CC BY
463
Новый филологический вестник. 2015. №4(35).
РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА Russian Literature
А.В. Леонавичус (Москва)
ХРОНОТОП БАЛА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ (к истокам традиции)
Аннотация: Цель статьи - выявить типологию частного хронотопа бала в русской литературе первой половины XIX в. и описать его основные сюжетные функции. Статья имеет обзорный характер, что исключает возможность подробного анализа отдельных произведений, содержащих бал, но предполагает фиксацию как можно большего количества возможных сюжетных и изобразительных значений данного хронотопа в литературе обозначенного периода.
Ключевые слова: бал; частный хронотоп; типология; сюжетная функция; история русской литературы первой половины XIX в.
A. Leonavichus (Moscow)
CHRONOTOPE OF A BALL IN RUSSIAN LITERATURE (Revisiting the Origins of the Tradition)
Abstract: The purpose of the article is to identify a typology of special chronotope of a ball in Russian literature of the first half of 19th century and describe its basic plot functions. The article is written as a review, hence, it excludes the close analysis of particular texts containing ball descriptions, but assumes to fix as many as possible plot and descriptive meanings of the ball chronotope in Russian literature during the designated period.
Key words: ball; special chronotope; typology; plot function; the history of Russian literature of the first half of 19th century.
Мне уже приходилось писать об отдельных типах бального хронотопа (о бале-скандале1 и бале-пляске смерти2), в настоящей же статье хотелось бы, во-первых, прояснить свою основную теоретическую позицию по поводу того, что бал в литературе относится именно к категории частного хронотопа, а во-вторых, описать все возможные типы изображения бала в русской литературе первой половины XIX в.
Проблеме бала посвящен ряд аспектных исследований, например, небольшая статья в книге А.Б. Пеньковского, содержащая анализ символов «бально-маскарадного мира»3. Существуют также продуктивные работы о бале в рамках культурологии: книга Ю.М. Лотмана «Беседы о русской культуре»4, монографии А. Колесниковой «Бал в истории русской культуры»5 и О.Ю. Захаровой «Русский бал XVIII - начала XX века»6.
32
Обычно бал оказывается в фокусе внимания литературоведов как эпизод конкретных произведений, например, в статьях А.К. Жолковского «Морфология и исторические корни рассказа Толстого “После бала”»7, Т.П. Ившиной «Опыт филологического анализа рассказа А. Аверченко “Бал у графини Х.. ,”»8, Г.А. Шпилевой «”Язык бала” и “музыка жизни” в романе Л.Н. Толстого “Анна Каренина”»9.
Как проблема, достойная самостоятельного размышления, литературный бал впервые заинтересовал Т.Н. Юрченко. В своей монографии «Мифологема бала в русской литературе 20-40-х годов XIX века»10 исследовательница рассмотрела бал в основном на материале светской романтической повести и женской поэзии, не анализируя такие значимые для этой проблемы тексты того же периода, как комедию А.С. Грибоедова «Горе от ума», роман в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин», поэму Н.В. Гоголя «Мертвые души» и повесть Ф.М. Достоевского «Двойник». Нельзя не отметить значение проведенного Т.Н. Юрченко исследования как первого рассмотрения феномена бала в литературе, а также плодотворность отдельных выводов автора, однако в целом подход исследовательницы к проблеме трудно назвать продуктивным. Т.Н. Юрченко рассматривает бал как «мифологему», т.е. как «парадигму смыслов какого-либо понятия, получаемых из текстов различной субстанционарной природы и осуществляемых в текстах художественной литературы»11. Первая часть ее монографии посвящена культурологическому материалу: истории балов и описанию «“бального” дискурса», в который входят танец, ужин, костюм, запахи, поведение на балу, система игр, мифогенное время бала. Именно семантика выделенных бальных компонентов, каждый из которых имеет свой, описанный в монографии мифологический и исторический генезис, и составляет, по мнению Т.Н. Юрченко, смысл «мифологемы» бала в литературе. Во второй части монографии исследовательница обнаруживает в литературных произведениях заранее описанные ею «мифологические» смыслы каждого элемента бала. Бал конкретных художественных произведений, таким образом, нагружается Т.Н. Юрченко мифологическим содержанием, вчитанным в литературные тексты и самими текстами не всегда востребованным.
Очевидно, что бал - константа многих произведений русской и зарубежной литературы. Кому-то на память приходит бал в «Анне Карениной» или «Войне и мире» Л.Н. Толстого, великий бал у сатаны в «Мастере и Маргарите» М.А. Булгакова, бал в «Ромео и Джульетте» У. Шекспира или в «Ярмарке тщеславия» У. Теккерея.
Чем же является бал в литературе с теоретической точки зрения? Как будто бы бал не есть мотив, хотя благодаря своей повторяемости и структурной устойчивости он близок этому понятию, но сложнее его. Бал не является и темой, т.к. имеет отчетливую, законченную структурную выраженность в тексте. Бал не есть и топос, ибо последний предполагает единое стилистическое оформление всех частных случаев употребления топоса, а в произведениях мы наблюдаем стилистически неоднотипное
33
Новый филологический вестник. 2015. №4(35).
