CC BY
80
ФШАЛАГГЧНЫЯ НАВУКІ
145
УДК 81'23 (045)
Н. П. Мартысюк
ИНТЕГРАТИВНАЯ МОДЕЛЬ ВОСПРИЯТИЯ СООБЩЕНИЯ: КРИТИЧЕСКИЙ ОБЗОР СУЩЕСТВУЮЩИХ ПОДХОДОВ
Настоящая статья посвящена анализу различных междисциплинарных подходов к проблеме восприятия. Предложенный обзор перечня проблем теории восприятия позволяет констатировать интерактивный характер данной категории в системе акта коммуникации.
Введение
Философами доказано, что интегративность как методологическое условие состоятельности той или иной теории проистекает из глобального философско-методологического допущения об объективном единстве мира и связи явлений этого мира друг с другом. Так, наша трактовка восприятия как интерактивной процедуры и понимания как частного случая восприятия - его эффективности, является показателем способности данной категории обнаруживать соотношения, связывающие достаточно разнородные области знаний, например, философии и лингвистики, психологии и лингвистики, социологии и лингвистики и т. д. [1]. Таким образом, цель настоящей работы - представить многоаспектный подход к изучению проблем взаимодействия сообщения и адресата, который позволит глубже проникнуть в суть предмета исследования и поможет установить многоплановые связи между его существенными характеристиками.
Заметим сразу, что рассмотрение и критический анализ различных трактовок восприятия, сосуществующих в литературе, - задача, которая решается многими специалистами, все более стремящимися согласовать свои позиции. В этой работе мы ограничимся тем, что изложим лишь те точки зрения, которые явились основополагающими для объяснения семантики воспринятого сообщения в рамках речеведения.
Результаты исследования и их обсуждение
Восприятие в психо- и нейролингвистике. Начнем с публикаций Н. И. Жинкина, которые, по мнению А. А. Залевской, «фактически на много лет определили направление исследований и заложили фундамент для отечественного психолингвистического подхода к изучению смысловой стороны речи» [2, 280].
Изучая процессуальную сторону восприятия, Н. И. Жинкин трактовал ее как фазу приобретения значений, как непрерывную сенсорно-наглядную динамику, усвоенную человеком в процессах действия в разных ситуациях действительности, а понимание - как фазу смысла [3, 124-130]. Вместе с тем в речевой системе восприятия он предлагал различать операции опознавания, узнавания и понимания: «Опознавание происходит по отдельным признакам вещи, а узнавание -по совокупности компонентов целого. Слог нужен для того, чтобы сказанное дискретно преобразовать в речевой континуум, т. е. сделать непрерывным. Узнанные слова соединяются в тексте с помощью предложений, и теперь полученное высказывание понимается. ... При понимании улавливается смысл, который позволяет найти дерево денотатов» [3, 126]. Н. И. Жинкин таким образом отмечает линейный характер речемыслительных процессов как «строгий временной порядок в развертывании речевой динамики. Строгость обусловлена тем, что как вход в управляющий механизм, так и выход должны быть тождественны, несмотря на значительные различия передаваемых языковых единиц» [3, 148]. Позволим себе не согласиться с этой точкой зрения, отмечая несколько «механистический» (с современной точки зрения) подход автора к процессу восприятия на основе линейности речи. Автор противоречит сам себе и сводит фазу смысла, т. е. понимания, к фазе узнавания, примененной субъектом-говорящим языковой единицы как знакомой ему формы. Всё же задача фазы смысла (понимания), сошлемся здесь на М. М. Бахтина, сводится к пониманию новизны примененной языковой формы, «а не к узнаванию ее тождественности. Другими словами, и понимающий, принадлежащий
146
ВЕСНІК МДПУ імя І. П. ШАМЯКІНА
к тому же языковому коллективу, установлен на данную языковую форму не как на неподвижный, себетождественный сигнал, а как на изменчивый и гибкий знак» [4, 74]. С М. М. Бахтиным соглашается Ю. М. Лотман, по мнению которого процесс восприятия не сводится к простой дешифровке сообщения, адресат также ведет диалог с сообщением: «Он вступает с ним в контакт. Процесс дешифровки текста чрезвычайно усложняется, теряет свой однократный и конечный характер, приближаясь к знакомым нам актам семиотического общения человека с другой автономной личностью» [5, 162]. И таким образом воспринимаемое сообщение может обладать чертами интеллектуальной личности, собеседником, и предстать полноправным участником акта коммуникации. Такого же взгляда придерживается и А. А. Брудный, у которого «текст обладает свойством обращенности (к конкретному лицу, коллективу, большой группе и т. п.)» [6, 147]. Возникающие таким образом двусторонние трансформации обогащают семантику полученного сообщения и, как следствие, отправленное сообщение и полученное сообщение оказываются нетождественными. Кроме того, точки зрения М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана и А. А. Брудного на специфику процессов речемыследействия позволяют сделать вывод об их интерактивной природе, а также о том, что эти процессы интегрированы в систему акта коммуникации, в которой не только субъекты, но и сообщение выполняют активную аналитико-синтетическую функцию. Попутно заметим, что именно нетождественный характер воспринятого сообщения широко дебатируется в современных психолингвистических работах в рамках поиска причин вариативности понимания (см. критический обзор этих работ у А. А. Залевской [2, 271]).
