CC BY
86
УДК 930 ББК 63
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕКСТ КАК КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ
ФЕНОМЕН
Гагаев Андрей Александрович, заведующий кафедрой гуманитарных наук МГУ имени Н.П. Огарева, доктор философских наук, профессор (г. Саранск) Гагаев Павел Александрович, заведующий кафедрой филологического образования Пензенского ИРО, доктор педагогических наук, профессор
(г.Пенза)
Современное прочтение классического художественного текста предполагает восприятие-переживание его как культурно-исторического феномена, иначе говоря, как феномена определенной культуры, или культурно-исторического типа (Данилевский Н.Я. Россия и Европа. -М.,1991. - С.91).
Положение о целесообразности - прежде всего с эстетической точки зрения - прочтения текста на культурно-исторической основе обусловливается тем, что художественные интуиции того или иного классика античной, европейской, русской и иных литератур есть в своей основе глубоко личные - авторские - отве-чания вопрошаниям определенной культуры как отдельного живого целого во всемирной истории человечества, целого, обладающего своим особым бытием, особой ценностной жизнью, особыми формами познания, особым пониманием прекрасного - и в этом открытого и эстетически близкого всякому человеку. Миры Софокла и Еврипида, Данте и Шекспи-
ра, Пушкина и Достоевского - все это миры античной, европейской, русской и иных культур, миры, пережитые и в иной светлой ипостаси воссозданные названными гениями и явившие себя в силу этого во всей своей полноте и светлой целостности. Переживание художественных интуиций Софокла, Данте, Пушкина и др. как явлений, ищущих полноты и целостности своего бытия, миров культуры и подвигает читателя к приятию себя и человеческой истории как полножизненных и в этом, по В.В.Розанову, потенциально прекрасных духовных субстанций (Розанов В.В. Что выражает собой красота природы?//Русское обозрение. -1895. № 10-12).
Прочтение классического текста на культурно-исторической основе не ограничивает взор читателя вопрошаниями (аксиологическими, гносеологическими, эстетическими и иными) определенной культуры. Напротив: последовательное всматривание в текст, как историко-культурное целое вводит читателя в
152
миры многих и многих культур, вводит в мировую культуру, едино-множественное в своей основе образование. Объясняется этот феномен тем, что культура (культурно-исторический тип в понимании Н.Я.Данилевского, О.Шпенглера, А.Тойнби и др.) есть такое отдельное духовное целое в истории человечества, каковое обращено (онтологический аспект) на искание абсолютных, или, по С.И.Гессену, "неисчерпаемых заданий" (Гессен С.И. Основы педагогики. Введение в прикладную философию. - М., 1995. - С.33). Ища этих абсолютных заданий (ценностей), всякая культура -египетская, античная, германо-романская, арабская, русская и др.- глубоко переживает свое единство с иными духовными мирами и в них, в диалоге с ними, в вопрошаниях и от-вечаниях им (И.Фихте, старшие славянофилы, В.В.Розанов, С.И.Гессен и др.) обретает себя как истинную - различающую в себе самой добро и зло.
Осмысление классического художественного текста как выражения "глубинных течений культуры" (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М.,1979. - С.300) было характерным для отечественной философско-литерату-роведческой традиции прошлого. Литературоведческие исследования Феодора Бухарева, К.Н.Леонтьева, В.В.Розанова, Н.О.Лосского, В.В.Зеньковского и других мыслителей Х1Х-ХХ веков представляют собой прежде всего опыт историко-культурного прочтения художественных интуиций классиков русской литературы. Полагаем, именно благодаря избранному этими учеными ракурсу всматривания в художественные тексты, в их работах дан глубокий анализ последних. В настоящее время предпринимаются попытки на теоретической основе осмыслить классический художественный текст как культурно-исторический феномен. В современном отечественном литературоведении в качестве таковых нам видятся интуиции Б.Н.Тарасова, И.А.Есаулова, М.М.Дунаева и некоторых других.
Представим свое видение решения анализируемой проблемы - осмысления классического художественного текста на культурно-исторической основе.
