CC BY
22
вал, причем бесплатно, много их часов, пусть это будет мой садака (жертвоприношение. - Прим. перев.) [5, с. 44].
М. Кушиев в своих воспоминаниях создает, прежде всего, портрет самого себя. Перед нами предстает человек талантливый, незаурядный, в котором есть нечто от пикаро или плута европейских плутовских романов, но в то же время он верующий мусульманин, хотя и плохо постигший все премудрости Корана и арабской грамоты в силу озорства и недостатка прилежания. Все же автор полагает, что его искренняя и истовая вера, хотя и не подкрепленная знаниями теологических постулатов, дает ему надежду на милосердие и покровительство Всевышнего.
Как уже упоминалось, в воспоминаниях М. Кушиева ощущаются также и фольклорные мотивы, как это свойственно многим произведениям дагестанской литературы XIX в. Есть очевидное типологическое сходство сюжетов восточных и европейских народных сказок о периоде ученичества с воспоминаниями автора, особенно в начале воспоминаний, повествующие о его ученических и отроческих годах. Можно привести в пример сказки «Ученик чародея» и «Эуэн Конгар» из английского и французского фольклора (соответственно). Так в английской народной сказке «Ученик чародея» герой также обучался искусству преображать металлы и другие вещества. Есть также итальянская сказка «Что важнее» об ученике скульптора, своим искусством превзошедшего учителя. Прослеживается также сходство с персидской сказкой об ученике колдуна Абу-Али Сине.
С этой амбивалентностью личности автора связана в тексте мемуаров и проблема пространственно-временных категорий, которая постоянно преломляется и испытывает, как взаимовлияние, так и отторжение. Например, время, в записках М. Кушиева постоянно присутствует в двух типах летоисчисления -мусульманском и европейском. Сам автор тяготеет к мусульманскому, оно явно доминирует в его воспоминаниях, но присутствует и европейское. Впрочем, возможно, оно было внесено позже, его переводчиками, для большей точности. Но, во всяком случае, европейское летоисчисление также присутствует в книге.
На наш взгляд, это свидетельствует о приверженности автора прежде всего к мусульманской культуре, хотя, очевидно, что европейская культура не чужда автору и вызывает у него определенный интерес. Напомним, с каким искренним восхищением писал М.П Кушиев о красоте Грузии, её природы и древних городов. Европейские города также поразили его великолепием архитектуры и общей организацией всей жизни.
Отметим также, что ориентация на определенное летоисчисление, в данном случае, мусульманское, - немаловажный фактор, характеризующий тип
Библиографический список
культуры человека. В воспоминаниях русских эмигрантов, например, заметна их ориентация на старое русское летоисчисление (См. М.И. Васильчикова «Берлинский дневник).
Сложность пространственно-временной парадигмы в мемуарах М.П Куши-ева обусловлена также сложностью жанровой природы его произведения. Это сочинение является одновременно воспоминаниями, описанием путешествия, мемуарами, так как автор описывает не только свою личную жизнь и своих знакомых, но и пишет о важных исторических реалиях и персонах, с которыми он так или иначе сталкивался.
В заключение хотелось бы отметить, что произведение М.П Кушиева написано не только живым образным языком, но и воссоздает для нас, прежде всего, портрет самого автора, человека незаурядного, творческого, способного воспринять новое, необычное и осмыслить его.
Именно поэтому так интересен и ценен взгляд Магомеда Кушиева, человека талантливого и неординарного, верующего мусульманина, соблюдающего все каноны своей веры, но, с другой стороны, человека, открытого всему миру, пытливого и любознательного. Хотелось бы, чтобы эта книга воспоминаний, эти ценные и важные мысли о войне, её жестокости, ценности человеческой жизни и красоте нашего мира со всем его многообразием и трагическими противоречиями дошли до читателей и побудили их задуматься.
Наблюдения автора в его воспоминаниях трагически перекликаются у читателя и с общей тенденцией мировой истории, и с историей второй мировой войны, в частности, это касается отношения к человеческой жизни, методам ведения войны и противостоящие этому наблюдения о способности людей из разных культур и цивилизаций жить и работать вместе, а также понимать друг друга.
