CC BY
21ФИЛОСОФСКАЯ ПОЭЗИЯ
М.А. Пекелис (Михаил Пластов)
ИЕРУСАЛИМСКИЕ СВИТКИ: ИСТОРИЧЕСКИЕ ФАНТАЗИИ НА ЕВАНГЕЛЬСКИЕ СЮЖЕТЫ Части вторая и третья
Аннотация. Евангельские и библейские сюжеты уже на протяжении многих столетий составляют значительную часть мирового культурного наследия. В настоящий момент в мире несколько миллиардов христиан, принадлежащих к различным христианским конфессиям. В настоящей одновременно философской и поэтической работе предлагается некая философско-историческая реставрация событий, происходивших более двух тысячелетий тому назад. Эти фрагменты стихотворного философского текста являются продолжением первой части «Иерусалимских свитков», опубликованных в первом номере журнала «Философская школа» за 2017 год.
Ключевые слова: Иисус Христос, Царь Ирод, волхвы, Лазарь Четверодневный, апостолы, Иерусалим, Рим, Бог, Иудея, Храм.
M.A. Pekelis (Michael Plastov)
JERUSALEM SCROLLS: HISTORICAL FANTASIES ON EANGELIAN PLANS Parts Two and Three
Summary. For many centuries, evangelical and biblical themes have been a significant part of world cultural heritage. At present, there are several billion Christians in the world belonging to various Christian confessions. In the present at the same time philosophical and poetic work some kind ofphilosophical and historical restoration of events that took place more than two thousand years ago is proposed. These fragments of the poetic, philosophical text are a continuation of the first part of the Jerusalem Scrolls, published in the first issue of the journal «Philosophical Schoo»l, 2017.
Key words: Jesus Christ, King Herod, Magi, Lazarus Four-day, apostles, Jerusalem, Rome, God, Judea, Temple.
Преамбула
Обозреть все художественные и философские работы, истоком и предметом которых являются Библия и Евангелие, практически нереально. § Однако вполне возможно классифицировать тема-^ тическую, идейную, теологическую и философем скую направленность этих работ. § Так в живописи сотни работ посвящены од-
ним и тем же темам: распятие Христа и снятие ^ Его с креста, изображение Матери Божьей с мла-ц денцем Христом на руках или индивидуаль-ф но. Многократно осмыслены такие библейские с и евангельские сюжеты, как « Поцелуй Иуды ^ Искариота», «Тайная вечеря», «Победа Давида © над Голиафом».
Особое место в творческом наследии библеи-стики и евангелистики занимают заповеди, а вернее философский анализ заповедей. Десять заповедей, данных Моисею на горе Синай, заповеди Иисуса Христа, данные им в Нагорной проповеди, заповеди любви, сформулированные апостолом Павлом, заповеди блаженства.
Огромное количество книг посвящено сакраментальному вопросу: «А как же было на самом деле?». Обычно такие книги вызывают многочисленные дискуссии, которые, зачастую, идут на повышенных тонах. Некоторые положения этих книг расходятся с общепринятыми взглядами на ту или иную религиозную доктрину.
Подзаголовок настоящей работы «Иерусалимские свитки» звучит совершенно определённо:
«Исторические фантазии на евангельские сюжеты». Автор пытается показать евангельские события глазами самых обычных людей: пастухов, храмовых служек, сторонников и противников Христа. Конечно, не может не сказаться тот факт, что по многим вопросам, затронутым автором, и в богословском, и в философском сообществах до сих пор нет какой-то одной концепции, какого-то одного представления.
Автор пытается реставрировать события той далёкой эпохи с опорой на своё видение, но, заметим, редко отходит от буквы и смысла святоотеческого Предания, а если и отходит, то, в силу ряда обстоятельств, предпочитает художественную правду, нет, не богословской традиции, а, скорее, её философской интерпретации.
Часть вторая
МОНОЛОГ СВИНОПАСА
Вернуться в дом? Чтоб там меня убили? Да ни за что! А кто поверит мне? Зачем же я вернусь, Чтобы спросили:
— Ты пас свиней, а свиньи где?
И что отвечу я?
— Их утопили? Нет, сами в море бросились они, покончили с собой
и даже хрюкнуть позабыли.
Когда б ни видел сам,
я этот бред.
Да разве дал бы я
такой ответ?
Ну, нет.
Кто виноват?
Мой брат, Игудиил.
Я пас свиней.
Он мимо проходил.
Игудиил был малость бесноват,
То он мычал,
То кукарекал,
То говорил, что выпьет реку, То кулаком по лбу себя стучал. А тут. Вот чудеса! Нормальным стал. Он может подтвердить, но не вернуть обратно человека,
раввина, ну, того, что повстречал
Игудиил. Как он кричал:
— Ты, нас не мучай,
нас не мучай светом!
Он нестерпим. Он жжет.
Помилуй. Отпусти.
Кто эти мы?
Не знаю я ответа.
Он был один.
Какой-то страшный сон.
Как он орал! На сотни голосов.
Противных голосов.
Мороз по коже.
Орал. При этом строил рожи.
Плясал и ссал.
Мой брат Игудиил.
Я ж говорю, он мимо проходил.
Я пас свиней.
Теперь мне всё равно.
Игудиил нормален.
Свиньи где? Ушли на дно.
Домой вернуться?
Глупая затея.
Хозяин — римлянин.
Прикончить иудея
Ему раз плюнуть.
Он кричал: «Убью!
Попробуй только,
Потеряй свинью».
Давай, Игудиил, вставай.
Пойдём за чудодеем.
Что будем есть?
Ну, это не вопрос.
Что? Как его зовут?
Все говорят, Христос.
МОНОЛОГ СИМОНА ЗАВЕДЕЕВА СЫНА ИОНОВА ПОСЛЕ ЕГО ТРОЙНОГО ОТРЕЧЕНИЯ ОТ ИИСУСА ХРИСТА
Как трудно жить. Как страшно умирать. Закон о Кесаре суров, не будем врать. Лишь пара слов, всего одно проклятье и всё. Готово. Ждёт тебя распятье. Ведь Цезарь бог и царь, и воинский начальник, и обо всех о нас, о римлянах, печальник.
Полжизни прослужил я на подхвате в когорте мечников и при седьмом легате. И был гражданством римским награждён. Имею право меч носить, и поножи, и тогу, но верил не богам, а Богу.
Мессию встретить — вот была мечта. Христос — мессия. Встретил я Христа. Он мог бы стать царём всей Иудеи. Он рода царского. К нему пришли халдеи, когда младенцем он лежал в хлеву. Не видел сам, но было наяву.
Ему дарили царские подарки. Об этом слухи были очень ярки. О! Как Он проповедовал! Что вышло? А то же, что всегда. Закон, что дышло.
Первосвященник,
с ним синедрион,
наместнику шепнут
и вот вам весь закон.
Две смертных казни.
Как это понять?
Сначала бичевать,
потом распять.
Им заговор подай
на высшие круги.
Гадай, иль не гадай,
все знают повсеместно,
что были у Христа ученики.
Ему же одному
и умирать не честно.
Он говорил, предупреждал меня
Задолго до сегодняшнего дня.
Но я был слеп и глух.
Да, Он предупреждал:
— Ты лишь тогда спасёшься,
когда три раза отречёшься
до времени как прокричит петух.
Он знал. Он был мне друг.
И то, что Он всё знал, конечно, чудо
Но я. О! Как я низко пал.
Я хуже, чем Иуда.
Тот о свободе Родины мечтал.
Он верил, что Христос
волшебной силой
сметёт всех римлян,
пригрозив могилой,
и Цезарю, и римскому сенату.
Вообще, любому римскому солдату.
Иуда — идиот,
движим мечтой скудельной,
решил он, что Христос,
в опасности смертельной,
начнёт себя спасать.
И что Его испуг
отбросит многобожья
римский круг.
Я долго воевал
и жив остался.
Христос — мой Бог. Чего я испугался? Зачем же сам себе я буду врать?
Жить рядом со Христом — одно. Но...
Как же страшно рядом умирать!
МОНОЛОГ СТАРОГО МОЭЛЯ1
Кто говорит, что старый иудей Не может завести себе детей, И говорит, что он свой аппарат В закат отдал соседу на прокат, Тот циник и не верит в божью милость. Вот только что семья ко мне явилась. Иосиф, он и ей в отцы годится, Однако он ребеночком гордится. Прекрасна его юная жена И вся от счастья светится она. И, как велит завета указанье, На день восьмой свершили обрезанье.
Однако разбирает меня страх. Едва младенца плоти я коснулся, Как будто бы заснул. И не проснулся Я до сих пор. Всё музыка в ушах. Она звучит, как ангельское пенье. Спаси Господь и дай в трудах терпенье.
1 Моэль — в иудаизме — человек, совершающий обрезание крайней плоти.
Младенец был как все. Ну, из костей и плоти. Я не пойму, быть может, вы поймёте? Плоть крайняя его искрилась и светилась. А почему? И как же так случилось? Нет, объясните мне, явите милость.
И слёзы по щекам моим текли, Как будто в храм блаженные пришли. И с ними я теперь блажен навеки, Так, как блаженны дети и калеки.
