CC BY
11
УДК 81'22 И. А. Чудова
студент факультета второго высшего профессионального образования ГПН МГЛУ; e-mail: [email protected]
ИММИГРАНТСКИЙ ДИСКУРС В РОМАНЕ Э. АЖАРА «ЖИЗНЬ ВПЕРЕДИ»:
ЛИНГВОКУЛЬТУРНОЕ ЗНАЧЕНИЕ И ФУНКЦИИ АРАБИЗМОВ
Статья посвящена анализу иммигрантского дискурса в романе французского писателя Э. Ажара. В статье подтверждается выдвинутая автором гипотеза о лингвокультурном значении и полифункциональности арабизмов в изображении иммигрантского дискурса в романе. Рассматриваются арабские антропонимы, фоновая и безэквивалентная лексика в художественном дискурсе.
Ключевые слова: арабский антропоним; идентификация; самоидентификация; безэквивалентная лексика; этноним.
Chudova I. A.
Student of Faculty of Second Education, Faculty of Humanitarian and Applied Sciences, MSLU; e-mail: [email protected]
IMMIGRANT DISCOURSE IN «THE LIFE BEFORE US» BY E. AJAR: THE LINGUOCULTURAL MEANING AND FUNCTIONS OF ARABIC WORDS
The article is devoted to the analysis of the immigrant discourse in «The Life before Us» by E. Ajar. The author tests the hypothesis of linguocultural meaning and different functions of the arabisms that reflect immigrant discourse in the novel. Arabic antroponyms, background and non-equivalent vocabulary in literary discourse are analysed.
Key words: Arabic anthroponym; identification; self-identification; non-equivalent vocabulary; ethnonym.
Французскому писателю Эмилю Ажару (1914-1980), известному также под псевдонимом Ромен Гари, в 1975 г. была присуждена Гонкуровская премия за роман «Жизнь впереди» («La vie devant soi»). У некоторых читателей книги возникло подозрение, что Э. Ажар не кто иной, как ближневосточный террорист. В самом названии романа заключена идея дороги к инициации. Пройти ее приходится арабскому подростку Мухаммеду из иммигрантских низов Парижа, лишенному родителей, представления о месте и дате рождения, вообще
о какой-либо нише во французском социуме - всего, кроме силы речевого самовыражения. Социальный масштаб происходящих в романе событий передан через личное и субъективное. Приобщая читателя к жизни стигматизируемых слоев французского общества, писатель опирается исключительно на правду пережитого опыта героя: в нем заключен «предельный ужас социального и национального отчуждения», по выражению отечественного критика [1, с. 6]. Иммигрантский дискурс репрезентирован в романе в этноконфессиональном, социокультурном и лингвокультурном аспектах.
За исходную мы принимаем дефиницию Е. С. Кубряковой: «За термином "дискурс" сегодня стоит такая разветвленная структура знания, непременными компонентами которой уже являются знания о речи и речевой деятельности, о том, что ее источником могут являться и одно лицо, и два, и еще гораздо большее количество участников, что она может и должна рассматриваться во всех социо-, культурно- и личностно-обусловленных прагматических аспектах ее порождения, по ходу ее протекания, проявляя зависимость от указанных факторов, а также, что по мере осуществления речи строится за счет определенным образом выбираемых языковых средств новая данность, выражающая интенции ее отправителя и оказывающая воздействие на других участников коммуникативного акта, а также отражающая и порождающая особый мир (ментальное образование), который может быть репрезентирован в виде текста» [4, с. 124-125].
Под иммигрантским дискурсом мы понимаем определенный тип социального дискурса с соответствующими социо-, культурно- и лич-ностно обусловленными характеристиками. Во Франции иммигрантом считают человека, рожденного за границей от родителей-иммигрантов. Если он и получает французское гражданство, этот статус не меняется [7, с. 171]. Поскольку феномен иммиграции во Франции последней трети ХХ в. связан со странами Магриба, в его дискурсивную систему входит арабофонная коммуникация. В романе Э. Ажара арабизмы представляют собой важный дискурсивный фактор, обогащающий семантический, этический и эстетический потенциал произведения.
Значимым компонентом авторской стратегии раскрытия художественных образов произведения становятся арабские антропонимы. Их функционирование можно рассматривать как оригинальный способ конструирования аксиологического фона в тексте. Кораническое происхождение имен героев романа указывает на именной прототип
с его традицией национально-религиозного и культурного содержания. На парадоксе несоответствия ассоциаций условного, знакового характера имени и характеризации персонажного имени формируется трагикомический эффект в «Жизни впереди». Так, в зависимости от коммуникативной ситуации автор наделяет протагониста романа различными именами: Mohammed, Le petit Mohammed, Momo и Victor. Каждое из этих имен - константа для речевого репертуара определенного персонажа. Вместе с тем для каждого из имен главного героя релевантным является характер коммуникации на разных уровнях текста произведения. Решающее значение имеет тот факт, что все они служат идентификации и самоидентификации протагониста - национальной, религиозной и личностной, а также маркируют его транзитивный статус.
