-азиатские, буддийские мотивы) на лицевой стороне.
Внутренняя обстановка жилища большинства прибайкальских и баргузинских бурят была более консервативной по причине крепости в их среде шаманизма (каму-совые коврики из овечьего ножного меха, войлочные подстилки, матерчатый занавес, отделявший женскую часть, шаманские онгоны и др.). Но изменения, происходившие в хозяйственной жизни, расширение торговли, а также влияние русской культуры вносили элементы нового и в их обиход. Наряду с традиционной утварью стала использоваться покупная деревянная и металлическая посуда (кедровые бочки, полубочья, кадушки и т. д.), приобретались обитые жестью сундуки, охотничьи ружья и другие предметы.
Как и у рассмотренных выше западно-забайкальских бурят, трансформация в жилищно-поселенческом комплексе и смена религиозной принадлежности сказались на оформлении жилища предбайкальских и присаянских бурят. Изменения в интерьере жилища в особенности проявлялись у той части бурят, кто принял христианство. Являясь в большинстве своем двоеверцами (христианами и в то же время шаманистами), буряты и в быту сохраняли эту раздвоенность в мировоззрении - в избах поддерживали внешние признаки христианской принадлежности (наличие «красного» угла с образами), а в бревенчатой юрте сохраняли изображения онгонов, за помощью к которым по необходимости обращались. У другой категории бурят - тех, кто принял буддизм (в 1843 г. их было в Иркутском округе, 14940 чел., к ним относились часть аларских бурят, буряты Восточного Присаянья [19, л. 76]), киот повторял божницы забайкальских бурят.
В среде состоятельных людей, которые первыми заводили на зимниках «белые» избы и избы-пятистенки, были заметны заимствования из русского обихода - металлическая посуда, резная мебель и др. У их менее зажиточных сородичей внутренняя обстановка жилища не изменилась - источники называют следующую утварь и предметы быта: берестяные торхоны, кожаные и деревянные сосуды саба, мутовки, кожаные мешкиута, берестяные и деревянные колыбели и др. Прежним оставалось утепление пола камусовыми ковриками, сшитыми из лоскутов шкурок с козьих, оленьих ног и медвежьих лап, и использование постельных войлоков и набивных подушек. Посуда в жилище помещалась на длинных подвесных полках и подвешивалась на крючья.
В первой половине XIX в. модель интерьерного комплекса жилища у бурят изменилась; ее территориальные варианты развивались по пути обретения как общих, так и локальных черт, в то же время основные компоненты интерьера пополнялись элементами инокультурного происхождения (русского, монгольского и др.). Общей была тенденция расширения линейки элементов интерьера жилища, а не замена традиционных предметов быта на заимствованные.
Литература и источники
1. Бадмаев, А.А. Ремесла агинских бурят (к проблеме этнокультурных контактов) / А.А. Бадмаев. - Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 1997. - 160 с.
2. Бадмаев, А.А. Традиционная утварь бурят в XIX - начале XX в.: технологический и мировоззренческие аспекты / А.А. Бадмаев. - Новосибирск: Изд-во «Препрес-студио», 2005. - 204 с.
3. Бадмаев, А.А. Об изменениях в интерьере жилища селенгинских бурят в первой половине XIX в. / А.А. Бадмаев // Проблемы археологии, этнографии и антропологии Сибири и сопредельных территорий. Материалы Годовой итоговой сессии ИАЭТ СО РАН. - Т. XV. - Новосибирск, 2009. - С. 414-418
4. Бюлер, Ф.А. Очерки Восточной Сибири. Ламаизм и шаманство / Ф.А. Бюлер // Отечественные записки. - СПб.: Тип. И.И. Глазунова, 1859. - Т. CXXV. - С. 201-258.
5. Вяткина, К.В. Очерки культуры и быта бурят / К.В. Вяткина. - Л.: Наука, 1969. -218 с.
6. Георги, И. Описание всех обитающих в Российском государстве, народов и их житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ, вероисповеданий и прочих достопамятностей. - Ч. II / И. Георги. - СПб.: Иждивением книгопродавца Ивана Глазунова, 1799. - 376 с.
7. Евецкий, О. Поездка из Иркутска в Кяхту чрез Байкал или Святое море // Очерки России, издаваемые В. Пассеком. - Кн. II / О. Евецкий. - М.: Тип. Н. Степанова, 1840. - С. 102-138.
8. Зиннер, Э.П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и ученых XVIII века / Э.П. Зиннер. - Иркутск: Вост. - Сиб. кн. изд-во, 1968. - 248 с.
9. Плано Карпини, Д. История монголов / Д. Плано Крпини- М.: Гос. изд-во географ. лит-ры, 1957. - 270 с.
10. Линденау, Я.И. Описание народов Сибири (первая половина XVIII в.). Историкоэтнографические материалы о народах Сибири и Северо-Востока / Я.Н. Линденау.