МОНОЛОГ МОЛОДОГО МОЭЛЯ
Возьмите в руки нож, и вы поймёте, Как сложно обрезанье крайней плоти. Отрезал мало, с Богом нет завета. Отрезал много, сжил дитё со света. А я при храме уже много лет. Мы — моэли. И прадед мой, и дед. Был моэлем отец, и брат его, мой дядя. Тот мастер был, и резать мог, не глядя. К чему я это всё? Причина всем видна: Тревожные настали времена. В душе смятение. Пришел какой-то хам И обещал в три дня разрушить храм. Разрушить храм! Да мыслимо ли это? Дом Господа, где скиния завета. Хам ахинею нёс, зачем-то всех стращал И новый храм построить обещал В три дня. В три дня? Простите — это бред. Чтоб храм сложить, не хватит тридцать лет. Болтун на болтуне, ну, спасу нет. Да ладно, храм, но утверждает он, Что божий сын, совсем, как Аполлон. Есть Бог один и это — Иегова. Нам только Зевса не хватало снова. Вот ересь-то. Раз дал Господь таланты, Иди в раввины, в моэли, но не в сектанты. Евреев Бог избрал, чтоб веру охранять. За поруганье могут и распять. Но как его встречал Иерусалим! Народ кричал: «В цари его желаем! Хотим его! Угоден он народу! Он нам от римлян принесёт свободу!». И где же он теперь? Исчез, и был таков. Спаси Господь нас всех от дураков.
МОНОЛОГ ПАСТУХА ЖЕРТВЕННЫХ ОВЕЦ ВТОРОГО ХРАМА, ПОКАЗАВШЕГО ПЕЩЕРУ МАРИИ И ИОСИФУ.
Людское стадо и овечье стадо.
А кто за кем бредёт,
Ещё подумать надо,
С холма на холм,
Опять с холма на холм.
За свежею травой? За пастухом?
Уж и не знаю, что бывает реже,
Что их стригут,
иль то, что после режут?
Да ладно, стадо,
Вот пастух дурак,
Проблема то, что надо.
Полный мрак.
К чему я это? Только лишь к тому,
Что перепись народа гонит тьму
Невесть куда. Куда-то надо всем:
Кому-то в Гаваон, кому-то в Вифлеем.
Дождь, ночь-полночь...
Народ дошел до ручки.
Где списки, там селись.
Вот цезаревы штучки,
Ну, а вернее, римская напасть.
И все дома забиты до отказа.
Людей, как грязи, ну, а вдруг зараза?
А негде даже яблоку упасть.
Гнал двух овец. Пришлось остановиться.
Смотрю старик, на ослике девица.
Так показалось. Больно уж юна.
А оказалось, на сносях она.
И срок уже. Должна родить вот-вот.
Что делать? Взял с собой, который год,
Когда ягненье, у овец окот,
Мы сразу загоняем их в пещеру.
Пещера хороша. Там ровный свет.
Там сухо и просторно. Много лет
Там прятались, гонимые за веру.
Пещера спрячет дщерь, надёжны её своды.
В ней храмовых овец храним от непогоды.
Рукой подать. Вот, сразу за холмом.
Пройдем ручей. Потом последний дом.
И, лишь минует несколько минут,
В кошару овцы сами побегут.
А мы за ними сразу, тут как тут.
Есть корм для ослика.
И на полу солома.
Придётся тут рожать, раз не родили дома. Ну, ладно, мне пора, пойду назад, к отаре.
Пещера, как ковчег. Всего по паре. Давай, располагайся здесь, отец. Чего по паре? Парочка овец. Мария, согласись, рожать в вертепе Удобнее, чем в поле или в склепе. Прекрасен хлев, как царские палаты, Располагайтесь и не надо платы.
ИЗ РАЗГОВОРА ДВУХ ПЕРВОСВЯЩЕННИКОВ ПРИ ДВОРЕ ЦАРЯ ИРОДА
Ребе Михаэль:
Ответь мне, ребе, что мы за народ? Казалось бы, умом Бог не обидел. Всё у других народов в лучшем виде, У нас же просто всё наоборот.
Ребе Вениамин:
Да, ребе, Михаэль, не знаю, что ответить, Когда наш Бог решил нас всех отметить, Он нас избрал, избрали мы Его. По чести честь, но только для чего?
Ребе Михаэль:
Вот римляне, куда ни плюнь, все боги. Богов, ну, как евреев в синагоге. У них прогнило всё, как ни копни, Однако нами властвуют они.
Ребе Вениамин:
Что ты вчера ответил звездочёту? Ведомый путеводною звездой, Ты к Ироду явился на постой, А нам подбросил чёрную работу?
Ребе Михаэль:
Вениамин, зачем ворчишь с утра? Мессии ожиданьем душу грея, Мы вспомнили пророчество Михея: — О! Вифлеем! Пришла твоя пора.
Ребе Вениамин:
Меня заботит не приход мессии И даже не рождение царя, А то, что караваны грязь месили И может получиться, что зазря.
Ребе Михаэль:
Ты говоришь: «Зазря». С чего бы это? Не веришь ты в возможность божьих сил Мессией показать явленье света, Как Даниил пророк провозгласил?
Ребе Вениамин:
О, ребе Михаэль, я верю в первородство. Уверен в том, что видимость звезды Учёным трём, избранникам мечты, В ночи явили Ангелы-господства.
Ребе Михаэль:
Боюсь, мой друг, ты прав и Ангел-сил Сюда, в Иерусалим, их пригласил, Желая, так представить их друг другу, И этим Богу оказать услугу.
Ребе Вениамин:
Царь Ирод нам построил второй Храм, Спас Иудею от голодной смерти. Как нам теперь сказать волхвам: « Не верьте Его словам, посулам и дарам».
Ребе Михаэль:
Рука Господня уже в том видна, Что, наконец, не стало Симеона. Лишь он младенца взял на бремена, Как и свершилось, сказанное оно.
Ребе Вениамин:
Младенец жив, ручаюсь головой, Был в Храм внесён на день сороковой. И, если бы волхвы меня спросили, То я сказал бы, явлен нам мессия.
Ребе Михаэль:
Уже дней пятьдесят тому назад, Когда Юпитер Марс закрыл собою, И рядом с Вифлиемскою звездою Случился редкий зимний звездопад.
Ребе Вениамин:
Да, пару дней ходил упорный слух, Ходил, бродил, но как-то вдруг исчез,
Что слышал горних ангелов с небес Зоровавелий — храмовый пастух.
Ребе Михаэль:
Слух слухом. Только без огня нет дыма, Особенно в кругах Иерусалима. Был прав Экклезиаст, всё прах и тлен, Но только кряду два подобных знака. Молись Вениамин. Всё хорошо. Однако Грядёт пора великих перемен.
МОНОЛОГ ИОАННА О НОЧИ В ГЕФСИМАНСКОМ САДУ, ПОСЛЕДНЕЙ НОЧИ ПЕРЕД АРЕСТОМ РЕБЕ ИЕШУА-МЕССИИ И ХРИСТА-СПАСИТЕЛЯ
Гефсиманский сад шумел листвою. Мы остановились на постой. Мне сказал Учитель: « Будь со мною Или просто рядышком постой». А потом такими же словами Иакова просил Он и Петра. Сжалось моё сердце, словно камень. Господи, дожить бы до утра. Вспомнил я о маме и о доме И увидел над рекой курган, Лодку, камыши, причал, но кроме, Только рваный стелется туман. Солнце тихо над рекой всходило, Луч щеки коснулся горячо. Я глаза открыл: учитель с силой Тряс меня за левое плечо. — Иоанн, прошу, не спи, не надо. Встань и помолись со мной в ночи. Глухо заскрипели ветви сада, Слёзы навернулись горячи. Ребе, ты прости, я не заметил, О своём подумал и уснул. Сладко так уснул, как спят лишь дети, И тебя, невольно, обманул. Ты молись. Я буду с тобой рядом, Разбужу Иакова, Петра. Велика на небесах награда, Нам с тобой молиться до утра. Ты же знаешь, мы тебе, как дети. Наше сердце бьётся в унисон. Да. Вот так я Господу ответил И снова провалился в сладкий сон.
МОНОЛОГ ПРИМИПИЛА ЛЕГИОНА СЕРЕБРЯНОЙ СТРЕЛЫ
Какие нити ткут судьбы узор?
Что славу нам сулит, а что позор?
И если жизнь похожа на ковёр,
Зачем же смерть крадёт ковёр, как вор?
Когда всё началось? Что было испокон?
Вся жизнь моя теперь поставлена на кон.
Вновь меня мучат эти мысли вслух.
Ответов нет? Иль я к ответам глух?
А по всему выходит, что зазря
Мы слушались великого царя,
Когда он нас позвал к себе чуть свет,
Когда он нас послал волхвам во след,
Когда он рассказал о них нам всем,
Когда он их отправил в Вифлеем.
Как это было глупо, тупо, даже странно,
Нам четверым следить за караваном.
А для чего? Чтобы узнать скорей,
Когда и где родится царь царей?