Таким образом, «Воспоминания о пережитом» Магомеда Кушиева останутся в истории дагестанской литературы не только потому, что это сочинение одного из немногих дагестанских мастеров-оружейников, оставивших свои воспоминания. Как нам представляется, эти воспоминания имеют не только культурно-историческую, но и немалую литературную ценность. Немаловажно для истории дагестанской словесности, что сочинение М.П Кушиева написано живым, образным языком и, несомненно, достойно пополнит литературу XIX - начала XX в. Этот период был для дагестанской литературы временем формирования светских, не сакральных (религиозных) жанров в прозе. Помимо этого, «Воспоминания о пережитом» позволяют нам увидеть Дагестан, Закавказье, Россию, а также Европу и Турцию глазами дагестанца того времени, через восприятие его взглядов и представлений о мире.
1. Сутаева З.Р Мемуарно-биографическая литература Дагестана XIX- XXвеков. Махачкала, 2015.
2. Толстой Л.Н. Казаки. Хаджи-Мурат. Москва: Худож. лит-ра, 1981.
3. Рустамов Г. Книга о моем театре. Москва: ВТО, 1983.
4. Мусаясул Х. В стране последних рыцарей. Махачкала, 2003.
5. Кушиев М. Г. Воспоминания о пережитом. Илчи. 1995.
6. Джером К. Джером. Трое на велосипеде. Санкт-Петербург: Невская рекламно-издательская компания, 1992. Джером К. Джером. Собрание сочинений: в 3 т. Т. 1.
7. Герцен А.И. Дневники. Собрание сочинений: в 12 т. Москва: Худож. лит-ра, 1958. Т. 2.
8. Кюстин А. Россия в 1839 году: в 2-х т. Москва: Изд-во им. Сабашниковых. Т. 1.
References
1. Sutaeva Z.R. Memuarno-biograficheskaya literatura Dagestana XIX- XX vekov. Mahachkala, 2015.
2. Tolstoj L.N. Kazaki. Hadzhi-Murat. Moskva: Hudozh. lit-ra, 1981.
3. Rustamov G. Kniga o moem teatre. Moskva: VTO, 1983.
4. Musayasul H. V strane poslednih rycarej. Mahachkala, 2003.
5. Kushiev M. G. Vospominaniya o perezhitom. Ilchi. 1995.
6. Dzherom K. Dzherom. Troe na velosipede. Sankt-Peterburg: Nevskaya reklamno-izdatel'skaya kompaniya, 1992. Dzherom K. Dzherom. Sobranie sochinenij: v 3 t. T. 1.
7. Gercen A.I. Dnevniki. Sobranie sochinenij: v 12 t. Moskva: Hudozh. lit-ra, 1958. T. 2.
8. Kyustin A. Rossiya v 1839 godu: v 2-h t. Moskva: Izd-vo im. Sabashnikovyh. T. 1.
Статья поступила в редакцию 09.07.19
УДК 821
Uruzbekova M.M., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Department of Methods of Teaching Russian Language and Literature,
Dagestan State University (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
CHARACTERISTICS AND PRINCIPLES OF DARGIN SPELLING. In the article the researcher presents her study of various aspects of the Dargin grammar. Their theoretical and scientific-practical substantiation is given in the work. The results and conclusions can serve the development of the theory of spelling of the Dargin literary language. On the other hand, it is important for the study of spelling and other Dagestan languages, for the development of literary languages of Dagestan. The features of spelling, allowing to distinguish them from other similar phenomena of the language. In the education system of the Dargin language, its communication with all language levels, the need for a new approach to teaching spelling Dargin, the social significance of mastering literate letter occupies a special place. The nature of Dargin spelling is revealed with the help of its principles: different types of orthograms are brought under the action of morphological, traditional (historical) and phonetic principles, which helps in choosing methods and techniques of teaching not all spelling in General, but each specific type of spelling phenomena.
Key words: Dargin language, spelling, spelling skill, morphological principle, phonetic principle, word formation, morpheme.
М.М. Уружбекоеа, канд. филол. наук, доц. каф. методики преподавания русского языка и литературы, Дагестанский государственный
университет г. Махачкала, E-mail: [email protected]
ХАРАКТЕРИСТИКА И ПРИНЦИПЫ ДАРГИНСКОЙ ОРФОГРАФИИ
В статье впервые проводится исследование различных аспектов даргинской орфографии. В работе дано их теоретическое и научно-практическое обоснование. Результаты и выводы могут послужить развитию теории орфографии даргинского литературного языка. С другой стороны, это имеет значение и для исследования орфографии и других дагестанских языков, для разработки вопросов литературных языков Дагестана. Установлены признаки орфографии, позволяющие отграничить их от других сходных явлений языка. В системе обучения даргинскому языку, его связь со всеми языковыми уровнями, необходимость нового подхода к преподаванию даргинской орфографии, социальная значимость овладения грамотным письмом занимают особое место. Природу даргинской орфографии раскрывают с помощью её принципов: разные типы орфограмм подводятся под действие морфологического, традиционного (исторического) и фонетического принципов, что помогает в выборе методов и приемов обучения не всей орфографии вообще, а каждому конкретному типу орфографических явлений.
