CC BY
23
ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
А.Б.Тарасов
ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ РАМКИ "ДУХОВНОГО ПЕРЕЛОМА" Л.Н.ТОЛСТОГО
1880-е годы традиционно воспринимались и до сих пор осмысляются многими отечественными учеными-толстоведами как эпоха духовного кризиса и решительного перелома Толстого (см. работы Я.С.Билинкиса, К.Н.Ломунова, Е.А.Маймина, В.В.Кускова, Л.Д.Опульской и др.). Да и иностранные исследователи зачастую придерживаются сходного мнения (так, например, Мари Семон в книге "Женские образы Толстого" обозначает рассматриваемый период словом "la rupture"1). В связи с этим еще в дореволюционной критике возникло представление о противоречивости Толстого — хороший художник вступал в конфликт с плохим мыслителем (Н.К.Михайловский, архиепископ Никон (Рождественский), В.И.Ленин и др.). После революции 1917 года "позднего" Толстого почти неизменно сопровождала оценка как слабого мыслителя, выражавшего будто бы идеалы "отсталого" патриархального крестьянства, идеалы христианского смирения и терпения, и не понимавшего всей роли революционного движения (см. статьи и книги Я.С.Билинкиса, К.Н.Ломунова, Н.Н.Арденса, Б.И.Бурсова, В.А.Жданова и др.). Однако вряд ли можно целиком согласиться с подобными заключениями.
Впрочем, еще в 1911 году Д.Н.Овсянико-Куликовский писал в очерке, посвященном Толстому, что ранний и поздний периоды творчества писателя не отделены пропастью, а тесно связаны между собой. После революции эту точку зрения активно отстаивала Е.Н.Купреянова. В одной из наиболее известных ее научных работ, книге "Эстетика Л.Н.Толстого" (1966), она, полемизируя с Л.Д.Опульской, утверждала, что "перелом" писателя начался не в
1880-х годах, а отчетливо прослеживается еще в романе "Анна Каренина", и поэтому нельзя противопоставлять Толстого до 1880-х годов Толстому после 1880-х. Да и среди новейших исследователей наследия писателя укрепляется мнение об отсутствии четких и однозначных границ между "ранним" и "поздним" периодами его творчества. Так, Б.И.Берман в книге "Сокровенный Толстой" (1992) отмечает, что переход Толстого к религиозному творчеству, к чисто духовной проблематике начал осуществляться еще в романе "Война и мир"
(в качестве подтверждения приводятся эпизод пребывания Пьера в плену, сцена смерти Андрея Болконского и Эпилог). Против "разделения" Толстого в ряде публикаций 1990-х годов веско выступает Е.В.Николаева.
Целиком присоединяясь к точке зрения упомянутых выше исследователей, хотелось бы указать на некоторые существенные факты и высказывания самого Толстого, которые, казалось бы, всем известны, но не осмыслялись в контексте разрешения затронутой нами проблемы. Например, интерес, особое отношение и уважение к народной литературе, понимание ее художественного своеобразия были свойственны Толстому еще в 1850-х годах. В его дневнике 1851 года есть следующая запись: "У народа есть своя литература — прекрасная, неподражаемая; но она не подделка, она выпевается из среды самого народа"2. Молодой писатель и сам давал образцы отнюдь не дворянской литературы (можно указать наброски "Идиллия", "Тихон и Маланья" и ряд других незавершенных произведений 1860-х годов). То есть "переход" в литературном плане начался как бы чуть ли не с начала творческого пути писателя.
А "переход" в духовном смысле, думается, стал совершаться именно с 1860 года, с момента смерти брата Николая. В это время Толстой как бы отошел от литературы и занялся сельским хозяйством и народным образованием. Б.Эйхенбаум в книге "Молодой Толстой" (1922) высказал мнение, что подобный "отход" явился своеобразным методом борьбы писателя с современностью, с литературой и журналистикой, благодаря которому, дескать, Толстой стремился вернуть к себе внимание и уважение. Однако, представляется более правдоподобным иное объяснение, учитывающее духовные причины его временного разрыва с литературой.
На самом деле, подлинного "отхода" от литературы и не было. Толстой, через кончину брата столкнувшись лицом к лицу с вечной
проблемой смысла жизни и смерти, пришел к необходимости каким-то образом решать для себя эту проблему. И особая серьезность момента возникшего духовного поиска обусловила невозможность для Толстого оставаться в рамках литературы в смысле беллетристики, описания душевно-телесной жизни человека (но, разумеется, не литературы как таковой). Для адекватного отражения своего внутреннего состояния писателю нужна была другая форма художественного выражения. А пока она не найдена, он не мог полноценно творить. Поэтому Толстому и понадобилась литературная "передышка".
