CC BY
13
ХАРАКТЕРИСТИКИ ПЕРСОНАЖА ВО ВНУТРЕННЕМ МИРЕ
ТЕКСТА: ПРОБЛЕМА ВАРЬИРОВАНИЯ ПРИ ПЕРЕВОДЕ (НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛОЯЗЫЧНЫХ ПЕРЕВОДОВ РАССКАЗА В.М. ШУКШИНА «ОДНИ»)
Е.В. Демидова
Ключевые слова: «человек говорящий», В.М. Шукшин, внутренний мир художественного текста, английский язык, варьирование, перевод.
Keywords: «the speaking person», V.M. Shukshin, inner world of the text, the English language, variation, translation.
Цель данной работы - показать активную роль «человека переводящего» в конструировании внутреннего мира текста при переводе.
Проблема варьирования внутреннего мира художественного текста решается в контексте фундаментальной филологической проблемы Homo Loquens как исходной реальности и объекта филологии (HL есть обозначение двуединства Человека Говорящего / Человека Слушающего, Человека Пишущего / Человека Читающего и т.д.) [Кощей, 2006]. Исследование «человека говорящего» и его ипостасей как объекта филологии корнями уходит в ее историю: еще в античности человек рассматривался Аристотелем в двух ипостасях - оратора и аудитории. Антропоцентрический поворот в науке о языке проистекает из трудов В. Гумбольдта: «Человек является человеком лишь благодаря речи, но чтобы придумать речь, он должен был быть уже человеком» [Гумбольдт, 1984, с. 207].
Одной из важнейших характеристик Homo loquens («человека говорящего») является «стремление к пониманию «чужих» смыслов и сокрытию «своих», к коммуникативному сотрудничеству с себе подобными» [Чувакин, 2002, с. 13].
В коммуникации текст обретает «новую жизнь» [Дридзе, 1984, с. 50]. Текст всегда «многолик», особенно текст художественный. В создании переводного художественного текста участвуют два Homo loquens - автор и переводчик. Переводчик, являясь синкретичной фигурой, привносит свои смыслы. В процессе «бытования» текста перевода в мире текстов участвуют уже три фигуры Homo loquens - автор, переводчик и читатель.
Наша гипотеза: «человек говорящий» меняет конструкцию внутреннего мира текста. Под внутренним миром текста мы понимаем художественную реальность в ее текстовом воплощении, то есть индивидуальное, творческое переосмысление действительности (явлений, объектов, отношений, событий), воссозданную автором средствами языка и «вычитываемую» из текста воспринимающими субъектами. Внутренний мир текста включает в себя следующие компоненты: обозначения событий, ситуаций, пространственно-временных отношений, персонажей, «вещей». Каждый компонент имеет эстетическое значение и выполняет функцию коммуникативно-эстетического сигнала - он «пропитан» авторским отношением и мировидением (духовный мир, ценности, мировоззренческие установки, психологические особенности).
В тексте мы имеем дело с номинациями компонентов художественной реальности, созданными разноуровневыми средствами и текстовыми единицами (заглавие, абзацная структура, разделы и т.д.).
Существуют следующие характеристики персонажа: имя, социальный статус, внешность, черты характера, мысли, чувства, цели, желания, установки и др. Мы полагаем, что эти категории особенно подвержены варьированию при переводе, поскольку больше других определяются «авторским» внутренним миром и воплощают личностное отношение «человека говорящего» (автора/переводчика/читателя).
Мы рассмотрим данную проблему на примере персонажной характеристики «семейное положение» и черт характера персонажа, связанных с этой характеристикой, на материале текста рассказа В.М. Шукшина «Одни» [Шукшин, 2005] и двух его англоязычных переводов. Один «All by Themselves» [Shukshin, 1996] выполнен американским переводчиком Д. Гивенсом в 1996 году, другой «AllAlone» [Shukshin, 1990] - британской переводчицей Х. Смит в 1990 году.
