CC BY
122
УДК 323
В.В. Ильин, С.П. Красовский, А.В. Тимофеев* ХАРАКТЕР СОВРЕМЕННОГО «МИРОВОГО ПОРЯДКА»
В статье рассмотрена сложившаяся после распада мирового порядка, конституированного Ялтинско-Потсдамскими договоренностями, униполярная международная система, пришедшая на смену биполярности. Делается вывод, что следствие истинной стратегии, инспирируемой интенсивным потоком тревожных фактов, — консолидация: обуздание беспокоящей реальности не в лихорадочной секториза-ции и регионализации белого мира (расширение НАТО), а в достижении фундаментального альянса его составляющих.
Ключевые слова: мировой порядок, мировая система, биполярность, мультиполярность, униполярность,
Международную систему после распада мирового порядка, конституированного Ялтинско-Потсдамскими договоренностями, вследствие некомпенсированной сдачи восточноевропейской зоны ответственности бездарным горбачевско-ельцинским руководством страны именуют униполярной, подразумевая под этим практическую монополию западных демократий под эгидой США вершить судьбы цивилизации в глобальном масштабе.
Аргументы отрешенного порядка о мнимой некорректности выделения униполя крепятся на вполне классических аналогиях необходимости полюсов в традиционно контрадикторных структурах. Они, естественно, парируются переходом на неклассическую точку зрения. Если в физике позволительно допускать монополь, то почему непозволительно поступать так в политике?
Униполярность характеризует баланс могущества, который при нынешней (будем надеяться, недолговечной) неконкурентоспособности России сместился на Запад; ни больше, ни меньше она отображает простой факт векторного движения политического вещества по линии: мультиполярность — биполярность — униполярность. Ничего предзаложенного и одновременно необычного в подобном движении нет. В настоящее время — время информационной экономики и ее экспансии — 7 продвинутых стран дают до 90 % высокотехнологичного производства. Это — инструмент влияния, доминирования (разрыв в среднедушевой доле ВНП между жителями Севера и Юга составляет примерно 15,4 тыс. долл. Таким обра-
зом, наличествует и усиливается поляризация современного мира по качеству жизни).
Контролируя 50 % кинорынка Франции, Италии, Дании, Голландии, 60 % кинорынка ФРГ, 80 % кинорынка Великобритании, Японии, имея 75 % объема экспорта телепрограмм, США лидируют в производстве продуктов массовой культуры, духовных ценностей, навязывая народам свое мироотношение.
Дисбалансы культурных, информационных, технологических потоков, укрепляя позиции ат-лантистского режима при американском лидерстве, обрекают его на гегемонию в постиндустриальной по содержанию, униполярной по форме современности. Момент огорчительный, но неизбежный. Средства поддержания потенциала атлан-тистского униполя следующие:
— консервация глобального неравенства;
— упрочение Pax Americana;
— мобильная инвестиционная политика с расчетливой структурой рынка («азиатское экономическое чудо» несамодостаточно, что высветил кризис 1997-1998 гг.);
— сдерживание страновой эволюции держав со стратегией форсированной модернизации.
Эфемерные и общие риторические фигуры о многополярности влияния в униполярности могущества не могут заслонить существа дела, смысловая изначальность которого состоит в вопросе рядов социального партера: все они заняты сателлитами США или в них находится достойное место равного среди равных для России? Будет ли
* © Ильин В.В., Красовский С.П., Тимофеев А.В., 2014
Ильин Виктор Васильевич (vvilin@yandex.ru), кафедра философии, Московский государственный технический университет им. Н.Э. Баумана, 105005, Российская Федерация, г. Москва, ул. 2-я Бауманская, 5, стр. 1.
Красовский Сергей Петрович (info@timacad.ru), кафедра философии и социологии, Российский государственный аграрный университет — МСХА им. К.А. Тимирязева, 127550, Российская Федерация, г. Москва, ул. Тимирязевская, 49.
Тимофеев Александр Вадимович (kafpm@ssau.ru), кафедра прикладной математики и вычислительной техники, Самарский государственный аэрокосмический университет им. С.П. Королева, 443086 г., Самара, Московское шоссе, 34.