Что значит царь царей? Не будь болваном.
Назначен Ирод-царь Октавианом.
Конечно, Ирод-царь иудумей,
Не может мыслить он, как иудей,
Но если он наместником назначен,
То Цезарь — царь царей! Не может быть иначе.
Мы легион серебряной стрелы.
Мы хлеб едим и то из-под полы.
Призванье наше, по округе шаря,
Быть ухом и глазами государя.
Мы так воспитаны. Мы созданы для слежки.
Волхвы от Ирода ушли, конечно, в спешке.
Вела их путеводная звезда?
Зачем же к Ироду они пришли тогда?
Зачем Первосвященников пытали,
Какие им ещё освоить дали?
Хотелось бы мне знать, они цари?
Но знать от них так неожиданно отстала?
И где она? И что со знатью стало?
И почему все три моих агента
Их потеряли волею момента?
Вот отчего я плёл про ткань судьбы. До Вифлеема два часа ходьбы, И вдруг, туман! И не видать ни зги. Хоть ноги заплети, хоть расплети мозги, А караван исчез с ослами и прислугой. За кем же мы следили? Друг за другом? Где был туман? Не в наших ли глазах? Как бы глазам не быть теперь в слезах. Поверьте, я не ведаю, увы, Что доложить мне Ироду об этом,
Чтоб любоваться дальше божьим светом И не остаться, враз, без головы!
БЕСЕДА ТРЁХ ИУДЕЕВ, НЕОФИТОВ ХРИСТОВОЙ ВЕРЫ, ЧЕРЕЗ ГОД ПОСЛЕ РАСПЯТИЯ ХРИСТА
Первый:
Познание Бога — без края дорога, А что там, за краем, по вере узнаем. Спасибо, Господь, за великую милость. За то, что дорога пред нами открылась.
Второй:
Боюсь не дорога, а поле дорог. Где вольная воля? А там же, где Бог. Где радость свободы? А в божьей руке. Мы в ней, как ручьи в беспредельной реке.
Третий:
Твердите вы: « Мой Бог!», не зная ничего. Лишь звук певучий имени Его. Ему мы дети, а Он нам Отец, Весь божий мир творения венец, Да от того тернового венца Залило кровью Богу пол-лица.
Первый:
Мой Бог, мой Бог, всесильный Бог, Спаси от страхов и тревог, Спаси от мора и огня, И от меня спаси меня.
Второй:
Он прост, един и неизменен. Любою мерою — безмерен. И без количества — велик, И в ясном лике — многолик, Непостижим, невыразим, Он мирен, но неотразим. Без качеств — благ, И добр — без Блага. О нём молчать и то отвага.
Третий:
Спасибо, Господи, тебе за каждый вздох и шаг.
За то, что меня предал друг и полюбил мой враг. За то, что буду долго жить. За то, что вдруг умру. За то, что оборвётся нить Внезапно, поутру. Минуя и хулу и лесть, Свечой Тебе горю. За эту, не по чину, честь Спасибо говорю.
БЕСЕДА ДВУХ ЛЕГИОНЕРОВ ИЗ ОХРАНЫ ЦАРЯ ИРОДА
Агриппа:
— Послушай, Леонид. Леонид:
— Чего тебе, Агриппа?
Агриппа:
— Твой брат был знаменит, Иль это липа?
Наверно, люди врут,
Что как-то раз
Он жизнь Октавиану спас?
Леонид:
— Ты лучше помолчи, Агриппа. Не просто ты болтлив, ты не умён.
Ты знаешь, что мой друг центурион —
Начальник стражи.
И знаешь, что он может
Сделать в раже.
Мне гадка твоя речь,
Но будет тебе гаже.
Мне неохота с тобой спорить даже.
Шли к Цезарю послы из разных стран,
Их в термах принимал Октавиан.
Там чуть не утонул он с перепою,
Брат его спас, так что виват герою!
Учти, мой покровитель Артемида,
Она не даст в обиду Леонида.
Агриппа:
Да ладно, не бухти, я пошутил. Я верю, что твой брат героем был. Умерь свой пыл.
Ты знаешь, что вчера, ни свет и ни заря, К нам во дворец явились три царя. Сначала прискакал во весь опор
Царь-звездочёт, красавец Мельхиор. Твердит, что самолично видел он Звезду с названьем странным Фаэтон. И караван, вот чудные дела, Она от самой Персии вела. Была видна и днём и ночью в облаках. Горела, как фонарь, но только в чьих руках? Звезда ждала царя, паря над горизонтом, Как свет Фороса над Эвксийским понтом.
Агриппа:
— Звезда ждала? Звезда парила? Горела день и ночь и караван вела? Послушай, Леонид, какая сила Звезду такую над Землёй зажгла?
Леонид:
Агриппа, что звезда, так, для примера. Сенека говорил: « Во всём должна быть мера». Вдруг, сразу за полуденной жарой, К нам прибывает ещё царь. Второй.
Агриппа:
О, времена событий и невзгод. Царь за царём к нам прёт. Ну, так и прёт.
Леонид:
Второй же был лицом чернее ночи. Густые кудри и высокий лоб. Какой-то мавр, быть может, эфиоп. Одежды царские. Когда входил он в зал, Толмач сказал, что это — Балтазар. На свете я живу не первый год, Но что-то молод этот звездочёт. А знаешь ты, Агриппа, что впритык За Балтазаром к нам пришел старик. Морщинист, сгорблен, крив, беззуб и сед, Какой-то старый аравийский дед. Представь себе, и он как царь одет. Я спрашиваю: « Кто же ты, отец». Он отвечает: « Аравийский жрец». Боюсь я их. Ну, где занять отваги, Когда кругом одни сплошные маги?
Агриппа:
Да, ладно, ты не дрейфь. Как звать того, кто стар?
Леонид:
Не понял и на треть. Акцент. Толмач. Кошмар. Не то, Каспер, Не то, Кошер, Не то, Каспар.
Агриппа:
Конечно, может, это ерунда,
Но голову даю на отсеченье,
Что и его сюда вела звезда.
Но, что имеет важное значенье,
Что Ирод оказал им всем услугу
Тем, что тотчас представил их друг другу.
Да, всё это весьма необычайно.
Поверь мне, Леонид, Звезда ещё горит.
Они сюда собрались не случайно.
Леонид:
Да, чудеса теперь со всех сторон.
Ну, хватит нам болтать,
Пошли на бастион.
А то со свитою придёт не царь, а тать.
Нам надо защищать. Нам некогда мечтать!
Агриппа:
Царь Ирод.
Он трясётся за свой трон. А, наплевать! Пошли считать ворон.
РАЗГОВОР ЦЕЛИТЕЛЯ ИОСИФА ИЗ СИРАКУЗ И СТРОИТЕЛЯ МЕРЦЕЛАЯ, СЛУГИ ЦАРЯ ИРОДА ПЕРВОГО
Иосиф:
Как много глупых слов рождается в народе, Гораздо меньше глупостей в природе. Вот, что такое « царские покои», Когда в покоях нет царю покоя? Он подозрителен, ленив, гневлив, Непостоянен, болен тяжело.
Да, мне не повезло. Ведёт себя как зверь, который ранен. Вообще, подозреваю, только гений Поймёт причины царских подозрений. Под страхом смерти всем кричит: « Убью!». Он жертвами продляет жизнь свою. Убил жену, детей хотел убить, С охотой обрывает жизни нить. Зарезал судей, что жену судили. Те, выполнив приказ, ему не угодили. И к власти он ревнив: подай ему скорей Всё о рождении царя царей.
Мерцелай:
Ты был бы осторожней, эскулап. Великий царь, о всех о нас, радея, От голода спас граждан Иудеи, А ты несёшь такую ахинею, Что не минуешь ката хищных лап.
Иосиф:
Да! Кто предупреждён — вооружен. Твоих забот врагу не пожелаю. Тебе приказано, ну, я, насколько знаю, Чтоб был дворец к весне сооружен. Напрасно не пугай меня, друг мой, Раз ты и сам рискуешь головой, Ты понимаешь, тут лишь два вопроса: Дворец, что выше колосса Родоса, Ты возведёшь и будешь знаменит, Или к началу сатурналий И мартовских прекрасных ид, Убит!
И не поможет то,
Что ты и римлянин и галлий.
Мерцелай:
Увы, наш царь безумьем награждён, Страшится он того, кто не рождён. Строитель, лекарь, мы к плечу плечом С тобою под дамокловым мечом.
Где и когда родится царь царей. Как угодить великому царю? Тяжелый выбор, снова повторю. Пророк Михей назло пророкам всем, За Даниилом вслед сказал, что Вифлеем Других еврейских мест отнюдь не хуже И для рождения мессии нужен.
Мерцелай:
Потомок Авраама и Давида Не может он родиться так, для вида. И раз мессия истинный еврей, То он, мессия — это царь царей! А ты, Иосиф, в Вифлееме был? Признайся мне, кого ты там лечил?
Иосиф:
Конечно, был. Лечил, и полон грусти, Что толку в этом римском захолустье?
Мерцелай:
Ты видел трёх царей, что во дворец явились?
