CC BY
10
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
Е.П. Аквилонов
Христианство и современные события
Опубликовано:
Христианское чтение. 1905. № 5. С. 658-678.
@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
Христіанство и современныя событія *)
ЙАЧНИТЕ разговаривать съ кѣмъ нибудь о религіи,—онъ тотчасъ перейдетъ къ вопросу о Церкви, о врагахъ ея. о борьбѣ съ «клерикализмомъ», другими словами, обра-
тится къ соціальнымъ или политическимъ вопросамъ.
I такъ сильно занимающимъ его. Но зато далеко не такъ скоро пойметъ онъ, что въ данномъ случаѣ рѣчь идетъ, прежде всего, о немъ же самомъ и объ его прямомъ личномъ отношеніи къ Богу. Въ самомъ дѣлѣ, мы такъ охотно разсуждаемъ о своемъ вѣкѣ, съ его скорбями и бѣдствіями; мы смѣло витаемъ въ широкой области отвлеченныхъ соображеній и, произнося шумныя рѣчи о необходимости нравственнаго оздоровленія общества, подчасъ не видимъ стоящаго предъ нами реальнаго человѣка, съ тяжкими его страданіями и горькой нуждой.
Представимъ себѣ, что, во время Кесаря Августа, мы были бы позваны Господомъ переетроивать міръ: что сдѣлали бы мы? Немедленно занялись бы устройствомъ различныхъ учрежденій съ религіозной цѣлью, начали бы всюду публиковать посланія, обрушились бы на эпикурейство и скептицизмъ, стали бы доказывать стоикамъ тщету ихъ холодной морали, едва ли, даже, п подумавъ о томъ, что есть болѣе вѣрное средство къ достиженію предположенной цѣли, состоящее въ томъ, чтобы тер-пѣливо учить, въ какой либо невѣдомой галилейской деревнѣ, нѣсколькихъ мытарей и рыбарей; съ нежданно встрѣченной самарянкой бесѣдовать о вѣчной жизни, или томительные дни
*) Окончаніе. См. апрѣль.
темничнаго заключенія употребить на религіозное просвѣщеніе какого либо бѣднаго раба. Кто знаетъ: можетъ быть, эта «вѣрность въ маломъ» показалась бы намъ напрасной затратой труда и времени, и, въ такомъ случаѣ, мы настойчиво стали бы отыскивать болѣе широкаго поприща для своей просвѣтительной дѣятельности, а для своей любви—болѣе достойныхъ предметовъ. Думается, что въ этихъ разсужденіяхъ нѣтъ никакого преувеличенія. Возможно, что въ указанномъ, именно, стремленіи ко всеобъемлющей дѣятельности и заключается западня, улавливающая насъ самихъ, съ нашими благими порывами, чѣмъ и объясняется ихъ заурядная безплодность. Вѣдь нѣть ничего болѣе легкаго но сравненію съ тѣмъ, какъ воспламениться энтузіазмомъ для разсчитанныхъ по самому широкому масштабу дѣлъ и предпріятій: здѣсь бываетъ достаточно одного воображенія: абстракціи же не взываютъ къ человѣческой совѣсти. Какъ трогательно, напримѣръ, пролитіе слезъ о нравственномъ растлѣніи общества и о пагубномъ пониженіи характеровъ: поплакать и «пошумѣть»—все это необыкновенно легко. И, однако же, эти страшные громы неудовольствія на всеобщую деморализацію далеко не всегда сопровождаются потоками благодѣяній. Иной пламенный обличитель нравовъ п не подумаетъ, напримѣръ, о сокращеніи своего обѣденнаго мэню; онъ ни на грошъ не поступится роскошью своего убранства и не рѣійится, хоть мало чѣмъ, потревожить себя въ сладострастномъ плѣну лѣности и чувственности. Такъ, вѣдь, много говорятъ о спасеніи человѣчества! Зато, въ результатѣ изнеможенія отъ безконечныхъ рѣчей на эту тему, иной нравообличитель, даже, и пальцемъ не двинетъ для вразумленія находящихся близъ него невѣждъ; проживая бокъ о бокъ съ многочисленнымъ штатомъ прислуги, иной во всю свою .жизнь не обратится къ ней съ ласковымъ словомъ, зато сколько скорбныхъ ламентацій раздается но ея адресу! Умиляясь темничнымъ зрѣлищемъ апостола, кротко наставляющаго въ истинахъ вѣры Онисима, пусть нѣкоторые подумаютъ о томъ: нѣтъ ли, въ данный моментъ, около ихъ же самихъ, еще и другихъ такихъ же Онисимовъ, которыхъ Самъ Богъ послалъ къ нимъ за вразумленіемъ?
Сколько горячихъ рѣчей раздается теперь о народномъ образованіи, и съ какимъ высокимъ сочувствіемъ относится современное общество къ нелегкому положенію рабочихъ классовъ!.. Но многіе ли занялись вопросомъ о томъ: полу-
чаемый хозяевами извѣстныхъ предпріятій доходъ съ капитала не слишкомъ ли превышаетъ скудную плату рабочихъ, и не справедливо ли приложить къ этому слѣдующее обличеніе ап. Іакова: «вотъ, плата, удержанная вами у работниковъ, пожавшихъ поля ваши, вопіетъ, и вопли жнецовъ дошли до слуха Господа Саваоѳа. Вы роскошествовали па землѣ и наслаждались; напитали сердца ваши, какъ бы на день закланія» (Іак. У, 4. 5)? Не любимъ мы переступать за порогъ бѣднаго жилища, испытывая неодолимое отвращеніе къ тяжкому < зрѣлищу человѣческой нищеты и страданія.
Не мало сыплется упрековъ Церкви и духовенству за ихъ оміріценіе и за оскуденіе ихъ живой и дѣйственной проповѣдью, и, въ то же время, съ затаенной боязнью относятся ко всякому болѣе или менѣе свободному исповѣданію вѣры: какъ бы она не породила оппозиціи и непріятныхъ разговоровъ, особенно, когда, помнящій апостольское завѣщаніе (Дѣян. IV, 19), пастырь обличаетъ не одну только часть общества, но и другую, нерѣдко считающую себя почему-то изъятой изъ сферы пастырскаго воздѣйствія. Если бы проповѣдникъ съ такимъ преступнымъ пристрастіемъ сталъ относиться къ «священнодѣйствію благовѣствованія» (Рим. ХУ, 16), то своимъ дипломатическимъ оппортунизмомъ подписалъ бы себѣ смертный приговоръ: «и вотъ, ты для нихъ—какъ забавный пѣвецъ съ пріятнымъ голосомъ и хорошо играющій» (Іез. XXXIII, 32 ). Въ «Церкви Бога живого», которая, по апостольскому выраженію, есть «столпъ и утвержденіе истины» (1 Тим. III, 1л), не мѣсто никакимъ «забавамъ». Пусть же справедливое пастырское обличеніе выслушивается безропотно всѣми, которые, по суду своей совѣсти, могутъ подлежать послѣднему, имѣющему своей единственною цѣлью утвержденіе въ сердцахъ людей вѣры и правды, а служитель Слова пусть не забываетъ назидательнаго изреченія псалмопѣвца: «и глаголахъ о сви-дѣніихъ Твоихъ предъ цари, и не стыдяхся» (Пс. СХѴНІ, 46). Ап. Павелъ увѣщаваетъ «находящихся йодъ игомъ рабовъ», чтобы они «почитали господъ своихъ достойными всякой чести, дабы не было хулы на имя Божіе и ученіе». «Тѣ, продолжаетъ апостолъ, которые имѣютъ господами вѣрныхъ, не должны обращаться съ ними небрежно, потому что они— братья; но тѣмъ болѣе должны служить имъ, что* они вѣрные и возлюбленные и благодѣтельствуютъ имъ. Учи сему»!—заповѣдуетъ онъ епископу Тимоѳею (1 Тим. VI, 1—2). Нѳ это
только одна сторона дѣла. Въ концѣ той же главы (ст. 17) н тотъ же апостолъ настойчиво заповѣдуетъ Тимоѳею имѣть въ виду и другую часть паствы: «богатыхъ въ настоящемъ вѣкѣ увѣщавай, чтобъ они не высоко думали о себѣ и уповали не на богатство невѣрное, а на живого Бога; чтобъ они благодѣтельствовали, богатѣли добрыми дѣлами, были щедры и общительны». Разумѣется, апостольскій ученикъ призывался не къ такому увѣщанію, о которомъ сказано у пророка: «опн слушаютъ слова твои, но не исполняютъ ихъ» (Іез. XXXIII, 32), а къ плодотворному, ибо «царство Божіе не въ словѣ, а въ слиіь» (1 Кор. IT, 20).
