CC BY
110
нии со стороны ООН объясняется во многом тем, что республику рассматривают как важное звено в системе обеспечения хозяйственной жизни Афганистана. В частности, 18-19 апреля состоялось первое заседание совместной координационной рабочей группы по проекту строительства новой железнодорожной линии по маршруту Туркмения-Афганистан-Таджикистан, в котором приняли участие делегации трех стран. Новая железная дорога, связав сопредельные государства, должна стать важным звеном международной системы транзитных перевозок. На сегодняшний день завершены проектные работы на первом участке - 85-километровой линии, проходящей по территории Туркмении.
Ашхабад и Кабул не оставляют также планов прокладки газопровода из Туркмении через Афганистан в Пакистан и Индию (ТАПИ). Недавно Г. Бердымухамедов вновь призвал ускорить работы по практическому воплощению этого проекта. Однако большинство экспертов сходятся во мнении, что эти планы малореалистичны. Их реализации препятствует как нестабильная ситуация в Афганистане, так и сложности в отношениях между Афганистаном и Пакистаном, Пакистаном и Индией. Более вероятным представляется развитие туркмено-афганского сотрудничества в области поставок туркменской электроэнергии, увеличения которых может потребовать осуществление в Афганистане с помощью иностранных инвесторов крупных инфраструктурных проектов.
«Россия и новые государства Евразии», (ИМЭМО РАН),
М., 2013 г., с. 91-96.
Алексей Малашенко,
доктор исторических наук (Московский центр Карнеги) ИНТЕРЕСЫ И ШАНСЫ РОССИИ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
В начале 1990-х Центральная Азия была для России чем-то вроде «отцепленного вагона», но сегодня Кремль пытается прицепить этот «вагон» к российскому «эшелону» как можно крепче. Такой курс обусловлен в первую очередь политическими и лишь во вторую - экономическими причинами. Собственно экономическая ценность Центральной Азии для России не особенно высока и определяется прежде всего заинтересованностью в транзите энер-
81
горесурсов. Главная цель Москвы в регионе - создание (или воссоздание) зоны своих особых интересов, «сателлизация» бывших советских республик и, по возможности, ограничение влияния внешних «акторов», в первую очередь США и Китая.
Отдельное место в этой политике занимает Казахстан, у которого с Россией складываются отношения особой близости; усилия президента Путина, направленные на постсоветскую интеграцию, опираются преимущественно на российско-казахстанские отношения.
В конце прошлого века Збигнев Бжезинский писал, что Россия «слишком слаба политически, чтобы полностью закрыть регион для внешних сил, и слишком бедна, чтобы разрабатывать данные области (Центральную Азию) исключительно собственными силами». В XXI в. ситуация практически не изменилась.
Национальные интересы России
в Центрально-Азиатском регионе
Интересы России в Центральной Азии обусловлены, во-первых, ее стремлением сохранить влияние в регионе, удержать под своей эгидой остатки постсоветского пространства и тем самым подтвердить свою роль если не мировой, то, во всяком случае, евразийской державы. Подобные притязания остаются одной из главнейших мотиваций внешней политики Кремля, страдающего комплексом неполноценности в связи с повсеместным ослаблением его влияния. При этом постсоветские страны - единственная часть мира, где Кремль может обоснованно претендовать на лидерство, хотя и с оговорками. Но и это пространство можно уподобить шагреневой коже.
Во-вторых, интересы России требуют сохранения и поддержания режимов, которые лояльно к ней относятся и готовы развивать с ней отношения. Решать эту задачу становится все сложнее. Внешняя политика стран Центральной Азии отличается много-векторностью - так что российское направление давно перестало быть единственным. Туркменистан изначально заявил о своем внешнеполитическом нейтралитете, что фактически стало вызовом России, а после конфликта с «Газпромом» в 2009 г. его отношения с Москвой заметно ослабли. Усложнились отношения с Узбекистаном, который постепенно, хоть и медленно, втягивается в американскую внешнеполитическую орбиту. В отношениях между Россией и Таджикистаном неизменно присутствует двусмыслен-
82
ность: президент Эмомали Рахмон и хочет дружить с Россией, но страшится излишне тесной привязанности к ней. На сегодняшний день Москве сподручнее иметь дело с Казахстаном и Киргизста-ном. Однако и с этими странами дружественность носит в значительной степени конъюнктурный характер.
Кремль, с одной стороны, заинтересован в сохранении в регионе близких ему по духу авторитарных режимов. Однако практика показала, что схожесть систем не является априорной гарантией политической близости. Авторитарные правители центральноазиатских государств остаются верны курсу многовек-торности, а их внешние партнеры, прежде всего США и Европа, готовы сотрудничать с местными режимами, закрывая глаза на их диктаторский характер. В то же время Россия развивает отношения с отказавшимся от авторитаризма «протодемократическим» Киргизстаном.
