CC BY
155
ОСТАЕТСЯ ЛЮДЯМ
А. КИСЕЛЕВ, профессор, чл.-корреспондент РАО
В октябре 1922 года началась эмигрантская жизнь Ивана Ильина. Он с женой поселился в Берлине. Город не чужой: Ильины хорошо знали и помнили его по научной стажировке 1910-1912 гг. Но положение изменилось - тогда их ждали на родине, теперь же они в изгнании.
Однако мир не без добрых людей, всюду есть близкие по духу. К ним и тяготеет Ильин. Любые заработки его не устраивают. В вынужденной эмиграции Иван Александровичисповедует принцип, сформулированный ранее: «в борьбе закаляюсь, в страданиях крепну».
3 ноября 1922 года, прибыв в Берлин, Иван Александрович пишет П.Б. Струве, что изгнанники чувствуют себя «не заморенными обывателями, потерявшими пять лет жизни, а (страшно сказать) миссионерами, прошедшими через чистилище и обремененными великою, а может быть, непосильною ответственностью» [1] . Иван Ильин полон решимости бороться с большевистским режимом, проповедовать, идейно ободрять и окрылять Белое движение. Он связывается с представителями Русского общевоинского союза (РОВС), который внес самый заметный вклад в политическую жизнь русской эмиграции 20-30-х годов XX в. Ни одна из других эмигрантских организаций не имела в своем составе таких известных военачальников, такой централизованной структуры управления, как этот союз. По данным штаба РОВСа, в нем было зарегистрировано в 20-х годах около 100 тысяч человек.
РОВС был законным преемником Русской армии П.Н. Врангеля, который организовал его своим приказом. Согласно этому документу, в союз включались «все офицерские общества и союзы, вошедшие в со-
Идеолог Белого движения (И. Ильин)*
став Русской Армии, все воинские части и войсковые группы, рассредоточенные в разных странах на работах, а также отдельные офицерские группы и отдельные воины» [2]. Общее управление РОВСом осуществлялось Штабом Главнокомандующего, в данном случае - Врангеля. Отделения союза работали в Англии, Франции, Бельгии, Италии, Чехословакии, Дании, Финляндии, Германии, Польше и других странах, куда волны революции выплеснули остатки «белых». Это было своеобразное воинское братство, свято хранившее традиции русской армии.
И.А. Ильин связывается с представителем Врангеля в Берлине генералом А. фон Лампе. Белому движению были нужны идеологи. Признанным лидером здесь выступал П.Б. Струве. Ивану Александровичу импонировали его взгляды.
П.Б. Струве был, во-первых, горячий сторонник национальной идеи и энергично выступал против большевистского интернационализма, видя в нем фальшь классового принципа, который не объединяет, а раскалывает народы, сеет между ними глубокую вражду. Во-вторых, Петр Бернгар-дович проповедовал «крестьянскую идею», полагая, что с 1861 г. Россия может быть лишь «крестьянским царством» [3]. Освобожденная от коммунистического гнета, она «будет стоять под знаком крестьянского аграризма» [Там же]. Струве мечтал создать национальную крестьянскую партию.
Иван Александрович соглашался со Струве в главном - в восстановлении национальной России. Он начинает регулярно публиковаться в парижском периодическом издании «Возрождение», выходившем под
* Продолжение. Начало см.: 2005. - № 2, 3, 5.
редакцией П.Б. Струве. Однако и здесь Ильин верен себе. Он не хочет находиться в прямой зависимости от идейной концепции «Возрождения» и заключает со Струве соглашение о публикации своих «автономных» статей, не всегда совпадающих с мнением редактора.
В «Возрождении» Ильин опубликовал более 100 статей, в том числе такие, как «Идея Корнилова», «Подвиг патриотического единения»,«Республика - монархия», «О рыцарстве. Посвящено Петру Николаевичу Врангелю» и многие другие, в которых пропагандировалось «белое дело» как духовный подвиг служения Отечеству. Кроме того, он публиковался в эмигрантских газетах «Русский инвалид», «Россия и славянство», «Новое время», «Галлиполиец», «Россия» и других изданиях Берлина, Парижа, Белграда, Варшавы, Женевы. Имя Ильина приобретает известность. Его работы публикуются на русском, немецком и французском языках.
Вместе с философами Н.А. Бердяевым и Б.П. Вышеславцевым Иван Александрович организует в Берлине русскую Религиозно-философскую академию, а также Русский научный институт, где читает курсы лекций по философии права, истории этических учений, введению в философию и другие. Стараниями Бердяева, Вышеславцева, Ильина Берлин становится одним из главных очагов русской культуры в Западной Европе. Иван Александрович отказывается от предложений переехать в Прагу, где материальные условия для русских эмигрантов были намного лучше.
Будучи активным участником общественно-политической жизни русской эмиграции, весной 1926 г. Иван Александрович принимает участие в работе Зарубежного съезда, на котором выступил с основательной речью о монархизме. В 1930 году он делегат Сент-Жюльенского съезда, организованного Русской международной лигой для борьбы с III Интернационалом (известной под названием Лиги Обера).
