CC BY
21ФИЛОСОФСКАЯ ПОЭЗИЯ
М.А. Пекелис (Михаил Пластов)
ИЕРУСАЛИМСКИЕ СВИТКИ:
Исторические фантазии на Евангельские сюжеты
Аннотация. Евангельские темы пронизывают всю русскую поэзию чуть ли не с момента Крещения Руси. Со временем философское значение Учения Христа только возрастает. В настоящей работе известного московского поэта и философа Михаила Пластова представлено философско-поэтическое осмысление Евангельских сюжетов.
Ключевые слова: Иисус Христос, благая весть, синедрион, Понтий Пилат, Никодим, Иоанн Креститель, Иосиф, вера, истина, распятие.
M.A. Pekelis (Michael Plastov)
Jerusalem scrolls: Historical fantasy on Gospel stories
Review. Evangelical subjects penetrate all Russian poetry nearly from the moment of the Baptism of Rus'. Over time philosophical value of the Doctrine of Christ only increases. In the work of the famous Moscow poet and philosopher Michael Plastov philosophical and poetic judgment of Evangelical plots is presented. Keywords: Jesus Christ, good news, council, Pontius Pilate, Nicodemus, John the Baptist, Iosif, belief, truth, crucifixion.
I
ПОСЛАНИЕ АГЕНТА-ЛЕГАТА НАЧАЛЬНИКУ ТАЙНОЙ СТРАЖИ
На Ваш запрос о слухах в Самарии, Докладываю Вам, почтенный игемнон, Что слух идёт об Анне и Марии, Но, что пока не подтвердился он. Что, будучи послушницей и девой, Ребёнка без мужчины зачала. Небось, всё врут, и бегала налево, Иначе очень странные дела. К тому младенцу якобы волхвы Пришли и принесли дары в подарок, Ну, это ясно, чистый плод молвы, Хоть в описаньях жизненен и ярок. Да, кстати, ещё слух, что Сименон, Глубокий старец и раввин из храма Лет триста жил, не умирал упрямо, Но лишь младенца взял на бремена, Тот час скончался, но пока не ясно, Младенца в том заслуга, иль вина.
Не стану обвинять его напрасно.
Да, говорят, какой-то Иоанн,
Похоже, что смутьян, стоит на мели.
Нашёл, сектант, спасение в воде.
Пока что безобиден, знает где
Суть истины, невиданной до селе.
Зачем зовёт туда, где нет пока дороги,
Нехоженым путём, сплошною целиной?
Куда его несут мозги, душа и ноги?
Небось, дурной, слепой или больной.
О чём он всем твердит? Что говорит? Простите,
О том, что все грехи отмоет Иордан.
Кричит: « Я — Иоанн!», покайтесь я — Креститель.
Дождётся, на кресте окажется, болван.
Таких как он полно. Оборваны и строги
Они в пустыне жизнь отшельников ведут,
О будущем твердят — еврейские пророки,
Плоть умерщвляют и мессии ждут.
А кто такой, кого и день, и ночь он хвалит,
Даря адептам проповедей суть?
Тот, кого Дух Святой и Ангелы призвали
Святым огнём крестить греховной путь?
Он говорит, что грешный недостоин
С Его сандалий пыль стереть рукой,
Что Тот прекрасен, праведен и строен,
Что Он как мы и всё же не такой...
Да, мало ли чего твердят в народе.
Темны, бедны, забиты и глупы.
Докладываю всё, но не престало вроде,
Нам верить измышлениям толпы.
