CC BY
360
УДК 82-1
В. А. Летин
Хронотоп поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»: концепт дороги / пути
В статье ставится проблема нового взгляда на творчества Н. А. Некрасова как художественного универсума. В качестве примера взята поэма «Кому на Руси жить хорошо», в которой проанализирован основной сюжетообразующий концепт пути / дороги. Он рассмотрен как явление реального пространства и метафора жизни некрасовских персонажей. Такой анализ позволяет выйти за пределы историко-бытового и «этнографического» понимания некрасовского текста и открыть его философскую глубину.
Ключевые слова: Н. А. Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо», художественный универсум, хронотоп, картина мира, мотив пути.
V. A. Letin
Chronotope of N. A. Nekrasov's poem Who Is Happy in Russia: concept of road / way
The article raises the problem of a new approach to N. A. Nekrasov's work as literary universe. The author takes the epic poem Who Is Happy in Russia as an example and analyses the main plot-forming concept of way/road. It is considered from the point of view of real space and a metaphor of the characters' life. This approach helps to go beyond the limits of everyday historical and «ethnographic» understanding of Nekrasov's text and reveal its deep philosophy.
Key words: N. A. Nekrasov, Who Is Happy in Russia, literary universe, chronotope, picture of the world, motive of way.
Мимо ристалищ, капищ, Мимо храмов и баров, Мимо шикарных кладбищ, Мимо больших базаров, Мира и горя мимо...
И. А. Бродский
Поэма Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» - несомненная веха отечественной культуры. Полемичное уже в момент написания, это произведение не теряет актуальности и социальной остроты и в наше время. Вполне естественно, что при изучении жизни и творчества Н. А. Некрасова в учебных курсах школьной и вузовской программ ей отводится ведущее место. В обоих случаях оно базируется на традиции анализа поэмы, сложившейся в некрасоведении в XX веке и идет по трем основным направлениям: историко-литературному (В. Е. Евгеньев-Максимов, К. И. Чуковский, А. М. Гаркави, Т. А. Беседина, В. Т. Плахотишина, И. Ю. Твердохлебов, Н. Н. Скатов, А. В. Попов, А. Ф. Тарасов), поэти-ческо-стилистическому (В. Т. Плахотишина, Л. А Розанова, И. Ю. Твердохлебов, В. П. Аникин) и лингвистическому (Н. С. Танцовская, Т. Е. Никулина, Т. А. Кожурина). Практически единожды уделяется внимание символике поэмы
© Летин В. А., 2017
(В. Г. Прокшин). Также однократно была сделана попытка интерпретации поэмы как микросреды (В. Л. Гаврилова). Детально разрабатывался вопрос о связи поэтического текста с фольклором (Т. А. Беседина).
Как видно из представленного краткого обзора, поэма Некрасова как самодостаточный художественный универсум практически не рассматривалась в отечественной литературоведческой традиции. Более того, основной объем посвященной ей исследовательской литературы рассматривает вопросы связи некрасовского текста с реалиями действительности 1860-1870-х гг. исторического, социального, «фольклорного» характера. Вследствие чего вершинное некрасовское произведение в восприятии современного просвещенного человека предстает в лучшем случае как исторически достоверное полотно панорамы крестьянской жизни пореформенной России.
Особенностью же современного некрасоведе-ния является отсутствие фундаментальной работы, посвященной изучению... поэтики некрасовского творчества, как, скажем, З. Г. Минц о поэтике творчества А. А. Блока [8] или И. Н. Сухих о поэтике творчества А. П. Чехова [13]. Даже «вновь открытые» в конце XX века писатели так называемого Серебряного века русской литературы
(А. А. Ахматова [12], М. А. Булгаков [10], О. Э. Мандельштам [10], Б. Л. Пастернак [11], М. И. Цветаева [7]) уже удостоились как минимум литературоведческого осмысления своих «поэтик».
Но для некрасоведов до сих пор альфой и омегой является труды В. Е. Евгеньева-Максимова [3] и К. И. Чуковского [5], созданные в первой половине XX столетия в характерном для литературоведения того времени историко-биографическом ключе с актуальной тогда «социальной» оценкой его творчества. Инерция восприятия поэтического мира Некрасова исключительно как «реального» не позволяет современным исследователям эмансипировать его творчество от историко-культурного контекста пореформенной России и рассматривать в качестве самостоятельного художественного феномена [1].
Исследования некрасовского творчества последних лет открывают новые возможности прочтения его произведений с позиций христианской культурной традиции, что в известной степени «освежает» взгляд на самого Поэта и его творчество [4], [6]. Между тем, выявление общих законов некрасовского художественного универсума в них является второстепенной задачей, и некрасовский художественный универсум вновь оказывается terra incognita, о которой в лучшем случае только догадываются.
