CC BY
39
УДК 323.285 (470.6) ББК 66.5 (235.7)
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ РЕЛИГИОЗНО-ПОЛИТИЧЕСКОГО ЭКСТРЕМИЗМА И ТЕРРОРИЗМА НА
СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ
Б.В. Аксюмов
Статья подготовлена в рамках исследовательского проекта «Ценностно-идеологические аспекты конфликтов и напряжений на Северном Кавказе», Грант Президента Российской Федерации МД-4849.2011.6
Весь постсоветский период развития Северного Кавказа характеризуется повышенной турбулентностью в протекании социально-экономических, этнополитических и культурно-цивилизационных процессов. Данная турбулентность, выраженность которой периодически меняет свое значение, но всегда остается на достаточно высоком уровне, обусловлена в первую очередь функционированием на территории Северного Кавказа террористического бандподполья. В связи с этим обстоятельством особенно важным и актуальным становится изучение идеологических основ, на которых фундируется религиозно-политический экстремизм в регионе. Как правило, ценностно-идеологический фактор конфликтов и напряжений на Северном Кавказе несколько недооценивается - на первый план и политики, и исследователи обычно ставят социально-экономические условия развития региона, особенности политической культуры. Однако подобный взгляд представляется достаточно устаревшим, инерционным по отношению к господству экономического детерминизма как универсальной объяснительной модели в советской науке. Векторы трансформации северокавказского социума в последние двадцать лет все настоятельнее требуют не только и даже не столько анализа социально-экономических характеристик региона, сколько учета культурно-
цивилизационных и ценностно-идеологических основ его развития. Именно идеология, на наш взгляд, составляет внутренний каркас террористического бандподполья на Северном Кавказе, тот каркас, который не только интегрирует и вдохновляет данное движение, но и привлекает в его ряды все новых адептов.
Обращая исследовательский взгляд в недалекое прошлое, можно заметить, что формирование террористического подполья в северокавказском регионе напрямую связано, во-первых, с сепаратистским движением 90-х гг. прошлого века, а во-вторых, с процессом религиозного возрождения, начавшимся еще в последние годы существования Советского Союза и резко интенсифицировавшимся после его распада. Соединение идеи сепаратизма с радикализированными формами ислама и обусловило генезис религиозно-политического экстремизма на территории Северного Кавказа. Результат подобного соединения без труда можно разглядеть в такой амбициозной самоинституционализации подполья, как «Имарат Кавказ». Впрочем, в отличие от последнего десятилетия прошлого века, идея сепаратизма явно отступила на второй план, а на авансцену вышла религиозно детерминированная универсальная идеология, которая выводит северокавказский религиозно-политический экстремизм и терроризм из его узких границ и вписывает в мейнстрим, выражаясь языком Б. Льюиса и С. Хантингтона, «глобального противостояния традиционалистского (фундаменталистского) исламского мира и современной западной цивилизации».
Характерным показателем перехода к новой идеологической доктрине стало систематическое использование таких терминов, как «глобальный джихад», «кафиры», «муртады» и т.д. Борьба с Россией воспринимается уже не как «национально-освободительная», а как «священная». «Те, кто сегодня воюет в Чечне и других республиках Северного Кавказа, уже не говорят о борьбе за независимость Ичкерии. У них совершенно другие идеалы и совершенно иные задачи. Умаров перевел войну в религиозное противостояние, где с одной стороны находятся моджахеды, то
есть борцы за веру, а с другой - кафиры (неверные), оккупировавшие мусульманские республики Кавказа и их пособники - «муртады» (отступники) из числа местных "национал-предателей"», - отмечает один из местных наблюдателей в Чечне [1]. По мнению С. Маркедонова, конфликт в рамках лагеря боевиков Северного Кавказа сейчас представляет собой спор двух идеологий: «сепаратистского этнического национализма (целью которого видится суверенная Чечня даже без братской вайнахской Ингушетии)» и «универсалистского религиозного проекта», при котором борьба индивида «включается в часть глобального джихада, а ее конечная цель не ограничивается Северным Кавказом и даже, по большому счету, Россией» [1].
