CC BY
43
с
ч.
СВЯЗЬ ВРЕМЕН
)
«...где класс, который вольет новую кровь в дряхлеющий
профессор « гч
государственный организм?» (Георгий Федотов)*
Г.П. Федотов весьма своеобразно (впрочем, если вспомнить «Школу Анналов», вполне в духе времени) трактует эволюцию социальных отношений в России. Его прежде всего интересует культурно-историческое самосознание, точнее, феноменология сознания действующих лиц, то есть восприятие социальными агентами своего места в обществе и их отношение к власти. Как историк культуры, он при этом часто обращается за необходимым «материалом» к художественной литературе. Для него чрезвычайно важны оценки характеров представителей дворянства, интеллигенции, бюрократии, крестьян, буржуазии Гоголем, Лесковым, Тургеневым, Достоевским, Толстым. Воспитанный в традициях русской исторической школы, Г.П. Федотов не столько «объектно» анализирует изменения социального облика, к примеру, крестьянства, сколько крупными штрихами «выписывает» его образ, самобытное лицо. Это значит, что предметом изучения становится внутренний мир субъектов истории, «очеловеченное» социальное сознание, а не сухое формальное знание социологии. В исторической науке Георгий Петрович - художник, он живет чувствами, образами, находя удивительно яркие, точные и емкие формулировки, сравнения, характеристики, чаще всего окрашенные в личные тона восприятия прошлого. У него многое идет от сердца, сокровенно и искренне, что прида-
ет сочинениям неповторимый колорит и особую душевность.
В концептуальной статье «Революция идет» («Современные записки», Париж, 1929, кн. ХХХ1Х), посвященной анализу предпосылок свершившейся катастрофы, Г.П.Федотов реконструирует основные социальные типы российского общества.
В XVIII веке дворяне прочно обосновались у трона, оттеснив «крестьянство и духовенство далеко вниз к черным, податным сословиям, к крепостному мужику». Н.М. Карамзин, столь талантливо подытоживший XVIII век, с полным основанием утверждал, что монархию олицетворяет дворянство, а последнее - монархия. Однако в России этот союз имел свою специфику. Власть в России - вотчинная (патримониальная): идея государства сливается здесь с лицом государя. Это - самодержавие. Свои отличительные черты имело и российское дворянство.
По оценке Г.П. Федотова, оно не похоже на рыцарство с его аристократическим пафосом человеческой личности, свойственным европейским сеньорам и привилегированным сословиям исламских стран и Японии. Российскому дворянству не хватало «общих черт профессионально-военного класса - высоко развитого чувства личной
* Статья четвертая. Начало см.: «Высшее образование в России». - 2003. - №№ 4, 5; 2004. - № 1.
чести, независимости и увлечения боевым делом» - качеств, отчетливо не проявившихся «в московском служилом классе» [1, с.133]. Действительно, «государево тягло» в Московском государстве тянули все сословия - от горожан и крестьян до помещиков и бояр. Строгой дисциплиной и практически поголовной службой объяснялись успехи строительства русского централизованного государства. Служили по-разному. Дворяне - боевым делом. Крестьяне - тяжким трудом на тех, кто в изнурительных походах и кровопролитных сражениях доказывал право русского государства на суверенитет и обеспечивал его выход из лесных дебрей и болотных топей на мировые просторы.
В Московском царстве торжествовала идея государства. Доминировал всеобщий интерес, отодвигая на второй план интересы социальных групп и отдельной личности. Всех объединяла необходимость тянуть «государево тягло», которое в значительной мере нивелировало различия социальных слоев. «Тягло» стояло в центре жизни, как крестьянской, так и посадской общины, а также владельческих сословий. Соответствующим образом формировалось и общественное сознание, не замыкавшееся в сословно-корпора-тивных интересах. Русское дворянство не отделяло себя от народа толстыми стенами замков, окруженных глубокими рвами, как западные феодалы. Слуги государя, за редким исключением, не были богаты. В их распоряжении были жалованные царем вотчины и поместья, которые обеспечивали безбедную жизнь, но не давали средств к накоплению богатств, «так как они нередко выходили из оборота одних и тех же семейств» [2,с.5]. Служилый человек московского периода независимо от своего происхождения нес службу за то, что ему дана земля, и до тех пор,
djjVj.it 1 с4ЁПУ*гШгги£ СОВРЕМЕННЫ» ЗАПИСКИ ■инкншй ШЩЕСПНЮ-ПМИТНшпЙ н ЛИТЕРАТУРНЫЙ Ч^НАЛЪ т Тф» КАПА
пока он ее имел. Служба и личные заслуги перед царем значили больше, чем родовые, наследственные права.
Соборное сознание русских формировалось также под влиянием христианства и повседневностью жизни в сложных климатических условиях со скудными возможностями эффективного хозяйствования на бесплодных суглинках. Свою роль играл и фактор постоянной борьбы с внешней опасностью.
Взаимными обязанностями, для одних - ратными, для других - трудовыми, обеспечивалась социальная спайка, единство общегосударственных задач. При Петре I на службу Империи было призвано все население. Император требовал от тех, кто имел поместья, обязательной пожизненной службы. Создание регулярной армии усилило государево тягло, пригвоздив к постоянной службе лучшие силы народа. Вместе с тем, начиная с Петра, меняется прежнее бессословное понятие
службы, появляется «господствующее» сословие - дворянство, которое окончательно закрепляет за собой землю в собственность, а вместе с ней и крестьян. Дворяне обретают «экономическую независимость», и их все больше обременяет служба, аналогичная «мужицкому тяглу». Многие прячутся от нее в своих поместьях. Их за это штрафовали, отбирали имения, подвергали телесным наказаниям и т.п. Дворяне искали защиты. За расширение прав дворянства боролись такие известные люди, как историк Татищев, граф Шувалов, братья Воронцовы и другие яркие представители дворянства XVIII века. Усилия увенчались успехом. В 1736 г. дворяне добились отмены пожизненной службы и получили возможность по достижении 25-летнего возраста уходить в отставку. Однако борьбу за право добровольной (не обязательной) службы государству продолжили. Все это говорило о том, что служили большей частью не по призванию, а по жесткой необходимости, не по долгу личной чести, а по государеву принуждению. «По-видимому, самая принудительность, государственное закрепощение военного дела как службы, - отмечает Г.П. Федотов, - парализовала развитие рыцарского сознания» [1,с.133]. Постепенно гасло религиозное восприятие царской власти, а вместе с ним охладевали и чувства обязательности «государева тягла» как священного долга. Дворянство, став собственником земли и крепостных, стремится освободиться от «опеки полицейского государства» и жить «по своей воле». Экономическая независимость заставляла искать независимости политической.