С опорой на идеи Н. И. Жинкина выстраивают свои заключения о процессуальной стороне восприятия А. И. Новиков и Ю. А. Сорокин. Так, А. И. Новиков при изучении формализации семантики текста делает вывод, что восприятие - «это не только чувственный образ, но и осознание выделяемого объекта. Осознание же делает необходимым участие в этом процессе прошлого опыта, а также осмысления, понимания. Такая необходимость особенно четко прослеживается при восприятии в условиях неполной информации: слабая освещенность объекта, искажение звука, недостаточная дифференциация и т. п.» [7, 34]. Подобной точки зрения придерживается Ю. А. Сорокин. В его представлении процесс восприятия текста выглядит проще, он состоит из двух этапов: этапа ориентировки и этапа понимания. Эти этапы предполагают установление двух типов отношений. Первый тип возникает между текстом и действительностью, второй - при взаимодействии текста и адресата [8, 80]. Соглашаясь с этими аргументами, мы, таким образом, будем считать, что в отношении сообщения восприятие (по Сорокину, на этапе ориентировки, а по Жинкину, на этапах опознавания и узнавания) связано с распознаванием материальной стороны знака как последовательности символов, воздействующих на сенсорику. На данной стадии осмысление и понимание комбинаций этих символов в результате формирует образ предмета узнавания. На другой стадии осуществляется переход от образа языкового знака к образу его содержания [7, 35], что также сопровождается осмыслением получаемой информации. Поддерживая ставшие классическими на сегодняшний день взгляды этих ученых о процессуальной стороне восприятия, подчеркнем важность для нас концепции И. А. Зимней о смысловом восприятии - едином процессе взаимодействия восприятия и понимания, так называемой «перцептивно-мыслительно-мнемической деятельности» [9, 297-309], которая происходит в режиме ‘реального времени’: адресат действует синхронно с адресантом, «а не ждет конца отрезка речи, чтобы истолковать его через соразмерный промежуток времени, подобно критику, пишущему рецензию на книгу» [10, 185].
В то время как психолингвистические модели процессов восприятия строятся на основе перцептивно-мыслительно-мнемической деятельности (сенсорики, памяти, мышления), нейролингвистические, углубляя их, представляют анализ способности сознания «отражать мир в сложных, отвлеченных связях и отношениях, глубже, чем может отражать чувственное восприятие» [11, 31]. Таким образом, нейролингвистическая трактовка восприятия выражается в концепции декодирования сообщения. А. Р. Лурия писал, что процесс декодирования «начинается с восприятия внешней, развернутой речи, затем переходит в понимание общего значения высказывания, а далее - и в понимание подтекста этого высказывания» [там же, 277]. Затем, сопоставив нейропсихологические данные о разных формах нарушения понимания речи и речевого высказывания при локальных поражениях мозга с собственно лингвистическими
ФШАЛАГГЧНЫЯ НАВУКІ
147
представлениями о структуре и функциях речи, А. Р. Лурия описал декодирование как цепь реальных, развертывающихся во времени психологических процессов восприятия и представил её в виде схемы «слово-фраза-текст-подтекст» [там же, 283]. Это означает, что каждое речевое сообщение, воспринимаемое адресатом, начинается с распознавания отдельных слов, затем отдельных фраз, после чего происходит восприятие целого текста, за которым следует выделение общего смысла текста. Представляя декодирование полученного сообщения в виде логической последовательности психологических процессов восприятия и основываясь на собственных наблюдениях, А. Р. Лурия делает вывод о её условном характере. Например, понимание отдельного слова может следовать за восприятием целых смысловых отрезков, и тот контекст, в котором стоит слово, раскрывает его значение. Данная последовательность понимания нам хорошо знакома при восприятии иноязычного текста на слух, а также при его чтении.