Проблема Москвы состоит в том, что она не в состоянии (или почти не в состоянии) оказывать значимого влияния на внутриполитическую ситуацию в странах Центральной Азии. От нее не зависит, как будет происходить передача власти в Казахстане и Узбекистане или как пройдут выборы в Таджикистане. Можно вспомнить, что в 2006 г. Москва молча восприняла приход к власти в Туркменистане Гурбангулы Бердымухамедова, оставалась пассивной и в первую - «тюльпановую» (2005), и во вторую (2011) киргизские революции. Уровень российского влияния на внутреннюю политику центральноазиатских стран останется «на нуле» и в будущем, тем более что кремлевская элита постепенно теряет личные связи с местными элитами, имеющие исключительное значение в постсоветских странах. Таким образом, задачей России становится не поддержка авторитарных режимов как таковых, по причине их общности с российской моделью, но выработка общих экономических и политических целей, а главное - выстраивание отношений с новыми властителями, шире - с правящим классом и национальным бизнесом, тем более что они неотделимы друг от друга.
В-третьих, Россия стремится сдержать укрепление на территории Центральной Азии внешних сил, в первую очередь Соединенных Штатов и Китая. При этом, понимая, что остановить активность внешних акторов он не в состоянии, Кремль стремится найти баланс между конкуренцией и партнерством с этими державами.
83
Китайская экспансия формально является, прежде всего, экономической и финансовой. Китай помогает создавать разветвленную транспортную, энергетическую инфраструктуру, которая привязывает к нему Центральную Азию и одновременно обеспечивает продвижение в западном направлении, в Европу. Характерно, что Китай развивает отношения с Центральной Азией на «российском поле», поскольку Россия также претендует на участие, даже на главенствующую роль в создании региональных инфраструктур.
Отвечая на китайский вызов, Россия стремится поддерживать свое влияние через многостороннюю интеграцию - Единое экономическое пространство, Таможенный союз, грядущий в 2015 г. Евразийский союз, а также Организацию Договора о коллективной безопасности. Одновременно она участвует в совместных с Китаем проектах, против чего Пекин не возражает, поскольку играет в них ведущую роль.
Китай демонстративно избегает вмешиваться во внутреннюю политику центральноазиатских стран. В Пекине резонно исходят из того, что, кто бы ни оказался у власти в этих государствах, он не рискнет ссориться с могучим соседом. Растущее присутствие Китая в Центральной Азии тормозит экономическую активность России, однако в Кремле это воспринимают как неизбежность; там всячески подчеркивают, что Центральная Азия - это территория партнерства двух держав. Символом этого партнерства можно считать Шанхайскую организацию сотрудничества, о перспективах которой говорят, правда, значительно больше, чем о ее реальных достижениях.
Смирившись с китайским натиском, Россия жестко оппонирует США, стремясь ограничить их влияние в регионе. Сформулированный в 1990-х годах и впоследствии скорректированный подход США к Центральной Азии (о политике США в отношении Центральной Азии см. ст. Джеффри Манкоффа в Pro et Contra на c. 41-57) заключается в поддержке суверенитета бывших советских республик, обеспечении региональной стабильности, предотвращении конфликтов, а также содействии в демократизации и в экономическом развитии. Эти стратегические задачи можно интерпретировать как вызов России, хотя бы уже потому, что суверенитет в данном случае означает большую независимость стран Центральной Азии от бывшей «метрополии», а демократизация -создание политических систем, в большей степени соответствующих западным моделям. США помогают в реформировании мест-
84
ных экономик, чему Россия, сама нуждающаяся в модернизации, может содействовать лишь в ограниченных масштабах. Россия в одиночку не способна обеспечить стабильность, но если и возьмется за эту задачу, то будет добиваться, чтобы центральноазиат-ские государства согласились на частичный отказ от суверенитета. Следовательно, правительствам стран Центральной Азии имеет смысл обращаться к третьим внешним силам, а Россия, таким образом, окажется оттеснена. Слово «оттеснить» здесь уместнее, чем «вытеснить», хотя именно последний термин часто употребляют российские политики. Тем более что США, как и Китай, заинтересованы в том, чтобы Россия продолжала нести свою долю ответственности за обстановку в регионе.
Вывод американских войск из Афганистана в 2014 г. повышает роль Центральной Азии в американской стратегии, поскольку Таджикистан, Киргизия, Узбекистан, при условии сохранения или появления там американских баз, становятся «территорией наблюдения» за стабильностью на юге азиатского континента. (В 2011 г. появились слухи о том, что американская база может появиться в Казахстане, но вскоре они были опровергнуты.) Авторитет США во многом будет определяться тем, насколько им удастся минимизировать издержки своего ухода из Афганистана и впоследствии способствовать разрешению афганского кризиса.
