CC BY
113
абсурдной ситуации. В. И. Карасик и Е. А. Яр-махова отмечают своеобразную тягу, стремление англичан к абсурду, нонсенсу, часто наблюдаемую в английском фольклоре: «Английский нонсенс органически вытекает из английского видения мира, он является попыткой по-детски открытого отношения к действительности, протестом против взрослого Порядка, в котором нет смысла, и средством спастись от безумия» [5].
Была предпринята попытка рассмотреть уровень частотности употребления ФС в англоязычной художественной литературе. При анализе англоязычных художественных текстов выявлены употребления лишь 9 ФС (8,5% от общего числа сравнений). Наиболее употребимо ФС 'grin like a Cheshire cat' (отмечено 12 упоминаний Чеширского кота в структуре сравнения), оно задействовано у авторов как XIX (У. М. Теккерей), так и XX в. (А. Мёрдок, Дж. Б. Пристли, Б. Т. Брэдфорд и др.). Единичные употребления отдельных сравнений отмечены в художественных текстах XIX - начала XX в. {'fight like Kilkenny cats' -Г. P. Хаггард, Дж. Голсуорси, 'mad as Bedlam' -Ч. Диккенс, 'fixes as Cheviot' - В. Скотт, 'better than all the tea in China' - В. Скотт, 'dark as Egypt' - М. Твен, Л. М. Алькотт, 'as John O'Groat's is from Jericho' - У. Коллинз, 'as if Bedlam had broken loose' - Дж. Лондон).
По окончании исследования языкового материала был проведен опрос носителя британского варианта английского языка на предмет узнаваемости данных ФС и их употребляемости в устной разговорной речи. Выявлено, что в современной речи употребляется лишь одно из вышеназванных сравнений: grin like a Cheshire cat, которое, как отмечено выше, наиболее частотно и в художественных текстах. Сравнение 'better than all the tea in China' отмечено как элемент речи старшего поколения. Многие сравнения не были узнаны информантом, а отдельные сравнения были восприняты как архаизмы и анахронизмы, свидетельствующие о претенциозности и напыщенности стиля и не имеющие ни малейшего отношения к повседневной речи. Наибольшее недоумение вызвали именно «сравнения-притчи» и сопоставления с придаточным определительным, о существовании которых, равно как и о коннотациях, закрепленных за топонимами, входящими в их состав, а порой и о самих географических названиях, по свидетельству носителя языка, в настоящее время мало кто подозревает.
Однако, несмотря на низкий уровень употребляемости образных сравнений с топонимическим наполнением как в художественных текстах, так и в устной речи, не вызывает сомнения тот факт, что данные языковые единицы нуждаются в учете и лексикографировании. Подобные сравнения можно назвать «языковыми памятниками»,
ибо они аккумулируют ценную информацию как лингвистического, так и историко-географичес-кого характера.
Примечания
1. Кондакова И. А. Образные средства, содержащие топонимы, в английском языке: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Киров, 2004. С. 5.
2. Wilkinson P. R. Thesaurus of English Metaphors. 2nd ed. Routledge; N. Y., 2002. P. 256.
3. Oxford Dictionary of Phrase and Fable. 2nd ed. / ed. Knowles E. Oxford University Press, 2006. P. 113.
4. Wilkinson P. R. Thesaurus of English Metaphors. 2nd ed. 2002. Routledge. N. Y. P. 253.
5. Карасик В. И., Ярмахова Е. А. Лингвокультур-ный типаж «английский чудак». М.: Гнозис, 2006. С. 90.
УДК 82
Н. А. Панишева
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО КИТАЯ В ЛИРИКЕ А. НЕСМЕЛОВА
Статья посвящена анализу художественного пространства Китая в лирике А. Несмелова. Рассматриваются образы романтического и реального Китая, а также образ Китая как мистического пространства, разделяющего мир живых и мир мертвых. Через анализ пространственно-временной организации текста автор статьи выявляет особенности творчества писателя, связанные со спецификой эмигрантского мировосприятия.