Как мы видим, процесс восприятия начинается с декодирования (распознания) готового развернутого сообщения, а нейролингвистические данные позволяют расчленить эту единую и, на первый взгляд, неделимую конструкцию, а также выделить составные элементы, лежащие в ее основе. Эти данные имеют огромное значение как для лингвистики в целях изучения семантики сообщения, так и для нейропсихологии в целях «изучения мозговой организации речевого процесса» [там же, 393].
Теперь перейдем к интерпретации основного механизма, точнее, устройства интерактивной процедуры восприятия (наряду с речетворчеством) - внутренней речи. Еще А. А. Потебня, полемизируя с немецким философом Р. Г. Лотце о пределах сознания, говорит о «привычке ко внутренней речи» как о безмолвном течении нашей мысли [12, 134]. Несколько позже Л. Выготский, сравнивая внутреннюю речь взрослого и эгоцентрическую речь ребенка, приходит к следующим выводам. Первое, что роднит эти формы речи - «это общность функции: и та, и другая есть речь для себя, отделившаяся от речи социальной, выполняющей задачи сообщения и связи с окружающими». Второе - «это их структурные особенности... Она понятна только для себя, она сокращена, она обнаруживает тенденцию к пропускам или коротким замыканиям, она опускает то, что находится перед глазами» [13, 96]. Вывод, к которому приходит Л. Выготский, предполагает «чистую и абсолютную предикативность как основную синтаксическую форму внутренней речи» [13, 458]. По его наблюдениям, чистая предикативность, т. е. соотнесение будущего высказывания с действительностью, возникает во внешней речи как демонстрация смыслового восприятия сообщения в двух случаях: либо в ситуации ответа, либо в ситуации, где подлежащее высказываемого суждения предварительно известно собеседникам. Например, на вопрос: Хотите ли вы стакан чаю? Ответ будет чисто предикативным: Нет или Не хочу. Или, на трамвайной остановке заметив приближающийся ожидаемый трамвай, ответная реплика всегда будет сокращена до предикативного суждения: Идет. «Часто подобные предикативные суждения, - продолжает Л. Выготский, - дают повод для комических недоразумений и всякого рода квиквопро, вследствие того, что слушатель относит высказанное сказуемое не к тому подлежащему, которое имелось ввиду говорящим, а к другому, содержащемуся в его мыслях» [13, 459]. Параллельно автор выявляет и интересующее нас условие успешности коммуникации - общность речемыслительных сознаний говорящих (ср. у Якубинского это - понимание догадкой или знание «в чем дело» [14, 43]). Таким образом, выделенные Л. Выготским особенности внутренней речи как тенденции к абсолютной предикативности в выражении ответного понимания лежат в основе идей своеобразия семантики внутренней речи и, соответственно, разграничения смысла и значения, текста и подтекста.
Н. И. Жинкин, рассматривая внутреннюю речь как «сжатый отрезок текста, на который рассчитана внешняя речь» [3, 143], называет ее «транслятором для взаимного понимания при говорении на родном языке», особую значимость которая «приобретает при обмене информацией людей, говорящих на разных языках, построенных на разных грамматиках» [там же, 93]. Отсюда Н. И. Жинкин приходит к заключению, что помимо грамматических правил должны быть правила, применимые ко всем человеческим языкам. И это - логические правила, на основе которых возникают смысловые связи, правила, которые «определяют требования к содержательной структуре речи - о чем говорить (предмет), что именно говорить о нем (содержание), зачем говорить (мотив), кому говорить, какой вывод вытекает из сказанного»
148
ВЕСНІК МДПУ імя І. П. ШАМЯКІНА
[там же, 93]. Эти правила Н. И. Жинкин предложил называть универсальным предметным кодом, имеющим общую структуру для обработки не только вербальной информации, но и информации о действительности, поступающей через разные органы чувств [там же, 52-54]. Именно на этой смысловой основе, как считает автор, и происходит взаимопонимание говорящих. При помощи универсального предметного кода реципиент преобразует речь в модель отрезка действительности, о котором сообщается, и «возникает денотат, учет которого соответствует акту понимания» [там же, 80].