Притязания «на волю» реализуются в золотой век русского дворянства. В 1785 году Екатерина II жалованой грамотой закрепила все личные, имущественные и сословные права дворян:
освобождение от обязательной службы, податей, телесных наказаний, исключительное право владеть землей и крепостными. Лишать дворян жизни, дворянского достоинства и имения мог только суд. Дворянам разрешили поступать на службу к союзным с Россией государствам, свободно выезжать за границу. В 1790 году они получили привилегии в чинопроизводстве по гражданской службе. Для них сокращались сроки производства в чины и увеличивались сроки производства в 8-й класс «Табели о рангах» для не дворян.
В конце XVIII века насчитывалось 362 тыс. дворян, составлявших 2,2% населения России. Большинство из них были помещиками и имели в среднем более 360 душ крепостных крестьян на каждого. Свыше 1000 душ крепостных имели 23,3% от общего числа помещиков, им принадлежало 80% крепостных. Теперь это сословие было свободно от обязательств государственной службы. Дворянство, по выражению Г.П. Федотова, «разгосударствляется». На Руси появились свободные люди. Но, как заметил В.О. Ключевский, была в корне искажена сама идея «государева тягла», которое тянут во имя общего блага. Крепостное право из государственной необходимости, как плата дворянству за службу, превращается в уродливую, бесчеловечную привилегию.
Отрыв значительной части дворянства от государственного дела углублял пропасть между ним и большинством населения страны - крестьянством. Дворянство теряло военно-служилую суть. В лихое для страны время, на поле боя, дворяне были равны с ополченцами-крестьянами в возможностях сложить голову «за Царя и Отечество». Это замечательно показано в «Войне и мире» Льва Толстого, когда у барина и крепостного перед лицом возможной гибели в бою возникали чув-
ства сродности и общности, которые не исчезали полностью после одоления смертельной опасности. Однако по мере того как дворянство снимало с себя обязанности службы, крестьяне все больше видели в нем паразитирующую часть общества, а когда воинская повинность легла исключительно на плечи крестьян, по существу было уничтожено и дворянское «право» на землю, оправданное в глазах крестьянства как «плата за кровь» [1, с.155]. Поэтому в пору отмены крепостного права крестьяне надеялись получить волю вместе с землей, в том числе и помещичьей, которая, по мнению крестьян, находилась в их владении не по «справедливости». Они считали, что «земля Божья» и принадлежит тем, кто ее обрабатывает.
В XIX веке основной слой дворянства «оседает в усадьбах, определяя своим упадочным бытом упадочные настроения русского XIX века» [1, с.135]. Дворяне живут за счет дарового труда крепостных и в большинстве попусту растрачивают свои силы: «дворянин, который, дослужившись до первого, корнетского чина, выходит в отставку, чтобы гоняться за зайцами и дурить всю жизнь, становится типичным явлением» [1, с.135]. Быть барином - значило жить в удовольствие, наслаждаться бездельем, которое в конечном итоге вело к упадку и разорению русского дворянства.
Видный правовед и историк российского государства Н.А. Захаров отмечал, что в XVI веке служилое сословие одновременно участвовало в государственной и земской деятельности. С началом XIX века оно все больше делится на земскую и бюрократическую части. Первая (земская) активно участвует в общественной жизни на началах земской Руси, вторая (бюрократическая) становится носительницей западных учений - «смотрящей на рус-
ский государственный строй с точки зрения западного абсолютизма» [2, с.156-57]. Дворянство раскалывается, формируются различные полюсы отношения дворян к России и ее судьбе. Идейно расколотое дворянство - весьма ненадежная опора самодержавия.
Государственное управление России, оформившееся в общих чертах во времена Екатерины II, имело три административно-территориальных уровня. Первый - центральная власть во главе с императором. Второй - губерния во главе с губернатором и его административным аппаратом. Третий -уездный, с капитан-исправником и земскими заседателями. Далее властная вертикаль обрывалась. Полновластным хозяином деревни был помещик. Недаром Николай I заявил: «у меня сто тысяч даровых полицмейстеров» [3, с.11]. Сбор податей, разрешение спорных дел, поддержание порядка, суд над крестьянами и другие функции местной власти осуществляли помещики. Они, жившие плодами крепостного права, были частью административно-бюрократической системы царской России.
Стремясь полностью подчинить себе крестьян, помещики выступали за упразднение крестьянского самоуправления через общину. «Аристократическая» оппозиция реформам Александра II выдвигала требование о ликвидации крестьянской общины, но отнюдь не по мотивам расширения самостоятельной хозяйственной деятельности крестьян, а в корпоративных интересах укрепления помещечьей власти в деревне. Для деревенского мира община была щитом, защищавшим от помещичьего самоуправства. Община сохранилась, но сохранилась и власть помещиков над деревней.
Российское правительство всеми силами пыталось не допустить хозяйственной деградации благородного со-
словия. Николай I наделял дворян государственными землями, предоставлял льготные денежные ссуды, принимал меры, ограничивающие чрезмерное дробление землевладения. Одновременно правительство пыталось закрыть доступ в ряды дворянства выходцам из купечества, духовенства, лицам с высшим образованием, сужая и без того скромные возможности привлекать к политической жизни энергичных представителей недворянских слоев населения.
В известной статье «Трагедия интеллигенции» («Версты», Париж, 1926) Г.П. Федотов подчеркивает, что с упразднением крепостничества дворянская Россия разлагается, и интеллигенция была права в ощущениях гнилости Империи [4, с.93]. В 1860-е годы помещики сохранили большую и лучшую часть своих земель. Однако средств, полученных ими от крестьян в ходе выкупки последними своих земель, явно не хватало, чтобы приспособиться к новым экономическим условиям. Производственно-техническая база большинства помещичьих хозяйств была рутинной либо просто отсутствовала. Дворяне терялись в условиях свободного рынка и предпринимательства. Они были вынуждены продавать земли купцам, крестьянам, а с появлением ипотечных банков закладывать земельные владения на длительный срок. Значительная часть помещиков жила за счет сдачи земли в аренду. И только некоторые из них пытались организовать свои хозяйства на капиталистический лад. После 1861 года площади дворянского землевладения уменьшались примерно на 0,68 млн. десятин в год и сократились с 79 млн. десятин в начале 1860-х годов до 53 млн. десятин к 1905 году. Дворяне так и не смогли пережить крестьянского освобождения: «хозяйственный упадок разорил почву, на которой
некогда произрастали пышные цветы...» [1, с.135].
