CC BY
160
Ю. БЁРТНЕС
Университет Бергена, Норвегия
"ХРИСТОС-ОТЕЦ":
К ПРОБЛЕМЕ ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЯ ОТЦА КРОВНОГО И ОТЦА ЗАКОННОГО В "ПОДРОСТКЕ" ДОСТОЕВСКОГО
"Подросток" Достоевского во многих аспектах переходный роман: переходным он является как по форме и содержанию, так и по значению, которое занимает в творчестве писателя.
Как известно, Достоевский писал этот роман в середине семидесятых годов, после опубликования "Преступления и наказания" (1866), "Идиота" (1868) и "Бесов" (1871). "Подросток" начал печататься в "Отечественных записках" с января 1875 года. Последняя его часть появилась в декабрьском выпуске того же года. В следующем году Достоевский уже работает над своим последним романом "Братья Карамазовы", в котором продолжается тематика "Подростка". В "Дневнике писателя" за январь 1876 года он пишет: "Я давно уже поставил себе идеалом написать роман о русских теперешних детях, ну и конечно о теперешних их отцах, в теперешнем взаимном их соотношении"1, характеризуя этими словами не только оконченный "Подросток", но и предвосхищая проблематику нового, последнего своего романа.
Тематика отцов и детей вошла в русскую литературу с "Отцами и детьми" Тургенева (1862). В творчестве Достоевского она появляется сначала в побочных сюжетах (например, в "Преступлении и наказании", где отец Мармеладов противопоставляется дочери Соне, или в "Идиоте", где конфликт между поколениями особенно заметен в отношении генерала Епанчина к своим дочерям). Постепенно мотив передвигается с периферии в самый центр сюжетосложения.
Читая "Подростка" на фоне предыдущих романов, начиная с "Преступления и наказания", можно заметить, что образ "отца героя" с каждым романом получает все больше и больше
© Бёртнес Ю., 1998
1 Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 22. Л., 1981. С. 7. 410
значения. Отца Раскольникова мы встречаем лишь как безликую фигуру, сопровождающую сына в его страшном сне о Миколке и его клячонке, тогда как у князя Мышкина отца совсем нет. Зато Павлищев и до известной степени профессор Шнейдер здесь выступают как заместители отца,
предвосхищая мотив духовного отца в двух последних романах. Более сложно дело обстоит в "Бесах". Отец Ставрогина живет в разлуке с женой, которая в воспитатели к сыну приглашает Степана Трофимовича. Но Степан Трофимович "сам был ребенок": он "стал наконец для нее ее сыном, ее созданием, даже, можно сказать, ее изобретением, стал плотью от плоти ее"2. Между тем, у Степана Трофимовича есть сын от первого брака, "плод первой, радостной и еще не омраченной любви"3, как он сам выражался, хотя у сына его, Петра Степановича, есть сомнения насчет отца: "Правда, ничего нет точного... Это только записка моей матери к тому полячку. <...>
//4
.я мать не виню; ты так ты, поляк так поляк, мне все равно . С определенной точки зрения "Бесы" читаются как травестирование "Отцов и детей" Тургенева, который сам, как известно, пародируется в романе в образе Кармазинова.
В "Подростке" тема отца и сына становится центральной для сюжетосложения. У молодого героя два отца: один законный, Макар Иванович Долгорукий, бывший крепостной и муж его матери, Софьи Андреевны, тоже крепостной; другой — кровный отец, их бывший барин, помещик Андрей Петрович Версилов. В характере последнего Достоевскому удалось соединить в одну сложную, раздвоенную личность двух противоположных героев "Идиота": светлого князя Мышкина и его мрачного антипода Рогожина.
Итак, герой "Подростка", по его собственным словам, "законнорожденный, хотя. в высшей степени, незаконный сын"5.
Отношения между поколениями в "Подростке" сложнее, чем, скажем, отношения между отцами и детьми в романе Тургенева. В романе Достоевского не два, а три поколения. Когда восемнадцатилетняя Софья Андреевна вышла замуж за Долгорукого, ему было уже за пятьдесят, а
Версилову всего
2
2 Достоевский Ф. М. Бесы // Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 10. Л., 1974. С. 16.