Мы полагаем, что в «Кому на Руси жить хорошо» автором конструируется особая пространственно-временная модель, характерная как и для его творческого метода в целом, так и вместе с тем имеющая ряд специфических черт, характерных (или особо проакцентированных) именно для этого случая. Однако, представления о мире вообще и исторической эпохе в частности в последней поэме Некрасова находят концентрированное воплощение, буквально сплавляясь с декларацией его поэтического кредо, в связи с чем хронотоп поэмы «Кому на Руси жить хорошо» можно представить как модель некрасовского универсума вообще.
В данном исследовании мы предлагаем анализ дороги / пути как основного концепта итоговой поэмы Некрасова художественного универсума.
Дорога - пространственная доминанта некрасовского универсума. Тема пути / дороги - является ключевой в творчестве Н. А. Некрасова. Вполне естественно, что она является таковой и в его итоговом произведении. С определения именно таким образом места действия, собственно, и начинается сама Поэма: «В каком году - рассчитывай, / В какой земле - угадывай, / На столбовой
дороженьке / Сошлись семь мужиков...». И не смотря на то, что далее по тексту в скором времени появится каскад из «говорящих» географических названий социально-критической тематики (...Горелово, Неелово...), начало Пролога акцентирует внимание на небытовом характере этой истории. Следовательно, главным здесь является не реальные дата и географические координаты события (встреча мужиков), которые пытаются вычислить некоторые исследователи, а предлагаемые обстоятельства: «Широкая дороженька, / Березками обставлена, / Далеко протянулася, / Песчана и глуха». Так буквально с самого начала вводится автором мотив пути. Эта особенность поэтического мира некрасовской Поэмы уже неоднократно рассматривалась в исследовательской литературе и как самостоятельная тема, и как составляющая концепта пути/дороги, характерного для культуры второй половины XIX века. Однако место образа пути/дороги в контексте художественного универсума Поэмы и - шире - в контексте поэтического космоса некрасовского творчества еще определено не было. Мы полагаем, что хрестоматийная «столбовая дороженька» представляет собой границу между мирами, являясь своеобразной зоной перехода из мира людей в мир природы с одной стороны и из мира реального в мир трансцендентный с другой [15]. Ключом к такому пониманию этого места служит потеря чувства реального времени семью мужиками. Сойдясь на дороге, герои, занятые спором, не заметили того, как «верст тридцать» прошли вместе, вопреки начальным (у каждого - своя) целям: от - договориться с попом о крестинах ребенка до - поймать в поле коня.
Обратим внимание на то, что «столбовая дороженька» в Поэме не имеет ни начала, ни конца. Тем самым создается образ пути, пролегающего через всю страну - Русь. Характерно использование именно этого названия, уводящего от современности в далекое прошлое и выявляющее «древность» таких казалось бы актуальных на момент создания произведения проблем. При этом мир, окружающий путь / дорогу, неоднороден. Основную его часть составляет мир природы. Природа предстает здесь прекрасной в своем естестве весеннего пробуждения («Леса, луга поемные, / Ручьи и реки русские / Весною хороши») и в пору пика летнего цветения - сенокоса и жатвы. Характерно, что «национальный» эпитет применяется здесь для характеристики именно природного мира. И этот мир целостен, гармоничен и вечен в своем обновлении. Но в своих стихийных
проявлениях природа губительна для человека и результатов его деятельности: паводок затопил поля, новые избы - следствие недавнего пожара. Даже в «прирученном» виде она может быть опасна для жизни (свиньи, погубившие Демушку), не говоря о волках, неоднократно поминаемых по ходу развития сюжета. Природа в Поэме не только отчуждена от человека, но и противопоставлена ему. Жестокость животных обусловлена инстинктами, жестокость людей по отношению к себе подобным обусловлена разумом: совершенно сознательно немец Фогель оскорбляет крестьян, а те совершенно сознательно его закапывают живьем в землю; совершенно сознательно староста Глеб «сдает» в рабство несколько тысяч крепостных «аммирала Синегузина» и т. д. Но на дороге, эти миры соединятся в группе семерых странников, открывающих для себя (и читателя!) природу именно социальных взаимоотношений.
Пройдя через ночной лес, рядом с которым, кстати сказать, остановила их баба-«ведьма» -«корявая Дурандиха», скакавшая на мерине; лес, населенный «сказочными» зверьми, и, получив от пеночки неизнашиваемую одежду и скатерть-самобранку, герои оказываются причастными миру природы. Они выходят за пределы реального времени, становясь остраненными зрителями разворачиваемого перед ними во времени и пространстве театра человеческой жизни. Время для них, до этого момента динамичное («а времечко не ждет.»), словно останавливается. Но зато в сценах-встречах в беседах о перипетиях человеческих судеб дается широкая и разнообразная временная панорама от прошлого с целым набором вариаций на тему крепостничества - к настоящему, что чаще, и, практически единожды, от настоящего - к будущему.