Автор также формулирует мысль о том, что внутреннюю речь можно расценивать и как язык перевода, который «переводит замысел внутренней речи на развернутую речь натурального языка» [там же, 120], что необходимо для идентификации денотата. Он считает также, что внутренняя речь является «посредником не только между языком и интеллектом и между устной и письменной речью, но и между национальными языками» [там же, 19]. Таким образом, предполагается, что внутренняя речь (у Вежбицкой - язык мысли [15], у Апресяна -семантический язык [16], у Выготского - это еще и внутреннее слово [13]) в значительной мере совпадает у всех людей, на каком бы национальном языке они ни говорили. Другими словами, внутренняя речь у людей одинакова, в то время как способы ее выражения могут быть различными даже в пределах одного естественного языка. Факт, с нашей точки зрения, очень важный для сопоставительного изучения как семантической репрезентации речи, так и лингвистической репрезентации семантического значения.
Итак, Н. И. Жинкин акцентировал внимание на том, что внутренняя речь носит не только субъективный и экономный по времени характер, а вместе с тем и универсальный характер, который «обеспечивает потенциальную возможность взаимопонимания партнеров и свидетельствует о наследственных особенностях человеческого мозга» [3, 16]. При переводе же текста с одного естественного языка на другой внутренняя речь выступает в качестве посредника, а на этапах опознавания, узнавания и понимания составляет основу восприятия. «Элементарное понимание, - пишет А. Вежбицка, - это просто перевод следующих друг за другом и воспринимаемых слухом предложений на собственный мысленный язык» [17, 403]. Из допущения о том, что в «сознании каждого человека в качестве необходимой части имеется семантическая система, то есть набор элементарных понятий или “логических атомов” и правил, по которым эти атомы участвуют в построении более сложных комплексов - ментальных предложений и мыслей», А. Вежбицка не только делает вывод об универсальном характере языка мысли, но и разрабатывает конкретные варианты этого языка, число элементов которого «колеблется приблизительно от 10 до 20» [18, 246], [18, 237]. Из этой идеи выросла дальнейшая мысль А. Вежбицкой о семантических примитивах, на которые можно разложить любое содержание языкового выражения [15].
Как мы видим, уже в 1970-80 гг. высказывались идеи, близкие к современному когнитивизму: идеи о многоуровневости ментальных, довербальных процессов, идеи,
стимулирующие изучение кардинальных проблем семантики - моделирования мыслительной деятельности человека и выявления механизмов, слагающих основы речепроизводства и речевосприятия.
В целом, нельзя не отметить, что допущение о реальном существовании в сознании языка мысли или его аналога позитивно принимается всеми учеными. Например, по мнению Р. И. Павилёниса, «рассуждения о “языке мысли” ... представляют собой просто злоупотребление термином “язык” без придания ему какой-либо объяснительной силы: если “язык мысли” не похож на обычный язык, мы вправе спросить, почему его называют “языком”» [19, 205]. Точка зрения этого автора не может не вызвать обоснованного скепсиса в отношении вопроса терминирования способа передачи информации. В этом случае хочется напомнить автору, что языком принято называть любую семиотическую систему человека и животного, т. е. систему знаков - материальных носителей информации. Не вызывают же у нас возражения вопросы терминирования таких специфических знаковых систем, как язык цветов, язык тела, язык татуировок и пр.
В целом, нельзя не признать, что психолингвистическое направление научного поиска играет основную роль в развитии теории восприятия, а именно: в содействии содержательной
ФШАЛАГГЧНЫЯ НАВУКІ
149
интерпретации смысловых механизмов социальной интеракции, а отсюда, и в построении интерпретационных моделей семантики сообщения.
Восприятие в стилистике декодирования (стилистике получателя речи, стилистике толкования, стилистике восприятия). Своим зарождением стилистика декодирования обязана практической необходимости в комплексной дисциплине, способной объединить важные стороны лингвостилистики, литературоведческой стилистики и методики преподавания как родного языка и литературы, так и иностранного языка и зарубежной литературы «с целью формирования высокой культуры чтения» [20, 19].
Классическими в этой области считаются работы Л. В. Щербы. Исходя из собственного педагогического опыта, Л. В. Щерба - основатель этой отрасли стилистики - видел потребность «привить сознательное знание в результате упорного чтения текстов под руководством опытного и умного преподавателя» [21, 98]. Не будучи сторонником формализма в литературоведении, он считал, что идейное и связанное с ним эмоциональное содержание литературного произведения могут быть поняты только в свете определенной социальной и исторической обстановки, а также и в ряду «с предшественниками и сверстниками» этих произведений, но рассуждать о заключенных в них идеях, довольствуясь только интуицией, нельзя, так как эти идеи могут быть неправильно вычитаны из текста [21, 97].