Север консолидированным, интегративным или же фрактуры его будут соизмерять свою мощь в противостояниях друг другу? Пределы игры силовой политики обозначены явно. Север должен объединяться перед лицом давления южной периферии, угрожающей агрессивной конвекцией в виде:
— надвигания аллохтонов;
— иммиграционного реванша колоний над метрополиями;
— просачивания, оседания, укоренения этнических нелегалов.
Если желаемого вхождения в круг северного альянса не произойдет, коалиционное поведение России будет подчинено поискам партнеров в организации глобального сопротивления гегемонии Запада и США с восстановлением биполярности (усеченной). В первом случае (противостояние Западу), к которому Россия в силу далеко не лучшей своей державной формы попросту не готова, реставрируется модель национальной автаркии (с подыгрыванием геостратегическим соперникам Запада по широкому фронту от Ближнего до Дальнего Востока). Во втором случае (противостояние США) оформляется антиатлантистский пакт с утрированием интересов Европы.
Перебор возможностей наводит на предпочтительность варианта консолидированного северного альянса (оперативное препятствие ему — расширение НАТО), срыв которого заменяется вариантом континентальной интеграции.
И то и другое во многом зависит от линии США — есть ли рычаг действенного на нее влияния? По-нашему, есть. При всей своей мощи на поверку, как ни странно, США представляют легко разбалансируемую систему, вводимую в состояние турбуленции блоком дезорганизующих причин, среди них:
— финансовый кризис (отказ Европы, России, Китая от использования доллара как универсальной валютной единицы);
— расовое обострение вследствие падения патронажных программ;
— нерезонансностъ интересов нации и плотно сбитых этномафиозных групп;
— демографическая диспропорция белого и цветного населения с затруднением социальной утилизации цветных;
— маргинализация цветного гетто в мегаполисах с возникновением критической массы общественно неадаптированных, ненужных людей.
В политике, как в физике, сложно поддерживать модель привилегированной системы отсчета; монополия в виде претензий доминировать, первенствовать затратна, ущербна, против нее всегда борются.
На континенте, стремясь достичь многополюс-ности, извечно боролись против посягательств на роль центра силы со стороны то Габсбургов, то Наполеона, то Фридриха И., то Вильгельма II, то
Гитлера. В мире в антиглобалистском, антиимпе-риалистском порыве сплачивались против домогательств то США, то СССР, то их обоих.
Следовательно, отвергая дрессировочные приемы внушения, трудно признать преимущества униполя, принять необходимость моноцентристс-кой модели мира. Верно, что США сейчас вне конкуренции в своем привилегированном амплуа глобального лидера, однако не факт, что оно пробуждает повсеместное воодушевление. Гегемония
— реальность, с которой считаются до поры до времени, далее же уважение, сходя на нет, сменяется устойчивым отторжением.
Питающие униполь преимущества западного стиля жизни ставятся под сомнение столь вероятными катаклизмами, как:
— свертывание демократии (при вступлении в полосу дефицитного существования);
— дестабилизация внутригосударственного управления (восстание цветного гетто, поход бедняков города на богатеев деревни и т. д.);
— затухание темпов экономического развития;
— дефолт (следствие отказа от беспроцентного кредитования многими странами экономики США).
Все это сугубо подорвет западное влияние, вызовет идиосинкразию к вестернизации, а то и мятеж против союза североатлантических демократий как ядра всемирной федерации. Сказанное лишает оснований уделять много внимания модели униполярности. Временное не может быть вечным. Россию устраивает сбалансированная поли-центричность с предсказуемым поведением региональных лидеров, прежде всего ЕЭС, Японии, Китая, США, новых индустриальных стран, Израиля, Ирана, Пакистана, Индии, то автономно, то консолидированно решающих основополагающие задачи развития при непременном сдерживании терроризма, фундаментализма, империализма (неоправданное силовое расширение геополитических зон ответственности).
Остановимся на положении России. Россия пока занимает место несоизмеримо ниже своей цивилизационной судьбы, призвания. Дабы не склонять в очередной раз народ к целям надуманным, следует ревизовать возможности, как, восстанавливая державное могущество, с меньшим количеством издержек, потрясений достичь потребного. Справляться с национальными проблемами историософия предлагает, выдвигая дилемму: почва — европеизм. Согласование действий с альтернативными ценностями предопределяет спорадические качания отечественного модернизационного маятника: от европеизации к почвенной реакции и обратно.