изображение бала. Бал, как кажется, является все-таки хронотопом, т.е. пространством и временем, в котором существуют герои.
Термин хронотоп введен в литературоведение М.М. Бахтиным в его работе «Формы времени и хронотопа в романе»: «Существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе, мы будем называть хронотопом (что значит в дословном переводе - “времяпространство”)»12. (Далее эта работа Бахтина цитируется по указанному изданию). Для исследователя важно, что пространство и время неразрывны в хронотопе, неотделимы друг от друга: «В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории» (с. 341).
Вслед за Бахтиным, хронотоп будет рассмотрен в статье как пространственно-временная система координат, в которой происходит сюжетное действие.
В своей работе Бахтин занимался анализом «больших типологически устойчивых хронотопов», которые определяли «важнейшие жанровые разновидности романа на ранних этапах его развития» (с. 489). Меня же интересует небольшая заключительная часть его исследования, в которой автор наметил пути изучения «мелких хронотопов» (с. 497), т.е. хронотопов менее крупного объема и содержания, чем целой жанровой разновидности. Небольшие по объему хронотопы, входящие в состав разных произведений и жанров, не вмещающие в себя всех событий произведения, но какую-то значимую их часть, предлагаю называть частными хронотопами. Среди таких хронотопов М.М. Бахтин отметил хронотоп дороги, встречи, порога, гостиной-салона.
Бахтин выделял два основных значения хронотопа в произведении: сюжетное и изобразительное. Изобразительное значение исследователь видел в том, что сюжетные события в хронотопе особым образом конкретизированы, время становится зримым, оно материализуется в пространстве: «Время приобретает в них (хронотопах) чувственно-наглядный характер; сюжетные события в хронотопе конкретизируются, обрастают плотью и наполняются кровью. <...> Хронотоп дает существенную пользу для показа-изображения событий» (с. 496). Изобразительное значение хронотопа удобно продемонстрировать, сопоставив художественные события, изображенные в рамках хронотопа, с событиями, которые находятся за его пределами, «даются в форме сухого осведомления и сообщения» (с. 496).
Сюжетное значение хронотопа М.М. Бахтин определял через способность моделировать сюжет. «В хронотопе завязываются и развязываются сюжетные узлы» (с. 495), он является «местом свершения событий» (с. 490), при этом мелкие хронотопы, являются «организующими центрами основных сюжетных событий» (с. 495). Сходное мнение, но только о
34
значении художественного пространства высказывал С.Ю. Неклюдов. Относительно пространственно-временного построения русской былины ученый выдвинул тезис о связи художественного пространства и развертываемых в нем событий: «... места, в которых происходит эпическое действие, обладают не столько локальной, сколько сюжетной (ситуативной) конкретностью. Иными словами, в былине прослеживается твердая приуроченность к определенному месту определенных ситуаций и событий. По отношению к герою эти места являются функциональными полями, попадание в которое равнозначно включению в конфликтную ситуацию, свойственную данному 1осш’у»13.
По мнению Бахтина, хронотоп предопределяет не только развитие сюжета, но и образ человека, а значит, он соотносится с определенными персонажами произведения. Подобную точку зрения на связь персонажей, но только с художественным пространством, развивал Ю.М. Лотман. «Художественное пространство, - писал исследователь, - становится формальной системой для построения различных, в том числе и этических моделей, возникает возможность моральной характеристики персонажей через соответствующий им тип художественного пространства, которое выступает уже как своеобразная локально-этическая метафора»14.
Среди частных («мелких») хронотопов, выделенных М.М. Бахтиным, наиболее близок балу хронотоп гостиной-салона. Этот хронотоп, по мнению исследователя, впервые «приобретает полноту своего значения как место пересечения пространственных и временных рядов романа» (с. 492) в произведениях Бальзака и Стендаля. В качестве основных сюжетных значений хронотопа гостиной Бахтин выделяет встречу, завязку и развязку интриг. Эти сюжетные значения, как легко убедиться, типичны и для хронотопа бала. По утверждению М.М. Бахтина, в гостиной «создаются и гибнут репутации», «начинаются и рушатся карьеры», «раскрывается вездесущая власть нового хозяина - денег» (с. 492-493). В гостиной-салоне, таким образом, происходит «сплетение исторического и общественно-публичного с частным и даже сугубо приватным, альковным» (с. 493): «Здесь сгущены, сконденсированы наглядно-зримые приметы как исторического времени, так и времени биографического и бытового, и в то же время они теснейшим образом переплетены друг с другом, слиты в единые приметы эпохи. Эпоха становится наглядно-зримой и сюжетно-зримой» (с. 493).
Таким образом, бал в литературе, на наш взгляд, является именно частным хронотопом, программирующим дальнейшее сюжетное развитие. В изображении бала пространство неотделимо от времени: зал, где происходит бал, в другой временной момент может служить местом маскарада, светского раута, вечера, концерта и т.д. Описание пространства и времени бала в художественной литературе является стереотипным: всегда изображается ночное время, богато обставленный интерьер, толпа гостей в великолепных нарядах, яркое освещение в начале, меркнущее к концу праздника, и т.д. Подобное стереотипное изображение бала выделяет его из остального текста в замкнутое целое со своими событиями и характе-
35
Новый филологический вестник. 2015. №4(35).
