CC BY
35
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Баталов Э. Я. Социальная утопия и утопическое сознание в США. М.: Прогресс, 1982. 256 с.
2. Баталов Э. Я. В мире утопии. М.: Политиздат, 1989. 319 с.
3. Мангейм К. Идеология и утопия // Утопия и утопическое мышление. М., 1991. С. 113 — 169.
4. Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М.: Пресса, 1991. 640 с.
5. Свептоховский А. История утопии. М., 1910. 426 с.
6. Черткова Е. Утопия как тип сознания // Общественные науки и современность. 1993. № 3. С. 71 — 81.
7. Шацкий Е. Утопия и традиция. М.: Прогресс, 1990. 456 с.
Поступила 09.06.2000.
ИНТЕНЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР ТЕКСТА В СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ
М. Э. РЯБОВА, кандидат педагогических наук
Текст является одной из базовых категорий многих дисциплин, таких, например, как семиотика, лингвистика, социальная философия и т. д. Все чаще исследователи в области общественных, естественных и даже технических наук как бы заново открывают для себя феномен текста. Вслед за М. М. Бахтиным мы рассматриваем текст как сущность, являющую человека в его смысловом бытии, где он встречает другого человека, адресует свое послание миру, как сущность, через которую он выражает себя, устанавливает отношения с другим, с окружающим миром, а тем самым и с собой. Как таковой текст представляет интерес для всех наук, так или иначе изучающих человека: семиотики, психологии и психолингвистики, этнологии, антропологии, этнографии речи, социологии и социолингвистики, теории коммуникации, герменевтики, философии, педагогики и др.
Бесспорно, что текст представляет собой сложное коммуникативное явление. Он функционирует в социальном контексте, отображая определенный момент действительности и давая представление об участниках коммуника-
ции. Это цельное, связное образование, наполненное некоторым содержанием и адресованное кому-либо. Вместе с тем текст есть также феномен определенной культуры, ориентированной на восприятие и интерпретацию с ориентацией на соответствующий этнокультурный контекст. Определяя текст как единицу коммуникации, можно считать, что текстовая коммуникация пронизывает все сферы человеческой деятельности. Отсюда следует, что мы общаемся текстами (в широком их понимании). Именно в тексте есть одновременно автор послания, само послание и адресат, вместе с которым возникает среда интерпретации. Таким образом, человек как пользователь текста является для нас точкой отсчета в исследовании.
Желание быть услышанным, пообщаться с себе подобными является естественной потребностью человека. По словам М. М. Бахтина, „само бытие человека есть глубочайшее общение" [1, с. 312]. Это позволяет ему реализовать свой коммуникативный замысел, выбрать для этого подходящие средства и передать свое сообщение.
© М. Э. Рябова, 2000
Текстовая деятельность всегда мотивирована. Мотивом в широком смысле является побуждение к действию, которое связано с удовлетворением потребности человека. Мотивом автора текста может быть необходимость в управлении деятельностью собеседника, в воздействии на него, в выражении внутреннего мира, в передаче информации о внешнем мире. При построении текста он исходит из личностных мотивов и потребностей, своего жизненного опыта, работы воображения и собственных ценностей, проецирует субъективные представления о действи-
V/
тельности, знания и суждения о ней, свое отношение к излагаемому, так как он обладает эмоциями, волей и намерениями. Это психологическая сторона деятельности автора. Социальная сторона представлена его статусом, ролью в социуме. В соответствии с особенностями личности формируется замысел текста, в котором отражаются суть изложения, его направленность к адресату.
Содержание текста представляется результатом объективизации психологического состояния автора, его интересов, социального статуса, представлений о ситуации общения и об адресате средствами вербального и невербального общения. Порождая текст, человек выбирает варианты комбинаций, способствующие осуществлению определенной, может быть, не всегда четко представляемой, но все же намеченной цели общения. Эта цель мотивирует возникновение текста. Порождая одни тексты, человек обращается к другим и потребляет их с определенной целью, ориентируясь на определенный результат.
щением, которое формирует текст как метафизический объект, где происходит встреча не менее двух сознаний, встреча автора текста и адресата. Итак, порождение текстов сопровождается их интерпретацией и бесконечным порождением новых текстов. Мотивированный и целенаправленный характер названных действий реализуется в текстовой деятельности.