Ключевые слова: даргинский язык, орфография, орфографический навык, морфологический принцип, фонетический принцип, словообразование, морфема.
Введение
Известно, что в основе усвоения орфографии лежит процесс постепенного накопления зрительных образов слов. Не случайно, что в качестве ведущего и даже основного приёма обучения учёные считают списывание. Орфографический навык принадлежит к одному из основных типов навыков, и на этом основании может рассматриваться как автоматизированный компонент сознательной речевой деятельности человека в условиях протекания её в письменной форме [1 - 5].
Основное содержание статьи
Понять принципы орфографии - значит воспринимать каждое её отдельное правило как звено общей системы, каждую орфограмму увидеть во взаимосвязях всех сторон языка.
1. Морфологический принцип. Этот принцип орфографии предполагает единообразное, одинаковое написание морфем (корня, окончания, приставки, суффикса) независимо от фонетических изменений в звучащем слове, происходящих при образовании родственных слов или форм слова, то есть от позиционных и других закономерных или традиционных несоответствий письма и произношения. К числу таких несоответствий относятся: все случаи написания падежных окончаний, суффиксов множественного числа имён существительных; падежных окончаний имён прилагательных и причастий, числительных, временных форм глагола и др. Сущность решения орфографической задачи по морфологическому принципу состоит в том, чтобы в искаженном произношением слове узнать подлинную его форму, правильно передать его значение на письме. Ключ к правильной передаче значения слов и словосочетаний на письме, согласно морфологическому принципу орфографии, - в понимании роли написания каждой морфемы. Написания по морфологическому принципу сохраняют в буквенном составе морфемы исходное звучание, которое характерно для неё.
Например, в даргинском языке выбор одного из окончаний активного падежа -ни, имен существительных зависит от корневого гласного данных слов. Имена существительные, оканчивающиеся на гласный, принимают окончание -ни, например:
Унра «сосед» - Акт. п. унрани Рузи «сестра» - Акт. п. рузини Аршикьяна «жнец» - Акт.п. аршикьянани Хъубзара «крестьянин» - Акт.п. хъубзарани и т.д. Имена существительные, оканчивающиеся на -л, -н, -ла принимают в активном падеже флексию -й, например: Х1яйван «скотина» - А.п. х1яйвай Дарман «лекарство» - А.п. дармай Кьял «корова» - А.п. кьяй и т.д.
В даргинском языке все остальные имена существительные, которые не вошли в названные выше группы, принимают в А.п. флексию -ли: Эмх1е «осел» - А.п. эмх1ели Барда «топор» - А.п. бардали Урчи «конь» - А.п. урчили и т.д.
Постоянная, систематическая работа по проверке орфограмм на основе морфологического принципа способствует усвоению состава слова, словообразования, обогащению словаря. Проверка орфограмм, пишущихся по морфологическому принципу, включает в себя:
а) понимание значения проверяемого слова, без чего невозможно подобрать проверочное слово, определить падежную форму, собственное имя и т. д.; б) анализ морфологического состава слова, умение определить место орфограммы - в конце, приставке, окончании, суффиксе, что важно для выбора и применения правила; в) фонетический анализ, определение слогового состава слова, выделение гласных и согласных; г) грамматический анализ слова - определение части речи, формы слова.
В работе над орфограммами, пишущимися по морфологическому принципу, объединяются все стороны языка - фонетика, лексика, словообразование, морфология. Все языковые знания мобилизуются, актуализируются, служат практике. Усвоение орфографии, ведущим принципом которой является морфологический принцип, не может быть успешным без речевых умений учащихся: выбора слов, образования их форм, построения словосочетаний и предложений. Проверка орфограммы требует анализа и синтеза, решения мыслительных задач, что формирует у учащихся определенную структуру логического мышления.