Российская эмиграция - уникальное со-
циальное образование, жившее телом на чужбине, а сердцем и душой - на родине. В этой особой «стране» творилась культура, развивалась техническая мысль, открывались институты и университеты, кипели политические страсти. Здесь рождались грандиозные планы не просто возвращения в Россию, а её обновления, возрождения, обретения подлинного величия, основанного не столько на мощи рукотворного материального мира, сколь на силе духа. Такой «стране» нужны были свои герои, эпосы, легенды. В душах большинства эмигрантов свежими ранами кровоточила недавняя гражданская война. Они не могли смириться с поражением и скорее искали не оправдания разгрома белых армий, а выявления глубинной сути Белого Дела, его духовных начал и духовного оправдания своего вклада в новейшую историю России. Разве все испытания, жертвы, лишения были напрасны? Не может всё кануть в лету, без следа, без живой памяти, без благородного примера! Пусть лавры достались победителям. Однако и побежденные не должны рассчитывать лишь на забвение...
Страшно думать, что ты не нужен родине, что то, чему служишь сегодня, лишнее.
РУССЮЙ ОБЩВ-ВОИНСМН союзъ
1[ Отта»
иыюы
ы
ппнылх V? теплых.
і>І І Міг піні о/11*
И'Уі:УҐ «г* іуу
(Н О. ШГ, И /
/1 опции
ВийБІЄСГНЕК Аиясмимя
ц льшнлі
Тяжелы переживания изгоев, клянущих как «триумфаторов», так и «поверженных».
Иван Александрович Ильин со страстью публициста стремится доказать, что Белое движение открыло новую страницу в формировании человека.
19 ноября 1923 года на торжественном собрании, посвященном шестой годовщине образования Добровольческой армии, Ильин произносит речь «Государственный смысл Белой армии». Он посвящает ее П.Б. Струве - соратнику в борьбе за «белую идею». Речь Ивана Александровича стала крупным событием в идеологической жизни эмиграции. Позже она была опубликована в пражской «Русской мысли» и разошлась солидным для эмигрантской среды тиражом.
В этой речи Иван Александрович сразу ошарашивает слушателей, начав с утверждения, что «Русская Белая армия» покинула страну с победой. Её бойцы преодолели навалившееся с революцией «великое духовное искушение», когда практически все граждане бывшей Российской империи были поставлены перед выбором - служить добру или злу, поклоняться новому идолу или сохранить верность вере и святыням отцов и матерей. Революция проверила каждого человека на стойкость его убеждений, верность долгу, любовь к Отечеству, на стержень жизни, который составляет суть человека и не даёт ему впасть в малодушие, в остервенение мести, грабежа и произвола.
В революции, по мнению Ильина, столкнулись противоположные понятия блага и нравственных ценностей. Причём революционные «новации» не просто пропагандировались, а навязывались с планомерной жестокостью достаточно быстро вставшими на ноги карательными органами «пролетарской» революции. Отстаивать добро и православную Россию стало «смертельно опасным» делом, сродни битве с всё пожирающим молохом безбожия, требующим новых и новых жертв.
Революция принесла религиозную дифференциацию, которая давно зрела не только в России, а была проявлением мирового кризиса духа, прорвавшегося с необычайной силой на российских просторах. Началось испытание верой. Выдержали сильные духом, а в духовной борьбе, уверен Ильин, победа в конечном итоге останется не за теми, кто на отмеренный им историей срок захватил власть и территорию, а за теми, кто сделал выбор любви, добра и света. Иван Александрович утверждает, что сторонники «белых» уже победили, т.к. преодолели страх и по зову совести встали на защиту Православного Отечества. В России нашлись люди, которые в лихое время не поддались соблазну плыть по течению, а встали на сторону Божьего дела, преодолели духовные колебания и выбрали путь победы, слив свою судьбу «с судьбой Блага» и наполнили волю Божьим делом, почувствовав его настолько своим, что полюбили «больше своей земной оболочки». Это былинные богатыри, для которых высшая честь и достоинство - «душу и жизнь положить за други своя».