Именно универсализм, преодолевающий любые этнические границы, оперирующий глобальными, а не региональными (тем более не локальными) религиозно-политическими проектами является отличительной чертой салафизма (ваххабизма). Претензии на обладание всей полнотой истины, на единственно верную трактовку слов пророка Мухаммеда приводят салафитов не только к идее собственной исключительности в рамках исламского мира, но и позволяют считать себя олицетворением и квинтэссенцией этого мира как такового. Узурпация всей полноты исламской религиозной истины обусловливает глобальность политических амбиций, которые простираются на все политическое пространство мира как целого. Само мировое пространство понимается в зороастрийско-манихейском духе - как глобальное противостояние Света и Тьмы, Добра и Зла. С точки зрения подобной идеологии, ваххабиты сражаются не с каким-то отдельным государством, не с каким-то конкретным противником, они сражаются с самой системой «мирового зла», частными проявлениями которой могут выступать США, Израиль, Россия и т.д. Северокавказские салафиты (ваххабиты) воспринимают себя не как отдельную, имеющую локальное значение, религиозно-политическую силу, а как часть глобальной системы, олицетворяющей собой само Добро как таковое, саму Истину, каковой ее изрек когда-то пророк Мухаммед. Как отмечает С. Василенко, «смена век-
тора многое дала подполью, которое теперь смело можно называть ваххабитским. Прежде всего, идеологически Исламский проект, лишенный этнического содержания, стало возможным распространить за пределы Кавказа. Северный Кавказ в интерпретации идеологов Имарата есть лишь поле битвы моджахедов против сил зла, против всего того, что не является Исламом. Магомед Вагапов (Амир Сейфуллах) поясняет: «Мы ведем Священную войну против мирового сатанизма, против системы, которую враги Аллаха называют цивилизацией и мировым порядком, частью этой системы является и Русское государство - оно пытается отвратить людей от ислама. Сегодня мусульмане Кавказа, Поволжья и Урала объединились в борьбе за веру» [2].
Важно подчеркнуть, что мы не считаем ислам сам по себе основой идеологии терроризма и экстремизма. Как и любая другая религиозная система, ислам является сложным и многозначным ценностно-мировоззренческим образованием, весьма подверженным разного рода интерпретациям. По мнению авторитетного исламского богослова Мухаммеда Аль Масра, в принципе является неподобающим, нескромным и вызывающим говорить: «Это - установление Аллаха» или «[это] - норма ислама». Более подходящим и скромным будет такое утверждение: «Это - мое понимание установления Аллаха или нормы ислама» [3, с. 13]. Как полагает А. Игнатенко, высочайшие достижения исламской мысли являются «следствием применения такой системы нормотворчества, которая соединяет в себе Божественную основу и человеческую интерпретацию, заданные общие параметры и свободу мыслителя» [3, с. 14]. В этом смысле прочтение Корана в духе радикализма есть результат интерпретации того или иного «толкователя», а не отображение сути исламской религии как таковой.
Причины роста и широкого распространения радикалистских интерпретаций ислама следует искать, по нашему мнению, не в самом характере священных исламских текстов, а в особенностях современного этапа
эволюции исламского мира. Эти особенности становятся особенно очевидными в контексте параллельной исторической эволюции христианства и тех обществ, которые традиционно считаются христианскими. В этой связи представляется очевидным, что процессы секуляризации, растянувшиеся на несколько столетий, привели к фактической потере христианской религией своего прежнего статуса во многих странах традиционно христианского мира. В отличие от христианства, ислам практически не утратил того огромного значения для развития мусульманских обществ, которое он имел и тысячу лет назад.
Имея в виду указанный исторический дисбаланс, можно сделать вывод о том, что главной причиной распространения исламистской (т.е. радикализированной) идеологии является реакция традиционалистского сознания и мировоззрения на процессы все ускоряющегося «осовременивания» мира. Идеологи террористов искусно используют протестные настроения против секуляризации общественной жизни, морали и нравственности, которым подвержены многие рядовые мусульмане, воспитанные в строгих канонах традиционалистской морали. В результате прослушивания проповедей радикально настроенных имамов у них вполне может возникнуть впечатление о том, что сам Дьявол в образе Запада (или России) ведет борьбу против их традиций, обычаев, в конечном счете, против самой их религии.