Вслед за Т. М. Дридзе мы считаем предметом текстовой деятельности коммуникативную интенцию общающихся. Под коммуникативной интенцией в данном случае понимается не смысловая информация вообще, а смысловая информация, цементируемая замыслом, коммуникативно-познавательным намерением. „Соответственно в качестве мотива-цели текстовой деятельности может рассматриваться стремление к реализации определенного, т. е. поддающегося содержательной интерпретации, коммуникативно-познавательного намерения (интенции, замысла), а в качестве действий могут рассматриваться конкретные акты осмысления и операции с применением мнестиче-ских средств... с одной стороны, и средств конкретного языка — с другой
[6, с. 57 — 58].
Понятие интенции было подробно исследовано английским лингвистом П. Ф. Стронсоном, последователем Дж. Остина [7] и Р Дж. Серля [9], кото-
у. и
рыи пришел к выводу, что коммуникативная интенция (намерение) составляет самый существенный момент текстовой деятельности автора. Потребляя текст, автор намерен получить определенный результат и хочет, чтобы текст был понят.
Понятие интенции, разработанное Адресат воспринимает текст и по- зарубежными исследователями, сопоставимо с понятием речевого замысла или речевой воли автора в теории высказывания М. М. Бахтина. По его мнению, в каждом высказывании мы охватываем, понимаем, ощущаем речевой замысел говорящего. Воспринимающий представляет себе, что хочет выразить автор. Этот замысел определяет как сам выбор предмета, так и границы его предметно-смысловой исчерпанно-
нимает его, приписывая ему некую интерпретацию того, что, по его мнению, хочет высказать автор. В действительности же это собственный текст адресата. Безусловно, текст адресата и текст автора при всем их различии не совсем разные тексты. Тем не менее не следует забывать, что все, что говорится от автора, об авторе, вокруг автора, является определенным допу-
сти. Данный замысел — субъективный момент высказывания — сочетается с его объективной предметно-смысловой стороной, ограничивая последнюю, связывая с конкретной (единичной) ситуацией общения, со всеми индивидуальными обстоятельствами, с персональными участниками. В концепции творчества М. М. Бахтина интенция рассматривается как индивидуальное начало и индивидуальный смысл, рождение которого всегда процесс „погранич-
и
и
ныи" и связанный со словом чужим, но выраженным не случайно. Когда нет своего собственного „последнего" слова, всякая творческая интенция, всякая мысль, чувство, переживание должны преломляться сквозь среду чужого слова, чужого стиля, чужой манеры [2, с. 1321.
Другое дело, как определить этот процесс, в который оказывается втянут адресат. Что значит понять текст? Коммуникативное воздействие порождает представление о коммуникативном замысле. Интенция раскрывается благодаря интеллектуальной деятельности адресата, в которую вовлечены его опыт, знания, умения, психологическое самочувствие, слои его психики. Важно, как адресат реагирует на текст и его содержание, как он осуществляет процесс приписывания ценностей и распределения ценностных приоритетов. В целом все действия человек сообразует с определенной системой ценностей. Конкретизируя это, можно сказать, что даже выбор языковых средств выражения наряду с другими факторами обусловливается иерархически организованной системой ценностей, предпочтений и всего модуса отношений человека с обществом и природой. Как пишет В. В. Гречаный, исследовавший философский аспект этой категории, „в широком смысле понятие ценности по существу совпадает с понятием значимости, как оно часто истолковывается в прагматике: оно обозначает те свойства явлений, которые образуют не только и не столько объект познания, сколько объект субъективного (субъектного, относящегося к субъектному) чувства, побуждения, жела-
ния, целеполагания, стремления (отвержения) и т. д." [5, с. 1221. Ценность — это понятие, служащее для обозначения объекта в его отношении к субъекту оценки. Расшифровывая данную дефиницию, В. В. Гречаный, из работы которого она взята, уточняет, что „объект в качестве ценности находится в отношении оценивающего субъекта как определенная данность, независимая от субъекта, ибо оценка — не детерминирующий фактор ценности, а способ ее установления" [5, с. 16].
Применительно к нашей тематике приведенная выше расшифровка понятия ценности может быть интерпретирована следующим образом: если речь идет о тексте, то, применяя определение ценности, можно предположить,
что воспринимаемый текст существует независимо от сознания индивида-субъ-екта, то есть это „определенная данность4' формирующаяся в ходе восприятия текста-объекта оценка сама по себе „не детерминирует фактор ценности", не создает ее. Оценка служит лишь способом ее установления.