Относясь, подчасъ, съ непростительнымъ равнодушіемъ къ этимъ, для нашего общаго блага написаннымъ, увѣщаніямъ, мы сами становимся своими палачами и достигаемъ, поистинѣ, печальныхъ результатовъ. Вмѣсто того, чтобы получить многое, если не все, мы не обогащаемся ровно ничѣмъ и топчемся на избитомъ мѣстѣ общихъ фразъ и отвлеченностей, въ преступномъ забвеніи той истины, что не идеями спасенъ міръ, и что абстракціи и теоріи никогда ие одолѣютъ грѣха и зла. что понятія не рождаютъ жизни, но что послѣдняя происходитъ только отъ жизни, подобно тому, какъ свѣтъ изливается только отъ свѣта. Несогрѣваемыя любовью, идеи походятъ на зимнее солнце, подъ блестящими лучами котораго легко можно замерзнуть отъ холода.
Однимъ изъ вопіющихъ золъ римской имперіи являлась крайняя бѣдность простого народа, или такъ называемый павперизмъ. Нѣкоторые знатные капиталисты, наоборотъ, владѣли колоссальными состояніями, къ тому еще нерѣдко увеличивавшимися всякими насиліями и неправдами. Эти классическіе крезы буквально утопали въ нѣгѣ и всякомъ довольствѣ, «разливаясь въ пирахъ и въ мотовствѣ». Что же касается средняго рабочаго класса, составляющаго силу и безопасность страны, то его почти не существовало. Не сообразно было съ достоинствомъ римскаго гражданина въ потѣ лица снискивать свое пропитаніе; трудъ находился не въ чести; обработыванье нолей предоставлялось невольникамъ; зато процвѣтали ростовщики, а праздная чернь была насколько многочисленна, настолько же и голодна, такъ что требовалось снабжать ее даровымъ пропитаніемъ, во избѣжаніе страшныхъ безпорядковъ. Въ консульство Юлія Цезаря три четверти обитателей Рима питались насчетъ общественной казны: «при населеніи ві.
четыреста пятьдесятъ тысячъ душъ, такихъ «питомцевъ» было зарегистровано триста двадцать тысячъ». И, однако же, зло прогрессивно все увеличивалось, угрожая, въ концѣ концовъ, распространиться по всей имперіи.
Съ самаго появленія своего на свѣтъ христіанская Церковь особое вниманіе посвятила возможному облегченію участи несчастныхъ. Исходя изъ того справедливаго положенія, что не достаточно ограничиваться одной раздачей щедрой милостыни, Церковь всѣми силами старалась провести въ ихъ сознаніе мысль о ненормальности такого способа пхъ существованія н возбудить въ нихъ любовь къ труду, что и засвидѣтельствовано слѣдующими словами апостола: «если кто не хочетъ трудиться, то и не ѣшь» (2 Сол. III, 10). «Но слышимъ», продолжаетъ an. Павелъ, «что нѣкоторые у васъ поступаютъ безчинно, ничего пе дѣлаютъ, а суетятся» (ст. 11). Какъ все это подходитъ къ переживаемому нами времени! Писатель посланія, можно подумать, выразился такъ по непосредственному ознакомленію съ нашей дѣйствительностью: такъ недалеко ушли мы отъ нѣкоторыхъ современниковъ апостола. Какъ бы то ни было, вѣрующіе повсюду организовали помощь въ пользу проживавшихъ въ Іудеѣ бѣдныхъ. Пальма первенства въ этомъ отношеніи принадлежитъ Іерусалимской Церкви, какъ о томъ и читаемъ въ книгѣ Дѣяній Апостольскихъ:
«У множества же увѣровавшихъ было одно сердце и одна душа; и никто ничего изъ имѣнія своего не называлъ своимъ, но все у нихъ было общее. Не было между ними никого нуждающагося; ибо всѣ, которые владѣли землями, или домами, продавая ихъ, приносили цѣну проданнаго и полагали къ ногамъ апостоловъ; и каждому давалось, въ чемъ кто имѣлъ нужду» (Дѣян. IV, 32—35).
Первенствующіе христіане не были «экономистами» въ современномъ смыслѣ слова. Разумѣется, сколько угодно, можно разбирать способъ ихъ вспомоществованія и, при случаѣ, упрекнуть ихъ за недостатокъ предусмотрительности въ такомъ предпріятіи, концомъ котораго могло быть полное оскудѣніе денежныхъ средствъ. Но, съ другой стороны, нельзя закрывать глазъ и въ виду необыкновенныхъ чудесъ, производимыхъ новой вѣрой,' какъ въ этой, такъ и въ другихъ областяхъ жизни. Высокій религіозный энтузіазмъ одушевлялъ тысячи исповѣдниковъ Распятаго Его «новою заповѣдью» о самоотверженной любви къ ближнимъ, объ «исканіи, прежде всего,
царства Божія» и необходимости жертвовать всѣми земными благами для скорѣйшаго осуществленія его. На ввѣренныя имъ богатства люди смотрѣли, какъ на благотворительный капиталъ, который они должны раздавать неимущимъ. И слово становилось дѣломъ!
Какъ близки мы теперь, повидимому, къ самому рѣшительному соціализму, въ защиту котораго выступаетъ, — такъ кажется инымъ, — само слово Божіе. Не даромъ нѣкоторые пылкіе ораторы настойчиво говорятъ о «христіанскомъ коммунизмѣ». Пусть такъ, но только не надо забывать прилагательное «христіанскій». Существенное качество такого коммунизма не въ томъ, что вѣрующіе «имѣли все общее» (Дѣян. II, 44), а въ другомъ, что въ ихъ благотворительности не было ничего принудительнаго: все проистекало изъ любви и творилось съ полной свободой. Это необыкновенно-сильное развитіе частной иниціативы, это добровольное безкорыстіе, вотъ, что является существеннымъ въ древнехристіанской благотворительности. Не угодно ли модному соціализму сравняться въ этомъ отношеніи съ христіанствомъ: тогда еще можно будетъ подумать о томъ, насколько силенъ онъ исполнить задуманное имъ дѣло.