Есть победа «мнимая» и «подлинная». Последняя приходит с мужеством отказа от противобожьего зла и в борьбе за нетленные ценности, отвечающие коренным общенациональным и общечеловеческим интересам. Такова, по мнению Ивана Александровича, высокая миссия Белой армии. Борьба Корнилова, Алексеева, Каледина, Дроз-довского, Колчака - отстаивание национальной чести, высокого патриотизма, народного характера и православной религиозности [4, с.289]. Тем самым Россия свидетельствовала «о здоровых корнях своего духа»
В 1925 г. Ильин закончил работу над книгой «О сопротивлении злу силою». Под влиянием идей, сформулированных в этом труде, произнесена речь «Идея Корнилова», с которой он выступал в Праге, Берлине, Париже, а затем опубликовал в «Возрождении». Здесь уже звучат не только идеи моральной победы «белых» над «красны-
ми». Ильин говорит, что в личности Лавра Корнилова воплотилась идея «православного меча» и необходимости всеми доступными средствами карать зло. В этом он видит «завещание» Корнилова и Белого движения в целом, ибо «Бог больше человека», а гуманность «не есть последнее слово человеческой добродетели и мудрости» [5]. Он заявляет, что христианскую любовь русская интеллигенция поняла односторонне, гуманно-жалостливо, исключив «меч», необходимый для борьбы со злодейством и сатанизмом. В уступчивости сатане - не доблесть, а трусость и в определённой мере отречение от Христа. Белое движение он рассматривает как разбуженную волю христианина к борьбе со злом, в противостоянии ему не на жизнь, а на смерть. Духовный подвиг питал подвиг воинский, и меч Белой армии был праведным орудием борьбы с врагами «дела Божьего на земле». Ильин считает, что в Белом движении соединились «идея любви и идея меча» как проявление древнего православного духа и традиции.
Вместе с тем Иван Александрович предупреждает, что нельзя идеализировать Белое движение. В нём, вобравшем в себя сотни тысяч людей, воевали разные люди, с различными жизненными мотивами: и те, кто был одухотворён высокими идеями, и те - с жизненными инстинктами грабежа и жажды вольницы; подлинные бессребреники и стяжатели; глубоко верующие и далёкие от Православия. Однако Ильин убеждён, что, по большому счёту, Белая армия несла собой духовно чистую и государственно великую идею. Для Ивана Александровича ценнейшим в ней являлось то, что «это и есть идея автономного патриотического правосознания, основанного на достоинстве и служении; правосознание, имеющее целью возродить русскую государственность и по-новому осмыслить и утвердить её драгоценную монархическую форму» [4, с. 297].
В этот период Ильин окончательно расстался с республиканско-демократическими взглядами и всё больше склоняется к
монархии. Монархические идеи он приписывает и Белому движению. Разумеется, в нём были сторонники монархии, но не они определяли «лицо» всего лагеря, который в идейном отношении был весьма пёстрым. Вспомним, никто из лидеров Белого движения даже пальцем не шевельнул, чтобы вырвать из рук большевиков отрекшегося Николая II и тем спасти династию. В армии отречение императора многие восприняли как предательство, отказ от присяги, и судьба «отступника» их не волновала. Более того, генерал Врангель, которого столь уважал Ильин за «рыцарский дух православной государственности», будучи в эмиграции, заявил, что скорее сожжёт свои знамена, чем передаст их монархистам.
По старинке многие держались за «волю народа», выраженную через Учредительное собрание. В РОВСе о возврате к монархии практически не говорилось.
Отдавая дань исторической правде, Иван Александрович с горечью говорит о том, что фактическое, а не моральное поражение «белых» случилось не столько по причине силы «красных», сколько из-за слабости «белых» и даже их нестойкости. «Это мы,
- говорит он, - плохо верили, мало любили, глупо думали, двоились в желаниях, тянулись к бесу» [4, с.297]. «Автономное патриотическое сознание» было присуще лишь избранным. В подавляющей части русский человек как гражданин «не стоял на своих ногах», не имел крепких убеждений, воли, инициативы и выдержки, необходимых для осознанного самоопределения в развернув-
шейся гражданской войне. Большинство подчинилось волне, «властно идущей сверху», и «личное» решение чаще всего зависело от того, шла эта волна от «белых» или от «красных». Последние в организационно-мобилизационном плане оказались намного сильнее. Недаром В.И. Ленин говорил, что в гражданской войне победил не политкомиссар, а уездный военком, обеспечивший мобилизацию крестьян в Красную армию. Ильин считает, что здесь наиболее ярко проявилось низкое правосознание русского человека, «не автономное» по своей природе, а значит, слабое, неустойчивое, ненадёжное там, где приходилось принимать самостоятельное решение. Этим воспользовались большевики, объявив на первом этапе революции право буржуазным пережитком, а старое государство - допотопной машиной, удел которой - ржаветь на свалке истории. Не случайно Иван Александрович подчёркивает, что «великое революционное крушение нашей родины есть крушение исторически сложившегося в России гетерономного правосознания» [4, с.232].
В результате, искусно изолированный придворными и околопридворными политиками, Государь оказался без опоры, и монархия рухнула, не найдя защитников престола даже в среде монархически настроенных социальных слоев. Вследствие крушения монархии размытое гетерономное правосознание стремительно перевоплощалось в «автономную вседозволенность», неизбежно повлекшую за собой распад российской государственности. Исходя из этих рассуждений, Иван Александрович делает вывод, что «революционно свалившаяся на голову русского человека «свобода», т.е., точнее выражаясь, автономность сознания оказалась ему не по силам» [4, с. 232]. Народ в массе не был готов к самостоятельной политической жизни, не располагал личными качествами долга, ответственности, дисциплины, державности. Пропал пастух, и стадо разбежалось. Революция хороша, да народ плох...