Понятие „ценность" употребляется в многочисленных смыслах, как в обыденном, так и в научном языке, соответственно выработано множество определений. Мы ограничимся лишь констатацией этого факта, не вдаваясь в обзор этих смыслов, а в качестве исходного будем использовать приведенное выше определение. В нашем понимании процесс распределения ценностных приоритетов предполагает определение места воспринимаемого текста в системе текстов, существующих в социальном пространстве. Согласно П. Бурдье, „социальное пространство — не физическое пространство, но оно стремится реализоваться в нем более или менее полно и точно" [3, с. 391. В окружающем нас социальном пространстве он выделяет культурное поле. Позиция индивида в социальном пространстве „может определяться по его позициям в различных полях../' [3, с. 57 ]. С нашей точки зрения, позиция индивида в культурном поле, характер ценностных отношений между индиви-
дом и воспринимаемым им текстом определяются его позицией (используя термин П. Бурдье) в „субполе" лингвистического кода культуры, иначе говоря, тем, знает ли он лингвистический код, которым оперируют в данном социальном пространстве вообще и в поле культуры в частности, а именно, ориентируется ли он в культурно-исторических и современных реалиях общества, является эта культура для него „родной" или „чужой"
Здесь целесообразно обратиться еще к одному понятию, используемому П. Бурдье в его социологической концепции, понятию габитуса. Габитус (от лат. habere — иметь), по определению П. Бурдье, есть совокупность черт, которые приобретает индивид, диспозиции, которыми он располагает, или, иначе говоря, — свойства, результирующие присвоение некоторых знаний, некоторого опыта. Применительно к нашей проблематике этим понятием можно обозначить совокупность свойств, черт, любой идиосинкретики воспринимающего субъекта, развившихся в нем или приобретенных им в результате интерпретации полученных знаний, жизненного опыта, проигрывания социальных ролей, временных и постоянных, системы ценностей и т. п. Человек действует, мыслит, понимает, оценивает в полном соответствии с этой совокупностью черт, другими словами, в соответствии со своим габитусом. Таким образом, характер ценностных отношений в системе „текст — субъект оценки" зависит от габитуса человека.
Нужно отметить, что поскольку объем социально необходимого знания и соответствующей ему деятельности всегда превышает возможности отдельно взятого индивида — его физическую и ментальную „вместимость", человеческое знание вводит термин „социо-код" понимая под ним „основную знаковую реалию культуры, удерживающую в целостности и различении фраг-ментированных массивов знания... и обеспечивающую институты общения" |8, с. 39]. Материалом, „геном" социального кодирования является знак.
Используя его, общество удерживает массив социально необходимых и воспроизводимых в смене поколений знаний.
Понимание интенции обусловливает коммуникативную деятельность партнеров, ставит ее в прямую зависимость от возможных результатов и выполняет регулятивную функцию диалогического взаимодействия партнеров. Значимость регулятивной стороны диалогического общения возрастает, если мы будем рассматривать диалог как процесс обмена действиями (вербальными и невербальными) по типовому
(фреймовому) образцу, где деятельность коммуникантов опирается на знания — иллокутивные, языковые, интерактивные, регулятивные, энциклопедические и т. д. Сущность регулятивной функции понимания сводится к организации успешного взаимодействия коммуникантов в определенном социальном контексте специфического жизненного мира, который, по признанию Э. Гуссерля, является фундаментом теоретического познания 110, р. 314].
Основной задачей коммуникативного взаимодействия является установление взаимопонимания между партнерами на основе имеющейся информации. Вслед за М. К. Петровым мы считаем, что текст становится понятным для коммуникантов „лишь в процессе опосредования прошлым, т. е. в том лишь случае, когда стороны общения располагают общим массивом наличных результатов общения, в котором один... сдвигает обоюдопонятные значения знаменательных элементов (знаков), а другой... вынужден... сдвигать эти значения, порождать новый „сдвинутый" смысл для себя, включая в массив наличных результатов новые результаты и связывая новое с наличным тем способом, который предлагается" [8,
с. 70].
К процессу взаимопонимания при-соед1*няется воздействующий компонент, поскольку смысл текста не просто передается адресату, но передается с целью воздействия на своего партнера по коммуникации. В данном случае при постановке проблемы эффективно-
сти воздействия текста чрезвычайно важна категория ценности.
Если коммуникация эффективна, то коммуниканты достигают не простого понимания, а взаимопонимания, которое ведет к согласованности взаимодействия. Для достижения взаимопонимания они должны следовать определенным социальным нормам, договоренностям (конвенциям), описанию которых посвящены исследования П. Г. Грайса |4], Дж. Лича (XI ] и других.