Первенствующіе христіане съ полнымъ уваженіемъ относились къ праву собственности. Никто не принуждался продавать свое имущество и, такимъ образомъ, обездоливать себя: если какой либо состоятельный членъ Церкви воздерживался отъ принесенія такой жертвы, то вѣрующіе имѣли достаточно достоинства и взаимной любви, чтобы не дѣлать такого предметомъ порицанія или подозрѣнія. Въ этомъ отношеніи ап. Петръ является весьма категоричнымъ. Не въ томъ упрекаетъ онъ Ананію съ Сапфирой, что они сберегли для себя извѣстную часть изъ полученныхъ за проданное имѣніе денегъ, а въ другомъ, что они «солгали» Богу, завѣряя апостола, что принесенныя деньги составляютъ всю, вырученную отъ продажи имѣнія ихъ, сумму. Вотъ почему ап. Петръ и обратился къ Ананіи съ грознымъ обличеніемъ: «Ананія! Для чего ты допустилъ сатанѣ вложить въ сердце твое мысль—сомитъ Духу Святому и утаить изъ цѣпы земли? Чѣмъ ты владѣлъ, не твое ли было, и пріобрѣтенное продажею не въ твоей ли власти находилось? Для чего ты положилъ это въ своемъ сердцѣ? Не человѣкамъ ты солгалъ, а Богу» (Дѣян, ѵ, 3—4).
Такъ, не задаваясь какими либо соціальными идеями, не
слѣдуя никакой экономической теоріи, а только всѣмъ сердцемъ откликаясь на призывъ своего Спасителя къ братской любви и милосердію, древніе христіане далеко опередили пасъ благоустроеніемъ своей церковной жизни. Мы знаемъ теперь истинную причину, почему «не было между ними никого нуждающагося» (Дѣян. IY, 34). Тѣмъ болѣе неизвинительно для насъ, зная причину, лихорадочно набрасываться на различныя экономическія теоріи и вооруженной рукой проводить ихъ въ общественную жизнь. Сколько угодно, молено принести усилій и жертвъ для осуществленія модныхъ ученій: они не возро-стятъ полезныхъ плодовъ, тѣмъ болѣе, что въ недалекомъ прошломъ не было недостатка въ подобныхъ же опытахъ. Сен-симо-нисты, фурьеристы, соціалисты, коммунисты— всѣ они пытались основать нравственность на новыхъ догматахъ, «поднять Христа», какъ выражались реформаторы, и «обновить Его хитонъ». Что же вышло изъ этого? Горькія заблужденія, которыя, пока время не дало имъ обратиться въ преступленія, составляли предметъ смѣха; а потомъ перешли въ преступленія и угрожаютъ все болѣе и болѣе страшными бѣдствіями. Логика начала неизбѣлшо приводить къ соотвѣтствующимъ ей фактамъ. Но есть логика и логика. Христіанство, происходящее отъ божественнаго Логоса, тѣмъ самымъ уже представляетъ изъ себя самую стройную логику религіозной лшзни, опирающейся на безспорныхъ религіозныхъ фактахъ, одинъ изъ которыхъ, въ формѣ непререкаемаго закона, гласить: «безъ Меня вы не можете дѣлать ничего» (loa. XY, 5); слѣдовательно, и экономическое благоустройство жизни, какимъ бы симпатичнымъ дѣломъ ни представлялось оно, не можетъ совершиться безъ Христа: въ противномъ случаѣ, не смотря на всѣ наши титаническія усилія, оно рухнетъ, и «паденіе его будетъ великимъ» (Мѳ. VII, 27).
Нравственное величіе никогда не остается безплоднымъ. Іерусалимская церковь служила образцомъ для подражанія всѣмъ истиннымъ христіанамъ первыхъ вѣковъ. Особенно пламенными поборниками христіанской благотворительности и обличителями скупости тогдашнихъ богачей выступали знаменитые отцы Церкви. Послушаемъ одного изъ нихъ, какъ обличаетъ онъ современныхъ ему крезовъ за скупость въ бесѣдѣ «Къ обогащающимся» (Васил. Вел. Творен. въ русск. пер. Моск. 1846. Ч. 4, стр. 101 и сл.). «Давно бы ты позаботился разстаться съ деньгами, если бы любилъ своего ближняго. А теперь имѣніе съ
тобою связано тѣснѣе тѣлесныхъ членовъ. Если бы одѣвалъ ты нагого, если бы отдавалъ свой хлѣбъ алчущему, если бы ты былъ отцомъ сиротъ, если бы сострадалъ всякому немощному, то о какомъ имѣніи сталъ бы скорбѣть теперь? Самъ дьяволъ придумалъ хитрый способъ доставлять богатымъ тысячи случаевъ къ издержкамъ. У нихъ тысячи колесницъ и множество коней, которымъ, точно людямъ, ведутъ родословныя; узды, подпруги, хомуты—всѣ серебряные и осыпаны золотомъ. У ипхъ безчисленное множество всякихъ домашнихъ слугъ: управляющіе, ключники, землепашцы, повара, хлѣбники, виночерпіи, охотники, ваятели, живописцы, устроители всякаго рода удовольствій. Дома сіяютъ всякаго рода мраморами, полы въ нихъ испещрены разноцвѣтными камнями, потолки вызолочены... Знаю многихъ, которые постятся, молятся, воздыхаютъ, оказываютъ всякое неубыточное благодѣяніе, но не подаютъ ни одного обола тѣснимымъ нуждой. Разсуждающіе здраво доллшы держаться той мысли, что свое богатство мы можемъ употреблять только какъ приставники, а не какъ имѣющіе право наслаждаться имъ. Что ты отвѣтишь Судіи,— ты, который обиваешь тканями стѣны, а не одѣнешь человѣка; убираешь коней, за то равнодушно смотришь на одѣтаго въ рубище брата; гноишь пшеницу, а не питаешь алчущихъ, зарываешь въ землю золото, а притѣсненнаго оставляешь безъ вниманія?.. Ничто не противится силѣ богатства: все преклоняется предъ его самовластіемъ, все трепещетъ его владычества, потому что всякій изъ обиженныхъ болѣе думаетъ о томъ, какъ бы еще не потерпѣть какого зла, нежели о другомъ, какъ бы отмстить за перенесенное. Если станешь жаловаться, то тебя же обвинятъ въ оскорбленіи и осудятъ; будешь сидѣть въ тюрьмѣ; готовы клеветники, которые доведутъ тебя до опасности жизни. Радъ будешь и еще что либо отдать, только бы освободиться отъ тяжбы. Смотри, чтобы тебѣ, многими трудами стяжавшему богатство, не приготовить для другихъ соблазна ко грѣхамъ и потомъ не понести двойного наказанія за то, что и самъ дѣлалъ неправду, и другому далъ средства для того же». Послѣдними словами св. отецъ приближается къ подобному же напоминанію, кратко выраженному въ изреченіи псалмопѣвца: «внегда гордитися нечестивому, возгарается нищій» (Пс. IX, 23). «Скажу нѣчто тяжелое и непріятное», проповѣдуетъ св. I. Златоустъ («Бесѣда о милостынѣ», см. «Творенія св. I. Златоуста» въ рус. пер. Спб.