ристиками.
Важно, что для писателей первой половины XIX в., равно как и для их читателей, бал был привычным элементом дворянского быта: собранием многочисленного общества для танцев. В словаре Даля бал определен как «съезд, вечернее собрание обоего пола для пляски»15. Литературный бал связан с реальным балом XIX в.: некоторые моменты его описания в художественной, мемуарной и культурологической литературе в значительной степени совпадают. Так, и действительно происходивший бал, и бал художественный обычно имели место вечером или ночью, на бале присутствовало множество людей, он сопровождался музыкой, а большинство гостей танцевало. В художественном тексте, описывающем бал, также присутствуют мотивы музыки, танцев, ночи/позднего вечера, толпы.
Пространство бала выделялось с помощью освещения. Многие участники балов специально останавливаются на этой детали в своих воспоминания о действительном бале. «О слепительный свет - это именно то, что по контрасту с скромным освещением в повседневном быту - прежде всего и более всего поражало участников и посетителей балов и маскарадов», - замечает Пеньковский, рассуждая о символах бально-маскарадного мира16. И в художественной литературе изображение бала влечет за собой описание яркого освещения, тем самым отделяя по уровню освещенности пространство бала от остального мира.
Кроме того, бальной культуре была присуща особая знаковая система, что отмечает А.В. Колесникова: «...танцевальный вечер - это не только дамы и кавалеры, грациозно вращающиеся в вихре вальса, но и декольтированные платья, веера, лайковые перчатки, бутоньерки, шарфы, маски.». (Далее эта работа А.В. Колесниковой цитируется по указанному изданию) 17. «Эти “тайные” знаки, - продолжает исследовательница, - были проявлениями любовной игры, вести которую становилось возможным во время бала» (с. 128). Повседневная жизнь практически не предоставляла возможности для близости между мужчиной и женщиной, и подобная недостача частично восполнялась на бале. Здесь танцы по существу превращались в любовную игру; другим проявлением этой игры являлась бальная одежда: «Все детали женского костюма были направлены на привлечение внимания мужчин. Женщина играла не только когда танцевала, но и когда надевала на бал декольтированное платье» (с. 128). И в художественных текстах изображение бала сопровождается мотивом любовной игры, а также непременным описанием соблазнительных дамских нарядов. («Кружатся дамы молодые, / Не чувствуют себя самих; / Драгими камнями у них / Горят уборы головные; / По их плечам полунагим / Златые локоны летают; / Одежды легкие, как дым, / Их легкий стан обозначают»18).
Хронотоп, как уже было сказано, прогнозирует возникновение в тексте определенных сюжетных событий. В русской литературе первой половины XIX в. в рамках бального хронотопа происходят два типа событий: связанные с развитием любовных отношений между героями и содержа-
36
щие возможность изменения положения героя в обществе (и шире - места героя в мире). В конкретных текстах одно из этих событий становится доминантным, другое уходит на периферию. Как публичное явление бал собирает в ограниченном пространстве большое число персонажей, создает условия для быстрой огласки случая нарушения норм одними персонажа-ми/персонажем и его незамедлительного осуждения другими, что приводит к переоценке статуса нарушившего нормы героя. Танцы же, являющиеся одной из форм любовной игры, становятся условием для знакомства, влюбленности, ревности, любовной мести.
На основе произведений первой половины XIX в., которые содержат в себе частный хронотоп бала (всего 27 текстов, среди которых «Горе от ума», «Евгений Онегин», повести А.А. Бестужева-Марлинского, В.Ф. Одоевского, И.А. Гончарова, А. Погорельского, В. Владиславлева, В.Н. Олина, В.А. Соллогуба, Е.П. Ростопчиной, М.С. Жуковой, поэма Баратынского «Бал», «Невский проспект», «Мертвые души», «Герой нашего времени», «Двойник»), выявлен инвариант данного хронотопа, т.е. теоретическая модель его структуры. В эту модель вошли инвариантные (постоянные) и варьирующиеся мотивы. К первым из них относятся: ночь как время проведения бала; роскошный интерьер; яркое освещение; великолепные туалеты участников бала; шум, толпа, теснота; танцы; музыка; любовные игры, флирт. Мотивы карточной игры и разъезда гостей встречаются в произведениях, однако не являются для хронотопа обязательными и могут в конкретном тексте не присутствовать.
Именно инвариантные мотивы задают устойчивую рамку хронотопа. Изображение бала обыкновенно начинается с получения героем приглашения и его сборов на бал, далее описывается бальный подъезд, появление героя на бале и реакция на это появление присутствующих, а также бальная зала, гости и их наряды, поразившие героя. В описании подъезда упоминаются освещенные окна, столпотворение карет, богатый дом, парадно одетые слуги, встречающие прибывающих гостей, при этом авторы часто ссылаются на знаменитое описание бального подъезда первой главы «Евгений Онегина». В изображении бальных красавиц также почти всегда присутствует аллюзия на пушкинские отступления о красоте женских ножек. А уже Гоголь и Достоевский пародируют эту традицию восхищения женскими ножками в своих текстах 1840-х гг.