Далеко не все дворяне имели основания защищать самодержавие, которое, на их взгляд, привело к разорению их хозяйств. Русское дворянство не горело желанием охранять и поддерживать государственную власть, лишь немногие консерваторы полагали, что разрыв союза дворянства и самодержавия обернется революционными потрясениями. Сформировалась «аристократическая» оппозиция власти, убежденная что крестьянская реформа подорвала неприкосновенность частной собственности, а земская - общественно-политическое значение высшего сословия [5, с.313]. Вместе с тем «аристократическая» оппозиция так и не стала сплоченной силой. Ее объединяло лишь единство мыслей, в реальной же политике она отличалась апатией и инертностью. В начале 1880-х годов один из представителей «аристократического» направления в политической жизни флигель-адъютант граф П.П. Шувалов утверждал: «Вообще нельзя не признать, что в консервативной среде всякие соглашения более затруднительны, нежели в оппозиционной, вследствие глубокого отвращения целой категории охранителей, сторонников личной собственности, ко всякому, даже малейшему признаку коллективизма; затруднительны они еще потому, что друзья законности представляют из себя в России разрозненные единицы, лишенные всякой связи между собой.» [5, с.315]. Причем критики «аристократической» оппозиции из высшего общества в лице князей В.А. Черкасского и А.И. Васильчи-кова подчеркивали, что стремление аристократов разрушить крестьянскую общину свидетельствует об их отрыве от действительности и «беспочвенном отношении к государственному делу» [5, с.317-318]. Как и другие оппозици-
онные силы, «аристократы» ориентировались на европейские начала. Тем, кто держал курс на «национально-исторические» ценности, на политическом поле России места не хватило.
К концу XIX - началу XX веков недовольство дворянства самодержавием усилилось. Возмущение вызывали государственные вложения в виде займов в промышленность, таможенная политика правительства, наносившая ущерб земледельческим хозяйствам. Подъем пошлин на ввозимые из-за границы промышленные товары не только приводил к росту цен на импортные удобрения, сельскохозяйственные машины и орудия, но влек за собой снижение цен на экспорт российского зерна. В начале XX века индустриальный рост страны во многом обеспечивался за счет аграрного сектора, а значит, за счет крестьян и помещиков. Ряды сторонников верховной власти в дворянской среде пустели.
Парадокс заключается в том, что дворянство - «естественная» опора самодержавия - стало питомником оппозиционных сил. Не из народа, а из дворянства вышла революционная интеллигенция, в том числе ее социалистическое крыло. Родовые связи с дворянством характерны и для многих лидеров большевиков. Из дворянских усадеб в политику вошли и российские либералы. Оппозиция самодержавию, рожденная дворянством, настолько определяла общественное сознание второй половины XIX - начала XX веков, что голоса даже умеренных консерваторов тонули в хоре тех, кто был настроен и против царя, и против Отечества.
В свою очередь, самодержавие и пальцем не пошевелило, дабы политически объединить своих поборников в дворянстве. Законопослушные и безынициативные сторонники монархии плыли по течению и усилий к сплоче-
нию не предпринимали. Впрочем, у них для этого было мало возможностей. Даже после революции 1905-1907 годов чиновники, служащие и офицеры не имели права участвовать в политических партиях и обществах. Созданный в 1906 году Совет объединенного дворянства разрабатывал программные требования, но никаких организационных структур не имел. Слова произносили, а до дела не доходили. Так сложилось, что дворянство участвовало в политической жизни страны под знаменами различных партий и политически было расколото, в чем также проявился упадок сословия, некогда олицетворявшего государственную мощь империи.
Беда России заключалась в том, что умирающий класс практически не оставил после себя наследников. Дворянство, «сходя со сцены, функционально претворилось в те силы, которые поделили между собой его государственное и культурное дело, - пишет Г.П. Федотов. - Эти силы, призванные сменить его, были: бюрократия, армия, интеллигенция» [1, с.136].
Вольное и охладевшее к государственной службе дворянство заменяет «новый служилый класс - русская бюрократия, созданная Империей». В этом слое преимущества были за дворянами. Однако, как отмечает Г.П. Федотов, «дух системы изменился радикально: ее создатель Сперанский стоит на пороге новой, бюрократической России, глубоко отличной от России XVIII века» [1, с.136]. Сперанскому удалось положить петровский «Табель о рангах» в основу государственной системы. До этого над армией «приказных», одетых в новые мундиры, стоял вельможа, смотревший на службу «как на жалованную вотчину, и попович Сперанский положил конец этому дворянскому раздолью» [1, с.137].
По инициативе М.М. Сперанского в
августе 1809 года сенат принял Указ о новых правилах производства в чины по гражданской службе. Главным принципом продвижения по служебной лестнице устанавливалась не выслуга лет, «а действительные заслуги и отличные познания». Причем претендовать на получение чина выше 8-го разряда по «Табелю о рангах» могли лишь чиновники, окончившие курс обучения в одном из университетов или выдержавшие экзамен по специальной программе.
Те, кто не закончил университет, должны были экзаменоваться по 10 предметам: наукам словесным, правоведению, наукам историческим, математическим и физическим. Хотя требования не превышали объема знаний уездных училищ, указ вызывал буквально ужас у чиновничества, для которого, по свидетельству биографа М.М. Сперанского, М.А. Корфа, менялись «все их застарелые привычки, все цели, можно сказать, жизнь» [6, с.179].