В этом смысле наблюдающееся ныне противостояние между западной и исламской цивилизациями обусловлено противоречием между современным и традиционным, секулярным и религиозным. По мнению А. Игнатенко, «исламизм противостоит всем иным идеологиям, политическим системам и общественно-политическим проектам как секулярным, светским. Тем самым главный источник глобальной дестабилизирующей активности, связанной с исламом, заключается в непримиримом конфликте по линии исламизм-секуляризм» [4, с. 41]. Существенные черты этого противоречия (конфликта) характерны и для ситуации на Северном Кавказе
как части Российской Федерации. Находящаяся все время в поиске адекватного модернизационного проекта Россия, безусловно, делает ставку на современность, на развитие, на изобретение и внедрение в производство все новых и новых технологий. Аналогичные процессы идут и в культурной сфере, которая все в меньшей степени ориентируется на традиции, пытается окончательно эмансипироваться от религиозных мотивов и регла-ментаций, делает акцент на свободном творческом самовыражении индивидуума. Практическое отсутствие цензуры, общепринятых норм и ценностей, глубокий кризис нациеобразующих форм коллективных идентично-стей обусловили предельную атомизацию и беспорядочную пестроту культурного ландшафта большей части современной России. Данные процессы, которые можно обозначить как процессы «постмодернизации», сближают Россию с западным культурно-цивилизационным миром.
Совершенно иным образом идет развитие культурных процессов на Северном Кавказе. Здесь традиции не только не отвергаются, но становятся еще более значимыми; религиозный компонент социокультурного пространства не только не находится в состоянии кризиса, но его значение возрастает с каждым годом; коллективные формы идентичности не только не распадаются, но происходит их упрочение. Движение в противоположные стороны, очевидная асимметрия и дисгармония в развитии, углубляющиеся культурно-цивилизационные бреши становятся все более заметными. В этой связи весьма характерно, что Россия воспринимается как часть Запада не только идеологами боевиков, но, что гораздо важнее, третьей частью молодых респондентов ряда северокавказских республик [5, с. 58].
Углубляющееся противоречие между современным и традиционным, секулярным и религиозным создает благоприятную почву для радикализации (в широком смысле этого слова). Ситуацию обостряет не всегда продуманная внешняя политика Соединенных Штатов Америки и ряда других стран блока НАТО. Военные операции в Афганистане, Ираке, Ли-
вии, угроза подобных операций, нависшая над некоторыми другими странами исламского мира, действительно, создают впечатление «конфликта цивилизаций», борьбы двух различных ценностно-мировоззренческих парадигм, столкновения двух альтернативных проектов будущего развития мирового сообщества. Универсалистскому либеральному проекту Запада противопоставляется столь же универсальный и столь же амбициозный исламистский проект, в который уже полностью включен и Северный Кавказ. Об этом свидетельствует как трансформировавшаяся в сторону исламистского универсализма и глобального джихада идеология террористического подполья, так и достаточно широкая популярность исламистской идеологии среди населения северокавказских республик. Можно в целом согласиться со следующим выводом ученых Южного научного центра РАН: «Сегодня исламистская пропаганда популярна потому, что она понятна современному человеку, создает эстетически привлекательный образ религиозно мотивированного насилия и имеет простую для восприятия цель. Исламисты опасны тем, что они имеют вполне конкретную цель -стремление осуществить исламистский политический проект. Как бы абсурдны и невыполнимы не были их идеи, они становятся действенным оружием, особенно когда у общества и власти нет внятных, разделяемых большинством населения приоритетов развития» [6, с. 66].