Нам в качестве главного ориентира осмысления текста как историко-культурной реальности видится переживание последнего через призму понятия отечественного мировидения и ми-рочувствования, или, если прибегнуть к термину Г.Д.Гачева (Гачев Г.Д. Наука и национальные культуры.- Ростов-на-Дону, 1993), отечественного космо-психо-логоса.
Всякая культура, как имеющее начало и конец (историческое) бытие народов, являющих себя как некое едино-множественное образование, ищущее абсолютных целей, предстает прежде всего со стороны понимания ею мироздания (космо-), характера отвечаний ее сынов движениям вселенной и человеческой истории (психо-) и, наконец, избранного ею на основе первых двух феноменов типа логики (логос). Едина или глубоко множественна (неоднородна с логико-ценностной точки зрения) вселенная; есть ли она некое ставшее, пришедшее к своему пределу или, напротив, она становящееся, живое образование; есть ли мироздание и человеческая история и сам человек с Богом, живущие или без Бога строящие свои судьбы; и если с Богом - то какой он - Бог: принимающий, наказывающий, спасающий человека? Подавляющий в нем или поддерживающий в нем субстанциональное, творческое, абсолютное?.. Каков человек истинный? Всечеловек или сверхчеловек?.. Избран ли человек к великому или нет избрания его к таковому? Как может он познать себя и мироздание и в этом приблизиться к Богу: посредством рациональных построений или живой интуиции?.. В чем смысл бытия мира и человека?..
В этих и других вопрошаниях и отвечани-ях им - в этих образах мира - и являли и являют себя в истории культуры египетская, древнегреческая, индийская, арабская, германо-романская, русская и др. В этих образах мира -подчеркнем - отчетливо явлены онтология, аксиология, гносеология, антропология и психология определенной культуры как ее истинные основания.
Ища в классическом художественном тексте сокровенных переживаний его автора, следует пытаться увидеть, как последний ведет диалог с вопрошаниями родной для него культуры, как
153
он сам ставит вопросы перед нею, наконец, увидеть, как художественный гений раздвигает, преодолевает границы отечественного понимания мироздания и человека (границы отечественного космо-психо-логоса) и творит свою и вместе с тем светло традиционную духовную вселенную (сам факт преодоления некоего свидетельствует о его сохранении в новом хотя бы и в виде переосмысленного).
В нашем прочтении, а оно основывается на анализе русских религиозно-православных, исторических, философских, научных и иных текстов, отечественное мировидение и мирочувствование (отечественная духовная вселенная) характеризуется трактовкой мироздания как глубоко живого, становящегося (не ставшего, пришедшего к своему пределу, как это в значительной степени свойственно европейской душе) образования; трактовкой мироздания, как глубоко единого и глубоко множественного ("разноосновного"; в европейской традиции мир един и однороден с логико-ценностной точки зрения) образования; признанием и приятием во вселенной и человеке абсолютного, глубоко личного, принимающего человека начала - Бога, жаждой жизни в нем; признанием и приятием как ценности возможности лишь соборным усилием услышать и ответить на вопрошания к себе создателя при полагании неотъемлемой ценности в Богоискании отдельной человеческой личности; способностью ко "всемирной отзывчивости" и великому самостоянию и от них великим жизнеприятием; исканием цельности в Бого- и миропознании (исканием постижения становящейся, "разноосновной" с логико-ценностной точки зрения, боговдохновенной по иррациональному своему основанию вселенной); видением в духовном подвиге спасения человека от себя ущербного и возвращения к себе истинному; исканием цельности своего бытия на земле, космосе и в Боге (Гагаев A.A., Гагаев П.А. Художественный текст как культурно-исторический феномен. - М.: Флинта-Наука, 2002. - С.5-50).
Подчеркнем, указанная трактовка русской картины мироздания есть в своей основе феномен православный. Православие с его взглядом
на человека и мироздание, на взаимоотношения человека с Богом исторически формировало русскую картину мироздания как культурно-историческую реальность.
Обретает ли герой русской классической литературы себя самое в указанном мировиде-нии и мирочувствовании? Постараемся ответить на этот вопрос, обратившись к отечественным художественным текстам.
Мироздание как глубоко живое, становящееся (не ставшее, пришедшее к своему пределу) образование
- Это ты? ты? <...> Не отвечай, молчи. Да и что ты бы ты мог сказать? Я слишком знаю, что ты скажешь. Да ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде...