М.М. Сперанский считал, что приход на государственную службу образованных, со специальной подготовкой людей станет главным условием эволюционных преобразований в России. Многое из его планов преобразований государственного устройства страны было оторванным от жизни прожектерством. Беря за основу по преимуществу западноевропейский опыт развития политической системы, Сперанский пытался приспособить его к российским условиям. Однако он не нашел той силы в российском обществе, на которую мог опереться в реформаторской деятельности. В 1811 году Н.М. Карамзин в «Записке о древней и новой России» подверг резкой критике его проекты, усмотрев в них очередную попытку нарушить естественное историческое развитие Российского государства. Накануне войны 1812 года «западничество» Сперанского стало политически опасным. Под напором евро-
пейских революционных и военных бурь маятник политики Александра I резко качнулся вправо.
Вместе с тем формирование российской бюрократии положило начало исключительно важному процессу - «де-феодализации» сферы государственного управления. На смену принципу замещения государственных должностей по праву принадлежности к дворянскому сословию, т.е. по праву рождения, шел принцип назначения на должность в соответствии со способностями и образованием.
Россия отличалась от Европы тем, что «дефеодализация» власти здесь началась намного позже. Однако, не совпадая во времени (в формировании профессиональных государственных служащих ведущую роль играли университеты, появившиеся в Европе намного раньше, чем в России), по сути этот процесс был идентичен. Известный современный социолог Пьер Бур-дье пишет о том, что «генезис государства нераздельно связан с настоящим культурным преобразованием.... С развитием образования связана смена системы наследования должности системой назначений, осуществляемых представителями государственной власти...» [7, с.165].
Государственная служба теперь не отождествляется полностью с происхождением, с родом, сословием. В определенном смысле это была тихая революция по передаче государственного управления из дворянских рук в руки формирующегося слоя бюрократии. Причем революция позитивная по значению, характеру и результатам. Она напрямую зависела от образования и стимулировала развитие образовательной сферы. Не случайно, что именно со времен Александра I особый динамизм приобретает развитие университетов, гимназий, средних и начальных школ: в первую очередь это было
связано с потребностями государства в управленцах. В России появляется новый социальный слой, состоящий из тех, кто получил свое положение благодаря профессиональной компетенции и образованию, - чиновники.
Подобные процессы шли ранее в Европе. Медиевист Ж. Дюби буквально отчеканил формулировку, заявив, что европейская «высшая и средняя бюрократия почти целиком вышла из колледжа» [8, с.167]. Появление чиновничества способствовало рационализации власти, обретению строгости форм и действий. В доблесть возводится осторожность, учтивость, разум и чувство меры - качества, способствовавшие социальной регуляции, выве-ренности действий в формирующемся юридическом поле. С появлением бюрократии власть дифференцируется через «удлинение цепи делегирования властных полномочий и ответственности» [8, с.168].
Формируется административное поле, в котором исполнитель в одно и то же время находится под контролем и под защитой руководителя, в частности, от злоупотребления и своеволия властей. Несмотря на то, что свобода на административном поле весьма ограничена и условна, «именно личность придавала ранее второстепенной должности исключительную значимость или, наоборот, переводила на второй план прежде важную - в силу личности ее исполнявшей - функцию» [8, с.174], - пишет современный адепт «Школы Анналов» Дени Рише, подчеркивая тем самым, что административная иерархия не может полностью заглушить личностного начала как основного фактора ее эффективного функционирования. Появление чиновничества означало наращивание ресурсов управления государством и обществом, став крупным шагом вперед на пути формирования механизма государственной
власти и управления (а не политическим тормозом, как нередко пишут историки и политологи).
Еще Макс Вебер писал о том, что бюрократия не может господствовать. Она руководит технически. Повседневная, непрерывная работа ведется силами специалистов-чиновников, рационализирующих деятельность государства. Машина управления, как и всякая иная машина, нуждается в программе, которую ей могут задать только политические лидеры. Применительно к России XIX века - это самодержец, стоявший на вершине властной пирамиды. Причем российский император олицетворял собой традиционное господство, связанное со священностью издревле существующих порядков. Чиновничество, вытесняя из сферы государственного управления родовитую знать, становилось своеобразным фактором «демократизации» общества, его отхода от феодальных устоев.
При Николае I влияние бюрократии на государственные дела усиливается. Учреждается Третье отделение Собственной его императорского величества канцелярии, которое было призвано поддерживать порядок в системе управления огромной Империей через усиление надзора и контроля за чиновничеством и населением со стороны лично подчиненного царю органа. Исполнительным органом Третьего отделения был созданный в 1827 году корпус жандармов. Страна была разделена на 5, а затем 8 жандармских округов, делившихся, в свою очередь, на отделения. В каждую губернию был назначен штаб-офицер корпуса, являвшийся «оком» императора за местной администрацией, обязанным систематически информировать Петербург обо всем происходящем в провинции.
Деятельность государственного аппарата ставится под жесткий контроль императорской власти, для того, что-
бы он решал главную задачу - проводил в жизнь политику Его Императорского Величества. Бюрократия управляла, но не властвовала. Чиновники -проводники политики. От них требуется дисциплина и контроль за реализацией принятых «наверху» решений. Инициатива возможна, но только в строго определенных вышестоящими руководителями рамках. Генерации новых идей от чиновничества не требуется. Важен механизм власти с безусловной подчиненностью нижестоящих структур вышестоящим органам.
«Николаевская канцелярия» весьма преуспела в стремлении поставить под контроль просвещение. Профессоров университетов жестко обязали представлять на утверждение программы лекционных курсов, дабы в них «не укрывалось ничего не согласного с учением православной церкви или с образом правления, но ясно и положительно выражалось везде благоговение к святыням, преданность Государю и любовь к Отечеству» [9, с.250]. Министерство просвещения подвергло жесткой регламентации и научно-исследовательскую работу университетов. Изыскания «инспектировались» на предмет их «благонадежности», особенно в области права, истории и философии.
Г.П. Федотов подчеркивает, что Сперанский создавал бюрократическую систему в России по образцам наполеоновской Франции. Для того, чтобы этот иноземный опыт привился и впряг «в оглобли даровитую, но беспорядочную русскую натуру, понадобились немцы, много немцев. Недаром два русских бюрократических царствования - Николая I и Александра II - были эпохой балтийского засилья» [1, с.138]. «Учеба» не прошла даром. Г.П. Федотов в целом положительно оценивает успехи бюрократии: «Николаевский чиновник, как и «бессрочный никола-
евский солдат», в конце концов умел вложить в эту чужую немецкую форму капельку сердца, теплоту русского патриотического чувства, - пишет Георгий Петрович. - Николаевская эпоха знала не одних взяточников и черствых карьеристов, но и неподкупных праведников, честно заработавших свою пряжку за тридцатилетнюю «бессрочную службу» [1, с.138]. Служилое чиновничество создало Николаю I небывалую популярность в народе, окружив его имя ореолом справедливости и чести.