1897. Т. III, стр. 274); знаю, что разсердитесь, но, не смотря на это скажу, потому что и говорю не для того, чтобы оскорбить васъ, а чтобы исправить. Мы попрекаемъ бѣдныхъ праздностью, которая часто заслуживаетъ и извиненія, а сами часто творимъ такія дѣла, которыя хуже всякой праздности. «Но я», скажетъ иной, «владѣю отцовскимъ наслѣдствомъ». Неужели же, скажи мнѣ, бѣдный долженъ погибнуть за то, что онъ бѣденъ и не имѣетъ богатыхъ предковъ? Но поэтому-то онъ особенно и заслуживаетъ милосердія со стороны богатыхъ. Ты, проводя часто цѣлый день въ театрѣ, или въ собраніяхъ, или въ безполезныхъ разговорахъ, не думаешь, что дѣлаешь худо: а этого несчастнаго и жалкаго бѣдняка, который цѣлый день проводить въ прошеніи милостыни, въ слезахъ и въ тысячи бѣдъ, осуждаешь и влечешь въ судилище, требуя отъ него отчета. Гдѣ же тутъ, скажи мнѣ, человѣческая совѣстливость?»
И Церковь, предводимая самоотверженными пастырями, взяла на себя нелегкое бремя призрѣнія бѣдныхъ. Не будемъ опускать изъ вниманія того, что пауперизмъ того времени достигъ ужасающихъ размѣровъ. Частная благотворительность оказалась не въ состояніи одолѣть этого бѣдствія. Обильныя жертвы стекались отовсюду, но, для правильнаго ихъ распредѣленія, требовалось усиленіе контроля надъ ними, что и выразилось централизаціей ихъ въ Церкви, которая и завѣды-вала дѣломъ благотворительности. Каждая хр. община имѣла свою «сокровищницу бѣдныхъ», на средства которой и поддерживались эти послѣдніе, нерѣдко весьма значительные числомъ. Такъ, напримѣръ, одно время константинопольская Церковь давала пропитаніе 3,000 бѣдняковъ, а отъ щедротъ александрійской Церкви одновременно пользовалось 7,600 душъ. Всѣмъ такимъ несчастнымъ требовалось, затѣмъ, помѣщеніе. И вотъ, повсюду начали возникать госпитали. Нъ короткое время въ одной Византіи насчитывалось ихъ тридцать семь. Убѣжища для путниковъ и иностранцевъ, пріюты для больныхъ, для неизлѣчимыхъ, сиротскіе дома, пристанища для инвалидовъ, убѣжища для престарѣлыхъ и другія благотвори-глыіыя учрежденія воздвигались, какъ но волшебному мановенію.
Возбуждая ревность своей паствы къ благотворительности, предстоятели Церкви не ограничивались однѣми прекрасными рѣчами. Въ отличіе отъ тѣхъ демагоговъ, которые яростно во-
піютъ противъ господства капитализма и, въ толю время, ревниво оберегаютъ свои милліоны, отцы Церкви «показывали вѣру свою отъ дѣлъ своихъ». Свв. Амвросій Медіоланскій, Григорій Нисскій, Василій Великій, блаженный Августинъ, съ цѣлью облегчить тяжкую участь бѣдныхъ, буквально отказались отъ всѣхъ мірскихъ благъ и ограничивались только самымъ необходимымъ. «Первое серебро, которое роздалъ Златоустъ со дня своего посвященія въ санъ пресвитера, было его собственнымъ, и съ той поры онъ болѣе уже ничего не имѣлъ; самъ онъ сдѣлался первымъ бѣднякомъ сначала антіохійской. а потомъ константинопольской Церкви» (Maury, La predication sociale au quatrifeme sifecle. Revue de thdologie de Montauban, 1-er decembre 1896).
Необыкновенно широкое развитіе христіанской благотворительности не могло не бросаться въ глаза язычникамъ. Императоръ Юліанъ отступникъ писалъ по этому поводу слѣдующія строки языческому понтпфексу Арзакію: «устраивай въ каждомъ городѣ побольше пріютовъ для путешественниковъ. Постыдно было бы намъ, если бы въ то время, какъ у іудеевъ нѣтъ ни одного нищаго, какъ нечестивые галилеяне питаютъ нашихъ вмѣстѣ со своими, единовѣрные намъ бѣдняки оставались лишенными той помощи, какую мы обязаны оказывать имъ». Но истинная благотворительность рождается не изъ царскихъ велѣній, а изъ любвеобильнаго и всецѣло преданнаго ей сердца. Пока въ человѣкѣ не искорененъ эгоизмъ, всякая милостыня имѣетъ характеръ или вынужденной страхомъ уступки, или возложенной государствомъ подати, и потому теряетъ свой «небесный ароматъ» и благотворную силу. Въ язычествѣ благотворительность является мѣрой общественной предосторожности и, къ сожалѣнію, средствомъ нравственнаго растлѣнія и поводомъ къ праздности.
Не далеко ушло отъ язычества въ этомъ отношеніи и мо-хаммедаиство. «Помощь престарѣлымъ, сиротамъ, бѣднымъ и путникамъ» не оставалось чуждой для ислама, но, за то, какъ отличается опа отъ христіанской! На такую помощь, какъ и на нужды богослуженія, каждый правовѣрный мусульманинъ обязуется уплачивать пятую долю... чего? своихъ личныхъ доходовъ? произведеній своего труда? Совсѣмъ нѣтъ, а только отнятой у враговъ добычи! А другія четыре пятыхъ части дѣлились между,, правовѣрными (Berthoud, Apologie du christia-nisme. Laus.—Paris. 1898, p. 638—641).