Движение по этой «дороженьке» оказывается возможным, таким образом, не только в пространстве, но и во времени. Причем и в обратном - ретроспективном - направлении. Земные же пути встречаемых мужиками-странниками персонажей имеют каждый свое начало и конец, которые в конечном итоге совпадают. Так, перемещения героев в пространстве и времени Поэмы носят характер циклов.
Преодоление же этой цикличности напрямую связано с важным пространственным компонентом Поэмы - небом.
В отличие от пути, этот мотив неба заявлен в Поэме неявно и вследствие этого практически не отрефлексирован в критической литературе. В целом, в поэтическом мире Некрасова небо как
составляющая часть мироздания появляется в качестве маркера особой торжественности, масштабности и величия, как, например, для обозначения уникальности и величия образа Добролюб-ва в посвященном ему стихотворении: «Плачь, русская земля! но и гордись - / С тех пор, как ты стоишь под небесами, / Такого сына не рождала ты / И в недра не брала свои обратно.». Обратим внимание на то, что в этих строках образ Поэта-мученика вписывается в пространство между «русской землей» и «небесами», занимая центральное положение в предлагаемой лаконичной, но масштабной модели мироздания. Практически эту же схему, но аранжированную деталями пейзажа, Некрасов использует для моделирования пространства образа своей Руси и в Поэме. Поэтому роль неба в произведении заслуживает не только упоминания, но и самостоятельного анализа. Знаками неба в тексте Поэмы выступают небесные светила (солнце, луна, звезды), природные явления (зной, ливень, снегопад), птицы (пеночка, жаворонок). Их появление дается автором в аранжировке средств выразительности, присущих фольклорной культуре: «сказочные» эпитеты и инверсии (солнце красное; звезды частые и пр.) [2]. В результате небо приобретает подчеркнуто небытовые и, соответственно, вневременные характеристики (красивое и вечное). Его метафизическая природа раскрывается в исключительных случаях (моление Матрены Тимофеевны в поле, дождь после исповеди попа, черная бездна за трупом Якова Верного). При этом само небо, как, впрочем, и весь мир природы, осмысливается через предметную образность с характеристиками роскоши и довольства в понимании крестьян: облака -откормленные коровы; дождь - мотки золотой пряжи и пруд - зеркало; трава - зеленый бархат.
Но в обыденной жизни оно оказывается в Поэме абсолютно «незамеченным» решающим «земные» проблемы персонажами и, по этой же причине, ускользающим от внимания исследователей.
Эта красота неба, в частности, и мира, «вообще» подчеркнуто не замечается персонажами, но является важной составляющей мироздания Поэмы, оттеняя для читателя материальную нищету и социальную дисгармонию жизни под ним.
Пространство Поэмы динамично. Дорога позволяет автору постоянно менять места действия. При этом их восприятие ведется из динамического же центра - компании идущих странников. Эти герои Поэмы и сами находятся в постоянном движении: идут, дерутся, едят, работают. При этом действия эти варьируются интонационно (спорят-
кричат, уговаривают, иронизируют, поют) и пластически (машут руками). Люди, которых они встречают, действуют не менее разнообразно. Ситуация общения - только видимость прекращения движения, поскольку в этом случае динамизм переносится на героя повествования в данный момент. В результате чего движение возводится в степень. Оно множится, охватывая любой уголок «русского мира», так или иначе связанный с человеком, его деятельностью. Остановиться в этом мире - значит умереть.
Однако, несмотря на разнообразие проявления движения в Поэме можно выделить несколько его типов, характерных для различных групп персонажей. И, соответственно, варианты отношения и их динамику к идее пути.
Путь к себе - путь к свободе. Этот вариант пути является преодолением инерции зациклен-ности, обусловленной соответствующим образом жизни. Но цикличность жизни различными персонажами воспринимается по-разному. Так в рассказе Матрены Корчагиной акцентируется внимание на похожесть проживаемых ею лет (годы-близнецы) и цикличность в жизненных циклах социума. Но в первом случае это свидетельствует о духовном оцепенении героини, ее безразличии к жизни после гибели первенца, а во втором - страх за жизнь другого ребенка, которому грозит рекрутский набор. Но на этот раз преодолеть судьбу не представляется ей возможным. Циклы личной и социальной жизни крестьянки оказываются наполненными драматизмом. А вот для помещика цикличность - однообразие - жизни - это высшее счастье. Он, как ни в чем ни бывало, принимает служение верного Якова, после того как отправил в рекруты любимого племянника своего холопа. С не менее садистским удовольствием немец-управляющий оскорбляет подчиненных ему крестьян.
При этом начало пути - исход персонажа из родной среды - происходит под воздействием внешних обстоятельств на первый взгляд социального характера: реальная рекрутчина племянника Якова верного, потенциальная рекрутчина мужа Матрены, расправа Савелия над «притеснителем».