Пришли издалека, пришли не запылились.
Ты видел, как они все удивились,
Когда почтенный ребе Мануил
Друг с другом познакомить их решил.
Их всех вела какая-то звезда,
Вела, вела и привела сюда.
Все о звезде твердят. Все говорят о чуде,
А как по мне, безграмотные люди.
Наш Ирод, он же кто? Идуменянин.
К тому ж гражданством римским испоганен.
Пусть дед его и принял обрезанье,
Какие могут быть у всех его детей
На царство Иудеи притязанья?
Власть по наследству — это просто дым.
Царей евреям назначает Рим.
И сколько не воруй чужих идей,
Ты в иудействе, но не иудей.
Иосиф:
стран,
Иосиф:
От Ирода чего угодно жду. Собрал первосвященников орду И книжников заумных роту, А звездочётов, так вообще, без счёту. И весь этот кагал играет одну ноту: Определим точнее и скорей,
Мы за деревьями не видим леса И мы не понимаем интереса Ни магов, что пришли из дальних Ни звёздного узора, что им дан. Во всём здесь тайна и чудес завеса
Мерцелай:
Иосиф, как же страшно мне за всех, Когда я вижу тьму во облацех. Боюсь, грядут великие событья. Поверь мне, лекарь. У меня наитье. Уж лучше бы я был и глух, и нем, Чем видеть то, что недоступно всем.
МОНОЛОГ ЛАЗАРЯ ЧЕТВЕРОДНЕВНОГО
Когда болезнь грызёт, как зверь ужасный, Когда от боли меркнет божий свет, И знаешь, что тебе спасенья нет, Смерть ждёшь, как избавления от бед, От маяты безумной и напрасной.
Я умер, и мой дух над телом воспарил, Душе открылась мира панорама И я вошел в пределы Авраама. Так счастьем обернулась смерти драма И я с пророками заговорил.
Вдруг трубный глас раздался в унисон, Как света сноп, любым лучом метущий. Как мчащий с гор поток воды ревущий, Влекущий вниз, и в океан зовущий: — Встань, Лазарь, оживи и выйди вон!
Попробуй в пеленах пройди полшага, Но Ангел жизни, плоть мою храня, Вмиг из пещеры вызволил меня Туда, где засверкали краски дня, Где, чтобы жить, опять нужна отвага.
Вернулась сила рук, исчезла дрожь колен, Восстановилась зренья острота. И я узрел друзей, родных, Христа. Сестра сказала мне: « Сбылась мечта И нам теперь не страшен смерти плен».
Да, я и вправду вырвался из плена. Вокруг меня витает запах тлена. Вторая жизнь, награда из наград. Так что ж меня гнетёт? Чего же я не рад?
Я вечным сном заснул. Христос — мой друг, и он По воле своего Отца прервал мой сон. К пророкам я ушел дорогой Млечной. Вторая жизнь короче жизни вечной.
Как тяжело душе. Я слышу зов небес. По воле Бога нынче я воскрес. Могу я вновь гулять, и есть, и пить, Но только не могу, как прежде жить. Иное время иначе бежит, И жизнь моя Ему принадлежит.
СПОР ФАРИСЕЯ ААРОНА С КНИЖНИКОМ АВДИЕМ НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ ВОСКРЕСЕНИЯ ЛАЗАРЯ ЧЕТВЕРОДНЕВНОГО
Авдий:
Не знаю, брат, как ты, я впечатлён.
Как он воскликнул: « Лазарь, выйди вон!».
И тут мертвец выходит в пеленах.
Восторг и ужас. Торжество и страх.
Давай попросим мы Иешуа,
Пусть скажет он заветные слова,
И воскресит пророков: Моисея,
Давида, Авраама и Евсея.
Да, всех пророков, чтоб во время оно
Явились к нам Михей или Иона.
Аарон:
Ты что, сдурел, раз смерть считаешь пленом?
От Лазаря доныне пахнет тленом.
Пророков оживи! Какой размах!
Да там и кости превратились в прах.
Как оживлять начнёт он всех подряд,
С ума сойдешь и сам не будешь рад.
Ты — книжник, а теряешь мысли нить.
Тут и живых не знаешь чем кормить.
Как ты поймёшь, где дети, где отцы,
Когда придут живые мертвецы.
Нет, ты мне объясни, в конце концов:
Куда девать всех этих мертвецов?
Сейчас они в своих гробах живут.
Где будут жить, когда все оживут?
А в чём причина смерти? Ладно, пьянка,
А если голубая лихоманка?
Восстал мертвец, пришел под отчий кров,
А кто тебе сказал, что он здоров?
А может, веришь ты, что знаешь средство,
От зомби, что придут делить наследство?
У счастья есть завет и он простой:
Пусть каждый в мире станет сиротой.
Кто позабыл, как хоронить детей,
Тот пёс смердящий, а не иудей.
Всех оживит Христос, и что тогда?
Скажу: « Тогда великая беда».
Под видом счастья ужас смотрит грозно!
Убить Христа! Убить, пока не поздно!
ИЗ ОБРАЩЕНИЯ ИУДЕЯ БОРЦА ЗА СВОБОДУ РОДИНЫ ОТ РИМСКОГО ВЛАДЫЧЕСТВА К ТОЛПЕ ВО ВРЕМЯ ВЪЕЗДА ХРИСТА В ИЕРУСАЛИМ
Конец настал проклятой римской рати —
Мессия к нам въезжает на осляти.
О, чаша унижений, ты испита,
Никто не позабыт, ничто не позабыто.
Дорога к вековой мечте открыта.
Я пальмовую ветвь бросаю под копыта.
Никто свободными нам быть не помешает.
Он Иудеи царь, он мёртвых воскрешает.
Потомок Авраама и Давида,
Он подлинно нам дан, а не для вида.
Толпу он накормил тремя хлебами.
Пусть будет он царём, пусть властвует над нами.
Что делать и как быть, пусть он за нас решает.
Он знает, как целить, он море утишает!
Он небесами послан.
Это — манна!
Спаситель к нам пришел!
Грядущему осанна!
МОЛИТВА МАРФЫ СЕСТРЫ ЛАЗАРЯ ЧЕТВЕРОДНЕВНОГО О РЕБЕ ИЕШУА ГАЛИЛЕЯНИНЕ ХРИСТЕ, МЕССИИ И СПАСИТЕЛЕ
Спаси его, Боже, от глупых наскоков Фанатов, простор прошибающих лбом. Великая сила еврейских пророков В любом его жесте и слове любом.
Его огради от наветов и сплетен Сородичей глупых, забывших родство. Вся мудрость и вера прошедших столетий Давно составляют его естество.
Путь долог, печальный исход неизбежен. Стук сердца всё реже, всё глуше огни. И с ближними строг, и печален, и нежен Израиля Бог! О, продли его дни.
Часть третья
РАЗГОВОР ХРАМОВОГО ПАСТУХА АВЕНИРА С ЕГО МАТЕРЬЮ СУСАННОЙ КЕСАРИЙСКОЙ
Авенир:
Шаббат-Шалом. Зажги, Сусанна, свечи. Субботы наступает торжество, А как велит нам Мира Божество В Субботу всем доступны только речи. И лучше были б в них молитв слова.
Сусанна:
Молчание ещё лучше. Авенир: Ты права.
Сусанна:
А ты ни приболел? Задумчив, бледен. Быть может, ты простыл? Взять мёду у соседей?
Авенир:
К соседу я ещё вчера ходил. Поведал мне горшечник у сарая, Сосед спешил, куда-то уезжая, А вот куда, горшечник сам не знает, Но уверяет, что того и след простыл.
Сусанна:
Ты знаешь, Авенир, Что мне во сне явилось? Сосед по тропке шёл с женой своей И за руки держась, за ним тащилась Цепочка окровавленных детей. Я говорю: «Откуда ты Аарон?». А он мне говорит: «Из Вифлеема, Там ворон к нам прислал своих ворон». Я, Авенир, проснулась вся в слезах. Картина эта до сих в глазах. Совсем свихнулся наш безумный мир. Что значит сон, скажи мне, Авенир?
Авенир:
Ах, был бы жив отец, он сны мог толковать, А я, я что? Не знаю, что сказать. В недоуменье сам, а, впрочем, не то слово, Я сам смущён и для меня секрет, Что происходит! Кто нам даст ответ?
РАЗГОВОР ДВУХ ХРАМОВЫХ ПАСТУХОВ ПЕРЕД ВХОДОМ В ПЕЩЕРУ, КУДА ЗАГОНЯЮТ ОВЕЦ, И ГДЕ РОДИЛСЯ СПАСИТЕЛЬ ИИСУС ХРИСТОС.
Первый пастух — Овид:
Ты покажи, где сказано в Законе, Чтоб жертвенных овец держать в загоне? С тобой мы это делаем всегда, Когда дожди и с ними холода, Но ночь сегодня, просто мягче шёлка: Простор, трава, и звёзды, как орехи. Паси себе овец, какие есть помехи! Чего туда-сюда гонять без толка?
Второй пастух — Саламан:
Давно имеешь дело со скотом?