Г.П. Федотов относит правление Николая I к расцвету бюрократии как созидающей силы империи. Однако оскудение творчества и политического вдохновения, проявившиеся в николаевскую пору, достигают «пика» в последующие царствования. Слаженная бюрократическая система все больше работает на свое самосохранение, во многом на холостом ходу. Историк и юрист Б.Д. Чичерин писал: «Безусловная зависимость от начальства, с одной стороны, и почти безграничный произвол в ее действиях, с другой, - таковы характеристики нашей администрации снизу доверху... Административная лестница, устроенная на таких началах, идет, подымаясь до престола, и чем ее ступени выше, тем администрация полновластней, а страна беззащитней от ее произвола» [10, с.452]. Много нареканий вызывала деятельность губернаторов, назначавшихся по старинке - за былые заслуги. «Должность губернаторов, суть которой заключается в исполнении законов и охранении законности, замещается большей частью людьми, получившими специально-военное образование, не знакомыми с действующим правом, с приемами толкования и применения законов, - писал В.М. Гессен. - Военная служба считается лучшей подготовительной школой для службы граж-
данской, последняя рассматривается как награда за труды, понесенные в первой» [11, с.24].
При Александре II появился либеральный бюрократ, «искореняющий взяточничество, ревизующий губернии, проветривающий темное царство, - излюбленная фигура у беллетристов середины века» [1, с.139]. Однако реформаторы скоро выдохлись, и дело закончилось тем, что «царствование Александра II создало бессовестный тип карьериста, европейски лощеного, ни во что не верующего, ловящего веяния сфер» [1, с.139]. В «чуткости к веяниям» и заключался главный источник карьеры, а не служба по чести и совести, как это было в «детские годы» российской бюрократии времен Александра I и Николая I. За зрелостью в эпоху Александра II следует старение и упадок бюрократии, когда главным помыслом большинства чиновников оказывается желание «вывести в люди своих детей и обеспечить себе приличную пенсию под старость». Не служебное рвение, а своекорыстие становится мерилом политической благонадежности. Талантливые люди были и в госаппарате, но они страдали «однобокостью специалиста и отсутствием настоящей культуры». «Родовитая знать, слишком ленивая, чтобы управлять государством, охотно свалила эту обузу на плечи министров-тружеников, честных «спецов», но они были техниками-рутинерами, «бессильными дать новый поворот рулю», - заключает Г.П. Федотов.
Разночинцы составляли основную массу российского чиновничества. Вместе с тем, если по служебной лестнице дворянин «взлетал, как балерина», то «разночинец вползал с упорством улитки. Но не дворянин, а разночинец сообщал свой дух системе» [1, с.137]. Она была пропитана духом чинопочитания, ибо выходцам из низших
сословий приходилось вести изнурительную борьбу за чины. Эти черты русского чиновничества нашли яркое отражение в творчестве Гоголя, Островского, Чехова и других писателей.
Дворяне сохранили одну из главных привилегий - льготы при поступлении в университет. Со времен М.М. Сперанского перед обладателями университетских дипломов были широко распахнуты двери госслужбы. Даже такой прогрессивный для своего времени министр просвещения, как граф С.С. Уваров, приложил много сил для регулирования социального состава студенчества таким образом, чтобы «умерить прилив юношества» из низших сословий к высшему образованию. В качестве одного из «лекарств» против «чрез меру возбужденного честолюбия» разночинцев, стремившихся получить высшее образование, было ограничение приема студентов для каждого университета. При наборе студентов предписывалось оказывать предпочтение «молодым людям, имеющим право на вступление в гражданскую службу», т.е. прежде всего дворянам. Другим «лекарством» было повышение платы за обучение. Т.Н. Грановский писал А.И. Герцену: «Прием студентов в университеты кончен года на два везде. У нас, вероятно, до 1852 года, потому что в Московском университете 1400 студентов: надобно, следовательно, выпустить 1200, чтобы иметь право принять сотню новых. Даже невежды вопиют против этой меры» [9, с.251]. Правительство стремилось ограничить образование разночинцев начальной и средней ступенями, которые также давали возможность служить в канцеляриях, но не на руководящих должностях. В начале XX века в гражданских ведомствах потомственные дворяне составляли 72% чиновников ЫУ классов (т.е. высшего управленческого слоя), 38% -У-УП классов и только 22% - среди слу-
жащих ^^^ рангов. Разночинцы численно преобладали, но руководили по преимуществу дворяне.
Г.П. Федотов пишет о том, что российский госаппарат постоянно разбухал, превращаясь в огромную и неповоротливую государственную машину. Могу согласиться только с «неповоротливостью». Что касается «огромности», то чиновничество России было самым малочисленным (относительно численности населения) в сравнении с передовыми странами. В 1913 году в России было 575-580 тыс. государственных служащих. В расчете на 1 тысячу населения это составляло 62 человека, а в Англии их было 73, в США -113, в Германии и Австро-Венгрии - по 125, во Франции - 176 человек. Собственно чиновников, работавших непосредственно в госаппарате России, насчитывалось 252,8 тыс. человек, из них чинов всех ведомств всего 53 тыс.; остальные были служащими по найму.
Такой сравнительно малочисленный госаппарат мог эффективно управлять страной только в относительно спокойной политической обстановке XIX века. Его слабость обнаружилась при подъеме массового революционного движения в столицах и в провинции. Правительству не хватало воли и целеустремленности. Об этом достаточно точно писал В. Розанов: «Правительство у нас скорее лениво и неумело. Но оно принципиально не «зло», «коварно» и «выжимательно» («выжимают налоги»)» [12, с.290]. Подобная «незлобивость» власти, а чаще нерешительность оборачивались для страны бедой потери политической бдительности, а вместе с ней и твердости власти в борьбе с революционным экстремизмом.