The article is devoted the analysis of art space of China in A. Nesmelov's lyric. Images of romantic and real China, and also an image of China as the mystical space, dividing the world live and the world of the dead, are considered here. Through the analysis of the time and space organization of the text the author of article reveals features of creativity of the writer, connected with specificity of emigrant attitude.
Ключевые слова: А. Несмелов, дальневосточная эмиграция, Китай, художественное пространство, категория границы.
Keywords: A. Nesmelov, far east emigration, China, art space, border category.
Вопрос о взаимодействии русской и китайской культур уже освещался некоторыми исследователями. В предисловии к антологии Русской поэзии Китая В. Крейд, давая обзор русской дальневосточной эмиграции, обращает особое внимание на китайские мотивы в поэзии русской эмиграции: «Сопки Манчьжурии, жёлтая Сунгари, лица, виды, уличные сценки, китайские виньетки, музыка, праздники, заклинания, тайфуны, драконы, храмы, рикши и даосские боги - всё это густо, цветисто, одушевленно впервые пропитало ткань русского стиха. Каждый поэт открывал свой заветный уголок "второй родины"»
© Панишева Н. А., 2012
Н. А. Панишева. Художественное пространство Китая 6 лирике А. Несмелова
[1]. В нашей статье мы обратимся к анализу китайских мотивов в лирике одного из самых значительных поэтов русского дальневосточного зарубежья - Арсения Несмелова.
Китай появляется в стихах Несмелова как далекая, неизведанная и призрачная страна. В стихотворении «Я живу в обветшалом доме...» волшебный, сказочно-красивый, близкий, но в то же время недостижимый Китай противопоставлен бедному быту поэта-изгнанника:
Я живу в обветшалом доме У залива. Залив замерз. А за ним, в голубой истоме, Снеговой лиловатый торс. Та вершина уже в Китае, До неё восемнадцать миль. Золотящаяся, золотая Рассыпающаяся пыль! [2]
Гора, высящаяся на китайском берегу, становится символом «огромной, живой страны, манящей непонятным бытом, красочными традициями, незнакомой культурой» [3].
В некоторых произведениях Несмелов эстетизирует Китай, создает образ страны-сказки. Такой взгляд на «вторую родину» был свойственен многим представителям эмиграции. Китайская исследовательница Ли Инань (Пекин) связывает эту тенденцию с традициями «серебряного века», влияние которого в той или иной мере испытали все поэты-дальневосточники [4].
В стихотворении «Легенда о драконе», опубликованном в 1927 г., мы встречаем описание волшебной страны, в которой живы древние предания и возможны любые чудеса. Неспешное начало повествования напоминает сказочный зачин:
Уже давно утрачено название, Уже никто не вспоминает год, -Вверх по Янцзе (так говорит предание) Шел первый океанский пароход. (С. 212)
Казалось бы, в век технического прогресса хрупкий мир древнего государства должен быть разрушен: плывущий по Янцзи английский лайнер предвещает Китаю печальную участь европеизации, а значит и утрату древней и богатой культуры. Однако Китай хранит легенды, а легенды хранят Китай - у реки Янцзи есть защитник - «сказочно могучий тысячекрылый огненный дракон», спускающийся на землю с черных грозовых туч.
И, стерегущий реку неизменно,
Разбив стекло завечеревших вод,
Он, пасть раскрывший, проглотил мгновенно
Гудком гремевший вражий пароход. (С. 212)
Традиционная антиномия Азия - Европа в этом стихотворении превращается в противопоставление древней культуры техническому прогрессу, живых природных сил - бездушию машин. Природа Китая кажется Несмелову одушевленной, она наполнена осмысленными звуками: вода победно поет, ветер лепечет о грозе и живые голоса природы противопоставлены напряженному молчанию «вахты на английской канонерке».