Семейные обстоятельства (женитьба на Софье Берс) на некоторое время прервали процесс поиска новой художественной формы и отодвинули на второй план мучительные религиозно-философские вопросы. Думается, во многом благодаря ним, писатель смог вернуться к литературе беллетристического плана (опять-таки в смысле душевно-телесного бытописания) — в 1863 году появились первые наброски "Войны и мира". И все же в середине 1860-х годов, как известно с его собственных слов, Толстой, несмотря на семейное счастье, вновь оказался перед необходимостью решать вечные вопросы бытия. Религиозно-нравственные искания Пьера Безухова, "правда" Платона Каратаева — плоды толстовских раздумий над этими вопросами, "вкрапления" духовной по существу литературы. Художественная реализация духовных исканий писателя дает штрихи для портрета "позднего" Толстого.
В 1865 году Толстой предпринимает попытку создания собственно религиозного сочинения под названием "О религии", в котором уже намечаются расхождения писателя с православной верой. Религиозный характер приобретает и переписка писателя (см., например, его письма к Фету). А к концу 1860-х назревает второй после смерти брата духовный кризис Толстого и отход от литературы. Писатель опять сосредотачивается на сельском хозяйстве и педагогической деятельности.
Педагогические труды Толстого представляют особый интерес. Дело в том, что писатель для педагогических целей предпринял в конце 1860-х — начале 1870-х годов чтение древнерусских житий. По словам С.А.Толстой, он видел в них образцы "нашей русской настоящей поэзии". Некоторые жития ("О Филагрии монахе", "О дровосеке Мурине", жития преподобного Давида и преподобного Сергия Радонежского и др.) писатель включил в свою "Азбуку",
изданную им в 1872 году. Он использовал творения древнерусской литературы не только как подсобный материал для обучения детей, но и сам обучался новым для него художественным приемам и стилю, знакомился со своеобразными для светской дворянской среды XIX века представлениями о праведности и праведниках. Кстати, уже тогда Толстой стал вносить и существенные изменения в жития. Так, он исключил эпизоды воскрешения мертвого и борьбы с бесами из жития Сергия Радонежского.
Об актуальности религиозных вопросов для писателя и его интересе к православной концепции праведничества свидетельствует и тот факт, что в 1870 году Толстой собирался поехать в Оптину пустынь, известную своими старцами. А в 1874—1875 годах он активно работал над составлением "народного" сборника житий, собираясь привлечь к сотрудничеству и специалиста в области древнерусской литературы архимандрита Леонида (Кавелина). В письме от 22 ноября 1874 года Толстой подробно излагал архимандриту Леониду программу издания житий. Из этой программы очевидно, что писатель преследовал не только чисто просветительские цели образования народа, но и, теоретически осмысляя феномен "народной" литературы, собирался на практике реализовывать ее художественные приемы (например, краткость, простой и понятный язык, адекватно отражающие содержание — "более доступные простые подвиги, как мученичество" и "события более живые и рельефные").
Одним из примеров подобной реализации можно считать неоконченное "Житие и страдания мученика Юстина-философа", над которым Толстой трудился в 1875 году. Это произведение как бы закрепляет на литературном и религиозно-философском уровне факт "перехода" писателя к "позднему" этапу творчества. "Житие и страдания Юстина-философа" следует рассматривать не только как символическую проекцию толстовского пути духовных исканий, но и как попытку ориентирования в традиционной, православной, системе духовных ценностей. Однако показательно, что работа над "Житием... " не пошла дальше описания религиозно-нравственных исканий Юстина-философа, а его обращение и исповедание христианской веры оставались для Толстого вопросом, на который еще у него не было ответа и в поисках которого Толстой в 1877 году отправился вместе со Страховым в Оптину пустынь.
Родные и близкие писателя, а за ними и многие исследователи называли 1877—1879 годы "православным" периодом в жизни Толстого. В действительности же Толстой, внешне исполняя православные обряды, лишь исследовал и проверял для себя внутреннее содержание православной веры, не принимая и окончательно не отталкивая его. Но важно отметить, что "православный" период имел серьезное влияние на дальнейшую литературную деятельность писателя.
В 1879 году, который, как известно, имел особое значение для Толстого (именно тогда духовный кризис писателя достиг наибольшего напряжения, напомнив "арзамасский ужас" потери смысла жизни, произошедший в 1869 году), писатель много общается с православными богомольцами на Киевском шоссе и делает пометки в записной книжке, посещает Киево-Печерскую лавру и беседует со схимником Антонием. Тогда же он совершает поездку и в Троице-Сергиеву лавру. Любопытен тот малоизвестный факт, что Толстой в беседе с монахом (впоследствии архиепископом) о.Никоном (Рождественским) настойчиво и подробно расспрашивал его о лаврских подвижниках, о характере их духовного делания. Отец Никон рассказал писателю о схимонахе Филиппе, затворнике, носившем вериги, биографию которого он сам составил. Толстой попросил прислать ему эту биографию, что о.Никон вскоре и исполнил. Таким образом, хотя Толстой и сообщал Н.Н.Страхову в письме от 3 октября 1879 года, что после встреч с духовными людьми он укрепился в своем антицерковном настроении, тем не менее он не перестал живо интересоваться православными праведниками. Еще больший интерес представляет толстовский набросок этого времени "Сто лет" (4-й вариант из серии набросков о князе Горчакове под названием "Труждающиеся и обремененные"), почему-то совсем не замеченный толстоведами. Лишь в книге В.А.Жданова От "Анны Карениной" до "Воскресения"
(М., 1968) встречаем подробное рассмотрение наброска, однако сам анализ текста в рамках "социологизированного" подхода к литературе вряд ли может удовлетворить современного исследователя и читателя Толстого.