Подчеркивая прикладной (лингводидактический) характер стилистики декодирования и акцентируя внимание на ее советских (отечественных) лингвистических началах, мы не можем обойти вниманием некоторые концептуальные вопросы, связанные с пониманием механизмов восприятия в модели ‘текст-читатель’, которые объединяют стилистику декодирования и психолингвистику, стилистику декодирования и контекстную семантику.
Целью первоначальной стилистической теории, ориентированной только на читателя художественного произведения, являлось, по мнению М. Риффатера, описание природы и функции стиля, опосредованных «минимальным декодированием», которое, в свою очередь, обусловлено предсказуемостью языковых единиц в тексте [22, 417]. Для правильного понимания текста, продолжает автор, писатель должен использовать специфическую стратегию, определяемую как манера письма, «ограничивающая свободу восприятия в процессе декодирования» [22, 417] и которая, как следствие, сосредоточена на идентификации стилистических стимулов - языковых структур контекстуального контраста. В этом также заключается и функция стиля в коммуникации. Стиль, таким образом, закодирован писателем в тексте в соответствии с определенными требованиями литературной коммуникации, а роль читателя в восприятии и оценке произведения хотя и подчеркивается, однако отходит на второстепенное место. Очевиден редукционизм данного подхода, который, с одной стороны, сводится к передаче текстом исключительно стилистического эффекта, закодированного в наблюдаемых структурных признаках текста, и имеет дело с источником различия между стилем и значением. С другой стороны, концепция правильного понимания, в том виде, как его представил М. Риффатер, отвергая многообразное выдвижение текстом тех или иных смыслов, деперсонализирует прагматику получателя речи и тем самым упускает этимологию приобщения читателя к литературной коммуникации.
Позже, под воздействием критики Дж. Куллера, Фиша, Дж. Томпкинс, В. Гибсона и др. М. Риффатер реабилитирует фактор коммуникативной ситуации - читателя, и предложит пересмотреть те же самые данные, но под другим углом зрения - в перспективе всего акта коммуникации [23], а само восприятие (правильное понимание) он расценит как процесс преодоления трудностей при чтении текста [24, 318]. Декодирование в данном случае выступает как распознавание стилистической функции, возникающей на основе языковой структуры текста, где элементы всех уровней взаимодействуют как двусторонние единицы - формальные и содержательные - с учетом экспрессивной, эмоциональной и оценочной составляющих. Тем не менее вызывает некоторые сомнения трактовка восприятия как процесса преодоления трудностей при чтении текста. Конечно, некоторая специфичность процесса восприятия речи -то ли устной, то ли письменной - не может не быть частным случаем по отношению к восприятию как таковому. Однако отождествление восприятия с коммуникативной неудачей кажется неправомерным хотя бы потому, что восприятие - это психологический феномен,
150
ВЕСНІК МДПУ імя І. П. ШАМЯКІНА
а коммуникативная неудача - феномен исключительно языковой. Хотелось бы думать, что автор имел здесь в виду лингводидактический аспект восприятия, поскольку преодоление коммуникативных барьеров в процессе восприятия является одним из факторов правильного понимания, которое, в свою очередь, гарантирует научение вдумчивому прочтению текста.
Далее в рамках этого нового подхода будет пересмотрен и взгляд на текст: это уже не «вещь в себе», - пишет Фиш, - а «событие, нечто происходящее с читателем при его участии в этом», и метод его анализа - это «анализ развивающихся реакций читателя на слова, как они следуют друг за другом во времени» [23, 72-74]. Таким образом, в центр внимания нового подхода ставится стремление отразить в стилистическом анализе текста всю динамику коммуникации, прочно увязав литературную коммуникацию и лингвостилистику с коммуникативной моделью языка. И хотя предложенная Фишем модель анализа восприятия-декодирования рассматривается как критерий нахождения стилевых черт полученного сообщения и чисто формально совпадает с психолингвистической моделью восприятия, объясняющей адекватность картины психологических процессов, связанных с использованием языка в процессе чтения, она, тем не менее, не лишена недостатков. Общеизвестно, что адекватное восприятие сообщения не обязательно предполагает однозначное истолкование читателем авторской интенции и стиля изложения. Позиции автора и читателя могут не совпадать, несмотря на то, что реализация всех информационных потенций языковых единиц декодирована адекватно. Вполне вероятно, что для ожидаемого успешного декодирования информационных свойств текста существенными окажутся и некоторые экстралингвистические аспекты так называемой текстовой деятельности, например, уровень подготовки читателя, способность автора сообщения адекватно изложить его коммуникативную интенцию и др.