II
РАССКАЗ РИМСКОГО ЛЕГИОНЕРА СЕСТРЕ КЛАВДИИ
Что Клавдия? Соскучилась сестрёнка? Увидеться не чаял я уже. Быть воином — плохая работёнка, Уйдёшь босым, вернёшься неглиже. Если вернёшься. В этой Иудее Зарезать могут запросто. На раз. Пыль, грязь, жара. Насквозь весь пропотеешь, Пока прохлады ждёшь в вечерний час. Народ тупой, одни фанаты веры. Всё чересчур. Ни в чём не знают меры. Но нам то что. Знай, делай, что прикажут. А закобенишься, так тотчас же накажут. Хотя приказы странные порой. С центурионом как-то, за горой Нам приказали охранять могилу, Верней пещеру или же чертог,
Где возлежал, представь, распятый Бог, Верней, их еретик, которого распяли, А мы стояли, сторожили вход. Чтоб тело из пещеры не украли. Ты б видела. Ну, просто ухохот Там камень был привален вместо двери, Чтоб разом тело не погрызли звери. Так этот камень, трое молодцов Пытались сдвинуть, взялись с трёх концов И, как гранат их покраснели лица, А камень не изволил шевелиться. Так вот, центурион принял на грудь, Чтоб на посту случайно не заснуть. Сидел себе и тихо напевал, Как вдруг такое, сразу наповал: Два призрака, белее облаков И с крыльями огромными с боков, Словно пушинку камень отвалили. Зашли в пещеру и заговорили. Мы слышали лишь тихий, ровный гул. Хотел я, было крикнуть: «Караул!», Как света столп, пронзая склон горы Пробил над нами будто две дыры Светящихся, средь черноты небес, Вдруг вспыхнул контур, а потом исчез.
— Ни слова, никому, — сказал центурион.
— Привалим камень и загладим склон. Когда бы, кто б и чтоб об этом ни узнал, Нам с вами светит римский трибунал. Кто нам поверит? Правду им скажи!
И ясно — эта правда, хуже лжи. Объявят, будто мы сошли с ума, А там тюрьма, ну а потом сума. Так знай, сестрёнка, я хоть сам там был, Но ничего тебе не говорил!
III
МОНОЛОГ МОГИЛЬЩИКА ПОНТИЯ ПИЛАТА
Клянусь Юпитером, глупей не знаю доли, Чем главным быть над теми, кто в неволе. Всесильным прокуратором тех мест, Где ненавидят все тебя окрест. Израиль, Иудея, Самария. Предупреждали, знали, говорили. Нет, он, из всех утех, любил лишь власть И получил. Навластвовался всласть. Понтийский всадник с золотым копьём, Друг Цезаря, с ним часто пил вдвоём. Врагов Империи он распинал без счёту. Разгневал небеса, превысил квоту.
Принёс бы в жертву голубя богине, Глядишь, ан жил бы в Риме и доныне. Совсем чужой страны обычай был, Когда он руки пред толпой омыл. А толку что? Когда его ладони Пометил, привезённый из тех мест, Кровавый и не излечимый крест. Шарахались от тех ладоней кони. Забросил всё, был мрачен и уныл, И сам себя, в конце концов, сгубил. Теперь его земля не принимает. Сенат и тот никак не понимает, Что происходит? Наломали дров. Едва гроб в Тибр с Пилатом опустили, Дожди, как из ведра, так долго лили, Что вышел бедный Тибр из берегов! Всё затопило: термы и дворцы, Мне поручили римские Отцы-Сенаторы, чтоб я, простой легат, Проконсулом вошёл в Большой Сенат, Лишь для того, чтоб волею Сената Хоть как-нибудь похоронить Пилата. Шесть раз мы зарывали гроб, топили, Напрасными усилья наши были. От череды несчастий всё темнело, Земля не принимала его тело. Свинцовый гроб я заказал в Милане. В предгорьях Альп, весною, утром ранним, Мы затопили гроб, и в озере тогда В кровавый цвет окрасилась вода... Вот так я чудом избежал ареста За саботаж ужасных похорон, И навсегда запомнил это место: Пилата, наконец, принял Харон, И перевёз убийцу через Лету, А местные, немного ближе к лету, От мест захоронения удрали, А гору ту «Пилатосом» назвали, Где озеро, и «Проклятой Землёй». И до сих пор рассказывают сказки, Что там нельзя быть рядом без опаски, Где гроб на дне, и где волшебник злой. Эх, что за жизнь? Один неверный шаг И вот ты всему миру злейший враг.