2. Фонетический принцип. Суть фонетического принципа - в максимальном соответствии письма звуковому составу произносимой речи. Предполагается, что первоначально возникшая у разных народов звуко-буквенная письменность была фонетической. Каждый звук речи фиксировался так, как он звучит, как его слышит пишущий. В даргинском языке все более внедряется в практику и фонетический принцип. Многие правила написания слов в даргинском языке определяются звучанием слова. К примеру, при переходе глагола в имя существительное иногда в корнях (основах) слов происходят чередования, как гласных, так и согласных звуков. Согласно фонетическому принципу орфографии, в формах слов при переходе одной части речи в другую пишутся те звуки (гласные и согласные), которые слышатся при произношении. Фонетический принцип объединяет многие орфографические правила: правила проверки гласных и согласных в разных частях речи.
Морфологический и фонетический принципы орфографии не противоречат один другому, а дополняют друг друга. Проверка (или правильное написание) гласных и согласных в разных позициях - фонетического принципа; опора при письме на морфемный состав слова, на части речи и их формы - морфологического.
В современных программах для общеобразовательных школ никаких сведений по фонологии не предусмотрено. В перспективе, в связи с введением разных вариантов программ в так называемых «авторских» экспериментальных школах, возможно, материалы по фонологии будут введены в программы и учебники. Это позволит расширить применение фонетического принципа орфографии в сочетании с другими принципами, и в первую очередь с морфологическим [4, с. 405].
3. Исторический (или традиционный) принцип. В даргинском языке встречаются слова, которые пишутся так, как принято: либо в соответствии с традицией родного языка: Мях1ячхъала «Махачкала» (букв. Мях1яч + къала); либо сохраняют написание по языку-источнику: «касса», «магазин», «грипп» и т. д. Не проверяемые правилами слова многочисленны, в письменной речи их множество. Они усваиваются запоминанием, а проверяются с помощью орфографического словаря.
Компоненты парных слов по своему лексико-грамматическому характеру могут представлять разные части речи. Сами парные образования относятся почти ко всем частям речи. Больше всего в даргинском языке парных имен существительных. Их мы насчитали в орфографическом словаре даргинского языка более 150 единиц [1].
Парные слова в лексико-семантической системе даргинского языка занимают особое место. Они усиливают значение удвоенного слова, иногда и всей фразы в целом. Однако удвоение используется не только для указанной цели. Во многих случаях удвоение создает новые словарные единицы, имеющие свою собственную семантику и функцию. Следует отметить, что парные образования отличаются повышенной образностью и расходятся со своими одинарными соответствиями по такому признаку как частеречность, а следовательно по приобретению новых или же прежних грамматических категорий и функций. Наибольшее количество парных слов образуется простым повторением слова или же одной из его форм без всякого изменения, ср. бара-бара «еле-еле», урга-урга «изредка», г1ур-г1ур «потом», х1яб-х1яб «по три», ав-ав «по четыре», к1уш-к1уш «шушуканье», гьала-гьала «сначала» и т.д.
При удвоении глагольных форм деепричастий ко второй основе прибавляются суффиксальные показатели: х1ейгу-х1ейгули «нехотя», дигу-дигукъи «хоть и хотелось» и т.д. Отдельную группу составляют парные слова из причастных основ: биц1иб-биц1ибси «наиполнейший», валу-валуси «знакомый», биуб-биубси «случившийся» и т. д.
В ряде случаев, парная основа подвергается различного рода фонети-ко-структурным преобразованиям: зянгъяр-зингъирли «со звоном», хир-хурли «с хрипом- с хрюканьем», хямкар-хямкарли «с грохотом», гур-гурли «с громыханьем» и т.д. При удвоении составных числительных во второй части повторяется только последнее в слове простое числительное: вец1ну шура- шура «по 15», гъану цара-цара «по 21», даршлим х1яб-х1яб «по 103», шударшлим ца-ца «по 501» и т. д.
Почти все приведенные примеры иллюстрируют огромную роль и непреложность закономерностей комбинаторики языка: а именно внутрисловных дис-
симилятивных тенденций между консонантами и ассимилятивных тенденций между вокалами в парных словах.
Подавляющее же большинство парных слов при удвоении теряют прежнюю частеречность и переходят в другие лексико-грамматические классы. а). Так, например, следующие слова к1ант1-к1ант1ли «по капельке» (к1ант1 «капля»), дуб-дубли «постепенно» (дуб «край»), къат-къатли «слоями» (къат «слой») и другие, которые до удвоения были именами существительными, после удвоения переходят в разряд наречий;
б). Удвоения от основ некоторых причастий, наоборот, переходят в разряд существительных: валу-валуси «знакомый».