Несмотря на то, что у современного российского общества, действительно, отсутствует общенациональная идея, внятная культурно-цивилизационная идеология, что, собственно, и привело после распада СССР к атомизации социума, приоритет стратегического развития, на наш взгляд, определен достаточно четко - дальнейшая модернизация социально-экономической сферы и «постмодернизация» сферы культурной. «Постмодернизация», помимо всего прочего, предполагает усиление тенденций секуляризации, а значит, еще большее сближение России с «постхристианской» Европой. Подобное сближение с Европой (Западом) может означать дальнейшее культурно-цивилизационное дистанцирование с десе-
куляризирующимся Северным Кавказом и, следовательно, увеличение противоречия между секулярной моделью социального бытия, характерной для большей части регионов Российской Федерации, и религиозно детерминированной моделью бытия северокавказского социума. Наличие этого фундаментального противоречия неизбежно повлечет за собой усиление позиций радикального ислама на Северном Кавказе, определенная часть населения которого будет ощущать себя «последним оплотом» ислама и вообще религиозности как таковой на территории «постмодернизиро-вавшейся» России.
В условиях объективного процесса «осовременивания мира», ведущего ко все большему разрыву с традиционалистскими теориями и практиками, которые чаще всего религиозно детерминированы, радикалистские интерпретации ислама можно считать некой закономерностью. Именно достаточная историческая обусловленность вкупе с особенностями конкретной ситуации в северокавказском регионе в конце прошлого и начале нынешнего столетия привели к распространению ваххабитской идеологии, одухотворяющей религиозно-политический экстремизм и терроризм на Северном Кавказе. Умело используя приверженность многих мусульман традиционалистскому формату жизнедеятельности и одновременно демо-низируя надвигающуюся современность с ее антитрадиционализмом и почти абсолютной секулярностью, ваххабиты стремятся утвердить идею о необходимости «борьбы за ислам». Подобная экзистенциальная ситуация требует, по их мнению, особого режима существования мусульманских общностей. Как отмечает С. Василенко, «постулируя единство всех мусульман, ваххабиты утверждают, что мусульмане России ведут неправедный образ жизни. Так, они заявляют, что мусульманину жить на вражеской территории строго запрещено, то есть на той территории, где открыто не действуют законы Шариата. Исключение должно делаться только для моджахедов. Более того, считается, что мусульмане, которые словом или делом помогают неверным против мусульман, будь то чиновники, воен-
ные, милиционеры, религиозные деятели и т.д. - противостоят Аллаху, и поэтому с ними следует сражаться так же, как и с неверными. В такой ситуации «осажденной крепости» джихад является обязательным предписанием для каждого мусульманина, таким же как пост и намаз» [2].
Сущность идеологии северокавказского ваххабизма, а значит, и террористического подполья заключается, таким образом, в священной и совершенно императивной для каждого истинного мусульманина «войне за ислам», «во имя ислама», «во имя Аллаха». Высшая санкция на эту борьбу, которая будто бы дана самим Аллахом, оправдывает в глазах фанатиков любые действия, любые даже самые жестокие и бессмысленные террористические акты. Иррационализация «всемирной борьбы за ислам» приводит и к иррационализации терроризма, который из инструмента решения конкретных и рациональных политических задач превращается в самоцель, в чистое насилие, в способ обретения вечного блаженства. Психология терроризма и конкретного террориста основывается в этом смысле на традиционном наборе религиозный символов, таких, например, как грех и рай. Как отмечает С. Василенко, «одним из опорных тезисов в диалоге с обрабатываемым человеком является тезис о том, что ни в коем случае нельзя верить в то, что существует такой грех, который не может быть перекрыт праведным поступком еще при жизни мусульманина. Очевидно, что многие моджахеды, если не большинство, до прихода в бандформирования совершили множество преступлений, которые, с точки зрения Корана, однозначно закрывают им дорогу в рай» [2]. По словам К. Новикова, «пример высокой жертвенности вкупе с обещанными 70-ю девственницами в райских кущах становится привлекательным для части идеалистически настроенной мусульманской молодежи» [7].
Деятельность террористов, которую некоторые жители северокавказских республик склонны героизировать [8], представляет собой весьма опасный пример для подражания. Лидеры боевиков, обращающиеся к массам с проникновенными проповедями, могут стать кумирами для молоде-
жи. Наличие мощной идеологической базы, отвечающей как религиозному, так и социальному самочувствию определенных групп населения, становится очень опасной возможностью для формирования новых коллективных идентичностей, фундированных на идеалах «глобального джихада» и реализации универсального исламистского проекта [9].