Организуют структуру изображения бала танцы. Полонез упоминается как первый танец, открывающий бал; вальс как танец любовников, которые в его сумасшедшем вихре, от необыкновенной близости друг к другу забывают себя, не чувствуют под ногами пола; мазурка появляется в произведениях в двух коннотациях: как шумный, многофигурный танец, позволяющий продемонстрировать мастерство персонажей, и как время любовных признаний или легкой светской болтовни; котильон изображается как длинный и скучный танец, который завершает танцевальную часть бала и конца которого с нетерпеньем ждут герои, чтобы скорее уехать домой. Изображение бального хронотопа обычно заканчивается описанием
37
Новый филологический вестник. 2015. №4(35).
разъезда гостей и впечатлений главного героя о прошедшем бале сразу после него.
Варьирующиеся мотивы хронотопа бала делятся на несколько групп: любовные мотивы; мотивы, связанные с обличением нравов, сатириче-ским/ироническим изображением светского мира; и мотивы развития скандала на бале. В хронотопе бала появляется еще одна важная разновидность варьирующихся мотивов, которые нами не выделяются в отдельную группу - инфернальные мотивы. Эти мотивы не составляют отдельной группы, т.к. делятся между уже обозначенными любовными мотивами (демонизация одного из персонажей любовной интриги) и мотивами обличения света (демонизация пространства и времени бала, а также большинства его участников).
В каждом конкретном тексте все представленные группы варьирующихся мотивов могут присутствовать одновременно. Однако в изображении конкретного бала всегда можно выделить доминантную группу. На основе доминантных варьирующихся мотивов выстраивается типология бального хронотопа в русской литературе первой половины XIX в.
Всего обнаружено три возможных типа решения бального хронотопа в русской литературе этого периода: бал - скандал (доминирует мотив скандала), бал - обличение нравов (ведущими становятся мотивы сатирического изображения бального общества) и бал - любовная интрига (доминируют любовные мотивы). Последние два бальных типа могут быть решены как в реальном, так и в демонизированном хронотопе бала.
Прецедентом в создании частного хронотопа бала в русской литературе стал текст комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» (1825). Это произведение можно назвать наиболее репрезентативным, аккумулирующим основные бальные мотивы: любовные (на бале получает развитие любовная интрига Чацкий - София - Молчалин, а слух о сумасшествии героя пущен Софией в качестве мести за высмеянного Чацким возлюбленного Софии -Молчалина), сатирические (например, плохо скрываемые матримониальные надежды некоторых женских персонажей, а также перечисленные в бальном монологе Чацкого «дурные» приметы жизни света - прислуживание высшим лицам, фанатичное следование модам, пустые разговоры, безмыслие, соблюдение приличий без внутреннего чувства, подражание французам) и мотивы, связанные с развитием скандала на бале (распространение слуха, легковерность толпы, осуждение толпой героя). Хронологически «Горе от ума» - самое раннее произведение, в котором присутствует бал. Оно содержит в себе все инвариантные и основные варьирующиеся мотивы бального хронотопа, которые будут развиты в последующих «бальных» текстах. Эта пьеса особенно важна для произведений, в которых хронотоп бала развивается через доминантный мотив скандала.
Скандал в качестве осевого для бального хронотопа мотива после «Горя от ума» представлен в «Мертвых душах» (1842) Н.В. Гоголя и «Двойнике» (1846) Ф.М. Достоевского. Бал-скандал выполняет функцию конклава - «исключительного собрания с важными задачами и непред-
38
виденными осложнениями, раскрывающими главный узел сюжета»19. Конклав обнаруживает основополагающие противоречия между героями, которые провоцируют финальную катастрофу произведения. Однако скандал в литературном тексте может произойти в любом другом частном хронотопе, и даже те скандалы, что разворачиваются в рамках бала, могут мотивироваться конфликтами, не имеющими к балу прямого отношения. Так, противостояние героев, образовавшееся еще до бала, может разрешиться и вне бального хронотопа. От подобного скандала вообще (хотя бы и на бале) следует отличать специфически бальный скандал, провоцируемый ситуацией, возникшей именно во время бала. Оскорбление одного из героев, обморок героини, большое количество танцев с одной партнершей, чужой возлюбленной, несбывшиеся ожидания - герой не приглашает героиню, выбирает другую, появления неприличного партнера для танцев и т.д. - специфически бальные скандалы, как видим, связаны с развитием любовной интриги и присутствуют в любовной парадигме бального хронотопа. В «скандальном» же типе мотивировка скандала имеет двойное основание: внешне скандал происходит из любовной мести, увлечения, попытки героя убедиться, что в нем могут увидеть любовного соперника и жениха, действительные же причины скандала скрываются в сложных отношениях героя с собравшимся обществом. В этом типе бала любовная сюжетная линия уходит на периферию, ее место заступает линия (само) определения героя в обществе, а сам бал расширяется до целого мира и оказывается проверкой занятого героем в этом мире места. Любопытно, что бальное и шире - человеческое - общество, с точки зрения обличающих его авторов, оказывается недостойно выпавшей ему роли судьи героя во всех трех названных произведениях.
