CC BY
68
МИР И БЕЗОПАСНОСТЬ
ГУМАНИСТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ МИРОВОЙ ПОЛИТИКИ
С.А. НИЖНИКОВ
Кафедра истории философии Российский университет дружбы народов
ул. Миклухо-Маклая, 6, 117198 Москва, Россия
Сквозь призму творчества Н. Макиавелли выявляются три логически возможных варианта соотношения морали и политики. Доказывается, что решение глобальных проблем возможно лишь на основе гуманистической политики.
Сейчас стало общим местом говорить, что политика вне морали. Однако это совершенно недопустимо ни утверждать, ни принимать. Политика немыслима без морали, ибо превращается уже в нечто другое. Особую значимость в политической мысли и политической жизни, в том числе в современных международных отношениях имеет такая моральная категория, как ненасилие. Хотелось бы пояснить эти тезисы. Ключевая фигура - Никколо Макиавелли (1469-1527), так как его творчество является водоразделом между классической (Платон и Аристотель) и средневековой политической мыслью, с одной стороны, и новоевропейской, современной, - с другой. Именно сквозь призму его творчества можно рассмотреть проблему соотношения политики и морали в истории политической философии. Макиавелли признается первым политическим мыслителем нового времени, так как «совершил разрыв со всей предшествующей традицией политической философии. Он сравнивал свое достижение с деяниями таких людей, как Колумб, претендовал на то, что открыл новый моральный континент... Единственный вопрос в том, пригоден ли этот новый континент для человеческого проживания», - задается вопросом современный философ Лео Штраус [6, с. 37]. Чтобы разобраться в этом, рассмотрим три возможных варианта соотношения политики и морали.
1. Точка зрения самого Макиавелли, которую можно выразить следующим образом: только благая политическая цель оправдывает любые средства. Следует правильно понимать этот тезис, так как он не направлен на апологию насилия.
К концу XV и началу XVI в. возрожденческий гуманизм оказался в глубоком кризисе. Трагическая реальность разбила мечты о благом государственном устройстве и о человеке как богоподобном существе. Итальянские города не смогли преодолеть раздробленности. Ответом на эти условия и явилось учение
Н.Макиавелли, в котором он разрабатывал не только новую теорию общественного и политического устройства, но и новую идеологию и психологию. В это время возникают понятия родины и отечества. Это не просто единство территории, так как независимость и величие государства - результат усилий граждан. Патриотизм становится первейшим долгом и добродетелью. Идеалом социально-политического устройства выступает нация. В связи с этим Макиавелли осознал необходимость в новом типе гражданской власти, легитимность которой заключена в ней самой, а не обосновывается божественным правом. Государство, также как человек, обретает свою независимость и самостоятельность. Поэтому политика, а не религия становится новой формой обоснования морали. Его произведение «Государь»
(«Князь») - это не только политическая теория, но и политический акт. Это воззвание, попытка реализовать идею национального государства любыми средствами, ибо только в этом состояло спасение Италии, преодоление раздробленности и междоусобицы.
В государственной жизни критерий правомерности насилия - общественный интерес. Только если устроитель государства действует для общего блага, он может прибегать к чрезвычайным мерам, ибо «только те насилия заслуживают порицания, цель которых не исправлять, а портить». Не всегда абсолютно все средства хороши для реализации даже столь необходимой и благой цели. Согласно Макиавелли, предательством, вероломством и жестокостью «можно стяжать власть, но не славу», и тех, кто следует бесчеловечности и совершает преступления, он не относит к «величайшим людям» [4, с. 71]. Для него жестокость жестокости рознь: «Жестокость применена хорошо в тех случаях - если позволительно дурное называть хорошим, -когда ее проявляют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней и по возможности обращают на благо подданных» [4, с. 73]. «Плохая жестокость» возникает, когда превращается чуть ли не в единственный способ решения всех проблем и применяется повсеместно. Жестокость во благо как крайняя и вынужденная мера - такова, видимо, позиция Макиавелли. Вместе с тем для него «гнусны и омерзительны искоренители религий, разрушители республик и царств, враги доблести, литературы и всех прочих искусств, приносящих пользу и честь роду человеческому, иными словами - люди нечестивые, насильники, невежды, недотепы, лентяи и трусы» [5, с. 176]. Макиавелли клеймит позором тех, кто обращается к тирании как средству обретения и удержания власти. В этом он осуждает Юлия Цезаря. Тиран, как думал и Платон, несчастнейший из людей.