Для создания экзотичных и сказочных китайских пейзажей обычно скупой на эпитеты Не-смелов использует множество цветообозначений. Над багрово-синим Янцзе склоняется в аспид туч медно-красное солнце, небосвод наливается пурпуром (с. 212), облака играют янтарем (с. 140), горные вершины окрашены всеми цветами и оттенками, от холодных голубого и лилового до теплых золотистого, алого и розового цветов (с. 207).
Такое богатство палитры обусловлено влиянием на творчество Несмелова китайской поэтической традиции. Одной из главных тем восточной литературы является природа. Несмелов, вслед за восточными поэтами, обращается к созерцанию природы, наблюдению за ее состоянием в разное время года и суток, описывает традиционные китайские пейзажи. Несмелов не только использует богатую цветовую палитру, но и прибегает к необычным сочетаниям разных цветов и оттенков.
Узкие окна. Фонарика Продолговатый лимон...
Звезд лиловатые ирисы, Синее марево мглы. (С. 239)
Свет фонарика и мерцание лиловых звезд созвучны, теплый свет человеческого жилья не соперничает с глубокими цветами ночи, а оттеняет их. Китай видится Несмелову страной вечной и незыблемой гармонии человека и природы: над крышами пагод простирается огромное ночное небо, являющее собой храм, украшенный «Буддами медленных облаков».
Ряд пейзажных зарисовок «с натуры» представляет собой и стихотворение «Из китайского альбома». Несмелов описывает непривычный для европейца быт «глухого, средневекового» китайского постоялого двора, акцентируя внимание на звуках, окружающих человеческое жилье: чавкают по грязи подковы, лает собака, с протяжным скрипом закрываются ворота, затем звуки обрываются. Во внезапно наступившей тишине особенно жутким кажется открывающийся перед нами пейзаж:
.За ним - поля. Кумирня, кукуруза. А в стороне от глинобитных стен, На тонкой жерди, точно для антенн, -Отрубленная голова хунхуза. (С. 242)
Подобная картина не однажды встречается в стихах Несмелова. В стихотворении «Хунхуз», опубликованном в сборнике «Полустанок», мы можем наблюдать подобный пейзаж.
И на длинной жерди голова Не жива была и не мертва, И над ней кружилось воронье: Птицы ссорились из-за нее. (С. 140)
Атмосфера страха пронизывает все стихотворения «Из китайского альбома»: ночью героя мучает тревожная бессонница, днем он видит на дороге труп - зловещее предвестие надвигающейся холеры. Несмелов возвращается к цветописи, однако теперь он использует черный, синий, серый и желтый цвета и создает страшный и отталкивающий портрет смертельной болезни:
Кожа черная с синевой. Лоб и щеки до глянца сухи. На открытых глазах его Копошились желтые мухи. (С. 242)
Лирика Несмелова, как правило, отличается сюжетностью, однако в стихах о Китае Несме-лов намеренно уходит от привычной динамичности. Несмелов создает детальные изображения, подобные стилизованным китайским картинкам. Статичность стихов «Из китайского альбома» может восприниматься как символ жизни древней страны. Мир, который описывает Несмелов в стихотворениях «Из китайского альбома», неподвижен и нем. На постоялом дворе не звучат человеческие голоса, не ходят люди. Жизнь, почти незаметная чужому глазу, согласно вековому укладу идет медленно и размеренно. Таким образом, отсутствие динамики позволяет поэту запечатлеть китайский пейзаж, наполненный глубоким философским смыслом.
В стихах Несмелова мы можем найти немало экзотических «китайских» картинок (как изящных, так и пугающих), но образ реального Китая преобладает над Китаем «романтическим». В лирике Несмелова мы наблюдаем, как поэзия, по выражению Ли Инань, «спускается со ступеней дворцов и храмов в узкие грязные улочки... на пыльные деревенские дороги».