47
Такимъ образомъ, христіанство обращаетъ вниманіе каждаго, стремящагося къ истинной жизни, прежде всего, на свое внутреннее «я». Съ себя самою нужно начинать дѣло преобразованія жизни и въ себѣ самомъ углубиться настолько, чтобы не видѣть пока чужихъ пороковъ. И, дѣйствительно, въ нагорной проповѣди Спаситель преподаетъ, подлинно, высочайшія заповѣди: «что ты смотришь на сучекъ въ глазѣ брата твоего, а бревна въ своемъ глазѣ не чувствуешь? Или, какъ скажешь брату: дай, я выну сучекъ изъ глаза твоего; а вотъ, въ твоемъ глазѣ бревно! Лицемѣръ, вынь прежде бревно изъ своего глаза, и тогда увидишь, какъ вынуть сучекъ изъ глаза брата твоего» (Mo. VII, 3—5). Надо полагать, что Проповѣдникъ лучше всякаго зналъ и что Онъ говорилъ, и для чего говорилъ, а училъ Онъ, «какъ власть имѣющій, а не какъ книжники и фарисеи» (Mo. VII, 29), число которыхъ не оскудѣло и въ наше время. «Власть» Христова — это не внѣшній авторитетъ, опирающійся па мірскую силу, а полная гармонія между Его словомъ и дѣломъ: это—Его недосягаемо-высокое религіозно-нравственное совершенство, могущественно покорявшее человѣческіе умы и сердца (loa. VII, 46) и проистекавшее изъ Его исключительнаго отношенія къ Богу-Отцу (loa. X, 30). Нельзя забывать и того, что Христосъ былъ несравненный психологъ, ибо насквозь прозрѣвалъ человѣческія души (Mo. IX, 4; XII, 25. Мк. XIII, 4—37; XIV, 18. Лк. VII, 39—50 и мн. др.) и, если началъ дѣло созиданія царствія Божія съ отдѣльныхъ душъ (loa, I, 35—51), а продолженіе Своего дѣла обусловливалъ нравственнымъ самоуправленіемъ опять-таки отдѣльныхъ лицъ, то, слѣдовательно, имѣлъ для этого твердыя основанія. Дѣло въ томъ, что пока каждый изъ насъ не преобразуетъ своего внутренняго человѣка, оігь не способенъ, рѣшительно не въ состояніи преобразовать другихъ. Преждевременное облеченіе въ реформаторскую тогу— это роковое заблужденіе нѣкоторыхъ изъ современныхъ дѣятелей. Въ такомъ случаѣ, слѣпые поведутъ слѣпыхъ, и всѣ упадутъ въ яму. Но когда каждый признаетъ полноцѣнность выраженнаго Спасителемъ требованія насчетъ вынутія «бревна» изт собственнаго глаза, когда каждый займется этой нелегкой операціей надъ самимъ собою, когда примутся за этотъ подвигъ единицы, изъ которыхъ образуются сотни и тысячи,— то, именно, что принято называть «обществомъ»,—тогда обновленіе жизни пойдетъ твердымъ и неуклоннымъ шагомъ. Пусть,
G69
медленно совершается нравственное перерожденіе: дѣло не въ скорости, а въ истинѣ и правдѣ. Представьте себѣ непроглядную ночь; не видно ни зги; тщетно стараетесь вы отыскать дорогу, рискуя получить увѣчье... Но, вотъ, на доселѣ туманномъ небѣ показалась одна звѣздочка, за ней другая и третья, десятая и сотая, проливая свой мерцающій свѣтъ на землю. Вамъ становится отраднѣе, въ душѣ вашей наступаетъ миръ, вы находите вѣрную дорогу къ мѣсту своего назначенія и, «радуясь, продолжаете путь свой» (Дѣян. VIII, 39).
Въ такомъ, именно, положеніи находится и современное общество. Полярная ночь окутала насъ непроницаемой тьмою, и мы, какъ сбившіеся съ дороги странники, бредемъ невѣдомо куда. Гдѣ-жъ вы, наши путеводныя звѣзды? Далеко-ль, на-долго-ль вы скрылись отъ насъ? Прояснитесь съ небесной высоты и пролейте свой кроткій свѣтъ на землю, чтобъ мы нашли, наконецъ, затерянный слѣдъ и такъ же «продолжали свой путь радуясь?!».
Въ пергаментѣ ль найдемъ источникъ мы ікивой?
Ему ли утолить высокія стремленья?
О, нѣтъ, въ душѣ своей одной
Найдемъ мы ключъ успокоенья!
(„Фацетъ“ Гете).
Найдемъ его не въ озлобленной и растерзанной, а въ кроткой и мирволящей душѣ, признающей безусловную общеобязательность нравственнаго дома. Пусть, тамъ и здѣсь, въ этомъ осуетившемся мірѣ, господствуютъ пороки и преступленія; пусть, яркимъ пламенемъ разгораются злоба и страсти; пусть, по всему пространству опозоренной и поруганной родины стремительно несутся разрушительныя бури, но я, какъ обязанная всецѣлымъ послушаніемъ нравственному закону, какъ разумно-свободная личность, буду, во чтобы ни стало, исполнять свыше возложенный на меня долгъ. Я вѣрю въ неодолимую силу высшаго блага, вѣрю въ торжество истины и правды и, надѣюсь, что «буду живъ моей вѣрой» (Гал. III, 11).
Нѣтъ спору, что надо много потрудиться надъ собой для выработки истинно-высокаго и бодраго настроенія. Но, повторяемъ не слѣдуетъ смущаться бременемъ труда, подвигомъ, па которомъ почіетъ благословеніе Самого Господа: «иго бо Мое благо, и бремя Мое легко, есть» (Mo. XI, 30). «Ярмо—не орудіе пытки, но орудіе состраданія». Это не какое-либо осо-
47*
бос бремя, возлагаемое на плечи христіанина; это—бремя, несомое одинаково всѣми людьми. Это просто жизнь, общее бремя жизни, которое должны нести всѣ отъ колыбели до могилы. Христосъ видѣлъ, какъ тяжело доставалась жизнь людямъ. Для однихъ она была прямо тягостью, для другихъ полна неудачъ, для многихъ—рядомъ скорбей и бѣдствій, для всѣхъ—страданіемъ и борьбой. Какъ нести это бремя жизни— составляло тогда, какъ составляетъ и понынѣ, задачу всего человѣчества. Вотъ, какъ разрѣшаетъ ее Христосъ: «несите бремя жизни такъ, какъ несу Я. Относитесь къ жизни, какъ Я отношусь къ ней. Смотрите на нее съ Моей точкп зрѣнія. Объясняйте ее, руководясь Моими правилами. Возьмите иго Мое на себя и научитесь отъ Меня, и увидите, что оно легко. Предлагаемое Мной иго легко носится, хорошо сидитъ па плечахъ, а потому не тяжело и бремя мое» (Друммондъ. Естеств. Законъ въ дух. мірѣ. Моск. 1898, стр. 315—316).
Къ глубокому сожалѣнію, нѣкоторые переустроители жизни начинаютъ дѣло съ другого конца, особенно, самоувѣренные въ своей къ тому правоспособности молодые люди, къ сожалѣнію, забывшіе священный завѣтъ великаго нашего писателя, четверть вѣка тому назадъ погребеннаго на Невскомъ кладбищѣ. Забыто сравнительно еще недалекое прошлое; забыты величественные похороны, во время которыхъ большія тысячи учащейся молодежи, могучимъ хоромъ, пѣли «Святый Боже» провожаемому въ вѣчность наставнику. А, между тѣмъ, не мѣшало бы и теперь обратиться къ нему за совѣтомъ, по крайней мѣрѣ, тѣмъ измученнымъ душамъ, которыя почему-либо не хотятъ слушать другихъ наставниковъ, и онѣ прочли бы, напримѣръ, хоть слѣдующія назидательныя строки въ. «Дневникѣ писателя» (за 1877 г. «Полное собр. сочин.» Спб. 1883, т. XII, стр. 421): «смирись, гордый человѣкъ и, прежде-всего, сломи свою гордость. Смирись, праздный человѣкъ, и, прежде всего, потрудись на родной нивѣ. Не внѣ тебя правда, а въ тебѣ самомъ: найди себя въ себѣ, подчини себя себѣ, овладѣй собой—и узришь правду. Не въ вещахъ эта правда, не внѣ тебя и не за моремъ гдѣ-нибудь, а, прежде всего, въ твоемъ собственномъ трудѣ надъ собою. Побѣдишь себя, усмиришь себя,—и станешь свободенъ, какъ никогда и не воображалъ себѣ, и начнешь великое дѣло, и другихъ свободными сдѣлаешь, и узришь счастье, ибо наполнится жизнь твоя, и поймешь, наконецъ, народъ свой и святую правду его». Хо-
чотся вѣрить, что эти возвышенныя мысли не сошли безвозвратно, вмѣстѣ съ писателемъ, въ его могилу, и что оживутъ онѣ въ молодыхъ сердцахъ и принесутъ свои добрые плоды. Нельзя же допустить, чтобы этой богатырской мощи писателя-пророка, каждое произведеніе котораго прошло черезъ горнило огненныхъ страданій, хватило только на одно поколѣніе. Это было бы горько и обидно, и служило бы угрожающимъ симптомомъ нашей нравственной разнузданности.