Парные слова являются важнейшим пластом лексики даргинского языка. Особое место они занимают в корпусе так называемых образных слов, которые, как известно, увеличивают и семантически усиливают выразительные возможности языка, а также придают речи живость и возможность избегать излишнего многословия.
Такие сложения также могут иметь две тенденции: механическую, агглютинирующую, и органическую, фузионную. В результате первой тенденции возникает сумма значений слагаемых элементов; например, в русском языке: стенгазета - стенная газета, профработа - профсоюзная работа. Звуковые изменения и срастания частей сложения могут с течением времени превращать механическое сцепление морфем и даже слов в тесный сплав.
Морфологический тип, включающий в свой состав большое количество существительных, представляющих собой сложные слова, образованные сочетанием или повторением двух самых различных знаменательных слов, сочетанием двух простых корней или двух простых основ. Существительные, входящие в эту группу, можно разделить на две большие группы. Первая группа - это довольно распространенная модель композитных образований, представляет собой двусоставные слова, называющие части тела человека, термины родства, сложные (описательные) наименования предметов, растений и животного мира. «Эти сложные имена сродни свободным словосочетаниям. Формально они являются словосочетаниями, но категориально их можно квалифицировать как дистантные (составные) сложные имена, компоненты которых не слились друг с другом, а функционируют как отдельные слова. Эти словосочетания образуют лексические единства, их компоненты друг без друга не могут выражать общего для них понятия» [2, с. 300].
Детерминативные сложные существительные могут быть составными и сращенными: к составным относятся существительные, в которых опорным компонентом является существительное, а уточняющими компонентами могут быть слова из других частей речи. По правилам даргинской орфографии они пишутся раздельно. Например: газа някъ «локоть» (букв. «кирка рука»), хъяб някъ «запястье» (букв. «шея рука»), к1ат1а кьулса «лопатка» (букв. «лопатка ложка»), бек1 някъ «рука до запястья» (букв. «голова рука»), бек1 кьяш «ступня» (букв. «голова нога»), лут1и кьяш «пятка» (букв. «дно нога») и т. д.
Композиты с антонимическими отношениями между компонентами: узи-ру-зи «родственники» ('«брат сестра»), дуги-х1ери «сутки» ('«ночь день»), неш-ду-деш «родители» («мать отец»), урши-рурси «дети» («сын дочь»), муза-къада «ландшафт» («холм ущелье»), някъ-кьяш «части тела»(«рука нога»), кьар-шин
Библиографический список
«условия для содержания животных» («трава вода») и др. Композиты с синонимическими отношениями между компонентами: мискин-пякьир «бедняга» («бедный жалкий»), мер-муса «местности» (оба компонента означают «место»), абдал-мех1ур «глупый» (оба компонента означают «дурной»), кьийан-жапа «испытания», «тяготы» («трудность лишения»), х1урмат-хатир «корректность», «почтительность» («уважение почтение») и т. д.
З.П Абдуллаев в своих работах не раз касался вопроса правописания сложных слов с помощью причастной формы агар. В частности, он писал, «что причастие ъагар используется для образования довольно большого количества сложных причастий типа: йах1агар «невыдержанный», бек1агар «безголовый», жанагар «хилый», «неживой», баркьагар «бездельный», дец1агар «беспечный», куцагар «бесформенный» и т. д.» [2, с. 116].
Структурно причастие агар «не имеющийся», «отсутствующий» состоит из следующих составных частей: -р - суффикс причастия, -а- перед суффиксом -тематический гласный, г - корень, начальный а - отрицательный преверб. Причастие агар может присоединять к себе и суффикс -си.
Обратил на эту форму и на её способности функционировать в атрибутивной функции, перейдя при этом в разряд прилагательных и С.Н. Абдуллаев. Он писал, что «Этому способствует суффикс -ар, который образует прилагательные, близкие по значению к существительным. Целый ряд прилагательных, образованных с помощью этого суффикса, уже перешли в категорию существительных, т.е. субстантивизировались» [3, с. 56]. Таковыми можно считать следующие слова: къаркъуби «камни» - къаркъубар «каменистый», унхъри «сады» - унхъ-рар «богатый садами», гъезби «волосы» - гъезбар «волосатый», лих1би «уши»
- лих1бар «ушастый», х1улби «глаза» - х1улбар «глазастый», нудби «брови» -нудбар «бровастый», хъунц1а «длинная, оторванная от кожи запутанная щерсть»
- хъунцбар «покрытый некачественной шерстью», дубурти «горы» - дубуртар «покрытый горами» и т. д.