Будущее в подобных качаниях, истребляя прошлое, обусловливая духовное, гражданское, воспроизводственное разделение, реализуя затратно
некумулятивный, инверсионный тип развития, наводит на безрадостное предчувствие упущения преобразовательных шансов. Чтобы не выпустить из рук главной нити исторических событий, вернемся к рефлексии инерционного оптимизма, индуцируемого то почвенничеством, то европеизмом.
Европеизм. Грядущее России — в Европе, подключении к ее ценностям, принципам жизни, организации. Что называть Европой? Конечно, не географический ареал, в отношении которого есть редакции: Европа
— от Средиземноморья до Урала (Татищев, Данилевский, А. Гумбольдт);
— от Средиземноморья до балтийско-черноморской перемычки, где материк сужается (Савицкий);
— от Адриатики до Балтики по ломаной между Триестом и Данцигом (Штеттином) (Ламанский; модель романо-германского ядра Европы);
— от Атлантики до Тихого океана (адепты модели «общеевропейского дома»).
Превосходя вариации и выделяя сущностное, отметим: Европой в интересующем нас смысле называют цивилизационную общность, консолидированную технологиями жизнеподдержания и жизневоспроизводства. После ее оформления в результате ассимиляции варваров (с XI в.) в нашествиях монголов, арабов, турок на нее оказывались деструктивные влияния, однако недостаточные для разрушения. Европу обеспечивало преддверие ядра Европы: с востока и юго-востока — Россия, Венгрия, Чехия, Польша; с юго-запада — Балканские страны; с запада — Испания. Иноземные пришельцы, завоеватели оседали там.
Надежно прикрытая по всем сторонам горизонта народами околоевропейского пояса, западная цивилизация возымела уникальные исторические возможности практически беспрепятственного, не возмущаемого экзогенными влияниями саморазвития. Она и реализовала эти возможности, добившись завидных завоеваний в гражданском, материально-техническом, экзистенциальном строительстве.
Стремление «в Европу», выражая побуждение приобщиться к цивилизации, быть «как они», беспрепятственно пользоваться плодами прогресса, психологически вполне понятно — только реализуемо ли?
Один вопрос — можно ли поддерживать в России достигнутое Европой качество жизни? В сфере материальной — едва ли, учитывая географические, инфраструктурные, энергетические, технологические возможности. В сфере политической — проблематично также, принимая во внимание геостратегическую специфику существования России в зоне сильнейшей цивилизационной конвекции (пространство России — средостение векторов перемещения политического вещества с
Запада на Восток (колонизация) и с Востока на Запад (движение варваров), борьба за гегемонию в хартленде), вызывающей столь одиозные атрибуты гражданственности, как централизация, редистрибуция, милитаризация, администрирование, директивность.
Другой вопрос — хотят ли пускать нас в Европу европейцы. Исторически Россия — камень преткновения на пути континентального расширения Европы. Сдержав колонизационный напор Drang nach Osten, развернув экспансивное движение Старого Света, Россия вынудила его создавать имперскую периферию на удаленных, впоследствии сданных рубежах Азии, Африки, Америки. Монолиты образуются в часы испытаний. Своя национальная память у отстоявшей независимость от европейской агрессии России, свое духовное наследие у отчаявшейся сломить Россию Европы — это разные и непримиримые архетипические комплексы, вместе им не сойтись. На уровне верова-тельного подспудья отношение России к Европе и vice versa подозрительное, соперническое. Сильная Россия не нужна Европе. Проникновение восточного колосса в цитадель континента — его «островное» ядро — всегда и всячески будет торпедироваться.
Третий вопрос — имплантация в цивилизационный корпус России достояния Европы: европеизация как трансляция в восточную континентальную периферию многообразных преимуществ, завоеваний «ядра». Хотя Россия и Европа никогда не представляли собой комбинацию социоис-торическую, с позиций отстаиваемой нами концепции ФСК нет ничего порочного в модерниза-ционном заимствовании восточным сообществом-контрагентом выработанных западным протагонистом перспективных жизневоспроизводительных технологий. Модернизационное заимствование — не следствие цивилизационного диктата. Россия — не цивилизация-спутник европейской цивилизации-центра; она самодостаточная гражданская структура, адаптированная к своей географической, климатической, геостратегической нише. Модернизационное заимствование — естественное обогащение себя продуктами в известном смысле космополитического опыта производства универсальных цивилизационных трансформ, обусловливающих сущностную конвергенцию человечества в деле налаживания выживания посредством достижения оптимумов жизнеустроительства.