Запомни — все мы умные потом.
Не знаю, что в Законе этом прочно,
Но только скот Закон не знает, точно.
Отара сама ведает, куда,
Зачем и почему, и веришь ли, когда.
Предчувствия меня не обманули.
Они, как оглашенные, рванули
К пещере, где для них готов загон,
А ты мне всё бубнишь: Закон, Закон.
Ты посмотри, что с овцами творится?
Пещеры вход. Они должны толпиться,
А иначе, зачем они неслись?
Зачем сюда им было торопиться?
О, Господи! Мой Бог! Едва открылись сени,
Как наши кони встали на колени.
И овцы с ними. Что это, Овид?
Смотри, старик за овцами стоит.
Прислушайся, он что-то говорит.
Первый пастух — Овид:
Он говорит: «Родился Царь Царей».
Он на колени встал.
Давай, вставай скорей.
Смотри, мой Бог, а что же там за ним?
Второй пастух — Саламан:
Там наши пастухи.
Первый пастух — Овид:
За ними что? Господь, прости грехи! Там птицы белые, там ангельское пение.
Хор ангелов:
Спаситель в мир рождён. Ликуют горы, реки.
Он — Бог, Он — Человек, будь славен Он вовеки.
Второй пастух — Саламан:
О! Моисей, я жизнь отдам за веру. О! Авраам, я сам их ввёл в пещеру. И что выходит? Что в любви и силе Я шёл и вёл спасенье Израиля? Был-был, бла-бла, ты-мы, ты-мо, Ты можешь посмеяться, Но я от страха начал заикаться. Свидетель я рожденья Совершенства, И в небесах нам суждено блаженство.
Первый пастух — Овид:
Пока ты тут мычал, придумал я уже, Пусть у меня живут на первом этаже. Ты знаешь, у меня просторный дом, И мы с женой побудем на втором. Что, Саламан, ты смотришь так сурово?
Второй пастух — Саламан:
Мессия к нам пришёл, но никому, ни слова.
Как ни крути, и как ни рассуждай,
Но Ирод — сумасшедший негодяй.
Учти, младенец нужен живой.
За это отвечаешь головой.
Как только у тебя достанет сил,
При первой же возможности, за Нил!
И вот ещё простое указанье:
«На день восьмой свершите обрезанье,
А в день сороковой внесите Его в Храм.
Смотри, не подведи. Я всё проверю сам!»
МОНОЛОГ СТАРШЕГО КАРАВАНЩИКА МОХАММЕДА-АЛЬ-ХАЗРИ В НОЧЬ РОЖДЕСТВА У ВХОДА В ПЕЩЕРУ, ГДЕ РОДИЛСЯ СПАСИТЕЛЬ.
Непросто погонять барана,
На поводу вести осла.
Верблюдов цепь с высокого бархана
Моя рука не раз, не два вела,
Но если слились вместе утром рано
Три бесконечно разных каравана,
То это — сумасшедшие дела.
Три разных языка, три разных груза.
Хозяев караванов тоже три.
О, боги, ну, какая же обуза,
За ними ж глаз да глаз,
То там, то тут смотри.
А до чего тупые толмачи,
Ни бе, ни ме, ну, сколько ни кричи,
Едва лишь вышли из Иерусалима,
Как навалился сказочный туман.
Холодный ветер с дальнего залива
С теплом смешался аравийских стран.
Где три часа пути, плутали до полночи.
И то меня хозяин уверял,
Что Ангел напрямик идти не хочет,
Иль, что звезду он в небе потерял.
Ему внимал безропотно и немо
Какой бы ни была любая тема,
Не выиграть бакшиш, качая прав,
Клиент, как всем известно, вечно прав.
А если это царь, то прав подавно.
А три царя? Попробуй, разбери,
Кто здесь второстепенный, а кто главный.
Три разных возраста, три разных цвета кожи,
Три разных смысла в трёх речах.
И что же? А ничего не знаешь наперёд!
Ну вот, пришли. И оторопь берёт.
Загон скота за гранью Вифлеема.
И это цель?
Так в чём тогда дилемма?
Зачем идти два месяца пути,
Что б трёх евреев здесь в хлеву найти?
И место заколдовано, ей-ей.
До судорог боюсь, убраться б поскорей.
О чём я? А вы сами посудите:
Глазами, пусть моими, поглядите.
Верблюды все, вся челядь, три царя,
Бух на колени, как у алтаря.
Богини судеб, гордый аватар,
Я тоже, как и все.
Но плачут млад и стар.
Что плакать? Ничего не понимаю.
Но всем кругом внимательно внимаю. Вот вышли три волхва, иль мага, иль царя, Не знаю я. Чего болтать зазря? Мне уплатили звонкою монетой. Да за такие деньги я готов ползти С любым верблюдом хоть до края света. Ну, вышли, ну и что? Зовут меня в пещеру. Зовут, пойду. Готов принять на веру, Что здесь родился кто-то. Ого-го! Родился и родился, что с того? А почему в хлеву? А почему в вертепе? Не помню ситуации нелепей. Как много бесконечных «почему». Как странно, дарят золото Ему, Младенцу этому, как отпрыску царя. И ладан, для молитвы, говорят, И смирну, вот дела, для погребенья. Хорош себе подарок в день рожденья. Хозяин говорит: «Уходим поскорей». И то же говорит пастух-еврей, Опять пошли с поклонами, прощаться. В Иерусалим не будем возвращаться. Огромный караван, но управляем он, Как говорил отец: «Верблюд — не слон». Раз плачено, какое наше дело. Раз, два и собираемся умело. И снова в путь, теперь — Иерихон. Мы подневольные, куда нам деться, Раз Ирод ищет бедного Младенца, Раз он не видит лучшего момента, Чтобы опять зарезать конкурента. Так мне другой хозяин говорил. Два месяца идём, я выбился из сил. Когда вернусь в Дамаск и сам не знаю. Всю жизнь иду, иду, шагаю и шагаю. Верблюды груз свой тащат на спине. И мерно так ползут, на зависть мне.
МОНОЛОГ МОАВИТЯНКИ, КОТОРОЙ РАВВИ ХРИСТОС ПОМОГ НАБРАТЬ ВОДУ У КОЛОДЦА В СУББОТУ.
Еврей в субботу, знай, читает Тору. Не двинет ни рукой, и ни ногой, А воду принести по эту пору, кто должен? Ну, конечно, шабес-гой. Хотя я гойка, я же не в обиде. Пристроена, спасибо Артемиде, Сыта, есть кров, одета и обута И для себя находится минута, А тут, как назло, среди женских дней,
Давай, иди по воду поскорей. Иду с кувшином, а саму качает. Субботний день, никто не замечает, Как плохо мне, так плохо, на беду, Что не дойду, а то и упаду. Смотрю, сидит на солнце, спину грея, Там, у колодца, дюжина евреев. И если честно, странные, на вид: Смиренье и терпение в обзоре, И все в накидках с рыбками в узоре. Пока глядела, мне не повезло — Всё закружилось, ноги повело, Чуть не упала, встала, чуть жива. Мне плохо стало. Хорошо, трава. Присела на траву, поставила кувшин, И оглядела ряд согретых спин. И чуть не закричала от испуга: Вдруг встал один и выскользнул из круга. Ко мне направился. Я сжалась вся. Ведь я нечистая и тронуть-то нельзя. Как он прекрасен, глаз не оторвёшь. Ко мне он подошёл и взял кувшины. И спрашивает: «Где же ты живёшь?» А я молчу и вижу только спины. Потом зачем-то воду мне набрал. Его рука моей руки коснулась. И вдруг, о чудо, будто я проснулась, Иль Аполлон на лютне заиграл. И сердце, ослеплённое любовью, Вдруг встрепенулось, словно воробей, И молодость моя ко мне вернулась, И песнь запели птицы средь ветвей. Ведь он еврей, а что со мной творится: За счастье ему ноги мыть, а воду пить. Суббота.
И душа поёт, как птица, Прошли года, но не могу забыть.
ЗАПИСЬ СПОРА МЕЖДУ ФАРИСЕЯМИ И КНИЖНИКАМИ, УЧЕНИКАМИ САВВА, И ХРИСТИАНИНОМ, УЧЕНИКОМ ПАВЛА, СДЕЛАННАЯ В АФИНСКОЙ СИНАГОГЕ ПЕРЕПИСЧИКОМ ТОРЫ ИЗ ИЕРУСАЛИМА ПОЧТЕННЫМ МААСИЕМ БЕН ИЕГУДИ
Фарисей христианину:
Зачем ты бросил свой народ? Зачем пришёл к Христу? Что ты предатель и урод, Мы видим за версту. Дурак, теперь ты нееврей, И как ни складно врёшь,
Ушёл ты из семьи своей, А к новой не придёшь. Полно грехов прощает Бог, Пойми же, как ты глуп, Для Яхве выкрест-демагог Страшней, чем душегуб.