Приведенные выше трактовки соотношения ‘текст-читатель’, конечно же, неполны и подлежат доработке для целей как лингвостилистического, так и литературно-стилистического анализа с точки зрения получателя сообщения. Так, Ю. Степанов во «Французской стилистике», выделяя социальный и эмоциональный типы информации как предмет внутренней стилистики языка, отводит большую роль в восприятии стиля подсознательному сравнению (интуиции) [25, 22-23]. Отсюда он выводит основной критерий нахождения стилевых черт -их действительное восприятие адресатом, а для верификации полученных результатов предлагает использовать лиц-информантов: живого слушающего человека и читателя художественного произведения. Анализируя такую постановку вопроса и способы его решения, ее автор приходит к выводу о зависимости степени адекватного восприятия смысловой информации от информативных свойств текста и фоновых знаний читателя. Любопытно, однако, что к такому же заключению приходит Т. М. Дридзе, проведя семиосоциопсихологический эксперимент [26].
Таким образом, рассматривая подход Ю. Степанова к восприятию, мы считаем важным его достоинством как акцентирование познавательных процессов, так и явный культурологический смысл всей этой стилистической теории. Иными словами, соотношение ‘текст-читатель’ открывает возможности для развития познавательных способностей адресата, так как требует умения обрабатывать информацию, реагировать на нее адекватно, трансформировать полученное знание в некоторое новое понимание и производить апперцепцию идей. Поэтому прав был Л. В. Щерба, полагая, что умению интерпретировать смысловую информацию текста следует учить. Но прежде надо обучить общению как деятельности, т. е. умению оперировать языковыми конструкциями, вводя их в адекватные целям общения смысловые связи.
Итак, концепция восприятия в стилистике декодирования основывается на комплексном решении двух задач: задачи литературно-стилистического анализа, цель которого - изучение вопросов адекватности декодирования смысла текста адресатом, и задачи лингводидактической необходимости «научить читать так, чтобы эмоциональное и эстетическое восприятие взаимодействовало бы с получением лингвистической информации» [20, 23].
Восприятие в контекстной семантике. Проблемы изучения семантики полученного сообщения обсуждаются в контекстной семантике, представленной немногочисленными работами М. Грегори, С. Кэрролл, Г. В. Колшанского и др. [27], [28]. Как и стилистика декодирования, она ставит во главу угла целостность воспринимаемого текста - единство его формы
ФШАЛАГГЧНЫЯ НАВУКІ
151
и содержания, и одной из ее основных задач является стремление научить читателя сознательно подходить к тексту произведения. Как семантическая теория она провозглашает принцип семантического взаимодействия всех языковых и неязыковых единиц в пределах некоторого цельного коммуникативного отрезка и рассматривает контекст как глобальное явление - комплекс языковых и неязыковых знаний, получающих свое выражение на вербальном и невербальном уровнях [28, 23]. Контекст, таким образом, постулируется как предварительное условие содержательной интерпретации коммуникативных единиц и основа правильного понимания [27], а коммуникативность языковых единиц - как семантический фактор, обусловливающий эксплицитность и однозначность восприятия информации [28]. Здесь возникает вопрос: является ли этот тезис, выведенный на основании анализа контекста как внутреннего свойства языковой материи, универсальным и, таким образом, в равной мере справедливым для неоднозначного восприятия информации при положительной перлокуции, как, например, в случае восприятия анекдота? Для кого-то анекдот смешон, для кого-то нет. Ответ на эти вопросы контекстная семантика не дает, сводя всю объяснительную базу к роли контекстных средств в адекватном восприятии речевого отрезка коммуникации, в котором реализуется её свойство однозначности.
