CC BY
121
представление об искусстве как о напоминании о вечном и образ художника, служителя прекрасного; сатирическое разоблачение бездуховности и ирония как способ язвительной насмешки под маской похвалы. При этом не чуждая художническому сознанию Толстого публицистичность «никогда не становится самоцелью, практически всегда служит средством для достижения определенного художественного результата. Можно предположить, что реализм в данном случае (на уровне приемов, методов, тем и мотивов) становится своеобразным "помощником" для романтизма, определяющего общий взгляд на мир и на призвание поэта» (с. 725).
Творчество А.К. Толстого, подводит итог исследователь, «последовательно противостоит разрушению, отрицанию, нигилизму в самом широком смысле этого слова» (с. 726), представляя собой «естественное движение чуткого и честного художника к утверждению высоких, вечных ценностей именно в тот момент, когда они оказались наиболее уязвимым» (с. 727), и именно поэтому принадлежит своей эпохе. Это, однако, не исключает принадлежности А.К. Толстого как истинного художника вечности, ибо в его произведениях всегда присутствует второй план - «дыхание идеала».
Художественное наследие А.К. Толстого рассмотрено в монографии в широком контексте отечественной общественной и историко-литературной жизни 1850-1870-х годов; привлечен обширный материал журнальной периодики этого периода, во многих случаях вводимый в научный оборот впервые.
Т.Г. Юрченко
2018.02.018. К. А. ЖУЛЬКОВА. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ОБРАЗЫ И ТИПЫ ДРАМАТУРГИИ АН. ОСТРОВСКОГО В СРАВНИТЕЛЬНОМ АСПЕКТЕ. (Обзор).
Ключевые слова: А.Н. Островский; образ; тип; «мещанин во дворянстве»; интриганка; самодур; деловой человек.
Одним из важных и актуальных направлений в литературоведении остается компаративистика. Используя этот метод, современные ученые предлагают самые разные подходы к анализу художественных образов и типов в драматургии А.Н. Островского.
«В исследовательском дискурсе о персонажной сфере пьес А. Н. Островского закрепилось понятие типа, которое восходит к
статьям Ап. Григорьева (антитеза "хищные" - "смиренные") и Н.А. Добролюбова ("самодуры и их жертвы")» (1, с. 71), - отмечает С.А. Мартьянова (Владимир). В статье «Тип "мещанин во дворянстве" в творчестве Ж.-Б. Мольера и А.Н. Островского» она ставит несколько задач, среди которых не только выявление группы персонажей, восходящих к данному типу, но и уяснение ценностных ориентаций, психологических и поведенческих признаков героя, а также постановка вопроса о его мифологическом прототипе (архетипе).
Определяя мифологические истоки типа «мещанин во дворянстве», С.А. Мартьянова указывает на героя-озорника. «Отрицательный вариант культурного героя» (Е.М. Мелетинский) возник в XVI-XVII вв., когда «в рамках традиционного сюжета создавались нетрадиционные литературные типы огромной обобщающей силы, моделирующие не только социальные характеры своего времени, но и некоторые общечеловеческие кардинальные типы поведения»1.
Пословицы («из грязи в князи», «не в свои сани не садись»), басни (например, «Ворона» И. А. Крылова, в которой есть слова: «И сделалась моя Матрена // Ни пава, ни ворона»), сказки (например, «Сказка о рыбаке и рыбке» А. С. Пушкина с ее прототипами) также являются инвариантами типа «мещанин во дворянстве».
«Тщеславный и самолюбивый, неожиданно разбогатевший, выбившийся в люди и стыдящийся своего происхождения герой», которого можно соотнести с мольеровским Журденом, появляется уже в раннем творчестве Островского. Исследовательница предполагает, что молодой купец Савва Титыч Агурешников из «Записок москворецкого жителя» (1847) - «своего рода набросок, рисунок роли будущих русских мещан во дворянстве» (1, с. 73). К этому типу можно отнести Антипа Антипыча Пузатова («Семейная картина» (1847)), Улиту Никитишну Толстогораздову («Не сошлись характерами» (1858)), многих героев «бальзаминовской трилогии» и др.
