CC BY
54
А.Г. БОЛЬШАКОВ
ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ ЭТНИЧЕСКИХ ВООРУЖЕННЫХ КОНФЛИКТОВ КАК МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СОСТОЯТЕЛЬНОСТИ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ (НА ПРИМЕРЕ РЕГИОНА ЮЖНЫЙ КАВКАЗ)
В политической науке тема состоятельности государств изучается достаточно давно, однако свое современное содержание она приобретает только в связи с появлением концепции «несостоятельности государства». Именно противопоставление несостоятельности и состоятельности («нормальности») государства демонстрирует суть современных научных дискуссий. На практике в рамках данной дихотомии существует целый ряд промежуточных форм, которые позволяют исследователям конструировать множество теоретических моделей, классификаций и типологий, ранжирующих существующие государства в определенном континууме.
Государство как форма территориальной организации власти постепенно становится господствующей формой политической организации общества. Из 159 государств - членов ООН 1989 г.1 на 1910 г. существовало лишь 15. Даже в XX в. большинство народов мира продолжало находиться в колониальной зависимости
1 1989 год - год начала крушения системы реального социализма, а до этого существовала относительно стабильная двухполюсная система. Через несколько лет в ООН вступило еще 25 государств.
от одной из европейских империй. Лишь три из нынешних 65 стран Ближнего Востока и Африки существовали до 1910 г., а с 1959 г. в мире возникло не менее 74 государств. После крушения в 1989-1991 гг. системы «реального социализма» возникло еще порядка 25 новых независимых государств.
Бурный рост количества государств в результате крушения колониальной системы и ряда имперских государств имел свою оборотную сторону. Десятки государств, возникших в результате демонтажа колониальной системы, до сих пор не могут стать государствами в полном смысле слова. У них отсутствует монополия правительства на применение силы, нет единой системы управления, нет общей для всего населения системы культурной идентификации. Показательными примерами являются Гаити, Сомали, Судан, Руанда, Либерия, Бурунди, Сьерра-Леоне, Афганистан, Колумбия и др.
Для обозначения подобных политических единиц обычно используется термин «несостоявшееся государство». Количество стран, подпадающих под эту категорию, варьируется в зависимости от критериев. При жестких критериях сюда относят порядка 20 политий, при более мягких - более 50 стран. Помимо искусственных и нежизнеспособных государственных образований в Африке, а также в Индокитае и Латинской Америке, «несостоявшимися» можно считать и ряд государств, появившихся на карте мира в результате коллапса Советского Союза, Чехословакии и Югославии.
При всех различиях между этими странами их объединяет несколько общих черт: центральная власть не распространяется на всю территорию; региональные, этнические, клановые и религиозные лояльности вытесняют лояльность по отношению к государству; поскольку экономика крайне слаба или вовсе отсутствует, население выживает благодаря включенности в полулегальные и нелегальные сети - от челночной торговли и контрабанды до торговли оружием, производства и распространения наркотиков.
Концепция «несостоятельности государства»
Проблемы несостоявшихся государств (failed states) рассматриваются в политической науке уже около 20 лет. Преимуще-
ственно это удел западных исследователей, которые разработали некоторые теоретические положения и эмпирические индикаторы несостоявшегося государства. Однако до сих пор проблема причин и следствий потери государством контроля над своими основными функциями остается во многом нерешенной и спорной. Актуальность исследования несостоявшихся государств объясняется как тяжелым положением самих стран, так и увеличением негативного влияния квазигосударственности на международную среду. Несмотря на кризисное или даже катастрофическое состояние, эти страны в большинстве случаев не прекращают своего существования. Их признают другие государства, они сохраняют членство в международных организациях.
В настоящее время исследования данной проблемы осуществляются по нескольким приоритетным направлениям:
- взаимосвязь несостоявшихся государств с феноменами внутреннего вооруженного конфликта, политической трансформации неопатримониализма;
- анализ внутренних и внешних факторов появления несостоятельности государств;
- оценка места и роли несостоявшихся государств в системе международных отношений и мировой политике.
Концепция несостоятельности государства получила свою известность в начале 90-х годов XX в. Теоретико-методологические подходы в описании данного феномена конструировались по двум основным направлениям - в зависимости от того, какое учение о государстве (М. Вебера или Дж. Локка) было принято за основу.
Первый подход предлагал концепцию несостоявшихся государств (failed states), сформулированную в статье двух американских ученых, Г.Б. Хельмана и С.Р. Ратнера, которая появилась в журнале «Foreign Policy» зимой 1993 г. В соответствии с ней «несостоявшиеся государства-нации совершенно неспособны поддерживать себя... так как они не могут функционировать как независимые единицы» [см.: Helman, Ratner, 1993, p. 3].