Выводы
Таким образом, можно констатировать, что в основе даргинской орфографии лежат следующие базовые принципы:
- морфологический принцип, который предполагает единообразное, одинаковое написание морфем (корня, окончания, приставки, суффикса) независимо от фонетических изменений в звучащем слове, происходящих при образовании родственных слов или форм слова, то есть от позиционных и других закономерных или традиционных несоответствий письма и произношения;
- фонетический принцип, суть которого состоит в максимальном соответствии письма звуковому составу произносимой речи;
- исторический (или традиционный) принцип, основанный на том, что в даргинском языке встречаются слова, которые пишутся так, как принято: либо в соответствии с традицией родного языка, либо сохраняют написание по языку-источнику.
О богатстве орфографических и словообразовательных возможностей даргинского языка говорит разнообразие семантики и различные способы и средства образования композитов и других слов. Иногда написание, считающееся традиционным и непроверяемым, может быть проверено на основе знания этимологии и исторических изменений в фонетике даргинского языка.
1. Абдуллаев З.П Орфографический словарь даргинского языка. Махачкала, 1989.
2. Абдуллаев 3.П Даргинский язык. Москва, 1993; Т. I - III.
3. Абдуллаев С.Н. Грамматика даргинского языка (фонетика и морфология). Махачкала, 1954.
4. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. Москва, 1966.
References
1. Abdullaev Z.G. Orfograficheskijslovar'darginskogoyazyka. Mahachkala, 1989.
2. Abdullaev 3.G. Darginskijyazyk. Moskva, 1993; T. I - III.
3. Abdullaev S.N. Grammatika darginskogo yazyka (fonetika i morfologiya). Mahachkala, 1954.
4. Ahmanova O.S. Slovar' lingvisticheskih terminov. Moskva, 1966.
Статья поступила в редакцию 09.07.19
УДК 82-1
Khudenko E.A., Doctor of Sciences (Philology), Head of Department of Literature Altai State Pedagogical University (Barnaul, Russia),
E-mail: [email protected]
ALTAI TEXT IN THE POETRY OF V. VYSOTSKY. The article touches upon the theme of the image of Altai in the poetic works of Vladimir Vysotsky. With the help of the material of poetic texts the main mythologems and realities of the Altai plot by Vysotsky are reconstructed. The structure of this plot is presented in the article through several dominant lines: 1) Barnaul text, combining romantic, travesty, catastrophic and national motives; 2) portraits-dedications, interpreting biographical and creative ties of Vysotsky with famous people born in the Altai land (V. Zolotukhin, V. Shukshin); 3) space theme, presenting a symbolic figure of "the double", "doubler" (German Titov) to actual for the author's philosophical-allegorical and auto descriptive key. The article reveals culturological, mythopoeic and psycho-biographical possibilities of the approach to the topos text as symbiotically reproductive for the modern literary science.
Key words: Altai text, Barnaul myth, topos, semiotics, Vysotsky.
Е.А. Худенко, д-р филол. наук, проф., зав. каф. литературы, ФГБОУ ВО «Алтайский государственный педагогический университет»,
E-mail: [email protected]
«АЛТАЙСКИЙ ТЕКСТ» В ТВОРЧЕСТВЕ В. ВЫСОЦКОГО
В статье раскрывается тема изображения образа Алтая в поэтическом творчестве Владимира Высоцкого. На материале стихотворных текстов реконструируются основные мифологемы и реалии алтайского сюжета у Высоцкого. Структура этого сюжета представлена в статье через несколько доминантных линий: 1) барнаульский текст, комбинирующий в себе романтические, травестийные, катастрофические и национальные мотивы; 2) портреты-посвящения, осмысляющие биографические и творческие связи Высоцкого с известными людьми, родившимися на алтайской земле (В. Золотухин, В. Шукшин); 3) космическая тема, презентирующая символическую фигуру «двойника», «дублера» (Пермана Титова) в актуальном для автора философско-аллегорическом и автометаописательном ключе. Статья раскрывает культурологические, мифопоэтические и психо-биографические возможности подхода к топосному тексту как семиотически репродуктивному для современной литературоведческой науки.