Несмотря на то, что основной зада-
ti
yj
чей коммуникативного взаимодеиствия является установление взаимопонимания между коммуникантами, нужно отметить, что достаточно распространен такой факт, как отклонение от правильности понимания интенции текста. Неадекватность понимания в первую очередь затрагивает координационный аспект диалогического общения и представляет собой такую сторону речевой интеракции, в реализации которой используемые для типового иллокутивного сценария диалогические шаги не выполняют своей функциональной предназначенности, но и не прерывают диалогического общения. Согласованное взаимодействие в диалоге направлено на достижение глобальной цели общения, которая достигается при помощи частичных целей на уровне отдельных вербальных и невербальных действий. В случае неадекватности понимания не осуществляется перехода к новому этапу реализации глобальной цели. Неадекватность понимания коммуникантов по достижению глобальной цели приводит лишь к блокировке движения смысла диалога (текста). Коммуниканты как бы не слышат друг друга, но сохраняют очередность обмена репликами, хотя и не осуществляют согласованного продвижения к результативному эффекту коммуникации.
В процессе развертывания диалогического общения происходит постоянное чередование вербальных и невербальных актов. Огромная роль невербальных компонентов коммуникации не вызывает сомнения, так как они не просто дополняют вербальные акты, а
являются первичными составляющими общения, возникающими раньше текстов реализаций и способствующие формированию мысли-эмоции.
Пониманию интенции текста более способствуют невербальные средства, такие, как громкость, тембр голоса, поза и расположение тела, жестикуляция, которые свидетельствуют о межличностных отношениях и об отношении коммуникантов к предмету обсуждения. Распределение информации в диалоге является репрезентацией дальнейшего развития предмета общения и отражает различного рода реакции, определяющие реализованность или нере-ализованость интенции коммуникантов. В случае конфликта невербальных и вербальных средств выражения понимание осуществляется на основе первых. Отсюда следует, что интенцио-нальность текста предполагает существование некоторой интенциональности сознания. Таким образом, под пониманием мы будем иметь в виду искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием и воспринимаемых другим сознанием через их внешнее выражение (жесты, позы, речь). Цель понимания — совершить переход от этого выражения к тому, что является основной интенцией знака, и выйти вовне через выражение. Исходя из мнения Э. Гуссерля, понимание нацелено на раскрытие интенции, явленной в тексте. В объективной реальности каждый текст несет в себе определенную интенцию, человек же опредмечивает его, делает интенцио-нальным в своем сознании. Интенцио-нальность возможна тогда, когда сознанию дана информация, существующая вне его сферы.
Исходным пунктом данного подхода являются положения теории коммуникации, сформулированные в исследованиях отечественных и зарубежных ученых, представляющих различные направления человекознания о деятель-ностном и личностно ориентированном начале, осуществляемом коммуникантом в определенных социальных и межличностных условиях общения с определенными целями и мотивами, с
использованием всего арсенала имеющихся для этого средств.
Итак, каждый текст мотивирован и в этом смысле индивидуален. Как всякая деятельность, он возможен из ощущения проблемной ситуации, вызывающей ассоциируемые с ней образы. Природа текстовой деятельности не столько абстрактно-логическая, сколько интуитивная (чувственно-образная), независимо от характера текста и от формы воплощения автором замысла, который конкретизируется, становится очевиден в соответствии с целью того или иного текста. Замыслом оказывается то, для чего автор предпринимает указанные действия. В реальности текст представляет собой структурированную целостность, которая может быть образована различными способами. При его понимании возможно воз-
и
никновение нескольких интерпретации. Множественность интерпретаций и даже их конфликт являются не недостатком или пороком, а достоинством понимания, образующего суть интерпретации; здесь можно говорить о текстуальной полисемии точно так же, как говорят о лексической полисемии.
Текст задает в той или иной степени очерченный контекст: место и время коммуникации, состояние коммуникантов, их социальный статус, личностные роли. Анализ текста позволяет соотнести образ мира автора с образом мира адресата, предполагая, что оба участника коммуникации обладают во многом совпадающими тезаурусами. Действия коммуникантов — потребление текстов — осуществляются на общепринятом языке, понимании. Культура общения включает наличие относительного согласия в понимании текста, интерпретации действий. Однако нередко один и тот же текст воспринимается по-разному разными адресатами: автор своим текстом хотел выразить одно, а окружающие вложили в него совершенно иной смысл. Воспринять текст — значит понять его, интерпретировать. Правильно это будет сделано или нет, точно или приблизительно — это отдельная проблема адекватности понимания текста.