Mohammed (араб. восхваленный) - агионим и одновременно прецедентное имя. Оно является самым распространенным в мире [6, с. 94]. По данным Института статистических и экономических исследований Франции (INSEE), на 1970-е гг. приходится первый пик популярности этого имени в стране (по числу присвоенных имен), второй пик приходится на наши дни. Важно отметить, что Э. Ажар актуализирует и соотносит с жизнью протагониста эпизод из коранической биографии Пророка, связанный с его ранним сиротством. Одиннадцать лет, проведенные мальчиком в нелегальном приюте в парижских неблагополучных кварталах у старой еврейки Madame Rosa, жизнь которой отмечена Освенцимом и первой древнейшей профессией, сформировали у него особый взгляд на мир, устойчивое чувство страха перед жизнью и столь же непреодолимую потребность в любви.
В условиях французского столичного мегаполиса имя Mohammed кодирует не только социальную и религиозную принадлежность и этническое происхождение, но и статус «чужого среди своих»: «Мухаммед - во Франции все равно, что «арабский ублюдок», а когда такое говорят, то зло берет. Мне нестыдно быть арабом, наоборот, но Мухаммед во Франции - значит, дворник или чернорабочий. Это даже не то же самое, что алжирец. И потом, Мухаммед - это просто смешно. Это все равно как прозываться Иисусом Христом: все так и покатятся со смеху» [1, с. 156].
Как оксюморон (при соотнесенности его с агионимом) и как охранное имя выступает в художественном пространстве произведения антропоним Le petit Mohammed. В сфере говорящего Monsieur
Hamil - мусульманского учителя рассказчика - он отражает характерную для восточного менталитета межпоколенную дистанцию (однако для арабофонов диминутив этого имени - hamodi). В диалоге героев автору удается достичь трагикомического эффекта благодаря «гибриду» противоположных конститутивных признаков понятия «возраст» в оценке объекта и субъекта. С одной стороны, в модели антропонима препозитивное прилагательное выражает стабильное качество с точки зрения говорящего. С другой - эксплицируется фатальная неопределенность в этом вопросе в рецепции самого субъекта: «Мадам Роза говорит, что у меня никогда не будет настоящего возраста, потому что я особенный и всегда буду особенным» [1, с. 111].
Требование принципиально нового к себе отношения - как к взрослому - протагонист предъявляет Docteur Katz, также именовавшему его Le petit Mohammed: «Я не ваше дитя и вообще не дитя вовсе. Я сын шлюхи, и мой отец ухлопал мою мать, а когда знаешь такое, можно сказать, знаешь все и уж никакое ты не дитя» [1, с. 164]. Отказ от данного антропонима и соотнесенного с ним апеллятива символизирует смену маски героя.
Функционирование антропонима Momo в тексте романа несет двойную смысловую нагрузку и связано с социокультурной и личностной самоидентификацией рассказчика. Употребление имени в качестве гипокористического указывает на интимизацию общения адресанта и адресата. Исследователь французского ономастикона П. Лебель отмечает, что в современном французском языке удвоение характерно именно для ласкательных обращений к детям [12]. С прагматической точки зрения экспрессивные формы личных имен всесторонне проанализировала А. Вежбицкая [3]. Она ввела принцип толкования форм имен в дискурсе с использованием формулы «я хочу говорить с тобой так, как говорят с ...» и в качестве основной характеристики выделила интенцию говорящего. В этом смысле речь Madame Rosa, обращенную к Momo, можно охарактеризовать как взволнованное, эмоционально окрашенное напутствие юному существу, вступающему во взрослую жизнь безо всяких иллюзий, с тяжелым грузом прошлого.
Данный арабский антропоним указывает также на ассимиляцию в ономастической системе языка-реципиента - французского языка, где три имени представляют усеченные формы собственно французских антропонимов, заканчивающихся на «о»: Paco, Théo, Léo. Имя
Momo корреспондирует с образцами французской антропонимиче-ской модели, и это обстоятельство обыгрывается Э. Ажаром. Исключительно это имя арабский подросток желает предъявлять при знакомстве с представителями титульной нации во Франции и в противном случае рефлексирует по поводу традиционного арабского варианта.