Цель и смысл мещанина, попавшего в избранное общество, С. А. Мартьянова определяет словом, неоднократно встречающимся у Островского, - «повеличаться».
1 Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. - М., 1995. - С. 69, 279.
И у Мольера, и у Островского осмеянию подвергаются не только герой, выбившийся из грязи в князи, но и те, кто ему потакает в расчете на щедрое вознаграждение. Однако у обоих писателей находятся персонажи, способные дать отпор «величающемуся».
Предвидя возражение, что мольеровский Журден и русские купцы у Островского все-таки не совсем одно и то же, автор статьи уточняет: «При различиях (национальных, социально-бытовых) выявляется общечеловеческое содержание, позволяющее говорить об инвариантах одного типа» (1, с. 78).
Л.В. Чернец (Москва) рассматривает «Тип "делового человека" в пьесах А.Н. Островского», опровергая устойчивое мнение о том, что писатель, великолепно изобразивший дореформенные типы, не показал столь же ярко пореформенные. Номинация «деловой человек», появившаяся в пьесе «Бедная невеста» (1852), двусмысленна. С одной стороны, это человек, знающий свое «дело», с другой стороны, добытчик, умеющий извлекать из всего свою выгоду, плутовать. Несмотря на то что у «деловых людей» Подхалю-зина и Беневоленского есть различия, «это вариация одного типа: оба, что называется, вышли из грязи в князи благодаря собственным усилиям и деловитости» (2, с. 20).
Галерею «деловых людей» пореформенного времени открывает Савва Геннадич Васильков («Бешеные деньги», 1870), который сильно отличается от старых «дельцов». Сохраняя старую номинацию - «деловой человек» - Островский представляет читателю новый тип, который колоритно создан в образах Берку-това («Волки и овцы», 1875), Кнурова и Вожеватова («Бесприданница», 1879), Великатова («Таланты и поклонники», 1882) и др. Они образованны, учтивы, многие говорят по-французски, интересуются искусством, не «старого пошибу суздальского», но «полированные негоцианты»1. «Каждый из них - особый, интересный характер, - отмечает Л.В. Чернец, - но все они - властные хозяева жизни» (2, с. 24). Образы «деловых людей» в поздних пьесах Островского «далеки от шаржа», что ведет «к широкому диапазону интерпретаций (в том числе сценических, актерских) характеров и типа в целом» (2, с. 26).
1 Островский А.Н. Полн. собр. соч.: В 12 т. - М., 1973-1980. - Т. 4. -
С. 271.
В статье «От "Грозы" к "Горячему сердцу": Одоление самодурства» С.Н. Кайдаш-Лакшина (Москва) сопоставляет пьесы Островского, написанные с разницей в 10 лет, в которых «изображены самодуры, а в центре горячие, женские сердца» (1, с. 44). Если «Гроза» (1859) - трагедия, окрашенная в мрачные тона, то «Горячее сердце» наполнено смехом, юмористическими ситуациями, эффектной карнавальностью, а весь сюжет оборачивается победой добра. Сравнивая героев этих пьес, автор статьи отмечает, что в «Грозе» Дикой и Кабаниха страшны даже своими фамилиями, наводят трепет не только на домашних, но и на горожан Калинова, а в «Горячем сердце» Куролесов и Хлынов, хотя и самодурствуют, но оказываются побежденными. По замечанию, сделанному В.Я. Лакшиным, десятилетие, отделяющее «Грозу» от «Горячего сердца», не прошло даром: «И в самой действительности, и в сознании автора совершился переход от фигур драматических, страшных к фигурам прежде всего комическим, смешным. Но комизм этот не безобидного свойства»1. Параша в «Горячем сердце» живет с отцом-самодуром и злой мачехой, однако совсем не похожа на Катерину из «Грозы». Для создания образа Катерины, как доказано А.И. Ревякиным, Островский пользовался рассказами Л.П. Косиц-кой-Никулиной2. Актриса отвергла руку и сердце Островского ради любви к купеческому сыну Соколову, принеся в жертву свою актерскую судьбу. Соколов обобрал ее и оставил в нищете. В тяжелой болезни и бедности Косицкая скончалась в 1868 г. По мнению С.Н. Кайдаш-Лакшиной, главная проблема женского выбора, поставленная в «Горячем сердце», - выбирать того, кого любишь сам, или того, кто любит тебя, - связана со смертью Косицкой, «если бы она выбрала того, кто любил ее, то это был бы Островский» (3, с. 58). Автор статьи полагает, что образ Ларисы из «Бесприданницы» (1878) с ее жаждой любви, искренностью, пением, выбором недостойного и гибелью также был навеян воспоминаниями о Л. П. Косицкой.