Неуклонный рост влияния ваххабитов и ваххабитской идеологии в северокавказском регионе указывает на то, что упомянутые идеалы являются значимой ценностью не только для маргиналов, но и для части вполне «нормального» населения. Как отмечает Т. Черниенко, «ваххабизм сегодня - немногочисленная секта, но она является той идеологической платформой, которая отвечает чаяниям сотен миллионов мусульман, проживающих в разных частях планеты и подверженных протестным настроениям. Эти настроения, подпитываемые не только пропагандой изнутри, но и геополитическими факторами извне (войны на Кавказе, в Ираке, в Афганистане и т.п.), растут из года в год в геометрической прогрессии, что пропорционально увеличивает число потенциальных приверженцев данной идеологии» [10].
На Северном Кавказе подобные настроения будут расти до тех пор, пока идеологии ваххабизма, расцветшей в условиях практически полного отсутствия идеологических альтернатив, не будет противопоставлена столь же мощная и столь же привлекательная для населения идеологическая доктрина. Не следует забывать о том, что для человека традиционалистского типа идеальные детерминанты жизнедеятельности важны в гораздо большей степени, чем сугубо материально-экономическая мотивация. Социально-экономическое развитие региона необходимо, но еще более необходимо формирование той ценностно-идеологической базы, которая сможет обеспечить реальную интеграцию Северного Кавказа в культурно-цивилизационное пространство России. Формирование такой базы и внедрение ее в жизнь северокавказского социума - важнейшая стратегическая задача российского государства в отношении северокавказского региона.
От того, насколько успешно будет решена эта задача, зависит не только будущее Северного Кавказа, но и будущее Российской Федерации в целом.
Литература
1. Два года Имарату Кавказ: джихад охватывает Юг России // Кавказский узел [Электронный ресурс] URL : http://rostov.kavkaz-uzel.ru/articles/160345/
2. Василенко С.Б. За кулисами «Имарата Кавказ». Интеллектуальный дискурс ваххабитского подполья играет на руку интересам США на Северном Кавказе // Северо-Кавказское новостное агентство [Электронный ресурс] URL : http://skfonews.ru/article/113
3. Игнатенко А.А. Эндогенный радикализм в исламе // Ислам и политика. - М.: Институт религии и политики, 2004. - 256 с.
4. Игнатенко А. А. От Филиппин до Косова: исламизм как глобальный дестабилизирующий фактор // Ислам и политика. - М.: Институт религии и политики, 2004. - 256 с.
5. Аксюмов Б.В. Цивилизационные ориентации молодежи Северного Кавказа: на материалах полевых исследований // Молодежь перед цивили-зационным выбором: на материалах Республики Молдова и Юга России. Вып.1. - Ставрополь-Кишинев: Изд-во СГУ, 2009. - 219 с.
6. Матишов Г.Г., Котеленко Д.Г., Авксентьев В.А. и др. Терроризм и исламские ценности на Северном Кавказе // Религиозный фактор и проблемы безопасности Юга России. - Ростов-на Дону: Изд-во ЮНЦ РАН, 2010. - 160 с.
7. Новиков К.Г. На Северном Кавказе опять заговорили о кровной мести. В чем причины успехов боевиков и что мы можем ответить // Русская линия [Электронный ресурс] URL : http://rusk.ru/st.php?idar=105886
8. См., например: Нельзя противопоставлять Северный Кавказ остальной России // Правда. Ру [Электронный ресурс] URL : http://www.pravda.ru/news/politics/20-05-2010/1032586-0/
9. См., например: Ханбабаев К.М. Религиозно-политический экстремизм и терроризм в полиэтноконфессиональном обществе (на примере Северного Кавказа) // Информационная цивилизация XXI век [Электронный ресурс] URL : http://info21.ru/second.php?id=42
10. Черниенко Т.Г. Салафитская модель - идеальная для прихода к власти такой личности, как Умаров // Мир Турецкой Коалиции [Электронный ресурс] URL : http://www.turkishnews.com/ru/content/2010/12/10/