В своем творчестве Несмелов неоднократно обращается к образу простого жителя Китая. Ли Инань замечает в статье, что русским авторам чужда «надменность в отношенье рас» (Несмелов?), что объясняется традиционным в русской
литературе сочувственным отношением к «маленькому человеку», простому труженику. «У авторов чаще проявляется. сочувствие, сострадательность, добрая усмешка, любование молодостью и физической красотой, уважение к нелегкому труду» [5]. Описывая погонщика или земледельца, Не-смелов, прежде всего, обращает внимание на загорелую кожу раздетого по пояс человека:
А за ним ускоряет шаг И погонщик, по пояс наг. От загара его плечо Так коричнево горячо. (С. 140)
Китаец, до пояса голый, Из бронзы загара литой. (С. 249)
Ну, бронзовый мой китаец, Юли же, юли-юли!.. (С. 254)
Создавая портрет китайца, Несмелов использует сухую метафору «бронзовый загар» и развивает её. Китаец, будто бы литой из бронзы загара, кажется нам воплощением сил солнца и земли, естественным человеком. Стройная и сильная фигура загорелого крестьянина напоминает китайскую бронзовую статуэтку, потемневшую от старины. Таким образом, бронзовый цвет кожи одновременно символизирует силу простого человека, его связь с природой и с многовековой историей, культурой древней страны. С помощью бронзового цвета Несмелов указывает и на привычки, характер земледельца - он сдержан, вынослив и невозмутим. Китайский крестьянин сосредоточен на своей работе и не нарушает ее размеренный и установленный веками ход пустыми разговорами.
Не дружит с усмешкой веселой, Не любит беседы пустой. Уронит гортанное слово И вновь молчалив и согбен. (С. 249)
«Каторжный» ежедневный труд воспринимается китайцем как священная обязанность, которую на протяжении многих лет исполняли его предки. Такое отношение к труду сближает китайских крестьян с русскими. Герой стихотворения «Лодочник» - русский солдат, оказавшийся в чужой стране, - берется за тяжелый физический труд, привычность которого помогает отрешиться от тяжелых дум и заглушить тоску по родине.
Мужика спасет работа, Сын степного мужика. Эти руки, эта лодка, Трудовые пятаки,
Н. А. Панишева. Художественное пространство Китая в лирике А. Несмелова
Марширующие четко Волны Сунгари-реки. (С. 134)
Изменчивая и вечно движущаяся река подчеркивает ограниченность и однообразие эмигрантского существования. Русский солдат, работающий паромщиком на Сунгари, ежедневно пересекает реку в своей лодке, однако его путешествия не имеют отношения к реальному движению.
Ни движенья, ни забвенья, Только памяти набат: Неразрывны с прошлым звенья, Бедный лодочник-солдат! (С. 135)
Идиллическому сельскому Китаю Несмелов противопоставляет китайские города. Антиномия «город - деревня» параллельна антиномии «Европа - Азия». В лирике Несмелова китайский крестьянин является воплощением всех лучших качеств китайского народа: трудолюбия, упорства, честности. Китайская деревня хранит вековой уклад и не нарушает установленный порядок. Китайский город, напротив, подвергается европеизации и наполняется суетой, шумом и грязью. В стихотворениях «Пустой начинаю строчкой...» (с. 251), «Вниз уводят восемь ступеней» (с. 255), «Призраки» (с. 264) Несмелов воссоздает гнетущую атмосферу китайского города, погрязшего в пороках. Как и в пейзажных зарисовках, посвященных китайским деревням, Не-смелов создает наполненные восточным колоритом картины.
Китайский город. Ночь. Звезда. Тайфун крупинками дождя По глянцевитым лужам бросил. (С. 266)
А небо очень зеленым Становится от зари. И светят в глаза драконам Бумажные фонари. (С. 253)
Городские улицы озарены мертвенным зеленым светом, драконы, украшающие входы в притоны, олицетворяют равнодушие, с которым город смотрит на своих жертв. В лирике Несмело-ва городской китайский пейзаж лишен той красочности, которая присуща картинам сельской жизни. Немногочисленные яркие цвета кажутся в городском пейзаже болезненными, пугающими и неестественными.