А что думали те политики, которые заставили Николая II отречься от престола в экстремальных условиях войны? Какие восторженные чувства обуревали интеллигенцию и самого Ильина в хмелю весенней революции?! Вот что значит - не знать своего народа, хотя весь XIX век спорить о нем: одни (народники) записывали его в социалисты, другие (консерваторы) утверждали, что монархические чувства святы для крестьян, третьи (либералы) вздыхали по поводу народной темноты и необходимости просвещения. Как оказалось, народ был тем, кем был, - народом, и никогда и нигде в истории народ не был строителем новой государственности, а вот в качестве тарана старого государства выступал всегда, будь то Англия, Нидерланды, Франция или другие страны, которые пережили великие или обычные буржуазные революции. Ильин этого не мог не знать. Однако по традиции русских интеллигентов он вначале рисует идеальный образ русского народа, а затем его же критикует за несоответствие рожденному в голове мыслителя образу. Дескать, «неожиданно» в народной душе не оказалось Царя, желания при всех обстоятельствах соблюдать правопорядок и нести ответственность за судьбу государства.
В конкретныхусловиях 1917 года главную ответственность за государство, причем согласно идее православной монархии,
- перед Вседержителем, нес царь, а он отрекся. И что по этому поводу должен был думать русский мужик? Бросили. Затеяли войну, искалечили и убили миллионы людей и бросили на произвол судьбы. Господа не справились. Придется самим жизнь налаживать. Народ с глубоким страданием пережил трагедию безвластия, опустошенности, заброшенности. Эту психологическую сторону народной жизни Ильин явно упускает.
Он пишет о том, что многим не хватило крепких религиозных чувств, ибо «родина
- это национальная обращенность к Богу, национальное служение его зову.» [4, с. 232]. Этот божественный зов услышали
только избранные, поднявшие Белое знамя борьбы с большевизмом. Они сумели наполнить «свою автономию» патриотическим содержанием, восстали против безвластия в стране и «дали Богу души свои», - характеризует «белую идею» Ильин. Сущность «белой» контрреволюции рассматривается имкак исторический путь, на котором формируется личность, ответственная перед страной, ее историей, традициями.
По мнению мыслителя, костяк Белой армии составили люди, способные обновиться как личности новой, свободной России. В этом подлинная заслуга Белого движения, положившего начало формированию личности, берущей по собственному почину ответственность за судьбу государства в его исторически-культурных и религиозных традициях, относящихся к родине как священному началу. Здесь корень победы «белых»: интернационализм большевистского толка умрет, а патриотизм как ответственность за свою судьбу, за судьбу своей семьи, близких и Отечества возродится и не канет в небытие, как бы ни старались жрецы новой безбожной и бездуховной идеи.
Путь Белой армии, считает Ильин, «был выстрадыванием и закреплением нового духовного уклада, нового способа гражданского бытия, нового строения души у воина и гражданина». Белые выдвинули уже апробированную в истории России «идею са-мопочинного служения родине как сосуду духа Божия, служения вдохновенного.» [4, с.297]. Эта идея исконно жила на Руси, но недостаточно ценилась и «не воспитывалась в народе в качестве живой основы государственности» [4, с.297]. Белая армия жила в этой древней русской традиции, ибо на Руси не переводились люди, которые стремились «именно служить земле, а не властвовать над нею». Подобную жизненную позицию Ильин относит к «рыцарской и дворянской традиции в мировой истории».
Белое движение преодолело зависть -черную судорогу заболевшей души. Источником обостренной зависти, подчеркивает
Ильин, была производственная беспомощность неимущей части населения. Однако подлинным ее носителем и рассадником являлась полуинтеллигенция, обиженная своей «недообразованностью» и завидовавшая по-настоящему образованным людям. Именно в этой среде созрела «химера всеобщего равенства и предрассудок всеобщей свободы». Идею справедливости полуин-теллигенты подменили «всеобщим уравнением» и провозгласили «свободу безбожия», не свободу совести, а «свободу от совести». Низвергалось все, что мешало завистнику, озлобляло его, обостряло чувство неполноценности. Белое Дело противопоставляло зависти достоинство и стремилось примером своих лучших борцов низвергнуть низость и подлость.
Итак, Белое Дело, с точки зрения Ильина, «древне, как Русь» со своим положительным идеалом Родины, со стремлением жить интересами целого, отбросив классовые и партийные пристрастия. Оно «никогда не было и не будет делом «реставрации» и «реакции» [4, с.307]. В нем главное - сила личного характера, преданного родине, долгу и чести. По Ильину, «белые» реабилитировали Россию за мерзость разгула революции, предательство национального долга, своекорыстного малодушия перед лицом общенациональной беды.