3 Там же. С. 11.
4 Там же. С. 240.
Достоевский Ф. М. Подросток // Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 13. Л., 1975. С. 6. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страницы в скобках.
411
двадцать пять лет. Год спустя родился Аркадий, которому идет двадцать первый год, когда он пишет свою историю. Следовательно, в "Подростке" между законным отцом героя и его кровным отцом целое поколение. Противопоставление трех главных героев — это не столько противопоставление двух отцов сыну, сколько противопоставление праотца отцу и отца сыну. Это значит, что в конфигурации главных героев Версилов играет весьма двойственную роль. Он отец, но он и сын.
Но перед тем как перейти к анализу этих отношений, вернемся к Аркадию и его детским воспоминаниям об отце.
В детстве Аркадий встретился с отцом всего только раз — в десятилетнем возрасте. Это было в Москве, когда Версилов играл Чацкого на частном представлении комедии Грибоедова. Не будем цитировать все описание Аркадием отца, как он ему представился тогда, приведем только его впечатления во время спектакля:
Когда вы вышли, Андрей Петрович, я был в восторге, в восторге до слез, — почему, из-за чего, сам не понимаю. Слезы-то восторга зачем? — вот что мне было дико во все эти девять лет потом припоминать! Я с замиранием следил за комедией; в ней я, конечно, понимал только то, что она ему изменила, что над ним смеются глупые и недостойные пальца на ноге его люди. Когда он декламировал на бале, я понимал, что он унижен и оскорблен, что он укоряет всех этих жалких людей, но что он — велик, велик! (95)
Потом, когда Версилов опять уехал и Аркадия увезли в пансион, начались его поиски отца. "Только и делал, что доставал о вас подробности, все эти девять лет", — признается он в разговоре с Андреем Петровичем (96).
Поиски отца — один из древнейших мотивов европейской литературы. С этого мотива начинается, как все мы знаем, и "Одиссея" Гомера.
Достоевский в "Подростке" варьирует древний мотив по-своему. "Подросток" — это не героический эпос с его абсолютным расстоянием между повествователем и героем, а психологический роман, в котором рассказчик и герой совпадают: повествование ведется от главного героя в форме Icherzählung, форме, которую Достоевский первоначально хотел применить к истории Раскольникова в "Преступлении и наказании", но потом в окончательной версии решился на объективное повествование от автора. "Подросток" — это единственный Ichroman у Достоевского, роман, в котором главный герой выступает как рассказчик, ретроспективно излагая и оценивая главные события своей жизни.
412
Подробности, собранные Аркадием о своем отце, разрушают тот образ, который десятилетний Аркадий создал, или, как он сам выражается, "выдумал" при первой их встрече:
Но ведь оказывается, что этот человек — лишь мечта моя, мечта с детских лет. Это я сам его таким выдумал, а на деле оказался другой, упавший столь ниже моей фантазии. Я приехал к человеку чистому, а не к этому. И к чему я влюбился в него, раз навсегда, в ту маленькую минутку, как увидел его когда-то, бывши ребенком? <...> Да и вина ли его в том, что я влюбился в него и создал из него фантастический идеал? (62—63)
Сейчас Аркадий вынужден сознаться, что его "фантастическая кукла разбита" (63), что созданный им образ отца не соответствует реальному.
В этой ситуации Аркадий решает уйти "в свою скорлупу": "Спрячусь в нее, как черепаха" (15) или, как он выражается в других местах, в свой "угол", в свой "гроб". Он хочет быть один со своей "идеей". Свою "идею" Аркадий сначала определяет как "стать Ротшильдом" (66), а в другом месте "идея"
прямо отождествляется с "углом": "Моя идея — угол" (48). Цель этой "идеи" — уединение и могущество, или более точно:
.то, что приобретается могуществом. уединенное и спокойное сознание силы! Вот самое полное определение свободы, над которым так бьется мир! Свобода! Я начертал наконец это великое слово. Да, уединенное сознание силы — обаятельно и прекрасно. У меня сила, и я спокоен. Громы в руках Юпитера, и что ж: он спокоен; часто ли слышно, что он загремит? (74)
В этих, по-видимому, фантастических размышлениях главного героя скрывается его подсознательное стремление к новой взрослой жизни. В своем уединенном углу, в "гробе", как называется его каморка, он находится в типичной пороговой ситуации. Когда он хочет "стать Ротшильдом", сравнивая свою будущую силу с силой Юпитера, он этим выражает подсознательное желание стать отцом.