И первые искры зноя -Рассвета алая нить -Ужасны, как все земное, Когда невозможно жить. (С. 253)
Героя угнетают мрачные дома с проржавевшими крышами, узкие грязные улицы, теснота и тьма.
Дома приземисты и злы, В них люди сумрачны и строги. (С. 265)
... Дома -
Как тысячелистые тома.
Как на полках книги дремлют в ряд,
Четырехэтажные стоят. (С. 255)
Каждый дом хранит множество грязных тайн и душераздирающих историй. Город кажется насторожившимся: даже в поздний час он не спит, а только дремлет. Кажется, что сама ночь прислушивается к шорохам, скрипам и скрежету дверей. Ночной город озарен неверным светом рыжего месяца.
Никнет месяц. Месяц явно рыж От железа этих ржавых крыш. Ночь прислушивается. (С. 255)
Ржавые крыши - символ разрушения, которому подвергается город. Пороки разъедают человеческие ум и совесть, как ржавчина - железные крыши домов. Месяц окрашен Несмеловым в рыжий цвет, который традиционно воспринимается как негативный, опасный. Интересно, что месяц как бы совсем не излучает света и не помогает герою ориентироваться в городе. Свет фонарей так же неверен, как и свет луны, он появляется и исчезает, скорее запутывая героя, чем освещая ему путь.
Как разбежалась фонарей Испуганная волчья стая! (С. 264)
На цепи - качай его, звонарь! -Колокол отчаянья - фонарь. Влево, вправо вылинявший свет, Точно маятника да и нет. (С. 255)
Скудный искусственный свет не делает ночные улицы привлекательнее, напротив - в неровном свете фонарей они кажутся еще более зловещими. Кроме того, китайский город почти полностью лишен и солнечных лучей. Поэт называет проникающий в комнату утренний свет «тощим», сравнивает светлеющее небо с побелевшими седыми висками стареющего человека. В предрассветных сумерках тени становятся контрастнее и резче, кажется, что оживают портреты на стенах и обретают плоть кошмары лирических героев.
Высокий, худой, как мощи, В военный одет сюртук,
Он в свете рассвета тощем Шевелится, как паук. (С. 253)
Примечательно то, что, описывая китайский город, Несмелов чаще всего говорит о ночном времени, или рассвете. В творчестве Несмелова ночь предстает временем тоски (с. 242) и ужаса (с. 280). В ночное время герой изолирован от окружающего мира, чувствует себя в ловушке. Как правило, ночь приобретает пространственное значение и ассоциируется с ограниченным, замкнутым пространством. Казалось бы, рассвет, представляющий собой границу между ночным и дневным временем, должен вселять надежду на лучшее и восприниматься автором как спасительное время. Однако в стихах, посвященных китайскому городу, рассветное небо не является символом надежды и не вызывает положительных эмоций у лирических героев. За наполненными кошмарами ночами следуют безрадостные, одинаковые дни, загроможденные «линялыми узлами тоски» (с. 265). Какой бы страшной ни была ночь, день в городе кажется еще более тягостным. Дневной свет напоминает жителям «дна города» о глубине их падения и заставляет каждый раз заново переживать случившуюся трагедию, вспоминать о страшных событиях.
И вот, провожая гостя, Который спешит удрать, Бледнеющая от злости, Откинется на кровать. - Уйти бы в могилу, наземь! О, этот рассвет в окне! (С. 252)
Рассвет оказывается ложной границей, переход через которую лишь усугубляет тяжелое положение героев и обостряет ощущение тоски и печали. Ночь оказывается предпочтительнее дня, и лирический герой стремится вернуться в ночную тьму, которая скрывает от него неприглядную правду жизни и оттого кажется спасительной.
