CC BY
35
УДК 378 ББК 74
ИНТЕГРАТИВНАЯ ЭТИКА ПОСТМОДЕРНА: СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД
Александр Васильевич Щеглов,
кандидат педагогических наук, доцент E-mail: [email protected]
Научная специальность 13.00.01 — общая педагогика, история педагогики и образования Citation-индекс в электронной библиотеке НИИОН
Аннотация. В эпоху постмодерна этика является той единственной мировоззренческой наукой, которая способна предостеречь общество от опасности дезинтеграции и впадения в слепоту технократизма. В то же время этика не ограничивает внутреннюю свободу личности и внутренние потенции развития экономической сферы. Она оставляет обществу возможность выбора и современного интеграционного развития, правом на которое обладали прежде традиция и идеология.
Ключевые слова: Постмодерн, эпоха постмодерна, общество модерна, интегративная этика, предпринимательская этика, социальная этика, плюрализм социальной жизни, социальная интеграция, традиции, идеология, организация, дезорганизация, технократизм, коммуникативно-этический разум.
INTEGRATIVE ETHICS OF POSTMODERNITY: SOCIO-ECONOMIC OPINION
Alexander V. Shcheglov,
Candidate of pedagogical Sciences, Associate Professor Abstract. In the era of postmodern ethics is the only philosophical science, which is able to warn the society against the danger
of disintegration and into the blindness of the technocracy. At the same time, the ethics does not limit inner freedom of the individual
and the potency of domestic economic development. It leaves society with a choice of modern integration and development, the right
to which had before tradition and ideology.
Keywords: postmodern, postmodern era, modern society, integrating ethics, business ethics, social ethics, diversity, social life,
social integration, traditions, ideology, organization, disorganization, technocratism, communicative and ethical mind.
Разнообразные идеи, которыми питается постмодерн, возникли преимущественно в первой трети XX века. Постмодерн, во всяком случае в той области, где ему удалось себя утвердить — в искусстве — характеризуется расщепленностью и эклектикой. Подобное состояние духа напоминает ситуацию XIX века — эпоху эклектики, предшествующую веку индустриализации и дисциплины. Эклектика, или «исторический стиль», сопровождавшаяся невиданным прежде всплеском красок, фантазии, творчества, означала одновременно бедность творчества, банкротство классики и логически вела к пессимистическому декадансу.
Попробуем мысленно перенести процессы и причины происходящего в искусстве в измерение социальной жизни, и мы увидим схожие симптомы, поскольку значительные явления искусства выступают знаками духовной культуры, отражающими «погра-
ничные» линии социального и экономического развития общества. Получается, плюрализм социальной жизни, усложнение экономической инфраструктуры, возрастающая интенсивность коммуникации и всплеск информационного многообразия не могут скрывать масштаб дезинтеграционных процессов, стоящий за ними. Эти плюрализм и многообразие возникают из массивного распада традиционных социальных структур и даже экономических построений: семьи, класса, этнической и религиозной замкнутости, экономических монополий, товарно-денежных отношений, государственной автономии.
Важно другое: декаданс всегда связан с рождением новой культуры, или по крайней мере новой идеи, порождающей новый циклический круг. В экономике это находит выражение в теории циклов Кондратьева: в XIX веке цивилизация, как мы теперь знаем, стояла перед новым циклом, перед рождением новой
идеи спроса, создавшей индустриальную эпоху. Сегодня такую идею можно видеть в информатизации культурного мира, в глобализации и урбанистике, в компьютеризации и новейших 1Т-технологиях, в агрессивном проникновении Интернета в интеллектуальную сферу и интимную жизнь человека.
По мнению Умберто Эко, будущее остается, разумеется, за Интернетом. В сети информация распространяется по несчетным независимым каналам, система не имеет головы и не подвластна контролированию, все полемизируют со всеми, каждый в отдельности не только реагирует на любые опросы в реальном времени, но принимает сообщения, в том числе высококвалифицированные, вовлекается в ритм узнавания [1].
Таким образом, вместе с индустриализацией рождался новый тип общества — общество модерна. Это — в недалеком прошлом. И сегодня мы переживаем возникновение, точнее — становление общества постмодерна.