В рамках второго подхода, представленного в работах американского исследователя В. Зартмана, государство рассматривалось в качестве источника необходимых услуг. По мнению В. Зартмана, развалившимися государствами (collapsed states) счи-
таются те, в которых «больше не выполняются основные функции государства, т.е. ради которых оно существует» [Zartman, 1995].
Оба подхода различаются также в определении природы возникновения нового феномена. Г.Б. Хельман и С.Р. Ратнер [см.: Helman, Ratner, 1993, p. 3-4] рассматривают несостоятельность государства как следствие развития системы международных отношений: причинами появления несостоявшихся государств являются вторая волна демократизации и крушение системы колониализма. Право на самоопределение наций позволило им получить независимость, а создание специальных международных институтов развития и биполярное противостояние СССР и США способствовали выживанию. Исследование В. Зартмана основывается на внутренних причинах несостоятельности, рассматриваемой как результат несовершенства процесса строительства государства.
Работы Р.Г. Джексона [Jackson, 1991, p. 21-30] и С.Д. Крас-нера [Krasner, 2004, p. 85-120] связали проблему несостоятельности с основным принципом национального государства - суверенитетом. По их мнению, отсутствие хотя бы одного из элементов государственного суверенитета приводит к государственной несостоятельности и появлению квазигосударств. Американский исследователь Р. И. Ротберг продолжил исследование несостоятельности государства с точки зрения его функциональности. Однако, в отличие от В. Зартмана, определяющим фактором жизнеспособности государства он считает эффективность политического управления [Rotberg, 2002, p. 85-96].
Особенно остро проблема стала рассматриваться в связи с ростом угроз международного терроризма и глобальных проблем. К классическим работам по несостоятельности государства добавились труды специалистов по международной безопасности [Li-otta, Miskel, 2004, p. 15-21; Simons, Tucker, 2007, p. 387-401], экономистов-международников [Mosk, 2005].
Был создан ряд исследовательских институтов и программ. Одним из первых примеров может служить учрежденная в 1994 г. по инициативе вице-президента США А. Гора и при поддержке ЦРУ рабочая группа по несостоятельности государств. Другой широко известной группой исследователей несостоявшихся государств стала программа, созданная американским Фондом мира совместно с журналом «Foreign Policy».
Влияние институционализации вооруженных конфликтов на государственную состоятельность
Теория институционализации может быть эффективной при исследовании вооруженных конфликтов в развитых и развивающихся странах. Для этого существует достаточно много причин.
Во-первых, в большинстве вооруженных конфликтов ключевым фактором выступает трансформация государства - главного политического института. Его наиболее адекватное рассмотрение возможно сегодня именно в рамках теории институционализации.
Во-вторых, конфликтные процессы изменений национального государства, создания наднациональных структур управления, формирования различных форм современной государственности (например, существование «несостоявшихся государств», которые не контролируют свою территорию; «непризнанных государств», которые не являются субъектами международного права) могут быть объяснены с помощью методологии исследования институ-ционализации.
В-третьих, этнический национализм, который является причиной многих конфликтов в трансформирующихся странах, как правило, преодолевается действием совокупности институтов демократической политической системы и гражданского общества, а гражданский национализм формируется вокруг институтов государства. Следовательно, теория институционализации применима при исследовании данных вопросов.
В-четвертых, теория институционализации незаменима при изучении феномена непризнанных государств. Она важна с точки зрения понимания процесса формализации устойчивых практик, появления новых институтов, их эффективности. Неинституцио-нализированные непризнанные государства являются временными образованиями и не имеют шансов на последующее признание. Самопровозглашенные территории представляют собой совокупность взаимодействующих между собой неформальных институтов, успешность и эффективность которых делает возможным выживание населения в зонах вооруженных конфликтов.
В-пятых, управление конфликтами осуществляется в рамках их институционализации, которая предполагает наличие посредников (страны, организации), миротворческих контингентов (воо-
руженных подразделений и гражданских лиц), миротворческих планов и т. п. Анализ процесса институционализации конфликта -это перспектива существующей теории институтов в ее разнообразных детализированных вариантах.
Анализ институционализации принято начинать с классического определения С. Хантингтона, который интерпретирует данное понятие как «процесс, посредством которого организации и процедуры приобретают ценность и устойчивость» [Хантингтон, 2004]. Уровень институционализации определяется адаптивностью, сложностью, автономией и внутренней целостностью политической системы. Если измерить эти критерии, то можно сравнивать политические системы по уровню их институционализации [Хантингтон, 2004].