В центре рассказа - история семьи Калачиковых: шорника Антипа и Марфы. Их брак несчастливый, больше похож на войну. Фрагмент «первичной» художественной реальности, воспроизведенной Шукшиным, по нашему мнению, таков: супруг Калачиков ценит душевность в отношениях. Супруги могли бы прожить мирно, без ругани, в любви и согласии. Но для Марфы важнее деньги, финансовое благополучие, в стремлении к которому прошла вся их жизнь. Следовательно, Шукшиным заданы две плоскости реальности: счастливый брак = душевный союз/ несчастливый брак = брак, цель которого - добывание как можно большего количества денег. Результат несчастливого брака - постоянная «война». Авторский смысл брак = война подтверждается следующими фрагментами:
1) Она всю жизнь воевала с Антиповой балалайкой [Шукшин, 2005,
с. 59].
брит. She had been doing battle with Antip's balalaika all her life [Shukshin, 1990, p. 35]. («вела битву»).
амер. All her life she'd waged war with Antip's balalaika («вела войну») [Shukshin, 1996, р. 113].
2) В минуты хорошего настроения, когда в доме устанавливался относительный мир, Антип ласково говорил жене <... > [Шукшин, 2005, с. 59].
брит. In those moments when a good mood came over him and relative peace descended upon his household, Antip would say affectionately to his wife [Shukshin, 1990, p. 34].
амер. In those moments when he was in a good mood and when a relative peace had fallen over the house, Antip would say to his wife tenderly [Shukshin, 1996, р. 112], («относительный мир»).
В данном случае оба англоязычных переводчика сохраняют компоненты «военное отношение» жены к мужу и «постоянная война дома».
С характеристикой «брак» у Шукшина связана основная черта характера персонажа - душевность. Душа - это тоже персонажная категория, ее можно даже считать самостоятельным персонажем. Приведем примеры из других рассказов, поскольку текстовая совокупность формирует общий «мир шукшинского текста».
1) - У тебя болит, што ль, чего?- Душа. Немного. Жаль... не нажился. Не устал. Не готов, так сказать («Земляки»).
2)в душе распускалась тихая радость («Алеша Бесконвойный»).
3) - Да охота одну штуку понять, язви ее. Что-то на душе у меня... («Думы»).
4) Куда человеку деваться с растревоженной душой? Ведь она же болит, душа-то. Зубы заболят ночью, и то мы сломя голову бежим в эти, в круглосуточные, где их рвут. А с душой куда? Где тебя послушают, посочувствуют? («Ночью в бойлерной»).
5) Но у человека есть также - душа. Вот она - здесь, - болит! -Максим показывал на грудь. - Я же не выдумываю! Я элементарно чувствую - болит). Максим ясно понимал: никогда он не объяснит, что с ним происходит, никогда жена Люда не поймет его. Никогда! Распори он ножом свою грудь, вынь и покажи в ладонях душу, она скажет - требуха («Верую!»).
6) Если бы однажды вот так - в такой тишине - перешагнуть незаметно эту проклятую черту... И оставить бы здесь все боли и все желания, и шагать, шагать по горячей дороге, шагать и шагать - бесконеч-
но. Может, мы так и делаем? Возможно, что я где-то когда-то уже перешагнул в тишине эту черту - не заметил - и теперь вовсе не я. А моя душа вышагивает по дороге на двух ногах. И болит. Но почему же тогда болит? («Приезжий»).
Ощущение боли в душе - привычная для шукшинского персонажа ситуация.
Приведем фрагмент текста рассказа «Одни», в котором автор называет черту характера персонажа, связанную с «наличием души»: «душевная чуткость» Антипа Калачикова:
Антип уважал в людях душевную чуткость и доброту [Шукшин, 2005, с. 59].
Качество «душевная чуткость» шукшинского персонажа - это не просто восприимчивость, он «все принимает близко к сердцу», «пропускает через себя», и это причиняет ему душевную боль. «Душевность» -главная ценность в человеке, особенно в жене для Калачикова.
