CC BY
84
ИГРОВЫЕ МОТИВЫ В РОМАНЕ В.П. КАТАЕВА «ВРЕМЯ, ВПЕРЕД!»
Я.А. Терскова
Ключевые слова: социалистический реализм, производственный
роман, пародия.
Keywords: Socialist realism, production novel, parody.
«Время, вперед!» В.П. Катаева - это роман о социалистическом строительстве, в частности о работе магнитогорских бетонщиков. В то же время роман включает в себя образы и мотивы, которые, на первый взгляд, не имеют ничего общего с работой на новостройке.
Автор не только подмечает те качества, которые, как правило, не свойственны обыкновенному строительному процессу, но и акцентирует на них внимание при помощи ярких сравнений и метафор. В результате строительство социализма предстает перед нами в нескольких вариантах.
В данной статье мы рассмотрим такие мотивы романа, благодаря которым строительство ассоциируется с различными видами игр: спортивными играми, карточными играми, цирковым представлением, сценической игрой (театром), народным праздником.
Основной акцент в романе В.П. Катаева «Время, вперед!» сделан на следующем явлении, характерном для эпохи пятилетних планов: в сферу строительства переходят некоторые понятия из области спорта. В романе показан грандиозный размах социалистического соревнования, который заключается в том, что в 30-е годы на строительных площадках ежедневно ставились мировые рекорды. Создается ощущение, что территория всей страны в то время была превращена в гигантский стадион.
Соревнование распространялось на все сферы государственной жизни. Оно было мощным стимулом, благодаря которому люди трудились, превышая, как в спорте, нормальные человеческие возможности в десятки раз. Самой желанной наградой за такой труд был хороший отзыв в стенгазете или достойное изображение на плакате. Например, в романе В.П. Катаева каждая бригада бетонщиков мечтает о том, чтобы их бригадир был изображен летящим на аэроплане. Вершиной блаженства для десятника Моси Вайнштейна становится получение гарантии того, что фамилия «Вайнштейн» промелькнет в печати.
Именно то, что такое ответственное дело, как строительство, оказалось включенным в спортивную гонку, и послужило почвой для основного конфликта романа. Уместно или неуместно ставить на строительстве рекорды, кто прав: Маргулиес или его антагонист? - это вопросы, на которых строится главная сюжетная линия.
Особую остроту сюжету придает вопрос, связанный со спортивным азартом: удастся или не удастся выиграть у Харькова и Кузнецка? Перед сменой бетонщики разминаются и пробуют свои силы, «как перед матчем» [Катаев 1969, с. 297].
Как и любое спортивное состязание, такое строительство предполагает наличие зрителей. Посмотреть на то, как бригада Ищенко ставит мировой рекорд, приходит огромное количество людей, среди которых есть и противники, и болельщики, и корреспонденты.
В.П. Катаев, как мастер фельетона, не мог оставить свое произведение без ярких комичных сценок, без эпизодов, полных иронии. В его романе изображены не только настоящие ударники, достойные занять почетное место на детском плакате, но и те, чьи действия представляют собой пародию на социалистическое соревнование.
В этом плане инженер Маргулиес - идеальный герой, способный показать высокие результаты по количеству, не забывая при этом о качестве. Он идеальный спортсмен, наделенный сверхчеловеческими способностями, так как вступает в соревнование с самим временем. Два главных героя романа - это два сильнейших спортсмена-бегуна одного уровня и одной категории - Маргулиес и время:
«Между ним и временем не было существенной разницы.
Они шли, не отставая и не опережая друг друга, колено в колено, как два бегуна, как бегун и его тень, узнавая секунды по мелькающим мимо глазам и ладоням» [Катаев 1969, с. 322].
Строители, герои романа В.П. Катаева, находятся в состоянии, близком не только спортивному азарту, но и азарту карточной игры. Возможно, слова «бить» и «крыть», которые бетонщики Магнитки часто употребляют по отношению к своим харьковским коллегам, пришли на стройку из карточного жаргона.
Инженер Налбандов, думая над тем, какое из двух противоположных обвинений выставить против Маргулиеса, напоминает игрока, потерявшего самообладание: «Приходит мысль, что, подавая этот рапорт, он ставит на карту свою репутацию, свою судьбу» [Катаев 1969, с. 407].