В этих словах Великого Инквизитора, обращенного к тому, кто второй раз "снисшел" к людям, Иван Карамазов ("Братья Карамазовы" Ф.М.Достоевского) видит "основную черту римского католичества": мир и человек суть сложившиеся, пришедшие к своему пределу и в этом косные феномены; они суть все, без остатку - полные - в своих стремлениях к "хлебу", "авторитету", "тайне"; им неведома и не нужна свобода искания себя истинных, других - различающих в себе добро и зло и в этом обретающих свою драму и счастие. В этих словах Иван Карамазов, а с ним и автор романа -и он в первую очередь - являют свою боль-сомнение в том, что и русская душа готова мир и себя самое в указанном качестве принять и не искать горнего, тогда как не весь, совсем не весь человек в своей зависимости от "хлеба", "авторитета" и "тайны": весь он и в богоборческих и - главное - богоищущих исканиях Ивана, и в неодолимом влечении к "красоте" и приятии своей вины в происшедшем Дмитрия, и в светлых всепринимающих и всепрощающих мирах старца Зосимы, и в доверчивом вступлении в мир "русского инока" Алеши... и в становящихся, полножизненных мирах самого Ф.М.Достоевского... Мир и человек есть живые и становящиеся, не могущие быть поверенными "сказанным... прежде" (инвари-
антом, законом, сложившимся и в этом косным, окаменелым, безжизненным); в человеке и мироздании как живых и становящихся и являет себя тот, кого верующая душа называет своим Создателем...
И миры героев произведений Н.С.Лескова суть миры не ставшего, пришедшего к своему пределу, но живого и становящегося. Иван Се-верьянович Флягин и, повзрослев, ищет себя в любви к коням, любви к женщине - прекрасному, любви к родине, народу своему. Ищет и узнает себя, становится собою в переживаниях задавленного им монаха, молящихся о "самоубиенных" священниках, служении поляку и нарушении данного им ему слова (не может он воспретить матери пестовать свое дитя), любви к цыганке Груше и искуплении совершенного им (сталкивает он ее по ее и своей воле в реку), искании родины своей, жизни в монастыре (мысли его о "самоничтожности" его духа и пр.) и желании послужить народу своему. Ищет себя истинного Иван Северьянович, и никак нельзя ни предугадать происходящее в нем, ни остановить его искание себя в высоком (предел его исканий столь высок, что человеку всегда есть к чему стремиться): не предугадывается это ни автором, ни читателем; первым образ Ивана Северьяновича и творится, как становящаяся по основанию своему светлая духовность, духовность, самостоящая в своем восхождении к себе иной, вторым принимается в качестве таковой. Не мертвенно задана жизнь человеческая, по Н.С.Лескову, но есть она бесконечно открывающая в самой себе пути и дороги к светлому и горнему.
Мироздание как глубоко единое и глубоко множественное ("разноосновное" с логико-ценностной точки зрения) образование
Удивительна особость характеров героев Н.С.Лескова. "Очарованный странник" земли русской И.С.Флягин, попик-запивашка и митрополит Филарет, протопоп Савелий Туберо-зов, квартальный Рыжов, поп Савва, отец Ки-риак... Все они странно другие, чем обычные люди. И на Руси - даже на Руси - таких, как
они, - мало. В чем их особость? В том, что значительно отличаются от других людей в чем-то одном, пусть и существенном, но рядопо-ложенном? Не берут взяток, не живут спокойной жизнью, не следуют принятым нормам отправления церковной службы и пр.? Если этим исчерпывается их различие, то они, отличаясь от многих, тем не менее стоят с ними в одном ряду: они живут по сути их духовной жизнью; разница лишь в том, что они обретают себя в противоположной по отношению к другим людям ценностной ипостаси. Отличие Ивана Северьяновича Флягина от других не в том, что он способен нарушить данное слово (поляку), почувствовать гибельное в красоте, пообещать и исполнить то, что немыслимо для человека (лишить жизни любимого человека), просить у Бога того, о чем просить не должно (изменить свой "самоничтожный дух") и пр. Отличие незабвенного Ивана Северьяновича от иных людей в том, что он и сдержать и не сдержать слово может, и гибельное и светлое в красоте почувствовать, и свершить немыслимое и неприемлемое и отвечать за это всей своей жизнью, и бороться против своего "самоничтожного духа" и беречь его как удерживающее душу его в искании высокого смысла жизни... Все и вся в Иване Северьяновиче: и горнее и земное, и доброе и злое, и ставшее и становящееся, и прекрасное и отвратное. Все и вся в нем, и в этой полножизненности (удержании всего и вся) его и содержится его отличие от иных и его удивительная способность сопереживать встретившимся на его пути живым душам.