Однако не всё в патриотической позиции «белых» было безупречным. Их серьезно подвела надежда на иностранную поддержку в борьбе с Красной Армией. Командующие Белыми армиями наивно надеялись на немцев в Украине, на французов в Одессе, англичан на Севере, на Дальнем Востоке
- японцев [6, с.168]. По существу, Белые армии стали соучастниками интервенции европейских и дальневосточных государств против России. Иван Александрович пишет: белогвардейские правители забыли простую истину, что нет в природе иностранных государств, которые были бы заинтересованы в успехе борьбы за великодержавную Россию. У них интересы прямо противоположные. Этой их политической ошиб-
кой и воспользовались большевики. Недаром В.И. Ленин в 1919 г. в работе «Ценные признания Питирима Сорокина» со всей определенностью писал, что революция должна поставить на службу исконный патриотизм крестьян, оскорбленных многочисленными и постоянными «контактами» белых с интервентами, в которых народ видел прямое предательство национальных интересов России. В этом заключалась одна из причин, почему в 1919 г. Красная Армия серьезно увеличилась численно, располагала более значительными людскими ресурсами, чем Белые армии.
Большевики смогли убедить огромные массы населения в том, что они являются единственными защитниками национальной независимости России, и это сыграло решающую роль в их победе над Белым движением. Об этом с болью говорили современники событий, причем различной политической ориентации. Так, один из идеологов сменовеховства Н. Устрялов писал, что «противобольшевистское движение ... слишком связало себя с иностранными элементами и потому окружило большевизм известным национальным ореолом, по существу чуждым его природе». Великий князь Александр Михайлович (двоюродный брат Николая II), отвергавший сменовеховство, монархист по происхождению и по убеждениям, отмечал в своих мемуарах, что вожди Белого движения, «делая вид, что они не замечают интриг союзников», сами довели дело до того, что «на стороне русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской империи.». Известный политик В. Шульгин полагал, что знамя единства России большевики подняли, неосознанно подчинившись «белой мысли», которая, «прокравшись через фронт, покорила их подсознание». Как позорный Брестский мир на начальном этапе Гражданской войны оттолкнул от большевиков миллионы людей, так и союзнические от-
ношения белогвардейцев отталкивали от них все большие пласты населения.
Создав мощный, разветвленный и централизованный государственный аппарат, большевики умело им пользовались для мобилизации экономических и людских ресурсов на нужды фронта, для достижения хрупкой и относительной, но все же стабильности в тылу. Белое движение, напротив, полностью вложившись в боевые действия, мало преуспело в формировании механизма собственной власти. А. Деникин говорил, что ни одно из антибольшевистских правительств «не сумело создать гибкий и сильный аппарат, могущий стремительно и быстро настигать принуждать, действовать.
Большевики тоже не стали национальным явлением, но бесконечно опережали
нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приемами, старой технологией, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними.».
Характеристика в целом верная. Однако нельзя полностью согласиться с А. Деникиным, что большевики, как и «белые», не захватили народной души. Прислушаемся к мыслям философа Ф. Степуна, далекого от симпатий к большевизму: «Было ясно, что большевизм - одна из глубочайших стихий русской души: не только ее болезнь, [но] и ее преступление. Большевики же совсем
другое: всего только расчетливые эксплуататоры и потакатели большевизма. Вооруженная борьба против них всегда казалась бессмысленной и бесцельной - ибо дело было все время не в них, но в . русском безудерже» [7]. Интересно наблюдение современного философа В.К. Кантора о произошедшей в России невероятной вещи: «Народ, не теряя, так сказать, «психологического стиля своей религиозности», то есть сочетания фанатизма, двоеверия, обрядо-верия, укрепленного невежеством и неумением разумно подойти к церковным догматам, изменил вдруг вектор своей веры. Отдал эту веру большевикам - атеистам и безбожникам. И потому, как пишет Степун, “все самое жуткое, что было в русской революции, родилось, быть может, из этого сочетания безбожия и религиозной стилистики”» [8]. Следует добавить, что большевики, в отличие от своих политических противников, сумели предложить широким слоям народа импонирующие им лозунги: «Мир хижинам, война дворцам!», «Фабрики - рабочим!», «Земля - крестьянам!», -хотя, как показали события, реализовать такого рода требования они не только не могли, но и не собирались.
В антибольшевистском движении не было единства. Его ослабляли противоречия между лидерами, разногласия с Антантой и национальными окраинами. Единого антибольшевистского фронта не получилось, а «белые генералы», будучи неплохими тактиками, как выяснилось, были слабыми политиками, так и не сумев объединить все силы, боровшиеся с Советской властью. Большевики, напротив, выступали единой силой, спаянной и идейно, и организационно, подчиненной железной дисциплине.