Ключевые слова: алтайский текст, барнаульский миф, топос, семиотизация, Высоцкий.
Об алтайском тексте и образе Алтая в русской литературе ХХ века писалось в литературоведческой науке не раз [1]. Корпус исследований по теме «Высоцкий и Сибирь» насчитывает около десятка научных и популярных статей, среди которых наиболее систематические - публикации Марка Цыбульского [2, с. 17]. Известно, что в Новосибирске существует Сибирский фонд по увековечению памяти Высоцкого (председатель Анатолий Олейников), в нескольких городах Сибири поэту поставлен памятник. Однако в сюжете пребывания Высоцкого на Алтае всё еще есть «белые пятна», а тексты, образующие так называемый «алтайский текст» нуждаются в тщательном комментировании.
Выступая 24 - 25 января 1964 года на сцене Театра юного зрителя (ТЮЗа) в Барнауле, тогда ещё малоизвестный актер Владимир Высоцкий встретил свое 26-летие. Теперь это Молодежный театр Алтая, он расположен в другом здании и (ирония судьбы!) носит имя друга Высоцкого, коллеги по театру на Таганке, -Валерия Золотухина.
Развёрнутое комментирование и изучение того, что связано с «алтайским текстом» Высоцкого, ещё не предпринималось. Более того, нам представляется необходимым расширить корпус произведений поэта, в которых воссоздаются художественные черты алтайского региона, и к уже известным «барнаульским текстам» (на которые впервые указал журналист Валерий Тихонов [3]) добавить тексты-посвящения, связанные с фигурами Василия Шукшина, Валерия Золотухина, и символическое осмысление фигуры второго космонавта - Германа Титова - в контексте личностных и творческих поисков поэта 1960-х гг
В конце января 1964 года Высоцкий отправляет с оказией из Барнаула посылку жене - Л. Абрамовой - и письмо: «Относительно моего приезда - очень хочу, но дорога дорогая - 200 рублей, и концерты без меня не могут быть... Посылка небогатая, там балык и ужасно вкусная китайская икра. Ешьте и вспоминайте мою многострадальную сибирскую и алтайскую жизнь. В Барнауле буду дней 10» [цит. по: 2, с. 18].
Травестийный парадокс о содержании «небогатой» посылки и «многостра-дальности» алтайской жизни указывает не только на хорошее чувство юмора у поэта, но явно свидетельствует о его широком круге общения. По нашему предположению, подобные «немыслимые» в советские годы поднесения были возможны только или в качестве гонорара, или из чувства огромной благодарности за хороший концерт. Понятно, что концертов за 10 дней в Барнауле было не только два, как значилось на афише, а значительно больше, и они носили неофициальный характер. Так, китайская красная икра (как, впрочем, и балык) могла быть преподнесена работниками или посетителями ресторана гостиницы «Алтай», где проживали московские гастролеры, а напротив гостиницы находилось здание крайкома КПСС.
После Барнаула Высоцкий вместе с другими актёрами едет по Алтаю. Известны точные дата и место выступления в Бийске. Газета «Бийский рабочий» в номере от 1 февраля 1964 года анонсировала предстоящий в тот же день концерт московских актеров в кинотеатре «Сибирь» (по другой версии, выступление состоялось в «Октябре») [2, с. 21]. Затем Высоцкий едет в Горно-Алтайск, и, возможно, Рубцовск, но документальных свидетельств об этих выступлениях не осталось.
10-дневное пребывание в столице Алтайского края оставило «след» в нескольких поэтических текстах Высоцкого - то напрямую, то косвенно. Как правило, Барнаул воспринимается поэтом как истинно сибирский провинциальный город - место ссылки блатных, каторжников, мелких беспорядков или наоборот -полного застоя, рутины.
В песне «Летела жизнь» (1977) герой Высоцкого проходит через несколько испытаний в «Сибири - державе бичевой». Сибирско-каторжный колорит становится для героя пространством своеобразной инициации, где он не только взрослеет, приобретая лысину и «семь пядей во лбу», испытывая физическую и душевную боль, но и получает незабываемый опыт жизни и даже национальной самоидентификации:
< . .> Я был кудряв, но кудри истребили -Семь пядей из-за лысины во лбу. Летела жизнь в плохом автомобиле И вылетела с выхлопом в трубу. Воспоминанья только потревожь я -Всегда одно: «На помощь! Караул!..» Вот бьют чеченов немцы из Поволжья, А место битвы - город Барнаул. Когда дошло почти до самосуда,
Я встал горой за горцев, чье-то горло теребя, -Те и другие были не отсюда, Но воевали, словно за себя [4, с. 435].