IV
МОНОЛОГ ЧЛЕНА СЕНЕДРИОНА НИКОДИМА О ПОНТИИ ПИЛАТЕ
«Вершитель судеб, демон Иудеи» — Пустых голов нелепые идеи. Я ведаю, я чувствую, кто ты,
Любитель несказанной чистоты. Печальный интриган, рождённый трусом, С плохою репутацией и вкусом. О, звуки нежные, они опять слышны, То Иордан, а в нём вода крещенья. Ты руки ей омыл, в надежде на прощенье, Когда Христа невинного губил? «В пылу страстей судите беспристрастно» — Не так ли вас учил Аристофан. Комедиант тебя учил напрасно, Ты ничего не выучил, профан. Кто пред тобой стоял? Спаситель мира, Иль проповедник нищий и босой? Но точно не смутьян и не задира, И не поклонник девушки с косой. На цезаря готовя покушенье, Ты видел в нём своих проблем решенье. Но точно также главный раввинат, В нём видел, и мечтать о том не смея, Израиля спасенье, Иудеи, А римской власти гибель и закат. О! Как он вас подвёл, любители всевластья, Когда, вдруг, в довершении всего Спокойно отказался от участья, Сказав, что не от мира власть его. Он оказался слишком независим, Опасен вам, народу ненавистен. Как? Мёртвых воскрешать, вселяя страх, И не желать повергнуть римлян в прах. Эх, глупая толпа, безмозглые бараны. Вам только посули, вам только подмигни. Готовы вы кричать ему: «Осанна!» А через пару дней: «Распни его, распни!» Ох, зря ликуешь ты бандит прощенный, Что Он, невинный, за тебя — на крест. Вот тьма от тьмы сожжённых миллионов Затменьем расползается окрест. Душа черна, что руки мыть напрасно. Они решили, так тому и быть. Вам ясно всё. Мне ничего не ясно. И всё простить, не значит позабыть.
V
МОНОЛОГ СЛЕПОГО, ПРОЗРЕВШЕГО ПО ХРИСТОВОЙ МИЛОСТИ
Во тьме рождённый, видящий лишь тьму,
Живущий то на звук, а то на ощупь,
Вот сострадатель горю моему.
Друг по несчастью, если молвить проще.
Его я не забыл, не разлюбил.
Расцвет так помнит о прошедшей ночи.
Он слеп доныне. Я когда-то был. Когда? Считай всегда, до той поры, Как шум толпы в тени у синагоги, Заставил распрямиться мои ноги, Направить наугад свои стопы. Я помню, как мой юный поводырь Мне рассказал, что чудеса бывают, Убогие вкус к жизни обретают, И всё по слову, что сказал Иисус. Я шел, как завороженный навстречу Столпу-столбу из нежного тепла, Не зная, что скажу и что отвечу. Я шёл, пока душа не замерла. И подойдя, упал я на колени В конце такого странного пути И, вместо просьб, молений, откровений, Потерянно я выдохнул: «Прости!». Тут два луча, прямых и раскалённых, Вошли, как в масло, в пустоту глазниц, И я услышал голос потаённый:
— Не смей вставать и оставайся ниц. Со скрежетом во мне перевернулась Ось страха, что жила в моей судьбе И благодатной радостью вернулась:
— Грехи твои прощаются тебе.
Что было дальше? Да, что было дальше Поверьте, не забуду я вовек. Открыл я веки, не было их раньше, Передо мной в хитоне человек, И небосвода синева литая, И облака, плывущие вдали, И зелени кустов листва густая, И тёплое дыхание земли. И я прозрел, и залечились раны, И прошлое стряхнул я, словно пыль, И возопил: «Грядущему осанна! Вот твой мессия! Слышишь, Израиль!».