Для присутствия американских военных баз в Центральной Азии требуется «неофициальное добро» Китая и России. Пекин на этот счет не проявляет особого беспокойства. Там практически никак не комментируют вопросы, связанные с сохранением базы ВВС США в Манасе (Киргизия), а также вероятность открытия баз в Ханабаде (Узбекистан) и в Таджикистане. Пекину в каком-то смысле даже выгодно американское присутствие, поскольку оно сдерживает активность исламистов в Центрально-Азиатском регионе, что позитивно сказывается на обстановке в граничащем с ним Синьцзян-Уйгурском автономном районе.
Американские базы в Центральной Азии не представляют непосредственной угрозы для России, ибо они ориентированы в южном направлении. С другой стороны, американское военное присутствие понижает значение России как гаранта региональной безопасности. Речь, таким образом, идет об угрозе российскому авторитету, но не России как таковой.
В-четвертых, национальный интерес России заключается в сдерживании трафика афганских наркотиков - из Центральной Азии и через ее территорию. В 2011 г. в Афганистане было произ-
85
ведено 5800 т опиума. Афганистан и Центральная Азия превратились в единый наркоанклав, где произошло разделение на производителей (Афганистан) и перевозчиков наркотиков (Центральная Азия).
На сегодняшний день эффективная международная «макросистема» по борьбе с наркотиками с участием России, США, Китая, центральноазиатских государств, Афганистана так и не сложилась. Более того, вместо сотрудничества наблюдается конкуренция проектов США и России, что еще более ограничивает совместные действия на этом направлении. К тому же доходы от наркобизнеса в Центральной Азии отмываются путем инвестирования в местный бизнес, становясь таким образом легальной частью экономической жизни. Это обессмысливает борьбу против наркотрафика и бьет по благополучию России, где только по официальным данным насчитывается 3 млн. наркоманов. В Россию через Центральную Азию ежегодно поступает от 60 до 75 т афганского героина. Дополнительная сложность борьбы против наркобизнеса состоит в том, что сокращение производства наркотиков в Афганистане и уменьшение их транзита через Центральную Азию неизбежно вызовет рост их производства в самом регионе, поскольку, как и в Афганистане, выращивание конопли и мака уже является здесь важным источником дохода для некоторых групп сельского населения.
Проблемы в борьбе с наркотрафиком могут возрасти, если Киргизстан вступит в Таможенный союз. По мнению директора Центральноазиатского центра наркополитики Александра Зели-ченко, «если сейчас контролируется переход границы между Кир-гизстаном и Казахстаном, тогда как между Казахстаном и Россией -уже нет, и россияне жалуются, что больше стало завозиться наркотика, думается, что эта проблема может усугубиться».
В-пятых, в число национальных интересов России безусловно входят проблемы центральноазиатской миграции, которую можно назвать обоюдным вызовом, содержащим как взаимные выгоды, так и взаимные сложности.
Точное количество мигрантов из Центральной Азии неизвестно, поскольку большинство проникает в Россию нелегально. Количество мигрантов из Киргизстана по разным оценкам колеблется от 400 тыс. до 1 млн. (по данным киргизского МВД -500 тыс.). Гастарбайтеров из Узбекистана - от 600-700 тыс. до 12 млн. По словам же министра внутренних дел Узбекистана Бахо-дыра Матлюбова, в 2007 г. в России работало 220 тыс. узбекских
86
гастарбайтеров. Неизвестно и число приезжающих на работу в Россию из Таджикистана. В ноябре 2011 г. в одном и том же номере «Новой газеты» были опубликованы сразу три разные оценки -1 млн., 1,5 млн. и 2 млн. человек.
Миграция привязывает Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан к бывшей метрополии. Из Узбекистана на работу выезжают (преимущественно в Россию) до 33% трудового населения, а денежные переводы мигрантов составляют от 15 до 59% ВВП. Согласно статистике Центрального банка РФ, общий объем перечислений от таджикских мигрантов в 2010 г. составил 2,2 млрд. долл., объем ВВП Таджикистана - 5,6 млрд. долл. В 2011 г. таджикские мигранты перевели на родину 2,96 млрд. долл., что на 444 млн. долл. выше рекордного 2008 г.: их поступления составили 45,5% от ВВП страны.
Влияние миграции на отношения между Россией и ее южными соседями носит противоречивый характер. Миграция способствует укреплению контактов между российским и центрально-азиатским сообществом, но одновременно является фактором взаимного раздражения и отторжения. В российском обществе отношение к мигрантам в основном негативное, что способствует росту ксенофобии и национализма.