Знаменательно, что через соотнесенность арабского антропонима Mohammed с французским антропонимом Victor автор романа предпринимает попытку перевести культурный код арабского иммигрантского сообщества в культурный код традиции французской метрополии, обозначив тем самым лиминальный характер положения главного героя. В отношении имени Victor можно говорить, на наш взгляд, о функциях псевдонимии, перспективации и интертекстуальности. Арабский изгой, бастард не раз высказывает дерзкую мечту: «И когда я напишу своих отверженных, я выскажу все, что захочу, никого не убивая, потому что слово может всё» [1, с. 164].
В контексте национально-конфессионального фона трансформация арабских антропонимов, номинирующих второстепенных персонажей, служит цели репрезентировать сложные процессы взаимопроникновения этнокультурных и социолингвистических компонентов в оппозиции иммигрантский дискурс / социальный дискурс метрополии. По нашему мнению, автор в образе Monsieur Hamil отражает эволюцию стереотипного представления о восточном старце: он в меру философичен и в меру хитер. Его имя в переводе с арабского означает «красивый», «прекрасный», а в соединении c французской этикетной моделью «monsieur», с одной стороны, устанавливает mise à distance между ним и его учеником, а с другой - создает яркую окраску необычности, ауру экзотичности.
Дискурсивную обусловленность мы наблюдаем в динамике конно-тативной семантики имени отца главного героя Kadir Yoûssef. Корани-ческая первооснова этих арабских имен - «могучий», «всемогущий» и «великодушный», «милосердный» контрастирует с полной моральной несостоятельностью персонажа. Причем второе имя в арабской антропонимической модели обозначает имя отца носителя имени. По арабофонному канону персонаж пытается именовать своего сына: «Был Мухаммед Кадир, а не Мойше Кадир». Вместе с тем в условиях франкофонной лингвокультурной ситуации более точной будет модель vice versa - Monsieur Yoûssef Kadir. На этой очевидной детали строится каламбур Э. Ажара в микрожанре «газетной» биографии
данного персонажа: его имя «хорошо известно», а не «плохо известно» полиции.
Особую смысловую нагрузку в тексте романа несет женский арабский антропоним - имя матери Mohammed - Aïsha. Корани-ческий именной прототип связан с легендой: когда Айшу обвинили в нарушении супружеской верности, ее муж Мохаммед получил богооткровение, опровергающее эти обвинения. Э. Ажар травестиру-ет коранический сюжет, перенося его в современный Париж проституток и сутенеров.
Иммигрантское сообщество в романе, отражающее феномен геттоизации, - ключевой дискурсивный конструкт межкультурной коммуникации в социуме Франции 70-х гг. прошлого века. Важным дискурсивным маркером иммигрантской субкультуры в этом произведении становится этносоциальный жаргон. Он выполняет функцию агрессивного интрадискурса [5, с. 64-65] в рамках оппозиции «свой» / «чужой». Ситуация этноотторжения воспроизводится писателем посредством различных нарративных стратегий. Среди них особое место занимает стратегия включения арабских лингвокультур-ных образов и собственно арабизмов. Как проявление инокультурно-го скрипта (в рамках высококонтекстной культуры Востока) можно рассматривать использование в романе эвфемизмов. Так, рассказывая об учителе-единоверце, протагонист поясняет: «Он учил меня писать "на языке моих предков" - он всегда говорил "предки", потому что родителей моих и поминать не хотел» [1, с. 136].
Употребление инвективных этнонимов позволяет автору развернуть постоянно действующий фон расовой дискриминации и социальной дисгармонии в текстовом пространстве произведения. Уже в экспозиции романа вводится дисфемизм «cul d'Arabe»: «Мать не пришла, а мадам Роза обозвала меня арабским ублюдком - в первый раз, ведь она не француженка» [1, с. 19].
Изучая явления лексической ксеномотивации, Е. Л. Березович отмечает, что представления о чужих народах на языковом уровне наиболее информативно отражаются в семантических дериватах на базе имен собственных, прежде всего этнонимов [2, с. 207, 209]. Крайняя степень ксенономинации в лингвокультурном пространстве романа выявляется при репрезентации этнонима как такового в качестве инвективы: «Долгое время я не знал, что я араб, потому что никто меня не обзывал» [1, с. 18].
Как признак устойчивой ксеномотивации в межкультурной коммуникации арабы / евреи / французы выделяется итеративное употребление лексической пары Arabes / syphilitiques: «Мадам Роза хотела, чтобы у меня взяли кровь и проверили, не сифилитик ли я, как всякий араб»[1, с. 29].
Пейоративную окраску получают дескриптивные элементы клишированных словосочетаний мультимедиа, закрепившиеся в массовом сознании в связи с этнонимом «Arabe»: faire le terroriste, détournement d'avions, prise d'otages, formation professionnelle, bande organisée.
Деонимизация, т. е. переход онима в апеллятив, в терминологии Н. В. Подольской, позволяет автору возвести конкретный случай из жизни обитателя подпольного приюта бывшей проститутки в ранг «типичного»: «У мадам Розы Мухаммедов перебывало, должно быть, видимо-невидимо - уж чего-чего, а этого добра в Бельвиле хватает» [1, с. 130].