Сказанное выявляет осмысленность третьего аспекта потенциальной европеизации при решении соответствующей проблемы применительно к России. Но именно против этого активно и безапелляционно выступает почвенничество, расценивающее европеизацию как инвазию.
Почвенничество. Концептуальный конек почвенников — двусоставная идея:
— отрицание значимости европейского опыта для России. Прямолинейно критическими декларациями соответствующего порядка буквально наводнены почвенные писания. Они, естественно, представляют текстоведческий и историософский интерес, требуя содержательного, вдумчивого обсуждения. Жанр нашей работы не позволяет развернуть надлежащие экспликации. Посему ограничимся приведением генерализирующих суждений поздних почвенников Л. Карсавина: «Не в европеизации смысл нашего исторического существования и не европейский идеал... наше будущее. Если бы было так, мы были бы народом неисторическим, годным лишь на удобрение европейской почвы» [2, с. 105]; и Н.С. Трубецкого: и монархическая, и капиталистическая, и социалистическая Россия влекут духовное порабощение европейской цивилизацией, уродование «естественной природы исторической России», по этой причине следует «повести решительную борьбу против европейской цивилизации в ее целом» [5, с. 260];
— утверждение особой цивилизационной стати России, задаваемой общинностью, соборностью, софийностью, богоносностыо. Воинствующему экономизму, индивидуализму, рационализму Запада почвенники противопоставляют само-законность русского мироощущения во главе с православием. Отчетлива мысль на сей счет Г.В. Флоровского: «Мы ощущаем, что правый путь к Великой России — через церковь... Мы ощущаем как факт, что православие живет в русской действительности — это и есть единственная русская жизнь... церковь... становится освящающим средоточием русского духа» [7, с. 292].
Русский цивилизационный путь — православно-христианский, утрирующий не право, а некую разновидность сотериологии: нравственного совершенствования, «обожения».
Допуская, что резоны, породившие платформу, основаны на оригинальной транскрипции отечественных культурных реалий, способствующей самопознанию, осмелимся квалифицировать ее все же как недискурсивную, консервативно-рудиментарную утопию. Чего стоит, скажем, трактовка соборности в терминах принятия идей не через логическое обоснование, а через их распространенность в «церковной ограде»? Убеждение, будто с Запада, где «все эффект, все картинка» (К. Аксаков), божия культура уходит к Востоку (в Россию)? Увещевание, что «входить в истину» надлежит через спасение?.. Дезидераты неотчетливые, если не сказать, темные.
Критика западного «личного самолюбия» [3, с. 29], собственничества, «мещанства» в чем-то оправдана и ясна метафизически, но не социально. Осмелимся утверждать, что многие беды России — от отсутствия данных качеств. Точно об
этом — у Б.Н. Чичерина: пока крестьянин в крестьянской державе не привык «думать, что он сам должен устраивать свою судьбу... никаких путных экономических привычек у него не может образоваться. Крепким сельским сословием, способным служить источником обогащения для себя и для страны, может быть только сословие личных собственников или арендаторов-капиталис-тов, а никак не общинных владельцев» [1, с. 61].
Наше итоговое оценочное суждение таково. Почвенная утопия особого цивилизационного пути России, питаемая противопоставлением материального духовному, корыстного нравственному, наживы жертвенности, необходимости свободе, лица коллективу, единичного общему, реального идеальному, исполненная мессианского пафоса «народа-богоносца», несущего просвещение миру (прежде всего Западу) через эманацию славянского братства, православного христианства, все-человечности, всепо-нимания, всезамирения, все-единения, в политико-прагматическом отношении представляется великим недоразумением, стимулирующим возрождение России, как Обломова-органайзер.