Относительно новой для России проблемой стала исламиза-ция мигрантов. Иными словами, если ранее прибывавшие на заработки уроженцы Центральной Азии не проявляли большого интереса к религии, то с начала 2010-х годов в этой среде наблюдается укрепление исламской идентичности. Выходцы из Центральной Азии все больше соблюдают пост, регулярно посещают мечети (в Москве всего пять мечетей, а число мусульман, включая гастар-байтеров, составляет от 1 до 1,5 млн., т.е. имеющихся мечетей уже не хватает). Наконец, через мигрантов из Центральной Азии в Россию проникают радикальные настроения, что особенно заметно, в частности, в Волго-Уральском регионе.
В Государственной думе неоднократно обсуждался вопрос о введении визового режима для стран Центральной Азии. В 2013 г. президент Путин заявил, что такой режим будет введен с 2015 г. для всех стран, кроме членов Таможенного союза, т.е. Казахстана и Белоруссии. Это якобы поможет решить проблему с безработицей в России, снизит криминал. Однако специалисты, изучающие миграционные процессы в России, давно подметили, что ужесточение миграционного законодательства приводит к росту числа нелегалов. В ближайшее время едва ли будет найдено приемлемое
87
решение вопроса о миграции, которое бы устроило обе стороны, так что, по всей видимости, отношения между Россией и ее южными соседями будут только осложняться.
В-шестых, национальные интересы России неотделимы от проблемы транзита энергоносителей через ее территорию. Этот вопрос выходит за рамки собственно центральноазиатской и, еще шире, каспийской темы. Всю первую половину 2000-х годов «Газпром» пытался удержать контроль над российским и центрально-азиатским экспортом газа, рассчитывая таким образом сохранить их в сфере российского влияния, но в итоге это привело к обратному эффекту. В декабре 2009 г. председатель КНР Ху Цзиньтао открыл самый длинный в мире газопровод между Туркменией и Синьцзяном, что, по мнению британского эксперта Адриана Паб-ста, «означало конец российской монополии на транспортировку энергоносителей в Центральной Азии». Газовый поток разделяется на несколько «ручьев», которые текут в обход России. Произошла неизбежная и предсказуемая диверсификация маршрутов, чему в огромной степени способствовали российско-украинский скандал 2008-2009 гг. и взрыв газопровода в Туркмении, произошедший в апреле 2009 г. (в Ашхабаде намекали, что этот взрыв был специально устроен «Газпромом», чтобы привязать туркменский транзит к России). Ныне Китай обходит Россию по закупкам энергоносителей в Центральной Азии (см. статьи Раффаэлло Пантуччи и Александроса Петерсена в Pro et соПга (январь-апрель 2013 г.) на с. 58-69, а также статью Олега Червинского на с. 35-40).
Еще в конце 1990-х годов можно было предположить, что рано или поздно потребители российских углеводородов, а также те, кто получает газ через российский транзит, озаботятся созданием альтернативных маршрутов: проекты таких маршрутов (главный из них Баку-Джейхан) рассматривались уже в то время. Однако характерные для российской политики инерционность, тяга к монополизации, неспособность быстро ориентироваться в новых обстоятельствах в конечном счете ослабили позиции России и в этой сфере - если бы «Газпром» действовал более гибко и шел на мелкие уступки, он сумел бы в итоге сохранить свои позиции. Но этого не произошло, и Россия оказалась отстранена от «проекта века» - газопровода ТАПИ (Туркмения-Афганистан-Пакистан-Индия) с пропускной способностью в 30 млрд. м3, который станет стратегической магистралью, соединяющий Центрально-Азиатский и Южно-Азиатский регионы. Туркмения отказалась от услуг «Газпрома» в финансировании проекта. Одновременно Китайская
88
национальная нефтяная компания (Chinese National Petroleum Company) заявила, что объем поставляемого в Китай туркменского газа к 2015 г. возрастет с 13,5 до 60 млрд. м3, а Государственный банк Китая предоставил Туркмении кредит в 4,1 млрд. долл. Можно считать это вызовом России, а можно - результатом ее собственных ошибок.
Говоря о национальных интересах России в Центральной Азии, мы не упомянули стабильность в регионе, которая, как это ни покажется парадоксальным, не является для России безусловным стратегическим императивом. Конечно, с одной стороны, стабильность в Центральной Азии формально остается «священной коровой» российской политики, но, с другой стороны, политическая хрупкость Москве на руку: угроза конфликтов внутри региона, напряженность на его южных границах дают России повод предложить себя в качестве гаранта против любой угрозы.
Также вне сферы российских интересов оказались почти 8 млн. русских, фактически брошенных Россией на произвол судьбы. Россия не оказывает существенной поддержки русскому населению и ни разу не использовала «русский вопрос» как инструмент давления на своих южных соседей, несмотря на то что в случае социально-политических катаклизмов незащищенность русских (и шире - славянского населения) может обернуться трагедией, особенно если конфликты будут носить религиозно-политический характер.