Застегну до ворота пальто, Брошусь в пробегающий авто. И, шофера отстраняя прочь, Догоню спасительницу-ночь. (С. 255)
Желание автора оставаться в одиночестве и не интегрировать себя в пространство китайского города воплотилось в стихотворении «Слепец». Образ слепца близок традиционному в китайской поэзии образу отшельника, стремящегося к постижению смысла бытия. Слепец прерывает связи с обществом и противопоставляет себя пространству цивилизации. Улицы наполнены суетой и шумом: сигналят авто, гудит толпа прохо-
жих, а слепца окружает шорох шелка и мелодичный звон гонга.
И шелестом безмолвия и мрака Шуршит одежды обветшалый шелк. Слепца ведет ушастая собака -В облезлой шерсти, настоящий волк. Она рычит, ее торопит гонг: Дзинь-донг, дзинь-донг! (С. 283)
Особую роль в этом стихотворении играет звукопись. Обилие шипящих звуков позволяет поэту передать шелест шелка, который создает особую атмосферу тайны, а звукоподражание «дзинь-донг», завершающее каждую строфу стихотворения, становится особым звуковым акцентом, играет роль границы между слепцом и враждебным ему городом. Звук медного гонга почти неслышим для жителей многолюдного города, он теряется в грохоте и гомоне толпы, но при этом он определяет ритм жизни слепца, играет важную роль в его жизни. Шелест одежд и шуршание шагов, в сочетании с рычанием пса и звуками медного гонга, создают гармоничную мелодию, противопоставленную городскому шуму. Эта своеобразная «музыка» защищает слепца от влияния внешнего мира, в совокупности со слепотой она становится залогом его отрешения от общества и цивилизации. В публичном одиночестве слепой китаец обретает свободу и счастье: он слышит Конфуция и видит в «бледном небе» то, что недоступно глазам простых смертных.
В лирике Несмелова кроме романтического и реального Китая можно выделить образ Китая мистического. Несмелову свойственно было воспринимать эмиграцию как инобытие, существование на границе между жизнью и смертью, и Китай в стихах Несмелова часто выступал в роли берега Стикса, на котором герой ожидает Харо-на. Если описания реального Китая поражают нас живописностью и богатством палитры, то в описаниях Китая как последнего пристанища эмигрантов Несмелов скуп на краски и эпитеты. Берег, на котором «стареющие россияне» ожидают печальной участи, представляет собой пустынную песчаную отмель, мимо которой плывут в холодной воде льдины уходящих лет (с. 288). Семантика пустоты и холода создает атмосферу предсмертного оцепенения. От холода замедляются все движения, в том числе и движение времени, изменения которого свидетельствуют о приближении смерти.
Но враждебна к нам судьба-злодейка, -Нет фрегата!.. К берегам пустым Лишь подходит черная ладейка За тобой, за мною, за другим... (С. 288)
К. С. Лицарева. Развитие темы «ars poética» в лирике Ю. Д. Левитанского
Покинуть китайский берег русские эмигранты могут лишь на ладье Харона, которая предстает то похожей на гроб лодкой (с. 105), то черным пароходом (с. 349).
Образ Харона и ситуация последней переправы наиболее ярко были воплощены в стихотворении «Прикосновения», опубликованном в сборнике «Без России» (Харбин, 1931). Несмелов описывает ночную переправу через реку, дополняя бытовую ситуацию множеством деталей, создающих атмосферу ирреального, потустороннего мира.