VI
МОНОЛОГ ПЕРВОГО АНГЕЛА СВИДЕТЕЛЯ БЛАГОЙ ВЕСТИ
Два оборванца на пороге храма Провалами глазниц молили о слезах. Навеса перекошенная рама, Разбитого крыла живая драма, Маячила с мечтой о небесах. Пылинки на конце луча парили. Легионер шёл пьяный вдоль двора. Полог жары висел над Самарией Шестые сутки, с самого утра. К колодцу шла с кувшинами Мария,
Послушница вчера, Иосифа жена.
Между собой торговки говорили,
Что, хоть стройна, но больно уж юна.
Тут белоснежный голубь прямо с крыши
Спланировал на край её плеча.
Он ворковал о чём-то еле слышно,
Потом взлетел обратно, клекоча.
Мария покраснела, взор потупив,
Как будто была чем-то смущена.
Как будто в чём-то странном и преступном
Её душа была уличена.
Как разобрать, что хорошо, что плохо,
Когда пришло начало всех начал.
Так наступала новая эпоха,
Но этого никто не замечал.
О, как нежданно время повернулось,
И падших братьев завершился пир,
И весть благая в этот мир вернулась
И вновь взалкал спасенья этот мир.
VII
МОНОЛОГ ВТОРОГО АНГЕЛА СВИДЕТЕЛЯ БЛАГОЙ ВЕСТИ
Ослик шёл, нагруженный мешками, С прутиком за ним малыш бежал. У крыльца старик, присев на камень, В кулаке полсестрия держал. Вдруг, как будто в мареве сгорая, Встал пред нею абрис белых крыл И она сказала: «Адонаи», Когда ангел с ней заговорил.
— Ты, Мария, среди жён блаженна, Сущего услышь небесный глас, Только ты чиста и совершенна, Только от тебя родится Спас.
Так без лишней помпы и оваций, И без криков: «Браво, Ваша честь!», Начала вся жизнь кругом меняться, Ибо в мир пришла Благая Весть.
VIII
РАЗГОВОР ДУШИ ИОАННА КРЕСТИТЕЛЯ С СОБСТВЕННОЙ ОТРУБЛЕННОЙ ГОЛОВОЙ, ЛЕЖАЩЕЙ НА БЛЮДЕ
— По воле глупой танцовщицы Лежать на блюде твой удел,
А я лечу свободной птицей. Забрать лукавый не посмел Весь мой простор в свои границы.
Крещения я раньше ждал, Но ныне жду я воскрешения, Того, кто аду есть отмщение, Того, кто смертью смерть попрал. Прости меня, не уберёг Размах кудрей и взор орлиный И твои ранние седины Палач безжалостный отсёк. Глупцы, что ждали смерть мою, В руках врага марионетки, Погрязли в похоти их предки, А я перед тобой стою И говорю: «Ты претерпи. Мучения не бесконечны И мы воскреснем к жизни вечной, Что есть великий дар любви». — Прощай, целую лоб твой хладный, А мне пора на небеса, Чей свет блаженный, свет громадный Уже слепит мои глаза.
IX
ДИАЛОГИ ЧЛЕНОВ СЕНЕДРИОНА ИОСИФА АРИМАФЕЙСКОГО И НИКОДИМА: в ночь перед казнью Спасителя в доме Иосифа
ИОСИФ
Единый Бог в завете Авраама, Чтоб стал он мужем женщины земной? Душа болит от ереси такой И сын единородный — это драма. Признать его, приняв все чудеса, Или распять, закрыв на всё глаза? Ужели Каиафа выбрал зло? От ненависти бедного трясло. Но чувствует душа, прав Иисус. Мессия он — вот я чего боюсь.
НИКОДИМ
Одно и тоже ты твердишь опять, А сам не стал мешать Синедриону Из терниев вручить Христу корону И порешить невинного распять. Кричали все: «Он — враг, он — враг Сиону! Он отбирает нашу благодать!».