Россия и региональные организации
Каким образом Россия стремится реализовать свои национальные интересы в Центральной Азии? Стратегией Москвы здесь стала интеграция, которую она осуществляет с помощью уже существующих, но - что важнее - вновь создаваемых ею региональных организаций, причем не только с участием стран Центральной Азии, но и других стран постсоветского пространства. Использованию «возможностей Содружества Независимых Государств (СНГ), Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), Евразийского экономического сообщества (ЕврАзЭС), а также Шанхайской организации сотрудничества (ШОС)» неизменно придается важное значение в официальных российских документах. Специалист по Центральной Азии Рой Аллисон пишет, что Россия пытается выступать с позиций «охранительной интеграции» (protective integration), т.е. предлагает свои услуги по ин-
89
теграции, гарантирует ее выгоду и свое покровительство, но при условии, что за ней сохраняется роль интеграционного центра. Главенство или попытка главенства России в той или иной организации отнюдь не устраняют противоречия, существующие между ее участниками. России непрестанно приходится заботиться о консенсусе между ними, что не всегда удается.
Евразийский союз. Ведущей организацией призван стать Евразийский союз (ЕАС), к формированию которого Россия приступила в 2011г. Далекой предтечей ЕАС можно считать ЕврАзЭС, в рамках которого и зародилась идея о создании ЕАС. Кроме того, в 2007 г. было принято решение о создании Таможенного союза (ТС) в составе Белоруссии, Казахстана и России. В рамках ТС заработал первый на постсоветском пространстве наднациональный орган - Комиссия Таможенного союза. По словам первого заместителя премьер-министра Казахстана Умирзака Шукеева, объем взаимной торговли между странами ТС только в его стране за девять месяцев 2011 г. вырос на 57% по сравнению с аналогичным периодом 2010 г. С января 2010 г. в рамках ТС был введен единый таможенный тариф, с 1 июля 2011 г. был снят таможенный контроль на внутренних границах между Россией, Казахстаном и Белоруссией.
1 января 2012 г. ТС заработал в полную силу, однако взаимная выгода от него станет ясна только спустя значительное время. Многие решения, касающиеся деятельности ТС, принимались в острой, по выражению Щукеева, «непротокольной» дискуссии. Существует мнение, что в рамках ТС Россия теряет до 1 млрд. долл. ежегодно. Известно и то, что в рамках ТС Россия платит около 90% всех пошлин. Оценка ТС внешними независимыми наблюдателями весьма противоречива. С одной стороны, ТС считается шагом вперед на пути к интеграции, с другой - воспринимается как «своего рода забор, который мы воздвигаем вокруг экономики трех стран». По мнению лидера казахстанской оппозиционной партии «Азат» Булата Абилова, 2/3 населения Казахстана разочарованы вступлением республики в Таможенный союз. Цены на топливо и товары первой необходимости за два года работы ТС выросли на 15%. Оппозиция настаивает на том, что вопрос об участии Казахстана в ТС должен быть решен только после проведения специального референдума.
Отдельную проблему представляет миграция. С 2012 г. в рамках ТС введено свободное движение рабочей силы. Для России и Казахстана это не имеет большого значения. Зато, например, в
90
Белоруссии заметно вырастет количество выезжающих на заработки в Россию. Разрешение на свободное движение рабочей силы усилит миграционный поток из Киргизстана и Таджикистана, если эти страны присоединятся к ТС. До 2011 г. интеграция ограничивалась по большей части формальным уровнем. Ее воплощению в реальность препятствовали сложности двусторонних отношений России с ее партнерами, в частности в энергетической области, а сама интеграция носила половинчатый и «необязательный» характер. Тактической ошибкой Москвы можно считать то, что в Кремле в течение длительного времени добивались вовлечения в интеграционный процесс как можно большего числа государств. Но постепенно в Москве стали приходить к заключению, что необходимо торопиться и делать больший упор на темп интеграции, ибо замедление неизбежно ведет к ослаблению позиций России.
В ноябре 2011 г. президенты Белоруссии Александр Лукашенко, России Дмитрий Медведев, Казахстана Нурсултан Назарбаев подписали Декларацию о евразийской экономической интеграции, которая в 2015 г. должна привести к созданию Евразийского союза, а также подписанию Договора о Евразийской экономической комиссии. С 1 января 2012 г. эта комиссия стала единым наднациональным, постоянно действующим органом, регламентирующим отношения внутри ТС. Как выразился Путин, речь шла о «превращении интеграции в понятный, привлекательный для граждан и бизнеса, устойчивый и долгосрочный проект, не зависящий от перепадов текущей и любой иной конъюнктуры». Российский президент при этом сделал оговорку, что «речь не идет о том, чтобы в том или ином виде воссоздать СССР».