В 1927 году Ильин прекращает сотрудничество с «Возрождением» из-за ухода П.Б. Струве с поста главного редактора. Он начинает издавать свой журнал «Русский Колокол. Журнал Волевой идеи». Главная задача «Колокола», как ее формулировал Ильин, будить национальную волю к воз-
рождению России. Журнал состоял из двух частей. В первой публиковались идеологические статьи о сути современного кризиса религии, духа, культуры, трагедии российской революции. Большую часть этих публикаций готовил сам Ильин как главный редактор и вдохновитель издания. Вторая часть журнала носила информационный характер и содержала сведения о советской повседневности, инструкции по организации политической работы, основах конспирации и др. С журналом сотрудничали кн. Н.Б. Щербатов, ген. А.А. Лампе, писатель И.С. Шмелев, В.Ф. Гефдинг, Н.А. Цу-рикова. Издание большого успеха не имело и «прожило» лишь до 1930 года. Свет увидели 9 номеров-книжек по 100 страниц каждая.
В 1931 году по инициативе Ильина был издан сборник «Мир перед пропастью» со статьями Н. Арсеньева, А. Бунге, В. Геф-динг, А. Демидова, М. Крицкого, Н. Кульмана, Б. Никольского, С. Ольденбурга,
Н. Тимашева. Авторы попытались предупредить мир о грозящей опасности коммунизма. Сборник, проникнутый духом непримиримого антикоммунизма, был отмечен политической ангажированностью авторов, их идеологической замороженностью, что не способствовало объективному анализу общемировых тенденций и процессов.
Ильина крайне беспокоило, что многие политики на Западе под влиянием индустриальных и культурных успехов СССР, умело преподносившихся западному обывателю советской пропагандой, все с большей симпатией относились к «рабоче-крестьянской» стране. Ивана Александровича до глубины души возмущало «двоедушие» Запада, который не хочет коммунизма у себя, «но коммунизм в других странах им кажется не только опасным, но и полезным: в одних странах он истребит национальную аристократию и тем обеспечит “демократический режим”, в других - подготовит расчленение государства, а главное, откроет “пустые и голодные рынки”» [6, с.175]. Ильин выступает против использования
коммунизма в конкурентной борьбе ведущих держав и предупреждает, что «игры» с коммунизмом обернутся общемировой трагедией, ибо, как был уверен, с мечтой о мировой революции коммунисты не расстались и никогда не расстанутся.
Ильин был идеологом Белого движения, но политической деятельностью практически не занимался, поскольку был к ней равнодушен по складу ума и характера. Не раз ему предлагали возглавить те или иные активные антибольшевистские организации. Иван Александрович на все предложения неизменно отвечал отказом. Он, во-первых, не собирался быть политическим вождем. А во-вторых, любую партийность считал ядом, отравляющим национальное естество народа, расколом, соперничеством, борьбой за корпоративные интересы. В условиях эмиграции, по мнению Ильина, политическая жизнь - мишура, театрализованное представление, фарс и амбиции лукавых и честолюбивых людей. «В эмиграции, - пишет Ильин, - где нет ни власти, из-за которой партии борются, ни народа, который они стараются увлечь и подмять под себя, -вовлечение в партийность является особеннопраздными вредным делом. Готовить для будущей России мы должны именно не партийный дух, а национальный, патриотический и государственный» [6, с.429]. Однако Иван Александрович всегда помогал тем организациям, которые нуждались в его идеях.
Борьбу с коммунизмом он воспринимал как тяжкий крест, который вынужден нести всю жизнь. Своему ученику Р. Зиле он признавался, что буквально заставляет себя читать произведения Ленина, материалы партийных съездов и пленумов, Коминтерна, советскую прессу. Он задыхался в этой чуждой ему атмосфере. В кругу друзей говорил: «Я - нежная скрипка, а меня заставляют без конца чистить ассенизационные ямы» [9]. Зиле пишет, что это была «не рисовка, а правда, но у «нежной скрипки» была железная воля и сознание патриотического долга разоблачения большевизма во
имя будущего России». Ильин переживал духовную драму. Светлый по сути человек, он настолько «приковал» себя к долгу сказать свою правду о большевизме и революции, о явлениях, вызывавших у него негативные, гневные эмоции, что в буквальном смысле изнурял себя безрадостным, «принудительном» трудом, истощавшим его морально и физически. Однако, будучи человеком долга, он считал себя духовным воином Белого Дела и продолжал борьбу с врагами, по его убеждениям, национальной России.
Ильина всю жизнь мучил вопрос, почему в России сокрушилась монархия. За год до своей кончины (1952 г.) он вновь размышляет на эту тему и публикует в «Наших задачах» несколько статей, полагая, что и через 35 лет после падения монархии еще нет емкого объяснения случившемуся государственному обвалу. Однако мыслитель теперь уверен, что «крушение монархии было крушением и самой России». Причем величайшая трагедия падения трона не вызвала ни возмущения в обществе, ни стремления поднять упавшее знамя монархизма, ни сочувствия к уходящей в политическое небытие династии. Напротив, «просвещенная» часть общества ликовала, надеясь, наконец, осуществить мечты «построить» европейскую Россию с республиканско-парламентарным строем. Даже самые чуткие умы не услышали, что в 1917 году «история как бы вслух произнесла некий закон: в России возможны или единовластие, или хаос; к республиканскому строю Россия неспособна» [6, с.93].