Г.П. Федотов пишет о том, что постепенно государственная служба превратилась в особую форму «социального обеспечения», став для многих
чиновников «пожизненной рентой, на которую дает право школьный диплом». В конце XIX века русское чиновничество «открыто и принципиально приносит в жертву личным и семейным интересам дело государства» [1, с.139-140]. Подобные характеристики в большей мере касались столичного чиновничества. Об этом писал и В. Розанов: «Злоупотребления по части «перебрать чужую денежку» мне впервые пришлось встретить в Спб и среди лиц очень высокообразованных... В провинции служба безукоризненно чиста. Здесь «взять взятку» - самая мысль об этом представляет ужас. Провинциальные чиновники - молодцы: это дело ясное и очевидное» [12, с.290].
Загнивание государственного аппарата, о котором пишет Г.П. Федотов, явилось следствием упадка дворянства как сословия. Хозяйственная несостоятельность дворян вела к тому, что из экономики их вытесняли. Местом для достаточно обеспеченной, почетной и относительно спокойной жизни (как платы самодержавия за прежние заслуги дворянства перед троном) стала государственная служба, особенно в ее верхних эшелонах, где имелось немало теплых и хорошо оплачиваемых мест. Подобный консерватизм императорской власти, ее недоверие широким слоям общества и нежелание, сочетавшееся с неумением привлечь их одаренных представителей к управлению государством, оборачивались трагедией власти, когда в период социальных потрясений она тусовала засаленную колоду политиков, находя в ней лишь тех людей, которые могли успешно осуществлять представительские функции, но никак не управленческие. (Достаточно вспомнить «чехарду» министров в последние годы правления Николая II). Грамотных и образованных людей призывали как «специалистов», но с ограниченным влиянием на собствен-
но управление. Отсюда дефицит творчества, энергии, подлинной заинтересованности в успехе дела. Процветали эгоизм, равнодушие, безволие - болезни, подтачивавшие силы бюрократии и делавшие ее «притчей во языцех».
Г.П. Федотов убежден, что к концу XIX века власть выпадает из слабеющих дворянских и чиновничьих рук, и с болью заключает, что в России не нашлось класса, который влил бы новые силы «в дряхлеющий государственный организм» [1, с.141].
Характеризуя бюрократию, Георгий Петрович верен принципу историзма. Он рассматривает ее рождение (царствование Александра I), расцвет и зрелость (правление Николая I и Александра II), упадок и крах (времена Александра III и Николая II). Ответственность за подобную эволюцию Федотов возлагает на самодержавие, на ее политику сословно-бюрократичес-кой замкнутости в управлении страной. Главное противоречие в политике самодержавия заключалось в том, что, беря в XIX веке курс на либеральные преобразования европейского толка, оно осуществляло их методами, свойственными абсолютной монархии, с опорой не на широкие общественные слои, а на корпоративно-сословные -на разлагающееся экономически и политически дворянство и на зараженную болезнями господствующего класса бюрократию, которая так и не смогла в полной мере заменить дворянство у кормила государственного правления. Впрочем, попытка «сверху» сформировать социальную опору власти в лице бюрократии в определенной мере удалась, так как помогла самодержавию более века оставаться у власти. Однако, годное для начала XIX века, к исходу столетия становилось непригодным.
«За судорогами революционных и реакционных спазмов вырисовывается все тот же вопрос: где класс, кото-
рый вольет новую кровь в дряхлеющий государственный организм, вдохнет в него волю к творчеству, к жизни и победе?» [1, с.141] - вопрошает Г.П. Федотов.
Таким классом могла стать российская буржуазия, имевшая достаточно глубокие корни в русской истории. Георгий Петрович подчеркивает, что «на торговле держалась Киевская Русь». На ней поднялись Великий Новгород и другие древнерусские города. Некоторые историки, в том числе В.О. Ключевский, даже само рождение российской государственности связывали с внешней торговлей Руси. Главными действующими лицами выступали князья с дружинниками. Они составили «военно-торговую аристократию», собиравшую дань с населения, часть которой ими вывозилась для продажи и обмена в Византию или другие страны.
Развивалась и внутренняя торговля. Образовывались купеческие товарищества («складничества»). Нередко корпорации купцов возникали при храмах. Самое известное объединение богатых новгородских купцов «Иван-ское сто» действовало при церкви Иоанна Предтечи.
Торговля и ремесла процветали в городах. Однако в отличие от Западной Европы, где города противостояли феодалам и были автономны в самоуправлении, на Руси во главе городов стояли представители знати. Княжьи города были военно-административными центрами государства. Население городов делилось на «черный посад» со свободными горожанами и «белый посад» как часть «феодального» владения.
Зажиточные слои торгово-промышленного населения стремились приблизиться по своему положению к господствующему сословию. Они зависели от государства, занимавшего доминирующие позиции как в торговле, так и в промышленности. Купцы боролись за
«откупа», т.е. за выкуп у казны права торговать товаром, дававшим высокие прибыли, например, вином и водкой.
Крупная промышленность в России возникла как государственная. На казенном Пушечном дворе в Москве отливались артиллерийские орудия. В конце XIX в. в Туле заработали государственные оружейные заводы. К тому времени относится и создание Оружейной палаты в Москве. Примечательно, что первые крупные предприниматели, такие, как горнозаводчики Демидовы, Баташовы, Мосоловы, вышли с государственных заводов.
Признавая ведущую роль государства в развитии хозяйственной жизни, Г.П. Федотов отмечает, что успехи допетровской Руси во многом обеспечивались посадским, торговым населением с их размахом и предприимчивостью. Именно торгово-посадские люди спасли Русь в Смутное время и дали символ русского патриотизма в лице Козьмы Минина. «Земская Русь - это прежде всего посадская, торговая Русь» [1, с.150], придавшая «земскую окраску соборам», что свидетельствовало о достойном месте купцов и горожан в обществе и государстве. Однако так сложилось, что в социальной структуре Московской Руси не выделилось сословия, аналогичного третьему сословию Западной Европы. Социальная принадлежность определялась не характером деятельности, а родовыми корнями. К примеру, Морозов был боярином, Строгановы - крестьянами и т.д. Петр I, содействуя развитию промышленности, не считал, что для экономического прогресса необходимо особое сословие. Более того, он не видел связи между правами и свободами такого сословия и развитием торговли и промышленности [13, с.61].