Строить реалистичный обновленческий курс надлежит в соответствии с перевесом иных побуждающих сил — исторических. Исторически Россия сформировалась в веках как империя — в согласии с логикой имперосозидания ее и требуется возрождать ныне. Ничего порочного, предосудительного в этой идее нет. Россия — органическая структура. Если в многострадальном прошлом нашего народа в жесточайшей конкуренции с державными оппонентами был выработан именно такой — действенный — регламент самообеспечения, то почему надо им жертвовать? Со спокойным достоинством и надлежит проводить линию имперского восстановления, освобождая при этом «империю» от неимманентных коннотаций «тюрьма народов», «аннексия», «рабство». Безапелляционно задиристый критицизм в отношении к национально бывшему неуместен — всем «пепел нам священный» не есть «одна немая пыль» (П.А. Вяземский). Издержки имперской организации очевидны, но очевидны и ее достоинства (США — империя, и как неплохо живут), трезвый учет которых позволяет настаивать: Россия состоялась в мировой истории исключительно благодаря подобной организации. Дело потому, как представляется, в соблюдении хладнокровия в оценках, равно как в последовательности достижения практической цели. Практическая же цель одна — занять престижное место в сообществе народов, сравнявшись с Европой или превзойдя ее «по обилию, наукам, силе и славе» [4, с. 271].
Хорошей цели — хорошие средства, какие и олицетворяет империя. Глупость записана в программе дискредитации империи для России. Им-
перия есть высокотехнологичное гражданское состояние, обеспечивающее народу самодостаточное стабильное инновационное развитие. В нашем понимании понятие «империя» связытается со свободой, культурой, участием, государственностью, гарантиями. Что в этом плохого?
Между названными началами нет дискордант-ности. По своему мироотношению принадлежавший к XVIII столетию остаток стаи «славных екатерининских орлов» — Пушкин сближал империю с просвещением, свободой. Верно, как подчеркивал Г.П. Федотов, «люди, которые строили или поддерживали империю, гнали свободу, а люди, боровшиеся за свободу, разрушали империю» [6, с. 142]. Так бышо. Однако ситуация печатью безысходности не отмечена. Выжодившая из порядка, фрондирующая, безгосударственная интеллигенция в России инакомысляща, либеральна, тогда как государственная интеллигенция апологетична, консервативна. Противоречие есть, но оно не фаталистично. Дело выстраивается в перспективе прекращения фронды. Есть периоды и этапы, обязывающие жить интересами государства, нации, целого. Скажем прямо, необходимо понять: враг империи и свободы общий. И это суть анархия, стихия. Противостоявшая им в национальной истории империя подчас ущемляла недопонимавшую этого свободу, в часы же ослаблений, утрат они единились, выдерживая во имя высшего заявляемую высоту блока. Сейчас именно такой момент, когда свобода, культура должны дать народу новую государственную судьбу, не бросая в бездну, а превознося империю.
С чем обязаны согласиться и примиренцы, и протестанты, так это с тем, что России надлежит стать великой на нашем веку. Все идеологии самоисчерпались, в чистом виде нет ни либерализма, ни консерватизма. Остался здоровый патриотизм как всего лишь любовь к своей Родине, основа консолидации желающей обрести быиое могущество нации.
Между тем сугубо этому неизменно противилась и противится Европа, всегда и всячески стремившаяся и стремящаяся ослабить Россию, реализовать исключительные претензии на мировое господство. Лишь несколько показательных примеров, демонстрирующих завидную устойчивость западной аннексионистской интенции в отношении России: интервенции Смутного времени; наполеоновский поход; Первая мировая война, обращенная против России; гитлеровская агрессия. Не надо тешить себя иллюзиями, что, мол, данные захватнические движения не выражают кон-солидированно-аутентичной линии Старого Света. Для выстраивания реалистичной картины добавим к сказанному Крышскую войну, «дух Локарно», двусмысленную позицию по открытию второго фронта во Вторую мировую войну, хо-
лодную войну, инспирацию расчленения СССР. Вполне достаточно.
Вменяемая политика Европы в отношении России — приручение, покорение, закабаление, — выпытавшая стабильную антизападную реакцию в виде форсирования имперостроения.
В силу перенаселенности, ресурсной, сырьевой недостаточности Запад не мог быть военно-политически замкнут на себя. Суть не в некоей изначальной унитарности Запада, отсутствии внутренних пикировок (война за Испанское наследство, Тридцатилетняя война, Семилетняя война; англо-голландское, англо-испанское, франко-прусское соперничество и т. д.), а в реальной мотивации преодолевать контрадикции перед лицом дефицитности существования. Последняя, предопределяя единение западного сообщества, нацеливает его на расширение исходного географического контура. Данные, вполне естественные обстояния интерпретировались нами в терминах объективной логики больших геополитических пространств (БГП), подчиняющей взаимодействие фрагментов человечества определенным императивам.