Знаменательно, что герой песни в барнаульской «битве» вступается за обижаемых - чеченцев, очевидно зная, что количественно немцев с Поволжья, действительно, на Алтае намного больше. Однако эта строка из песни Высоцкого имеет под собой документальную и довольно трагическую основу. И «немцы из Поволжья» здесь совсем ни при чём, тем более что в Барнауле они не селились.
А. Муравлев в книге «Неизвестный Алтай» впервые сопоставляет два источника - отрывок из документальной книги историка В.А. Козлова, основанной на докладных записках КГБ и прокуратуры СССР в ЦК КПСС, и беллетристическую книгу А. Александрова «Соловей, соловей-пташечка», изданную в Барнауле годом раньше [5, с. 189]. В документальной книге случившиеся события реконструированы без национальной составляющей (материал включен в главу «Сценарии «стройбатовских» волнений»), понять, из-за чего начались волнения, затруднительно:
«22 августа 1954 года двое солдат затеяли драку со строителем, который затем направился в рабочий клуб смотреть кино. Через некоторое время в клуб ворвались около 40 солдат из расположенных поблизости двух строительных батальонов. Солдаты сняли ремни и стали пряжками избивать присутствующих, повредили киноаппаратуру, переломали мебель и скрылись» [6, с. 167].
Далее автор книги указывает, что были запущены ложные слухи о том, что якобы во время драки в клубе солдатами был убит ребёнок, что усилило резню: «Завязалась коллективная драка, в ходе которой обе группы бросали друг в друга камни. В течение всего дня, 23 августа, рабочие продолжали собираться группами и избивали встречавшихся им солдат-одиночек. <...> В прилегавших к строительству кварталах было подобрано избитых или отнято во время избиения 22 солдата строительных батальонов, пять из которых к утру 24 августа умерли. В местную больницу на излечение поступило также двое рабочих» [6, с. 168]. В итоге, строительные батальоны были выведены из Барнаула, а рабочие таким образом добились своего.
И только воспоминания свидетеля событий расставляют нужные акценты. А. Александров пишет: «На Западном поселке стояла казарма, где располагалась часть стройбата и почти целиком «чеченского разлива». Кто затеял свару, разбиралась милиция. То ли первые начали махаться русские мужики, то ли чеченцы «совсем наглость потеряли». Да нашелся, как всегда, провокатор и заорал благим матом:
- Ребята! Полундра! Наших бьют!
С Западного цепная реакция пошла гулять по всему городу. Озверевшая от крови толпа «черносотенцев» уже не разбирала национальность. Врагами становились почти все смуглые брюнеты: кавказцы, азиаты, евреи, цыгане и ... русские. Не за понюх табаку забили чернявого прохожего до смерти. А когда мимо как на грех проезжала бортовая машина со стройбатовцами-чеченцами, один мужик с ножом в руке на ходу заскочил в неё и давай полосовать.» [7, с. 29 - 30].
Неизвестно, откуда об этих событиях десятилетней давности узнал Высоцкий (скорее всего, из общения с местными жителями), но, очевидно, в его сознании наслоились два факта: что такой межнациональный конфликт был и что на Алтае есть много русских немцев. Точкой «выявления» скрываемых официальной властью межнациональных столкновений становится именно глухой сибирский город. Значим и выбор героя стихотворения - вступиться за проигрывающих битву «чеченов». Ироничная интонация конца текста - «Те и другие были не отсюда» - лишний раз подчёркивает восприятие Барнаула как «перевалочного» города для переселенцев. Однако исключительная конфликтность топоса является в этом случае адекватной формой отражения маргинального сознания как немецких переселенцев и стройбатовцев-чеченцев, так и сознания самого лирического героя.
В тексте песни «Из детства» (1979) на фоне блатного жаргона и бандитских кличек (Клещ, Толян Рваный) возникает мотив воровской удачи, которая должна «обломиться» герою, но, увы, не в таком глухом месте, как Барнаул: <...>А все же брали соточку И бацали чечеточку, -А ночью взял обмоточку -И чтой-то завернул... У матери - бессонница, -Все сутки книзу клонится.
