31ИЗ ИСТОРИИ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
ББК 63.3(2)611-283.2
С. В. Холяев
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ — БАЗОВЫЙ ФАКТОР ВЕЛИКОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Любое социальное действие невозможно без своих носителей. Главным носителем революционных идей являлась интеллигенция, по меньшей мере, на протяжении почти целого века боровшаяся за приход революции в Россию.
Революция 1917 года неотделима от интеллигенции — это ее центральная сокровенная идея, ее проект. У народа, прежде всего его самой значительной части — крестьянства, были принципиально иные представления о социальной справедливости и общественном переустройстве. Пролетарская теория революции, созданная российской социал-демократией в рамках марксистского учения, представляла отдельный вариант видения интеллигенции. Собственно противоречия, возникшие между народом и интеллигенцией, и привели к столь драматичному развитию революции.
Положение, занятое интеллигенцией в рамках дореволюционного общества, вписывается в схему классической теории А. Тойнби о внутреннем пролетариате. Интеллигенция, мечтая о коренной ломке государственных институтов, переходит в его ряды, полностью идентифицируя себя с угнетенным большинством, и надеется стать вождем народных масс. «Истинным признаком пролетария, — пишет Тойнби, — является не бедность и не низкое происхождение, а постоянное чувство неудовлетворенности, подогреваемое отсутствием законно унаследованного места в обществе»1. Признание народа необходимо интеллигенции,
© Холяев С. В., 2018
Холяев Сергей Владимирович — кандидат исторических наук, доцент кафедры гуманитарных наук Ярославского государственного технического университета. holyaevsv@ystu.ru
так как оно видится трамплином для попадания во власть. При этом выбранный российской интеллигенцией путь отличался особой спецификой, выраженной в том, что обычно новые вожди внутреннего пролетариата пытались примирить его интересы с позицией правящих кругов, либо переходили в оппозиционные ряды после выдавливания из элитной прослойки. Здесь же мы имеем дело с добровольным уходом интеллигенции в категорию «лишних людей» ради мечты о возглавлении российского социума.
Как социальная группа интеллигенция возникла в 30— 40-е годы XIX века при Николае I на волне разгрома восстания декабристов. Они первыми образовали самостоятельную социально-политическую группировку, ставившую задачу коренного переустройства общества, поэтому их можно считать своеобразной прото-интеллигенцией. Декабристы заложили основы идеологии русского западничества, отлитой позднее, усилиями А. И. Герцена, Н. П. Огарева, Н. А. Добролюбова, В. Г. Белинского и др., в цельную форму интеллигенции. Суть ее сводилась к представлению, что основное препятствие для прогресса в России заключено в деспотизме верховной власти, только ее устранение создаст условия свободного развития общества. Российская монархия несет ответственность за сохранение крепостного права в стране.
Это был ошибочный вывод. В начале XIX века монархия глубоко озаботилась поиском путей к отмене крепостного права. Это касалось обоих императоров — и Александра I, и Николая I. Российские монархи стремились отменить рудиментарный пережиток прошлого. Уже в 1847 году, на 22-м году правления, Николай I, обращаясь к смоленским дворянам, впервые произнес формулу, в дальнейшем повторенную Александром II: «Лучше нам отдать добровольно, нежели допустить, чтобы у нас отняли». Многие из армейских офицеров, побывавших в Париже в заграничном походе, были настроены на дальнейшее усиление крепостнической эксплуатации с целью извлечения доходов от принадлежавших им крестьян. Для противодействия им верховная власть остро нуждалась в союзниках. Она искала опоры против консервативного дворянства, категорически не соглашавшегося на отмену крепостного права. Во всё царствование Николая I, как и при его брате, продолжали заседать секретные комитеты по крестьянскому делу, усердно составляя проекты освобождения
крестьян. Государственная власть защищала крестьян от произвола помещиков. Великая княгиня Елена Павловна говорила про Николая I, что он «государь демократ, сам того не подозревая»2. Однако вместо помощи радикальные слои дворянства на исходе первой четверти XIX века решили, что пришла пора свергнуть или ограничить монархию, и пожелали посредством армии установить конституционный строй. Возможные союзники стали непримиримыми врагами. Само декабристское движение было подавлено, но его основные установки освоила интеллигенция.