Как ни парадоксально, но именно XVIII в., открытый реформами Петра, «глубоко принизил древнее почетное
сословие» старого купечества, отторгнув его от европейской культуры и государственного дела, что вызвало «неизбежно гражданский декаданс, измельчание, личную и хищническую направленность интересов» [1, с.150].
Развитие промышленности в России инициировалось государством, которое могло широко использовать почти даровой, подневольный труд и административные рычаги в создании мануфактур. Петр I учреждал мануфактурное производство не предпринимательского, а крепостнического типа. Формировалась традиция государственных заказов предпринимателям, складывалась система государственной регламентации развития промышленности [13, с.88].
В первой половине XIX века формируется капиталистическое предпринимательство. Этот процесс шел по двум направлениям: трансформация «купеческой» промышленности и преобразование крепостной промышленности. Однако эти процессы, хотя и способствовали расширению слоя «капиталистов», не завершились созданием особого класса российского общества. Особенностью была своеобразная демократизация торгово-промышленного слоя, который все больше пополнялся предприимчивыми выходцами из крестьян. Социальный состав этого слоя был пестрым: дворяне, чиновники, купцы, крестьяне. Однако основным источником образования крупных капиталов по-прежнему остается «эксплуатация государства» [1, с.150]. Наиболее заметный тип среди торгово-промышленного населения - подрядчик, кабатчик, откупщик.
Главный недостаток, по мнению Г.П. Федотова, заключался в том, что был «ослаблен как раз творческий момент предприимчивости». Преодолеть эгоистично-хищнические устремления традиционному купечеству помогала
верность старомосковским церковным устоям, которые воспитывали «строгость аскетического закала, трудовую дисциплину, национальное чувство». Купеческая среда по-прежнему патриархальна, и в ней еще редки явления имморализма. Г.П. Федотов считает, что купеческий быт следует изучать не по Островскому, а по Лескову. Островский - «сатирик переломной эпохи». Он утрировал те качества купеческой среды, которые скорее были исключением, чем правилом повседневной жизни купцов.
Предпринимательство развивается на двух уровнях. На «верхнем», наиболее выгодном, через выполнение государственного заказа. Этими преимуществами пользуются представители дворянской аристократии, чиновничества и крупные предприниматели, уже заявившие о себе нажитыми капиталами. На «нижнем» уровне крепнут предприимчивые выходцы из толщи народа. Энергично развиваются кустарные промыслы, мелкое и среднее капиталистическое хозяйство и торговля. Здесь социальные отношения во многом определяются традициями общины и патриархальностью крестьянского мира [14, с.15].
Традиционное потомственное купечество оказывается между двумя полюсами. Оно с трудом реагирует на новшества, избегает авантюр и рисков, лишено доступа к обильным государственным источникам обогащения. И одновременно оторвано от «почвенного», по преимуществу крестьянского, предпринимательства. Старое купечество разлагается, его участь схожа с судьбой дворянства, не вписавшегося в новую капиталистическую Россию. «Дед еще был начетчиком, держал дом по Домострою, лишь изредка напяливал на свои могучие плечи европейский сюртук. Сын, просвещенный либерал, учился в Англии, ведет рациональное
производство. Внук проживает жизнь по кабакам, среди мертвых эстетов, и умирает от тоски и пустоты жизни»,-рисует безрадостную картину историк. Этот недуг купечество приобрело в результате «быстрой ломки нравственных устоев, резкой европеизации, опустошающей религиозным и моральным нигилизмом даже сильную, но дурно воспитанную, незащищенную личность» [1, с.153].
Оборотной стороной государственного регулирования экономики было ограничение свободного предпринимательства, излишняя регламентация хозяйственной жизни, консервация архаики экономических отношений. Предпринимательская конкуренция нередко сводилась к борьбе за государственные заказы, сопровождавшейся подкупом чиновников. Различного рода аферы, нарушения промышленных технологий, создание фиктивных акционерных обществ, сокрытие доходов стали обычным и даже «естественным» явлением экономической жизни страны.
Какбы то ни было, к началуХХ в. крупная буржуазия как самостоятельная экономическая и политическая сила уже сформировалась. Однако ее удельный вес в социальной структуре был мизерным. Доходы свыше 10 тыс. рублей в год к 1917 году получали 40 тыс. человек или с семьями не более 300 тыс. человек. Преобладающим (около 80%) стал крупный акционерный капитал. Среди крупной буржуазии влиятельной силой были потомственные дворяне. В середине 1917 года представители 123 аристократических фамилий занимали директорские и наблюдательские посты в 250 крупнейших акционерных обществах. Среди них были князья В. Долгорукий, С. Голицын, А. Оболенский, В. Тенишев, С. Львов, графы В. Мусин-Пушкин, М. Ланской, М. Апраксин и др. Около 1,5 тыс. человек (20%) возглавляли 2 или более обще-
ства, в том числе 350 чел. являлись членами правлений 4-х и более ассоциаций. Среди последних каждый третий был потомственным дворянином из бывших крупных чиновников [15, с.22-23].
Источниками формирования деловой элиты были также купцы и почетные граждане. В 1914 году около трети крупных предпринимателей принадлежали к этим социальным группам. Видную роль играли представители старинных купеческих фамилий: Рябушин-ские, Тучковы, Боткины, Второвы, Поляковы, Прохоровы, Елисеевы и др.
У крупной буржуазии была своя всероссийская организация в лице Совета съездов представителей промышленности и торговли и подчиненных ему союзов. В период революции 1905 года проявилось определенное единство мнений промышленников и купечества в принятых и опубликованных петициях и резолюциях.
Следует отметить, что к началу XX в. средняя и мелкая буржуазия так и не оформилась в самостоятельное сословие. Крупное купечество предпочитало переходить в сословие почетных граждан, дававших почти дворянские привилегии. Традиционные ремесленные, мещанские и купеческие общества существовали лишь на бумаге. В конце XIX в. МВД намеревалось объединить их в единое «городское сословие», но свои планы не реализовало.
К концу XIX века не буржуазия, а крестьянство сложилось в единое сословие. К этому времени различные категории крестьян (владельческие, государственные и др.) уравниваются в своих юридических правах. Между ними остаются лишь различия в землевладении и землепользовании [16, с.39-40].