Бал - обличение нравов представлен нравоописательными очерками («Сборы на бал»20, 1825; «Первый выезд на бал»21, 1825; «Гостья после бала»22, 1826; «Два слова из житейского словаря. Бал. Воспоминания»23, 1839) и несколькими светскими повестями («Княжна Мими», 1834 В.Ф. Одоевского, «Большой свет», 1840 В.А. Соллогуба ). Авторов этих текстов интересует, прежде всего, нравственное состояние среды, а не отдельных героев.
Очерки развивают один-два традиционных обличительных мотива бального хронотопа (таких, как матримониальные надежды, искусственная женская красота, чересчур тщательные сборы на бал, стремление к успеху и одобрению другими и т.д.), которые будут использованы и в светских повестях. При этом именно в очерках могут разрабатываться сюжетные ходы и бальные мотивы позднейшей классической литературы. Приведу два примера.
Очерк «Первый выезд на бал» П.А. Муханова описывает дебют шестнадцатилетней девушки в свете. Текст сосредоточен на сборах Наташи и на ее первом бале. Имя героини и сюжетная ситуация - дебют юной красивой девушки в свете - совпадают с именем героини и ее первым балом в романе Толстого «Война и мир». В очерке, кроме того, жизнь в свете
39
Новый филологический вестник. 2015. №4(35).
как пустая и притворная противопоставляется детству, невинности, годам воспитания и обучения Наташи (как и в романе Толстого, где оппозиция детства, природной непосредственности и света с его социальными условностями будет предельно развита и связана, в том числе, с образом Наташи Ростовой): «Каков-то будет новый образ жизни Наташи? <.. .> Вместо географии - мадам N.N., вместо ландкарт - выкройки, вместо истории - городские вести, вместо Расина - Россини, вместо покойного сна - бессонница, вместо свежего румянца - бледность и расслабленные нервы.»24.
Совпадение центральной темы очерка с одним из эпизодов позднейшего классического произведения наблюдается и в отношении очерка «Гостья после бала» неизвестного автора. Важно, что по сюжету главному герою - откупщику, устроителю очередного празднества, является прекрасная незнакомка, которая оказывается его же совестью. Совесть укоряет героя, что он грехом, на чужих слезах и несчастье заработал деньги на этот праздник: «Знаете ли вы, М.Г., что все мною исчисленное принесло вам барыша - 50 000 рублей! Бал стал вам 50 000 - каков итог? Сколько кровавых слез, трудовых денег, бесчестия и тяжести порока легло на вашу душу за эти 50 тысяч! И где ж они? Разлетелись в ракетах, <...>, выпиты повесами, прогудели на скрипках, разверчены в котильонах!»25.
Именно неправедная трата денег и веселье, основанное на чужих страданиях - первое, в чем укоряет губернских жителей Чичиков после бала в «Мертвых душах», когда он также испытывает что-то вроде укоров совести.
В светской повести бал является почти обязательным частным хронотопом. Герои в этом жанре воплощают светские типы: они не имеют яркой индивидуальности, но скорее иллюстрируют мысли автора о свете и его устройстве. На бале главный герой не проходит испытания соблазнами светской жизни: между ценностями, которые предлагает свет (стремление к богатству, высокому положению, социальному престижу и т.д.) и ценностями вневременного порядка герой выбирает первые и обрекает себя на катастрофу в финале произведения, оказываясь меньше принятой на себя роли. В повестях обнажается неравенство частного и публичного, внешнего и внутреннего смысла поведения и поступков. И если не повествователь, то один из персонажей обязательно разоблачает перед читателем скрытое основание света. Таким образом, в светских повестях все имеет однозначную интерпретацию, что соответствует установке их авторов описать природу социальной среды. Бал в такой повести воплощает весь светский мир, а его описание объединяет всевозможные литературные штампы и имеет две основные интонации: поэтизацию и сатирическое изображение света. Очевидно, что при всей разоблачающей свет установке авторы этих повестей наслаждаются эстетической стороной светского мира. Неприятие повествователем современных пороков обычно соседствует с восхищением красавицами, утонченными манерами, изящными разговорами высшего общества. Это согласуется с мыслью М.М. Бахтина
40
о том, что в сатире «образное отрицание современной действительности в различных ее моментах» необходимо включает в себя «и положительный момент утверждения лучшей действительности»26.
Обличение нравов на бале может быть представлено и через его демонизацию путем гиперболизации, гротескного развития некоторых бальных мотивов: любовной, эротической игры, танцев, музыки. Инфернальные мотивы здесь намеренно перепутаны с привычными инвариантными мотивами бала, лишенными демонизации, и читатель отчетливо ощущает двойственность светского мира, в котором изначально присутствуют амбивалентные черты. Легко доказать, что бальное пространство и время, описанное без введения инфернальных мотивов, уже имеет характер пограничного. Прежде всего, это происходит за счет использования свойственных описанию светского мира в художественной литературе оппозиций (внешнее - внутреннее, искусственное - естественное, подразумеваемое - действительное, приличное - нарушающее приличия и т.д.). Так, например, оппозиция естественное - искусственное легко усиливается и трансформируется в оппозицию живое - мертвое. Кроме того, ночное время бала, который часто длится до самого рассвета, также делает его пограничным явлением. Другой амбивалентный бальный образ - зеркало, оно присутствует почти всегда в описании интерьера. «Зеркало как образ-границу между мирами», бальным, «зазеркальным», и обыденным, повседневным рассматривает, в частности, Т.Н. Юрченко в статье «Бал в повести А. А. Бестужева-Марлинского “Испытание”»27.