Но при более внимательном прочтении в каждом из трех случаев можно увидеть общую черту, выводящую драму личности некрасовских персонажей на экзистенциальный: покушение социума в лице самих помещиков или их прихлебателей на моральные принципы их личности героя, которые составляют основу их внутреннего мира. В случае
с Яковом это попрание родственных, практически родительских чувств, это покушение на честь Матрены, оскорбление человеческого достоинства Савелия. В таком случае социальный аспект конфликта уходит на второй план, уступая место трагедии личности.
Во всех случаях динамику настроения персонажей, составляющих их духовный путь, можно представить следующим образом: отчаяние, бунт, обретение идентичности. При этом обязательным условием является схождение персонажа с дороги (Матрена, Яков) или же нарушение привычного действия (ослушание команды Савелием). Одна и та же схема может привести к абсолютно разным для человека результатам. И здесь мы видим три возможных хода развития события: самоубийство, преступление и «чудо».
Так, в случае с самоубийством Якова верного и убийством немца-управляющего Савелием путь, пройденный героем (вне зависимости от прожитого им реального времени) оказывается гибельным для душ персонажей. Яков-самоубийца губит свою душу. Потерявшая сына-первенца обозленная Матрена оказывается глуха к горю дедушки Савелия, отрекаясь от доброго отношения к нему. Она не слышит его исповеди и в отчаянии проклинает «каторжника». Этот акт можно назвать символической смертью, так как на четыре года героиня оказывается практически невосприимчива к событиям внешнего мира. Ожесточается и душа Савелия, прошедшего через суд, расправу, острог и каторгу.
Мотив же духовного возрождения и, как следствие, спасения в Поэме связан с образами детей. Через любовь к племяннику обретает свободу холоп до мозга костей поливановский Яков. Через любовь к правнуку Демушке пробуждается душа старого Савелия. Новорожденный Лиодорушка, благодаря драматическим обстоятельствам появления на свет, возвращает матрене способность чувствовать, любить и. прощать.
Ребенок в некрасовской Поэме становится индикатором духовного начала в персонажах, катализатором осознания персонажем идентичности свободного человека. Его появление задает мотиву пути в этом произведении вектор духовной вертикали, выражающийся пространственно парадной лестницей губернаторского дома, по которой в барские чертоги возносится крестьянка; возвышенностью, на которой стоит обитель - цель покаянного паломничества дедушки или же . веткой дерева, на которую накинул веревку с петлей безутешный холоп Яков. Опыт обретения лично-
стной свободы героем-мужчиной в некрасовской Поэме носит трагический характер и заканчивается гибелью персонажа.
На высоте нового духовного состояния удерживается, по сути, только Матрена Тимофеевна, прошедшая путь от бесправной невестки в семье мужа до уважаемой крестьянским миром «губернаторши». В ее образе реализуется Некрасовым архетипическая модель матери как заступницы, хранительницы, восходящая в христианской культуре к образу Богоматери. В связи с этим оказывается значимым само имя героини. По происхождению оно латинское, где обозначало «благородную госпожу», «мать». В русском языке оно и созвучно слову «мать» - «матерь». Но в отечественной литературе был прецедент, когда это имя «Матрена» косвенно стало синонимичным имени «Мария». И прецедент этот, вне всякого сомнения, был знаком Н. А. Некрасову. Так, в пушкинской «Полтаве» имя героини с исторического (Матрена) заменяется на поэтическое (Мария), тем самым уравниваясь в символическом значении. Пушкин делает это с целью акцентировать внимание на духовной чистоте юной героини, вписывая ее тем самым в круг положительных образов-дев своего творчества: Мария Миронова («Капитанская дочка»), Мария Троекурова («Дубровский») [14].
Некрасов выбирает такое имя для своей героини, возможно, подчеркивая его «народность», но и, что более значимо, акцентируя внимание на теме материнства, которая станет главной в судьбе героини его Поэмы.
Именно материнство становится для нее источником страданий и сил, духовным опытом отчаяния и любви. В материнстве Матрена обретает ощущение. Более того, материнство является темой, через которую преодолеваются сословные границы. Новорожденный Лиодорушка. Несчастная в силу социальных обстоятельств героиня, оказывается в этом высшем предназначении женщины - мать пятерых сыновей - счастливее по сравнению с молодой и красивой женой губернатора, но, увы, бездетной.
Сопутствующая этому образу тема детства оттеняет мотивы жертвенности, любви, страдания, прощения, связанные с этим образом.
Как видим, в результате таких путешествий - паломничеств герой радикально меняется. Возвращение же в родные края проявляет идентичность, подчеркивая исключительное место персонажа в социуме: «каторжник» или «губернаторша».