Развивая идеи о роли контекста в восприятии сообщения, Г. В. Колшанский рассматривает роль контекста в его глобальном плане посредством соотношений: контекстситуация, интралингвистический контекст-экстралингвистический контекст, текст-контекст, языковые единицы-контекст, пресуппозиция-контекст, лингвистический контекст-прагматический контекст. Автор приходит к следующим выводам: контекст сам по себе не рождает значения языковой единицы, он лишь реализует статус существования подлинного значения соответствующей языковой единицы; контекст детерминирован объективным миром [28, 18-33]. Приводимые автором доказательства восприятия семантики языковых единиц во всех их семантических контекстуальных связях на уровне языка вполне показательны, однако они не исчерпывают особенностей восприятия семантики сообщения на уровне речи, не имеют отношения к интеракции и не проясняют взаимоотношений языка и мышления.
Согласимся, однако, с тем, что знания об особенностях контекста общения помогают успешно решить проблему многосмысленности текстов, проблему, связанную с зависимостью результатов понимания от мировоззренческих установок личности, от конкретных экстралингвистических факторов. Это, в свою очередь, приводит исследователей к необходимости строить более сложные трактовки понимания как фактора успешной коммуникации. Так, Н. И. Жинкин пришел к выводу о том, что «понимать надо не речь, а действительность» [3, 92]. Таким образом, семантика сообщения должна интерпретироваться не только в связи с контекстом, но и с ситуацией, основными компонентами которой являются говорящий и слушающий.
Нельзя не заметить, что те проблемы, которые ставят исследователи контекста, во многом смыкаются с теми, которые ставят ученые, работающие в области лингвистики текста. Это поиски параметров интерпретации семантики воспринятого сообщения, направленных на уточнение условий успешной коммуникации и роли контекста, обеспечивающего однозначное восприятие единиц сообщения: выяснение импликаций и пресуппозиций, смысловых связей частей текста, информационной насыщенности и информативности и др. Таким образом, предпринимаются попытки представить эффективное понимание конечной ступенью в движении человеческой мысли, которое, соединяя «в себе неразрывно элементы познавательного, эмоционального, оценочного, этического, эстетического, интенционально-целевого характера, ... придает гуманитарный смысл любой человеческой деятельности» [29, 11].
Выводы
Представленный обзор перечня проблем теории восприятия, конечно, далеко не исчерпывающий. Мы уверены, что удачные решения, найденные для проблем, возникающих при построении интерпретационных моделей семантики полученного сообщения, найдут применение в области изучения взаимодействия сообщения и адресата, в области изучения градуальности отклонений при нарушении восприятия сообщения, в интегральной трактовке сообщения как такового, в возможных подходах к его интерпретации и др.
152
ВЕСНІК МДПУ імя І. П. ШАМЯКІНА
Литература
1. Мартысюк, Н. П. Восприятие как лингвопрагматическая категория / Н. П. Мартысюк // Вестн. Минск. гос. лингв. ун-та. Сер. 1, Филология. - 2010. - № 3 (46). - С. 21-29.
2. Залевская, А. А. Психолингвистические исследования. Слово. Текст : Избранные труды / А. А. Залевская. - М. : Гнозис, 2005. - 543 с.
3. Жинкин, Н. И. Речь как проводник информации / Н. И. Жинкин. - М. : Наука, 1982. - 159 с.
4. Волошинов, В. Н. (М. М. Бахтин). Марксизм и философия языка : Основные проблемы социологического метода в науке о языке. Комментарии В. Л. Махлина / В. Н. Волошинов. - М. : Лабиринт, 1993. - 192 с.
5. Лотман, Ю. М. Семиотика культуры и понятие текста / Ю. М. Лотман // История и типология русской культуры / сост. Л. Н. Киселева, М. Ю. Лотман. - СПб : Искусство-СПБ, 2002. - С. 158-162.
6. Брудный, А. А. Психологическая герменевтика / А. А. Брудный. - М. : Лабиринт, 2005. - 336 с.
7. Новиков, А. И. Семантика текста и ее формализация / А. И. Новиков. - М. : Наука, 1983. - 215 с.
8. Сорокин, Ю. А. Психолингвистические аспекты изучения текста / Ю. А. Сорокин. - М. : Наука, 1985. - 168 с.
9. Зимняя, И. А. Лингвопсихология речевой деятельности / И. А. Зимняя. - М. : Московский психолого-социальный институт ; Воронеж : НПО «МОДЭК», 2001. - 432 с.
10. Пинкер, С. Язык как инстинкт / С. Пинкер ; пер. с англ. и общ. ред. В. Д. Мазо. - М. : Едиториал УРСС, 2004. - 456 с.
11. Лурия, А. Р. Язык и сознание / А. Р. Лурия. - Ростов н/Д. : Феникс, 1998. - 416 с.