Христианин фарисею:
Спасибо Вам за монолог. Суров он, хоть и мал. Пусть ветхим выглядел завет, Но я ему внимал. Извольте выслушать ответ, Рассвет, в котором суть и свет, Любой из вас проспал. Святая Троица — мой Бог. Любовь — моя мечта. Никто ни гой и не изгой У светлых врат Христа. И я Христа благодарю За то, что в этот час Голгофы видел я зарю Апостолом средь вас. За то, что мой святой Господь, Пошёл за вас на крест И, маловерам вопреки, На третий день воскрес. Хула мне ваша не страшна, Бессильна ваша лесть. Боюсь беда, а не вина, Большая ваша спесь. И Бога я за вас молю, И каждого из вас люблю, И не к лицу вам месть. И трепетом душа полна, Когда, прекрасна как весна, Грядёт благая весть.
Книжник христианину:
Сейчас, пока вас меньшинство, Пока гонимы вы, Прекрасно ваше божество, Ну, а потом? Увы. Когда вы станете сильней И к вам придут цари, Начнёте убивать людей За ваши алтари. Христос ваш — богочеловек. И пусть воскрес он сам, Едва минует этот век, Начнёте, как пророк вам рек,
Молиться мертвецам. Кто молит за людей людей, Воистину смешон. Халдей он, а не иудей, Так было испокон.
Христианин Книжнику:
Готов был к жертве Авраам, Господь его остановил. Ну, как же непонятно вам, Господь, той жертвы не забыл. Намеренье целует Бог. Был Авраам готов, Как агнца сына заколоть, Родную свою плоть. Бог преподал нам всем урок: Он сына своего отдал, Как жертву, за наш грех. Он вас, заблудшие, спасал: Евреев, греков, всех. Сын Бога не пришёл как вор, Он силы не скрывал. И светом на горе Фавор Небесным воссиял! Когда он завтра, в тот же час Воскреснет среди вас, Своим пришествием вторым, Он клеветы рассеет дым. Услышьте трубный глас. И вас, Отца его оплот, Он к вечной жизни призовёт Явлением своим. Недаром вас учить Саул Пред Богом Павлом стал, И тем на косности порок Он, как пророк, восстал. Прощайте, ныне ухожу, Ведь в спорах правды нет. Но, как свечу, в руках держу Христовой правды свет.
ДИАЛОГ ПОВАРА И СЛУЖАНКИ БОГАТОГО ЮНОШИ
Повар:
Из фиников, изюма и граната Умели делать сладости когда-то, А ныне, всё не то, Не то, брат, и, однако, Вчера добавил в мёд Я горстку мака,
Арахиса, фисташек, миндаля. И на огне запёк. А, вышло, о-ля-ля. Трудился я за совесть, ни за страх, И получилось чудное печенье, Вкуснее, чем кешью и земелах. Хозяин есть не стал. Вот огорченье.
Весь вечер он о чём-то там вздыхал.
Служанка:
Несчастный мальчик, Ходит сам не свой,
С тех пор, как мать с отцом отправил в мир иной. А тут ещё с утра
Бродячий равви так с Илиёй был говорить не вправе. Ишь, какой умный,
Нежно, как родной, хозяину сказал: «Иди за мной. Ты — счастлив? Может это и блаженство, Но так ты не достигнешь совершенства. Давай-ка, всё имущество продай. И что получишь, беднякам раздай».
Повар:
Что? Прямо так сказал?
Да что ты?
Ох, не дай Бог
Остаться без работы.
Где жить? Как быть?
И чем кормить детей?
А наш-то что? Ну, говори скорей.
Служанка:
А наш ему лепечет: «Равви, благий. Что значит, всё раздай? Ни жни, ни сей.
Имение — богатство жизни всей, Копилось для отцов отцами, Оно итог огромного труда. Раздам я всё, И что со мной тогда? Ведь я живу в Законе Моисея, Чтить Заповеди с детства приучён, Не это ль благочестия Закон, Что день и ночь спасает иудея?»
Повар:
Хозяин наш умён, Хозяин наш учён,
Спасибо его бабушке и маме, Учился в академии при Храме, И смысл Закона понимает он. У матери с отцом он был любимцем. Вот так.
Всё брось, и марш за проходимцем. Служанка:
Нет, ты неправ, в том равви что-то есть, Достоинство и доброта и честь. Он беднякам, простым он людям друг. Богатым стыдно быть, раз нищета вокруг. Он говорит, раздать всё нелегко. Скорей верблюд в игольное ушко Со всей своей поклажею пройдёт, Чем тот, кто так богат, к спасению придёт.
Повар:
Да он совсем не то имел в виду. Темна ты, Мариам, не знаешь на беду, Игольное ушко — врата в Иерусалиме, И с караванов плату там берут. Верблюдов грузишь — не сочти за труд, И боле трёх мешков не размещай под ними, Иначе, бац, застрянут, не пройдут. Тот равви, хоть и бродит налегке, Но говорит хозяину он честно: О Боге думай, не о кошельке, Вот и спасёшься. Это всем известно.
Служанка:
Чем сплетни собирать окрест, Смотрел бы лучше, что хозяин ест. Домой вернулся он в большой печали, Возьми, да накорми его вначале. А то бормочет: «Да, лишь Бог наш благ. Сам не поймёшь, что истинно, что ложно, И самому себе ты злейший враг, И только Богу, Богу всё возможно». Пойду я отнесу ему хурму. Ох, не в себе он, судя по всему.
МОНОЛОГ ХРИСТИАНИНА ПЕРЕД РАСПЯТИЕМ НА КОСОМ КРЕСТЕ ЗА ИСПОВЕДАНИЕ ИИСУСА
Твоё голгофское распятие На прежней жизни ставит крест. То миру ты раскрыл объятья. В твоих объятьях мир воскрес.
И с этих пор такая доля Дана спасения пути. Спасибо, Бог, что ты позволил, К вершинам тяжкий крест нести. Вершины нет на свете выше. Под ней все горы, все поля. Мне шёпот звёзд над нею слышен. Мне дышит нежностью земля. Теперь перед крестом Господним С последней просьбой я стою: Косым крестом, пока не поздно, Перечеркните жизнь мою.
МОНОЛОГ НИЩЕГО, СЛЫШАВШЕГО РАЗГОВОР ИИСУСА С БОГАТЫМ ЮНОШЕЙ
Продай, раздай, чтоб те, кому раздали, То, что раздали, тут же проедали. А воровать, конечно, тяжкий грех. Да только вот вопрос, где ж взять на всех? Тот Заповеди чтит, а эти вопрошают, Что равви, что бандит, все нарушают? Сижу в рванье, прошу на пропитанье, За ради Господа, прошу. Есть оправданье? Лицо потеет здесь, на солнцепёке. Вот пот лица. Тружусь, но без мороки. Тот сыр подаст, а этот хлеб, а воду Без денег подают пока народу. Мне юноша подал. Там за талан передник. Иди за мной. Чудак тот проповедник. Мне юноша знаком. Свой дом и маслобойня. Закону он учён. Детишек тройня. Богат, умён, любим народом. Он добр, стоит на праведном пути. Зачем ему идти за нищебродом? Не понимаю, Господи, прости.
МОНОЛОГ ПРОДАВЦА СОЛИ, СЛЫШАВШЕГО РАЗГОВОР ХРИСТА С БОГАТЫМ ЮНОШЕЙ
Дороже соли что? Да только соль. Меня ограбить столько раз пытались. Не дале как вчера. Вот! Синяки остались. Воруют все. О чём тут говорить. Без соли суп и тот нельзя сварить. Раз ты безгрешен, для чего Законы? Те, кто писал, они с грехом знакомы. А если соблюдать все правила на свете, Стяжают благодать лишь старики и дети. Одним ещё безгрешно жить и жить, Другие, всё не могут согрешить.
Прав равви, всё возможно только Богу.
Одно вселяет в сердце мне тревогу:
Зачем ему нужны ученики?
Таскать толпу такую не с руки.
Их накорми и приведи к ночлегу.
А как с поклажей быть? Нанять телегу?
Куда они идут? И где живут?
А с кем остались жёны их и дети?
Что тут сказать? Есть чудеса на свете.
Да Бог с ними, с детьми, с родными и женой,
Что он советовал, причём серьёзно,
Давай-ка всё раздай, потом иди за мной.
Немедленно. Сейчас. Иначе будет поздно.
Совет неблагий, раз Господь лишь благ.
Будь нищ и наг, иди и в руки флаг.
Иди за мной, мне лично вверен путь,
Поскольку я есмь истина и путь.
А что за истина? А путь куда?
Наверное, какая-то мечта.
Мечтать не запретишь,
Мечта нам снится.
Мечтать не вредно.
А кому трудиться!?
Печь хлеб, мостить дороги, воевать.
Учёных тьма!
Да не поймёшь, как звать!
ДИАЛОГ ДВУХ ЖЕНЩИН КРЕЩЁННЫХ ИОАННОМ КРЕСТИТЕЛЕМ В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ, КОГДА КРЕСТИЛСЯ ХРИСТОС СПАСИТЕЛЬ
Первая женщина (Руфь):
Не знаю я, как ты, сестра,
А я замучалась, пока искала
Рубашку белую.
Весь рынок обскакала:
То коротка, то широка,
То рукава пришиты сикось-накось,
То ворот вкривь и вкось,
Хоть оторви и брось.