Отмечу, что для институционализации конфликта важен сам факт его легитимации в качестве нормы общества в сознании индивидов, представляющих ту или иную политическую общность. Политическая институционализация конфликта не сводится к созданию новых правовых норм и процедур, а во многом зависит от уровня культуры общества, эффективности деятельности государственного аппарата. Важным, на мой взгляд, является и то, что ин-ституционализация предназначена не для того, чтобы блокировать или завершать процесс протекания конфликта, а для создания новых возможностей для его урегулирования.
В современной науке институционализация политического поведения рассматривается как стратегия урегулирования конфликта. Институционализация является методом трансформации политического противоборства для создания повсеместного механизма противостояния конфликтам. Этот механизм означает наличие общего понимания сущности политических конфликтов, общих идей об урегулировании противоборства наряду с наличием стандартных рабочих процедур и всеобщую готовность идти на компромисс [Commons, 1934].
Институционализация не всегда обеспечивает положительную трансформацию политического (международного, этнического, религиозного и т.п.) конфликта. Наличие консенсуса и взаимных уступок далеко не всегда является следствием политической ин-ституционализации. Решение многих политических проблем осложняется наличием чрезмерного количества институтов, хотя сами проблемы могут носить деструктивный характер. Эпизодические
проявления проблем не могут быть институционализированы в отличие от модели политического конфликта и процесса его урегулирования. Согласно Л. Крисбергу, «процесс урегулирования политического конфликта поддается институционализации только в том случае, когда потенциалы противодействия развиваются и конфликты возникают на четко определенных политических аренах, в плотной сети норм и правил» [Kriesberg, 1998]. Это тот случай, когда конфликт политических акторов ограничен внутренней системой общих правил, когда эти нормы и правила имеют воплощение в жизнь, когда действующие субъекты не имеют к ним доступа, когда правила выражены, например, в традиции или формулировке закона, так же как и обусловлены системой санкций и селективных побудительных мотивов.
Характерная черта политической институционализации как стратегии урегулирования конфликта заключается в том, что она основывается не на формальной окружающей обстановке и разрешении конфликта, а на соответствующих стратегиях политического поведения и методах урегулирования противоборства [см.: March, Olsen, 1995, p. 28, 42]. Поэтому процесс институционализации не происходит сам по себе, а зависит от квалифицированных рациональных акторов. Таким образом, институционализация требует не только привязки к индивидуальному и коллективному выбору и предпочтению, но еще имеет в своей основе и материальный интерес рациональных акторов, которые в своей деятельности руководствуются институциональной логикой [см.: March, Olsen, 1995, p. 44-47, 245-248].
В процессе урегулирования конфликта институционализа-ция политического поведения рациональных акторов детерминирована четкостью определения субъектов и предмета самого конфликта. Институциональные рамки в процессе урегулирования политического конфликта могут играть существенную роль исключительно в тех случаях, когда они пользуются признанием акторов. Институциональное окружение конкретного конфликта в процессе его урегулирования может играть весьма незначительную роль в условиях, когда недостоверно определена причинно-следственная логика возникновения противоборства.
Непризнанность как форма государственной несостоятельности на постсоветском пространстве
Концепция «несостоятельности государства» достаточно широка и включает в себя целый ряд параметров. Одним из них является непризнанность со стороны других субъектов международного права, которая в значительной степени парализует всю внешнюю деятельность государственного образования, затрудняет любые внутренние преобразования и развитие. При этом непризнанные государства очень часто демонстрируют свою состоятельность по ряду конституирующих характеристик, а иногда и превосходят по соответствующим параметрам давно признанные международным сообществом политии. Так, непризнанное государство Приднестровская Молдавская Республика в экономическом плане развито гораздо сильнее, чем Молдавия, а Армия обороны Нагорного Карабаха является совокупностью боеспособных воинских формирований, которые не уступают по своей организованности всем регулярным армиям государств Южного Кавказа.
Непризнанность государств, хотя и является только одной из возможных характеристик несостоятельности политии, оказывает на консервацию квазигосударственности решающее воздействие. Непризнанные государства могут быть типологизированы различными способами. Критерии их разделения многочисленны. На взгляд автора статьи, типология непризнанных государств в зависимости от способа их позиционирования и деятельностной функциональности может включать пять основных разновидностей:
Во-первых, это непризнанные государства-сателлиты. Обычно они создаются при прямой поддержке единственного государства-спонсора, признаются только им и не имеют ни малейшего шанса на мировое признание. В истории таких государств было много. Можно вспомнить существовавшую три года Герцег-Босну при поддержке Хорватии в 90-е годы XX в., а также Турецкую Республику Северного Кипра (ТРСК), которая создана Турцией в 1983 г. на оккупированных ею территориях острова Кипр.
