CC BY
13
А.К. Дегтярев
HOMO ECONOMICUS: КОНСТРУКТ ЛИБЕРАЛЬНОЙ ПОЛИТИКОПРАВОВОЙ МЫСЛИ
Идеология либерализма вошла в историю человечества провозглашением принципов индивидуальных прав и свобод, веротерпимости, правового государства. И гораздо раньше исследователи обращают внимание на homo economicus, теоретический конструкт, который для формирования и утверждения либерализма имеет не меньший, а больший смысл, чем идеи секуляризации государства и общественного договора.
Собственно либерализм восходит к признанию независимости и эгоистичности человека, его атомизированности и заботе о собственном интересе. Либерализм испытал влияние гоббсовских идей о войне всех против всех и легитимирования государства, исходя из несовершенства человека, его экспансии, склонности к негласному приоритету натуры. Философ Р. Гвардини как нельзя точно диагностировал человека в секуляризованной философской мысли, провозгласившей суверенитет личности, освободившейся от иерархии, в которой он, как творение Божье, занимает определенное место. Суть этого положения в свое время заключалась в чувстве индивидуума, который вырвался, наконец, из средневековых пут и стал сам себе хозяином в осознании автономности. Оно выросло философски в субъекте как носителе познания, политически - в идее гражданских свобод, жизни - в представле-ниях о том, что конкретный индивид - носитель неповторимого внутреннего образа - может развить и выразить себя, прожив ему одному свойственную жизнь [1, с. 196]. Провозглашение гуманистической идеологии так и осталось достоянием интеллектуальной и творческой элиты, но положение о суверенитете человека стало кредо либерализма, популярной «светской» религией ХУ11-Х1Х веков.
В осмыслении служения человека произошли «огрубление», схематизация, компромисс «идеи и действительности». Т. Гоббс открыл горизонты либеральной мысли введением «естественного человека», человека, которому не свойственны религиозные чувства, человека, которым движет только инстинкт самосохранения и улучшения собственного благосостояния. Чтобы ни говорилось о деформации «суверенности человека», Гоббс искренне верит, что гордостью человека можно обуздать паритет государству. Для Гоббса, как отмечает современный исследователь П. Козловски, право и мораль отождествлены в законах суверенной власти [2, с. 144]. Можно предположить, что Гоббс преднамеренно конструирует состояние войны всех против всех, чтобы показать границы суверенности человека, который не имеет возможности апеллировать к Богу и тем более не в состоянии узреть авторитета среди «себе подобных», вынужден терпеть господство государства.
Так как государство, будучи абсолютным правовым сувереном, не ставит задачей моральное совершенствование индивида и превращение его жизни в рай, довольствуется ролью «полицейского», предостерегающего от попытки «спуститься в ад», человек вынужден заниматься поиском свободы, применять свои таланты в сфере экономики. Соревновательность, конкуренция являются «территорией» человека с переводом войны «всех против всех» в гонку за жизненные ресурсы. Человек действует на этом поприще как атомизированный, эгоистичный индивид, не вторгается в сферу суждений о свободе и знании, так как миром добра и зла является закон, субъект - законодатель. Иными словами, фундаментальный принцип для Т. Гоббса - отречение человека от автономности в установлении морали и права ценой допустимой свободы в предпринимательстве.
Лояльность к государству означает подчинение гражданско-правовым нормам, установленным государством. Отождествление права и морали, пишет П. Козловски, необходимо для Гоббса, чтобы избавиться от иерархического менталитета, когда мораль относится к компетенции Церкви, право является привилегией «государства», и в результате человек испытывает трудности по поводу выбора между моральными нормами «от Бога» и законностью, как выражением политической воли. Чтобы избавиться от экзистенциального беспокойства, чтобы использовать зло (эгоизм) во благо, человек преодолевает свою неуверенность достижениями в экономической сфере. Homo economicus, лишенный политических амбиций, не испытывает чувства одиночества, обречен на постоянную экспансию, приобретение собственности как подкрепления защищенности и подтверждения успеха.