Все и вся в герое удерживается потому, что он, в отличие от живущих преимущественно общим (законом, правилом или их неисполнением), есть обретшая себя в своем светлом самостоянии духовность, отдельная духовная вселенная, с своей тео- и антропологией, логикой и аксиологией и пр. пр. Н.С.Лесков видит и принимает мироздание как множество соединенных светлой связью миров. Эти миры - духовные вселенные - всматриваются друг в друга, вопрошают и отвечают иным для себя и в этом узнают, приходят к себе истинным. Мир, по Н.С.Лескову, светло множествен, он множествен
155
духовными вселенными непреклонного в следовании православному образу жизни и чуткого протопопа Савелия Туберозова, увлекающегося земной красою и ищущего высокого смысла жизни конэсера Ивана Северьяновича Флягина, принимающего всем сердцем Христа и не желающего крестить непросвещенных якутов отца Кириака, живущего "по писанию" квартального Рыжова и пр.
Единомножественна человеческая вселенная и в произведениях Ф.М. Достоевского. Миры Родиона Раскольникова, Сони Мар-меладова, Ивана и Алеши Карамазова, старца Зосимы, Ивана Шатова, князя Мышкина, Петра и Степана Трофимовича Верховенского и других не есть литературоведческая метафора, а истинная онтология человеческой истории, по Ф.М.Достоевскому. Все и вся связано "живой связью... с миром иным", по старцу Зосиме, но связаны этой связью, по Ф.М.Достоевскому, именно отдельные самостоящие в своем искании абсолютного и потому несущие ответственность за свои прегрешения миры человеческие. Указанной онтологией человеческой вселенной и определены, по художнику, и драма и счастие отдельной духовности: и зло и добро, и горнее и низменное находит герой Достоевского в себе, в своем сердце, а не вовне,- и в этом его драма; видит же, переживает свое зло и свое добро герой, всматриваясь в иную самостоящую духовность (диалог Родиона и Сони, Ивана Шатова и Николая Ставроги-на и пр.), и в этом его счастие, ибо возвращается он при этом к себе, как различающему добро и зло (принимающему, по Ф.М.Достоевскому, Бога)...
Признание и приятие во вселенной и в человеке абсолютного, глубоко личного, принимающего человека начала - Бога; соборность русской души; неотъемлемая ценность отдельной человеческой личности
Принимает ли герой русской классики Бога, живет ли он им? Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, выскажемся, опираясь на религиозные, философские, художественные и
иные памятники русской культуры, о том, как понимала и принимала в веках Бога отечественная - православная - душа.
Бог для русского человека есть им принятое, не подавляющее в нем свободной воли, светло радующее его начало, его предел-абсолют, понуждающий его нести бремя ответственности перед абсолютным и дарующее в избрании этого бремени ощущение правости, человечности своего бытия. Бог для русского человека есть то, в чем действительно роднятся все люди, и в этом единении их (соборности) и покоится нетленное их человеческое счастие. Бог для русского человека - не знак его избранности (преимущества в получении благ) среди других народов, но его мечта и образ жизни по евангельскому идеалу. Бог для русского человека есть призыв деянием, подвигом духовным восстановить себя как цельную духовность и в том явить пример другим существам. Бог для русской души есть то, от чего она ни при каких обстоятельствах не может быть окончательно отторгнута... Бог для русской души есть то, что побуждает его беречь сберегающую его духовную общность - Россию. Полагаем, в этих прежде всего вопрошаниях обретала себя как православно верующей отечественная душа в веках.