С 2008 г. к числу таких государств добавились Абхазия и Южная Осетия (правда, в формальном отношении их патронирует не только Россия, но и несколько других государств). Опыт показывает, что сателлиты никогда не находят международного признания. Впро-
чем, они к нему на самом деле особенно и не стремятся, поскольку созданы вовсе не для этого. Обычно они заканчивают свое существование с гибелью режима, создавшего их, либо исчезают в результате переговоров, либо присоединяются к стране-партнеру.
Во-вторых, это самопровозглашенные непризнанные государства. У некоторых их них существует шанс перейти в разряд признанных. Так было с Эритреей, отделившейся от Эфиопии, и с Восточным Тимором, появившимся на месте бывшей португальской колонии, оккупированной Индонезией. Сейчас таким государством следует считать Косово. Оно хотя и не стало членом ООН, процесс признания ведущими мировыми державами уже начался. На сегодняшний момент общее число государств, признавших Косово, приближается к 70.
В эту же группу следует включить государства, которые, по всей видимости, никогда не будут признаны международным сообществом. Это, в первую очередь, государства, которые провозглашены террористическими группировками. Можно предположить, например, что международное сообщество никогда не признает Исламское Государство Вазиристан на территории Пакистана. Сюда же следует отнести и существующее на одной из территорий Сомали квазигосударство - Сомалиленд.
В-третьих, это «воображаемые непризнанные государства». Они признаны в резолюциях ООН и других организаций, однако либо не существуют вовсе, либо серьезно ограничены в своей международно-правовой субъектности. К таким государствам относятся Сахарская Арабская Демократическая Республика (Западная Сахара) и Палестина. Ряд международных организаций признает подобные государственные образования в качестве независимых государств: Палестину, кроме ООН, признает Лига арабских государств, а САДР - Африканский союз.
В-четвертых, это непризнанные государства-фантомы, которые потеряли свою государственность в результате войн, но оказались не готовы с этим смириться. Самый типичный пример такого государства - Тибет. После захвата Тибета китайцами правительство страны бежало в Индию, откуда и продолжает свою деятельность, координируя международное движение за восстановление независимости. Сходным является и положение современной Ичкерии, которая существует преимущественно виртуально.
В-пятых, это непризнанные государства с меняющимся статусом, например Тайвань, который до начала 70-х годов XX в. считался единственным законным представителем китайского народа. Затем международное сообщество признало КНР, а Тайвань превратился в непризнанное государство (или «частично признанное»). Тем не менее оно играет активную роль на международной арене, является членом всех региональных организаций, МВФ и Всемирного банка, а также международного олимпийского движения.
Таким образом, все пять типологических групп непризнанных государств в современном мире являются несостоявшимися в той или иной степени. Непризнанность государств постсоветского пространства международным сообществом является одним из немногих критериев их несостоятельности. Все четыре непризнанных или частично признанных государства постсоветского пространства обладают сформированными органами власти и управления, определенной эффективностью институтов политической системы, оказываются на высоте в деле поддержания обороноспособности государства и даже возможностей нелегального привлечения инвестиций в свои экономики.
В когорту «несостоявшихся государств» на постсоветском пространстве попадают не только непризнанные государства, но и суверенные политические образования, поддержанные международным сообществом в своем независимом статусе. Под несостоявшимся государством понимается вновь образованная полития, в которой властями утрачен контроль над ситуацией. К критериям определения «несостоятельности» государства относятся следующие: правительство не имеет эффективного контроля над собственной территорией; оно не рассматривается как легитимное значительной частью населения; не обеспечивает внутреннюю безопасность или базовые права граждан; не обладает монополией на использование силы1. Еще одним критерием, который заслужи-
1 См. более подробно: «Рейтинг несостоявшихся государств мира - 2009» в журнале «Foreign Policy», составленный исследовательским центром «The Fund for Peace», опубликованном на сайте: http://www.foreignpolicy.com/story/cms.php? story_id=3420 (Дата посещения: 01.02.2011.) Рейтинг был составлен на основе данных 11 тыс. публичных источников (собранных с июля по декабрь 2009 г.) по
вает самого пристального внимания при определении «несостоятельности», является неэффективность экономики, неспособность обеспечить устойчивый рост производства и доходов граждан, социальную защищенность населения, борьбу с бедностью и коррупцией.
Исходя из этих параметров, в настоящее время несостоявшимися государствами на постсоветском пространстве необходимо признать Азербайджан, Армению, Грузию, Киргизию, Молдавию, Таджикистан, а также частично признанные Абхазию и Южную Осетию, непризнанные Карабах и Приднестровье.