В связи с этим в романе просматривается антитеза, которая была отмечена Ю.М. Лотманом в статье, посвященной «Пиковой даме» и теме карт [Лотман 1992, с. 393-400]. Ю.М. Лотман сопоставляет семиотику азартных и коммерческих карточных игр. Что касается рассматриваемого нами романа В.П. Катаева, то в этом плане можно провести следующие параллели. Взаимоотношения отрицательного героя (инженера Налбандова) и окружающей его жизни напоминают азартную игру, исход которой невозможно предсказать, так как он зависит только от случая. Игра инженера Налбандова - это столкновение с неравным противником, с мощной иррациональной силой. Маргули-ес представляет собой игрока коммерческой игры, который имеет возможность разгадать стратегию противника, проделав необходимые вычисления. В отличие от Налбандова, Маргулиес надеется не на везение, а на последний аналитический расчет.
В контексте романа В.П. Катаева случай имеет негативную окраску. Из двух моделей, которые рассматривает Ю. М. Лотман, в романе В.П. Катаева имеет место первая: случайное трактуется как вторжение хаоса в упорядоченную жизнь.
В связи с этим рассмотренный выше образ спортсмена-бегуна заслуживает особого внимания, несмотря на то, что бег как таковой не относится к игровым видам спорта. Образно говоря, идеальный герой сознательно выбирает для себя занятие с меньшей долей игры и азарта.
С другой стороны, не следует забывать о том, что в романе В. П. Катаева речь идет не о спорте, а о строительстве. В этом контексте оба героя смотрятся несколько иначе. Образы инженера-спорт-смена и инженера-игрока в индустриальном романе воспринимаются как элементы пародии на этот жанр.
Фраза Налбандова «у нас строительство, а не французская борьба» вызывает неприязнь у положительного героя, он чувствует лицемерие и обман в этих словах. Тем не менее антитезис - «у нас французская борьба, а не строительство» - звучал бы еще более нелепо. Положение, которое выдвигают Маргулиес и его сторонники, звучит не так откровенно, но все-таки говорит о правомерности спортивной борьбы: «Темпы в эпоху реконструкции решают все».
Образ французской борьбы переносит место действия романа со спортивной площадки на цирковую арену. Мотив цирка играет в романе важную роль и требует подробного рассмотрения.
Создавая историю социалистического города, автор не оставляет без внимания такую деталь, как строящийся цирк. В романе есть объяснение, почему, несмотря на свою несерьезность, эта деталь становится значимой. Цирк необходим ударникам-энтузиастам «для культурного препровождения» [Катаев 1969, с. 300] и потому очень важен в деле социалистического строительства. Как один из образов цирк нужен и автору для создания полноценной картины ударной стройки. Отдельные элементы этого образа равномерно распределены автором по всему роману.
Такие атрибуты цирка, как слон и попугаи, присутствуют в нескольких эпизодах.
Слон, которого ведут по дороге мимо центрального отеля, становится для писателя Георгия Васильевича очередной проблемой в понимании окружающего мира. Появление слона создает ощущение полного абсурда.
Под своды строящегося цирка на некоторое время заходят прогульщики Саенко и Загиров. В тот момент попугаи еще сидят в клетках, а слон прикован цепью к столбу. Но во время бурана наступает временное торжество хаоса и цирк перестает существовать как нечто отдельное от строящегося города. Ненадежное здание рушится, испуганный слон начинает ходить по строительной площадке, а разноцветные перья попугаев разлетаются в разные стороны.
В конце романа автор признается, что никакого слона на самом деле не было. Это дает нам основание рассматривать необычный (экзотический) образ, вписанный в картину мировой стройки, как шутку, озорство, как одно из проявлений раннего катаевского мовизма [Галанов 1989, с. 287]. Тем не менее авторское замечание подчеркивает необходимость этого образа:
«Слона действительно не было. Я его выдумал. Но разве он не мог быть? Конечно, он мог быть. Больше того. Он должен был быть, и в том, что его не было, вина исключительно управления зрелищных мероприятий, не сумевшего организовать на строительстве хороший цирк» [Катаев 1969, с. 425].