Имелся и еще один важный аспект. Сложились внутренние предпосылки, делавшие возможным и желательным появление интеллигенции. Сегодня, благодаря распространению интеллигентского мировоззрения, доминируют представления о деспотичности власти в России. Но это не в полной мере соответствует реальности. На протяжении российской истории гораздо более сильные позиции занимал средний властный слой, зачастую определявший развитие страны (можно вспомнить 1991 год). Длительное время великие князья и цари управляли на противоречиях между двумя группами господствующего класса — боярством и дворянством. Однако Петр I упразднил боярство, причислив к дворянству всех представителей господствующего класса. В течение целого XVШ века авторитет верховной власти резко слабел. Дворянство диктовало императорам свою волю, добившись при этом для себя главного — отмены обязательности государственной и военной службы. Дворяне освободились от каких-либо обязанностей перед государством, сохранив при этом полную власть над принадлежащими им крестьянами. Интеллигенция изначально была призвана помогать верховной власти в ее борьбе с заинтересованной в усилении крепостничества частью дворянства, заняв место, ранее отводившееся боярству. Не поняв своего предназначения, она вступила в жесткий конфликт с верхним этажом власти, начав при этом регулярное сотрудничество с иностранными государствами, призванное якобы содействовать распространению свобод в стране, а на деле направленное на ослабление геополитического влияния российского государства. Интеллигенция стала союзником сил, стремящихся к ослаблению России3.
В итоге удалось сформировать субкультуру, особый интеллигентский мир, который воспринимал все процессы, происходящие в России и мире, достаточно своеобразно. Мир этот вышел
из дворянской среды. Первоначально в него входило не более од-ной-двух сотен человек, но к 1917 году численность интеллигенции возросла до нескольких процентов населения4. По социальному составу она быстро утратила чисто дворянский характер, вбирая в себя разночинцев. При этом поразительным оставалось то, что, получая высшее образование и пополняя интеллигентский состав, они отрывались от интересов тех слоев, к которым ранее принадлежали — крестьян и мещан, начинали говорить на искусственном и непонятном для народных низов языке, воспринимая чисто книжную культуру. Это доказывало силу сообщества, в условиях сословной России одним из первых перешедшего на положение самоорганизованной общественной группы, наряду со старообрядцами и, в определенной мере, с казачеством, ранее всех провозгласившим принцип «с Дона выдачи нет»5.
В XIX веке начинался глубокий дворянский кризис, вопрос о крепостном праве выходил на передний план, причем наиболее жестко его ставили сами крестьяне. Всё чаще разгорались крестьянские волнения, в памяти людей, живших в первой половине XIX века, сохранялись воспоминания о пугачевском бунте. В николаевский период к числу интеллигентов принадлежали преимущественно выходцы из высших кругов, поэтому их голос был сильно заметен. Наиболее известным лицом, из напоминавших о вероятности появления нового Пугачева, являлся А. И. Герцен. «Серьезное слово о русском народе, — писал он, — Екатерина услышала лишь... когда казак Пугачев во главе армии восставших крестьян стал угрожать Москве»6.
Примерно полвека, до конца XIX столетия, в деятельности интеллигенции продолжался инкубационный этап. В политической жизни страны она играла всё более заметную роль и при воцарении Николая II закономерно потребовала предоставления ей
7
командных высот .
Важным рубежом в истории оппозиционной общественности оказались 70-е годы XIX века. Военный конфликт России с Турцией за освобождение Болгарии привлек внимание общества. Отказ брать в 1878 году турецкую столицу Стамбул со стороны российского руководства, вызванный шантажом Великобритании начать войну против России, и последующий Берлинский конгресс, обернувшийся провалом русской дипломатии, обусловили
резкий рост антиправительственных настроений. Обвинения самодержавия в неспособности защитить государственные интересы были несправедливы, поскольку «передовая» русская общественность, видя во власти исключительно противника, сама до этого делала всё, чтобы ослабить ее. Но подобная критика возвышала их в собственных глазах — когда появляется возможность предстать в образе патриотов, ни одна оппозиция не упустит такого шанса.
Еще один критический псевдоаргумент объяснял борьбу интеллигенции с правящей династией Романовых ее «немецким» происхождением. Русские патриоты вели борьбу с иноземной династией. Внешняя красота этой легенды вызывала интерес молодежи. В 1878 году решения Берлинского конгресса привели к сильному возмущению с ее стороны. Не подлежит сомнению, что в данном случае эта реакция была искренней, 14—15-летние подростки винили власть во всех неудачах. Целое поколение таким путем входило в революцию. А ведь это был стратегический возраст, в 1917 году этим людям будет за 50 лет8. Воистину не первая мировая, а русско-турецкая война стоила России короны. Именно тогда, на рубеже 1870—80-х годов, революционный процесс принял необратимый характер. Данная поколенческая генерация станет основой тех интеллигентских сил, которые совершат революцию, будет знаменовать ее старшее и среднее поколение.