Понятно, что в этот список попали неравнозначные государства. Например, Азербайджан не контролирует 13% собственной территории, легитимность правительства этой страны полностью отрицает армянская община, сконцентрированная в непризнанной республике Нагорный Карабах, но при этом данное государство развивается достаточно динамично в экономическом отношении, имеет прирост валового продукта до 36-40% в год (за счет экспорта нефти), решает многие социальные проблемы, успешно искореняет бедность, имеет военный бюджет, который превосходит весь бюджет Армении [см.: Кристенсен, 2009, с. 11]. Такие разноречивые показатели позволяют интерпретировать положение страны в мировой экономике и политике различным образом. Очевидно, отсутствие (урегулированность) этнического вооруженного конфликта в Азербайджане в значительной степени повысило бы статус государства.
Армения, Киргизия, Таджикистан не могут до сих пор самостоятельно обеспечить свою внешнеполитическую безопасность, полагаясь, в основном, на Россию и ее вооруженные силы и структуры Организации договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Молдавия является беднейшей в современной Европе. Кроме того, Молдавия лишь номинально контролирует территорию Приднестровья. Парадоксально положение современной Грузии, которая
12 критериям (социальным, экономическим, военно-политическим). Оценке были подвергнуты демографическая ситуация, наличие беженцев, положение с соблюдением прав человека, мощь и подконтрольность спецслужб государственной власти и гражданскому обществу, сплоченность государственных элит и наличие внешних факторов, например иностранной оккупации.
фактически «освободилась» от сепаратистских территорий, но продолжает настаивать на их принадлежности к Грузии. Массированная помощь западных стран и эффективный менеджмент внутри самой Грузии могут в ближайшее время перевести эту страну в число динамично развивающихся политий, при условии отсутствия боевых действий в конфликтных регионах и военного протектората США.
Шансы Абхазии и Южной Осетии в укреплении своей государственности зависят целиком от помощи со стороны России. Их самостоятельная модернизация в экономическом, политическом и военном плане фактически не представляется возможной, хотя экономика и политические свободы в Абхазии развиты лучше, чем у нового государства осетин.
К несостоявшимся государствам можно отнести, безусловно, Нагорный Карабах и Приднестровье, эффективность экономического развития и стратегическая безопасность которых зависят во многом от ведущих держав мира и региона, государств СНГ.
При этом уровень демократии при принятии политических решений, например в Нагорном Карабахе, превосходит по своей эффективности многие признанные постсоветские государства. Все непризнанные или частично признанные государства постсоветского пространства вынуждены затрачивать достаточно большие усилия и средства на военные мероприятия в условиях продолжающихся конфликтов, что в значительной степени определяет весь характер развития их экономик.
Разрешение вооруженных конфликтов на постсоветском пространстве представляет собой идеально-типический вариант развития событий, ожидание полного «снятия противоречий» может продлиться и несколько десятилетий, поэтому реальным завершением постсоветских конфликтов является только процесс их политического урегулирования, который предполагает, что достигнутые соглашения и выработанные технологии их осуществления могут и не сработать, а конфликты возобновиться, в том числе и в виде вооруженного противостояния. Кроме того, существует потенциал возникновения новых вооруженных конфликтов в постсоветских государствах.
Несостоявшиеся государства Южного Кавказа в контексте региональной идентичности
К основным акторам формирования региональной идентичности относятся национальные государства, региональные международные организации, социальные сети. В регионах, которые образованы в результате системных постсоветских трансформаций, подобными акторами выступают также несостоявшиеся государства (существующие в различных формах) и ведущие мировые и региональные державы.
Посткоммунистические трансформации последних 20 лет привели к диверсификации постсоветского пространства. Одним из наиболее значимых элементов данного процесса выступает регионализация территории бывшего Советского Союза. Возникло несколько новых регионов: Центральная Азия, Южный Кавказ, Балтийско-Черноморское Междуморье.
Проблемы политической идентичности Южного Кавказа четко видны в ракурсе различий терминологии, применяемой в России, западных странах, самом регионе. В Российской Федерации обнаруживается следующая тенденция: понятие «Южный Кавказ» активно применяется в науке, но в последние годы используется в официальной публицистике. «Закавказье» (сугубо географический термин в советское время) постепенно становится основным понятием в российском официальном дискурсе. В политическом плане термин «Южный Кавказ» в Российской Федерации является чем-то полузапретным, но при этом он популярен в мире (например, у антиглобалистов, подвергающих правительства западных государств постоянной и жесткой критике и симпатизирующих российской политике по отношению к Грузии). В самом регионе все основные акторы идентифицируют себя через «Южный Кавказ», определенные исключения - Абхазия и особенно Южная Осетия. Эти два государственных образования могут относительно легко поменять свою собственную идентичность и связать ее с Северным Кавказом и Россией в целом. Поэтому исключение Абхазии и Южной Осетии может изменить границы региона Южного Кавказа, но не приостанавливает процесс формирования его собственной политической идентичности [см.: Маркедонов, 2009, с. 39-64].