Въ какомъ же отношеніи находимся мы къ нравственному закону? Послѣдній, какъ это не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, для пасъ безусловно-обязателенъ, что особенно сознается нами въ случаяхъ нравственнаго проступка. Слѣдовательно, нравственный законъ является чѣмъ-то высшимъ по сравненію, съ человѣческимъ «я», представляетъ собой такой общеобязательный императивъ, по отношенію къ которому наше «я» не можетъ не состоять въ почтительномъ послушаніи. Не можетъ, поэтому, быть, чтобы мы одновременно служили какъ источникомъ такой повелительной силы, такъ и объектами безусловнаго повиновенія ей. Отсюда, съ принудительной необходимостью проистекаетъ тотъ выводъ, что не мы, въ своей ограниченности, являемся творцами безусловнаго закона, но онъ происходитъ свыше, отъ небеснаго Законода-теля-Бога. Таковъ смыслъ изреченія псалмопѣвца: «правосудіе и правота—основаніе престола Твоего» (Пс. LXXXYIII, 15). Ботъ почему стремящійся къ высоконравственной жизни человѣкъ полагаетъ свою «волю» въ «законѣ Господнемъ», а не въ самоизмышленныхъ постановленіяхъ (Пс. I, 1—2). Только такой законъ и можетъ быть въ полномъ смыслѣ слова «благимъ, паче тысящъ злата и сребра» (Пс. СХѴІІІ, 72), только о немъ сказало: «свѣтильникъ ногама моима законъ Твой, н свѣтъ стезямъ моимъ» (ст. 105), тогда какъ о нѣкоторыхъ человѣческихъ законахъ слѣдуетъ замѣтить совсѣмъ другое: не стоютъ опн не только тысячъ злата и сребра, но и мѣдной полушки (Mo. XY, 1—9; Mp. YII, 13), и больше только омрачаютъ, нежели освѣщаютъ наши земныя стези (Иса. XXYIII, Ш—13). Вотъ почему, даже, и въ язычествѣ нравственный міропорядокъ возводился къ самимъ богамъ: такъ, напримѣръ, ,{ъ эллинской религіи право, или правосудіе (Аг/л]) имѣетъ своимъ отцомъ самого Зевса и возсѣдаетъ, въ качествѣ охранительницы правды, на его тронѣ (ср. С. F. Nägelsbach, Homerische Theologie. Nürnberg, 1S84, S. 158 ff. и «По поводу
лжеученія графа Толстого», э.-о. проф. свящ. Е. Аквилонова. Снб. 1901, стр. 42).
Итакъ, мы служимъ только орудіемъ, посредствомъ котораго Богъ исполняетъ Свою правду на землѣ. Само собой разумѣется, что такимъ или инымъ качествомъ орудія, въ значительной степени, обусловливается исполненіе этой правды. Отсюда слѣдуетъ, что нашъ нравственный долгъ—всѣми силами стараться о приведеніи себя въ такое состояніе, при которомъ возможно наилучшее осуществленіе высшей правды въ мірѣ. Если же мы упорно противимся этому, или просто отдаемся легкомыслію, то подлежимъ неумолимому суду попираемаго нами закона (loa. III, 18—19). Въ такомъ случаѣ, мы становимся страшными орудіями не созидающей, а карающей и всеііогубляюіцей Правды: ибо Она повелѣваетъ солнцу не только согрѣвать, но и сожигать, дождю—не только орошать, но и потоплять, громамъ и молніямъ—не только оздоровлять, но и истреблять: Господь есть не только милующая «любовь», но и «поядающій огонь». Это нужно помнить особенно тѣмъ мнимо-православнымъ квіэтистамъ, которые уперлись въ своемъ богословствованіи въ одну точку и думаютъ, что, какъ высочайшая любовь, Богъ долженъ только потворствовать ихъ порокамъ и легкомыслію. «Мнѣ отмщеніе, и Азъ воздамъ», говоритъ Самъ Господь (Евр. X, 30). Пусть эти квіэтисты поразмыслятъ надъ приведенными, а также и надъ другими подобными, часто встрѣчающимися въ библіи, словами несомнѣнно любящаго насъ Бога!
Предположите, что на вашихъ глазахъ умираетъ любимый вами человѣкъ, дорогой вамъ, какъ ваше сердце. Естественно, вы обращаетесь къ лучшимъ, какіе только находятся около васъ, врачи; но и тѣ безпомощны предъ тяжкой болѣзнью. По счастью, къ вамъ является какой либо знаменитый хирургъ и предлагаетъ, для спасенія больного, произвести серьезную • операцію. Разумѣется, вы соглашаетесь. Но, на бѣду, хирургу подаютъ ржавый инструментъ, которымъ непремѣнно произве-дется отравленіе крови паціента. Предъ вами тяжкая альтернатива: или отложить операцію и положиться на капризную случайность: «авось выздоровѣетъ!», или же, довѣряясь искусству хирурга, добыть соотвѣтствующіе инструменты. Думается, что послѣднее рѣшеніе будетъ лучшимъ: произведенная чистыми инструментами операція спасетъ больного. Теперь, мы, какъ выше указано, служимъ не болѣе, какъ только орудіями Во-
жіей правды въ этомъ мірѣ. Но ясно ли, какими чистыми должны быть орудія, чтобы производимая нами операція надъ жизнью, надъ близкими намъ людьми, надъ ихъ душами и умами, происходила удачно, а не съ зараженіемъ крови и смертельнымъ исходомъ паціентовъ! «Лицемѣръ, вынь прежде бревно изъ своего глаза, и тогда увидишь, какъ вынуть сучекъ изъ глаза брата твоего» (Mo. VII. Г>).
Но, скажутъ, все это довольно старо и избито. На лучшій приговоръ со стороны нѣкоторыхъ «независимыхъ» мыслителей мы и не разсчитывали: съ своей точки зрѣнія они правы; но вѣрна ли самая точка зрѣнія — это вопросъ. Вѣдь всякая истина, несомнѣнно, стара, и ложь, вообще, моложе истины, представляя собой по существу не иное что, какъ только отрицаніе истины (каковымъ отрицаніемъ и поддерживается существованіе лжи). Правда, что древность, то-есть, одна хронологическая дата, сама но себѣ, еще не гарантируетъ истинности извѣстнаго положенія. Но мы располагаемъ другими данными, «по существу» оправдывающими истинность вышеизложеннаго. Въ самомъ дѣлѣ, пусть намъ укажутъ что либо болѣе высокое или совершенное по сравненію съ такими евангельскими заповѣдями, какъ, напримѣръ: «вы слышали, что сказано древнимъ: не убивай! Кто же убьетъ, тотъ подлежитъ суду. А Я говорю вамъ, что каждый, напрасно гнѣвающійся на брата своего, подлежитъ суду» (Mo. V, 21—22); «вы слышали, что сказано древнимъ: не прелюбодѣйствуй! А Я говорю вамъ: всякій, съ вожделѣніемъ смотрящій на женщину, уже прелюбодѣйствовалъ съ ней въ сердцѣ своемъ» (ст. 27—28): «вы слышали, что сказано: око за око и зубъ за зубъ. А Я говорю вамъ: не противься злому; но ударившему тебя въ правую щеку твою обрати и другую» (ст. 38— 39); «будьте совершенны, какъ совершенъ Отецъ вашъ небесный» (ст. 48); «ищите прежде царствія Божія и правды его, и все это приложится вамъ» (ст. 33) и мн. др.'