Однако "стать отцом" для сына значит восстать против отца в столкновении, которое в фрейдовской интерпретации мифа об Эдипе кончается смертью отца и браком сына с матерью. Рудимент, или, может быть, скорее вариант эдипова комплекса мы встречаем в "Подростке" в истории о том, как Версилов и Аркадий, отец и сын, ухаживают за одной женщиной, Катериной Николаевной Ахмаковой. Это их соперничество кончается скандальной сценой, в которой Версилов хочет убить и ее и себя, но сын побеждает его, спасая в то же самое время:
413
Вдруг он замахнулся на нее револьвером, но, как бы догадавшись, обернул револьвер и навел его ей в лицо. Я мгновенно, изо всей силы, схватил его за руку и закричал Тришатову. Помню: мы оба боролись с ним, но он успел вырвать свою руку и выстрелить в себя. Он хотел застрелить ее, а потом себя. Но когда мы не дали ее, то уткнул револьвер себе прямо в сердце, но я успел оттолкнуть его руку кверху, и пуля попала ему в плечо (445).
В повести о возмужании Аркадия спасение им отца в победе над отцом имеет решающее значение:
Теперь, — продолжает он свой рассказ, — этой сцене минуло почти уже полгода, и многое утекло с тех пор, многое совсем изменилось, а для меня давно уже наступила новая жизнь. (445)
В ослабленном варианте эдипова комплекса, как мы его встречаем в "Подростке", сын, Аркадий, избегает участи своего мифического прототипа. Он не становится отцеубийцей благодаря другому - законному, или социальному отцу своему, Макару Долгорукому. В их беседах в доме матери, куда Макар Иванович вернулся умереть из своих странствий, Макар выступает как духовный отец сына. При первой их встрече, когда Аркадий после девяти дней болезни просыпается, косой луч заходящего солнца просвещает его сознание, и вдруг он слышит из соседней комнаты: "Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас" (283—284). Произносит слова молитвы Макар Иванович, "седой-преседой старик, с большой, ужасно
белой бородой". Сочетание солнца и Христа не случайно. В "Подростке" солнце является символом Христа6. Его свет проникает в "угол" Аркадия и ассоциируется в его сознании с идеями Макара о духовном веселии и благообразии:
Я лежал лицом к стене и вдруг в углу увидел яркое, светлое пятно заходящего солнца, то самое пятно, которое я с таким проклятием ожидал давеча, и вот помню, вся душа моя как бы взыграла и как бы новый свет проник в мое сердце. <...> "Кончено, думал я в исступлении, с этой минуты я ищу благообразия..." (291)
Но не "седой-седой старик, с большой, ужасно белой бородой" становится новым Vater-imago, новым образом отца Аркадия, замещая образ Ротшильда в его сознании. Интроекцией светлого пятна заходящего солнца, просветлением сердца Аркадия начинается его интернализация образа Христа, Сына Божия, как нового Vater-imago. В этом процессе, который продолжается после смерти Макара, принимает участие и
6 См. статью И. Лунде в настоящем издании.
414
Версилов с его видением, «как у Гейне, "Христа на Балтийском море"»:
Я не мог обойтись без него, не мог не вообразить его, наконец, посреди осиротевших людей. Он приходил к ним, простирал к ним руки и говорил: "Как могли вы забыть Его?" И тут как бы пелена упадала со всех глаз и раздавался бы великий восторженный гимн нового и последнего воскресения. (379)
Небезынтересно заметить, что в стихотворении Гейне, на которое ссылается здесь Версилов ("Frieden" из цикла Die Nordsee) Христос изображается с "красным, пылающим сердцем-солнцем, / изливающим свои лучи, исполненные благодати / и свой милый, ласковый свет, / просвещая и согревая, / на земли и моря".