На мой взгляд, в рамках академических политических исследований региональной идентичности Южного Кавказа в качестве основного методологического инструментария можно использовать универсальную схему изучения конфликта, поскольку конфликты различного уровня и вида составляют «сеть безопасности», которая придает региону необходимую устойчивость и способствует удержанию ситуации в относительно стабильных рамках. Различные сравнительные методы, в том числе компаративный анализ, обладают продуктивными возможностями при изучении региональной идентичности. Кроме того, можно использовать метод сценарного прогнозирования. Универсальным методологическим подходом в исследованиях региональной идентичности может быть признан конструкционизм, пришедший в политическую науку из социологии.
Три национальных государства и 28 народов, которые населяют Южный Кавказ, демонстрируют невозможность единого социокультурного менталитета на небольшой по мировым меркам территории. Данному региону присущи общие политико-культурные характеристики, которые затрудняют мирные процессы и объясняют постоянную конфликтность: по мнению известного норвежского ученого Й. Галтунга, это воинственный менталитет, менталитет «начальника» и менталитет жертвы [см.: Галтунг, 2000, с. 2]. С этой точкой зрения можно не согласиться, так как для менталитета традиционных обществ характерны и такие черты, как гостеприимство, щедрость, мужество, честь, достоинство. Фактор постоянной конфликтности создает основу для идентичности Южного Кавказа, примерно также дело обстоит и с Северным Кавказом, но здесь существует общероссийская идентичность внутреннего региона.
Деление на Северный и Южный Кавказ возникло после крушения Советского Союза и носит преимущественно политический характер. Конечно, оно накладывается на географические реальности, которые связаны с наличием горного Кавказского хребта и выделяют в качестве Южного Кавказа географическое Закавказье. Культурные различия Южного и Северного Кавказа достаточно существенны, но они не препятствуют единому кавказскому менталитету людей, которые родились и живут на данной территории. Политическое разделение гораздо более жесткое. Северный Кавказ - это территория Российской Федерации. Южный Кавказ
включает три национальных государства и три «спорных государства». В целом Южный Кавказ гораздо меньше по территории и составляет Уз от всего населения Кавказа.
Формирование идентичности Южного Кавказа происходит постепенно. Динамика данного процесса включала несколько этапов. Первый - институционализация государственности трех национальных государств региона (Азербайджана, Армении, Грузии), которая осуществлялась на фоне постоянных протестов и требований независимости непризнанными государствами (Абхазией, Нагорным Карабахом, Южной Осетией). Второй этап состоял в «замораживании» конфликтов, которое осуществлялось через соблюдение соглашений о прекращении конфликтов, охрану территориальной целостности существующих национальных государств. На третьем этапе произошла «разморозка» двух из трех существующих конфликтов в форме «пятидневной войны» России и Грузии. После этого Российская Федерация вернула свои военно-стратегические позиции в регионе, утраченные в 2005 г. после закрытия военных баз в Грузии. Россия создала свои базы в Абхазии и Южной Осетии, продлила до 2044 г. нахождение базы в Гюмри (Армения). Свое влияние в регионе расширили Турция и Иран. Западные страны, наоборот, потеряли доминирование в регионе, поскольку были заняты своими внутриполитическими проблемами, экономическим кризисом, конфликтами в Ираке и Афганистане. Однако влияние США, ведущих европейских государств, международных организаций значительно в Грузии, Азербайджане, Армении, Карабахе.
Политическую идентичность Южного Кавказа преимущественно определяют три национальных государства, хотя роль непризнанных или частично признанных государств несколько выросла за последнее время. Два региональных актора реализуют многовекторную политику (Азербайджан и Армения), Грузия -прозападное государство, такие «спорные государства», как Абхазия и Южная Осетия, имеют явную пророссийскую ориентацию, а Карабах находится преимущественно в орбите влияния западных стран, но и роль России для данной территории немаловажна. При этом Грузия имеет очень хорошие отношения с Азербайджаном и Арменией, а они, в свою очередь, находятся в конфликте между собой. Следовательно, политическая идентичность на Южном
Кавказе формируется во взаимодействии США и Европейского союза, с одной стороны, и Россией - с другой стороны. Турция и Иран осуществляют полноценное сотрудничество с тремя национальными государствами и пытаются строить экономические взаимосвязи с двумя «спорными государствами» - Абхазией и, особенно, Карабахом [см.: Миносян, 2009, с. 39-40] - без их юридического признания. Южная Осетия, как правило, не воспринимается региональными державами в качестве отдельного от Российской Федерации экономического и политического актора. Экспансия Китая носит в регионе преимущественно скрытые формы.