Homo economicus снимает проблему трансцендентных смыслов под лозунгом критики религиозного обскурантизма: право оценивается как инструмент ограничения и согласования экономических интересов,
и именно правовым нормам обязан подчиняться человек, основываясь на критерии полезности. В гоббсовской трактовке права содержится дилемма «анархичности» эгоистического поведения, свойственное желание воспользоваться общественными благами и гражданскими правами, то, что обозначается как эффект безбилетного пассажира.
Сей очевидный парадокс пытались преодолеть Дж. Локк и Ж.-Ж. Руссо. Отрываясь от идеи государства как гаранта клиентелизма индивидов, заключаемых ими экономических соглашений, Локк вводит понятие «общественного договора», исходя из стремления индивидов к сотрудничеству. Казалось бы, есть противопоставление смыслу гоббсовской трактовки человека, но нельзя не замечать веры в самоценность права и консолидации как затрагивающей условия человеческого существования. Локк поддерживает идею компетентности человека, способности не только осознавать свои потребности, разумно распоряжаться собственностью, но и жить в атомизированном обществе, где сакрализуются права собственности человека и к человеку относятся, как продавец и покупатель, агенты рынка. Для Локка объяснение мира наделено гарантиями прав личности, и государство по существу является «зависимым» от воли большинства. Homo economicus в картине «конвенционального государства» Локка действует в общественной жизни по «законам рынка», наделен определенными правами в обеспечении и защите собственности как состояние, достигнутое трудом человека. Для Локка правовые нормы могут иметь значение только в обществе собственников. Если господствуют бедность и нищета большинства населения, правовые нормы сужаются до принуждения, политика является сферой управления богатым меньшинством от имени большинства.
Можно упрекнуть Дж. Локка за отождествление гражданских прав с правами собственников, но его взгляды восходят к аристотелевской традиции, где «хорошее общество» - это общество с большинством «обеспеченных людей». Локк формулирует право человека на собственность как условие независимости и достоинства, так как не видит иных оснований для достижения справедливого общественного порядка. Homo economicus атомизирован и стремится к индивидуальным правам, и наделение права реститутивным не «принудительным» значением вытекает из компетенции эгоиста, понимания, что существуют пределы удовлетворения собственных потребностей, нормативные границы, пересечение которых содержит риск социальной анархии, сужения «правовой сферы» путем привлечения государства к поддержанию общественного порядка.
Ж.-Ж. Руссо, на первый взгляд, не отрицает концепции «homo economicus», поскольку идеологу золотого века и критику цивилизации чужд дух накопительского предпринимательства и признания эгоистичности индивида. На наш взгляд, слишком упрощенным было бы представить, что человек «добр по природе», а зло заключается в цивилизации. Призыв возвращения к природе основывается на понимании природы, как автономного социального бытия, где гармония достигается жизнью «по морали», по традиции. Казалось бы, очевидна недопустимость «homo economicus», использования права для обоснования социального неравенства и возможности доступа к экономическим достижениям через солидарность, рациональность, как представление о благой жизни. Отрицая наделенность человека индивидуалистическими качествами, Руссо доверяет «homo economicus» в том, что экономикой руководит разум, а обществом - право.
Иными словами, действуя рационально, извлекая прибыль в сфере экономики, человек стремится к удовольствию и богатству не ради себя, а для поддержки семьи, для того, чтобы «помочь близким». Сентиментальная ориентация либеральной идеологии создает предпосылки критерия справедливости. По мнению Дж. Роллза, навряд ли стоит отождествлять общественное благо и право [3, с. 78]. Если классический либерализм полагает, что справедливость достижима только как равенство в правах, право в отличие от морали может быть применено всеми гражданами; либерализм, по Роллзу, обязан преодолевать ориентации индивидуализма, содержать идею блага как идею хорошо организованного общества.