Существует еще несколько амбивалентных мотивов, используемых в создании хронотопа бала - искушения, забвения себя и приличий. Герой может поддаться искушению на бале и продать душу дьяволу, а может его отвергнуть и подняться не только над демоническим, но и земным миром, приблизиться к пониманию мира совершенного. Забвение приличий может также иметь неоднозначный смысл: с одной стороны, интерпретироваться как сила и высота подлинного чувства, не укладывающегося в светские нормы, с другой - как нарушение запретов, связанных, в том числе, с этическим или супружеским долгом. Даже французский язык как чужой, иностранный может приобретать характер подражательного, перевернутого и демонического, при этом французский есть язык воспитанных людей того времени, а ситуация бала предполагает общение именно на этикетном языке. Кроме того, события на бале часто становятся причиной следующей сразу за ним катастрофы - смерти или изгнания одного из героев, что также превращает бал в испытание и стояние на границе.
Не удивительно поэтому, что бал как пограничное пространство и время при усилении/переворачивании определенных мотивов становится демонизированным. Это происходит в фантастических произведениях В.Ф. Одоевского «Бал» (1833) и В.Н. Олина «Странный бал» (1838). В них демонизации подвергаются, прежде всего, пространственные характеристики бала (перевернутое, отраженное, фантастическое пространство), а также мотивы, связанные с коллективным, всеобщим бальным действом
41
Новый филологический вестник. 2015. №4(35).
(гости оборачиваются танцующими скелетами или ожившими портретами, статуями, танцы превращаются в вакхические пляски, а музыка провоцирует «страшные» ассоциации с различным злом и страданиями людей).
Структурообразующим компонентом демонизированного бала являются не танцы, как это свойственно балу - любовной интриге, но градация инфернальных образов (музыкальных или визуальных). Прием демонизации бала всегда связан либо с восстановлением этической нормы в сознании героя во время или после бала, либо с его гибелью, а возникновение инфернальных мотивов влечет появление религиозных или библейских мотивов в качестве противоположного ценностного центра. Именно религиозные мотивы связаны с обнаружением героем пути к выходу из инфернального бального пространства.
В то же время, бал, оставаясь вполне реальным, может вызвать появление инфернального персонажа, что происходит в текстах, где ситуация бала связана с любовной интригой. Здесь основные инфернальные мотивы связаны с одним из героев любовной интриги: героиня, в которую влюблен главный герой, оказывается ожившей куклой в фантастической повести «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» (1828) А. Погорельского или девушкой, принадлежащей проклятой семье, часть членов которой превратилась в вампиров, в повести «Упырь» (1841) А.К. Толстого. В повести «Насмешка мертвеца» (1834) В.Ф. Одоевского, наоборот, мужской персонаж - мертвец - появляется на привидевшемся героине во сне бале и мстит своей неверной и «благоразумной Лизе» за измену. В рассказе А.А. Бестужева-Марлинского «Страшное гаданье» (1830) бал, увиденный героем в гадательном сне, становится местом его искушения, поэтому все инфернальные мотивы будут вызваны его этически-«неправильным» выбором.
Но чаще всего в русской литературе первой половины XIX в. любовная сюжетная парадигма помещается в реальный бальный хронотоп. На бале знакомятся, влюбляются, ревнуют, мстят, соперничают за чью-то любовь, разрывают любовные связи, изменяют возлюбленным и т.д. Любовная парадигма, как в реальном, так и в инфернальном бале, может иметь два модуса следующего за балом финала: трагический, катастрофический и благополучный, счастливый финал. Чаще любовные отношения заканчиваются катастрофой, благополучный финал любовной интриги наступает лишь в «Счастливой ошибке» (1839) И.А. Гончарова, в «Испытании» (1830) А.А. Бестужева-Марлинского и в повести А. Владиславлева «На бале и в деревне» (1839). В тип бала с преимущественным развитием любовной интриги с трагическим финалом, наряду со светскими повестями А.А. Бестужева-Марлинского («Вечер на бивуаке», 1823; «Фрегат “Надежда”», 1833), М.С. Жуковой («Вечера на Карповке», 1837; «Дача на Петергофской дороге», 1840), Е.П. Ростопчиной («Чины и деньги», 1838) и др., входят такие знаковые для русской литературы тексты, как поэма «Бал» (1828) Е. Баратынского, «Евгений Онегин» (1823-1831) А.С. Пушкина, «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова (повесть «Княжна Мери»,
42
1840). Чаще любовные отношения заканчиваются катастрофой: смертью одного из героев любовного треугольника («Бал» Баратынского, «Евгений Онегин» Пушкина, «Княжна Мери» Лермонтова); несчастной разлукой для одного и пошлым мезальянсом для другого возлюбленного («Вечера на Карповке», «Дача на Петергофской дороге» Жуковой и «Чины и деньги» Ростопчиной); разоблачением запретной связи с последующей смертью любовников («Фрегат “Надежда”» Марлинского). Сюжетное развитие балов Пушкина и Лермонтова частично совпадает с развитием любовной интриги ряда светских повестей, в которых за балом следует дуэль и смерть одного из героев, но характер и внутренний мир Онегина и Печорина, в отличие от героев повестей, не сводится к типичным романтическим амплуа. Мотивировка их поступков на бале неоднозначна, не объяснена повествователем и не до конца понятна читателям.