Предопределил последующий успех революции период правления Александра III. Пока на правительственном уровне велась борьба с рабочим и социалистическим движением, юное поколение входило в революцию. Американский историк Р. Пайпс полагает, что центрами концентрации оппозиционно-революционных настроений в конце XIX века становились университеты: «Революционеры были либо учащимися, либо выходцами из университетов»9. Это не совсем соответствовало действительности. В университеты люди приходили уже с готовыми убеждениями: оппозиционные взгляды складывались раньше, до поступления в университет. Если бы всё дело было в вузах, то меры, которые предпринимало правительство, давали бы результат. Большинство студентов, встретив жесткое противодействие властей, прекращали бы антиправительственную деятельность. А меры были, и правда, крайне суровы — вплоть до отдачи
непокорных студентов в солдаты. Если репрессии оказались неэффективны, значит, причины непокорности молодежи лежали глубже.
В данном случае феномен, с которым сталкивались власти, следовало искать в иных местах. Центры воспитания радикальных настроений находились в гимназиях. Детские убеждения очень прочные, они формируют личность человека на всю оставшуюся жизнь, в отличие от наносных, легко переубеждаемых юношеских впечатлений. Дети, кроме того, способны формироваться и по той программе, которой обучаются в соответствии с пожеланиями взрослых, и, что не менее важно, вопреки ей. Примерно так происходило и с гимназистами, любимые и нелюбимые преподаватели создавали необходимую атмосферу. Ненависть к правительству, чья политика воспринималась подростками как реакционная, и пример «прогрессивных» учителей создавали условия для приобщения детей к политике. Симпатии к оппозиционерам у учащихся гимназий возникли давно, как минимум с начала XIX века, но качественный рывок, превративший гимназии в оплот «прогрессизма», произошел в 1880-х годах.
Политика Александра III в сфере образования максимально благоприятствовала подобным настроениям молодежи. По политическим соображениям власти цензурировали газетно-журнальный рынок. Были запрещены 72 книги, включая произведения консервативного писателя Н. С. Лескова. При наличии сложившейся интеллигентской среды списки запрещенной литературы воспринимались гимназистами и гимназистками как списки обязательного чтения. Общее чтение формировало в интеллигенции сплоченную наднациональную контркультуру. Дискуссии молодежи радикализировались10. Именно в 1880—90-е годы из гимназий выходит поколение, твердо вставшее на революционный путь. Это не оговорка: либералы для того времени являлись бесспорными революционерами. Позднее, в 1890—1900-х годах из стен гимназий учащиеся будут выходить уже социалистами. Но остов интеллигентского мировоззрения составили выходцы из более старшего, преимущественно либерального поколения. Без них не было бы никаких социалистов.
Другие опорные пункты оппозиции переместились в земства. К моменту гибели Александра II в 1881 году в них преобладали
гласные с консервативными взглядами. Да, они вели борьбу с правительством за усиление роли земств в жизни страны, но их фронда диктовалась не желанием конституционных реформ, характерным для начала XX века, а недовольством отменой крепостного права и стремлением получить хоть какие-нибудь компенсации за утраченные экономические привилегии. «Конституция» 1881 года, подготовленная Александром II, удовлетворяла их скромные запросы. В 1890-х годах молодой император Николай II столкнется с принципиально иной политической конфигурацией в земствах, чем его дед.
Консервативные земства в последние годы правления царя-реформатора пребывали в состоянии конфликта с официальной властью, но сам конфликт приглушался консервативным составом земских учреждений. Проведя контрреформу земств, Александр III заморозил их в воинствующем состоянии, в котором они «застыли», структурно подготовленные к грядущему противоборству. За 13 лет его царствования внутри земских органов произошли кардинальные изменения. Всё больший вес в них начали приобретать земские радикалы, подобные гласному из Твери И. И. Петрун-кевичу, будущему основателю конституционно-демократической партии. Данные метаморфозы не были случайными. Земства подготовили массовые кадры деятелей эпохи непосредственного «штурма власти» при Николае II. За 13 лет правления Александра III вошло во взрослую жизнь целое поколение людей, для которых критика власти наполняла жизнь смыслом11.