Что получается? В обоих случаях мы имеем дело с явлениями дезинтеграции и синтеза. Воля к отказу от традиционного, освященного тысячелетиями социального порядка, или воля к отказу от этого нового типа общества (в России) могла реализоваться почти исключительно посредством социальной революции — демократической или — тоталитарной. Революции или декаданса такого масштаба постмодерн вести за собой, конечно, не может, но и он сопровождался глобальными политическим потрясениями. Так, в распаде-развале Советского Союза следует видеть не поражение одной страны, а глобальное переструктурирование цивилизации из системы блокового, идеологического противостояния к системе интегративного плюрализма.
Все вышеприведенное, как вступительные размышления к поставленной проблеме, нам необходимо с одной лишь целью: определить важное различение между силами социальной интеграции, открывающимися в истории — традицией, идеологией и этикой. Эти три известных интегрирующих начала существуют в любом сколько-нибудь развитом обществе. Типологически они опираются на три вида социального сознания: разум исторический, разум политический и разум нормативный. Раскрыть различия этих типов поможет анализ их генезиса в истории.
Исторический разум не допускал широкой социальной дезинтеграции путем блокирования процессов специализации, поэтому формировал чрезвычайно стабильное в долгосрочном плане общество, несмотря на высокий потенциал конфликтов как внутри, так и особенно вне социума. Общество модерна поставило под сомнение этот надежный, но стагнирующий вид интеграции. Специализация была не дисперсной, а индустриально-отраслевой, поэтому поддавалась интеграции посредством политического разума. Той степени автономии субъекта, какую предполагал модерн, соответствовала сила интегративной идеологии — идеологии, поставившей массы под ружье глобальных идеологических войн. Интеграция посредством идеологии была более интенсивной и силовой, чем посредством традиции, однако и она не смогла противостоять развитию врожденной модерну дезинтегратив-ной тенденции к автономии и специализации. Плюрализм постмодерна — лишь следующая степень социальной специализации и сложности. Какая же интегративная сила противостоит в постмодерне дезинтегративной?
Думается, такая сила существует, коль скоро мы не переживаем свойственного декадансу пессимизма и постоянно говорим о глобализации. Но чтобы эту силу обнаружить, необходимо проанализировать механизмы социальной интеграции в прежние эпохи. Традиция, тысячелетиями связывающая социальную жизнь в единство, опиралась на род и семью. Связывая свободу разума паутиной мифологии, она порождала почти не подверженную изменениям времени культуру. Суверенитет семьи и традиции был тем не менее подорван государством, поставившим на место мифа культуру политически манипулируемой философии — идеологии, внедряемой давлением государства и его «силовыми» институтами. В обоих случаях интеграция проистекала от доминирующей социальной надстройки посредством внедрения статичных надиндивиду-альных «коллективных представлений», как их понимал Дюркгейм [2], хотя следует принимать во внимание различие силового потенциала института семьи и института государства.
Оба эти основания: и институты, и коллективные представления, оказались радикально подорваны процессами просвещения и автономизации,
за которыми стоит динамика социально-экономического развития общества модерна. В условиях плюралистичного гражданского общества напрасно искать институт или субъект, способный реализовать силовой проект интеграции. Общество оказывается способным провести проект интеграции только на основании идеи свободы, а не ограничения свободы. Свобода при этом понимается согласно смыслу просвещенческой идеи самоограничения, осуществления разума. Современные инструменты развития общественного сознания — наука, информация, публичная дискуссия, избирательная кампания, СМИ — служат гражданскому обществу, всем и каждому, а не определенным субъектам. Отсутствие доступа к этим инструментам определяется как маргинализм, недостаток развития, а не как норма.
На основании анализа социально-экономической ситуации, логических размышлений и вышеприведенных выводов, формируется гипотеза: в постмодерне не идеология, а этика определяет пути общественной интеграции. Поскольку именно этика отвечает за регулирование взаимоотношений автономных субъектов в условиях атомарного плюрализма.
Однако, как утверждает Ф. Саватер, между этикой и политикой имеется немало различий. Прежде всего, этика занимается тем, что делает сам человек со своей свободой, а политика пытается координировать с наилучшим эффектом для всех то, что многие делают со своими свободами [3].