Впервые Ильин критикует политическую близорукость Николая II, которому не хватило предвидения последствий своего отречения. Он добровольно отказывался от короны во имя гражданского мира, не ведая, что тем самым «даруетРоссии не гражданское согласие», а толкает ее в бездну братоубийственной войны. Доля его вины очевидна и огромна. Отсюда и сомнения в идеальности монархического строя, которую ранее упорно отстаивал Ильин. Где га-
рантии, что безволие или политическая близорукость, роковой шаг очередного монарха не повлекут за собой трагические события? Если вся государственность замкнута в конечном итоге на одной личности, то какова ответственность этой личности за судьбу страны? Монархия, как это произошло в 1917 г., показала свою полную недееспособность управлять страной в экстремальных условиях. Да, император был изолирован от страны его окружением, дискредитирован и предан. Однако если монарх слаб, то система должна быть сильна, а она оказалась прогнившей. Случайно ли это? События и явления такого масштаба случайными не бывают.
На одном полюсе прогнившая власть. На другом - народ. Он, по мнению Ильина, с падением власти быстро превращался в чернь, с вожделением устремившуюся к чужой собственности. Иван Александрович вновь повторяет, что в русском народе подспудно жила неистребимая воля к анархии, хаосу, разбойничеству, которая давала о себе знать в прошлые века, сотрясая империю крестьянскими войнами. Примерно раз в столетие народ справлял праздник своей необузданной воли, чтобы затем, накуражившись вдосталь, вновь идти под государево ярмо и тянуть его, скрипя зубами от непосильного господского и государствен-ногобремени.
История, полагает Ильин, свидетельствует, что русский народ всегда был склонен к имущественному переделу и ждал только удобного случая, чтобы воплотить в жизнь свои чаяния. Это случилось в 1917 г., когда «война с грозными неудачами поколебала доверие к военному командованию, а потом к трону» [6, с. 96]. Грянуло отречение двух Императоров, и народ оказался во власти левых партий, которые «понесли развязанному солдату, матросу и крестьянину право на беспорядок, право на самовластие, право на дезертирство, право на захват чужого имущества, все те бесправные, разрушительные, мнимые права, о которых русский простолюдин всегда мечтал
в своём анархически-буржуазном инстинкте и которые теперь давались ему сверху. Соблазн бесчестия и вседозволенности стал слишком велик, и катастрофа сделалась неизбежной» [Там же]. Монархический лик русского простонародного правосознания растворился в развернувшейся смуте. Каков итог? Монархия воспитала разбойников, вначале латентных, а затем реальных. Хороша ли в этом случае монархия как государственный строй? Ответ однозначен.
К интеллигенции И. Ильин причисляет людей, получивших высшее образование. Формирование этого слоя началось с реформ Петра I, и родоначальником российской интеллигенции является Михайло Ломоносов. Вместе с тем она взращивалась на идеях энциклопедистов, а «её практической школой была первая французская революция», заложившая революционно-республиканские традиции в мировоззрении большей части образованного класса России. Так зародилась «беспочвенная мечта строить Россию без Царя во главе».
Другое направление в развитии интеллигенции проложил А.С. Пушкин, осуществивший «эволюцию огосударствления русского правосознания» [6, с.99]. Его мощно поддержал гений Ф.М. Достоевского, отвернувшийся от республиканизма и социализма. Александра II окружала монархически лояльная интеллигенция. Как ни парадоксально, но именно успехи царя-ре-форматора, считает Ильин, ожесточили республиканцев и подвигнули их отдать все силы реализации западного идеала. Полным трагизма фактором политической жизни стал террор «Народной воли», неистовство пропаганды анархизма бакунинцами, «хождение в народ» народников с целью поднять крестьянские бунты, организация подпольных прототипов партий с их анархо-крими-нальными извращениями на манер героев романа «Бесы». Оппозиция монархии набиралась сил и вдохновлялась идеями, что «перемены должны были идти не через Царя и не от Царя, а помимо него и против него. Всё это было движением революци-
онного максимализма, который впоследствии, на переломе XX века, развернулся в виде большевизма» [6, с.100].
Ильин полагает, что было бы несправедливо считать Герцена «ранним большевиком». Однако, по его мнению, водораздел духовно и идейно шел по линии отношения кмонархии, веры или отрицания ее созидательных сил и возможностей.
В феврале 1917 г. это становится особенно очевидным, когда идеологи кадетов, в частности Ф.Ф. Кокошкин, жестко противопоставляют «старую ненавистную монархию» республике как наилучшей форме правления. Более того, Кокошкин признавался, что кадеты, эти респектабельные либералы, стоят даже «на почве социалистического мировоззрения» [6, с.101]. И эта «тайно нелояльная» к монархии интеллигенция сделала все от нее зависящее, дабы «изолировать царя и его верных помощников и скомпрометировать все их строительства» [Там же]. Отсюда и клеветническая речь Милюкова в ноябре 1916 г., в которой он достаточно прозрачно обвинял царя в предательстве национальных интересов России.