Но ни Матрена, ни Савелий оказываются не способными существовать за его пределами кре-
стьянского мира. Обретшие внутреннюю свободу, преодолевшие социальные рамки, познавшие и принявшие земную жизнь в ее самых нелицеприятных проявлениях, эти герои все равно возвращаются в исходную точку - в дом. Вне семейного - родового - пространства они не могут существовать. Именно поэтому и гибнет потерявший единственного родственника примерный холоп Яков. Собственно их жертвы и приносятся во имя семьи.
Единственным персонажем, который может вырваться за пределы этого мира, оказывается Григорий Добросклонов. Его жизненный путь обозначен автором с оглядкой на современников разночинцев-демократов 1860-ых гг.: «Ему судьба готовила путь славный имя доброе народного заступника, чахотку и Сибирь». Между тем только он (пусть и в гипотетическом будущем) выйдет за пределы своей родной Вахлатчины. Результатом же раскрытия потенциала духовной жизни героя станет самоотречение, творчество и смерть. И если Матрена и Савелий Корчагины представляют собой плоть от плоти крестьянского мира, то Григорий Добросклонов подчеркнуто представлен как герой-мученик. Он дан в начале своего жизненного пути, он только пробует силы в художественном творчестве... Но в нем Некрасов видит идеал нового героя «не от мира сего», а залогом его служения является не отказ от мира, а наоборот, приятие его во всей его полноте и способность к художественному переосмыслению. Семья Григория в какой-то мере созвучна Корчагиным. Его мать, так же как и Матрена Тимофеевна, была тесно связана с песенной народной культурой, а Савелии последнего периода жизни в своем смирении оказывается созвучен дьяку-бессеребреннику Тихону - отцу персонажа. В отличие от брата Саввы, который уже «смотрит дьяконом», Григорий не включен в каую бы то ни было социальную систему. Он изначально свободен, а потому открыт для творчества. Для него - поповича - служение не является «работой» и соблюдением ритуала. Его служение - это образ жизни и заключается оно в слове. Вероятно крещенный в честь Григория Богослова - этот персонаж призван стать истинным народным поэтом, чего может быть не мог сделать сам поэт - дворянин Некрасов. Горькая ирония автора относительно незавидной судьбы и недолгой жизни этого персонажа оттеняет «вечный» характер его творчества. Именно самоотречение Григория, вложившего душу в песни, а, следовательно, сделавшего эти произведения бессмертными, станет в Поэме единственным случа-
ем преодоления цикличности жизни и выхода персонажа в экзистенциальное пространство абсолютной свободы духа.
Григорий укоренен в духовном сословии. Но, в отличие от своего брата Саввы, который уже «глядит протодиаконом», являет иной опыт служения. Парадоксальность образа Григория в том, что его «учительство» и связанные с ним мотивы жертвенности, подвижничества и гибели за идею, реализуются на «светском» сюжете. Григорий не священник и карьеры на этом поприще строить не собирается, но главные качества священника ему имманентно присущи, что делает его мучеником-подвижником нового типа и в какой-то степени идеальным альтер эго самого поэта Некрасова [4]. В опыте жизни и смерти Григория Добросклонова слышится отзвук темы учительства в стихотворениях, посвященных В. Г. Белинскому и Н. А. Добролюбову («Учил ты жить для славы, для свободы, но более учил ты умирать.»). Но позволим себе расширить границы и уловить во всех этих произведениях общую тональность ге-тевского Фауста, сформулировавшего жизненное кредо: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой» (пер. Б. Пастернака). Эта тональность, переосмысленная Н. А. Некрасовым применительно к трагическим судьбам своих современников и воплощенная в идеализированном варианте в образе Григория Добросклонова, выводит этого персонажа из круга стереотипических представлений о нем как предтечи советских комиссаров. Персонаж оказывается тем, кто вышел в сферу трансцендентного, и его земная жизнь оказывается преодоленной, оттого о ней так бегло, поскольку жизнь продолжается для Поэта в песнях. Схожий мотив слышится и в стихотворении, адресованном З. Н. Некрасовой, время создания которого, равно как и печальные обстоятельства создания, совпадают со временм работы над Поэмой: «.повторяй друзьям моим как прежде, каждый стих.» (1877).
Бегство от ... свободы. Другим вариантом пути становится его имитация движения - кружение. Отказ персонажа выходить за пределы привычного ему мира. Связан этот вариант мотива с образами представителей «свободных» сословий попа и помещиков (Оболт-Оболдуев; Поливанов, кн. Утятин).
У всех них взгляд на жизнь ретроспективен. Все разочарованы настоящим, не видят ничего хорошего в будущем и все идеализируют прошлое. Но их пути пролегают исключительно в
реальном мире. Автор начинает встречи мужиков-странников с попа.