12. Потебня А. А. Эстетика и поэтика / А. А. Потебня. - М. : Искусство, 1976. - 614 с.
13. Выготский, Л. Мышление и речь : сборник / Л. Выготский ; предисл., сост.: Е. Красная. - М. : АСТ : АСТ МОСКВА : ХРАНИТЕЛЬ, 2008. - 668 с.
14. Якубинский, Л. П. Избранные работы. Язык и его функционирование / Л. П. Якубинский. - М. : Наука, 1986. - 207 с.
15. Wierzbicka, A. Semantic Primitives / А. Wierzbicka. - Frankfurt a. M. : Athenaum, 1972. - /6/, 235 p.
16. Апресян, Ю. Д. О поверхностно-семантическом компоненте в модели «Смысл-Текст» / Ю. Д. Апресян // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Труды по искусственному интеллекту Ш : Логико-семантические вопросы искусственного интеллекта : сб. ст. / отв. ред. Х. Ыйм. - Тарту : Тартуский госуд. ун-т, 1980. - Вып. 551. - С. 5-27.
17. Вежбицка, А. Метатекст в тексте / А. Вежбицка // Новое в зарубежной лингвистике : сб. ст. / пер. с пол. А. В. Головачевой ; общ. ред. Т. М. Николаевой. - М. : Прогресс, 1978. - Вып. 8 : Лингвистика текста. - С. 402-421.
18. Вежбицка, А. Из книги «Семантические примитивы». Введение / А. Вежбицка // Семиотика / пер. с англ. А. Д. Шмелева ; общ. ред. Ю. С. Степанова. - М. : Радуга, 1983. - С. 225-252.
19. Павилёнис, Р. И. Понимание речи и философия языка (вместо послесловия) / Р. И. Павилёнис // Новое в зарубежной лингвистике : сб. ст. / общ. ред. Б. Ю. Городецкого. - М. : Прогресс, 1986. - Вып. 17 : Теория речевых актов. - С. 380-388.
20. Арнольд, И. В. Стилистика современного английского языка: (Стилистика декодирования) : учеб. пособие для студентов пед. ин-тов по спец. «Иностр. яз.» / И. В. Арнольд. - 3-е изд. - М. : Просвещение, 1990. - 300 с.
21. Щерба, Л. В. Избранные работы по русскому языку / Л. В. Щерба. - М. : Гос. уч.-пед. изд-во Мин-ва просвещения РСФСР, 1957. - 188 с.
22. Riffaterre, M. Criteria for Style Analysis Text / M. Riffaterre, C. A. Brook-Rose, L. T. Milic, and others // Essays on the Language of Literature / eds. S. B. Chatman and S. R. Levin. - Boston : Houghton Mifflin Company, 1967. - P. 412-430.
23. Reader-Response Criticism: from Formalism to Post-Structuralism / ed. by Jane P. Tompkins. -Baltimore and London : The Johns Hopkins University Press, 1980. - XII, 275 p.
24. Riffaterre, M. The Stylistic Function / M. Riffaterre // Proceedings of the Ninth International Congress of Linguists, Cambridge, Mass., August 27-31, 1962 / ed. HORACE G. LUNT. (Janua Linguarum Series Maior XII.) -The Hague : Mouton & Co., 1964. - Р. 316-322.
25. Степанов, Ю. А. Французская стилистика (в сравнении с русской) : учеб. пособие / Ю. А. Степанов. -5-е изд. - М. : Книжный дом «ЛИбРоКОМ», 2009. - 360 с.
26. Дридзе, Т. М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации / Т. М. Дридзе. -М. : Наука, 1984. - 268 с.
27. Gregory, M. Language and Situation: Language Varieties and their Social Contexts / M. Gregory, S. Carroll. - London, Henley and Boston : Routledge & Kegan Paul, 1978. - XI, 113 p.
28. Колшанский, Г. В. Контекстная семантика / Г. В. Колшанский. - М. : Наука, 1980. - 149 с.
29. Сусов И. П. Лингвистика между двумя берегами / И. П. Сусов // Языковое общение: Единицы и регулятивы : сб. ст. / отв. ред. И. П. Сусов. - Калинин : Калинин. гос. ун-т, 1987. - С. 9-14.
Summary
The present paper is devoted to the analysis of different multidisciplinary approaches to the problem of perception. Such an approach to perception reveals its interactive character within the act of communication.
Поступила в редакцию 04.07.11.