Как дискурсивное событие представлено в романе речевое взаимодействие Madame Rosa и Mohammed. В тексте неоднократно воспроизводятся во франкоязычном написании отрывки мусульманских молитв на арабском языке и иудейских молитв на иврите. Герои произносят их в бытовых ситуациях, повторяя молитвы друг друга в аутентичном виде.
Функционирование в тексте романа арабской безэквивалентной лексики также подчинено цели репрезентации иммигрантского дискурса в столичном мегаполисе Франции на определенном этапе миграционного процесса.
Религиозный дискурс арабо-мусульманского мира представлен в романе как фрагмент иммигрантского дискурса. Он моделируется на бытовом уровне как референт маргинальной среды. По этой причине арабизмы соответствующего семантического поля в зависимости от контекста получают амбивалентную интерпретацию. Таковы лексемы Allah, Koran, Mecque, musulman, ramadan. Они составляют последовательную оппозицию сакральное слово / профанное слово. Так, мифоним «Аллах», с одной стороны, включен в отрывки молитв главного героя (звуковая оболочка арабской классической речи ассимилирована к артикуляции французского языка, выделяется автором курсивом в тексте, а само слово пишется со строчной буквы, так как в арабском нет прописных букв). С другой стороны, это слово профанируется в комментариях рассказчика к житейским ситуациям:
«И сами вы уже такой старый, что пора уже Аллаху думать о вас, а не вам об Аллахе» [1, с. 100].
Гетеротопия в тексте романа относится к периферии иммигрантского дискурса и обозначает места исхода иммигрантов с помощью арабских топонимов: Алжир, Касба, Марокко, Сенегал, Дакар и т. д.
Представление о бытовых реалиях жизни магрибинцев на территории Франции как о стереотипных атрибутах иммигрантского дискурса читатель получает благодаря изображению экзотических деталей в туалете и трапезе персонажей. Их номинируют такие арабские лексемы, как djellaba, galmona, burnous, couscous.
Таким образом, подводя итог проведенному исследованию, можно утверждать, что в романе Э. Ажара «Жизнь впереди» иммигрантский дискурс репрезентируется в оригинальном ракурсе франкофонного художественного воплощения благодаря экспериментированию автора с феноменом инолингвокультурной коммуникации - арабской.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Ажар Эмиль. Жизнь впереди. Роман / пер. с фр. В. Орлова; предисл. Вик. Ерофеева. - М. : Известия, 1988. - 190 с.
2. Березович Е. Л. Явление лексической ксеномотивации // Семантика имени (Имя-2). - М. : Языки славянских культур, 2010. - С. 206-253.
3. Вежбицкая А. Личные имена и экспрессивное словообразование // Язык. Культура. Познание / пер. с англ. - М. : Русские словари, 1996. - С. 89-200.
4. Кубрякова Е. С. В поисках сущности языка. Когнитивные исследования / Ин-т Языкознания РАН. - М. : Знак, 2012. - 208 с. (Разумное поведение и язык. Language and Reasoning).
5. Радченко О. А. Исследование агрессивного дискурса: проблемы и перспективы // Вестн. Моск. город. пед. ун-та. Сер. Филология. Теория языка. Языковое образование. - 2009. - № 1. - С. 60-66.
6. Суперанская А. В. Имена: история и современность / Ин-т языкознания РАН. - М. : Таус, 2007. - 272 с.
7. Филон А. Межпоколенная передача арабского и берберского языков во Франции // Языки меньшинств: юридический статус и повседневные практики. Российско-французский диалог / отв. ред. и пер. с фр. Е. Филиппова. - М. : Росинформагротех, 2013. - С. 171-184.
8. Чудова И. А. Арабский антропоним как ключевая лингвокультурема во франкоязычном художественном тексте // Лингвострановедение: методы анализа, технология обучения: Одиннадцатый межвуз. семинар по линг-вострановедению, Москва, 10-11 июня 2013 г.: сб. ст.: в 2 ч. - Ч. 1. Языки
в аспекте лингвострановедения / МГИМО (У) МИД России / отв. ред. Л. Г. Веденина. - М. : МГИМО (У), 2014. - С. 103-112.
9. Ajar E. La vie devant soi. - P. : Mercure de France, 1975. - 270 p.
10. Boudon R. Dictionnaire de Sociologie. - P. : Larousse, 2003. - 280 p.
11. Lebel P. Les noms de personnes en France. - P. : Presse Universitaire de France, 1981. - 128 p.
12. The Oxford Dictionary of Islam. - Oxford : Oxford University Press, Inc., 2003. - 359 p.