«Пятидневная война» между Россией и Грузией из-за Южной Осетии в значительной мере изменила ситуацию на всем Южном Кавказе в пользу российских геополитических интересов. Российская Федерация смогла одержать военную победу над Грузией, отстоять фактическую самостоятельность двух пророссий-ских республик, признать их в качестве самостоятельных государств, что немало, учитывая, что Россия - это один из пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН. Миссии ОБСЕ и ООН прекратили свою деятельность на Южном Кавказе за исключением Грузии. Россия не допускает распространения деятельности этих миссий на Абхазию и Южную Осетию. Все предыдущие соглашения, заключенные под эгидой ООН и ОБСЕ в 19921994 гг., утратили свою силу в связи с изменением ситуации. Два конфликта на Южном Кавказе перешли в разряд урегулированных, хотя и неопределенных с юридической точки зрения.
Однако итоги «пятидневной войны» можно интерпретировать как двойственные, поскольку в некоторой мере они ослабили позиции России. Так, например, Российская Федерация не смогла обеспечить признание новых государств Южного Кавказа в рамках ШОС, СНГ или ОДКБ. События августа 2008 г. сказались и на обострении обстановки на российском Северном Кавказе. Признание Абхазии и Южной Осетии очень сильно воодушевило этнических сепаратистов и, особенно, исламских фундаменталистов, действующих в этом российском регионе. После признания независимости Абхазии Россия столкнулась с растущим черкесским национализмом, потеряли свою стабильность Адыгея, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкессия. Сохраняется определенный риск потенциальной исламизации Абхазии со стороны диаспоры, проживающей в Тур-
ции. Правда, в настоящее время он не представляет существенной угрозы. Федеральным властям России на Северном Кавказе противостоит хорошо организованная политическая (преимущественно исламская) оппозиция, действующая посредством системы насильственных действий, применяемых против властей и своих сограждан (экстремизм, угрозы, теракты, политические убийства и пр.). Вооруженные атаки на представителей силовых структур и власти происходят на Северном Кавказе практически ежедневно, что, по понятным причинам, не представляется нормальным явлением для мирного времени. Попытки интенсивного экономического развития региона со стороны федеральных властей пока не могут обеспечить его стабильность. В условиях, когда федеральные законы не принимаются населением в качестве главенствующих правил, общество регулируется внутренними отношениями, этническими традициями, исламским правом. Ислам приобретает все большую роль на Кавказе, становясь ключевым фактором политики.
Представляется, что Россия заинтересована в дальнейшем формировании и укреплении идентичности Южного Кавказа, поскольку альтернативный проект «Кавказ», появившейся в 20092010 гг., играет в настоящее время на руку сепаратистам и исламистам на Северном Кавказе. В регионе Южного Кавказа значительно возрастает роль Грузии, пытающейся реализовать новую линию, направленную на формирование стабильного, единого, свободного Кавказа, нацеленного на вхождение в Европейский союз [см.: Дарабади, 2010, с. 178]. Учитывая прозападную политику грузинского государства, подобный проект явно не выгоден России [см.: Беспалов и др., 2008, с. 93], которая должна предпринять все усилия для поддержания своей целостности и обеспечения стабильности на Северном Кавказе.
Потенциально возможны, на мой взгляд, четыре проекта трансформации региональной политической идентичности Южного Кавказа в ближайшее десятилетие. Первый - «вытеснение» Запада; второй - «вытеснение» Российской Федерации; третий - компромисс через уступки и сотрудничество глобальных и региональных игроков; четвертый - присоединение Абхазии и Южной Осетии к Российской Федерации, геополитическое противостояние ведущих мировых держав и международных региональных организаций, значительные противоречия между тремя национальными государст-
вами, непризнанным Нагорным Карабахом. Наиболее вероятным видится именно четвертый сценарий развития событий, при этом политическая идентичность («Южный Кавказ») в ближайшие годы будет все больше доминировать над социокультурной («Кавказ»).
Возможен также вариант синтеза третьего и четвертого проектов, когда период конфронтации великих мировых и региональных держав, международных организаций будет меняться на период «перезагрузки» отношений между ними. Что-то подобное мы как раз наблюдаем в мировой политике в настоящее время. Дальнейшее продвижение в формировании идентичности Южного Кавказа напрямую зависит именно от контента внешней среды региона. Внутренние факторы конструирования идентичности Южного Кавказа пока находятся на втором плане.