Общество является, по Макиавелли, ареной борьбы страстей. Поэтому он не только приемлет насилие, но, в некотором смысле, выводит из него путем создания искусственной необходимости всеобщее благоденствие. На этом тезисе -возможности социализации эгоизма - строится вся современная социология и политология. Система общественных отношений и политическая система мыслятся как механизм сдерживания эгоистических инстинктов человека, их сублимация. Парламентаризм представляет собой именно такое изобретение, где возможно достижение компромисса эгоизмов. Российская история парламентаризма показывает, насколько он не органичен отечественной культуре и политической жизни, которая стремится к состоянию соборности, того, что сейчас принято называть консенсусом, взаимопониманием. Разделение властей в этом случае предстает не как система сдержек и противовесов, а как сотрудничающие государственные институты, нацеленные на решение единых национальных задач. Именно о такой системе власти, народной и конституционной монархии мечтали славянофилы. Система же властных институтов, практическая конституция должна и единственно может вырастать из духа народа, его истории и традиций (Гегель).
Подводя итог соотношению политики и морали у великого флорентийца, согласимся с выводом о том, что «политика не отделяется у Макиавелли от морали, она полностью ее поглощает» [1, с. 470]. Политика моральна по определению. Иная мораль, внеполитическая, - только мешает реализации политических целей и потому должна быть упразднена, или к ней нет необходимости прислушиваться. Мораль превращается в технический инструментарий политика, лишается своей сущностной и универсальной характеристики. Такой гуманизм, если его вообще можно называть гуманизмом, является весьма относительным, возможно, необходимым лишь на этапе становления централизованных национальных государств.
Однако и в XX веке Макиавелли нашел многих сторонников, среди которых был и французский философ Морис Мерло-Понти (1908-1961), полагавший, что в исторической деятельности добродетель порой толкает к катастрофе, а жестокость оказывается менее жестокой, чем снисходительность. В силу этого может получиться, что «жестокий политик любит людей и свободу больше, чем так называемый гуманист» [5, с. 250]. История есть борьба, поэтому «политика соотносится скорее с людьми, чем с принципами». К тому же «принципы ни к чему не обязывают» и «могут быть на услужении у каких угодно целей». Необходимо также иметь представление о том, «какие силы, какие люди будут воплощать их в жизнь». Мерло-Понти заключает, что жестокая мудрость Макиавелли остается безупречной. Но нельзя критиковать гуманистическую политику, основываясь на ее извращениях. Гуманистическая политика должна учитывать все реальные и многообразные обстоятельства политической жизни, быть действенной и активной, а не сводиться лишь к моральной проповеди. Она должна быть человеколюбивой не только в целях, но и в средствах их достижения. Гуманизм не означает вседозволенности и анархии, он должен быть строгим и последовательным, ставящим в центр своей политики человека как высшую ценность. Французский же философ приходит к выводу, что «существует только один достойный своего имени гуманизм, тот, который, пройдя через все испытания, требует реального признания человека человеком, и он не может появиться до того, как человечество обретет средства, необходимые для общения и единения». Однако страницей ранее он пишет о том, что «средства не меняются - они по-прежнему остаются кровавыми, безжалостными, гнусными». На это ответим, что средства «для общения и единения» существуют уже не менее двух тысяч лет. Проблема не в их отсутствии, а в нежелании им следовать, в моральной порочности политики, исходящей из духовного-нравственного кризиса личности и современного человечества. И в этом смысле необходимо не ждать светлого будущего, а возвратиться к хорошо известным принципам любви, ненасилия, ценности человеческой личности.
Вместе с тем Мерло-Понти признает, что политическому искусству Макиавелли не доставало «руководящей идеи», вселяющей надежду и заставляющей решительным образом ставить добродетель выше случайного стечения обстоятельств». Но Макиавелли не был бы одним из творцов новоевропейской политической философии, если бы следовал этой классической методологии. Тем не менее, Мерло-Понти видит заслугу Макиавелли в том, что он «сформировал несколько положений реального гуманизма» [5, с. 256]. Маркс, по его мнению, тоже шел этим гуманистическим путем, однако не смог создать «власть без власти». Проблема «реального гуманизма» заключается в изобретении таких политических форм, которые были бы способны контролировать власть, не отменяя ее. Россия первой половины XX в. не смогла создать такую систему власти, что стало ясно после подавления Кронштадтского восстания и, по сути, уничтожения советской власти, ее подмены большевистским террором, а затем партноменклатурой.
Несмотря на истинность некоторых положений Мерло-Понти о наличии элементов гуманизма в политической доктрине Макиавелли, можно усомниться в безупречности этого гуманизма. От Макиавелли можно идти не только вперед, к полноценному и истинному, и в этом, философском и духовном, смысле к реальному гуманизму, основанному на принципе ненасилия, но и назад, к полной его утрате - макиавеллизму.