В повышательных фазах «Объединенная Европа» под флагом расширения связанного с римской идеей географического ареала идет на Россию. Просматривается 100-летний интервенционистский цикл данного движения: 1610 г. — Смутное время; 1709 г. — Северная война; 1812 г. — Отечественная война; 1917 г. — Первая мировая война, принявшая форму крупномасштабной консолидированной интервенции. Экспансивным походам Европы Россия неизменно противопоставляла укрепление империи.
В понижательных фазах быпия отечественного — в ситуации подрыта могущества центральной власти (Николай I, Николай II, большевики, сталинские репрессии конца 30-х годов) — Запад опять-таки налаживает экспансию. И снова Россия отстаивает суверенитет через имперотворчество. Обращаем внимание на буквально вышужденные имперские ответы России на аннексионистские вызовы Европы: без империи нет России, они принадлежат друг другу.
Мысль оттеняют следующие неформальные диспозиции. Подобно тому, как жизненные отношения в стандартный: случаях рельефно передаются системой треугольных отношений, в системе данных геометрических фигур могут быть промоделированы связи геополитические.
Картина I: Запад (Европа) — Россия — Восток (Азия). Три вершины, воссоздающие весь набор нужных связей.
Политическое пространство неоднородно и анизотропно, оно векторизовано. Колонизация идет с запада на восток, варвары движутся с востока на запад. Стяжающая хартленд Россия выступает сре-
достением этих векторных (выражающих структурные зависимости дальнего порядка)’ движений.
Уточненная картина с учетом сказанного такова:
Запад (Европа) ® Россия ® Восток (Азия),
где стрелки обозначают свободные векторы.
Надежно прикрыв свой пространственный контур, отстояв державный суверенитет, Россия преобразовала западный вектор колонизационной экспансии, развернув его вспять и предопределив колонизацию Нового Света. (Вновь и вновь акцентируем: если бы не эта обескураживающая способность цивильно менее развитой России успешно противостоять цивильно более развитой Европе, что и составляет терзающую невыразимостью «загадку» русской идеи, удовлетворенный континентальным расширением, решающий проблемы дефицитного существования Запад, скорее всего, не принялся бы за интенсивную внематериковую колонизацию. Исторические судьбы мира выглядели бы иначе.) Это — одна сторона дела.
Другая заключается в преобразовании восточного вектора. Впитав, позитивно переработав монгольский властный порядок, умножив державную мощь, Россия смяла векторное движение азиатов; обеспечив западные рубежи, она реализовала собственное движение на восток. Несколько слов об этом. Со всех точек зрения — оно вынуждено. В крестьянской стране в условиях критического земледелия объективировался экстенсивный тип хозяйствования с характерными способами зем-леобработки: трехпольем, подсекой, перелогом. Удовлетворение воспроизводительных нужд, потребностей человеческого, странового развития требовало увеличения обрабатываемого клина. Ход на перенаселенный, цивильно превосходящий Россию Запад для решения этой задачи был заказан, оставался ход на Восток. Державные перспективы России всецело и определились этим ходом: двигаясь в демографически разреженную зону, практически не встречая сопротивления на своем пути, империя закрепилась в Зауралье, включив в орбиту влияния евразийский контур.
Артикулированные структурные тенденции отображаются графически:
Запад (Европа) — Россия — Восток (Азия).
Российский аннексионистский контрвектор сминает движение варварского политического вещества с востока на запад, обусловливая юго-восточную отечественную колонизацию.
Прекрасно то, что легко. Силовой затратный процесс материкового расширения России выгодно отличался от сопоставимого с ним предпринятого Западом процесса колонизации Нового Света. Многое здесь примечательно. Главное же — не находится той злокозненности мыслей и действий, которые отличали покорение аборигенных про-
странств европейцами. В России никогда не практиковалось охоты за скальпами, массовое уничтожение коренных народов. Напротив, Отечество всесторонне кредитовало неконкурентоспособные периферийные этнические группы, предоставляя им шанс войти в историю под имперским российским патронажем. Если бы не свершившееся, этнографическая карта Евразии не была бы столь многоцветной.