Полагаем, бытие героя русского классического художественного произведения в определяющих своих характеристиках есть бытие православной души. Пушкинская Татьяна Ларина, любящая и отказывающая - своей волею - Онегину (Но я другому отдана; я буду век ему верна); Татьяна Марковна Бережкова из романа И.А.Гончарова "Обрыв", тяжко оступившаяся, по ее воззрениям, в юности и искупавшая всю жизнь свою ошибку, и обретшая в этом правоту своего бытия и потому защитившая своих девочек от нависшей над ними (над Россией) угрозы; лесковский батюшка, дерзающий "толци<..-.>ся" перед Богом о "самоубиенных" ("Очарованный странник"; и создателем это, по И.С.Фляги-ну, самим "повелено"); Степан Трофимович Вер-ховенский ("Бесы" Ф.М.Достоевского), уверовавший и возрадовавшийся тому, что есть в мире безмерно высшее, чем человек, то высшее, что
дает ему - отдельной духовности - совершенное и спокойное счастье"... Наташа Ростова ("Война и мир" Л.Н.Толстого), ищущая понять всех и всем сопереживать: и Василию Денисову, и князю Андрею, И Пьеру, и дядюшке, и Анисье, и пр.- и в том обретающая свое человеческое счастие; отец Кириак из повести Н.С.Лескова, не желающий крестить якутов, боясь отвратить их окончательно от Бога; Акакий Акакиевич Башмачников из гоголевской "Шинели" одним видом своим, выражением лица своего взывающий к лучшему в человеке (Оставьте меня, зачем вы меня обижаете <...> Я брат твой); Анд-рий из "Тараса Бульбы", не поднявший руки на отца своего и в его лице на родину свою (не по недостатку мужества подчинился воле отца казак: и он оказался русской соборной душою)... Не себе преимуществ ищет квартальный Рыжов ("Однодум" Н.С.Лескова), живя "по писанию", но видит в том обязанность свою пред Богом и людьми; за народ "пострадать" жаждет Иван Северьянович Флягин ("Очарованный странник" Н.С.Лескова); к избранничеству, светлому и трагическому, способным видит Раскольнико-ва следователь Порфирий Петрович ("Преступление и наказание" Ф.М.Достоевского); в мир, к людям посылает старец Зосима Алешу для многотрудных и светлых дел ("Братья Карамазовы" Ф.М.Достоевского)... С собою, с своей духовной немощью сражается "очарованный странник" земли русской Иван Северьянович Флягин (... к тебе приступает ангел сатанин, и ты ... противу его на подвиг...); в себе ищет Пьер Безухов ("Война и мир" Л.Н.Толстого) причин нестроений своей жизни и "сопрягает" все силы свои, дабы превозмочь эти нестроения... Верует, бесконечно верует в Родиона Раскольникова и Соня, и Порфирий Петрович, и Разумихин... и сам автор, и с ними начинает веровать в себя и бедный Родион Раскольников, начинает и... "воскресает", "обновляется существом своим" и приходит к людям, приходит к лучшему в себе - Богу...
Полагаем, приведенное нами (а это герои произведений первых имен в русской классике) дает основание утверждать, что герой отечественной литературы обретает себя в мире православных в своей основе исканий смысла бытия.
Способность ко "всемирной отзывчивости" и великому самостоянию и от них великое жизнеприятие отечественной души
"Всеотзывчив" герой русской литературы, все и вся ему дорого, все и вся ему внятно, все готов он вобрать в свое сердце и дать ему успокоение, жаждет стать он "братом" всех людей и стремится к тому всей жизнью своею. "Одно тут спасение себе: возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской..." - в этом воп-рошании героя Ф.М.Достоевского ("Братья Карамазовы") удержаны и развиты художественные интуиции А.С.Пушкина и Н.В.Гоголя, явлены искания и Пьера Безухова ("Война и мир" Л.Н.Толстого), и Савелия Туберозова ("Соборяне" Н.С.Лескова), и героев других русских классиков.