Homo economicus, основываясь на праве как рациональности, относит вопросы социального неравенства к неразрешимым с позиции права. Упреки в отсутствии социальной справедливости и культивирование индивидуализма, недостаток социальной ответственности вынуждают идеологов либерализма искать ответа в понимании права как гарантии социальных предпосылок человеческого существования. Человеку недостаточно стремиться к накоплению, коммунитарные ценности имеют непреходящее значение, и право обеспечивает не только свободу экономической деятельности и гражданские свободы, но и предполагает, что политическая активность является приоритетом добродетельной жизни. По крайней мере, «homo economicus» озабочен лишь собственным благосостоянием и может легко вручить судьбу демократических институтов тем, кто стремится к господству ради корыстных интересов. В концепции Роллза прослеживается попытка излечения
либерализма от недуга «разумного эгоизма». Компетентность людей в сфере рынка, также и подчинение нормам права не избавляют от коллизии равнодушия к проблеме справедливости.
Логика рассуждений Дж. Роллза понятна в связи с неприемлемостью либерализации дилеммы «универсальных - частных интересов», и если Дж. Локк мог «умолчать» о массе несобственников, которые, по определению, относит к категории «безмолвствующих», современному либерализму приходится, так или иначе, обозначить социальную императивность.
Необходимо отметить, что в концепции «homo economicus» А. Смита мораль выступает внутренним маркером естественной способности человека к торговле и обмену. Человек не может быть равнодушным к моральным проблемам и в силу данности нравственности обречен «действовать» во имя будущего. Человек не может жить «достижением пользы», ради всеобщего уважения доминирует готовность к «отложенному вознаграждению». Такие индивидуальные интересы способствуют установлению общественного порядка и готовности к законопослушанию, потому что законы минимальны и нуждаются в вере в моральную целесообразность.
Homo economicus необходим в политической жизни только для того, чтобы государство не предъявляло чрезмерных претензий к регулированию общественной жизнью, антиэтатистский комплекс, идущий от «Левиафана» Т. Гоббса, создает воплощение безысходности. Действительно, либеральная идеология, понимая человека как несовершенного, эгоистичного индивида, обращается к господству права и государства, но трактует государство как инструмент подавления и принуждения, приписывая homo economicus добродетель сотрудничества, вступающую в противоречие с рациональностью, понимаемую как стремление к извлечению максимальной пользы.
Есть еще одно не менее важное обстоятельство. Либерализм понимает политическую сферу как борьбу человека за сохранение своей автономности, что способствует представлению о человеке как «разумном эгоисте». Но, как пишет И. Валлерстайн, либералы предпочитают программу осмысленных реформ, умеренных уступок и постепенных институциональных изменений [4, с. 147]. Если рыночная
компетентность как добродетель «homo economicus» порождает неразрешимую политическую дилемму эголитаризма поколений и «ренты от доходов», то неравенство по наследованию, опровергающее тем самым фундаментальный принцип либерализма о том, что человек делает сам себя.
На наш взгляд, homo economicus имел позитивное значение для утверждения приоритетности индивидуальных прав и свобод и «потерпел поражение» в обосновании универсальной правовой справедливости. Оказалось, что государство, к которому либерализм не испытывает доверия, исходит из необходимости минимизации государства, становится главным действующим субъектом сохранения стабильного общественного порядка.
Гражданские свободы, которые для Дж. Локка были обусловлены правом собственности, переосмысливаются современным либерализмом (Дж. Роллз, Р. Дворкин, У. Кимлика). С одной стороны, Р. Дворкин натаивает на том, что неравенство должно быть нейтральным в том, что можно назвать вопросом общественного блага [3, с. 58], так как и «справедливость», и «достойная жизнь» относятся к частным моральным суждениям. С другой - либералы исходят из позиции «умеренных уступок», то есть необходимости социальной заботы государства. Homo economicus присутствует в приведенном контексте. Если мораль относится к сфере частной жизни, а государство должно отстаивать право каждого гражданина на достойную жизнь, как он ее понимает, не исключено, что рациональность homo economicus более значима, чем политика власти, которая вынуждена вводить условия того, каким должен быть человек, чтобы заслужить заботу государства.