Подпиткой для них станет более молодая генерация активистов. В начале XX века возникнет так называемое Освободительное движение, видящее цель в свержении или ограничении царизма. К 1917 году сформируются две-три тысячи активистов, разделившихся на целый ряд партий. При всей непримиримости по отношению друг к другу их сближала ненависть к власти и стремление прийти к управлению государством путем насильственной ликвидации прежней политической системы. Наиболее емко эту мысль выразил в 1904 году П. Н. Милюков, который писал в журнале «Освобождение», что правительство может переманить кого-либо из представителей интеллигенции на свою сторону, но он перестанет быть «нашим» и не будет нужным обеим сторонам, ни общественности, ни правительству12. Такой подход
делал революцию в России более чем возможной. Пассионарная часть общества непримиримо относилась к самодержавию. При этом ее поддерживали те, кто не выходил открыто на борьбу с царизмом, но при возникновении революционных потрясений был готов поддержать наиболее смелых товарищей.
Могущество интеллигенции подтверждалось ее весомым успехом 1905 года, когда она в основном собственными усилиями, за счет привлечения различных подведомственных себе «фракций» населения — гимназистов, студентов и преподавателей, госслужащих — организовала в столице империи октябрьскую политическую стачку, приведшую к принятию 17 октября широко известного манифеста о даровании гражданских прав13.
Что могли противопоставить идеологическому натиску интеллигенции сторонники власти? Альтернативой интеллигентскому проекту радикального дворянства становится черносотенный проект дворянства консервативного. Дворянский консерватизм упорно старался сохранить «обычаи старины». Черносотенное движение возглавили люди, не собиравшиеся менять сформировавшийся еще с XVIII века привычный образ жизни. Они жестко критиковали стремление интеллигенции поднять народ против власти и установить в стране конституционную систему. Вот один из образчиков их критики, во многом справедливой: «Оглянитесь. вокруг себя и. убедитесь, что за полтора года конституции Россия отодвинулась более, чем на полтораста лет назад. Пугачевщина прошла по городам и селам. Тысячи убийств и разбоев, самых невероятных по дерзости и жестокости — вот наши конституционные успехи! И всё это за полтора года. Кроткие россияне и россиянки превратились в волков и волчиц»14.
Развивает критику современников революции известный литератор конца XX века В. В. Кожинов. «Черносотенцы, — пишет он, — были единственной общественной силой, действительно стремившейся остановить ход революции»15. В чем можно согласиться с Кожиновым? Черносотенный проект Союза русского народа был прямым ответом, в буквальном смысле реакцией (курсив наш. — С. Х.) со стороны консерваторов на политическую инициативу, принадлежавшую интеллигенции. Но он, без всякого сомнения, являлся делом, изначально обреченным на поражение, поскольку его критика только подпитывала интеллигентский
радикализм и никак не могла его остановить. Ругань черносотенцев поддерживала в интеллигенции убежденность, что они идут правильным путем, и, следовательно, объективно благоприятствовала росту радикализма в образованных кругах.
Интеллигенция сделала выбор в пользу революционного слома старой государственной машины. Интеллигентские представления, с приближением 1917 года, неожиданно приобретают определенный авторитет на элитарном уровне. В российских верхах, включая придворную камарилью, формируется мнение, что в случае серьезного кризиса переход на сторону дворянских «якобинцев» не будет зазорным16. О возможном альянсе с либералами верхов общества писал еще в 1912 году, задолго до революции, левый кадет В. П. Обнинский. Положение чиновников лучше положения царя. Они некоторое время будут необходимы при всяких условиях нового строя и приспособятся к любым изменениям17.
Проблемой, однако, становилось то, что в 1900—10-х годах мировоззренческая победа интеллигенции на элитарном уровне над старой государственной идеологией «самодержавия, православия, народности» не дополнялась аналогичным успехом в народных низах. В широких массах народа сложилось критичное отношение к образованным народолюбцам, и радикальные общественники не могли не знать об этом, поскольку в 1909 году были вынуждены прочитать предупреждение о грядущих беспорядках в статье М. О. Гершензона из сборника «Вехи». «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — писал он, — бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной»18.
Основной угрозой для интеллигенции в лице либералов и умеренных социалистов, ставших в 1917 году новой властью, предстали не участники организованных партий, включая большевиков, а рядовое местное население, крестьяне, особенно солдаты. Со стороны народных масс, считавших себя главными выгодоприобретателями от революции, начался «праздник непослушания». Крестьяне захватили низовые органы новых властных структур, КОБов, сформировавшиеся на волостном уровне, вытеснив оттуда представителей других социальных слоев, и, воспользовавшись образовавшимся большинством, приступили через принимаемые в них решения к одностороннему захвату помещичьих земель19.