***
В современном мире национальные государства сталкиваются все с большим количеством вызовов. Это связано с этнизацией и регионализацией, а также процессами глобализации. С другой стороны, именно глобализация может поддерживать существование большого числа квазигосударств, представляющих собой переходные формы к новым типам государственности, которые еще не описаны в теории международных отношений. Поэтому наличие большого числа несостоявшихся государств является объективным феноменом современного этапа развития системы международных отношений.
Понятийная дихотомия «слабые / сильные государства» мало что объясняет в аналитическом плане [Афанасьев, 2006; Фукуяма, 2010]. Ее постепенно дополняет целый ряд очень неубедительных в научном плане новых терминов: «спорные государства», «беспокоящие государства», «отвергнутые государства», «хрупкие государства», «государства-неудачники». Следовательно, существующая проблема может быть решена только с помощью институционали-зации новых методологических подходов к современной государственности, которые создадут принципиально иную рамку исследований в теории международных отношений.
Литература
Афанасьев М.Н. Невыносимая слабость государства: Очерки национальной политической теории. - М.: РОССПЭН, 2006. - 272 с.
Беспалов С.В., Власов А.В., Голубцов П.В., Казанцев А.А., Караваев А.В., Мерку-шев В.Н. Механизмы формирования позитивного образа России в странах постсоветского пространства. - М.: ЕСПИ: ИАЦ МГУ, 2008. - 132 с.
Галтунг Й. Некоторые наблюдения на Кавказе: Текст лекции (на англ. и рус. яз.). - Тбилиси, б.и., 2000. - 7 с.
Дарабади П. Кавказ и Каспий в мировой истории и геополитике XXI века. - М.: Весь Мир, 2010. - 216 с.
Кристенсен Дж. Геополитика Южного Кавказа в контексте гипотезы «Большого Ближнего Востока». - Казань: Центр инновационных технологий, 2009. - 331 с.
Маркедонов С.М. Сепаратизм на Большом Кавказе в постсоветский период: предпосылки, итоги, перспективы // Актуальные проблемы Европы: Сб. научн. тр. / Т.Г. Пархалина (гл. ред.). - М.: ИНИОН, 2009. - № 3: Сепаратизм в современной Европе. - С. 39-64.
Миносян С. Региональные процессы на Южном Кавказе после «пятидневной войны» и ситуация вокруг Нагорного Карабаха // Майендорфская декларация 2 ноября 2008 г. и ситуация вокруг Нагорного Карабаха: Сб. ст. / В.А. Захаров, А.Г. Арешев (сост.). - М.: НП ИД «Русская панорама», 2009. - С. 30-55.
Фукуяма Ф. Сильное государство: Управление и мировой порядок в XXI веке / Пер. с англ. - М.: АСТ; Владимир: ВКТ, 2010. - 222 с.
Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. - М.: Прогресс-Традиция, 2004. - 480 с.
Commons J.R. Institutional economics. Its place in political economy. - N.Y.: Macmil-lan, 1934. - 794 p.
Helman G.B., Ratner S.R. Saving failed states // Foreign policy. - Washington, 1993. -N 89. - P. 3-20.
Jackson R.H. Quasi-States: Sovereignty, international relations and the Third World. -Cambridge: Cambridge univ. press, 1993. - (Cambridge Studies In International Relations: N 12). - 240 p.
Krasner S.D. Sharing sovereignty new institutions for collapsed and failing states // International security. - Cambridge, MA, 2004. - Vol. 29, N 2. - P. 85-120.
Kriesberg L. Constructive conflicts. From escalation to resolution. - Lanham, MD: Rowman and Littlefield, 1998. - 398 p.
Liotta P.H., Miskel J.F. Redrawing the map of the future // World policy journal. -N.Y., 2004. - Vol. 21, N 1. - P. 15-21.
March J.G., Olsen J.P. Democratic Governance. - N.Y.: The free press, 1995. - 442 p.
Mosk C.A. Failed states and failed economies: Nationalism and economic behavior, 1955-1995. - Victoria: Department of economics: Univ. of Victoria, 2005. - 35 p.
Rotberg R.I. The new nature of nation-state failure // The Washington quarterly. -Washington, 2002. - Vol. 25, N 3. - P. 85-96.
Simons A., Tucker D. The misleading problem of failed states: A «socio-geography» of terrorism in the post 9/11 era // Third World quarterly. - L., 2007. - Vol. 28. -P. 387-401.
State failure revisited I: Globalization of security and neighborhood effects / D. Lambach, T. Debiel (ed.). - Duisburg: Institute for development and peace: Univ. of Duisburg-Essen, 2007. - Report 87. - 56 p.
Zartman W. Collapsed states: The disintegration and restoration of legitimate authority. - Londonand Boulder, CO: Lynne Rienner publishes, 1995. - 330 p.