Сколько угодно, ройтесь въ древнѣйшихъ «ведахъ», въ различныхъ «икингахъ» и «шукингахъ». въ «книгѣ мертвыхъ» или въ «зендавестѣ», привлекайте къ отвѣту клинообразныя надписи и папирусы, — нигдѣ и никогда вы не найдете чего-либо болѣе возвышеннаго, но сравненію съ христіанскимъ ученіемъ. Напрягайте всѣ силы своего ума и постарайтесь открыть что либо болѣе совершенное, сравнительно съ нагорною проповѣдью, — въ лучшемъ случаѣ, вы убѣдитесь только
въ тіцетѣ своихъ усилій и признаете глубокую истину извѣстныхъ словъ: «погублю премудрость премудрыхъ, и разумъ разумныхъ отвергну» (1 Кор. I, 19). Вы придете къ радостному убѣжденію въ томъ, что Христово Евангеліе—чистѣйшая, абсолютная истина, вѣчно юная и предназначенная для выведенія насъ, заблудшихъ, на путь правый, для «исцѣленія сокрушенныхъ сердцемъ», для «спасенія всѣхъ погибающихъ». Христово Евангеліе, подлинно, «вѣчная» книга (Аиок. XIV, 6).
Но, признавая безусловную истинность и обязательность евангельскихъ заповѣдей, необходимо имѣть въ виду пхъ неразрывную связь съ богочеловѣческимъ Лицомъ Христа-Спа-сителя. Признавая одно, нельзя отвергать другое. Слѣдовательно, признавая непререкаемую необходимость полагать Евангеліе въ основу своей жизни, мы должны, въ сущности, такой основой имѣть Самого Хрисгпа-Спасителя, по осложнимъ словамъ Его: «вѣрующій въ Меня имѣетъ жизнь вѣчную» (loa. VI, 47), ибо только «Онъ инстинно есть Спаситель міра, Христосъ» (loa. IV, 42).
Пришедшій спасти міръ весь, а не отдѣльныхъ .только лицъ, въ ихъ атомистическомъ разобщеніи, Христосъ открывается лишь тамъ, «гдѣ двое или трое собраны во имя» Его (Mo. XVIII. 20), то есть, въ обществѣ вѣрующихъ, образующихъ духовное «тѣло Его, которое есть Церковь» (Кол. I, 24), возглавляемая Самимъ Господомъ (ст. 18). Слѣдовательно, послѣдняя представляетъ собой не случайное установленіе, а является необходимымъ условіемъ человѣческаго спасенія. Поэтому, время созданія Церкви должно быть названо торжественнымъ часомъ нашего спасенія. Самъ—воплощеніе безконечной любви, Христосъ больше, чѣмъ кто либо другой, ждалъ наступленія того момента, когда на свѣтѣ найдется хотя немного послѣдователей Его, съ требуемой для этого великаго дѣла зрѣлостью вѣры; и когда, на предложенный Своимъ ученикамъ вопросъ: «вы за кого Меня почитаете»? (Mo. XVI 15) получилъ отъ выражавшаго ихъ исповѣданіе апостола Петра ясный и точный отвѣтъ: «Ты еси Христосъ, Сынъ Бога Живаго» (ст. 16), тогда только Онъ произнесъ знаменательныя слова: «и Я говорю тебѣ: ты—Петръ, и на семъ камнѣ Я
созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолѣютъ ея» (ст. 18). Итакъ, Евангеліе приводитъ насъ ко Христу, а Христосъ открывается въ Своей Церкви. Слѣдовательно, ищущіе спасенія должны обращаться за нимъ въ Церковь. Справедливость
сказаннаго достаточно подтверждается многочисленными примѣрами церковной исторіи. Изъ книги Дѣяній (гл. IX) мы знаемъ, что къ ослѣпленному чудеснымъ видѣніемъ предъ Дамаскомъ, гонителю Савлу, Самъ Господь (ст. 11) послалъ члена дамасской Церкви Ананію, который и пріобщилъ къ ней св. крещеніемъ будущаго «апостола языковъ» (ст. 18): Церковь просвѣтила его, Церковь ввела его въ благодатное общеніе съ Христомъ, опа же и послала его на проповѣдь (Дѣян. XIII, 1—3). Какъ апостолъ Церкви, первоверховный Петръ произнесъ свою вдохновенную рѣчь въ день пятидесятницы (Дѣян. II, 14—36) и, вѣроятно, вмѣстѣ съ «одиннадцатью», крестилъ около трехъ тысячъ душъ (ст. 41). Только подъ церковной сѣнью процвѣтали высокая жизнь и щедрая благотворительность первенствующихъ христіанъ (ст. 44—47). Какъ церковный благовѣстникъ, діаконъ Филиппъ обратилъ въ христіанство еѳіопскаго евнуха и крестилъ его (Дѣян. VIII, 26 — 40). Какъ апостолы Церкви, Павелъ и Сила крестили темничнаго стража въ Филиппахъ (Дѣян. XVI, 25—34). Изъ всѣхъ, существующихъ на землѣ установленій, только одинъ «домъ Божій, который есть Церковь Бога живаго», апостолъ Павелъ называетъ «столпомъ и утвержденіемъ истины» (1 Тим. III, 15). «Подобно тому, какъ въ морѣ находятся обитаемые, изобилующіе здоровой водою и плодоносные острова, имѣющіе пристани и гавани, чтобы въ нихъ находили пристанище обуреваемые», пишетъ св. Ѳеофилъ, еп. Антіохійскій (у 181 г.), «такъ Богъ даровалъ волнующемуся и обуреваемому прегрѣшеніями міру синагоги, т. е., святыя церкви, въ которыхъ, какъ въ благоустроенныхъ пристаняхъ на островахъ, сохраняются ученія истины: къ нимъ прибѣгаютъ хотящіе спастись» («Къ Автолику», кн. 2, п. 4). «Не требуется искать у другихъ истину, которую легко заимствовать отъ Церкви», читаемъ у св. Иринея, еписк. Ліонскаго (у 202 г.), «ибо апостолы, какъ богачъ въ сокровищницу, совершенной полностью положили въ нее все, что принадлежитъ истинѣ, такъ что каждый, кто бы ни пожелалъ, получаетъ отъ нея питіе жизни, ибо она есть дверь жизни» («Противъ ересей», кн. III, гл. 4, $ 1). Гдѣ Церковь, тамъ и Духъ Божій, и гдѣ Духъ Божій, тамъ Церковь и всякая благодать» (тамъ же, гл. 24, § 1). ІІо словамъ знаменитаго христіанскаго апологета, Тертулліана (у ок. 220 г.), «еретики не должны допускаться къ состязаніямъ отъ писаній, потому что для шіхъ писаніе совершенно
чуждо. Ибо, если они — еретики, то не могутъ быть христіанами, не получивъ отъ Христа того, что самовластно присвоили себѣ, какъ еретики. Такимъ образомъ,—не христіане, они не имѣютъ никакого права пользоваться христіанскими книгами: имъ справедливо можно сказать: кто вы? когда и откуда пришли? Что дѣлаете вы у меня, не будучи моими? Ты, Мар-кіоііъ, по какому праву рубишь мой лѣсъ? Съ чьего позволенія, Валентинъ, ты отводишь въ сторону мои источники? Какой властью ты, Апеллесъ, передвигаешь мои границы? И вы, остальные, по какому праву сѣете здѣсь и снѣдаете посѣянное? Это мое владѣніе: .я владѣю издавна, имѣя на то неоспоримое право отъ устроителей его, которымъ принадлежало оно. Я, наслѣдница апостоловъ, пользуюсь своей собственностью, согласно съ ихъ завѣщаніями и съ обязавшею меня присягой» («О притязаніяхъ еретиковъ», гл. 37). Славный поборникъ церковнаго единенія, священно-мученикъ Кипріанъ, епископъ Карѳагенскій (f 258), кратко и выразительно пишетъ о Церкви: «изъ нея мы рождаемся, ея молокомъ питаемся, ея духомъ оживляемся» («О единствѣ Церкви»).