Как хочешь, не пойму,
Ну почему,
Сирийцы ткут такую пакость?
Вторая женщина (Эсфирь):
Ох, Руфь, смотрю я на тебя и удивляюсь, Придя омыть грехи, я перед Богом каюсь, Итог таков, что выше всех наград. Пришёл креститься к Иоанну брат, Да знаешь ты его, Иисус — племянник Анны.
Ох, что тут началось, ты видела? Так странно. Сначала голубь, Белый, словно лунь, и весь из света, Кажется, что дунь, и он взлетит В поля над Иорданом Молочным светом, кротким и желанным. А, может, то не голубь, просто птица? Руфь, посмотри, там со спины скорей Давай сними, похоже, что репей, Когда он умудрился прицепиться? А крылья? Два, огромные крыла. Ты видела? Вот странные дела. Чего молчишь как рыба. Иль эта при дороге глыба. Мы всё подругам рассказать могли бы. А то ведь духота, да маета. С тех пор, как прибыла жена Пилата, Все говорят, не просто, хороша, А что при ней ещё ума палата. А жизнь опять какая-то не та.
Первая женщина (Руфь):
Да, голубь был. И что? Большая птица. Ему ещё могла бы удивиться, Но облако переливалось светом. Сестра Эфирь, что думаешь об этом? Ты слышала? Такой был голосище, Что хоть всю Самарию обойди, Хоть Иудею, вряд ли такой сыщешь. Особенный. Поверь, и стар и млад, Все в панике,
И волны на реке. И весь народ на берегу. Не знаешь, кто же там, в том облаке орал? И что кричал? Понять я не могу. Поверь, Эсфирь, я сразу захотела Иосифа искать. Такое дело.
Что думать мы должны? Что его тело
Исчезло и на облако взлетело. Ведь голос чётко, ясно всем сказал, Мой сын возлюбленный, моё благословение, И этот глас звучал, как откровение. Но как Иосиф наш на облако попал?
Вторая женщина (Эсфирь):
Ну, знаешь, Руфь, мне слушать тебя тошно, Иосиф ныне дома у меня, он чинит стол и стул. Уж это точно
Иисусу он отец, крестителю родня. Мне Иоанн замолвил по секрету,
Что сам Господь, на облаке на этом. А голубь — дух святой. Отсюда столько света.
Первая женщина (Руфь):
А я не понимаю это.
Ведь что выходит? Я сказать боюсь,
Что сын Иосифа есть Божий сын? Иисус?
Молчи, Эсфирь, и говори потише.
Крестились. Смыли грех.
И, слава Богу, в вышних.
Вторая женщина (Эсфирь):
Ты смыла грех. И всё, и Бог с тобой. И собирайся. И пошли домой!
РАЗГОВОР ДВУХ РЫБАКОВ НА БЕРЕГУ ИОРДАНА
Первый рыбак:
Вот говорят, грехи смывает Иордан. Там у мостков, чуть-чуть повыше брода Людей макает в воду Иоанн, К нему там очередь. Макнул он тьму народа.
Второй рыбак:
Грехи смывает. От его затей Ушла на дно последняя рыбёшка. Ему кричу: «Притормози немножко» Он отвечает: «Мне мешать не смей».
Первый рыбак:
А вот вчера ловлю на сеть в затоне. И что поймал! Лягушку и малька. И тут к нему приходит друг в хитоне, И оба препираются малька.
Второй рыбак:
А спор о чём?
Первый рыбак:
Да, кто их там поймёт.
Похоже, кто главней и кто кого макнёт.
Второй рыбак:
Эх, жаль, вчера я проторчал на рынке И не видал такой смешной картинки. Так кто кого? Нырнуть, не утопиться. Что спорить-то.
Первый рыбак:
А тот, во власянице, Едва он друга в воду погрузил, Как рядом белый голубь воспарил, И облако надвинулось на нас, И прям из облака раздался глас.
Второй рыбак:
И что тот глас вещал? Первый рыбак:
Что он вещал? Когда бы было тише. Народ, как оглашенный закричал. И ничего я не расслышал. Но ты сегодня глянь. Протри глаза. Вода другая, чистая слеза. Ты припоздал. Пришёл я утром рано И выловил огромного сазана. Не знаю уж, какой там был кошмар, Но вот такая рыба — Божий дар.
Второй рыбак:
Да, что сазан, когда, о, Боже, правый, В воде я постоял чуть-чуть, И больше не болят суставы.
Первый рыбак:
Чего стоишь. Давай, пошли к мосткам, Чтоб благодать воды досталась нам.
МОНОЛОГ МЫТАРЯ, БЫВШЕГО НА СВАДЬБЕ В КАННЕ ГАЛИЛЕЙСКОЙ
Эх, зря я взял на откуп наш квартал. Налогов крохи жалкие собрал. Такая нищета под римской волей. Не окупил я и десятой доли. Однако есть и радостный момент. Кто верит в то, чтоб мытаря любили? Отвечу сам себе — никто и никогда. А вот меня на свадьбу пригласили.
И там свершилась мытаря мечта. Я обнаружил то, что люди скрыли. И это что-то — чудное вино. Никто не пил такого никогда. Знать не хочу я, чья это вина, Но даже вкус подобный позабыли. Сейчас просплюсь, вернусь к ним поутру И выясню, откуда это чудо, А не ответят, так семь шкур сдеру. Не будь я мытарь с именем Ягуда. И сразу замытарю пару бочек. Я не дурак, я знаю, между прочим, Что нет цены подобному вину. Всю душу выну. Надо не одну! Любой мне всё ответит после пыток. Откуда взял божественный напиток!
РАЗГОВОР ОТЦА НЕВЕСТЫ С ЖЕНОЙ ПОСЛЕ СВАДЬБЫ В КАННЕ ГАЛИЛЕЙСКОЙ
Отец невесты:
Ты понимаешь, что ты натворила?
Ты для чего меня уговорила
На свадьбу сволочь-мытаря позвать?
Ты отвечай! Кончай молчать, кивать.
Что делать нам теперь?
Всё выпили до дна.
А он, Ягуда, требует вина.
Не кружку, не кувшин, а пару-тройку бочек,
Иначе, он пытать нас хочет.
Ногами топает, зашёлся в раже,
Вот-вот помчится прямо к римской страже.
Мать невесты:
Хорошее вино ты подал бы вначале,
Плохого бы вина уже не замечали,
А после пойла, что привёз Давид,
Любой поймёт иной и вкус, и вид.
Ты не ори, ты мне поведай, кстати,
Откуда вдруг, взялось вино для высшей знати?
Отец невесты:
Всё на меня валить. Ну, нет, постой! Нам привезли три бочки, но с водой. Припоминаю, правда, очень смутно, Что возле них был равви молодой, Когда на свадьбе кончилось вино, Я вышел и заплакал от досады, Что жениха подвёл, а гости рады
Посплетничать о свадьбе без вина. Пусть бедность не порок, но в ней моя вина. А, может, не моя. Кто спорит? Но свадьба без вина — большое горе. Но хорошо я помню, что тогда Мне равви протянул кувшин с небесным ароматом
И молвил: «То вода была когда-то, А вот теперь — держи, и радуйся, и пей, Как мог, и я помог беде твоей».
Мать невесты:
Постой, постой, ведь равви ещё в доме. Скорее на колодец, за водой! Свершил он чудо первый раз, Свершит и на второй. И мытаря отгонит он от нас, А то мы не минуем горькой доли.
Отец невесты:
Уже бегу. Колодец за углом. Нетрудно воду принести мне в дом, Пусть будет чудо, Но какою силой? Ты понимаешь, как он это смог? Под видом равви к нам явился Бог. Жена, блаженны мы! Клянусь могилой.
МОНОЛОГ ПОРТНОГО, СИДЕВШЕГО НОЧЬЮ НА БЕРЕГУ ТИВЕРИАДСКОГО МОРЯ
Скажу вам так: «Бессонница — подруга
Тех, кто сходить собрался с круга
Всех жизненных забот,
Всех жизненных сует,
Тех, для кого печален Божий свет.
Я начал слепнуть. Шить я не могу.
Уж ночь-полночь сижу на берегу.
Сижу на берегу, любуюсь на луну,
Вдаль вижу хорошо, вблизи ни тпру — ни ну.
Я странник ночи, я её жених.
Луна над морем. Даже ветер стих.
Ещё раз повторю, полночный час,
И вдруг, я вижу, движется баркас.
Чудно, скажу вам, вся округа спит,
А тут баркас, и он людьми набит.
Так вот, едва прошёл полночный час,
Как вдруг поднялся ветер несусветный.
Наш край для Иудеи всей приметный,
Погоды нет капризней, чем у нас.
И сразу волны, выше всё и выше.
От берега пришлось мне отойти,
И спрятаться за камнем.
И, вдруг, слышу,
Кричат-кричат,
Хотят себя спасти.
Но вот кому кричат, не понимаю.
Я голову над камнем поднимаю,
И вижу ясно лунную дорожку,
И сразу понимаю, быть беде,
Идёт к баркасу призрак по воде,
Как посуху, а правою рукой,
Волну он гладит нежно,
Словно кошку.