Еще хуже обстояло дело с солдатами, превращавшимися в тыловых гарнизонах в основной источник беспорядков. Они грабили горожан, отказывались подчиняться начальству, игнорируя распоряжения офицеров. Солдатские комитеты решительно боролись с осторожными попытками офицеров восстановить дисциплину20. Отстранение от власти Николая II делало технически невозможным продолжение войны: «самодержавие солдата» было непреодолимо. Развращенная свободой армия уже не защищала страну и была страшнее не для врага, а для собственного населения. В условиях революции она быстро научилась грабить и не желала воевать.
В ходе начавшейся революции интеллигенция оказалась бессильной в противостоянии с получившим свободу народом, что в реалиях февраля приводило страну к национальной катастрофе. В 1918 году вышел сборник «Из глубины», продолжавший линию «Вех». Теперь его авторы оценивали происходящее со страной уже из глубин начавшейся русской революции. Вывод получался неутешительным: диагноз предыдущего сборника подтверждала практика революции. Обретя власть, разрушив старое государство, интеллигенция не нашла общего языка с народом. О путях и задачах русской интеллигенции писал П. И. Новгородцев. В дореволюционных представлениях интеллигенции, напоминал кадет, народ всегда выглядел зрелым и совершенным. Стоит разрушить прежний государственный порядок, как тотчас станет возможным проведение коренных реформ, грандиозная перестройка общественного здания.
Русская интеллигентская мысль ставила принципиальной задачей разрушение существующего порядка. Когда старый строй падет, всё свершится само собой. Эта вера являлась чистейшей иллюзией, ложной теоретически и губительной практически. Беда интеллигенции в том, полагал Новгородцев, что она создавала искусственные теории, а ее понятие о народе было отвлеченным. Русскому общественному сознанию в его господствующих течениях принадлежала печальная роль разрушительной силы — в борьбе с догматизмом старых основ оно отвергло реальные основы истории. А когда интеллигенции предоставилась свобода действовать и властвовать, она привела Россию на край гибели21.
Существует точка зрения, утверждающая, что интеллигенция непримиримостью к самодержавию создала необходимые
предпосылки для победы большевиков, но при этом сами большевики ее частью не являлись. И оцениваются действия интеллигенции на основании хорошо известного принципа: «За что боролись, на то и напоролись»22. Думается, что это не так. Большевики, хотя и обособленная, то есть периферийная, но всё же неотъемлемая часть интеллигенции. Более того, если бы не решительность, проявленная большевиками в ходе революции 1917 года, приход интеллигенции к власти в феврале приобрел бы фатальные последствия для российского государства, приведя к разделу его территории странами обоих военных блоков Первой мировой войны — Антанты и Четверного союза. Большевики — единственная из интеллигентских групп, преодолевшая безначалие, воцарившееся в революционной России.
По существу, две главные действующие силы, обретшие свободу по мере развития революции — интеллигенция и народ, привели в расстройство властно-государственный механизм. На этом могла, и должна была, завершиться история страны. Сами интеллигенты, оценивая из 1918 года происшедшее за восемь революционных месяцев между февралем и октябрем, достаточно хорошо это понимали. В послеоктябрьский период казалось, что теперь с интеллигенцией будет навсегда покончено. По мнению представителей сменовеховского направления, антибольшевистские силы дискредитировали себя в глазах народа, в то время как большевики заслужили национальное доверие. Авторы сборника «Смена вех», изданного в Праге в 1921 году, делали вывод о том, что самостоятельно интеллигенция больше не сможет выполнять существенной роли в России. Творческая задача российской интеллигенции — служить народу и режиму, выбранному данным народом. Только в этом случае она преодолеет отщепенство от государства и народа23.
Однако интеллигенция сохранилась в социальной структуре советского общества. Более того, именно большевикам, Советской власти, интеллигенция обязана тем представлениям о ней, которые войдут в сознание каждого советского, а позднее и российского человека, характеризующего данную социальную группу как соль земли российской и ее народа. Когда оформилось такое представление — ведь не при царе, когда это был костяк оппозиционной общественности? Параллельное, дополняющее мнение, согласно которому интеллигенция объединяет всю
образованную часть общества, а каждый образованный человек априори интеллигент, также исходит из XX века и перетекло в век XXI. Все подобные подходы немыслимы без изменений, случившихся с интеллигенцией в советский период.