1 Лакшин В.Я. Островский, (1868-1871) // Островский А.Н. Полн. собр.
соч.: В 12 т. - М.: Искусство, 1973-1980. - Т. 3. - С. 483.
2
Ревякин А.И. Жизненный прототип Катерины: (К творческой истории пьесы «Гроза» А.Н. Островского) // Вопросы русской литературы: Сб. статей. -М., 1959. - С. 291-340.
Параша из «Горячего сердца» выбирает того, кто любил ее. До Параши только Татьяна Ларина в «Евгении Онегине» сумела справиться со своим чувством, когда поняла характер Онегина и пережила убийство им Ленского. Параша у Островского своим женским выбором сумела побороть самодурство отца и найти счастье. «Параша не менее горяча сердцем, чем Катерина, - утверждает исследовательница, - но стоит крепко на ногах и понимает окружающую жизнь, разбирается в людях. Не выходя за пределы собственной жизни, Параша побеждает мачеху, подвластного ей отца и становится хозяйкой дома и своей судьбы» (3, с. 57).
«Александр Николаевич Островский, оттачивающий характеры своих героев как античный ваятель, достиг удивительной выразительности в отделке женских образов» (4, с. 57), - полагает и А.В. Суворова (Москва). В статье «Женское лицо интриги у А. Н. Островского и литературная традиция» она противопоставляет женщинам-мученицам (Катерина, Параша, Лариса Огудалова) женщин-интриганок, которых условно делит на две категории: коварные и благородные. К первому типу исследовательница относит Евгению из комедии «На бойком месте» (1865), использующую оговор, возводящую напраслину на сестру своего мужа, разрушающую мир юной девушки, доводя ее до попытки самоубийства. Коварной интриганкой предстает и прагматичная Глафира («Волки и овцы» (1875)), в арсенале которой «игра на чувствах», и Глафира Фирсова («Последняя жертва» (1877)), прибегающая к такому средству ведения интриги, как подброшенная улика. Им важно не просто одержать победу, но и ощутить превосходство над «поверженным соперником». Однако параллельно с интриганками, чьими действиями движут низменные мотивы, в пьесах Островского встречается и другой тип женщины - благородная интриганка. Например, в комедии «Правда хорошо, а счастье лучше» (1876) нянечка Фелицата, рискуя быть изгнанной из купеческого дома, изобретает различные хитрости, чтобы устроить судьбу купеческой дочери Поликсены.
А. В. Суворова подчеркивает, что в изображении интриганок Островский следует мощной давно сложившейся традиции. Автор статьи упоминает об античной комедии, в которой уже обозначен тип женщины, склонной к хитрости и обману. Наследуют и развивают античную традицию европейские драматурги. Искусны в по-
строении интриг героини У. Шекспира: «Жестокая леди Макбет, погрязшая в кровавых интригах ("Макбет"), веселая служанка Мария, разыгравшая напыщенного дворецкого Мальволио ("Двенадцатая ночь, или Что вам угодно"), предприимчивая Геро и ее камеристка Урсула, участвующие в веселой интриге, которая должна свести двух вечных противников - Бенедикта и Беатриче ("Много шума из ничего")» (с. 64).
Одно из видных мест занимают интриганки в творчестве испанского драматурга Лопе де Вега. В пьесе «Учитель танцев» Фе-лисьяна ведет любовную интригу, а ее младшая сестра Флорела вынуждена отвечать на интригу контринтригой. Леонарда из комедии «Валенсианская вдова» и Диана в «Собаке на сене» - женщины-завоевательницы. Чтобы заполучить любимого, они идут на различные хитрости, обманывают, лгут.