Приведем англоязычные переводы.
брит. Antip Kalachikov respected most in people were sensitivity and kindness [Shukshin, 1990, p. 34], («восприимчивость»). Переводчица Х. Смит «опускает» компонент «душевность», поэтому Антип становится «просто открытым миру», «открытым для всего».
амер. Antip Kalachikov respected heartfelt sensitivity and kindness in people («сердечная чувствительность») [Shukshin, 1996, р. 112]. Здесь Д. Гивенс сохраняет компонент «переживание сердцем», однако заменяет «душу» на «сердце». Во внутреннем мире Шукшина «сердце» и «душа» -две разные категории.
Следовательно, в переводных «текстовых мирах» нет жесткой оппозиции «душевный» / «недушевный», есть просто «злая жена», которая «воюет» с мужем.
Антип прямо заявляет о своей душе, как «живой» характеристике человека: «А у меня тоже душа есть. Ей тоже попрыгать, побаловаться охота душе-то» [Шукшин, 2005, с. 59].
брит. And all of us have got a soul. Sometimes, my soul needs to play around just like everybody else's [Shukshin, 1990. p. 34] («И у всех нас есть душа. Иногда моей душе нужно поиграть как любой другой»). Переводчик Х. Смит «универсализирует» ситуацию: «душа есть у всех».
амер. But I've got a soul, too. My soul also wants to kick up its heels and have a little fun, it does [Shukshin, 1996, р. 112] («Но у меня тоже есть душа. Моя душа также хочет поднять свои пятки и немного развлечься, да»). Речь как будто идет о человеке, а не о его характеристике.
Марфа противопоставлена мужу: «Плевать мне на твою душу!» [Шукшин, 2005, с. 59].
брит. «I don't give a tinker's dam about that soul of yours». [Shukshin, 1990, p. 34] («Мне нет дела до твоей души»).
амер. «I don't give a darn about your soul» [Shukshin, 1996, р. 112] («Мне нет дела до твоей души»). В обоих случаях используются английские фразеологические обороты.
Марфа у Шукшина «бестолковенькая», так ее ласково называет муж. Это означает, что она не понимает «душевность». Толк для Шукшина - это душа, ее боль.
В британском варианте: «you're about as useless as they come» («совсем бесполезная»). Переводчик понимает персонажную характеристику так: «нет толка от нее, пользы».
В американском варианте: «a bit slow on the uptake» («долго думающая, тугодум»).
Англоязычные переводчики не осознают «внутреннего смысла» текста, поэтому не могут адекватно передать черту характера Марфы.
Антип говорит жене: «надсадишь сердечушко свое и помрешь» [Шукшин, 2005, с. 59]. Он имеет в виду «ты слишком строгая, злая».
брит. «you'll get a heart attack and die» [Shukshin, 1990. p. 34] («ты получишь сердечный приступ и умрешь»).
амер. You'll put too much strain on that little heart of yours and up and die one of these days [Shukshin, 1996, р. 112] («Ты лишком напрягаешь свое маленькое сердце»).
Еще одна характеристика персонажа, связанная с душевностью Ан-типа, - это его запах. Мир Антипа «одухотворен», поэтому все, что имеет отношение к персонажу, одухотворено тоже и «оживает».
В доме Калачиковых жил неистребимый крепкий запах выделанной кожи, вара и дегтя [Шукшин, 2005, с. 59].
The Kalachikovs' home reeked of the ineradicable, pungent smells of leather, pitch, and tar. [Shukshin, 1990, p. 34] («Дом Калачикова сильно пропах неискоренимым, острым запахом кожи и смолы»).
The ineradicable, strong odor of dressed leather, pitch, and tar permeated the Kalachikov's house. [Shukshin, 1996, р. 112] («Неискоренимый, сильный запах одетой кожи, подачи и смолы проник в дом Калачикова»).
Как видно из примеров, в переводе отсутствует смысл «живой запах».