Этим эпоха постмодерна напоминает эпоху традиционного общества. Существенное различие заключается в том, что не индивидуальная мораль, опирающаяся на традицию, становится в эпоху постмодерна интегрирующей силой социума, а этика институтов, или социальная этика. Тот парадокс, что радикальное ослабление господства институтов в обществе влечет за собой возникновение этики институтов, не будет вызывать удивление, если мы среди функций этики выделим функцию ограничения и контроля. Этика предполагает нормативные ограничения возможностей свободы. Требуются некоторые уточнения.
Мораль, обозначающая поведенческую практику, и этика, представляющая рефлексию этой практики, не могут находиться в одном ряду: для этого имеются такие понятия, как индивидуальная этика или, соответственно, социальная мораль. Это про-
тивопоставление понятий становится корректным, как только мы рассматриваем упомянутые явления в их регулятивной функции. Социальная мораль, по сути — «нравы», принадлежит той же области, что и индивидуальная. Она характеризует массовое сознание и не является той практикой, рефлексией которой служит социальная этика. Практикой, соответствующей социальной этике, служит скорее область правовых институциональных взаимоотношений. Однако в качестве типов нормативной базы мораль и социальная этика вполне могут быть сравнимы. И одна, и другая — с позиции социально-экономической формируют определенные социальные гарантии для людей.
Поэтому справедливым будет утверждение, что социальные гарантии в широком смысле можно понимать как страховку на взаимность, которую заключают члены общества, принимая во внимание большой риск рыночной экономики. Эту основную мысль признавал даже Ф.А. фон Хайек [4], который является известнейшим критиком государственной социальной политики, социальной рыночной экономики и в особенности представления о «социальной справедливо сти».
Характер современной социальной этики прояснится, если на основании установленного различия исследовать диалектику индивидуального и социального в традиционной и современной морали.
С традиционной моралью тесно связано развитие индивидуальной этики. Индивидуальный характер нисколько не отменяет ее социального происхождения. Индивидуальная этика появляется как результат контроля и связывания индивидуального начала со стороны социума. Поэтому за ней стоит религиозно обоснованное представление о природе и правах, как индивидуума, так и социума.
Табуированный (запретительный) характер традиционной морали обусловливает «негативный» образ человека, в котором индивидуум характеризуется посредством обязанностей, а не прав. Соответственно, позитивным источником нравственной оценки, носителем и сувереном всех прав выступает социум. Цель индивидуальной этики видится в сохранении социума как целого. Из этого следует основной смысл традиционной морали: сохранение внутреннего мира в социуме путем четко определенных сакрально понимаемых иерархических отно-
шений власти — подчинения. Те отношения, которые не выстраиваются по вертикали (патернализм), то есть характеризуются равноправием субъектов, сакрализуются на горизонтальном уровне, как отношения братства. Таким образом, все социальные отношения оказываются связанными священными узами такого братства, а сам социум предстает как священный союз.
Этот иерархически структурированный союз является цельным организмом, в котором каждый член социума связан с любым другим, а целое немыслимо вне каждого отдельного члена. Моделью такого социума служит семья, способная вследствие своей малочисленности воспроизводиться в любых социальных условиях и продуцировать тип традиционной морали. По модели семьи строятся более крупные формы социума, коль скоро они способны проводить в жизнь основы традиционной морали. Те исторические формы институциональной этики (род, государство), которые формируются на основе традиционной морали, представляют собой превращенные формы семейных ролей: монарх, подданный и т.д. Оборотной стороной органической связанности всего со всем является невозможность индивидуума утвердить себя вне этих связей — этим он разрушает единство целого и выпадает из него. Понятие индивидуальной совести, предполагающей автономию индивида, индивидуальных прав, предполагающих противопоставление себя социуму, не рождены традиционной моралью, а развиваются параллельно ее кризису.
Кризис традиционной морали вызван ее неспособностью выступить интегративной силой в обществе. Простое количественное увеличение социума приводит к анонимности, неспособности к установлению личного контакта его членов, а следовательно, к разрушению его семейственных структур, органического характера, сакральности социальных связей. Апофеозом анонимности является формирование институтов — абстрактно-правовых объединений, в которых личная связь членов представляет собой вторичный фактор, а формальные правила и структуры — первичный. Институт с его формально-правовым регулированием замещает и вытесняет мораль в ее интегрирующей функции. Соответственно, меняется субординация начал в обществе: не мораль задает характер социальных институтов,
как было прежде, а напротив, институты начинают определять характер морали. Этика Нового времени становится по своей природе институциональной, в том числе и в тех аспектах, в которых она определяет индивидуальное поведение.