Согласно критерию совпадения или несовпадения информационных интересов коммуникантов можно выделить два основных варианта взаимодействия: сотрудничество и конфликт (или конфронтация), проявляющиеся в результате выполнения коммуникативных действий. Особый интерес представляет конфликт, развивающийся в связи с нарушением принятых „конвенций" и возникновением противоречий. В таких условиях наиболее частотным является способ мены коммуникативных ролей с перебиванием, нередко ведущий к асимметрии личности в связи с неоправданием ожиданий участников коммуникации.
Конфликт между пониманием и восприятием возникает сразу же, как только появляется противостояние позиций с различными сферами реальности. В данном случае асимметрия личности не является недостатком или пороком, скорее это объективная реальность.
Итак, тексты, функционируя в социальной коммуникации, живут в среде интерпретации. Обретая ее, они становятся частью общественного опыта, участвуют определенным образом в формировании общественного сознания, выполняя тем самым социальную функцию. Последняя является основным источником информации, с которой интерпретатор далеко не всегда вступает в непосредственный контакт. Отсюда следует, что характер восприятия и смысловой интерпретации различных текстов, вошедших в поле зрения человека, непременно окажет воздействие как на него, так и на тех, с кем он будет в дальнейшем общаться.
Исходя из вышесказанного интенция текста предстает как его прагма-тико-семантическое ядро, остов, организующее начало для того, чтобы на фоне всего, что автор выражает, сказать о себе: вот то, что я думаю. Все, что человек делает, интенционально в этом смысле, а интенция текста раскрывается благодаря опыту, знаниям, умениям, психологическому самочувствию, интуиции коммуникантов.
Жизненные стратегии людей в мире социокультурных контактов включают в себя целую гамму ориентаций. Основным механизмом осуществления межличностных взаимодействий является социальная коммуникация. Информатизация, проникающая во все
сферы социокультурной жизни, ведет к возрастанию роли текста как единицы общения и понимания его интенци-ональной структуры. Без этого знания ни одно социально значимое управленческое решение не может дать позитивного социального эффекта.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Бахтин M. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. 423 с.
2. Бахтин M. М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Худ. лит., 1972. 314 с.
3. Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993. 336 с.
4. Грайс П. Г. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. M., 1985. Вып. 16. С. 217 — 238.
5. Гречаный В. В. Аксиологический аспект философии: Дис. ... д-ра филос. паук. Л., 1989. 325 с.
6. Дридзе Т. М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации: проблемы
Поступила 11.02.2000.
семиосоциопсихологии. M.: Наука, 1984. 268 с.
7. Остин Дж. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. M., 1986. Вып. 17. С. 22 — 129.
8. Петров М. К. Язык, знак, культура. М.: Наука, 1991. 328 с.
9. Серль Р. Дж. Что такое речевой акт // Новое в зарубежной лингвистике. M., 1987. Вып. 17. С. 151 — 170.
10. Husserl Е. Die Kriese der europaischen Wissenschaften und tranzendentale Phenomenologie. Haag., 1976. Bd. 6. S. 342.
11. Leech G. Principles of pragmatics. L.; N. Y., 1983. 250 p.
ПРОБЛЕМА ОПРЕДЕЛЕНИЯ ПОНЯТИЯ „МОЛОДАЯ СЕМЬЯ" В ТЕОРИИ И ПРАКТИКЕ СОЦИАЛЬНОЙ РАБОТЫ
С. Б. ДЕНИСОВ, кандидат социологических наук
В числе тех явлений общественной жизни, интерес к которым среди демографов, социальных работников, социологов, этнографов за последние годы стал возрастать, одно из лидирующих мест занимает семья. Повышенное внимание к проблемам семьи со стороны ученых и практиков обусловлено тем, что она переживает сложный период. Социологические исследования, проведенные в последнее время
11; 2; 4; 6; 8; 24; 30], и данные статистики [26; 32; 34] позволяют сделать вывод о том, что семья в России находится в состоянии кризиса.
Кризис семьи проявляется прежде
всего в деформации ее нравственных основ, падении уровня рождаемости, увеличении числа разводов, повышении младенческой и детской смертности [2, с. 73 — 74; 3, с. 80; 27, с. 24; 30, с. 14]. В целом „распад и трансформация семейных отношений в конце XX века стали одной из сложных социальных проблем" [4, с. 3].
Во многом изложенные проблемы имеют самое прямое отношение к молодой семье. В первые годы брака, как отмечают М. С. Мацковский и Т. А. Гурко [9, с. 16 — 21 ], в основном
формируется модель будущей семейной жизни: характер распределения обязан-
© С. Б. Денисов, 2000