Между тем отрывок "Сто лет" очень существенен для характеристики "позднего" Толстого. Поэтому вполне уместно привести значительную цитату из самого произведения писателя: "... Девяти же лет Васиньку (т. е. молодого князя Горчакова — А.Т.)
возили к бабушке в монастырь, и ему очень полюбилось у нее. Полюбилась ему тишина, чистота кельи, доброта и ласка бабушки и добрых старушек монахинь, выходивших с клироса и становившихся полукругом, их поклоны игуменье и их стройное пение. Бабушка же и Гавриловна, ее послушница, и другие монахини полюбили мальчика, так что не могли нарадоваться на него. Бабушка не отпускала от себя внука, и по зимам маленький князек больше жил в монастыре, чем дома. Монахини и учили его. Княгиня-мать поторопилась уехать домой, потому что боялась того, чего желала бабушка, чтобы мальчик не слишком полюбил эту <красоту> жизнь и не пожелал, войдя в возраст, уйти от мира в монашество" (17, 318).
По словам В.А.Жданова, описание детства князя Горчакова "чуть ли не напоминает детство угодника Божьего".3 Примечательно, что в момент уже явно обозначившегося неприятия Толстым Православной Церкви, оказалось возможным создание такого православного по духу произведения. Причем и маленький князь Горчаков, и насельницы монастыря выведены не нейтрально, не с иронией, а с явной симпатией. Красноречиво подтверждает это и невольно вырвавшееся у автора слово "красота" по отношению к монастырскому бытию, замененное потом менее маркированным "жизнь". Из приведенного выше контекста ясно, что слово "красота" принадлежит именно автору, а не его герою. Как справедливо заметил Жданов, "монастырский" мотив нельзя считать непредвиденным осложнением. И княгиня-монахиня, и поездка богобоязненных супругов в монастырь, и юродивый, и построение храма в благодарность за потомство (упоминалось в вариантах), и эпиграф из евангельских текстов, и само заглавие — все пронизано религиозно-церковным настроением автора".4 Тем не менее этот исследователь не стал комментировать феномен православного текста Толстого, а незавершенность его объяснил тем, что "церковное мировоззрение парализовало творческие силы" писателя.
И все же трудно согласиться с выводами Жданова, ибо о разработке "монастырского мотива" свидетельствуют и другие творения Толстого (см., например, планы-конспекты "истории деревни при Петре", где есть упоминания о монастыре, "постах-праздниках", или неоконченную повесть "Мать"). Да и сам факт создания подобного произведения во время отпадения от Церкви говорит о его неслучайности. Набросок "Сто лет" обозначил сосуществование в пределах толстовского творчества двух
направлений, двух "правд" — собственно авторской, "субъективной", говоря научным языком, и "объективной", данной зачастую, быть может, независимо от воли автора или даже вопреки ей. Известно, что яснополянский писатель признавал наличие иной воли в своем творческом процессе. По воспоминаниям его единомышленника Г.А.Русанова, Толстой в
1883 году как-то в беседе заявил, что его герои совершают такие поступки, каких я не желал бы: они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что хочется автору.
Таким образом, даже краткий обзор истории жизни и творчества Толстого 1860—1870-х годов дает серьезный повод для корректировки нашего представления о духовно-литературном пути яснополянского писателя. Во-первых, следует подчеркнуть специфический характер "духовного перелома" Толстого, ибо антиправославная и православная тенденции присутствовали одновременно, не вступая в противоречие друг с другом. Черты поэтики и проблематики "позднего" Толстого явно обнаруживаются в произведениях, написанных до 1880 года. Поэтому вполне уместно, с одной стороны, рассматривать "Войну и мир" и "Анну Каренину" под углом зрения "позднего" Толстого (недаром одна современная исследовательница отмечает, что "в Каратаеве начало "позднего толстовства"5) и, с другой стороны, утверждать именно плавное развитие, эволюцию, а не "решительный перелом" (Е.А.Маймин) формальной и содержательной стороны творчества писателя.
1 Переворот (фр.)
2 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1934. Т. 46. С. 71. В дальнейшем все ссылки на произведения Толстого делаются по этому изданию в тексте статьи с указанием тома и страницы.
3 Жданов В.А. От "Анны Карениной" до "Воскресения". М., 1968. С. 34.
4 Там же.
5 См.: Симонова С.В. Критический анализ религиозно-нравственного идеала Л.Н.Толстого // Социально-философские аспекты критики религии. Л., 1981. С. 86.