Спаси меня Господь.
Что? Я схожу с ума?
Недолго так лишиться дара речи.
Там через борт шагает человечек.
И к призраку идёт. Идёт ему навстречу.
Вы понимаете, о чём я говорю?
Не понимаете? Так я вам повторю.
Он тоже по воде шагает.
Что происходит? Дело принимает
Какой-то непонятный оборот.
Ведь рядом с тем,
Кто к призраку шагает,
Другой с баркаса тонет, но плывёт.
Неужто, мне привиделось всё это?
Бессонница ушла, и я уснул.
И все мои вопросы без ответов.
Тот, кто вначале шёл, вдруг, чуть не утонул.
А голос, голос был.
Он тоже мне приснился?
Он над волнами плыл,
Его я слышал сам:
«Ах, маловер, зачем ты усомнился,
И не доверил душу небесам!»
Ответь мне, друг, а понимаешь ты,
Как призрак может враз утишить бурю,
И вытащить двух дядек из воды?
Вот я не понимаю, хоть убей.
Вот! Довела бессонница до ручки.
Я видел всё, иль это её штучки,
Несчастный я портной и глупый иудей!»
МОНОЛОГ МАРИИ МАГДАЛИНЫ
Тот, кто хоть раз вкусил сиротства горький хлеб,
Не ропщет на печальный смысл судеб.
До самой смерти Божий мир не мил,
Тем, кто детей своих похоронил.
Безумье, нескончаемый предел,
Вот самый добрый для таких удел.
Безумье, что сказать?
И я когда-то была больной душою — бесновата,
Он спас меня, и бесов легион,
Любовью своей сжёг и вывел он.
Душа моя с ним рядом просветлела.
Он от греха очистил моё тело,
И я пришла последний раз проститься.
И что нашла? Пуста его гробница.
Вот сложена на камне плащаница,
Вот в изголовье в смирне пелена.
О, Бог мой! Я в пещере не одна.
Здесь ангел белокрылый рядом с ложем
И юноша прекрасный рядом тоже.
«Воскрес твой Бог», — мне ангел говорит —
«С тобою рядом он сейчас стоит
К нему не прикасайся,
Хорошо?
Пока ещё к отцу он не взошёл. Но людям расскажи, что б каждый знал, Господь наш жив, он смертью смерть попрал».
ОБРАЩЕНИЕ АНГЕЛА, СТОЯЩЕГО У ГРОБА ГОСПОДНЯ, К АПОСТОЛУ ИОАННУ
Не может умереть живое Слово, Путь Истины лежит сквозь времена. Ты чувствуешь, душа твоя готова Воскреснуть и забыть про годы сна. Смотри, как аккуратно плащаница Там с пеленами рядом сложена. Учитель твой воскрес, тебе не снится, Что связь времён теперь обнажена. Мы знаем, матерь Божию лелея, Ты верно исполнял завет Христа, Иди ему навстречу в Галилею, И разрешись от скорбного поста. Воскрес Учитель, можно без опаски В мир без греха с собою звать народ. Настало время новой, светлой Пасхи, И Воскресенья день завет Субботы ждёт!
РАССКАЗ НЕОФИТА ХРИСТОВОЙ СВОЕЙ НЕВЕСТЕ О ДНЕ ВТОРОГО ПРИШЕСТВИЯ ИИСУСА ХРИСТА
В день, когда осуществятся все мечты, Упадёт звезда, умрёт от красоты, И по полю побегут к реке кусты, В день, когда осуществятся все мечты. И забыв мотив, что был красив и прост, В поле травы распрямятся в полный рост. И деревья, чьи так корни глубоки,
Полетят на листьях-крыльях вдоль реки, И проснутся у дороги валуны. И расскажут свои каменные сны. И таким, как есть, меня полюбишь ты. В день, когда осуществятся все мечты. У колодцев, где полным-полно воды, Расцветут в ночи прекрасные цветы, И пустыни будут вовсе не пусты. И исчезнут приграничные посты. Там не спросят ни фамилий, ни имён, Нам откроют сразу виды в даль времён, И крылом помашет ангел с высоты. В день, когда осуществятся все мечты, За Христом пройдём сквозь царские врата. И минует нас горючая беда. Мы откроем в жизни чистые листы. В день, когда... В день, когда... В день, когда?
ОТПОВЕДЬ РИМЛЯНИНА НЕОФИТА ХРИСТОВОЙ ВЕРЫ СВОЕМУ ДРУГУ, СЕТУЮЩЕМУ О НЕБЛАГОДАРНОСТИ ЦЕЗАРЯ
Тебя наградили радугой За радость жизни иной. Тебя наградили правдою За истины тяжкий зной. Тебя наградили мечтою, За беглый весенний ручей. И лентою, золотою, Сотканной из лучей. Тебя наградили слезами, За боль сердечной тоски И грустными глазами До гробовой доски. Пока цветут рассветы, Пока плывут облака, Не мучайся и не сетуй, Награда твоя велика. Пока в садах Саваофа Проходит век, словно час, Награда любви — Голгофа, За то, что Он всех нас спас. А ты не заметил даже, А ты ворчишь и не рад, Что ж ты никому не скажешь: «Не надо иных наград»?
МОНОЛОГ ГРЕКА НЕОФИТА ХРИСТОВОЙ ВЕРЫ О ВТОРОМ ПРИШЕСТВИИ
Я чувствую себя Предтечей второго шествия Христа,
Привратником для новой встречи, держащим тяжкие врата.
И я твержу, не уставая, из часа в час, из года в год: «Его любовь — она живая, лежащий в гробе,
оживёт».
Живой забудет цепь невзгод. Внемлите,
суть любви идёт. Я жду пришествия второго, Христос спаситель сдержит слово.
РАССУЖДЕНИЯ НЕОФИТА ХРИСТОВОЙ ВЕРЫ КНИЖНИКА ИУДЕЯ ИЗ ГАЛИЛЕИ О ЧУДЕ ПРЕБРАЖЕНИЯ НА ФАВОРЕ
В фаворском свете проявилась суть: Со смыслом истины совпала её форма, Слились в одно безумие и норма, Стоянье насмерть и бессмертья путь, Вселенная вошла в небес окно. И оказалась теснота просторна, И немота, как речки речь, проворна, И пустота тотальна, как вино. Туч темнота под кровом теневым Лишь оттеняла постоянство света. Не ведал ни привета, ни ответа Отечества молочно-кислый дым. И чудилось испуганной душе: «Мир во грехе, он сгинет без остатка», Когда легла фаворская заплатка На стыд и срам, бездарный, как клише!
РАССКАЗ РАВВИНА АФИНСКОЙ СИНАГОГИ ИУДЕЯМ О ПОПЫТКЕ АПОСТОЛА ПАВЛА О ПЕРЕВОДЕ ЕВАНГЕЛИЯ С ИДИША НА ГРЕЧЕСКИЙ
Ему хотелось греком стать, Но быть не перестать евреем. Помазать лоб любви елеем, Не покидая благодать.
Как поздно понял он потом, Чтоб быть мостом, иметь опоры, Порою надо сдвинуть горы И прорубить хребет хребтом.
Спрямить, но выгнуться притом. А для чего? Зачем, в итоге,
Какому дураку под стать? Чтоб частью стать чужой дороги, А быть собою перестать?
МОНОЛОГ АПОСТОЛА ИОННА О СТОЯНИИ НА ГОЛГОФЕ
В тот час, как умер Бог распятый, А горе, хлынув через край, Пошло от страха на попятную, И плакало: «Не умирай!». На сердце вдруг закаменело, Заледенело от тоски, И я подумал отупело: «Похоронить бы по-людски, Омыть, закутать в плащаницу, Убрать, укрыть в пещере с глаз, Закрыть последним камнем лаз, Молиться Господу, молиться.» Погас, как свечка Божий свет, И не порочен, и не прочен, И что теперь? Есть дни и ночи. А света нет! Нет света. Нет!
РАЗМЫШЛЕНИЕ АПОСТОЛА ИОАННА ВО ВРЕМЯ НАПИСАНИЯ ЕВАНГЕЛИЯ
Ты, Иоанн, всё ждёшь небесной манны. Часами смотришь на разбег ручья. Душа твоя полна, пусты твои карманы. Ты думаешь о смысле бытия. И пишешь, что сказал Учитель, странно, Но словно сон проходит жизнь твоя. Христос, в тебе распятый, терпит муку. Любовь к тебе оплёвана до пят. Сто раз на дню «спасибо за науку». И жизнь течёт, и Бог не виноват. А в роще за ручьём, воды мешая звуку, И днём, и ночью о деньгах шумят. Пустыни ветер навевает скуку. Выводит флейта нежный звукоряд. Флейтист играет третий день подряд. Надеется, что позолотят руку. Да, жизнь течёт, но Бог не виноват, Гляди же пристальней, Туман плывёт над пристанью, Прислушайся, то смоквы шелестят: И кажется уже душе твоей, Вот-вот мелькнёт Учитель средь ветвей.