В деревне набирала силы сельская буржуазия. Зажиточные крестьяне скупали дворянские земли, и их доля в производстве сельскохозяйственной продукции постоянно росла. Составляя не
более 20% крестьянского населения, они давали около 40% валового сбора и 50% товарного зерна, сосредоточили у себя до 80-90% частных и почти половину арендованных земель. Экономически это был сильный слой, но политически и организационно разобщенный, практически не имевший связей с крупной буржуазией города (смотревшей на кулачество по дворянской привычке как на «подлое», низшее сословие). Впрочем, и городская крупная буржуазия в политике не была последовательна. По мнению Г.П. Федотова, эта «новая сила не предъявляла никаких притязаний на власть»: вместо свобод она требовала от государства покровительственных тарифов. «Протекционизм был, конечно, необходимой теплицей для русской промышленности, но в его банной температуре атрофировалась политическая воля, - пишет Г.П. Федотов. - Пока государство было дойной коровой, промышленники охотно мирились с безвластием. Их угол в избе был невидный, но теплый» [1, с.152].
Своеобразие политической жизни России заключалось в том, что «носителем политического либерализма у нас долго, едва ли не до самого 1905 года, было дворянство. Вопреки марксистской схеме, не буржуазия была застрельщицей освобождения: оставшись культурно в допетровской Руси, она была главной опорой реакции вплоть до появления в конце XIX века нового типа европейски образованного фабриканта и банковского деятеля» [17, с. 291-292], - пишет Г.П. Федотов в работе «Россия и свобода» («Новый журнал», Нью-Йорк, 1945). Однако новому типу русской буржуазии путь к политическому радикализму отрезало набиравшее сил социалистическое движение. Полный разрыв буржуазии с самодержавием пугал перспективой со-
.Новый Журнал
¿оы-Аорк.
-* —* 1
циалистического переворота под ленинским лозунгом установления диктатуры пролетариата. «Оставалась средняя тропа октябризма, для немногих -партия к.д.», - заключает Г.П. Федотов. [1, с.152].
Революция застала российскую буржуазию на стадии становления как класса. Она слабо оформилась политически. Экономически в значительной степени зависела от «кормившего» ее государства. Идеологически - довольствовалась дворянскими, либеральными идеями, культурой и воспитанием. Буржуазия не имела широкой общественной поддержки. Народ «не научился уважать её». Она не могла выступить силой, объединяющей общество в период революционных потрясений, взять на себя ответственность за судьбу страны.
На рубеже веков ей приходилось вести борьбу на два фронта: пытаться повернуть самодержавную Россию в русло капиталистического развития и
бороться против становившейся все реальней социалистической перспективы. Для этого у молодой российской буржуазии было мало сил, политического опыта и авторитета в обществе, дабы избежать искушения революцией и обеспечить эволюционный путь развития страны. Запад в начале XX века также стоял на пороге революционных потрясений, но зрелая и опытная европейская буржуазия смогла противопоставить революционному срыву - эволюцию. Русская буржуазия и пролетариат как классы оформились почти в одно время. Однако те, кто действовал от имени пролетариата, сумели четче, рельефнее, а главное - убедительнее для масс сформулировать свои политические притязания и обозначить перспективы развития страны.
Судьба новой буржуазной России обещала быть богатой, несущей «обновление русской жизни». Но она не состоялась, была жестко оборвана революцией. «Бродильный процесс в русском крестьянском тесте только что начался, - пишет Г.П. Федотов. -Новая, выдвигаемая народом промышленная аристократия не успела организовать народной жизни, получить признания, не успела освободиться от дворянских влияний» [1, с.153-154]. Крупная буржуазия города оказалась практически изолированной от молодой крестьянской буржуазии, которая численно была достаточно широким слоем для противостояния угрозе пролетарской революции. Однако «захваченная врасплох революцией, -подводит итог Г.П. Федотов, - она утонула в ней, не сумев овладеть ею, пала жертвой не столько своих, сколько чужих грехов».
Литература
1. Федотов Г.П. Революция идет // Судьба и грехи России. - Спб., 1991. - Т.1.
4.
5.
2. Захаров Н.А. Система русской государ-
ственной власти. - М., 2002.
3. См.: Ляшенко Л.М. Александр II. - М.,
2002.
Федотов Г.П. Трагедия интеллигенции // Судьба и грехи России. - Спб., 1991.
- Т.1.
Христофоров И.А. «Аристократическая» оппозиция Великим реформам. Конец 1850 - середина 1870-х гг. - М., 2001.
6. Корф М.А. Жизнь графа Сперанского.
- Спб., 1861. - Т.1.
Бурдье Пьер. От «королевского дома» к государственному интересу: модель происхождения бюрократического поля // Социоанализ Пьера Бурдье. -Спб., 2001.
Цит. по: Бурдье Пьер. Указ. Соч. 9. Очерки истории российского образования. ? - Т.2.
7.
8.
10. Чичерин Б.Д. Курс государственной науки. - Спб., 1904. - Ч. III.
11. Гессен В.М. Местное самоуправление.
- Спб., 1904.
12. Розанов В. Мимолетное. 1915г. // Русская идея. - М., 1992.
13. Сметанин С.И. История предпринимательства в России. - М., 2002.
14. Радаев В.В. Два корня российского предпринимательства: фрагменты истории. - М., 1995.
15. Новейшая история Отечества XX век / Под ред. А.Ф. Киселёва, Э.М. Щагина.
- Т.1. - М., 2002.
16. Леонтьев А.А. Крестьянское право. Систематического изложение особенностей законодательства о крестьянах. -Спб., 1909.
17. Федотов Г.П. Россия и свобода. // Судьба и грехи России. - Спб., 1992. -Т. 2.
Члены «Православного Дела» на Луршель. В центре (слева направо): мать Мария (Скобцова), Г.П. Федотов.
«Православное дело»- «организация практической христианской работы»,согласно определению матери Марии, по инициативе которой в 1935 г. было создано это объединение. Членами его стали митроп. Евлогий (почетный председатель), Н.А. Бердяев, прот. Сергий Булгаков, К.В. Мочульский, Ф.Т. Пьянов, И.И. Фондаминский, Г.П. Федотов и др. Объединение просуществовало до 60-х годов XX века. После ареста и гибели матери Марии его возглавила мать Елизавета (Медведева) при ближайшем сотрудничестве с
Ф.Т. Пьяновым.