Таким образом, индивидуалистический нормативизм homo economicus вступает в противоречие с заботой о гражданах как целью государства по отношению к гражданам. П. Козловски отмечает: «Проект всеобщности и авторитет предметности должны сработать там, где рынок и дискурс не действуют, где происходит отказ от режима выборности» [2, с. 286]. Государство, по его мнению, с претензией на положение руководства недооценивает компетентности граждан, но и homo economicus не может действовать безупречно рационально, о чем свидетельствует принятие в экономической теории постулата «ограниченной рациональности». К тому же проблема справедливости во многом является предметом рамочного соглашения, когда разумный эгоизм в состоянии предложить «равенство в соревновании». Но невозможно в обществе универсальных гражданских прав отказать в праве на заботу тем, кто не обладает рыночными предпринимательскими качествами. Так же люди как потребители не склонны вкладывать инвестиции в социальные проекты, и замечание А. Смита о потребности снискать всеобщее уважение может быть справедливым для морально ответственных акторов рынка, но вряд ли вдохновит большинство, действующее по принципу «минимальных издержек».
И. Валлерстайн критически оценивает суждение либерализма о том, что общественное решение должно воплощать совокупность индивидуальных решений [4, с. 118], так как чаще всего человек принимает выгодное для себя решение, и нормы права ограничивают эгоизм индивидов, но не ясно, каким образом могут повлиять на принятие «оптимальных для всех» отношений. Дж. Роллз не случайно подчеркивает, что рациональность является только теоретическим конструктом, позволяющим установить, в чем нуждается и чего требует гражданин, когда его считают свободным и реализовать желания общества [3, с. 89]. По существу, вводится ограниченность homo economicus, если люди и формируют разумные жизненные планы, то значение социальных добродетелей не уступает намерениям или удовольствию.
Партикуляризация морали, как это виделось в контексте «освобождения от влияния Церкви», привело к «homo economicus», но по мере того, как либерализмом овладевала программа общественного и государственного обустройства», стало ясно, что конструкт «homo economicus», удобный для индивидуалистического нормативизма, способствовал неприемлемому обмену гражданских свобод на материальное процветание. В такой же степени деятельность отдельного человека не гарантирует баланса личных и общественных интересов, и на право возлагаются избыточные надежды, способные дискредитировать идею автономности и компетентности индивида.
В современном нестабильном мире, когда перестает действовать императив национального государства, растет разрыв между богатыми и нищими, либералы вроде бы получили шанс на реабилитацию «индивидуализма», но парадокс заключается в том, что проповедуемые ими свободы имеют последствием неконтролируемую миграцию, межэтнические конфликты, рост транснациональной преступности, размытие ценностей традиционной культуры и безудержный консюмеризм. Homo economicus превращается в «человека потребляющего», удобного для индустрии «расточительства», но в чем не сомневается либерализм - мотивации накопления и самосохранения становятся все менее очевидными.
Homo economicus, конструкт разумного эгоиста, легитимировал «естественное право», привел к разделению общества и государства: право, определяемое природными различиями, призвано
гарантировать предоставление и обеспечение равных возможностей. Но введение аффирмативного права, практика так называемой позитивной дискриминации и защиты групповых интересов меньшинств дают повод к сомнениям в достоинстве homo economicus. Одновременно с демонстрацией веры в социальный отбор наиболее компетентных либералов все чаще приходится прибегать к латентному нарушению неприкосновенности индивидуальных прав и, оста-ваясь открытыми сторонниками приоритетности индивидуалистического нормативизма, постепенно разрушить независимый статус права в пользу утилитарной аргументации.
Литература
1. Самосознание культуры и искусства ХХ века. М., 2000.
2. Козловски П. Общество и государство. Неизбежный дуализм. М., 1998.
3. Современный либерализм. М., 1998.
4. Валлерстайн И. Конец знакомого мира. М., 2003.