Почему большевики придали интеллигенции столь важное значение? Лишь потому, что нуждались в поддержке образованной части общества? Наверное, и поэтому тоже. Но главное, потому что относились к этой общности сами. При всей враждебности к ее основному спектру, поставлявшему кадры во враждебные к ним партии, от кадетов до меньшевиков, большевики чувствовали и ощущали собственную принадлежность к социальной когорте интеллигенции. Она не была для них абсолютно чуждой. Было лишь решено наполнить интеллигентские ряды приверженцами собственной позиции, постепенно изменив их состав. Выполнить эту задачу удалось только частично. Конечно, трансформация, происшедшая с интеллигенцией в советскую эпоху, кардинально изменила ее облик, но затем восторжествовал единый менталитет данной общности. В итоге советская интеллигенция, естественно со спецификой, накладываемой временем, продолжила линию прежней интеллигентской традиции. Наглядным свидетельством чему стала Перестройка, вновь неотделимая от деятельности и стремлений интеллигенции.
В заключение необходимо отметить: деятельность интеллигенции, разрушая социальную структуру дореволюционного общества, создавала предпосылки для появления малоизвестного человека во главе государства. Первым таким человеком стал А. Ф. Керенский. Немало других людей желало повторить его опыт — возглавить государство. Очень яростно хотел этого выходец из кадетской партии Н. В. Некрасов. У него это не получилось, но в итоге Россию возглавил другой «Виссарионович» — И. В. Сталин. Без феномена интеллигенции появление Сталина во главе государства было бы просто невозможно.
Примечания
1 Тойнби А. Постижение истории. М., 1991. С. 346.
2 Данилов Ф. Общая политика правительства и государственный строй к началу XX века // Общественное движение в России в начале XX века. СПб., 1909. Кн. 2, т. 1, ч. 2. С. 423.
3 Нефедов С. А. История России : факторный анализ. М., 2010. Т. 2. С. 232, 234.
4 Шевченко М. М. Конец одного Величия : власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М., 2003. С. 200—201 ; Миронов Б. Н. Благосостояние населения и революции в имперской России, XVIII — начало XX века. М., 2010. С. 645, 646—647, 663.
5 Ширинянц А. А. Нигилизм или консерватизм? : (русская интеллигенция в истории политики и мысли). М., 2011. С. 116—117, 126.
6 Эйдельман Н. Я. Герцен против самодержавия : секретная политическая история России XVIII—XIX вв. и Вольная печать. М., 1984. С. 302.
7 Васильев Л. С. Метаморфозы истории России. М., 2017. Т. 2. С. 449.
8 Шарапов С. Ф. После победы славянофилов. М., 2005. С. 9—10.
9 Пайпс Р. Русская революция. М., 1994. Ч. 1. С. 13.
10 Новая имперская история Северной Евразии / под ред. И. Герасимова. Казань, 2017. Ч. 2. С. 276.
11 Петрункевич И. И. Воспоминания // Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р-5839. Оп. 1. Д. 9. Л. 447—448, 648—649.
12 Милюков П. Н. Воспоминания (1859—1917). М., 1990. Т. 1. С. 251.
13 Павлов С. Б. Опыт первой революции : Россия, 1900—1907. М., 2008. С. 348—349.
14 Русское знамя. 1907. 28 марта.
15 Кожинов В. В. Россия. Век XX (1901—1939) : история страны от 1901 года до «загадочного» 1937 года : опыт беспристрастного исследования. М., 2002. С. 22.
16 Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1907—1914 гг. Л., 1990. С. 47—49.
17 Обнинский В. П. Последний самодержец : очерк жизни и царствования императора Николая II. М., 1992. С. 4.
18 Гершензон М. О. Творческое самосознание // Вехи : сборник статей о русской интеллигенции. М., 1990. С. 89.
19 Герасименко Г. А. Первый акт народовластия в России. М., 1992. С. 93, 94, 112.
20 Головин Н. Н. Россия в Первой мировой войне. М., 2006. С. 471.
21 Новгородцев П. И. О путях и задачах русской интеллигенции // Из глубины : сборник статей о русской революции. М., 1990. С. 212— 213, 216.
22 Андрушкевич И. Н. Революция 1917 года как измена русскому государству // Революция 1917 года и Нижегородская губерния : сб. ст. / сост. и отв. ред. С. А. Смирнов. Н. Новгород, 2017. С. 29—30.
23 Квакин А. В. Между белыми и красными : русская интеллигенция 1920—1930 годов в поисках Третьего Пути. М., 2006. С. 56, 58—59.