Второй интригующий сюжет связан с треугольными связями, возникшими вследствие преобразования картины I в гомологичную картину II.
Картина II: I мир — II мир — III мир.
Вершины треугольной фигуры второй картины модифицируют соответственные примордиальные формы.
I мир — консолидированный капиталистический Запад, представляющий объединенную Европу в блоке с США (атлантистская система) со структурами ЕС, НАТО.
II мир — консолидированная социалистическая Южная и Центрально-Восточная Европа, предводительствуемая СССР, со структурами ОВД, СЭВ.
III мир — периферический отстойник цивилизации — развивающиеся страны Азии, Африки, Латинской Америки.
Векторные политические движения картины II подчинены логике: I мир выкачивает из III мира ресурсы; II мир, сбивая сырьевую накачку I мира, будирует в III мире революцию. Система данных импортно-экспортных потоков конституирует концентрическую конфигурацию гегемонии на базе биполярности. Или графически:
I мир — II мир — III мир.
Свободный вектор из III в I мир олицетворяет прокачку природных богатств, тогда как свободный вектор из II в III мир выражает антиколониальные просоциалистические влияния.
Сущностная расшифровка картины II заключается в понимании: биполярный мировой порядок — плод многотрудного военного опыта, итог Ялтинско-Потсдамских договоренностей — обеспечивал стабильность, поднадзорность, подконтрольность. Разумеется, подобный порядок несправедлив, однако удобен: разбивая пространства на согласованные сферы влияния, зоны ответственности, он устанавливал регламент гарантийного международного сосуществования.
Проигрыш холодной войны, бездарная, безответственная, некомпенсированная сдача преступным руководством СССР, а затем России оплаченной кровью миллионов патронируемой территории означали разрушение биполярности. В создавшейся ситуации России остается либо присоединиться к западному униполю (центру), либо играть на противоречиях глобального развития,
утрируя антиатлантистские интересы стран III мира на периферии. Такой представляется стратегическая перспектива, в которой западники (либералы, модернисты) ратуют за первый, антизападники (консерваторы, антимодернисты) — за второй вариант развертывания событий.
Время внезапности — наш век. В доводах и тех и других нет чувства реальности. Последнее обременяет отрезвляющим: главное — уметь отказаться от заблуждений, быть опровергнутым Богатство возможностей — значений, неподвластных шаблонным оценкам, — несет новый фигурный сюжет, видоизменяющий предыдущую картину.
Картина III: Север — Россия — Юг.
Восстанавливает структурные параметры I и II картин (Север — технологически авангардные, цивильно продвинутые страны Запада; Россия — константная величина, к которой тяготеет отвалившаяся от СССР державно несамодостаточная периферия империи; Юг — ассоциированная азиатчина, синоним цивилизационной неустроенности, зависимости, отсталости) с серьезной поправкой: мир утратил стабильность, обрел мозаичность — он стал неустойчивым, турбулентным. Подобные свойства — результат, с одной стороны, эфемерности униполярной системы, фронтальный мятеж против которой с образованием новых силовых противовесов в любое мгновение могут поднять Германия, Япония, Китай, Россия (с меньшей вероятностью — исламский мир, новые индустриальные страны); с другой стороны — присутствие зон Юга на Севере и Севера на Юге. Последний казус, скрывающий тот же феномен НИС, ввиду крайней условности анализироваться не будет. Первый же казус заслуживает самого пристального внимания. Провоцирующая турбулентность мозаичность сказывается в наличии в относительно гомогенных ареалах технологически авангардных западных стран чужеродного аллохтонного цветного арьергарда. Здесь нам не избежать возвращения к последовательно осваиваемой нами теме реванша колоний над метрополиями. Суммирование соображений, доводов, аргументов подводит к следующему. На европейский Запад давят пришельцы с Магриба, Ближнего, Среднего Востока (Германия, Великобритания, Франция, Италия), Латинской Америки (Испания, Португалия, Голландия). На атлантистс-кий Запад давят выходцы с Дальнего Востока, Юго-Восточной Азии, островов Тихого океана, Латинской Америки. Российский Запад прессингуют этнические нелегалы с Дальнего Востока, Центральной Азии, Закавказья. Белые ставятся в сложные условия нахождения рычагов выживания перед опасностью захлестывания цветной маргинальной волной.