Эти слова можно трактовать по-разному. С одной стороны, цирк нужен для того, чтобы обеспечить строителям полноценный досуг. С другой стороны, словосочетание «организовать на строительстве хороший цирк» звучит примерно так же, как «превратить строительство в хороший цирк». И, так как управление зрелищными мероприя-
тиями не справляется с задачей, автор индустриального романа компенсирует этот недостаток своей творческой фантазией и художественными средствами. Возможно, поэтому строительные образы романа перемешаны с атрибутами цирка.
Таким образом высвечивается новая грань строительного процесса и возникает следующая аналогия: строительство - цирк. То, что проделывает бригада Ищенко под руководством инженера Маргулие-са, Налбандов и его сторонники называют фокусом и трюком: «Нал-бандов считает, что это насилие над механизмом, технический фокус, трюк, французская борьба...» [Катаев 1969, с. 234]. «Сейчас же пошли там кого-нибудь на шестой участок. Там Маргулиес показывает очередные фокусы» [Катаев 1969, с. 354].
Изготовить за одну смену огромное количество отличного бетона, сохранив при этом оборудование в полной исправности, - это действительно похоже на фокус. Второй фокус, который упоминается в романе, - это прочная плотина, построенная в сорокаградусные морозы. Все эти достижения не только удивительны, но и опасны, поэтому сравнение с цирковыми трюками оказывается очень точным. Нал-бандов втайне надеется, что когда-нибудь его противник «сломает себе шею» [Катаев 1969, с. 262] или «разобьет себе голову» [Катаев 1969, с. 341].
Как у любого фокусника или акробата, у инженера Маргулиеса есть свои секреты, скрытые от непосвященных. К непосвященным в данном случае относятся враги, недоброжелатели, вредители, противники увеличения темпов и иностранные гости. Но перед читателем автор открывает секреты Маргулиеса: опора на науку, способность идти на риск, рационализация, нестандартное мышление, энтузиазм бригады, честолюбие инженера, прораба, десятника, бригадира. От человека требуются также вера, сочувствие и одобрение. Тогда, в отличие от Налбандова, он будет посвящен в тайны ударного строительства и сможет творить подобные чудеса.
Так же, как и цирк, неотделим от строительства и театр. На сцене самодеятельного молодежного театра малых форм «Темпы» (точнее, в бараке № 114) происходит примерно то же самое, что и на строительстве:
«Она репетировала роль бойкой деревенской девушки, приехавшей на новостройку и наводящей порядок в грязном, запущенном бараке. Это была санитарно-бытовая агитка.
Она носилась по сцене с мокрым веником, брызгала на пьяницу и лентяя, пела куплеты про клопов, танцевала. Ее глаза сверкали во все стороны отчаянно, лукаво и даже кокетливо» [Катаев 1969, с. 190].
Такой по складу своего характера Оля Трегубова была и в жизни. Конечно, сходство театра и реальности обусловлено прежде всего особым жанром данного сценического действия. Но кроме этой сценки в романе есть и другие иллюстрации того, как театр и стройка сливаются самым причудливым образом.
В ЬУП главе романа происходит удивительное превращение. Работа бетонщиков становится китайским театром теней, которым любуется Фома Егорович. Тени работающих людей движутся по стене тепляка, как по экрану, вызывая удивительные ассоциации:
«Гиганты-рикши гуськом катили коляски. Крутились колеса, высокие, как пятиэтажный дом. Тень колеса мелькала частыми спицами китайского зонтика. Колеса сходились и расходились. Спицы скрещивались среди них в свежем и сильном ритме» [Катаев 1969, с. 374].
При сравнении Маргулиеса с бегущим спортсменом автор уже обращался к образу тени. Этот образ вновь подчеркивает могущество и величие строителей социализма: при свете заходящего солнца тени вырастают до гигантских размеров. Кроме того, образ тени раскрывает изнаночную сторону социалистического строительства и бессознательные, неизвестные даже самим строителям мотивы их работы. Внешне эта работа выглядит как строительство, а ее скрытой сущностью является театр или спортивное соревнование.
Следующий момент выражает эту сущность еще ярче. После театральной репетиции Оля Трегубова не успевает переодеться. Разыскивая прогульщиков, она бегает по всему городу в том же платье, в котором только что играла на сцене. В этом же нарядном праздничном платье Оля Трегубова выходит на ударную смену.