Поп оказывается заложником своего положения. После исхода из разоренных усадеб дворян («рассеялись., как племя иудейское»), иссякли доходы на содержание и украшение храмов. Обитатели бедных приходов не могут прокормить и себя. При этом сам поп оказывается информированным и о существовании нелицеприятного «фольклора» о собственном сословии. Но этот, казалось бы, чересчур рациональный, священник все-таки продолжает выполнять свою работу вопреки обстоятельствам, но положительный ли он образ? Скорее всего, нет. Увы, сфера его интересов исключительно в социально-бытовом пространстве жизни. Поэтому его путь - это рутинное выполнение служебных обязанностей, замкнутый круг работы.
Траектория пути Оболта-Оболдуева - круговой объезд собственных угодий, его общение с крестьянами носит подчеркнуто уважительный характер. Его монолог с апологетикой крепостничества, как скамодурства и самоуправства, вроде бы должен характеризовать его как помещика-деспота. Но воспоминания о прошлом, «царской ливрее» как высшем карьерном счастье выдают в образе Оболдуева внутреннего раба. Бравирующий своим аристократическим положением Оболт-Оболдуев по сути потерялся во времени. Он отказывается принять настоящее, одеваясь в венгерку - атрибут гусарской службы.
Но при всей абсурдности и карикатурности этого образа он, единственный из галереи образов помещик поэмы. способный чувствовать. Но и проявление эмоций у него связано с прошлым. Усадьба Оболт-Оболдуева разорена: разобран на кирпичи родовой дом; срублен на дрова липовый парк, в котором он сделал предложение своей будущей жене и где он узнал о предстоящем рождении первенца; уничтожен посаженный дедом дуб. Кружение помещика и его агрессивное поведение в начале встречи с крестьянами обретает мотив: охрана оставшихся угодий. Это единственное, что он может, поскольку спасать состояние семьи делом-работой он принципиально отказывается. Кружение Оболдуева носит характер обреченности, поскольку постепенно его земли будут сокращаться, и путь будет становиться все меньше...
Своеобразной остановкой во времени выглядит история кн. Утятина, увиденная странниками на вахлатчине. Старый князь уже утратил связь с реальностью, в чем ему активно помогают, вступившие в сговор родственники и крестьяне. Перед
князем разыгрывается спектакль из недавних крепостнических времен. Сам же князь кажется фигурой трагикомичной. Наделенный знаками смерти: бледность, ассиметрия лица, слепой глаз - он вызывает только смех у крестьян, потешающимися над ним «за кулисами». Но трагикомизм ситуации заключается в том, что он единственный, кто уверен в прочности патриархального уклада социальных и семейных отношений. Его бывшие крестьяне и родственники уже перевели все в торго-во-денежный эквивалент. И, сквозь игровую природу этого фантасмагорического спектакля начинает звучать тревожная тема власти денег над человеком, и вахлаки, и молодые кн. Утятины готовы стать добровольно рабами ситуации. Их игра «в крепостническое прошлое» и «счастливую семью» выявляет новую опасность девальвации отношений в крестьянской общине и распад института семейно-родовых отношений. Отмена рабства оказалось лишь внешним преобразованием, чтобы идея свободы проросла в сознании экс-крепостных нужно время. История же «утятин-цев» показывает его глубокое укоренение в душах представителей обоих сословий. Увы, со смертью старого князя крепостничество не исчезает.
Оно остается в памяти не только помещиков, но и народа. Естественно, что оценка этого явления у различных сословий разная. Его квинтэссенция представлена в балладе о Якове верном холопе примерном. История, рассказанная на крестьянском пиру, показывает нам своеобразный симбиоз крепостника барина и его холопа. У помещика Поливанова, в отличие от Оболта-Оболдуева и Утятина, нет семьи. Более того, он сам выгнал из дома дочь с зятем, обобрав и избив перед этим. Он только барин, а Яков - только холоп. Интересы кн. Поливанова исключительно эгоистичны и направлены на удовлетворение страстей. Время словно законсервировано в этом рассказе. Символом его остановки является болезнь барина - отказали ноги. Общим для помещиков Поэмы является отказ видеть реальность, принимать ее. Но если Оболт-Оболдуев и Утятин пребывают в своих ретро-антиутопиях, то персонаж из рассказа о прошлом живет исключительно настоящим моментом. Ему не свойственна никакая рефлексия. Более того, он отказывается знать даже о чувствах единственного человека, которому он дорог - своего холопа. Именно этим проявлением абсолютного эгоизма он страшен слушателям. Финал истории с его участием ужасен -лицезрение самоубийства. Единственная эмоция,
на которую оказывается способен Поливанов -животный страх смерти, в котором он и остается.
Как видим, на примере трех образов помещиков отказ человека выйти за пределы привычных представлений о мире / жизни приводит к духовной деградации. Некрасов показывает варианты этой деградации: самозабвенный идиотизм Оболт-Оболдуева, старческий маразм кн. Утятина и, наконец, болезненно-мстительное самодурство инвалида Поливанова. При этом, чем выше по самоощущению социальный статус «барина», тем более безумным он оказывается. Меняется и жанровая окраска: анектодическая сатирическая тональность рассказов об Оболте-Оболдуеве и балладно-драматическая в истории о «верном Якове».