Живо откликается герой русской классики на всякое живое движение в людях и истории, и он же удивительно самостоит в своем понимании добра и правды. Его всеотзывчивость сопряжена, более того, по И.А.Ильину, обусловлена его самостоянием в избранном им образе бытия. Лишь тот, кто по-своему молится, по-своему трудится, по-своему властвует, поет и пр.,- тот и может стать "братом" всем людей, может услышать их боли и нестроения, их радости и печали. Именно такими самостоящими в своем понимании добра и правды людьми и потому чуткими и являют себя Татьяна Марковна Бережкова из "Обрыва" И.А.Гончарова (она не позволяет Марку Волохову разрушить счастие ее девочек), Наташа Ростова из "Войны и мира" Л.Н.Толстого (она не позволяет оставить раненых в Москве), Савелий Туберозов из "Соборян" Н.С.Лескова (он не позволяет в своем приходе забывать Богово в угоду мирскому и государственному)...
Всеотзывчива самостоящая в своем понимании добра и правды душа героя русской классической литературы, глубоко чувствует она, что не может не иметь высокого смысла жизнь человеческая, что не может она - жизнь - не дать счастия человеку больше, чем дарит она ему печалей, чувствует это душа героя русской классики, потому и светится она верою в себя самое и в людей. Тексты А.С.Пушкина, Н.В.Гого-
157
ля, Л.Н.Толстого, Ф.М.Достоевского, Н.С.Лескова прочитываются как светлая песнь тому, что есть для человека его жизнь земная, тексты русской классики прочитываются как сама жизнь - драматичная и непременно милосердная.
Искание цельности в Бого- и миропознании
(искание постижения становящейся, "разноосновной" с логико-ценностной точки зрения, боговдохновенной по иррациональному своему основанию вселенной)
Образы, смыслы русской классики в основе своей удивительно полножизненны, цельны и потому часто антиномичны, нелогичны с обыденной точки зрения. В этой их алогичной, ан-тиномичной природе явлено искание русской душою цельности в Бого- и миропознании (искание удержания в познании всей полноты бытия мира и человека).
Все виноваты за всех; возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской... Странны слова старца Зосимы, непонятны ("Братья Карамазовы" Ф.М.Достоевского). Почему все виноваты за всех? Почему каждому надлежит по воле своей отвечать за всех? Все люди суть отдельные духовности, и каждая из них, казалось бы, сама некое свершает и отвечает за собою, а не иными свершенное. И да, и нет, по старцу Зосиме. Да, ибо она действительно сама избирает, как ей поступить: попустить хотя бы и в мыслях смерть отца своего или и в мыслях удерживать его как Бога чувствующую духовность. Нет, ибо не одна она сама с собою живет, но с другими человеками: так уж тот, кто безмерно выше человека, это устроил. Живет не одна, она и потому ею свершенное или врачует душу иной души (как это делал старец Зосима), или смертельно ранит ее своим равнодушием...
А старец наказал мне сказать, что "пусть, говорит, помолится, как должно, и тогда, чего нельзя ожидать, ожидает" ("Очарованный странник" Н.С.Лескова)... И герои Н.С.Лескова последовательно нелогичны, жизненны в своем поведении. Последнее нельзя поверить законом, правилом, инвариантом, схемой - логи-
кой ставшего мира. Их поведение всегда единично и потому содержит в себе и утверждение, и отрицание одновременно. Все и вся в нем: и Богово, и человеково. Нельзя молиться за самоубиенных, но в одном из приходов пусть батюшка о них, по митрополиту Филарету, молится; Иван Северьянович Флягин, зная, что не искупит всей жизнью содеянного, сталкивает Грушу с крутого берега в воду; старец благословляет инока молиться о том, о чем не следует... Правы или неправы герои произведений Н.С.Лескова в своих поступках и мыслях? Пожалуй, они и не правы, и не не правы: они люди в своих поступках,потому их поведение, их мысли, переживания не могут быть поверены рациональными в своей основе феноменами.
В художественных интуициях М.Ю. Лермонтова, И.А. Гончарова, И.С. Тургенева, Ф.И. Тютчева, Л.Н. Толстого так же последовательно, с нашей точки зрения, явлено искание отечественной душою иной в сравнении с ари-стотелевско-гегелевской логики постижения человеческого бытия, логикой, удерживающей в себе драму и счастие последнего.