Безусловно, все три страны заинтересованы в расширении рынка. Однако уже при подписании документов о начале формирования ЕАС политики и экономисты в Казахстане и России поставили вопрос о его целесообразности. Например, по мнению директора Центральноазиатского института свободного рынка Мирсулжана Намазалиева, ТС в первую очередь выгоден России: «Объединяться в такой союз таким небольшим странам, как Кир-гизстан и Таджикистан или, например, Украина, - необязательно. Да и Казахстан проигрывает, войдя в состав Таможенного союза». Директор алма-атинского Центра актуальных исследований «Альтернатива» Андрей Чеботарев считает, что Евразийский союз наиболее выгоден России, «так как он позволит ей вернуть влияние в Центрально-Азиатском регионе», поскольку «СНГ уже давно утратило свои интеграционные потенциалы...».
91
В 2011 г. президент Ислам Каримов фактически отверг идею вступления Узбекистана в ЕАС. Он публично высказал подозрение, что для Кремля главная цель создания ЕАС лежит в сфере политики: «К сожалению, кое-где на пространстве бывшего Союза есть определенные силы, которые вынашивают мысли о возрождении в новой форме империи, носившей название СССР...».
Действительно, в Москве предпочитают умалчивать о политическом подтексте ЕАС, утверждая, что будущий Союз носит чисто экономический характер. Экономическое взаимодействие невозможно без политического, а экономическое превосходство России потенциально влечет за собой и политическую гегемонию. Как к этому относятся в Узбекистане, было отмечено выше. Очевидно, что возвращаться под контроль Москвы не хотят и в Казахстане, да и вообще где бы то ни было. В апреле 2012 г. в интервью телеканалу «Вести-24» Назарбаев вновь подчеркнул, что речь идет о создании к 2015 г. только экономического (курсив мой. - А. М.) союза.
Касаясь вопроса об использовании ЕАС и ТС как инструментов политической интеграции, российский ученый Алексей Власов замечает, что «постсоветское пространство должно консолидироваться прежде всего экономически, а политически - уже как получится». Казахский аналитик Талгат Мамырайымов считает, что в экономическом плане Киргизстан и Таджикистан не представляют существенного интереса для ТС и России, их включение в ТС несет исключительно геополитическую нагрузку. С еще большей откровенностью высказывается руководитель проекта «Центральная Евразия» (Узбекистан) Владимир Парамонов. Рассуждая о будущем Киргизстана, Парамонов писал, что этой стране «возможно, стоит задуматься над тем, чтобы в рамках интеграционного процесса на постсоветском пространстве поделиться с теми же Россией, Казахстаном и Беларусью частью своего политического, экономического и военного суверенитета, позволив Москве, Астане и Минску сделать то, что сам Бишкек не может или не хочет сделать».
На Западе к новому проекту относятся довольно спокойно, поскольку принято считать, что у России не хватит сил для создания международной организации, способной изменить расстановку сил в Центральной Азии с кардинальным усилением позиций Москвы. Да и экономические возможности России недостаточно велики, чтобы сделать ее безальтернативным партнером для Казахстана и других потенциальных членов ЕАС. С другой стороны,
92
ЕАС воспринимается как очередная, возможно, последняя попытка России создать подконтрольную ей структуру, еще раз попробовать восстановить - хотя бы частично - былую сферу влияния. Бывший госсекретарь США Хилари Клинтон определила стремление России к интеграции через создание ЕАС и ТС как «движение к советизации региона» (a move to re-Sovietize the region).
Вряд ли старт нового интеграционного проекта окажет радикальное влияние на экономическую ситуацию в Центральной Азии. Очевидно, что он никак не скажется на политической обстановке в странах региона. При всей активности России на этом направлении весьма вероятно, что новый интеграционный проект для Евразии останется таким же фантомом, как и его предыдущая версия - ЕврАзЭС. ЕАС может оказаться «лебединой песнью» интеграционной стратегии не только путинского режима, но и, возможно, всей российской политики на постсоветском направлении.
ОДКБ. Если создание ЕАС и ТС Россия мотивирует исключительно экономическими целями, то перед другим сформированным ею объединением - Организацией Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) поставлены собственно политические и военно-политические задачи. После распада СССР первый Договор о коллективной безопасности (ДКБ) подписали 15 мая 1992 г. Армения, Казахстан, Киргизия, Россия, Таджикистан и Узбекистан. В 1993 г. к нему присоединились Азербайджан, Беларусь и Грузия. В 1999 г. только шесть стран - Армения, Беларусь, Казахстан, Киргизия, Россия и Таджикистан подписали протокол о продлении срока своего участия в Договоре на следующий пятилетний период. Азербайджан, Грузия и Узбекистан подписывать Договор отказались. В 2002 r. по инициативе России ДКБ был переименован в Организацию Договора о коллективной безопасности, что добавляло ей солидности, а также претензию на статус, «сопоставимый» с другими влиятельными международными организациями. Переименование ДКБ в ОДКБ закрепляло особое положение России на постсоветском пространстве, особенно в Центральной Азии. К тому же членство в ОДКБ становилось для государств региона своего рода козырем в общении с внешними игроками, прежде всего с США. Например, когда президент Узбекистана Ислам Каримов подвергся серьезнейшей критике за жестокое подавление волнений в Андижане в 2005 г., он «обиделся» на Вашингтон и понизил уровень отношений с Америкой, демонстративно присоединившись к ОДКБ.