2. Тезис макиавеллизма, который есть, по словам Мерло-Понти, опровержение Макиавелли [5, с.256-257], - цель оправдывает любые средства. Примеры такой
политики дают Гитлер и Сталин. Нашлись «последователи» Макиавелли, которые опустили лишь одно определение в его высказывании - «благая» цель, но при этом смысл первоначального суждения полностью извратился. Таково большевистское определение: «политика - это искусство захвата и удержания власти». Но это уже не политика, а криминальная деятельность, крайне опасная, так как охватывает все общество. Обычная преступность стремится завладеть материальными или финансовыми благами, принадлежащими частным лицам или государству. Преступность политическая, направленная на захват власти, стремится насильственно подчинить себе само государство, а через него и все общество. Это преступление, граничащее с геноцидом, так как ведет именно к нему, что подтвердила история. Такая деятельность не должна называться политической. Она и запрещается Конституцией и законами, однако до сих пор это определение можно найти в учебниках. Власть не может рассматриваться как цель политической деятельности. Власть - это лишь инструмент для осуществления определенной общественной цели. Уже Аристотель определял политику как стремящуюся к высшему благу, считая государственным благом справедливость, то есть то, что служит общей пользе. Чтобы преодолеть крайности прошлого и современности, необходимо осуществить своеобразный возврат к классической политической философии, понятию добродетели, объединив ее с достижениями новоевропейской политической философии, свободой и равенством. На пути единения блага и свободы возможно осуществление гуманистической политики и справедливости.
3. Гуманистическая политика (И. Кант, Ф. Достоевский, Л. Толстой, М. Ганди, М.Л. Кинг и др.) исходит из тезиса - благая цель может быть достигнута только благими методами. Цель зависит от тех средств, с помощью которых она достигается, поэтому благая цель не может быть достигнута негодными средствами, она тогда видоизменится, будет уже другой, не благой. Кант писал: «Политика говорит: «Будьте мудры как змии», мораль прибавляет (как ограничивающее условие): «и чисты как голуби»; «истинная политика... не может сделать шага, заранее не отдав должного морали» [3, т. 7, с. 37, 259, 290]. Истинная цель политики - «соответствие общей цели общества» [3, т. 7, с. 55-56]. В работах «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане» (1784) и «К вечному миру» (1795) Кант обосновал правовые формы и методы борьбы за изменение общественного строя и объявил личность самоцелью общественной организации: «Право человека должно считаться священным, каких бы жертв это ни стоило господствующей власти». Моральный политик должен исходить из «естественного права как идеи разума, являющегося образцом, сколько бы жертв эгоизму это ни стоило» [3, т. 7, с. 40]. Для Канта это требование носит объективный характер, поэтому «(в теории) не существует спора между политикой и моралью», такой спор возникает на практике, субъективно, когда человек должен бороться с эгоизмом в себе, чтобы не переносить его во вне, в политическую жизнь [3, т. 7, с. 48]. Сегодня политика даже в теории признается уже не только не единой с моралью, но и не имеющей с ней ничего общего, рассматривается как «грязное дело», в котором допустимо все. Кант по просветительски наивно мыслил, что даже дьявол, если он обладает рассудком, в итоге превратится в светлого ангела [3, т. 7, с. 33], что уж тут говорить о всемирной истории и таком пустяке, как человеческий эгоизм, - Кант безусловно верил в его социализацию. Он, как и его предшественники, полагал, что в итоге социализация эгоизма достигнет такой степени, что человечество из враждующих народов превратится во «всеобщее правовое гражданское общество» [3, т. 8, с. 12]. С одной стороны, Кант выступал против макиавеллистского освобождения политики от
морали, с другой, он прославлял существующий в обществе антагонизм и эгоистическую природу человека, возвращаясь к методологии Макиавелли и Гоббса. Кротких людей Кант сравнивал с овцами и превозносил «завистливо соперничающее тщеславие», «ненасытную жажду обладать и господствовать» как двигателей прогресса, без которых «все превосходные природные задатки человека оставались бы навсегда неразвитыми».
В отличие от такой позиции Канта, Достоевский, будучи родоначальником экзистенциальной гуманистической политической философии, отказывался принять светлое совершенное будущее общество, если при возведении его фундамента необходима хотя бы одна слезинка ребенка. «Но какое же может быть счастье, если оно основано на чужом несчастии?» - восклицает писатель, поясняя, что нельзя стать счастливыми в доме, в фундамент которого заложено страдание [2, с. 142].