Для Ильина очевидно, что «русское предреволюционное республиканство охватывало не только весь левый сектор «общественности», но и часть более правого. левее конституционно-демократической партии вся русская интеллигенция, а особенно полуинтеллигенция, считала монархию «отжившей» формой правления» [6, с.101-102]. Однако и правее кадетов немало было республиканцев, в частности А.И. Гучков. Эта интеллигентская и полуинтеллигентская публика наивно считала, что простонародье разделяет их взгляды и готово восторженно приветствовать республику. В то время никто не воспринимал трагедию изолированного царя «как трагедию гибнущей России».
Ранее Ильин особый акцент делал на то, что самодержавие так быстро сокрушилось из-за того, что в стране не было крепкого
монархического правосознания. Теперь он «признается», что главная беда заключалась в том, что и царская семья не располагала стойким монархическим правосознанием, не найдя в себе сил бороться за престол, а вместе с ним и за спасение России. В этом заключался стержень, ядро разворачивавшейся драмы. Ильин признает, что в отречении царя проявилось бескорыстие, скромность и подлинно христианское приятие собственной судьбы. Однако император не имел права отрекаться от престола, ибо в российских законах отречение царя не предусматривалось, а с религиозной точки зрения отречение Помазания Божия противоречило акту его священного миропомазания. Царь первым нарушил Основные законы Империи и раскрыл просторы для правового беспредела. «.Государь и Великий князь отреклись не просто от «права» на престол,
- пишет Ильин, - но от своей религиозно освященной, монархической и династической обязанности блюсти престол, властно править, спасать свой народ в час величайшей опасности и возвращать его на путь верности, ответственности и повиновения своему законному Государю» [6, с.105]. Иван Александрович убежден, что «нет права на отречение от престола в час великой национальной опасности и современной необеспеченности в дальнейшем наследовании» [6, с.106]. Главное обязательство Царя - служить России властью - было отторгнуто им, и в дальнейшие часы исторической жизни государь не выполнил своего долга. Революционный пожар ослабил у него веру в свое призвание, волю к власти и предопределил выбор непротивления злу, и зло восторжествовало. В итоге Иван Александрович, сам того не желая, выносит приговор монархии как государственной форме власти в России.
На наш взгляд, Ильин был не столько монархистом по убеждениям, сколько антиреспубликанцем, полагая, что именно переход к республике положил начало краху самой России, а республика большевистского образца ничего не имела общего с де-
Генерал А.И. Деникин в качестве почетного гостя в группе членов Дроздовского Объединения после праздничного банкета в Булони (Франция), 1929 г.
мократией и лишь подтверждала его выводы, сделанные после октябрьского переворота: Россия не созрела для республиканизма. В этом заключалась трагедия ее исторического бытия в ХХ веке. Однако сам Ильин, высказав много самобытных и оригинальных мыслей о причинах революции, крахе самодержавия, сути Белого движения, так и не предложил позитивных идей обновления российской государственности. Его проповедь монархии, на наш взгляд, была лишь данью традиции. В этом отношении показательно следующее высказывание Ильина: «Будущее русское государственное устройство должно быть живым и верным выводом из русской истории. но с тем, чтобы не стремиться воплотить эти аксиомы вслепую, в меру утопического максимализма, но в меру их исторической вместительности в живую ткань русской народной жизни» [6, с.73].
Итак, выводы еще только предстояло сделать. Судя по всему, Иван Александрович в глубине души считал монархию отжившей свой век в России. История, как известно, если и повторяется, то дважды: первый раз в виде трагедии, второй - в виде
фарса. Эта аксиома предельно точна в отношении перспектив восстановления монархического строя в России, что хорошо понимал и сам Иван Ильин.
Литература
1. ГАРФ, ф 5912, оп.1, д. 60, л.8-9.
2. ГАРФ, ф 5826, оп.1, д. 15, л. 90-90 об.
3. Струве П.Б. Дневник политика // Россия и славянство. -1928. - № 2.
4. Ильин И.А. Государственный смысл Бе-
лой армии // Русская мысль (Прага). -1924. - Кн. 9-12.
5. Ильин И.А. Идея Корнилова // Возрож-
дение. - 1925. - № 15.
6. Ильин И.А. Собрание сочинений. - М.,
1993. - Т. 2. - Кн. 2.
7. Степун Ф.А. Мысли о России // Современные записки (Париж). - 1923. - Кн. 17. - С. 397.
8. КанторВ.К. Степун: русский философ в
эпоху безумия разума // Ф.А. Степун. Сочинения. - М., 2000. - С. 19.
9. Зиле Р.М. Сообщение, посвященное памя-
ти проф. И.А. Ильина,сделанное 1 мая 1955 г. на собрании членов РОВСа в г. Касабланка // Наши задачи (Париж). - 1956. - Т.2.