Последствия институциональной интерпретации индивидуальной этики колоссальны. Помимо образования неведомого прежде пространства свободы деятельности, индивидууму в этих условиях приходится брать ответственность на себя и мыслить себя в ряде случаев вне и против социума. На этом фундаменте возводятся европейские понятия личности — самоценного, свободного, ответственного индивидуума — и разума — способности познавать основания для своей деятельности. Источник нравственного суждения перемещается из социума в сферу личности, радикальное обоснование чего мы находим у Канта [5].
Мораль впервые изымается из ее социального источника. Вместе с тем все социальное бытие отныне подпадает под моральное суждение личности. В осмыслении социального бытия личность обосновывает социальный порядок исходя из своего достоинства и прав и перенося на общество свои требования. При этом меняется интерпретация природы общества. Если прежде индивидуальная воля с ее потенциалом хаоса была угрозой для общества, то теперь угрозой (личности) мыслится общество. Теперь безопасность социума возможна только при условии удовлетворения и развития личностного начала. Не личность служит обществу, а общество осознает себя в служении личности. Разрушается сакральный характер социальных связей, и напротив, священное достоинство присваивается личностному началу. В новых условиях нормируется не индивидуальная жизнь, а общественная, другими словами, выражением морального сознания становится социальная этика.
Описанный выше трехуровневый процесс (традиции — институты — личность) протекал в течение двух тысячелетий, начиная главным образом с возникновения христианства, но динамику радикальных изменений приобрел в последние несколько столетий. В своем развитии он пережил несколько этапов с различной комбинацией указанных тенденций. Среди этих этапов достоин выделения период возникновения идеологий, когда социаль-
ные институты все еще осмысливают себя по модели семейного социума, принимая на себя масштаб морального суждения и противопоставляя себя личности. В идеологии должны были отразиться обе тенденции — идеологического обоснования как верховенства социума (традиция), и верховенства личности (модерн). Отсюда произошли идеология либерализма и идеология консерватизма, между которыми утвердила себя в дальнейшем и идеология верховенства института (тоталитаризм).
Поскольку институт не может более утвердить себя в качестве сакрального социума в противовес личности, выделим ряд важных последствий для институционального порядка общества.
Во-первых, государство, не обладающее приоритетом перед личностью, лишенное права произвола по отношению к ней, становится правовым государством. Правовое сознание (права и обязанности) охватывает как отношение личности к государству, так и государства по отношению к личности.
Во-вторых, социум, приобретающий обязанности перед личностью, обязуется охранять не только ее формальные права, но и материальное обеспечение. Правовое равенство формулируется в императиве социального равенства и находит выражение в концепции социального государства.
В-третьих, ключевой конфликт между либерализмом и социализмом содержался в отношении социума и личности к природе и ее ресурсам, то есть в вопросе о собственности и форме хозяйствования. Компромисс в постидеологическую эпоху достигнут разделением собственности между государством и личностью и установлением плюрализма форм и субъектов хозяйствования, из которого с необходимостью вытекает концепция современной рыночной экономики.
В-четвертых, олицетворяя собой идею экономического роста, концепция рыночной экономики преодолевает этический идеал традиции: стабильности, неизменности и простого воспроизводства. Поражение попытки социума (и государства) получить монополию на рост общественного блага за счет личности ведет к компромиссу в концепции государства всеобщего благосостояния.
В то же время, системы контроля и санкционирования общества никогда не могут полностью гарантировать и проверить, допустим, соблюдение
законов отдельным человеком. Регулирующая способность исполнительной власти ограничена, и функционирование правового государства в большой степени зависит от благоразумия и одобрения. Помимо основных, заложенных в характере права проблем задержки и контроля, этика всегда также находится в критическом отношении к каждому существующему правовому порядку. Ибо не все, что допустимо по закону, может считаться также разрешенным с точки зрения морали. Системно всегда существует возможность того, что легальное и легитимное действие не совпадают [6].
Как видим, глобальные теоретические споры завершаются в новейшее время теоретическими компромиссами, к которым вынуждает реальный исторический процесс, а именно, неспособность государства реализовывать идеологию как реальную интегративную социальную программу, что показали многочисленные крушения тоталитарных и авторитарных режимов. Более того, их деструктивная и дезинтегративная природа стала очевидной. Демократический же режим в долговременной перспективе не терпит крушения, поскольку опирается на иные, внеидеологические механизмы интеграции.