Следует отметить, что работа бетонщиков действительно воспринимается не просто как театр, но именно как праздничное представление: « - Да у вас тут, я замечаю, не работа, а масленица! Карнавал в Ницце! Очень интересно» [Катаев 1969, с. 387]. Радостные звуки оркестра удивляют скептика и недоброжелателя, но для носителя тоталитарной культуры не должно быть ничего удивительного в том, что тяжелая работа проходит в атмосфере народного гулянья. Идти на работу как на праздник - это образец сознательного отношения к труду в советской стране. Праздничное платье Оли, духовой оркестр - все
это очень уместно и, более того, это необходимо на строительстве социалистического города.
Праздник, цирк и театрализованное представление окружают советских строителей не только на работе, но и в обыденной жизни. Приобретенные в процессе работы акробатические навыки иногда приходится применять и для того, чтобы просто поесть:
«Прораб уже пробивался от буфета через толпу. Он осторожно балансировал жестяными тарелками и держал подбородком булку.
Его стиснули.
Рядом находился помост. Он взобрался на эстраду <... >.
Он шел как фокусник-жонглер по сцене старинного народного театра эпохи Елизаветы Английской, весь опутанный разноцветными лентами талонов, звенящий металлической посудой, гремящий ножами и вилками» [Катаев 1969, с. 187].
Таким образом, мотивы в романе «Время, вперед!» многофункциональны: с одной стороны, они создают ощущение радости и ликования, с другой - несколько принижают величественные образы строителей социализма. Ударная работа бетонщиков в некоторых эпизодах романа выглядит как игра, развлечение или захватывающее зрелище.
Следует отметить, что все рассмотренные нами игровые мотивы переплетаются и сливаются друг с другом. Например, игра в карты представляет собой борьбу нескольких соперников (спорт), а кроме того, связана с карточными фокусами (цирк); сценическая игра и артистизм имеют место в театре, цирке и в спорте.
Учитывая то, что в романе речь идет не столько о строительстве металлургического комбината, сколько о сотворении нового мира и новой жизни, следует отметить определенную закономерность в выборе образов.
Спорт, карточная игра, цирк, театр и праздник - это довольно распространенные метафоры мира и человеческой жизни в этом мире. Как правило, в произведениях искусства жизнь изображается как игра или зрелище для богов и людей. В этом плане индустриальный роман В. П. Катаева не является исключением.
Литература
Галанов Б.Е. Валентин Катаев. Размышления о Мастере и диалоги с ним. - М.,
1989.
Катаев В.П. Время, вперед! // Катаев В.П. Собрание сочинений: В 9 т. - М., 1969. - Т. 3.
Лотман Ю.М. «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. - Таллинн, 1992. - Т. 2.
Олеша Ю.К. Зависть; Три толстяка; Ни дня без строчки. - М., 1989.
КУЛЬТУРА КАК МИФ В ПОЭЗИИ И.А. БРОДСКОГО ПОЗДНЕГО ПЕРИОДА
Е.А. Черниченко
Ключевые слова: культура, миф, язык, пространство и время, космогония.
Keywords: culture, myth, language, space and time, cosmogony.
В последнее десятилетие наблюдается активный и стабильный рост интереса к поэзии Бродского и ее мифопоэтической составляющей, в частности. Для литературы постмодернизма, ярким представителем которой является Иосиф Александрович, характерны представление о реальности как иллюзии и об иллюзии как реальности, переосмысление культуры как таковой, направленность на создание не книги, а текста. С одной стороны, приставка «пост» обязывает автора, ставшего субъектом (или скриптором, или механиком), находясь в ситуации «после» основного исторического блока литературы, ориентироваться на будущее. Однако, по словам А. Гениса, «приставка “пост” не указывает путь в будущее, она лишь говорит, от чего следует избавиться, чтобы продлилось настоящее» [Генис 2003, с. 20]. Таким образом, постмодернизм схож с мифом, занимающимся своеобразной аппликацией действительности (со сторонней точки зрения), но на уровне сознания, а не осознания. В этом смысле поэзия Иосифа Бродского - феномен постмодернизма, поскольку, с одной стороны, основывается на традиции мировой литературы, а, с другой, - на автобиографическом тексте: «Стремление к индивидуальности у Бродского основывается на убеждении в неразрывной связи и взаимовлиянии жизни и творчества писателя» [Семенов 2004]. Поэтому поэтическое мышление Бродского «диктует» и круг научных интересов исследователей его поэзии. Перестав быть реальностью для сознания, миф стал реально-