Вчерашние хозяева жизни предстают в Поэме жалкими, потерявшимися во времени безумцами.
Их образы представляют физическое и духовное вырождение сословия. Характерно, что в отличие от разнообразной по возрастам панорамы крестьянских типов, здесь разработаны только представители старшего поколения. Они обращены в прошлое, как их библиографически-личное, когда они были молоды и здоровы (помещик Поливанов), так и прошлое историческое (времена крепостничества). При этом остановка во времени констатируется не только через обстоятельства (сговор крестьян и помещиков-наследников кн. Утятина), но и через предметный ряд («молодежный», гусарский вид Оболт-Оболдуе6ва).
Свидетельством упадка и деградации помещичьего мира является разорение усадьбы, в которой оказываются мужики-странники. Там дворовые бездельники растаскивают и распродают барское добро. Визуализированный процесс разложения помещичьего быта с разбираемым на кирпичи домом, с оскверненными похабными надписями, парковыми павильонами вполне соотносится с пережившими свое время помещиками-крепостниками. Одновременно с этим, крушение усадьбы как архитектурно-паркового ансамбля в Поэме оттеняет прочность «крепостничества» в сознании крестьян - героев Поэмы, готовых играть привычную роль, ждущих в праздном безде-лии барина или же играть роль крепостных, поддавшись посулам утятиновских наследников.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что хронотоп итоговой поэмы Н. А. Некрасова структурируется концептом дороги / пути, который выступает в произведении в качестве ключевого мотива, художественного образа, составляющей сюжета. Путь в поэме имеет как горизонтальное (дорога, тропа, река), так и вертикальное
(трансцендентное) измерения, выполняя важную мифопоэтическую функцию. Он сопрягает не только антиномичные пространственные структуры (мир людей и лес, землю и небо), но и различные временные планы (настоящее-прошлое, настоящее-будущее). Такая интерпретация ключевого концепта итогового некрасовского произведения позволяет вывести его из этнографически значимого исследовательского пространства и говорить о его важном месте в контексте идейно-философских исканий русской литературы второй половины XIX века.
Библиографический список
1. Баталова, Т. П. Символика русского пути в поэзии Н. А. Некрасова 1846-1866 годов [Текст] : Дис. ... канд. филол. наук : 10.01.01. / Т. П. Баталова. - Коломна, 2006. - 224 с.
2. Беседина, Т. А. Народные пословицы и загадки в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» [Текст] // Ученые записки Вологодского педагогического института им. В. М. Молотова. Т. XII, филологический. - Вологда, 1953.
3. Евгеньев-Максимов, В. Е. Творческий путь Н. А. Некрасова [Текст] / В. Е. Евгеньев-Максимов; Академия наук СССР, Ин-т русской литературы (Пушкинский дом); [под ред. А. М. Еголина]. - Москва; Ленинград : Изд-во Академии наук СССР, 1953. - 282 с.
4. Житова, Т. А. Идейно-художественная концепция праведничества в поэзии Н. А. Некрасова [Текст] : Дис. ... канд. филол. наук : 10.01.01. / Т. А. Житова. - М., 2006. - 200 с.
5. Чуковский, К. Собрание сочинений в 15 т. Т. 10 [Текст] / Мастерство Некрасова. - М. : Тер-ра-Книжный клуб, 2005.
6. Макарова, С. Н. Идеал человека в лирике Н. А. Некрасова в свете православной традиции [Текст] : Дис. ... канд. филол. наук 10.01.01. / С. Н. Макарова. - Ульяновск, 2012. - 218 с.
7. Мейкин, М. «Марина Цветаева: поэтика усвоения» [Текст] / М. Мейкин. - М. : Дом-музей М. Цветаевой», 1997. - 312 с.
8. Минц, З. Г. «Поэтика Александра Блока» [Текст] / Вступ. Статья В. Н. Топорова; сост. Л. А. Пильд. - 1999. - 728 с.
9. Немцев, В. И. Поэтика М. А. Булгакова как эстетическое явление [Текст] : Автореферат на соискание ученой степени доктора филологических наук. 10.01.01. / В. И. Немцев. - Волгоград, 1999. - 70 с.
10. Ронен, О. Поэтика Осипа Мандельштама [Текст] / О. Ронен. - СПб. : Гиперион, 2002. -
240 с.; Кацис, Л. Мускус иудейства [Текст] / Л. Кацис. - Гешарим, 2002. - 600 с.
11. Поэтика «Доктора Живаго» в нарратоло-гическом прочтении [Текст] : Коллективная монография / под. Ред. В. И. Тюпы. - М. : Indrada, 2014. - 512 с.