В основании интеграционных механизмов здесь лежит не институциональное насилие, а гражданское согласие, то есть коммуникативно-этический разум. Именно поэтому господство идеологизированного дискурса уступило место социально-этическому дискурсу социального менеджмента, научной дискуссии о том, как эффективно строить общество, как решать социальные проблемы и развивать экономику. Нормативное мышление индивидуальной этики умерло для традиции, чтобы затем с новой силой возродиться для социальной этики модерна.
В эпоху «после идеологии» этика является той единственной мировоззренческой наукой, которая способна уберечь науку от опасности дезинтеграции и впадения в слепоту технократизма. Пронизывая науку в ее проблематике целиком, так что политическую этику, к примеру, становится невозможно оторвать от политической теории, она направляет теорию и оставляет обществу возможность компетентной интервенции, правом на которую обладали прежде традиция и идеология. В то же время этика не ограничивает внутреннюю свободу и внутренние возможности развития специальных сфер, не пре-
пятствует процессу специализации и функционали-зации, к которому мы сводим все основные эволюционные процессы новейшей истории.
Литература
1. Эко Умберто. О прессе // У. Эко. Пять эссе на темы этики / Пер. с итал. СПб., 2000. С. 124.
2. Дюркгейм Э. Социология и социальные науки // Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. / Пер. с нем. М., 1995.
3. Саватер Ф. Беседы об этике (Свобода — делай что хочешь?) / Пер. с исп. М., 2000. С. 138.
4. Хайек Ф.А. фон. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма / Пер. с нем. М., 1992.
5. См.: Кант И. Критика чистого разума / Пер. с нем. М.: Мысль, 1994.
6. Хоман К., Бломе-Дрез Ф. Экономическая и предпринимательская этика // Политическая и экономическая этика / Пер. с нем. М., 2001. С. 276.
УДК 378 ББК 74
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ УСЛОВИЙ ПОЛИГОНА В ЦЕЛЯХ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ ФИЗИЧЕСКОЙ ПОДГОТОВКИ
КУРСАНТОВ И СЛУШАТЕЛЕЙ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА МВД РОССИИ ИМЕНИ В.Я. КИКОТЯ
Вадим Анатольевич Хромов,
доцент кафедры физической подготовки Московского университета МВД России имени В.Я. Кикотя, мастер спорта СССР
E-mail: [email protected]; Павел Сергеевич Ермолов,
старший преподаватель кафедры физической подготовки Московского университета имени В.Я. Кикотя,
мастер спорта России, майор полиции E-mail: [email protected]; Павел Борисович Малинин,
преподаватель кафедры физической подготовки Московского университета имени В.Я. Кикотя,
мастер спорта России, майор полиции E-mail: [email protected]
Научная специальность 13.00.04 — теория и методика физического воспитания, спортивной тренировки,
оздоровительной и адаптивной физической культуры
Citation-индекс в электронной библиотеке НИИОН
Аннотация. Рассматривается использование модульных полигонов, имитирующих различные условия городской среды и возможность за счет подготовки на них повышать специальную физическую подготовку.
Ключевые слова: физическая подготовка, МВД России, полигон, полоса препятствий, совершенствование, служебные задачи.
USE OF THE CONDITIONS OF THE TEST SITE IN ORDER TO IMPROVE PHYSICAL TRAINING OF CADETS AND STUDENTS MOSCOW UNIVERSITY OF THE MINISTRY OF THE INTERIOR OF RUSSIA NAMED AFTER V. YA. KIKOT
Vadim A. Khromov,
Associate Professor of the Department of Physical Training of the Moscow University of the Ministry of the Interior ofRussia named after V.Ya. Kikot, Master of Sports of the USSR;
Pavel S. Ermolov,
Senior Lecturer of the Department of Physical Training of the Moscow University of the Ministry of the Interior ofRussia named after V.Ya. Kikot, Master of Sports ofRussia, Major ofPolice;
Pavel B. Malinin,
lecturer of the Department of Physical Training of the Moscow University of the Ministry of the Interior ofRussia named after V.Ya. Kikot, Master
of Sports of Russia, Major of Police