Мы привели многочисленныя выдержки изъ церковныхъ писателей, число которыхъ можно было бы значительно увеличить еще и другими, привели для того, чтобы, основываясь на фактическихъ данныхъ, съ полнымъ правомъ утвердить то несомнѣнное положеніе, что только Церковь служитъ орудіемъ нашего спасенія. Другими словами: внѣ Церкви нѣтъ спасенія. Не можемъ не высказать крайняго сожалѣнія по поводу тяжкихъ недоразумѣній, происходящихъ изъ досаднаго непониманія нѣкоторыми «ревнителями» вѣры послѣдняго выраженія. Не въ томъ его предметъ: кто спасется, а въ слѣдующемъ: гдѣ, именно, нужно искать спасенія? И на этотъ существенный вопросъ Церковь даетъ ясный отвѣтъ: спасеніе у меня! Такъ и отвѣчаютъ всѣ, какъ вышеприведенные, такъ и неупомянутые церковные писатели, свв. отцы и учители Церкви. Кто хотя мало занимался церковной исторіей, тотъ, какъ слѣдуетъ, оцѣнитъ величайшую важность ихъ ясныхъ, твердыхъ и неподкупно-честныхъ свидѣтельствъ; тотъ согласится съ тѣмъ, что ими выражается общецерковное, каѳолическое сознаніе, игнорировать которое мы не имѣемъ рѣшительно никакого нравственнаго права, а должны считаться съ нимъ, точно’ взвѣсить его, и руководиться имъ въ страшномъ погромѣ своей религіозной жизни. Подобно тому, какъ истинно-русскій гражданинъ не
долженъ легкомысленно относиться, напримѣръ, къ древнимъ лѣтописямъ, выражающимъ наше національное и государственное самосознаніе, рискуя, въ противномъ случаѣ, осудить себя на полное непониманіе историческихъ судебъ и великаго предназначенія Россіи, такъ и православный христіанинъ, если только онъ дорожитъ своимъ церковнымъ первородствомъ и не хочетъ промѣнять его на «чечевичную похлебку», долженъ съ напряженнымъ вниманіемъ отнестись къ голосу древнихъ свидѣтелей п серьезно подумать о величайшемъ значеніи Церкви въ дѣлѣ нашего спасенія. Ни злобѣ, ни шуткамъ, ни легкомыслію и ничему такому здѣсь не мѣсто. О серьезномъ и думать н говорить будемъ серьезно.
Не для кого не секретъ, что въ своемъ эмпирическомъ проявленіи Церковь представляетъ довольно много недостатковъ и пороковъ. Это прискорбно и, вмѣстѣ, неизбѣжно: гдѣ человѣкъ, тамъ и его несовершенства. Но какими бы ни были эти послѣднія, сколько пороковъ ни гнѣздилось бы въ насъ, грѣшныхъ людяхъ, будемъ помнитъ, что, по словамъ Спасителя, Онъ «пришелъ призвать не праведниковъ, а грѣшниковъ къ покаянію» (Mo. IX, 13); не будемъ извращать дѣйствительность: и въ апостольской церкви находились грѣшники (2 Кор. VII, 11 —15; Гал. Ill, 1—3; 2 Тим. И, 17 и др.), слѣдовательно, мы, даже, по суду исторіи, неправы, ссылаясь въ оправданіе своего небреженія къ Церкви на поразительное несоотвѣтствіе современной дѣйствительности съ той, какая наблюдается въ первенствующей Церкви. Спаситель прежде и лучше насъ все это провидѣлъ и обо всемъ позаботился: въ томъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія! И если Онъ, несмотря на все это, обѣтовалъ: «созижду Церковь Мою, и врата адова не одолѣютъ ей» (Mo. XVI, 18), то, надо полагать, Его обѣтованіе истинно и непреложно. А если такъ, то ходячія опасенія насчетъ Церкви совершенно напрасны. ІІозаботимся-ка лучше о себѣ самихъ, проникнемся болѣе глубокимъ убѣжденіемъ въ томъ, что каждый изъ насъ нравственно обязанъ внести свой трудъ и лепту въ церковную сокровищницу, каждый долженъ потрудиться надъ возрожденіемъ своего лучшаго «я» и смиренно просить молитвъ и другихъ благодатныхъ средствъ у Церкви, столь необходимыхъ намъ для нашего спасенія и всецѣлаго обновленія.
Заключимъ свои посильныя соображенія словами литургійной молитвы о томъ, чтобы Господь «помянулъ святую Церковь и умирилъ ее, чтобы оружіемъ истины и благоволенія вѣн-
чалъ нашего Государя 'Императора, чтобы помянулъ всякое начало и власть, чтобы благихъ соблюлъ въ благости и лукавыхъ сотворилъ благими, чтобы супружества соблюлъ въ мирѣ и единомысліи: младенцевъ воспиталъ, юность наставилъ, старость поддержалъ, малодушныхъ утѣшилъ, расточенныхъ собралъ, прельщенныхъ обратилъ н всѣхъ ихъ совокупилъ въ Своей соборной и апостольской Церкви» (Лнт. св. Василія Вел.).
Проф.-прот. Е. Аквилоновъ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная ака-демия Русской Православной Церкви - высшее учебное заведение, целью которого является подготовка священнослужителей, преподавателей духовных учеб-ных заведений и специалистов в области богословских и церковных наук. Подразделениями академии являются: собственно академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет ино-странных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках процесса компьютеризации Санкт-Петербургской православной духовной академии. В подготовке электронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта - ректор академии епископ Гатчинский Амвросий. Куратор проекта - проректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Матери-алы журнала подготавливаются в формате pdf, распространяются на компакт-диске и размещаются на сайте академии.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