Заслугой Канта явилась разработка ряда положений, следуя которым человечество могло бы ликвидировать войны (отсутствие регулярной армии, нефинансирование военных действий, невмешательство во внутренние дела и др.). Его предложения вполне выполнимы, не хватает лишь одного - политической воли, с одной стороны, и требования всечеловеческого гражданского общества, - с другой, которое вынудило бы политиков действительно заняться проблемой ликвидации насилия на планете. Частично эти пункты реализованы, частично - нарушаются, а некоторые и вовсе не приняты (нефинансирование производства вооружений и несодержание регулярных армий, ликвидация гонки вооружений). Канту был свойственен просвещенческий утопизм. Он считал, что публика сама себя просветит, если только ей предоставить свободу. Формулируя в «Критике практического разума» категорический императив поступать по отношению к другим так, как бы ты хотел, чтобы поступали по отношению к тебе, Кант фактически воспроизводит всеобщую волю Руссо, наделяя ее чертами априорности: «Социальные императивы практического разума - априорны» [3, т. 8, с. 290]. Категорического императива нельзя ослушаться именно потому, что он всеобщ, а не потому, что он заповедан Богом. Заменяя понятие абсолюта категорией всеобщности, Кант стремился на основе ее и свободы построить целостную этическую систему, независимую от теологического обоснования.
Новоевропейская социология строится на принципах, заложенных Макиавелли и Гоббсом - это социализация эгоизма, поиска компромисса эгоизмов в парламенте. Но такая методология, основанная лишь на временном компромиссе эгоизмов, не имеет онтологических оснований, поскольку в любой момент возможен возврат к «войне всех против всех». Новая политическая наука учит тому, что у человека нет ничего, чего бы ему следовало стыдиться, и тем самым она способствует победе низменного в человеке. Лео Штраус заключает, что новая политическая наука «играет на лире в то время, когда Рим горит», правда, «она не знает, что играет на лире, и не знает, что Рим горит» [6, с. 161]. Метод «социализации эгоизма», принятый в новоевропейской и современной социологии и политологии, не является фундаментом сложившегося общественно-политического строя европейских демократий. Этот строй опирается на духовные основания европейской культуры, христианские ценности, пусть даже секуляризовано интерпретированные [6, с. 69]. Именно духовно-нравственные ценности, а не социализация эгоизма и компромисс эгоизмов позволили построить и демократию, и правовое государство, и гражданское общество, и цивилизованную социально ориентированную рыночную экономику.
Насильственная методология решения общественных проблем должна смениться истинно гуманистической и демократической, в центре которой - не «духи истории» (Гегель), не «национальные государства» (Макиавелли), не «антагонистические классы» (Маркс), но хрупкая человеческая личность, ценность которой превыше любой идеологии. Новая политическая теория, основанная на хорошо забытых принципах «осевого времени», мировых религий и истинного гуманизма, должна быть экзистенциально-личностной, а не диалектически-классовой и либерально-экстремистской. Свобода, демократия и справедливость - не самоцели, но средства (и зачастую негодные, если нуждаются для своего осуществления в насилии) для достижения личного и общественного блага. В международной политике, где навязывается «демократия» единого суверена на Земле (однополярность), недемократично все то, что не укладывается в это желание (многополярность). Метод преодоления данных идеологем, их нейтрализация должны осуществляться на теоретическом и практическом уровнях. Наиболее приемлемый и эффективный для этого путь - утверждение во внутренней и внешней политике государств приоритета моральных ценностей, особенно ненасилия. Углубление, развитие и распространение культуры активного и деятельного (не пацифистски обезоруживающего) ненасилия способно противостоять злу и насилию, нейтрализовать агрессивные устремления. Моральная политика должна быть жизнеутверждающей, способной отстаивать истинность своих принципов и теоретически,и практически.
ЛИТЕРАТУРА
1. Андреев М., Хлодовский Р. Комментарии // Макиавелли Н. Избр. соч.- М.: Худ. лит., 1982.
2. Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч. В 30-ти тт.- Т. 26.
3. Кант И. Сочинения. В 8-ми тт. - М.: Чоро, 1994.
4. Макиавелли Н. Государь. Сочинения. - М., 1999.
5. Мерло-Понти М. Заметки о Макиавелли // Знаки. - М.: Искусство, 2001.
6. Штраус Л. Введение в политическую философию. - М.: Логос, Праксис, 2000.
HUMANISTIC BASIS OF THE WORLD POLITICS
S.A.Niznikov
History of Philosophy Chair Peoples’ Friendship University of Russia 10a Miklukho-Maklaya St., 117198 Moscow, Russia
Owing to the works of N.Makiavelly one could reveal the tree possible variants of the correlation of morality and politics. The author proves that the decision of the global problems must be achieved only on the basis of humanistic politics.