Рассмотрим ключевую фразу текста оригинала, принадлежащую Антипу Калачикову. Он говорит жене: «Мы могли бы с тобой знаешь
как прожить! Душа в душу. Но тебя замучили окаянные деньги. Не сердись, конечно» [Шукшин, 2005, с. 60].
Фразу Антипа «Душа в душу» Д. Гивенс перевел так: «Like two bugs in a rug» [Shukshin, 1996, с. 117]. В английском языке нет такой фразеологической единицы, зато есть близкое по смыслу выражение «as snug as a bug in a rug», которое означает «комфортный, удобный». Рассмотрим лексическое наполнение английской фразы, которую использовал Гивенс. Лексема «bug» с XVII века обозначает «личинку», «насекомое», «жука», «клопа». «Rug» - это «ковер» или «плед». Исходя из этого, переведем фразу текста «как два клопа в пледе». Таким образом, прожить бы Антип с Марфой могли «удобно», «комфортно».
Д. Гивенс создает свою вторичную коммуникативную реальность: удачный брак Антипа и Марфы = «удобный брак», то есть когда тепло и уютно вместе / неудачный брак = «неудобный, холодный, неуютный брак».
Фигура «человека говорящего» меняет смысл текста, его реальность, привносит другие реальности в мир текстов. Смысл из глубоко философского («жить надо не только ради детей и не только с целью нажить добро, но жить надо для себя, друг для друга и для души») превращается в «приземленный» - «жить надо удобно».
Другой переводчик, Х. Смит, дает следующий вариант перевода фразы «Душа в душу» - «We could have been the best offriends» («Мы могли бы быть лучшими из друзей») [Shukshin, 1990, с. 44]. Для Х. Смит «прожить хорошо с супругом (-ой)» - значит «быть лучшими друзьями». Плохой брак, соответственно - это «супруги-враги».
Снова сочетание, которое предлагает вторичный «человек говорящий», меняет смысл текста, не отражая «душевности» союза, к которому стремится Антип. Думается, что в шукшинском понимании, «друзья» и «супруги» разведены по разным категориальным единицам. Более того, что в филологическом контексте шукшинского творчества данные категории антагонистичны: «друзья» мужа - это зачастую его собутыльники, которых жена ненавидит.
В тексты переводов привносится личностное понимание переводчиком характеристики персонажа «брак», «удачный брак». Для одного -это «удобный союз», для другого - «супруги-друзья».
Таким образом, при переводе происходит варьирование характеристик персонажа: вместо «душевной чуткости», персонаж становится просто «открытым», «запах, живущий дома» может восприниматься только как физический компонент, не «оживленный» авторским отношением к персонажу, «надсаженное злобой сердце жены» как «возмож-
ный сердечный приступ», «бестолковенькая Марфа» как «бесполезная жена» или «жена-тугодум» и т.д. Переводчик, порождая новые смыслы, конструирует свою вторичную коммуникативную реальность, в которой появляются свои характеристики персонажа заданные «лингвистической оболочкой» текста. Рассмотренные тексты, находясь в одном коммуникативном пространстве, в общем мире текстов, «живут», взаимодействуют и выступают импульсами для ответного понимания другими «людьми говорящими», то есть для формирования новых и новых вторичных реальностей.
Литература
Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.
Кощей Л.А., Чувакин А.А. Homo Loquens как исходная реальность и объект филологии: к постановке проблемы // Филология и человек. 2006. N° 1.
Чувакин А.А. Творчество В.М. Шукшина в исследованиях филологов Алтайского государственного университета (1989-99 гг.) // Сибирский филологический журнал. 2002. № 1.
Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа // Русская словесность: Антология. М., 1997.
Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации. Проблемы семиосоциопсихологии. М., 1984.
Шукшин В.М. Одни // Шукшин В.М. Миль пардон, мадам! М., 2005.
Shukshin V. Stories from a Siberian village. De Kalb, 1996.
Shukshin V. Short stories. М., 1990.