Линия противостояния цивильно продвинутых белых мегаполисов люмпенскому отсталому
цветному гетто, по-нашему, всецело определит рубеж столкновения. Это будет не столкновение цивилизаций, а столкновение рас, белой автохтонной культуры и пришлого бескультурья цветных аллохтонов, взрывающих выкованный, веками отлаженный строй жизневоспроизводительного деятельностного обмена.
Извечно Запад решал или пытался решать цивилизационные проблемы за счет России. Пакет проблем обозначенного порядка прежними способами не решить. История союзничества Европы (Запада) с Россией не написана. Не написана оттого, что и не могла быть написана — ее просто не было. Политика двойных стандартов, изоляции, подрыва, прямого предательства делала свое неприглядное дело. Однако же обстоятельства изменились.
Выгоды следуют за идеями, хотя им не предшествуют. Веление нашего времени — идея консолидации Севера против наступления Юга, придающая беспрецедентный импульс сотрудничеству Европы, США, России. «Дух Веймара» противопоказан. Скрепление регионов белой цивилизации осуществляется «боннскими ценностями» выживания, обязывающими идти в будущее монолитной союзной фалангой.
Геостратегическая сверхзадача момента — не восстановление многополярного баланса. Готовность к восприятию нешаблонных влияний, являющихся показателем культуры, дальновидности политиков, сказывается в ином: в нацеливании на реставрацию биполярности в редакции — объединенный развитый белый центр против отсталой цветной периферии. Пояс нестабильности для Запада оконтуривается не Россией; он общий для Запада и России, и это суть: юго-восточная окраина мира — рассадница экстремизма, радикализма, терроризма.
Автоматическая очевидность сказанного влечет понимание: Апокалипсис свершается уже сейчас. Наркотики, фундаментализм, нелегальные мигранты, являясь порождениями Юга, пускают метастазы во все цивилизационные сферы, связывают жизневоспроизводительную деятельность Севера. Они намечают конфликтную полосу глобального противоборства цивилизации с антицивилизацией.
Следствие истинной стратегии, инспирируемой интенсивным потоком тревожных фактов, — консолидация: обуздание беспокоящей реальности не в лихорадочной секторизации и регионализации белого мира (расширение НАТО), а в достижении фундаментального альянса его составляющих.
Эпоха соперничества Запада и России уходит — ее меняет эпоха выстраданного, вынужденного сотрудничества.
Библиографический список
1. Воспоминания Б.Н. Чичерина. Земство и Московская Дума. М.: Север, 1934.
2. Карсавин Л.П. Восток, Запад и русская идея. М., 1991.
3. Письма С.Т., К.С. и И.С. Аксаковых к И.С. Тургеневу // Русское обозрение. 1894. Сентябрь.
4. Татищев В.Н. Избр. произв. М., 1979.
5. Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М.: Издательская группа «Прогресс», 1995.
6. Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Т. 2. СПб.: София, 1992.
7. Флоровский Г.В. О патриотизме праведном и греховном // На путях. Берлин, 1922.
8. Ильин В.В. Мир 01оЪо: вариант России: монография. М.: Изд-во «Кн. дом Ун-т» (КДУ), 2009.
V.V. Il’in, S.P. Krasovsky, A.V. Timofeev * NATURE OF MODERN «WORLD ORDER»
In the article unipolar international system that replaced bipolarity and that formed after the breakdown of the world order, constitutioned by Yalta and Potsdam agreements is viewed. The conclusion is made that the result of a true strategy, inspired by the intensive stream of disturbing facts was consolidation: restraint of disturbing reality not in feverish sectorization and regionalization of the white world (expansion of NATO), but in achieving fundamental alliance of its constituents.
Key words: word order, world system, bipolarity, multipolarity, unipolarity.
* Il’in Viktor Vasilievich (vvilin@yandex.ru), the Dept. of Philosophy, Bauman Moscow State Technical University, Moscow, 105005, Russian Federation.
Krasovsky Sergey Petrovich (info@timacad.ru), the Dept. of Philosophy and Sociology, Russian Timiryazev State Agrarian University, Moscow, 127550, Russian Federation
Timofeev Alexander Vadimovich (kafpm@ssau.ru), the Dept. of Applied Informatics and Computer Science, Samara State Aerospace University, Samara, 443086, Russian Federation.