Частный хронотоп бала может играть кульминационную роль в текстах русской литературы первой половины XIX в., он вбирает в себя основные сюжетообразующие противоречия произведений, которые полностью или частично решаются в финале. Поэтому сцена бала обычно предшествует финалу, но она также может открывать текст, с самого начала задавая основной конфликт художественного мира.
Бальная топика складывается к концу 30-х - началу 40-х гг. XIX в., когда авторы в изображении бала отталкиваются от уже имеющейся традиции: они либо отказываются описывать бал, отсылая читателей к каноническому с их точки зрения тексту, либо сворачивают описание бальной обстановки и гостей до одного предложения, либо противопоставляют свой неизобретательный слог и скромного героя - стилю и герою светской повести. А уже герои Соллогуба, Лермонтова, Достоевского воспринимают бал сквозь призму литературы в качестве места для выяснения любовных отношений, плетения любовных интриг, на себя они сознательно примеривают романтические «маски» во время бала («странной» и непонятой светом героини, спасителя возлюбленной от публичного позора или смерти, идеального джентльмена и т.д.).
Рассмотренная традиция изображения частного хронотопа бала, сложившаяся в русской литературе первой половины XIX в., во второй половине XIX - начале XX вв. претерпевает существенные изменения, характер и особенности которых позволит определить дальнейшая разработка этой темы.
Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект №14-18-02709) и в ИМЛИ РАН.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 ЛеонавичусА.В. Бал-скандал: «Горе от ума», «Мертвые души», «Двойник» // Новый филологический вестник. 2013. № 3 (26). С. 88-101.
2 Леонавичус А.В. Бал как пляска смерти у Блока и русских романтиков //
43
Новый филологический вестник. 2015. №4(35).
Вестник РГГУ 2015. № 8 (151). С. 85-99.
3 Пеньковский А.Б. Символы бально-маскарадного мира // Пеньковский А.Б. Нина. Культурный миф золотого века русской литературы в лингвистическом освещении. М., 1999. С. 34-36.
4 Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб., 2008.
5 КолесниковаА.В. Бал в истории русской культуры: дис. ... канд. культурол. наук: 24.00.02. СПб., 1999.
6 Захарова О.Ю. Русский бал XVIII - начала XX века. М., 2011.
7 Жолковский А.К. Морфология и исторические корни рассказа Толстого «После бала» // Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. С. 87102.
8 Ившина Т.П. Опыт филологического анализа рассказа А. Аверченко «Бал у графини Х.» // Вестник Удмуртского университета. 2006. № 5 (2). С. 195-198.
9 Шпилевая Г.А. «Язык бала» и «музыка жизни» в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина» // Вестник Томского государственного университета. Филология. 2014. № 2 (28). С. 142-149.
10 Юрченко Т.Н. Мифологема бала в русской литературе 20-40-х годов XIX века: дис. ... канд. филолог. наук: 10.01.01. Горно-Алтайск, 2001.
11 Юрченко Т.Н. Мифологема бала в русской литературе 20-40-х годов XIX века: дис. ... канд. филолог. наук: 10.01.01. Горно-Алтайск, 2001. С. 18.
12 Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Собрание сочинений: в 7 т. Т 3. М., 2012. С. 341.
13 Неклюдов С.Ю. К вопросу о связи пространственно-временных отношений с сюжетной структурой в русской былине // Тезисы докладов II Летней школы по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1966.
14 Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С. 256.
15 Даль В.И. Бал // Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Т. 1. М., 1994. С. 110.
16 Пеньковский А.Б. Символы бально-маскарадного мира // Пеньковский А.Б. Нина. Культурный миф золотого века русской литературы в лингвистическом освещении. М., 1999. С. 34.
17 Колесникова А.В. Бал в истории русской культуры: дис. ... канд. культурол. наук: 24.00.02. СПб., 1999. С. 128.
18 Баратынский Е.А. Бал // Баратынский Е.А Стихотворения. Поэмы. М., 1982. С. 188.
19 Гроссман Л.П. Достоевский. М., 1963. С. 428.
20 Сборы на бал // Московский телеграф. 1825. № 2. С. 17-24.
21 Первый выезд на бал // Московский телеграф. 1825. № 6. С. 93-97.
22 Гостья после бала // Московский телеграф. 1826. № 2. С. 102-110.
23 Дурова Н.А. Два слова из житейского словаря // Отечественные записки. 1839. № 12. С. 38-52.
24 Первый выезд на бал // Московский телеграф. 1825. № 6. С. 97.
25 Гостья после бала // Московский телеграф. 1826. № 2. С. 109.
26 Цит. по: Федяева Т.А. Сатира // Поэтика: словарь актуальных терминов и
44
понятий. М., 2008. С. 222.
27 Юрченко Т.Н. Бал в повести А.А. Бестужева-Марлинского «Испытание» // Культура и текст - 99. Пушкинский сборник. СПб; Самара; Барнаул, 2000. С. 109.