ИОСИФ
Мы оба исповедовали тайно, Но только я с ним ночью говорил. Явление Христа необычайно. Сказал бы Ангел, но не видно крыл.
НИКОДИМ
Он мне напомнил то, что Моисеем В пустыне вознесён был медный Змей Тот в ком сомнения был яд посеян, Был светом поражен от тех лучей, Что исходили из змеиных глаз. Мне кажется, что Змей глядит на нас.
ИОСИФ
Змей змеем, ну а он то тут причём? Кого способен он убить лучом?
НИКОДИМ
Но говорят, что упадёт проклятье, На тех, кто возведёт его распятье. Жизнь вечная даруется тому, Кто веруя, поклонится ему.
ИОСИФ
Ты говоришь, а в сердце моём страх. Как вышло так, что наш Господь нам враг?
НИКОДИМ
До лучших дней свой пыл побереги. Он милостив, а мы себе враги. Бог, иль не Бог, но сделай одолженье И прояви к Иисусу уваженье, Что он мессия и что он пророк Ты сам мне говорил и видеть мог.. Отдай ему свой гроб, возьмись за дело И у Пилата попытайся взять, Хотя бы разрешение снять тело. Да, снять с креста, омыть и спеленать, А я возьму у сотника арбу И съезжу на базар за миртом и елеем, Чтобы омыть покойника в гробу, А то мы все клянём свою судьбу, Живых не любим, мёртвых не жалеем.
ИОСИФ
А что, пожалуй, Никодим, Пилат мне много раз В своей приязни клялся И говорил, что с Римом он расстался, Но в Иудее, здесь, он мне, как брат.
НИКОДИМ
Он — трус и гад. Чего он испугался? Какой-то Каиафа взбунтовался, Но будет теперь праведник распят.
В НОЧЬ ПОСЛЕ КАЗНИ СПАСИТЕЛЯ В ДОМЕ НИКОДИМА
ИОСИФ
Вторую ночь я не могу уснуть. Он говорил, что Он и смысл, и путь. Так в чём же смысл, раз нет его в живых? Где путь того, кто навсегда затих? Вот чаша на столе, в ней кровь Его, Когда б обычным было естество, Она б давно свернулась и застыла. Всю ночь та кровь светилась и бурлила.
НИКОДИМ
Смотрю я на неё, глазам своим не верю. Рассказывал мне Петр про тайную вечерю. Там Назарей друзьям вино налил.
— Вот кровь моя, — при этом говорил,
— Что я пролью за ваше воскресение. Она залогом вашего спасения.
ИОСИФ
Да! Кровь — вино, а плотью будет хлеб, А домом был ему, когда родился, хлев.
НИКОДИМ
Хлеб и вино изменит Дух Святой. Ты усомнился? Не спеши. Постой. С тобой нам не понятны, до поры, Его судьбы священные дары.
ИОСИФ
О чём тут говорить? Ведь неспроста Один я оказался у креста. Где были все Апостолы? Куда Ученики попрятались от страха? Им помогла священная вода Крещения? Их испугала плаха. А если честно, мне друзья не врут, Боюсь, нас на рассвете заберут. Куда? Туда в тюрьму Синедриона. И как Его убьют, замучают, распнут. Да, мы иначе чтим закон Сиона.
НИКОДИМ
Стыдись Иосиф, как ты думать мог, Что в трудный час тебя оставит Бог. Он может то, что нам и не приснится, Он нас похитит из любой темницы.
ИОСИФ
А если нет?
НИКОДИМ
А если нет, ну что ж, Ты за него тогда на смерть пойдёшь. И, как и Он, врагам моля прощенье, Заплатишь своей жизнью за спасенье.
ИОСИФ
Он отдал жизнь за нас и в тот же час Страдания Его и благородство Затмили все грехи и все уродства И мукою своею он нас спас!