Отождествление образа Христа с образом отца в сознании Аркадия предвосхищено словами его матери, когда в разговоре с сыном на его утверждение, что "хочу искренно веровать. и очень люблю Христа", она отвечает, что "Христос — отец, Христос не нуждается и сиять будет даже в самой глубокой тьме." (215).
На последних страницах романа Аркадий рассказывает о том, как Версилов изменился. Когда он выздоровел после раны, он стал простодушен и искренен, "как дитя", хотя "весь ум его и весь нравственный склад его остались при нем, хотя всё, что было в нем идеального, еще сильнее выступило вперед" (446). Во время Великого поста сын слышит, как отец напевает про себя: "Се Жених грядет", — и восторгается и напевом и стихом. В тропаре, который поет Версилов, под словом "Жених" разумеется Христос, Жених Церкви Своей и всякой души христианской. Но он и сам жених, хотя, как пишет Аркадий: "О браке с мамой тоже еще ничего у нас не сказано" (447). Но для Аркадия образ его кровного отца уже сливается с образом его
отца по закону:
.мама часто и теперь садится подле него и тихим голосом, с тихой улыбкой, начинает с ним заговаривать иногда о самых отвлеченных вещах: теперь она вдруг как-то осмелилась перед ним. Она садится около него и говорит ему, всего чаще шепотом. Он слушает с улыбкою, гладит ее волосы, целует ее руки, и самое полное счастье светится на лице его. С ним бывают иногда и припадки, почти истерические. Он берет тогда ее фотографию, ту самую, которую он в тот вечер целовал, смотрит на нее со слезами, целует, вспоминает, подзывает нас всех к себе, он говорит в такие минуты мало. (447)
415
Характерно, что здесь в изображении Версилова Аркадий повторяет детали, которые он уже выделил в первом описании Макара: "тихо и неслышно засмеялся, и хоть смех прошел скоро, но светлый, веселый след его остался в его лице" (284—285). И, что еще поразительнее, припадки Версилова, "почти истерические", имеют свою параллель в "лихорадке" Аркадия и Макара при первой их встрече: "я сам был в такой же, как и он, лихорадке" (290), вспоминает Аркадий потом.
Но тот свет, который светится на лице Макара, и который на последних страницах тоже просвещает лицо Версилова, Аркадий заметил в лице матери уже в начале своих записок:
.глаза, довольно большие и открытые, сияли всегда тихим и спокойным светом, который меня привлек к ней с самого первого дня. Любил я тоже, что в лице ее вовсе не было ничего такого грустного или ущемленного; напротив, выражение его было бы даже веселое, если б она не тревожилась так часто. (83)
Этот свет, который распространяется на родителей Аркадия, имеет еще другое, символическое значение. Это отражение Христа, который, по словам матери, "сиять будет даже в самой глубокой тьме". "Христос — отец".
Свое символическое значение Версилов приобрел в результате того, что Аркадий называет "процессом припоминания и записывания", и в котором он и "перевоспитал себя самого". Как сын Аркадий тоже становится образом Христа. Не в этом ли заключается сейчас его "идея", что он больше не хочет "стать Ротшильдом", а хочет стать Христом?
Если наша гипотеза верна, "идея" подростка найдет свое воплощение в последнем романе Достоевского, в образе младшего брата, Алеши Карамазова, который по совету Зосимы, своего духовного отца, покидает монастырскую братию и сам становится духовным отцом новой братии двенадцати мальчиков. Когда он говорит свое надгробное слово у Илюшина камушка, окруженный, как Христос, двенадцатью учениками, он становится для них их братом-отцом, по прообразу Христа-отца7.
Эта сцена, по словам М. Холквист, "указывает на модель того, как сыновья могут стать отцами" (Michael Holquist. Dostoevsky and the Novel. Princeton (New Jersey): Princeton Univ. Press, 1977. P. 191). К сожалению, Холквист по совершенно непонятным причинам решился исключить "Подростка" из своего анализа темы "как сыновья становятся отцами" у
Достоевского.