Была похожа на тяжелый гроб Большая лодка, и китаец греб, И весла мерно погружались в воду. И ночь висела, и была она, Беззвездная, безвыходно черна И обещала дождь и непогоду. (С. 105)
Река, по которой лирический герой плывет в похожей на гроб лодке, кажется нам бурной и неспокойной, стихотворение насыщено глаголами движения: «крутились волны и неслась река», «китаец греб и весла мерно погружались в воду», однако ничто не нарушает ночной тишины. Над рекой так тихо, что герой слышит как мчатся облака и поскрипывает днище лодки. Ночная темнота тоже оказывается абсолютной: против нее бессилен «дрожащий свет слепого фонаря», расположенного на корме лодки. Река, названная «шаткой водяной межой», оказывается границей между мирами и ассоциируется со Стиксом, а китаец-паромщик играет роль Харона.
Таким образом, Китай, являющийся в лирике Несмелова пограничным пространством, не принадлежащим ни реальному, ни ирреальному миру, тесно связывается с образом реки, играющей роль границы между мирами. В стихотворении «Эпитафия» Несмелов описывает жизнь русских эмигрантов, обитающих в дачных домиках на берегу Сунгари.
Но хищно желтоводная река Кусает берег, дни жестоко числит, И горестно мы наблюдаем, как Строения подмытые повисли. И через сколько-то летящих лет Ни россиян, ни дач, ни храма - нет. (С. 184)
Желтая река в этом стихотворении одновременно выступает и как пейзажная реалия (вода в реке Сунгари, на которой стоит Харбин, имеет желтоватый цвет от перенасыщения лессовой взвесью), и как метафора многолюдного Китая, постепенно растворяющего в себе немногочисленных русских эмигрантов. Река может рассматриваться и как временной образ: течение воды связывается с неумолимым ходом времени, бег
которого незаметен для жителей многовекового Китая, но губителен для пришлых.
В заключение мы можем сказать, что образ Китая в лирике Несмелова подвергался многочисленным трансформациям. В раннем творчестве Несмелова Китай предстает страной-сказкой, миром незыблемой гармонии и древней культуры. Однако образ романтического Китая вскоре отходит на второй план, уступая место реальному Китаю: в лирику Несмелова входят образы китайских крестьян. Идиллическая китайская деревня противопоставляется городу - гнезду пороков и преступлений, от которого автор стремится абстрагироваться. Особое место в стихах Несмелова занимал образ мистического Китая, пространства между миром живых и миром мертвых.
Примечания
1. Крейд В. П. Все звёзды повидав чужие: предисл. // Русская поэзия Китая: антология / сост. В. П. Крейд, О. М. Бакич. М.: Время, 2001. С. 24.
2. Несмелов А. Собр. соч.: в 2 т. Т. 1. Владивосток, 2006. С. 207. Далее все ссылки на это издание даются в тексте в круглых скобках с указанием страниц.
3. Au Инань. Образ Китая в русской поэзии Харбина // Русская литература XX века: итоги и перспективы изучения: сб. науч. тр., посвященный 60-летию проф. Агеносова. М., 2002.
4. Там же.
5. Там же.
УДК 821.161.1-14
К. С. Лицарева
РАЗВИТИЕ ТЕМЫ «ARS POETICA» В ЛИРИКЕ Ю. Д. ЛЕВИТАНСКОГО
И слово мое - тело мое на кресте.
Ю. Д. Левитанский
В статье рассматривается одна из наиболее важных тем в творчестве Ю. Д. Левитанского - «ars poetica», дается представление о поэтической судьбе одного из самых выдающихся художников слова отечественной литературы второй половины XX в.; затрагиваются некоторые особенности художественного мира и поэтической манеры Левитанского.
The article deals with one of the most importal themes in Y. D. Levitanskiy's art - «ars poetica». It represents the poetic life of this outstanding Russian poet in the second half of the XX century and touches some aspects of Levitanskiy's poetic manner.
Ключевые слова: классическое наследие, ars poetica, белый стих, прозаизация поэтической речи, лексический строй, исповедальный.
Keywords: classical heritage, ars poetica, blank verse, prosaisation of poetic speech, lexical system, confessional.
© Лицарева К. С., 2012