У испанского драматурга любовь является главным двигателем женской интриги, у Островского, напротив, истинно любящие героини не способны на интригу. Юлия Тугина («Последняя жертва»), Аннушка («На бойком месте»), Катерина («Гроза»), Лариса («Бесприданница»), поняв, что брошены, отчаяно порывают с «прежней» жизнью, часто трагически.
А.В. Суворова соглашается с Д.К. Петровым, который относит Островского к величайшим «живописателям» женской души, ставит его в один ряд с Еврипидом и Шекспиром, при этом полагая, что «ни Шекспир, ни Шудрака, ни Калидаса, ни Лопе де Вега, как поэты женской души, нашего драматурга не превосходят»1.
Список литературы
1. Мартьянова С. А. Тип «мещанин во дворянстве» в творчестве Ж.-Б. Мольера и А.Н. Островского // Щелыковские чтения 2015. А.Н. Островский в контексте литературы: Конфликт, фабула, цитата, тематика: Сборник статей / Науч. ред., сост. Едошина И.А. - Кострома: Авантитул, 2016. - С. 71-79.
2. Чернец Л.В. Тип «делового человека» в пьесах А.Н. Островского // Щелыковские чтения 2014. А.Н. Островский и культура конца XIX - начала XX в.: Сборник статей / Науч. ред., сост. Едошина И. А. - Кострома: Авантитул, 2015. -С. 14-27.
1 Петров Д.К. Слово в память А.Н. Островского // Известия 2 отд. РАН. -М., 1923. - Т. 28. - С. 5.
3. Кайдаш-Лакшина С.Н. От «Грозы» к «Горячему сердцу»: Одоление самодурства» // Щелыковские чтения 2014. А.Н. Островский и культура конца XIX -начала XX в.: Сборник статей / Науч. ред., сост. Едошина И.А. - Кострома: Авантитул, 2015. - С. 44-63.
4. Суворова А.В. Женское лицо интриги у А.Н. Островского и литературная традиция // Щелыковские чтения 2015. А.Н. Островский в контексте литературы: Конфликт, фабула, цитата, тематика: Сборник статей / Науч. ред., сост. Едошина И. А. - Кострома: Авантитул, 2016. - С. 57-71.
2018.02.019. Т.М. МИЛЛИОНЩИКОВА. ВОЙНА И МИР В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ТОЛСТОГО И ДОСТОЕВСКОГО. (Обзор).
Ключевые слова: Ф.М. Достоевский; Л.Н. Толстой; Стендаль; А.В. Суворов; Наполеон; публицистика; тема войны; протагонист; топос; компаративизм; литературные влияния; метафизика.
В обзоре представлены работы, написанные в рамках отечественного и американского литературоведения, авторы которых в разных аспектах рассматривают вопросы соотношения концептов «война» и «мир». Исследовательским материалом служит публицистика Ф.М. Достоевского («Дневник писателя») и художественные произведения Л.Н. Толстого («Севастопольские рассказы», «Война и мир»).
В. Котельников (Москва) в статье «"Война и мир": Трактовка Достоевского в контексте русской и французской публицистики» отмечает, что писателю «пришлось высказаться о войне в 1876 г. в связи с возраставшим в Европе политическим напряжением, вызванным событиями на Балканах, позицией Австрии и Германии. В начале второй главы апрельского выпуска "Дневника писателя" он, имея в виду настороженно-враждебное отношение Запада к России, утверждал, что ее военные успехи на европейской арене были бы опасны и чреваты большим конфликтом. Однако и тут (как и в других местах "Дневника") он не удержался от своих излюбленных "мечтаний" о том, что в "ближайшем будущем Россия окажется сильнее всех в Европе" и что "будущность Европы принадлежит России"1, причиной чего, по его предсказанию, станет неотвратимый социальный крах Запада» (1, с. 193-194).
1 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. - Л., 1981. - Т. 22. - С. 122.