Видение в духовном подвиге спасения человека от себя ущербного и возвращение к себе истинному
Герои русской классики глубоко переживают, что лишь духовным усилием, подвигом, во-стребующим всего человека (и веры его, и разума, и воли, и чувства, и физических сил; его прошлого, его настоящего, его будущего), последний и сохраняет способность различать в себе добро и зло и в этом чувствовать присутствие в своей жизни Бога. Иван Шатов в "Бесах" Ф.М.Достоевского обращается к Николаю Став-рогину с призывом "добыть Бога трудом", тяжелым, "мужицким" трудом. Протопоп Савелий Туберозов в "Соборянах" Н.С.Лескова возвещает о том, что "прошло время слов", наступило время "подвигов", время сражения человека за себя самое с самим собою ущербным. Н.А.Некрасов в своих книгах пишет о крестьянине как богатыре, о том, кто трудом своим великим, подвигом себя и Русь сберегает от соблазнов и мер-
158
зостей неправедной жизни. Ф.М.Достоевский в эпилоге "Преступления и наказания" замечает для внимательного читателя, что "новая жизнь не даром же ему <Раскольникову. - Авт.> достается, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом..."
Переживает русская душа: что ни правда, ни покой, ни счастие человеческое, то счастие, каковое и людям и Богу угодно, - не даются легко, но требуют усилия духовного...
Искание цельности своего бытия на земле, космосе и в Боге
Герои русской классики осознанно или неосознанно стремятся обрести цельность бытия своего, обрести единство с людьми, собою, мирозданием и с Богом, в том видя счастие свое земное и человеческое. С обретением единства с людьми, собою, мирозданием и Богом человеческая душа начинает жить подлинно полной жизнью: ей ведома она сама, ей ведом весь Божий мир. Она живет не рассудком, не чувством, не волею, и даже не одним религиозным чувством - она живет всею собою, в коей есть и разум, и чувство, и воля, и востребующий единства всего этого - Бог, и потому она знает и приходит к себе истинной и становится способной услышать, увидеть, почувствовать все движения мироздания и вобрать их в себя, как свою живую сущность, и в том открыться своему светлому пределу - Богу.
Отповедь пушкинской Татьяны Евгению Онегину в их последней встрече, искания Пьером Безуховым, Андреем Болконским смысла жизни в романе Л.Н.Толстого "Война и мир", искания счастия Наташей Ростовой из той же книги, поиски своей судьбы, поиски себя истинного "очарованным странником" земли Русской Иваном Северьяновичем Флягиным из одноименной повести Н.С.Лескова, богоборческие вопрошания Ивана Карамазова и странствования по миру его брата Алеши, ощущение свет-
лой связи мира земного с миром горним старцем Зосимой из романа Ф.М.Достоевского "Братья Карамазовы", обретение художником Райским своего идеала - "бабушки России" в романе И.А.Гончарова "Обрыв"... - все это искания русских людей единства их со всем Божьим миром. В обретении светлой связи всего и вся видела русская душа залог своего человеческого счастия и покоя.
Итак, герой русской классической литературы в нашем прочтении обретает себя и мир как становящиеся в высоком (боговдохновенном) живые духовности, духовности светло множественные по природе своей и в этом открытые иным боговдохновенным субстанциям, духовности, ищущие полноты и цельности бытия своего и обретающие таковое в преодолении собственных духовных нестроений. В указанных вопрошаниях героя к себе и мирозданию русская литература и находит предмет своих этико-эс-тетических переживаний (эстетика текста как историко-культурной духовности - предмет отдельных размышлений; пока мы ограничились выявлением онтологии текста как культурно-исторического феномена, полагая, что ею определяется и его эстетика), на их основе ею и воссоздается ее светло неповторимая и удивительно близкая людям - и не только русским - духовная вселенная.
Подведем итог сформулированному о прочтении классического художественного текста на историко-культурной основе. Ища полноты понимания-переживания текста, следует удерживать в его прочтении ту духовную вселенную (мировидение и мирочувствование), каковая явилась культурной "колыбелью" для художественных интуиций того или иного гения. Ее -вселенной - вопрошаниями полнятся интуиции художника, с ними ведет он живой диалог, и в его вопрошаниях и отвечаниях материнской культуре и рождаются всечеловеческие - полножизненные и в этом прекрасные - образы и смыслы.
159