References
(Articles from Scientific Journals)
1. Leonavichus A.V Bal-skandal: “Gore ot uma”, “Mertvye dushi”, “Dvoynik” [A Ball-Scandal: Woe from Wit, Dead Souls, The Double]. Novyy filologicheskiy vestnik, 2013, no. 3 (26), pp. 88-101.
2. Leonavichus A.V Bal kak plyaska smerti u Bloka i russkikh romantikov [A Ball as a Dance of Death by A. Blok and Russian Romantics]. VestnikRGGU, 2015, no. 8 (151), pp. 85-99.
3. Ivshina T.P. Opyt filologicheskogo analiza rasskaza A. Averchenko “Bal u grafini H...” [Attempt of Philological Analysis of A. Averchenko Short Story “Ball at Countess H...”]. Vestnik Udmurtskogo universiteta, 2006, no. 5 (2), pp. 195-198.
4. Shpilevaya G.A. Yazyk bala” i “muzyka zhizni” v romane L.N. Tolstogo “Anna Karenina” [“Language of a Ball” and “Music of Life” in L.N. Tolstoy’s Novel “Anna Karenina”]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filologiya, 2014, no. 2 (28), pp. 142-149.
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
5. Penkovskiy A.B. Simvoly balno-maskaradnogo mira [Ball and Masquerade Symbols]. Penkovskiy A.B. Nina. Kulturnyy mif zolotogo veka russkoy literatury v lingvisticheskom osveshhenii [Nina. The Cultural Myth of Russian Literature Golden Age in Linguistic Interpretation]. Moscow, 1999, pp. 34-36.
6. Zholkovskiy A.K. Morfologija i istoricheskie korni rasskaza Tolstogo “Posle bala” [Morphology and Historical Roots of Tolstoy’s Short Story “After the Ball”]. Zholkovskiy A.K. Bluzhdayushhie sny i drugie raboty [Wandering Dreams and Other Works]. Moscow, 1994, pp. 87-102.
7. Bakhtin M.M. Formy vremeni i hronotopa v romane [Forms of Time and Chronotope in a Novel]. Bakhtin M.M. Sobranie sochinenij: v 71. T 3 [Collected Works: in 7 vols. Vol. 3]. Moscow, 2012, p. 341.
8. Neklyudov S.Yu. K voprosu o svyazi prostranstvenno-vremennykh otnosheniy s syuzhetnoy strukturoy v russkoy byline [To the Question of Connection Between Space-time Relation and Plot Structure]. Tezisy dokladov II Letney shkoly po vtorichnym modeliruyushhim sistemam [Abstracts of Reports of the Second Summer School on Secondary Modeling Systems]. Tartu, 1966.
9. Lotman Ju.M. Khudozhestvennoe prostranstvo v proze Gogolya [Fictional Space in Gogol’s Prose]. Lotman Ju.M. Vshkole pojeticheskogo slova: Pushkin. Lermontov. Gogol [Studing Poetic Language: Pushkin, Lermontov, Gogol]. Moscow, 1988, p. 256.
10. Penkovskiy A.B. Simvoly balno-maskaradnogo mira [Ball and Masquerade Symbols]. Penkovskiy A.B. Nina. Kulturnyy mif zolotogo veka russkoy literatury v
45
Новый филологический вестник. 2015. №4(35).
lingvisticheskom osveshhenii [Nina. The Cultural Myth of Russian Literature Golden Age in Linguistic Interpretation]. Moscow, 1999, pp. 34-36.
11. Fedyaeva T.A. Satira [Satire]. Poetika: slovar aktualnykh terminov i ponyatiy [Poetics: Dictionary of Current Terms and Concepts]. Moscow, 2008, p. 222.
12. Yurchenko T.N. Bal v povesti A.A. Bestuzheva-Marlinskogo “Ispytanie” [Ball in A.A. Bestuzhev-Marlinsky’s Story “Trial”]. Kultura i tekst- 99. Pushkinskiy sbornik [Culture and Text - 99. Pushkin Studies Collection]. St. Petersburg; Samara; Barnaul, 2000, p. 109.
(Monographs)
13. Lotman Yu.M. Besedy o russkoy kulture [Talks on Russian culture]. St. Petersburg, 2008.
14. Zakharova O.Yu. Russkiy bal XVIII - nachala XX veka [Russian Ball of the 18 - Beginning of 20 Centuries]. Moscow, 2011.
15. Grossman L.P. Dostoevskiy [Dostoyevsky]. Moscow, 1963, p. 428.
Анна Витальевна Леонавичус - аспирант кафедры истории русской классической литературы Института филологии и истории РГГУ
Научные интересы: история русской литературы XIX - XX вв., частные хронотопы русской литературы, типы и функции хронотопа бала в русской и мировой литературе XIX - XX вв.
E-mail: [email protected]
Anna V. Leonavichus is a Post-graduate student of the Department of Russian Classical Literature History, Institute for Philology and History at Russian State University for the Humanities (RSUH).
Research interests: the history of Russian literature of the 19-20* centuries, special chronotopes of Russian literature, types and functions of the chronotope of a ball in Russian and world literature of the 19-20* centuries.
E-mail: [email protected]
46