93
Главными целями ОДКБ, согласно ее Уставу, является «укрепление мира и региональной безопасности, защита на коллективной основе независимости, территориальной целостности государств-членов...». Среди основных направлений - «борьба с международным терроризмом и экстремизмом, незаконным оборотом наркотических средств и психотропных веществ, оружия, с организованной транснациональной преступностью, нелегальной миграцией и другими угрозами...». В какой мере ОДКБ способна выполнять такие задачи, не вполне ясно, поскольку в военных конфликтах Организация ни разу не участвовала, наркотрафик продолжает расти, а проблемы нелегальной миграции только усугубляются.
В 2009 г. члены ОДКБ приняли решение о создании Коллективных сил оперативного развертывания (КСОР), задачи которых практически тождественны задачам самой ОДКБ и заключаются в отражении внешней агрессии, борьбе с терроризмом и экстремизмом, наркотрафиком, ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций. Общая численность контингента КСОР составляет около 4 тыс. человек. Контингент включает в себя высокомобильные воинские подразделения, оснащенные тяжелой боевой техникой. Авиационное прикрытие осуществляется десятью самолетами и 14 вертолетами, базирующимися в Канте (Киргизстан).
Узбекистан, чьи отношения с Западом стали улучшаться, соглашение о создании КСОР не подписал. Ташкент также выступил против предложения Казахстана подключить к КСОР национальные министерства по чрезвычайным ситуациям, министерства внутренних дел и спецслужбы, а заодно заявил, что узбекские военные будут делегироваться в КСОР лишь для проведения отдельных операций.
Одним из преимуществ членства в ОДКБ является то, что страны, вошедшие в её состав, закупают российское вооружение и специальную технику по внутренним российским ценам. Помимо выгодной цены для участников ОДКБ важно, что это оружие просто в обращении и не требует переучивания, поскольку хорошо знакомо центральноазиатским офицерам со времен СССР. Проблема в том, что «советско-российское» оружие быстро устаревает. Если при оснащении своих армий центральноазиатские государства принимают во внимание вероятность масштабных боевых действий - а полностью исключить военные конфликты между странами СНГ нельзя, - то, в конечном счете, они обратятся к тем, кто может предоставить более эффективное оружие. Как источник военно-технической помощи Россия со временем может
94
лишиться монополии, и подобная перспектива ограничивает привлекательность ОДКБ. Падению интереса к российскому оружию способствует и то, что после вывода своих войск из Афганистана США готовы передать центральноазиатским странам некоторое количество своей боевой техники.
ОДКБ можно считать гарантией сохранения на постсоветском пространстве российских военных объектов. В Казахстане это действующий космодром «Байконур», а также испытательный полигон стратегических противовоздушных и противоракетных войск в Сары-Шагане; в Киргизии - база ВВС в Канте и испытательная база торпедного оружия в Караколе на озере Иссык-Куль; в Таджикистане - 4-я военная база и оптоволоконный комплекс «Окно».
Генеральный секретарь ОДКБ Николай Бордюжа считает, что ситуация в Центральной Азии продолжает накаляться и «государства ОДКБ могут в любой момент оказаться один на один с талибами». В феврале 2009 г. на саммите в Москве было принято решение, что КСОР будут реагировать на внешние угрозы, в том числе исходящие от Афганистана и Пакистана. Хотя такой поворот событий полностью не исключен, нельзя не признать, что он все же маловероятен. Из всех членов ОДКБ Афганистан имеет непосредственную границу только с Таджикистаном. Следовательно, в случае гипотетического вторжения в Узбекистан и, что совсем уж невероятно, в Туркменистан этим странам придется отражать его собственными силами.
При создании ОДКБ ее устав не предусматривал возможность вмешательства во внутренние дела стран-участниц, даже при возникновении там острых кризисных ситуаций. Резня на юге Киргизии в 2010 г. подчеркнула слабость ОДКБ, поскольку Организация не имеет возможности предотвращать подобного рода конфликты и разрешать их. Это послужило поводом для Москвы выступить с предложением расширить функции ОДКБ, с тем чтобы мандат Организации включал в себя поддержание внутренней стабильности в странах, входящих в ее состав. Тем более что к концу 2010 г. была разработана новая «стратегия кризисного реагирования», предусматривающая коллективные действия для «защиты безопасности, стабильности, территориальной целостности и суверенитета государств - членов ОДКБ, а также совместного противодействия вызовам и угрозам коллективной безопасности и ликвидации чрезвычайных ситуаций».