- Магадан: Магаданское кн. изд-во, 1983. - 176 с.
11. Миллер, Г.Ф. Описание сибирских народов / Г.Ф. Миллер; изд. А.Х. Элерт, В. Хин-тцше; пер. с нем. А.Х. Элерт. - М.: Памятники исторической мысли, 2009. - 456 с. (Источники по истории Сибири и Аляске из российских архивов: VIII. I. Герард Фридрих Миллер, Этнографические труды. Часть 1.)
12. О баргузинских подгорных братских // Новые ежемесячные сочинения. - 1787. -Ч. 12, июнь. - С. 70-81; Ч. 13, июль. - С. 16-30.
13. Путешествие по указу Петра I. Из дневника Д.Г Мессершмидта - исследователя народов Сибири. 1721-1725 гг. // Исторический архив. - 2003. - № 2. - С. 25-39.
14. СодномпиловаМ.М. Семантика жилища в традиционной культуре бурят. - Иркутск, 2005. - 218 с.
15. РГАДА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 70 // Описание о братских татарах, сочинённое морского корабельного флота штюрмана ранга капитана Михаилом Татариновым. - 31 л.
16. РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 4 // Приложение к отчету М.М. Сперанского об обследовании деятельности местных учреждений Сибири в 1818-1820 гг. Ч. 2. - 494 л.
17. РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 48 // Приложение к отчету по управлению Восточной Сибирью за 1822-1824 гг. - 144 л.
18. РГИА. Ф. 1281. Оп. 4. Д. 78 // По отчету о состоянии Восточной Сибири за 1842 год. - 304 л.
19. РГИА. Ф. 1281. Оп. 4. Д. 91 // По отчету о состоянии Иркутской губернии за 1843 год. - 152 л.
Список сокращений
ИАЭТ СО РАН - Институт археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. РГАДА - Российский государственный архив древних актов.
РГИА - Российский государственный исторический архив.
ЭМНЗВБ - Этнографический музей народов Забайкалья (п. Верхняя Березовка, г. Улан-Удэ).
Н.А. Березиков, г. Новосибирск Научный руководитель: А.С. Зуев, г. Новосибирск
ОБРАЗ СИБИРСКОГО ОСТРОГА В ПРОСТРАНСТВЕ «НОВЫХ ЗЕМЛИЦ»
(по материалам донесений казаков XVII в.)1
Архитектура, говоря словами С.Н. Баландина, служит «материалом для историка», пытающегося постичь культуру прошлого [1, с. 8]. И дело не только в том, что «архитектура - застывшая музыка» - является одной из форм воплощения прекрасного, но и в том, что, будучи результатом географического воображения (представления о пространстве и объектах на этом пространстве), она запечатлевает в себе сущностные характеристики культуры, то «непроговоренное», что позволяет «прочитать» культуру «между строк». Люди оперируют географо-архитектурными концептами, не задумываясь об их происхождении, смысловой нагрузке, историко-культурном шлейфе. И именно в этот момент исследователь может «ухватить» то, что составляет подлинную основу изучаемого явления, то, что думают и из чего исходят представители той или иной культуры. Кроме того, пространственное воображение, рассматриваемое на уровне этнокультурной группы, - это сложное явление, в котором отражены и переплетены ее значимые ценностные ориентиры, представления о плохом и хорошем, прошлом и будущем, целях и задачах, своем и чужом, истинном и ложном и т.д.
В данной статье хотелось бы обратиться не к географическому воображению вообще, а пойти одним из методов исторической этнографии, когда исследователь создает целостную картину постепенно, по кусочкам, каждому из которых дается многослойное детальное описание (thick description, в терминологии К. Гирца [4, p. 10-11]). Таким «кусочком» выбран образ сибирского острога, каким он представляется в донесениях казаков XVII в.
Острог, как и любое поселение, - это объект культурного ландшафта, используемый в культуре как этнический, политический, социальный маркер. Согласно классическим образцам «новой культурной географии» в англо-американской традиции культурный ландшафт рассматривается как «информация, сохраненная в символической форме... <которая> отчасти функционирует как нарратив» [5, p. 461]. Символы становятся динамическими структурами, «регулирующими механизмами, которые упорядочивают и контролируют потоки информации» [5, p. 460], «частью, которая в силах создать целое» [6, p. 23]. Таким образом, в фокусе исследований оказываются «символические качества ландшафтов, которые создают социальные значения» [3, P. 96].
Согласно подсчетам Р.С. Васильевского и Д.Я. Резуна, в период с конца XVI по начало XVIII в. на территории Сибири функционировало 88 острогов [2, с. 72-74].
1 Работа выполнена в рамках программы «Культура жизнеобеспечения и природопользование народов
Сибири сквозь призму мировоззрения» (2013-2016 гг.).