12. Рубинчик, О. Е. «Если бы я была живописцем...» Изобразительное искусство в творческой мастерской Анны Ахматовой» [Текст] / О. Е. Рубинчик. - СПб. : Серебряный век, 2010. -352 с.
13. Сухих, И. Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова [Текст] / И. Н. Сухих. - Ленинград : Издательство Ленинградского университета, 1987. - С. 184; Чудаков, А. П. Поэтика Чехова [Текст] / А. П. Чудаков. - М., 1971.
14. Флоренский, П. А. Тайна имени [Текст] / П. А. Флоренский. - М.; Тверь : Мартин, 2006. -376 с.
15. Щепанская, Т. Б. Культура дороги в русской мифокультурной традиции XIX-XX вв. [Текст] / Т. Б. Щепанская. - М. : Индрик, 2003. - 528 с.
Bibliograficheskij spisok
1. Batalova, T. P. Simvolika russkogo puti v po-jezii N. A. Nekrasova 1846-1866 godov [Tekst] : Dis. ... kand. filol. nauk : 10.01.01. / T. P. Batalova. - Kolomna, 2006. - 224 s.
2. Besedina, T. A. Narodnye poslovicy i zagadki v pojeme Nekrasova «Komu na Rusi zhit' horosho» [Tekst] // Uchenye zapiski Vologodskogo peda-gogicheskogo instituta im. V. M. Molotova. T. XII, filologicheskij. - Vologda, 1953.
3. Evgen'ev-Maksimov, V. E. Tvorcheskij put' N. A. Nekrasova [Tekst] / V. E. Evgen'ev-Maksimov; Akademija nauk SSSR, In-t russkoj literatury (Pushkin-skij dom); [pod red. A. M. Egolina]. - Moskva; Leningrad : Izd-vo Akademii nauk SSSR, 1953. - 282 s.
4. Zhitova, T. A. Idejno-hudozhestvennaja kon-cepcija pravednichestva v pojezii N. A. Nekrasova [Tekst] : Dis. ... kand. filol. nauk : 10.01.01. / T. A. Zhitova. - M., 2006. - 200 s.
5. Chukovskij, K. Sobranie sochinenij v 15 t. T. 10 [Tekst] / Masterstvo Nekrasova. - M. : Terra-Knizhnyj klub, 2005.
6. Makarova, S. N. Ideal cheloveka v lirike N. A. Nekrasova v svete pravoslavnoj tradicii [Tekst] : Dis. ... kand. filol. nauk 10.01.01. / S. N. Makarova. - Ul'janovsk, 2012. - 218 s.
7. Mejkin, M. «Marina Cvetaeva: pojetika usvoe-nija» [Tekst] / M. Mejkin. - M. : Dom-muzej M. Cvetaevoj », 1997. - 312 s.
8. Minc, Z. G. «Pojetika Aleksandra Bloka» [Tekst] / Vstup. Stat'ja V. N. Toporova; sost. L. A. Pil'd. - 1999. - 728 s.
9. Nemcev, V. I. Pojetika M. A. Bulgakova kak jes-teticheskoe javlenie [Tekst] : Avtoreferat na soiskanie uchenoj stepeni doktora filologicheskih nauk. 10.01.01. / V. I. Nemcev. - Volgograd, 1999. - 70 s.
10. Ronen, O. Pojetika Osipa Mandel'shtama [Tekst] / O. Ronen. - SPb. : Giperion, 2002. -240 s.; Kacis, L. Muskus iudejstva [Tekst] / L. Kacis. - Gesharim, 2002. - 600 s.
11. Pojetika «Doktora Zhivago» v narra-tologiche-skom prochtenii [Tekst] : Kollektivnaja monografija / pod. Red. V. I. Tjupy. - M. : Indrada, 2014. - 512 s.
12. Rubinchik, O. E. «Esli by ja byla zhivopis-cem... » Izobrazitel'noe iskusstvo v tvorcheskoj mas-terskoj Anny Ahmatovoj» [Tekst] /
O. E. Rubinchik. - SPb. : Serebrjanyj vek, 2010. -352 s.
13. Suhih, I. N. Problemy pojetiki A. P. Chehova [Tekst] / I. N. Suhih. - Leningrad : Izdatel'stvo Len-ingradskogo universiteta, 1987. - S. 184; Chudakov, A. P. Pojetika Chehova [Tekst] / A. P. Chudakov. -M., 1971.
14. Florenskij, P. A. Tajna imeni [Tekst] / P. A. Florenskij. - M.; Tver' : Martin, 2006. - 376 s.
15. Shhepanskaja, T. B. Kul'tura dorogi v russkoj mifokul'turnoj tradicii XIX-XX vv. [Tekst] / T. B. Shhepanskaja. - M. : Indrik, 2003. - 528 s.
Дата поступления статьи в редакцию: 09.02.2017 Дата принятия статьи к печати: 16.02.2017