Стремление России задействовать ОДКБ для поддержания прочности режимов в тех странах, которые являются ее членами,
95
вполне объяснимо. Нынешние режимы, несмотря на возникающие между ними и российским руководством разногласия, Москву в целом устраивают. Со своей стороны, в центральноазиатских государствах рассчитывают, что Москва, напуганная «цветными революциями» 2000-х годов, а затем и «арабской весной», в критический момент готова поддержать правительства стран Центральной Азии. В декабре 2011 г. на заседании Совета коллективной безопасности ОДКБ было принято «Положение о порядке реагирования государств - членов ОДКБ на чрезвычайные ситуации», в котором, в частности, оговорена возможность привлечения сил и средств КСОР в случае возникновения ситуации, которая не может быть ликвидирована силами и средствами государства -члена ОДКБ, на территории которого она произошла. Таким образом, в руках у России оказывается инструмент для легитимного вмешательства в дела партнеров по ОДКБ.
Международные организации, созданные усилиями России в Центральной Азии, не способны переломить главную тенденцию -снижение российского влияния в регионе. Экономические связи с Россией ослабевают, и теперь Москва возлагает главную надежду на создаваемый ею Евразийский союз. По замечанию российского эксперта Андрея Грозина, «у самих республик Центральной Азии нет конкретной и продуманной стратегии по отношению... к региональным военно-политическим проектам». Зачастую они воспринимают эти блоки как «крышу на всякий случай», причем имеется в виду не внешняя агрессия, а необходимость отразить внутреннюю угрозу, в первую очередь со стороны радикальной исламистской оппозиции.
Теоретически интерес к российско-центральноазиатскому сотрудничеству мог бы возродиться, если бы местные деловые элиты поверили в то, что участие в соответствующих проектах сулит им реальную выгоду. Тогда на постсоветском пространстве могла бы сформироваться некая единая евразийская бизнес-элита, способная стать мотором кооперации. Но привлекательность российских проектов для Центральной Азии далеко не безусловна. Взаимодействие просматривается только на государственном уровне и всецело зависит от позиции тех политиков, которые сегодня находятся у власти. Политические устремления Кремля не всегда совпадают и с интересами российской бизнес-элиты, у которой нет геополитических амбиций, поскольку «она все измеряет деньгами, лежащими в западных банках... К жесткой борьбе за доступ к ним [азиатским ресурсам] она не готова».
96
Российская внешняя политика «минимизируется»
На сегодняшний день в мире нет такого региона, где Россия может на деле выступать в качестве преемницы СССР. Об этом можно судить, в частности, по недавним событиям на Ближнем Востоке, где российское влияние свелось к поддержке режима Башара Асада в Сирии. Впрочем, весной 2013 г., после визита в Москву госсекретаря США Джона Керри, Россия, похоже, готова к тому, чтобы изменить свою позицию на более гибкую, свидетельством чему стало решение о проведении под эгидой России и США широкой многосторонней конференции с участием всех конфликтующих в Сирии сил.
Разумеется, вес России в Центральной Азии значительно превосходит ее вес в арабском мире, но и в Центрально-Азиатском регионе российское влияние сокращается. Уже сегодня очевидно, что полноценное сотрудничество России со всеми странами региона осталось в прошлом. Скорее всего, оно будет сосредоточено на двух странах - Казахстане и Киргизстане, с возможным присоединением Таджикистана. К тому же, наращивая свое влияние в одном государстве Центральной Азии, Россия может потерять его в другом. Тем временем в Центрально-Азиатском регионе активно работают новые силы. «В первый раз за несколько столетий, - пишет Игорь Иванов, - континентальное окружение России в Евразии (в первую очередь Китай и Индия) оказывается более успешным и динамичным, чем сама Россия...»
На этом фоне серьезнейшей проблемой для российской дипломатии является острый недостаток профессиональных кадров, разбирающихся в хитросплетениях Центрально-Азиатского региона и владеющих местными языками (тогда как в Соединенных Штатах подготовка такого рода специалистов систематически ведется уже много лет).
Наконец, во всех центральноазиатских странах вполне вероятна смена режимов, и ни в одной из них к власти уже не придут политики, безраздельно ориентирующиеся на Россию. Это сулит России новые трудности, тем более что Москва сделала слишком мало (или не сделала ничего), чтобы создать и укрепить пророс -сийское лобби среди молодого поколения политиков.
«Pro et Contra», М., 2013 г., январь-апрель, с. 21-33.
97
